С точки зрения участия Финляндии в блокаде Ленинграда следует также отметить, что в этом отношении в финской исторической литературе утвердилось положение об «обособленном» по отношению к Германии ведении войны (erillissota), то есть своей, а не совместной с нею. Причем такое определение распространяется как на саму битву за Ленинград, так и в целом на всю т. н. «войну—продолжение». При этом делается ссылка, что отсутствует какое-либо официальное соглашение о союзе Финляндии с Германией в войне против СССР. Как по этому поводу отметил в своих мемуарах один из наиболее влиятельных руководителей страны периода войны В. Таннер, «война Финляндии была обособленной и ни в коей степени не связанной с войной между великими державами». По словам Таннера, с Германией «ничто не связывало, кроме только общего противника».
      В свою очередь Маннергейм писал, что «помимо экономической стороны, которую правительство вынуждено было учитывать, определяя свою позицию по отношению к предложениям немцев, не существовало никакой зависимости, базирующейся на каких-либо договорах или достигнутых совместных решениях, и, прежде всего, в военном отношении».
      В понятии «обособленная война» особый акцент делался на внешнеполитическом аспекте. Как отмечал историк Ю. Сеппенен, война, которую вела Финляндия, «являлась параллельным с Германией восточным походом». Поясняя сказанное, он отмечал, что Финляндия придерживалась «своего рода нейтралитета», выражавшегося в далеко идущем внешнеполитическом курсе: «поддерживать действия против Востока, сохраняя нейтралитет по отношению к Западу». Имелось при этом в виду, что с США Финляндия не воевала, а с Англией лишь официально, а не на деле находилась в состоянии войны (с 6 декабря 1941 г.).
      В результате, именно такое истолкование приобретало весьма принципиальный характер. С его помощью в Финляндии видели возможность дистанцироваться от нацисткой Германии и не связывать финское руководство с теми чудовищными для миллионов людей преступлениями, которые были совершены Третьим рейхом в годы Второй мировой войны, включая, естественно, и массовую гибель жителей блокированного Ленинграда. Поэтому, безусловно, следует разобраться, насколько утверждение об «обособленной войне» отражало реальное состояние тогдашних финско-германских отношений, и каким образом произошло внедрение этого понятия в финскую историографию.
      Само появление определения «обособленная война», наряду с рассмотренным уже толкованием ее как «войны-продолжения», связано было с чисто пропагандистскими установками, дававшимися тогда официальными финскими органами. То, что «ведется война отдельно от Германии», стало провозглашаться в Финляндии сразу же с развертывания боевых действий. «В начале «войны-продолжения» финское политическое руководство утверждало, — писал профессор Маннинен, — что страна ведет против Советского Союза свою сепаратную войну, которая является продолжением зимней войны и обособленной от мировой войны. В качестве подтверждения делалась ссылка на то, что война против Англии и Соединенных Штатов не ведется».
      Такие взаимосвязанные между собою определения требовалось внедрить в сознание финского населения не случайно. Значительной частью его не воспринимались идеи нацизма и не проявлялось желания находиться в агрессивном блоке с Третьим рейхом. Большинство лишь думало о возвращении утраченных в «зимнюю войну» территорий. Вместе с тем во внешнеполитическом плане финскому руководству хотелось создать видимость своей «независимости» от Берлина, чтобы сохранить на будущее поддержку государств Запада, противостоявших Германии.
      Что касалось отношения в Берлине к финским объяснениям по поводу «обособленности» от Германии в ведении войны, то это воспринималось как дымовая завеса, скрывавшая истину. По словам немецкого посланника в Хельсинки В. Блюхера, высказанным 3 сентября 1941 г. в беседе с финским министром иностранных дел Р. Виттингом, «такое истолкование ведения Финляндией обособленной войны, которую она может прекратить на основе сепаратного мира, является вводящим в заблуждение». Иначе говоря, в Германии не считали в действительности утверждение об «обособленной войне» реальностью. Заметим, как американский исследователь Чарльз Лундин писал в данной связи: «Если Финляндия пела обособленную оборонительную войну, то она не могла тогда выдвигать требований «уничтожения большевизма»… своими силами… Только одно государство могло думать о победе над СССР — это Германия».
