Пьюрити посмотрела на окружающих. Лица их были угрюмыми: слова значили для них немного.
Ее взгляд снова переметнулся на Бледнолицего Волка, и тут ей пришло в голову, что для всех будет лучше, если она попытается думать о нем как о Кассе Томасе. По спине Пьюрити снова пробежал холодок.
Да, слова значили немного. Их всех ожидали нелегкие времена.
Твердо решив выбросить из головы докучливые сомнения, не дававшие ей покоя, Пьюрити отвернулась к стене и закрыла глаза. Стояла жара, воздух накалился. Ее ночная рубашка стала влажной от пота и прилипла к телу, волосы у шеи казались горячими. Девушка была измучена. Ей предстоял трудный день, и она нуждалась в отдыхе, но покой все не приходил. Еще одна мысль терзала ее. Она уверяла Стэна в том, что со временем враждебность к Кассу Томасу окончательно исчезнет. Ей ничего не стоило дать ему это заверение. Однако она солгала. Беспокойство в душе Пьюрити усилилось.
Дом погрузился в сон. Сумрак ночи окутал все вокруг. В спальне Пьюрити властвовала тишина… однако девушка была не одна.
Касс смотрел сверху вниз на спящую Пьюрити. После своих видений он понимал, что этот момент рано или поздно наступит. Подставив обнаженную грудь ночной прохладе, он выскользнул из барака и незаметно пробрался в дом хозяев ранчо. Это оказалось не таким уж трудным делом. Касс умел ступать бесшумно, темнота была его верной союзницей.
Какое-то неясное ощущение взволновало его, когда он опустился на корточки рядом с постелью девушки. Он смотрел на разметавшиеся по подушке пряди волос Пьюрити, отливавшие серебром в потоке лунного света, и невольно любовался тонкими чертами ее лица и темными ресницами, выделявшимися на фоне безупречно гладкой кожи. Одетая в белую ночную рубашку, закрывавшую мягкими складками тело, эта женщина напоминала ему ангела, и тем не менее она была его врагом. Время возмездия неотвратимо приближалось.
Касс коснулся волос девушки, запустил пальцы в шелковистые пряди. Губы его внезапно сжались, когда он потянул за них и чуть слышно приказал:
Пьюрити открыла глаза. В них отразился страх, который она тщетно пыталась побороть.
Он ощущал ее тело. Приятный аромат кожи ударил ему в ноздри, заставил его сделать глубокий вдох, и тут она выпалила:
— Что… что ты делаешь в моей комнате? Что тебе от меня нужно? Если бы Стэн знал, что ты проник сюда… — Она запнулась, затем воскликнула: — Я думала, все уже решено и прошлое предано забвению!
— Сколько раз надо повторять одно и то же? Бак выстрелил в тебя, чтобы защитить меня. Он думал, что поступает правильно. Я бы могла оставить тебя умирать от потери крови, однако не сделала этого, а отвезла к доктору.
— К доктору… которому было ровным счетом наплевать, жив я или нет.
— Доктор обещал позаботиться о тебе.
— Пустые слова.
— А чего ты ждал? Ты никому не сказал, кто ты такой. Ты был одет как кайова!
— Я и есть кайова.
— Ты выжил.
— Потому что другие люди отправились искать меня, когда я не появился на проходившем поблизости паувау. Они отнесли меня в индейский поселок.
Прелестный подбородок Пьюрити гордо приподнялся.
Касс ничего не ответил.
— Тут кроется что-то еще. — Ее грудь вздымалась под полупрозрачным батистом рубашки, не скрывавшим очертаний мягкой женской плоти. Когда Пьюрити пошевелилась, на ее шее вспыхнул золотой медальон. — Я не читаю чужие мысли! Объясни мне, что все это значит, черт побери!
Касс тоже тяжело дышал. Все представлялось ему таким простым… Она не станет кричать, поскольку хочет во что бы то ни стало убедить Стэна в том, что их былая вражда осталась в прошлом, и он мог не тревожиться на этот счет. Ее глубокая привязанность к старику делала ee еще уязвимее.
