Отчет Эдгара А. По Огастасу Лэндору

8 декабря

Мой дорогой Лэндор! Уверен: вам наверняка будет интересно узнать, как минувшей ночью я возвращался к себе в казарму. Путь мой, как вы могли догадаться, пролегал вдоль берега Гудзона. Ледяной дождь сделал узкую прибрежную полосу крайне скользкой и опасной. Несколько раз мои ноги начинали скользить, и только чудом я избегал холодных объятий декабрьской реки. Мне пришлось напрячь все свои силы и проворство, сцепив их велением разума. Только так я еще мог двигаться вперед.

О, если бы мой разум был целиком занят передвижением по оледенелому песку! Нет, Лэндор. У меня разыгралось воображение, и я почти поверил, что начальство обнаружило мою самовольную отлучку. Разумеется, перед уходом я принял обычные меры предосторожности: соорудил из одежды подобие спящего человека. Но вы сами понимаете, насколько груба подобная уловка. Достаточно лишь отвернуть краешек одеяла, как обнаружится обман. Когда мистер Липпард возвестил о приближающемся офицере, я сразу подумал: это за мной. Дальнейший ход событий вообразить было нетрудно. Арест, затем трибунал перед очами полковника Тайера. Монотонным голосом мне зачитают длинный список моих прегрешений (уж тут-то лейтенант Локк постарается не пропустить ни одного!), затем громогласно объявят приговор.

Отчислить!

Не думайте, Лэндор, что я дорожу своим кадетским статусом. Карьера офицера? Я был бы только рад забыть о ней. Но быть отчисленным из академии – значит навсегда расстаться с магнитом моего сердца! Вы только представьте: лишиться счастья видеть сверкающие глаза Леи! Нет! Я бы этого не вынес!

И потому я с удвоенной силой и решимостью продолжал путь, надеясь на милосердие судьбы. Где-то около двух часов ночи мои усилия были вознаграждены: я добрался до Конского мыса. Только теперь я ощутил крайнее свое измождение и решил немного отдохнуть перед подъемом. Затем я поднялся по скользкой лестнице и без приключений дошел до Южной казармы, поблагодарив судьбу за оказанное милосердие.

Оставался сущий пустяк: войти в казарму и пробраться в свою комнату. Я толкнул дверь. Пропустив меня, она тут же закрылась. Я оказался в кромешной тьме, но не в полной тишине. Мне почудилось, будто я слышу (да, Лэндор, как и в тот раз!) тихий пульсирующий звук, похожий и одновременно не похожий на биение человеческого сердца. Может, это мое сердце? А может, это мое дыхание (оно еще оставалось несколько шумным и учащенным) отзывается эхом в тягучем казарменном воздухе?

Вокруг не раздавалось ни шороха, и тем не менее я ощущал на себе чей-то взгляд. Лэндор, я чувствовал эти глаза и их нечестивый огонь.

Можете представить, какая ярость бушевала внутри меня? С каким упрямством я заставлял свое неподатливое тело двигаться? Шаг, второй, третий. И вдруг я услышал: – Обожди, По.

Эти слова были точно призраки, явившиеся из иного мира. Сколько же времени произнесший их ждал меня в своей темной засаде? Когда он приблизился и я услышал его негромкое учащенное дыхание, мне стало понятно, что этот человек тоже спешил сюда и, скорее всего, появился незадолго до меня.

Меня раздирали сотни противоречивых ощущений, однако я сумел сохранить надлежащее присутствие духа и спросил незнакомца, что привело его среди ночи в чужую казарму. Он не ответил и, как мне показалось, остановился. Впрочем, нет. Все молекулы воздуха в этом колодце тьмы сотрясались от его беспокойного перемещения. И тогда я понял: он двигался вокруг меня, словно Луна вокруг Земли. Только эта «луна» была темной, холодной и пагубной.

И вновь я с максимальной учтивостью осведомился у незнакомца, какое дело заставило его искать встречи со мной и нельзя ли отложить это дело до утра. Голос его прозвучал холодно, сухо и вместе с тем вкрадчиво:

– Ты ведь не обидишь ее, По? А?

Так вот кто ждал меня в темноте вестибюля! Артемус! Представляете, Лэндор, достаточно ему было упомянуть о ней, как все мои чувства хлынули наружу. Избегая малейшей двусмысленности, я ответил, что скорее решусь остаться без рук и ног, чем причиню малейшую обиду его сестре. (Как меня подмывало сказать: «Я скорее вырву сердце из груди», но я сдержался.)