      О том, как далеки были официальные утверждения финского руководства об «обособленной войне» от истины, довольно ясно понимали многие в то время и в самой Финляндии. Тогда, а затем и после окончания войны, со стороны известных в стране деятелей, в частности, и парламентариев, хорошо понимался вопрос о том, насколько нереально было говорить о ведении «оборонительной войны». К тому же, не было достаточной ясности, существовало ли вообще политическое или какое-либо иное секретное соглашение с Германией, обязывавшее финское руководство подчиняться требованиям Берлина в ходе осуществления боевых действий против Советского Союза. По словам У. К. Кекконена, высказанным в 70-е годы, «даже абсолютный болван не может больше отрицать того, что небольшая финская руководящая группа заключила с нацистской Германией секретное соглашение об участии Финляндии в агрессивной войне Гитлера летом 1941 г.».
      До сих пор остается документально не подтвержденным наличие секретного соглашения между Финляндией и Германией. Однако исследование в этом направлении нельзя считать законченным.
      Скрупулезное изучение германо-финских отношений периода 1940–1941 гг. предпринял с середины 70-х годов упоминавшийся уже профессор Ёкипии, известный до этого более как исследователь эпохи 1600-х годов. Его капитальный труд «Рождение войны—продолжения», изданный в 1987 г., приковал к себе большое внимание не только в Финляндии, но и за рубежом (в 1999 г. эта работа была переведена с сокращениями на русский язык). Историками, оценивавшими исследование Ёкипии, справедливо отмечалось, что автора отличала исключительная «научная достоверность» в изложении той части событий, где он до мельчайших деталей описал подготовку к вступлению Финляндии в войну. В предисловии к изданию на русском языке автор особо подчеркнул, что «архивы переполнены документами, на основании которых создастся новая, более динамичная и более критическая, нежели ранее, картина».
      Действительно, Екипии показал на основе документов конкретное осуществление сотрудничества генеральных штабов, а также взаимодействие вооруженных сил Германии и Финляндии в ходе подготовки к агрессии против СССР. При этом исследователь старался ничего не лакировать, раскрыв суть договоренности, закрепленной оперативным планом, в котором было разработано, как должны были наступать финские войска на ленинградском направлении и соединиться с немецкой группой армий «Север». Все это являлось подтверждением тому, что ни какой «обособленной» от Германии войны Финляндия не собиралась вести.
      Тем не менее, переступить через порог трактовки н традиционной историографии, сказав об аналогичной Германии агрессивной сущности финской «войны-продолжения», Ёкипии так и не смог. Для доведения объективного изложения до конца требовалось сказать лишь одно: вступление Финляндии в войну произошло под прикрытием официально утвердившегося мифа об «агрессии с советской стороны» и соответствовало составленному до этого совместному германо-финскому плану. Ёкипии не рискнул поступить именно так и оставил в прежнем виде фальшивую мотивировку о том, что Советский Союз был нападающей стороной и якобы развязал войну. Финляндия же тогда в пропагандистских целях представлялась «жертвой агрессии» и «вынужденной нести оборонительную войну». Не проявилось, таким образом, последовательности и необходимой прямолинейности, чтобы полностью опровергнуть миф. Ведь независимо ни от чего Финляндия во второй половине июня, безусловно, развернула бы наступление на Советский Союз в соответствии с планом «Барбаросса» и уже согласованными с германским генеральным штабом оперативными планами, главным в которых являлось наступление финской армии на ленинградском направлении. Дело было даже не в том, имелось ли письменное соглашение о совместных действиях. Ведь Финляндия взяла уже на себя обязательство сражаться в военной коалиции с Германией против СССР.
      Вместо Ёкипии об этом сказал все же вполне аргументировано другой финский историк — Сеппяля. Основываясь на фактах, он раскрыл картину существовавшей тесной связи в годы войны между финляндским военным командованием и германским вермахтом. Подвергая резкой критике действия политического и военного руководства, Сеппяля показал, что «грубейшая ошибка в определении целей войны Финляндии заключалась в несоизмеримости замыслов со своими собственными силами». Он подчеркнул, что была большая вера в победу Германии, и недооценивались военные возможности Советского Союза. При этом, анализируя стратегические цели Финляндии, Сеппяля считал, что они целиком находилась «в зависимости от действий вооруженных сил Германии, от ее успехов или поражений».
