Глава 21

Маргарет завязала бантик на косе Лидии.

– Ну вот и все.

Лидия повернулась. Несколько прядей вообще не попали в косы, при этом одна из кос свисала над ухом, а другая покоилась почти на макушке и была такой тугой, что стояла под углом к голове.

Маргарет с сожалением посмотрела на творение своих рук, покусала губу, взяла щетку и сказала:

– Немножко неуклюжие. Я попробую снова.

Лидия вздохнула и снова села на бочку. Она сидела совершенно молча, пока Маргарет расчесывала ее светлые волосы и разделяла на пряди. Аннабель спала рядом в своем ящике.

Лидия рассеянно посмотрела на свои руки и спросила:

– Как ты научилась плавать?

– Меня папа научил.

– Ого!

– А что?

– Просто мне было интересно.

Маргарет продолжала расчесывать девочку и решила выждать немного.

– А папы обычно проводят время с дочерьми?

– Некоторые да.

– А чему еще твой отец тебя научил?

– Кататься на роликовых коньках и прыгать через веревку.

– Не может быть!

Маргарет рассмеялась:

– Он заставлял моих дядей крутить веревку, а сам показывал, как прыгать. Прямо посреди парка, где любой мог его увидеть. Тем более что он очень высокий. Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что, наверное, это выглядело очень странно. Высокий, известный в городе адвокат прыгает в парке через веревочку. – От этих воспоминаний у нее потеплело на сердце. Она подумала, чем сейчас занимается ее отец. Знает ли он о том, что случилось?

– Он тоже адвокат?

Маргарет кивнула и, глубоко вздохнув, сказала:

– Сейчас он еще и верховный судья штата.

– Расскажи о нем.

– Когда он учил меня кататься на роликах, то однажды сломал себе руку на катке. Он научил меня ездить верхом, а когда мне было тринадцать, то показал, как стрелять из пистолета.

– А мой папа был ученым-ботаником. Мама всегда говорила, что у него очень важная работа и мы должны понимать, что он не может проводить с нами много времени.

– Мне кажется, в семьях часто так бывает, Лидия. Мы с папой остались одни, когда мама умерла, поэтому все свое время я проводила с ним.

Через несколько минут Лидия задала вопрос, который был для нее, видимо, очень важным:

– А ты помнишь, как выглядела твоя мама?

Собравшись с мыслями, Маргарет ответила:

– Она тоже была высокой, как и я. У нее были темные волосы и глаза и самая чудесная улыбка.

Маргарет отвлеклась и сразу сбилась – сделала ошибку. Коса опять не получалась. Ей пришлось все расчесать заново и начать в который уже раз.

– А какая была твоя мама?

– У нее были рыжие волосы, как у Тео и Аннабель, и голубые глаза.

– Как у тебя.

Лидия наклонила голову набок и прошептала:

– Мне так кажется, но я не помню. – Помолчав, девочка задала очередной вопрос: – Когда люди умирают, они становятся ангелами?

– Не знаю.

Теперь обе замолчали, погрузившись в свои мысли.

– Ты веришь в рай?

– Да.

– Ты думаешь, люди в раю видят нас?

– Мне бы хотелось верить, что мама видит меня и что твои мама и папа видят тебя. Мы же их часть, которая осталась на земле. Может быть, они приглядывают за нами.

– Как ангел-хранитель?

– Угу. – Маргарет помолчала, потом сказала: – Я сейчас тебе расскажу то, о чем никогда никому не говорила, и мне хотелось бы, чтобы это осталось между нами. Пусть это будет нашим секретом, хорошо?

Лидия серьезно кивнула головой и стала слушать.

– Однажды, когда мне было примерно столько же лет, сколько тебе, я играла с другими детьми у кого-то на именинах. Обруч от бочки быстро двигался вниз по холму, а ребята кричали мне, чтобы я его догнала. Все знали, что я быстро бегаю и всех всегда обгоняю, и я побежала изо всех сил, а кольцо катилось и катилось между деревьями и по покатым зеленым холмам. Я неслась вниз все быстрее и быстрее, потому что оно катилось к утесам на берегу. Наконец обруч остановился на высокой скале. Я немного замедлила бег, решив, что теперь уже его не упущу. Когда мне оставалось несколько метров, неожиданно меня как будто потянули назад за руку. Это случилось так внезапно, что я ужасно испугалась. Оглянувшись, я поняла, что рядом решительно никого нет. Я была одна. Ни единой живой души.

В следующее мгновение та часть утеса, где лежал обруч и куда я секунду назад должна была поставить ногу, вдруг с шумом начала сползать вниз на берег. Короче, я чуть было не погибла.