Касс крепче сжал в руке волосы девушки, привлекая ее к себе. Его губы находились всего в нескольких дюймах от нее. Он прошипел:
— Тебе меня не провести. Я нашел коня Парящего Орла, блуждавшего без наездника. Его чепрак был весь пропитан кровью. Мне было нетрудно проследить его путь до вашего стада. Там четко отпечатались копыта твоей лошади.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду.
Его рука еще больнее скрутила ей волосы.
— Но я и понятия не имею, о чем ты говоришь! В тот день я не видела ни одного индейца, кроме тебя.
Ярость и другое чувство, которому он не мог и не смел дать определения, вспыхнули сильнее, подвергая суровому испытанию самообладание Касса. Неприятным, хриплым голосом он потребовал:
Глаза Пьюрити неожиданно вспыхнули огнем.
— Ты даже не желаешь признавать очевидное! — На какой-то миг выражение страха на ее лице сменилось гневом, и она вдруг приказала: — Отпусти меня! — После короткой паузы девушка повторила: — Я же сказала: отпусти меня! — Пьюрити взметнула руки, и град ударов посыпался на его грудь.
Захваченный врасплох, Касс справился с ней не без труда. Она оказалась гораздо сильнее и упорнее, чем он ожидал. Пламя ее ярости вызвало ответный огонь в его собственной душе, когда он налег на нее всей тяжестью своего тела, схватив за запястья и прижав их к постели над ее головой.
Когда она, совершенно обессиленная, наконец оказалась под ним, Касс тем же хриплым голосом произнес:
— Ты попусту тратишь время, пытаясь бороться со мной. Все твои уловки так же бесполезны, как и лживые заверения. Но что бы ты там ни думала, можешь быть уверена: рано или поздно тебе придется сказать мне всю правду.
Она вся дрожала от гнева, ее дыхание обдавало жаром его губы, грудь колыхалась. Ее упругое женственное тело словно разжигало огонь в глубине его существа.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
Касс ничего не ответил, лишь резко отпустил ее и поднялся на ноги. Чувствуя, что ему оказалось труднее оторваться от тела девушки, чем он хотел признать, юноша повторил:
— Рано или поздно тебе придется сказать мне всю правду.
Он ушел.
Оставшись одна, Пьюрити судорожно вздохнула. Образ человека, только что исчезнувшего в темноте коридора, все еще стоял перед ней: черные волосы до плеч, массивные плечи и обнаженная грудь, резкие черты лица, почти скрытого мраком, и исходившее от него ощущение грозной силы, которую ему так трудно было держать в узде.
В который уже раз у нее внутри все похолодело от страха: дикарь, таившийся в Кассе Томасе, вновь вырвался наружу.
Парящий Орел. Это имя всплыло в лихорадочно работавшем мозгу Пьюрити. Бледнолицый Волк утверждал, будто она знает правду.
Весь ужас состоял в том, что он был прав. Она действительно знала правду, но не о судьбе Парящего Орла, а о том, что человек, известный окружающим как Касс Томас, — лишь видимость. Бледнолицый Волк — его подлинная внутренняя сущность.
И она понимала, что Бледнолицый Волк не позволит ей ускользнуть от него.
Глава 4
Вне всякого сомнения, Уиллард Норрис был крайне недоволен.
Стэн огляделся кругом. Богато обставленный, просторный кабинет банкира казался слишком тесным для такого количества людей.
Стэн нахмурился, вспомнив, как натянуто держалась Пьюрити этим утром, когда спустилась из спальни.
Поездка в город оказалась для Стэна тяжелее, чем он мог предполагать. Все старались устроить его как можно удобнее, и тем не менее он почти обессилел.
Сначала надо было посетить контору единственного в городе адвоката, Джонатана Уивера, чтобы составить соглашение о партнерстве между семействами Томасов и Корриганов. Юрист принял их любезно и, доказав многолетнюю дружбу, сделал все очень быстро. Несмотря на отчаянность своего положения, Стэн не ожидал, что ему будет так трудно отказаться от половины доли.