– Я не это имел в виду, – спокойно возразил мне Артемус. – Могу ли я быть уверен, что ты не воспользуешься минутной женской слабостью? Не хочется думать, что человек с такими печальными глазами способен повести себя как хам и грубиян.

Я ответил ему, что, согласно моим представлениям, любые телесные чары, присущие женщине, всегда бледнеют в сравнении с неодолимой притягательностью чар духовных, которые есть суть настоящего женского обаяния и которые способствуют длительному союзу обоих полов.

В ответ на мои искренние слова Артемус сухо рассмеялся.

– Я так и думал. Знаешь, По… прости, мне не хотелось бы тебя смущать, но сдается мне, что ты еще ни разу не был с женщиной? Я прав?

Темнота, которую я минуту назад проклинал, стала для меня благословенной и спасительной. Если бы в тот миг над нами пронесся бог Ра на своей золотой колеснице… представляю, как смеялся бы Артемус, видя мои пылающие щеки.

– По, друг мой, ты только не пойми мои слова превратно, – продолжал он. Твоя чистота – весьма драгоценное качество. Ты обладаешь… какой-то несокрушимой невинностью, и это очень импонирует всем, кто относится к тебе с дружеской симпатией. Сюда же я причисляю и себя, – добавил он.

Вы не поверите, Лэндор: оказывается, можно видеть в темноте. Я не шучу. Конечно, не так отчетливо, как при свете. Но я увидел… я действительно увидел лицо Артемуса. Увидел его дрожащие губы, остановившиеся глаза и голову, то и дело клонившуюся набок.

«Ну чего мне бояться? – подумал я. – Какая опасность может исходить от этого человека?»

Его лицо излучало лишь доброту и дружеское расположение.

– По, – опять произнес Артемус.

Он протянул руку и коснулся меня, но совсем не так, как я ожидал. То есть его жест не был жестом мужской дружбы. Артемус взял мою руку и осторожно распрямил мне пальцы. Затем с восторгом (с меланхоличным восторгом, как мне показалось) прошептал:

– Какие у тебя прекрасные руки, По. Они столь же красивы, как женские.

Артемус взял и вторую мою руку, поднеся ее к своему лицу.

– Руки священника.

А затем… я вздрагиваю, вспоминая тот миг… затем он прильнул губами к моим рукам.

Понимаю, что, задаваясь этим вопросом, я навожу на Артемуса тень новых подозрений. Но расследование, как вы говорили, не приемлет эмоций. Я напишу вопрос, не дающий мне покоя: возможно ли, что в ночь своей гибели Лерой Фрай отправился на свидание не с женщиной, а (одно это предположение заставляет дрожать перо в моей руке) с… молодым человеком?

Рассказ Гэса Лэндора

29

8 декабря

Оставим на время животрепещущий вопрос По. У меня тоже есть вопрос, который я намереваюсь задать тебе, читатель: почему я ждал от капитана Хичкока понимания и сочувствия? Какие основания были у меня надеяться на это?

Я рассказал ему о сражении в темном шкафу, о стычке на вест-пойнтской дороге. И чего я ожидал в ответ? Расспросов о моем здоровье? Тревоги за мою безопасность? Мне пора бы привыкнуть к особенности Хичкока: сведения всегда интересовали его больше, нежели судьба того, кто их принес.

– Никак не пойму, – начал капитан, постукивая по крышке стола, – зачем нашему человеку… если, конечно, это был кто-то из наших… зачем ему понадобилось подкарауливать вас вдали от академии? Ради чего?

– Думаю, он хотел проследить за мной. Я ведь тоже следил за ним.

Пока я отвечал на этот вопрос, в мозгу мелькнула мысль: а если тот таинственный незнакомец выслеживал вовсе не меня? Что, если объектом его слежки был По? Вдруг он видел, как По зашел в «Красный домик»? Возможно, незнакомец видел и мой приход туда, что позволяло ему сделать весьма интересные выводы о времяпрепровождении кадета По.

Естественно, все эти мысли я оставил при себе. Рассказать о них Хичкоку было равносильно признанию в том, что я склонил их кадета самовольно покинуть расположение академии, а потом распивал с ним крепкие напитки. Зачем еще больше ронять себя в глазах человека, который и так невысокого мнения о тебе?

– И все равно получается какая-то бессмыслица, – продолжал капитан. – Если на вест-пойнтской дороге вы столкнулись с тем же человеком, который атаковал вас в доме Маркисов, почему в первом случае он пытался вас убить, а во втором – бросил бездыханным и скрылся?

– Не забывайте, капитан: у него был сообщник. Возможно, тот отрезвляюще подействовал на своего товарища. А может, они просто хотели как следует меня напугать.

– Но если вы уверены в причастности Артемуса ко всем этим событиям, почему мы тянем с его арестом? – спросил Хичкок.

– Капитан, я не знаю, как осуществляется правосудие у военных. У себя в полиции мы не могли арестовать никого, не имея на то веских оснований. А таких оснований у нас с вами пока что нет. В нашем распоряжении лишь несколько разрозненных фактов. – Я начал загибать пальцы. – Смотрите, что мы имеем. Воротничок священника. Мы же не станем подозревать всех окрестных священников?.. Идем дальше. Кровь на офицерской форме Джошуа Маркиса может быть чьей угодно. Возможно, его собственной. Думаю, ни Кокрейн, ни Эшер Липпард не опознают эту форму. Оба видели лишь офицерскую нашивку.

Капитан Хичкок открыл шкафчик и налил себе рюмку шерри, которую опрокинул залпом. Мне он выпить не предложил, что меня не особо удивило. Удивляло другое: капитан уже не стеснялся моего присутствия.

– А я думаю, нам пора вызывать Артемуса для прямого допроса.

– Капитан…

– Если на него достаточно надавить…

Я уже имел некоторый опыт общения с военными и знал: если офицер высказывает вам свои соображения, их ни в коем случае нельзя отметать с ходу. Вы должны с надлежащим вниманием выслушать их и пропустить через мысленное сито, будто драгоценную руду, а затем, изобразив на лице сожаление, упавшим голосом сообщить, что это не совсем та руда, какую вы искали. И потому мне пришлось устроить спектакль с «просеиванием».

– Что ж, капитан, вы с полковником Тайером здесь хозяева и, возможно, лучше знаете, как поступить. Но, понаблюдав за Артему сом, скажу: у этого парня хватает выдержки и хладнокровия. Он прекрасно знает, что у нас нет прямых улик против него. Ему достаточно вежливо и упорно – как и подобает джентльмену, уверенному в своей невиновности, – отвергать наши обвинения, и мы будем не вправе что-либо сделать с ним. Мне это видится так. К тому же Артему с убедится, что мы его подозреваем, и это заставит его действовать с большей осторожностью.

Видишь, читатель, насколько тактичным я могу быть, когда постараюсь? Главное – не показать Хичкоку, что допрос Артемуса мне бы очень сильно помешал. Слушая меня, капитан щурился и вертел в руках пустую рюмку. Потом он поставил рюмку на стол и сказал:

– Мистер Лэндор, вы назвали все причины несвоевременности допроса Артемуса?

– А разве могут быть еще какие-то причины? – спросил я, изображая искреннее удивление.

– Возможно, вы опасаетесь, что вместе с Артему сом может пострадать кто-то другой.

Мы надолго умолкли. Вопреки моей дипломатии, напряженность в наших отношениях вновь вылезла на поверхность.

– Вы имеете в виду По, – наконец сказал я.

– Мистер Лэндор, не от вас ли я слышал о двоих напавших?

– Но По в это время…

Не мог же я сказать Хичкоку, что По в это время спешно возвращался в Вест-Пойнт!

Опять, опять я загнал себя в угол. Алиби для По требовало признания, что парень вместе со мной находился в «Красном домике». Была и еще одна причина. Пока мы сидели в молчании, меня ударила шальная мысль: а откуда я знаю, где в тот момент находился По? Уйдя от Бенни, он мог и не сразу вернуться в Вест-Пойнт. Но я не дал этой мысли угнездиться в своем мозгу.

– Неужели, капитан, вы по-прежнему охотитесь за скальпом этого взбалмошного поэта? – шумно выдохнув, спросил я.

Хичкок подался вперед.

– Позвольте рассеять ваше заблуждение, мистер Лэндор. Единственный скальп, за которым я охочусь, принадлежит человеку, убившему двух моих кадетов. Если же убийц было несколько, будем считать, что я охочусь за несколькими скальпами. И мою точку зрения разделяет не только наш командный состав, но и командующий инженерными войсками.

Мне пришлось играть спектакль до конца. Я поднял руки, изображая капитуляцию.

– Поверьте, капитан, я целиком на вашей стороне.

Не знаю, остался ли он доволен моим признанием. Хичкок молчал, и я воспользовался его молчанием, чтобы осторожно объяснить свою точку зрения.

– Давайте, капитан, я расскажу вам, почему мне не хочется делать поспешных движений. Во всей этой мозаике недостает одного кусочка. Без него нельзя правильно расположить остальные. Как только я его найду, все встанет на свои места. Вместо загадок мы получим разгадки. А пока я его не нашел, все будет оставаться бессмыслицей и доставлять разочарование и нам с вами, и полковнику Тайеру, и президенту.

Не думайте, что этих фраз хватило, чтобы убедить Хичкока. Мне пришлось добавить солидную порцию иных аргументов. Наконец капитан уступил моим доводам. Мы условились вот о чем: Хичкок кому-нибудь поручит тщательно следить за всеми перемещениями Артемуса. Этот человек будет не из числа кадетов. Я убедил капитана, что такая мера существенно повысит безопасность его подопечных, а мне позволит спокойно продолжать расследование. Хичкок не назвал мне имени своего шпиона. Я не спрашивал; честно говоря, я и не хотел знать, кого он выберет.

Теперь, когда мы с Хичкоком все обсудили и пришли к соглашению (хотя бы временному), капитан утратил интерес ко мне.

– Не сомневаюсь, что завтра утром вы принесете очередную часть расшифрованных записей из дневника Фрая, – сказал он на прощание.

Мне бы ограничиться коротким «да», однако я устал от дипломатических реверансов и потому ответил:

– Я обязательно вам ее принесу, но не утром. Нынче вечером я приглашен на обед.

– Вот как? Можно узнать, к кому?

К заводчику Кемблу[150].

Если мой ответ и поразил Хичкока, он не подал виду. Возможно, капитану было все равно.

– Был я там однажды, – растягивая слова, произнес Хичкок. – Голова заболела от обилия слов. Этот человек говорит больше, чем методистский проповедник.

Если бы По взялся описывать заводчика Кембла, он бы наверняка густо сдобрил свое описание всевозможными мифологическими аллегориями. Тут был бы и бог-кузнец Вулкан с его огнедышащей кузницей, и громовержец Юпитер, и, наверное, еще кто-нибудь из той же компании. Я мало знаю о мифах, зато достаточно хорошо знаю Кембла и могу с уверенностью сказать: более прозаической личности я не встречал. Это человек, владеющий кое-какими секретами ремесла и хорошо умеющий делать на них деньги.

Начальные знания по литью пушек Кембл получил в Кадисе. Нет, читатель, не в прославленном испанском Кадисе – я имею в виду провинциальный городишко Кадис в штате Огайо. С этими знаниями будущий заводчик прибыл в Колд-Спринг и там, на берегу речушки Маргарет-брук, построил свое пушечное королевство. Как и всякое процветающее королевство, оно росло и расширялось. Нынче литейный завод Кембла скрежетал колесами мельниц, ухал насосами, изрыгал облака пара и дыма и пылал огнем плавильных цехов. Поистине волшебное место. В королевство Кембла бесперебойно текли доллары Дяди Сэма, превращаясь в пушки, ядра, картечь и множество других вещей, нужных как армии, так и мирным гражданам. Можно без преувеличения сказать, что «железная власть» Кембла простиралась от Пенсильвании до канадской границы. И если на каком-то куске железа не было благородного клейма Вест-Пойнтского литейного завода, к такой железке относились с недоверием.

Завод стоял здесь так давно, что сделался частью окружающей природы. Он воспринимался столь же естественно, как прожилки полевого шпата в камне. Казалось, здесь уже не один век гудят домны и разносятся оглушительные удары могучего парового молота. И даже исчезновение окрестных лесов (с какой быстротой они превращались в древесный уголь в прожорливых печах Кембла!) представлялось вполне естественным: холмы просто освобождались от них, открываясь природным стихиям.

Кембл был не из тех старых холостяков, кто замыкается на работе и самом себе. Наоборот, он очень любил гостей и раз в неделю открывал двери своего дома для всех желающих отведать плоды его щедрого гостеприимства. Чаще всего у него собирались такие же холостяки, но по неписаному правилу местного этикета каждый уважающий себя человек должен был хотя бы раз навестить Машмур (так назывался «замок» Кембла). Насколько мне известно, здесь регулярно появлялся полковник Тайер, а также его офицеры и преподаватели. Бывали у Кембла и визитеры, навещавшие империю Тайера. Достаточно ценились заезжие гости: художники-пейзажисты, нью-йоркские писатели, актеры. Иногда к нему заносило какого-нибудь правительственного чиновника или очередного реформатора, полного наполеоновских замыслов.