Лидия смотрела на нее широко открытыми глазами.

– Ты думаешь, это была твоя мама?

– Не знаю.

– Конечно, это она тебя спасла. – Лидия произнесла это с такой уверенностью, какой не было даже у самой Маргарет, хотя и до сего часа она живо переживает то далекое мгновение, всей кожей помня это прикосновение. Этот эпизод не поддавался логическому объяснению, поэтому она никогда ни с кем его не обсуждала. Но это было! Ей ничего не приснилось. В конце концов, сейчас же она видит, как Мадди летает! Она посмотрела на Лидию и вздохнула. Обе косы торчали вверх, как коровьи рога.

– Думаю, я что-то тут опять неправильно сделала.

Лидия подняла руки, ощупала свои волосы и нахмурилась.

– Подожди, я попробую еще раз.

Девочка встряхнула головой, одна коса упала. Но это уже не имело значения, потому что она вдруг порывисто обняла Маргарет и сказала:

– Спасибо тебе большое.

Черт возьми, она опять о чем-то думает. Хэнк уже по ее походке издалека заприметил верные признаки знаменитого мыслительного процесса. После утреннего заплыва он стоял по пояс в воде и смотрел, как она приближается к нему по пляжу.

Смитти остановилась в двух шагах от него и скрестила руки на груди. Можно со стопроцентной уверенностью сказать, что сейчас она или затеет какую-нибудь из своих излюбленных песен о равенстве, о том, что он «не прав», или заведет дурацкий спор.

– Мы должны поговорить о детях.

– О чем тут говорить?

Хэнк набрал воды в ладони, сполоснул лицо и зачесал волосы назад.

Она не смотрела ему в глаза, а пялилась на грудь. Он недоуменно посмотрел туда же, несколькими пригоршнями вымыл ее, но все равно ничего не увидел.

– Я думаю, мы должны... – Смитти покачала головой, пробормотала что-то себе под нос, чего он не расслышал, и, взявшись за переносицу, взглянула на него беспомощно и сказала: – Мне надо начать сначала.

– Валяй. – Хэнк махнул рукой.

– Нам нужен график, какой-то продуманный план. Мы должны проводить с детьми время по отдельности и вместе по, так сказать, определенной схеме.

Он тоже скрестил руки на груди.

– У нас с Теодором все хорошо по этой части.

– Но Лидия тоже нуждается в твоем обществе, может быть, больше, чем Теодор.

– Она же девчонка.

Маргарет подняла брови:

– И...

– Ты – женщина, она должна быть с тобой.

– Она потеряла и отца тоже.

– Я не собираюсь никому заменять отца, я сказал об этом парнишке и говорю тебе. Этого не будет.

– Ты не можешь заставить ее почувствовать себя исключенной из общества из-за того, что она девочка.

Хэнк злорадно усмехнулся:

– Хочешь воочию увидеть разницу между полами?

– Господи, я пытаюсь говорить с тобой по делу, а ты изо всех сил стараешься доказать мне, что ты тупой и еще тупее. К чему эти непристойности?

– Смитти, теперь ты меня послушай для разнообразия. Я не дурак. Ты просишь меня о помощи после того, как украла, сожгла и разбила мои бутылки с выпивкой. И ты якобы борешься за то, чтобы в мире все было по-честному. – Он засмеялся. – Если ты трешь мне спину, то я тру тебе. Тут либо так, либо никак.

– Я же думаю о Лидии, а не о себе.

– А это твоя проблема, Смитти. Вечно ты думаешь.

– Тебе лучше и нам лучше, когда ты не пьешь.

– Если бы я выпил немного, я бы не был таким тупым и не сыпал бы непристойностями.

Она опять что-то пробормотала себе под нос, но у ее босых ног прошелестела волна и заглушила слова. Смитти посмотрела на него в упор с вызовом, высоко вздернув подбородок.

Он скрестил руки на груди.

– Что ты сказала?

Она вздохнула, видимо, терпение ее истощалось. Через минуту она сказала:

– Пожалуйста, выйди из воды, тогда мне не придется стоять здесь и кричать.

Хэнк насмешливо поклонился.

– Разумеется, Смитти, как прикажете, милочка. – И он вышел из воды.

– Господи боже мой! – взвизгнула она и отвернулась. – Ты же голый!

– А в чем дело? – Он развел руками. – Я же делаю то, что ты мне сказала. – Он злорадно усмехнулся.

– Тебе меня не запугать! – крикнула она ему через плечо.

– А как насчет компромисса, милочка? – Он театрально наморщил лоб. – Дай подумать. Хм-м... Ты можешь снять свою одежду, тогда мы оба будем голые. Если ты будешь себя чувствовать свободнее – пожалуйста.