К чести Джека, он безоговорочно принял все предложенные ему условия: обе семьи, становясь совладельцами, получали равные доли, а Джек взял на себя обязательство выплатить долги по ссуде. Кроме того, Томас не возражал против пункта, в котором указывалось, что ни один из партнеров не вправе продать свою долю ранчо в течение десяти лет.
И тем не менее пережитое Станом напряжение было так велико, что, к собственной досаде, ему едва удалось скрыть усталость, когда они направились в банк. Бак катил кресло хозяина, Пьюрити молча шла рядом, а Джек и Касс Томасы следовали за ними. Успокаивая себя мыслью, что продержаться осталось совсем немного, Стэн испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда, преодолев порог банка, увидел перед собой Роджера Норриса.
«Негодяй», — отметил он мысленно.
Даже теперь при воспоминании о произошедшем Стэна охватывала настолько сильная ярость, что сердце его начинало бешено колотиться. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы поддерживать видимость приличия. Зато он никогда еще не испытывал такую гордость за Пьюрити, как в тот момент, когда она взглянула прямо в глаза Роджеру. Взгляд ее был холодным, и Стэн мог поклясться, что видел, как сына банкира охватила дрожь.
Стэн помнил, какой вид был у Роджера, когда тот узнал, что он хочет поговорить с его отцом. Оценивающий взгляд, брошенный младшим Норрисом на Джека и Касса, был встречен ими с достоинством, и Роджер резко отвернулся и проводил их в кабинет отца. Заполняя все кресло своим грузным телом, Уиллард Норрис поднял глаза от официального документа, который вручила ему Пьюрити. Лицо банкира было плоским, как блин, но в то же время одутловатым. Гладко выбритое, оно лоснилось от пота. Стэну пришло в голову, что ему никогда не нравился этот человек, напоминающий поросенка, разодетого в пух и прах, поросенка с хорошо подвешенным языком, пышными седеющими бакенбардами и подозрительным отношением ко всему. Ему вдруг стало ясно, что искренне Уиллард улыбался только тогда, когда у кого-нибудь из его клиентов возникали денежные затруднения.
Стэн с трудом удержался от желания презрительно рассмеяться. Ему самому слишком часто приходилось видеть эту довольную ухмылку, но теперь обстоятельства изменились.
Норрис внезапно обратился к нему:
— В этом соглашении говорится, что Джек Томас и его сын — ваши новые партнеры и они обязуются выплатить ваши долги по ссуде.
— Совершенно верно. Томас готов принять на себя также и очередной взнос, просто для большей надежности.
Норрис нахмурился.
— В этом нет необходимости.
— Я так не считаю.
— Как вам будет угодно. — Банкир сдвинул брови. — Я рад, что вопрос о наложении ареста на имущество теперь снят. — Он отнюдь не выглядел довольным. — Мы только вчера говорили с сыном, что, если земля Корриганов будет отобрана за долги, это будет означать конец целой эпохи.
«Роджер, мерзавец», — мелькнуло в голове у Стэна.
— Надеюсь, вы понимаете, что я, прежде чем принять от вас этот аккредитив, должен проверить, есть ли деньги на банковском счете мистера Томаса.
— Это можно сделать без труда, — вступил в разговор Джек, и Стэн почувствовал глубокое удовлетворение, когда тот добавил: — И должен прямо сказать: мне не нравится, когда мое доброе имя или мои слова подвергают сомнению.
— Я вовсе не собирался обидеть вас, — нервно улыбнувшись, Норрис резко поднялся и протянул Джеку руку. — Рад был с вами познакомиться, мистер Томас.
Джек ответил ему холодным рукопожатием, после чего Норрис перевел взгляд на Касса и тоже подал ему руку, словно его последнее замечание было обращено и к нему тоже.
— Вы можете быть уверены в том, что мы и в будущем будем рады оказывать вам услуги. Сейчас же у меня назначена встреча, и я не могу задерживаться. — Он обернулся к сыну: — Надеюсь, ты сам сможешь уладить все детали, Роджер?