      Обнажающим истинную позицию финского руководства стало в особенности то, что 25 ноября 1941 г. Финляндия официально присоединилась к Антикоминтерновскому пакту. Министр иностранных дел Виттинг подписал его в Берлине, а Гитлер заверил тогда финских руководителей, что Германия не будет вмешиваться во внутренние дела Финляндии. Под этим, очевидно, имелось в виду, что Германия не станет возражать по поводу провозглашавшеюся ими утверждения о ведении «обособленной войны». По, что касалось сохранения отношений с западными державами, то Берлин проявлял здесь нетерпимость к этой позиции Финляндии, и предпринял в отношении нее давление, добиваясь от Хельсинки разрыва с Англией.
      Возникли и помехи в вопросе, связанном с участием Финляндии совместно с Германией в битве за Ленинград, о чем более обстоятельно пойдет речь позднее. Предварительно же важно упомянуть лишь высказывание профессора Полвинена. Обращая внимание на то, как в ходе попыток овладеть Ленинградом складывались германо-финляндские отношения, он отмечал, что в них «ясно проявились помехи в коалиционной войне». В чем же они выражались? «У финского руководства, — пишет он, — были все время свои собственные интересы, от которых оно не хотело отказываться». Поэтому в Германии думали, по его словам, что допустили «серьезное упущение», когда в свое время «не было зафиксировано подчинение финской армии немецкому руководств?
      Интересы же Хельсинки предусматривали реализацию своих собственных замыслов — расширить территорию Финляндии, осуществляя как бы «параллельно с Германией» наступление против СССР в соответствии с планом действий финской армии на ленинградском направлении, согласованным с немецким генеральным штабом. Конкретно имелось в виду одновременное наступление финских войск вдоль побережья Ладожского озера и германской группы армий «Север» с юго-запада навстречу им для соединения друг с другом. Но как же это можно было представить в виде «обособленных действий» со стороны Финляндии?
      Как пишет Сеппяля, «приказ главнокомандующего и последовавшие затем действия означали, что финны включились в совместное с немцами наступление на Ленинград и принимали участие в окружении и осаде города». Показательно, подчеркивает он, что когда в июле 1941 г. началось решительное наступление финских войск на ленинградском направлении, то военное командование Финляндии действовало «именно так, как того хотели немцы» и тем самым, можно сказать, поступало как «ставка сателлита».
      Однако когда советские войска сорвали замысел захвата города, а в дальнейшем изменилась и военно-политическая обстановка на восточном фронте не в пользу Германии, то немецкое руководство, как отмечал Маннинен, стало требовать от Финляндии «кончать разговоры относительно обособленного ведения войны и заключить политическое соглашение о продолжении войны вместе до конца». В целях полного, но не явно выраженного подчинения финской армии германской ставке неоднократно выдвигался вопрос о том, чтобы Маннергейм возглавил командование всеми войсками на территории Финляндии. 06 этом, в частности, Адольф Гитлер сам вел разговор с финским маршалом, но тот уклонился от принятия такого предложения, ссылаясь на свой преклонный возраст.
      При постановке вопроса о том, как следовало рассматривать позицию Финляндии в отношении Германии, то без каких-либо оговорок ее относили к числу сателлитов Третьего рейха. Для этого были, как не трудно заметить, веские основания. Поэтому утверждение финского руководства, а затем и официальной историографии Финляндии, что в 1941–1944 гг. она вела «обособленную» от Германии войну следует, очевидно, рассматривать критически. Исходя из анализа действий Финляндии, важно между тем сделать необходимые уточнения. События и факты неопровержимо говорят о том, что тогда Финляндия действительно воевала на стороне Германии, ведя наступление во взаимодействии с немецкой армией на ленинградском направлении и в Карелии. Особая же позиция проявилась в ходе войны с финской стороны, когда требовалось реализовать свои сугубо захватнические интересы или же обезопаситься перед лицом назревавшего поражения. Четко проявилась вместе с тем агрессивная направленность действий Финляндии. Она выразилась в наступлении на Ленинград и в последующем соучастии ее в блокаде города, а также в захвате значительной части территории Карелии с ее столицей Петрозаводском, где в течение продолжительного времени — с лета 1941 г. и до конца лета 1944 г. — осуществлялся жесткий оккупационный режим. Парижским мирным договором, подписанным с Финляндией 10 февраля 1947 г., она была определена в целом как союзник гитлеровской Германии. В нем сказано, что «участвуя на ее стороне в войне против Союза Советских Социалистических Республик, Соединенного Королевства и других Объединенных Наций, Финляндия несет долю ответственности за эту войну».

Миф о начале войны