Она покачала головой и пошла по пляжу не оглядываясь.

Хэнк сложил руки рупором и громко крикнул:

– Смитти, тебе кто-нибудь говорил, что ты – зануда?

– На этой земле я вовсе не для того, чтобы тебя развлекать, Хэнк Уайатт! – истошно завопила она.

Он, покачав головой, пробурчал себе под нос:

– Тебе так только кажется, милочка. – Он подошел к пальме и взял свои штаны, посмотрел на них, и вдруг дьявольская улыбка заиграла на его губах. Хэнк оглянулся, но Смитти уже ушла; он потер подбородок. «Ну-ну, – подумал он, – она сама себе яму вырыла, хороший пирог испекла».

Потом он вспомнил, что речь идет о Смитти: она могла только сжечь, а не испечь. Он одевался и смеялся. Месть будет сладкой.

Он украл ее одежду.

Было яркое и свежее утро. Он нарочно проснулся пораньше и поджидал в своем гамаке, когда Смитти встанет и пойдет мыться. Она, разумеется, направилась к бассейну около водопада, чтобы немного поплавать. Он неслышно прокрался вслед за ней, потирая руки, с удовольствием предвкушая сладостное отмщение. Жизнь прекрасна и удивительна! Она была уже в воде. Он слышал, как она плескалась в бассейне, что-то напевая себе под нос. Он помедлил, хихикнул и выглянул из-за камней. В воде просвечивало бледное тело и длиннющие ноги. Хэнк присвистнул себе под нос. Он позволил себе подглядывать еще несколько минут. Уж очень хороша была Смитти! Другой такой божественной фигурки не найдешь по эту сторону небес. Хэнк подождал, пока она отплыла подальше, и, полюбовавшись восхитительной спиной и бедрами, быстрее молнии схватил одежду купальщицы. Затем исчез в направлении хижины.

Это был удачный день. Он отомстил женщине и нашел устриц. Хэнк украл у нее одежду и бросил в хижине, а потом пошел понырять и наткнулся на целую колонию устриц.

Он насобирал их целое ведро, хотя думал скорее не о еде, а о жемчужинах. Он вытащил ведро на берег, затем наскоро натянул рубашку и штаны.

«Идите-ка к папе, мои маленькие, но такие милые сердцу жемчужинки».

Он достал нож, уселся и стал открывать раковины одну за другой.

Одна устрица за другой. Одна пустая раковина следовала за другой, такой же пустой. Хэнк уставился на свою добычу. Целое ведро устриц – и ни одной жемчужины. Это же южные моря, родина самого великолепного и ценного жемчуга! И ни одной распоследней жемчужины. Он выругался и бросил последнюю раковину в ведро. Что-то беленькое выкатилось из нее и отскочило ему по руке. Он порылся в песке и нашел одну малюсенькую молочную жемчужинку. Из дешевых. Она была прозрачной и мелкой. Ее лишь приблизительно можно было отнести к жемчугу, но Хэнк, осмотрев ее, бережно засунул в карман штанов.

– Что это у тебя тут? – Теодор стоял неподалеку от него и смотрел на ведро.

– Еда.

– Правда? – Мальчик приподнялся на цыпочки. – Какая?

– Устрицы.

– Да? – Он нахмурил брови и подошел поближе. – А что такое устрицы?

– Еда.

– Какая еда?

– Устрицы.

Теодор засмеялся:

– А что такое устрицы?

– Еда. – Хэнк взъерошил емy волосы. – Начинаешь привыкать.

Теодор улыбнулся ему в ответ и перевел взгляд на ведро.

– Устрицы похожи на мидий, – объяснил Хэнк.

– Фи! – Мальчик сморщил нос, нагнулся над ведром, нахмурился и спросил: – А из них дым идет?

Хэнк весело расхохотался. Он встал и поднял ведро.

– Нет. Просто Смитти так готовит всю еду. А вот тебе загадка. Что ты должен делать, если потерялся?

Мальчик пожал плечами:

– Не знаю.

– Просто подожди обеденного времени. Увидишь дым и пойдешь на него назад, домой.

– Как сигнальный костер!

– Да, парень. – Хэнк хихикнул. – Ну где же маленькая Смитти? Слышала бы она твои остроумные замечания.

Теодор, однако, не смеялся. Сложив руки за спиной, он смотрел на Хэнка серьезными глазами, слишком серьезными для такого маленького ребенка.

Хэнк потрепал мальчика по плечу.

– Почему такая вытянутая физиономия?

Тот пожал плечами.