— С удовольствием.
Тут Стэн неожиданно почувствовал сильную слабость и поднес руку к виску.
— В чем дело, Стэн?
Голос Пьюрити раздался над самым его ухом, и Стэн понял, что он чуть было не потерял сознание. Пьюрити наклонилась к нему ниже, на лице ее отразилась тревога, и Стэн подумал, что, если ее лицо будет последним, которое ему суждено увидеть, прежде чем его глаза закроются навсегда, он может считать себя счастливейшим человеком на свете.
Эта мысль вызвала на его губах улыбку, и он ответил:
— Я очень устал, дорогая. Думаю, вы с Джеком сможете завершить все формальности, Бак же позаботится обо мне.
— Ты уверен, что тебе не нужна моя помощь?
Эти глаза… такие светлые… такие красивые… Да, ему чертовски повезло, что он оказался в тот день на берегу разлившейся реки!
— Стэн?
— Я прекрасно себя чувствую. Бак будет около меня.
— Стэн…
— Я же сказал, что здоров! — Усилием воли он заставил себя говорить уверенно. — Пока вы занимаетесь делами, я отдохну, а потом мы сможем отправиться домой.
Пьюрити колебалась.
— Ваш отец прав, Пьюрити. Пусть он отдохнет, а мы тем временем решим кое-какие вопросы. Прошу вас.
При звуке голоса Роджера Норриса Пьюрити резко подняла голову. Стэн понял, что никогда не сможет забыть ни выражения ее лица, ни презрительной гримаски, промелькнувшей на ее губах, когда она ответила с притворной неспешностью:
— Ну что ж… хорошо.
Стэн почувствовал, как сразу насторожился стоявший за его спиной Бак. Он не удивился, услышав скрипучий голос старого друга прямо у себя над ухом:
— Ты не должен позволять этому мерзавцу…
— Пьюрити сама обо всем позаботится, — прервал Бака Стэн.
— Но…
— Пойдем отсюда.
Проворчав что-то напоследок себе под нос, Бак развернул кресло, и они двинулись. Вдруг Стэн неожиданно улыбнулся. Ему подумалось, что, хотя дни его сочтены, сейчас он ни за какие богатства мира не согласился бы поменяться местами с Роджером Норрисом.
«Будь я проклят, если я не прав!» — мысленно ликовал он.
Идя за Роджером в его кабинет, Пьюрити испытывала глубокое презрение к нему: ей казалось, что от всего его благопристойного облика веет безнравственностью.
Утро выдалось нелегким.
Тайное посещение Бледнолицего Волка потрясло девушку. Как ни странно, она проснулась с ощущением мучительной неопределенности, был ли это всего лишь ночной кошмар или Бледнолицый Волк действительно приходил к ней в спальню. Однако как только Пьюрити переступила порог столовой и почувствовала на себе жесткий, пристальный взгляд его зеленых глаз, сомнения исчезли: она поверила в реальность происшедшего. Достаточно было поближе подойти к нему, чтобы по выражению лица понять, что никакое деловое соглашение не может отвлечь юношу от того, чем по-настоящему занят его ум.
Поездка в город затянулась до бесконечности. Несмотря на все попытки скрыть свое состояние, Стэн с каждой милей пути выглядел все более и более утомленным. Помимо прочего, он был явно расстроен, одним росчерком пера передав половину ранчо в чужие руки.
Как ни странно, все одолевавшие Пьюрити мысли отошли на задний план, когда, войдя в дверь банка, она увидела Роджера. Воспоминание о том, что он ударил ее по щеке, тут же наполнило ее гневом, и в ней снова вспыхнула решимость во что бы то ни стало заставить его заплатить за все.
Теперь уже этот миг был недалек.
Роджер остановился у порога кабинета. Обернувшись к Пьюрити, он распахнул дверь, приглашая девушку войти первой. Она оглянулась и, к своему изумлению, увидела, что рядом никого не было.
— Похоже, остальные ушли вместе со Стэном. Полагаю, ты и сама в состоянии уладить мелкие формальности. — Он понизил голос, придав ему нотку интимности. — Ты ведь не боишься остаться со мной наедине, а, Пьюрити?
«Значит, он по-прежнему готов добиваться своего», — внутренне усмехнулась девушка.
— Нет, нисколько. А ты?
С нарочитой неспешностью Пьюрити перевела на него взгляд. Чуть заметное подергивание щеки, внезапный огонек, вспыхнувший в его глазах, почти неуловимая перемена осанки — все говорило об охватившем его желании. В глубине души она почувствовала удовлетворение. Какой бы ни была причина влечения Роджера к ней, девушка понимала, что он не в состоянии преодолеть его.
Не дожидаясь ответа, Пьюрити вошла в кабинет. Когда дверь захлопнулась, она резко обернулась:
— Ты не ожидал такого поворота событий, Роджер? — Она с умыслом шагнула в его сторону, ее голос понизился до хриплого шепота: — Ты полагал, что, когда мы встретимся в следующий раз, обстоятельства будут совершенно иными и мне придется в отчаянии валяться у тебя в ногах, был уверен, что тебе останется только щелкнуть пальцами, и я окажусь в твоих объятиях. И уж конечно, где тебе помнить, как ты ударил меня.
Подбородок Роджера напрягся, он, казалось, застыл на месте.
— Я тогда вышел из себя и теперь искренне сожалею.
— Знаешь, ты почти добился своего. — Пьюрити приблизилась к нему еще на дюйм, не сводя с него пристального взгляда. — После того как Стэну доставили извещение о наложении ареста на имущество за неуплату долгов, я решила отправиться к тебе, чтобы умолять о помощи. Зная, что в твоих силах спасти ранчо, я готова была пойти на все что угодно.
Пьюрити замолчала, губы ее слегка приоткрылись. Она заметила, каким учащенным стало дыхание Роджера, когда тот снова бросил взгляд в ее сторону.
Девушка придвинулась еще ближе, почти коснулась его грудью, и прошептала:
— Скажи мне, Роджер, как бы ты поступил, если бы я пришла к тебе? Затащил бы меня в постель? Сорвал бы одежду, чтобы я предстала перед тобой в чем мать родила? Покрыл бы меня, как жеребец покрывает кобылу, лишь бы показать, кто тут господин? Избил бы кнутом, чтобы заставить умолять тебя об одолжении?
Щека Роджера продолжала судорожно подергиваться.
— Ты не ответил мне, Роджер, — не отступала Пьюрити. Видя, что он молчит, она тихо рассмеялась. — Ты почти добился своего. Почти…
Тишина в комнате стала угрожающей. На лбу Роджера выступили капли пота, лицо исказилось, дыхание стало прерывистым.
— Я как раз размышляла об этом… — Пьюрити понизила голос, она торжествовала. — Я задавалась вопросом, что со мной будет, если я позволю тебе все, ты хочешь, буду покоряться любой твоей прихоти… — Подавив приступ тошноты, вызванный одной этой мыслью, она продолжила: — Вчера вечером я долго не могла заснуть. Этот вопрос не давал мне покоя.
Единственным ответом Роджера были предательски стиснутые зубы, свидетельствующие о том, что он теряет самообладание. Пьюрити облизнула кончиком языка губы и спросила:
— Ты тоже думал о том, что могло бы случиться, если бы Бак той ночью не вышел из дома и тебе удалось бы довести задуманное до конца? Я пыталась представить себе эту картину, Роджер. — Собравшись с духом, она добавила: — И тогда я спросила себя… — Тут она умышленно сделала паузу. — Но теперь все изменилось.
— Нет, неправда!
По телу Роджера пробежала заметная дрожь, он и внезапно схватил ее за руки. Пальцы его тряслись, он уже не владел собой. Пьюрити почувствовала, что победа не горами, когда он хриплым голосом произнес:
— Еще не все кончено, если только ты сама этого хочешь. Я могу встретиться с тобой в каком-нибудь укромном месте подальше от ранчо, где мы будем одни и сможем заняться тем, о чем ты только что говорила. Тебе это должно прийтись по вкусу. Ты почувствуешь сладость власти, испытаешь восторг, который способно принести лишь наслаждение, смешанное с болью. Я дам тебе все, что ты в состоянии выдержать, а потом разрешу делать со мной то, что подскажет твоя фантазия.
На его лице отразилось нетерпение.
— У тебя сильные руки, и ты сможешь пустить их в ход по своему желанию. Я позволю тебе использовать свои пальцы, тело, губы, пока ты не станешь изнывать от желания, не уступающего моему. Мы с тобой отлично поладим, Пьюрити. — Карие глаза Роджера блестели от едва сдерживаемого возбуждения. — Я давно разглядел в тебе страстную натуру и не раз мечтал о тех мгновениях, которые ты так живо описала, пока страсть к тебе не начала сводить меня с ума.
— Ты хочешь меня, Роджер?
— Да… да.
Пьюрити прижалась к нему. Почувствовав охвативший его трепет, она потребовала:
— Умоляй меня.
— Ч… что?
— Умоляй меня.
Пьюрити расстегнула пуговицу своей рубашки.
— Мы запремся, а остальные пусть подождут. Мы можем заняться этим здесь… и прямо сейчас.
Роджер бросил беглый взгляд на дверь. Он нервно облизнул губы, затем резко отстранился.
— Нет!
Он обернулся, услышав ее властный голос:
— Умоляй меня, Роджер. Я хочу услышать от тебя эти слова.
Лицо Роджера блестело от пота. Капля влаги, выступившая на виске, скатилась по щеке. Его губы дрожали от видимого усилия, когда он с трудом выговорил:
— Прошу тебя…
— Этого мало. — Пьюрити смотрела прямо ему в глаза. — Я не слышу страсти в твоем голосе.
Он судорожно вздохнул.
— Пожалуйста… Я хочу, чтобы все было именно так, как ты сказала, — наслаждение, смешанное с болью. Ты не пожалеешь, клянусь тебе.
Пьюрити не отвечала.
— Пожалуйста! — Лицо Роджера приняло синевато-багровый оттенок. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ты ведь это хотела от меня услышать? Я умоляю тебя!
Хриплые мольбы Роджера раздавались, нарушая тишину комнаты. Пьюрити сделала паузу, чтобы подольше насладиться моментом, и наконец вымолвила:
— Нет.
Роджер моргнул и посмотрел на нее так, словно не верил собственным ушам.
— Что… Что ты сказала?
— Я сказала: нет. Вряд ли тебе так уж трудно понять это слово. Ты хочешь меня… зато я не хочу тебя.
— Но ведь ты сама говорила…
— …что пыталась представить себя в твоих объятиях, и это правда. Однако я умолчала о том, что при одной мысли об этом мне едва не стало дурно. — Улыбка, столь же холодная, как и ее слова, чуть тронула губы Пьюрити. — Впрочем, ты еще можешь получить то, чего тебе так хочется. Дом терпимости Софи находится неподалеку. Тебе это место достаточно хорошо знакомо. Какая-нибудь из местных потаскушек будет рада тебе угодить.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что ты не нужен мне и никогда не был нужен! Для меня нет ничего хуже, чем позволить тебе прикасаться ко мне. Довольно скверно, не правда ли, если учесть, какое удовольствие ты получил, когда ударил меня по щеке в тот вечер на ранчо. Тебе ведь это доставило удовольствие, да, Роджер? — Улыбка ее стала зловещей. — Почти такое же, какое испытала я, видя тебя униженным.
— Сучка…
— Но ты по-прежнему хочешь меня, не так ли, Роджер?
— Сучка! Ты еще пожалеешь…
Роджер с угрожающим видом шагнул в ее сторону, но остановился, услышав за спиной какой-то звук. Через мгновение дверь кабинета внезапно распахнулась и в дверном проеме показалась широкоплечая фигура Касса. Пьюрити видела, каких усилий Роджеру стоило сдержать злость, между тем как Касс произнес спокойным, бесстрастным тоном:
— Все в фургоне. — Его зеленые глаза сузились. — Где документы?
Роджер растерянно кивнул, подошел к письменному столу и, не сказав ни слова, вынул из ящика папку с бумагами. На папке было написано имя Стэна, и Пьюрити укрепилась в мысли, что Роджер ждал ее, хотел увидеть ее унижение. Что ж, он получил хороший щелчок.
Норрис откашлялся, после чего произнес:
— Я уже подготовил все бумаги на тот случай, если Стэн найдет способ вернуть долг.
Роджер поставил свою подпись в нижней части последнего листа бумаги, затем поднял глаза.
— Вопрос можно считать решенным. Мой отец уже получил аккредитив от мистера Томаса.
— Вот как? — Выражение лица Касса по-прежнему оставалось невозмутимым. — Стало быть, уведомление о наложении ареста на имущество утратило силу?
— Да.
— Это все, что я хотел знать.
Забрав бумаги, Касс неожиданно подхватил под руку Пьюрити и увлек ее к двери. Девушка хотела было эапротестовать, но сдержалась, не желая доставлять удовольствия Роджеру. Она даже не обернулась, когда Касс потащил ее за собой прочь из кабинета.
Оказавшись в маленькой нише, скрывшей их от посторонних глаз, Пьюрити возмутилась.
— Сейчас же отпусти мою руку! — потребовала она.
Бросив на нее холодный пристальный взгляд, Касс возразил:
— Этот негодяй вполне заслуживает того, чтобы…
Пьюрити пришла в негодование:
— Ты подслушивал?
— Если бы я не появился вовремя…
— …я бы сама справилась с Роджером!
— Ты зашла слишком далеко!
— Это не твое дело!
— Вот тут ты ошибаешься! — отрезал Касс, блеснув глазами. — Отныне, если кто-нибудь приблизится к тебе, я буду следовать за ним по пятам как тень, если заговорит с тобой — услышу все до последнего слова, а если прикоснется к тебе — заставлю его поплатиться за это… потому что твоя жизнь больше тебе не принадлежит. Она моя. Жизнь за жизнь… кровь за кровь.
— Ты просто дикарь!
Касс рывком привлек ее к себе.
— И должен тебя предупредить: не пытайся пустить ход свои уловки, иначе будешь сожалеть об этом до конца своих дней.
Даже не удостоив его ответом, Пьюрити вырвала руку. Не обращая внимания на холодок, пробежавший по спине, она выбежала на улицу и направилась к фургону, в котором они приехали из «Серкл-Си».
Как только девушка увидела бледное, измученное лицо Стэна, весь ее гнев пропал. Когда Касс передал Стэну документы, она, призвав на помощь последние остатки самообладания, сказала:
— Уведомление о наложении ареста на имущество теперь утратило силу.
Стэн долго испытующе всматривался в ее лицо, после чего спросил:
— Значит, теперь все в порядке?
— Да.
— С Роджером все улажено?
— Все.
— И ничего не забыто?
Пьюрити в ответ произнесла лишь одно слово, сопровождавшееся жесткой усмешкой:
— Ничего.
— Вот и отлично. Нам пора домой.
Выезжая из городских ворот, Пьюрити решила держаться по возможности ближе к фургону. Она нахмурилась, когда Касс с самым равнодушным видом занял место дом с ней.
Устремив взгляд вперед, Пьюрити с трудом сдержала слова, уже готовые сорваться с губ. Время еще не пришло. Стэн заслужил право на душевный покой, который обрел в тот день благодаря Джеку Томасу. Она никому не позволила бы нарушить его спокойствие.
Что же касается Бледнолицего Волка, или Касса Томаса, или как там он предпочитает себя называть, то ему очень скоро придется убедиться: он имеет дело с противником, во всех отношениях равным ему.
«Ей это так просто с рук не сойдет!» — мысленно успокаивал себя Роджер. Расправив широкие плечи, он усилием воли старался унять дрожь. Его взгляд был направлен на дверь, за которой всего несколько минут назад скрылись Пьюрити и Касс Томас. Хороша парочка — безжалостная сучка и высокомерный полукровка! Будь они прокляты на веки вечные!
Вынув из кармана носовой платок, Роджер вытер лоб и верхнюю губу. Ярость вспыхнула в нем с новой силой, когда он вспомнил, какому унижению подвергла его Пьюрити. «Как я мог оказаться настолько глуп, что, забыв о здравом смысле, угодил прямо в ее ловушку?» — ругал себя Роджер.
Ощутив напряжение ниже пояса, Роджер выругался вслух и резким движением оправил брюки. Правда заключалась в том, что здравый смысл мгновенно покидал его, когда плоть заявляла свои права.
Пьюрити Корриган… прекрасные светлые глаза почти на одном уровне с его собственными, гибкая фигура, которую ему так не терпелось увидеть во всей ее гордой наготе… Он просыпался среди ночи, бесчисленное количество раз вспоминая свое последнее посещение «Серкл-Си» и ругая себя за вспыльчивость и недостаток самообладания. Больше всего его приводило в бешенство то, что он не в состоянии был выбросить девушку из головы. Ее образ преследовал Роджера, омрачая ему те часы, которые он проводил с другими женщинами, с готовностью предлагавшими ему себя. Пьюрити даже во сне не давала ему покоя!
Роджер швырнул носовой платок на стол и принялся расхаживать по комнате. Она сделала это умышленно. Она водила его за нос, зная, что один ее вид заставляет его изнывать от желания, что ему не терпится овладеть ее телом. Она нарочно мучила его и потому заслужила ту кару, которую он собирался обрушить на ее голову.
Роджер вдруг резко остановился. Нет, игра еще не закончена! — решил он.
Касс Томас… Роджер презрительно фыркнул. Полукровка… грубиян! Ни одна приличная женщина даже не взглянула бы в его сторону!
У Роджера ныло сердце, когда он вспомнил, каким властным жестом Томас взял Пьюрити под руку. Она даже не попыталась возразить. Неужели между ними что-то есть? Спала ли она с ним? Позволяла ли ему наслаждаться ее телом? Неужели она давала этому выскочке, полудикарю все то, в чем так упорно отказывала ему?
Роджер в изнеможении доплелся до стола и рухнул в кресло, уставившись невидящими глазами вперед. Он стиснул зубы, когда образ Пьюрити снова возник в его сознании — ее блестящие светлые волосы, ее насмешливая улыбка… Она заставила его пресмыкаться перед ней, опуститься до униженной мольбы, а потом ушла, опираясь на руку своего любовника!
Нет, черт побери! Ей так просто от него не отделаться! Рано или поздно она достанется ему, и тогда он найдет способ ее унизить. Он поставит ее на колени, будет наслаждаться плотской близостью с ней так долго, как ему заблагорассудится, пустит в ход все мыслимые ухищрения. А когда он устанет от нее, когда ее тело надоест ему до такой степени, что сам вид Пьюрити станет ему противен, он вышвырнет ее вон! Да, именно так он и поступит!
Роджер резко поднялся. Пьюрити Корриган еще не раз проклянет этот день. Как и Касс Томас…
Они медленно ехали по просторам прерий. Касс старался держаться рядом с Пьюрити. Он окинул беглым взглядом их небольшую группу. Бак, сидевший на козлах, хранил угрюмое молчание, которое, однако, не могло скрыть его тревоги. Джек, ехавший верхом почти вплотную к фургону, не произнес на обратном пути ни слова, хотя выражение его лица было красноречивее любых слов. Пьюрити же сохраняла видимость безразличия ко всему, оживляясь лишь тогда, когда обращалась к Стэну.
Им казалось, что они едут целую вечность под безжалостным полуденным солнцем. Стэн чувствовал себя плохо, и они вынуждены были несколько раз делать остановки, было очевидно, что общее беспокойство за Стэна росло.