– А я думал, мы друзья, – заметил Хэнк.

– Мы и есть друзья.

– Тогда скажи, в чем дело.

– Я однажды слышал, как Смитти сказала, что она научится готовить, даже если придется погибнуть, вникая в тайны костра.

Хэнк язвительно подумал про себя, что она может и их всех за собой потянуть – вспомнить хотя бы вчерашний ужин: он вручил ей гигантский плод хлебного дерева, а пока она его готовила, он почти исчез, превратившись в маленький уголек.

– Я не хочу, чтобы Смитти умерла, как и все остальные.

– Ну, это просто так говорят. Готовка не убьет ее. – Хэнк посмотрел мальчику в глаза. – Ну а что касается смерти... не надо прятаться от нее. Ничто не вечно.

– Почему?

– Потому что смерть – это часть жизни.

– Нет, почему мы не можем жить всегда?

– Потому что все умирают, чтобы могло родиться что-то новое.

– Я не хочу умирать.

– Когда мы умираем, то какая-то часть остается на земле. – Хэнк встал на колени, чтобы смотреть Теодору в лицо. – Вот возьми, например, нашу игру в слова. Мы все время задаем в ней одни и те же вопросы. Она как бы движется по кругу, да?

– Угу.

– Жизнь – она тоже как круг. – Хэнк даже нарисовал круг на песке. – Земля – пыль, рождается человек, живет, умирает и снова превращается в пыль, становится частью земли. Понимаешь?

– Вроде бы.

Хэнк взял пригоршню песка.

– Дай руку. – Он высыпал песок в ладони мальчика. – Как ты полагаешь, что такое песок? Что ты чувствуешь?

Теодор перетер его в ладонях.

– Это как маленькие камешки.

– Вот именно. Эта пригоршня песка была когда-то одним целым с утесом, с теми большущими скалами.

– Не может быть!

Хэнк важно кивнул.

– Но море, ветер и время превратили скалы в песок. Именно то, что ты держишь в руке, может, когда-то было камнем в какой угодно части света.

– В Китае?

– Почему нет? Вспомни, Смитти говорила, что получится, если расплавить песок?

– Он станет стеклом.

– Правильно, а если смешать песок со всякими химическими веществами, которые добываются в горах, да еще с водой, то получится цемент и бетон. А из бетона строят здания...

– Статуи в парках.

Хэнк кивнул:

– Вот видишь, как устроена жизнь. Даже такие большие, монументальные скалы могут в какой-то момент уйти, раствориться, но на самом деле ничто не исчезает окончательно. – Он опять ткнул пальцем в нарисованный круг. – Понял?

– Получается, что мама и папа все еще здесь?

– Ты – их частичка, и твои сестры – тоже. А вы же здесь!

Теодор кивнул, подумал и задал новый вопрос:

– Что случится, когда мы умрем?

– Наши дети будут жить на земле.

– У тебя разве есть дети?

Хэнк засмеялся:

– Нет.

– А что же будет с тобой, когда ты умрешь?

– Думаю, меня похоронят, постепенно я превращусь в пыль, потом мне бы хотелось, чтобы поднялся по-настоящему сильный ветер и сдул бы меня в какое-нибудь классное место. – Он помолчал. – Вот тебе еще одна загадка. – Хэнк поднял пустую раковину и бросил ее в океан. – В этой раковине жила устрица, она была морским существом, потом умерла, теперь это только скорлупка. Вода разобьет ее о песок, а через много-много лет, угадай, что произойдет?

Лицо Теодора просияло.

– Превратится в песок.

– Молодец! Ну а сейчас пошли. Только возьмем это с собой. – Он взял ведро и пошел по пляжу, Теодор засеменил вслед. Хэнк обернулся и замедлил шаги. Мальчик догнал его и взялся за ручку ведра, чтобы нести его вместе с Хэнком.

– А устрицы попадают на небо?

– Не сомневаюсь.

– Откуда ты знаешь?

Хэнк остановился опять, поставил ведро и достал из кармана жемчужинку, которую он нашел.

– Видишь? Ты знаешь, что это?

– Жемчужина?

– Да, их находят в устричных раковинах.

– Я не знал.

– Точно. Дай руку. – Хэнк положил жемчужину на ладонь мальчика. – Что такое рай?

– Там живут Бог и ангелы.

Хэнк взял раковину и раскрыл ее.

– Видишь? Она снаружи шероховатая и некрасивая, а загляни внутрь. – Он показал мальчику ровную переливающуюся поверхность.

– Похоже на жемчужину.

– Правильно. А ты слышал о Жемчужных Вратах Рая?

Теодор посмотрел внутрь раковины, а потом на жемчужину. Лицо его все осветилось, он засмеялся от удовольствия.

Хэнк взглянул ему в лицо, подмигнул и снова поднял ведро.

– Пошли.

Теодор побежал за ним.

– Мы друзья, Хэнк?

– Заметано.

– Заметано, – низким голосом повторил мальчик. Хэнк заулыбался, а Теодор схватился за дужку ведра с другой стороны, и они пошли вместе. Хэнк видел, что мальчик старается скопировать его походку.

– Парень?

– Да? – Теодор сбился с шага.

– Я возьму это. – Хэнк перенес ведро в другую руку. Мальчишка сразу нахмурился, но ничего не успел ни спросить, ни сделать. Хэнк дернул его назад за руку и побежал изо всех сил, крикнув через плечо:

– Спорим, я тебя обгоню!

Теодор бросился за ним, возмущенно крича:

– Это же нечестно!

– Нет! Но ты же должен дать более слабому старшему товарищу фору?

– Эй, Смитти! Мы принесли тут тебе кое-что новенькое, чтобы тебе было чем разжечь костер! – весело закричал Хэнк с порога.

В хижине было тихо и царил полумрак. Он огляделся. Вдруг из темного угла раздался стон. Что-то там пошевелилось. Хэнк поставил ведро с устрицами и пересек комнату.

– Смитти?

– Радуйся, Хэнк Уайатт, торжествуй, если можешь.

Она лежала в какой-то странной позе, а голос ее, казалось, исходил из-под земли.

– Что ты там делаешь?

– Пытаюсь изо всех сил сдержаться и не застрелить тебя.

– Ах да! Твоя одежда! – Он довольно хохотнул. – Я стырил ее из-под самого твоего носа. Вижу, ты ее нашла.

– Через несколько часов, – слабо выдохнула она и наконец взглянула на него.

Хэнк внимательно посмотрел на нее и застыл как громом пораженный.

– Ты загорела, – сказал Теодор.

Это было слишком мягко сказано. Она сгорела, зажарилась так, что казалось, от нее идет дым. Ее лицо, шея, веки, губы и щеки, руки и ноги были ярко-розовыми. Только в уголках глаз были белые полоски. Один сплошной ожог. Смитти скосила глаза вниз и прошептала:

– Я тут и без вас нашла что зажарить, мне все равно, что там у вас в ведре.

Хэнк почувствовал себя жутким мерзавцем. Ему хотелось что-то сказать, но язык не поворачивался. Нужных слов не находилось, он был, впрочем, не уверен, есть ли такие слова вообще, пожалуй, ему не было оправданий. Он просто молча стоял, не зная, что сказать. Маргарет пошевелилась, попыталась встать, но не смогла.

– Я тебе помогу. – Он сделал шаг вперед.

Она подняла на него глаза, затуманенные болью.

– Тебе не кажется, что ты уже сделал все, что мог?

– Да, признаю. – Он взял ее за талию и помог подняться.

Она с трудом встала, подавив стон.

– Ты можешь идти?

Маргарет кивнула, но ее способ передвижения нелегко было назвать ходьбой.

– Смитти...

– Я не могу смотреть за малышкой.

– А где она?

– Спит вон там... – Она попыталась поднять руку, но не смогла и прикусила губу.

– А где Лидия?

– Я послала ее собирать фрукты.

Теодор рванулся к плоскому сундуку, который служил им столом, и взял в руку бутылку.

– Я могу попросить Мадди выйти.

– Нет! – резко сказал Хэнк и провел всей пятерней по волосам. – Я сказал тебе, чтобы ты оставил бутылку в покое.

Теодор укоризненно произнес:

– Ты не любишь Мадди. А он мог бы помочь.

Хэнк ничего не ответил на это обвинение, а повернулся и направился к выходу.

– Хэнк, – безнадежно позвала его Смитти.

– Я сейчас вернусь! – прокричал он через плечо.

– Куда же ты? Пожалуйста, подожди. Я не в состоянии присматривать за Аннабель. Я даже не могу поднять ее, – простонала она чуть не плача.

Он остановился уже на пороге и приказал Теодору:

– Побудь со Смитти. Я вернусь через несколько минут.

Только через несколько часов Маргарет смогла шевелиться, не думая о том, что кожа ее сейчас лопнет, разорвется у нее на глазах. Какая-то тень придвинулась к ней.

– Ну что, тебе хоть немного лучше?

Она лаконично обронила:

– Проваливай.

Последовала неловкая пауза. Хэнк потоптался на месте, не зная, куда девать свои руки и ноги, отвернулся, затем, все-таки набравшись храбрости, спросил: