Я ему предложил, что нужно немедленно издать указ нашего президента о том, что Черноморский флот переходит под юрисдикцию России. Всю ночь переговаривались с Шапошниковым, и в конце концов он связался с Ельциным.

Ельцин отнесся к такой идее положительно. Но те уже приезжают, а у нас еще ничего нет. Фактически проект указа был подготовлен непосредственно в Севастополе, и я передал наши предложения министру обороны.

Начались переговоры, на которых украинская сторона сразу заняла наступательную позицию. Возглавляя нашу делегацию, я чувствовал, что они вот-вот доберутся до указа своего президента. Опять наступила бессонная ночь, опять переговоры с Шапошниковым. Наконец Шапошников говорит: «Президент сказал, что утром подпишет указ».

Утро. Уже 10 часов, а указа еще нет. Начинаю уклоняться от переговоров, потому, что знаю: когда они зачитают свой указ, а мы будем с пустыми руками — дело будет сделано. В конце концов с опозданием на час с лишним прибываю к месту переговоров, чем вызываю страшный всплеск раздражения. Но я приехал уже с указом президента в кармане, он по телефону был мне зачитан. Тут встает Дурдинец и говорит, что так как мы не можем найти путей соприкосновения интересов, он сейчас официально зачитает указ президента Украины Леонида Кравчука. И читает с пафосом указ. Но мы были уже к этому готовы. И когда он произносит: «И мы приехали сюда, чтобы этот указ исполнить, здесь все люди, которые правомочны это сделать» — я встаю и зачитываю указ президента Ельцина. Это было похоже на взрыв бомбы!

Украинская делегация в замешательстве: что же делать? Указ на указ. И долго все сидели и мрачно молчали. Потом начали между собой переговариваться. И вот Дурдинец заявляет мне: «Владимир Николаевич, мы не можем не выполнить указ нашего президента». Говорю ему в ответ: «А мы не можем не выполнить указ нашего президента. Учитывая же, что Черноморский флот сегодня в моем подчинении, мы также не дадим выполнить указ вашего президента».

Переговоры с этого момента стали бесполезными, все должно было решаться уже на другом уровне.

О, знал бы тогда адмирал флота Чернавин, какими экспрессивными эпитетами награждал его украинский президент Кравчук в телефонном разговоре с Ельциным! С того момента Владимир Николаевич, по мнению Леонида Макаровича, превратился в главного виновника новой тупиковой ситуации на российско-украинских переговорах. Срыв «блиц-приватизации» ЧФ, которую с такой тщательностью готовили в Киеве, надеясь на полный успех, был очень болезненной пощечиной украинским руководителям.

С того времени они стали рассматривать Чернавина в виде «камня, который лежит на дороге», ведущей якобы к успеху в решении проблемы дележки флота. Под этим соусом фигура Чернавина стала подаваться украинцами в ходе последующих раундов переговоров по ЧФ. И самое досадное, что российские власти клюнули на эту удочку (тут стоит заметить, что таким же образом Киев действовал и тогда, когда его не устраивали командующие флотом — мы к этому еще вернемся). Неуступчивость Чернавина стала не устраивать уже не только Кравчука, но и Ельцина. «Камень» (а точнее — бастион) с дороги вскоре убрали.

Адмирал флота Владимир Чернавин — один из первых российских флотоводцев, которые были «казнены» режимом за то, что яростно сопротивлялись не только уступчивости Кремля и МИДа на Черном море, но и развалу всего бывшего Великого Российского Флота.

Вслед за Чернавиным пришла очередь командующего ЧФ адмирала Игоря Касатонова, которого тоже по тайной просьбе Киева сместили с поста. Его назначили в Главкомат ВМФ.

Хорошо помню какая возня шла в наших политических и военных верхах вокруг адмирала Касатонова, когда он восстал против растаскивания ЧФ. Но спалить его вообще в Кремле побоялись — адмирал пользовался большой поддержкой личного состава флота. В то время мне довелось видеть документ, подготовленный аналитической кремлевской службой. В нем звучали откровенные намеки на то, что в случае «неаккуратного обращения» с командующим ЧФ, он может встать чуть ли не во главе бунта. Был тут и еще один немаловажный фактор, сдерживающий Кремль от расправы с адмиралом: Касатонов принадлежит к славной династии российских флотоводцев и сметать его с должности в лоб было очень рискованно.

Брошенный президентом на прорыв, Павел Грачев по возвращению из Севастополя провел в МО пресс-конференцию. И справедливо сетовал на ней, что за несколько лет переговоров по ЧФ стороны не сумели договориться даже до того, какой смысл вкладывать в те или иные термины, используемые в документах.

Однажды дело дошло до того, что министр обороны Украины генерал Виталий Радецкий чуть не сорвал переговоры с Павлом Грачевым из-за того, что бирка на двери комнаты его российского коллеги оказалась на два сантиметра больше. А когда Грачев вместе со своей свитой покинул переговоры, Радецкий «отомстил»: задержал взлет самолета с российской делегацией, из-за чего люди были вынуждены целый час мерзнуть на холодном аэродромном ветру.

После очередного раунда переговоров по флоту летом 1995 года Ельцин и президент Украины Леонид Кучма дружно и радостно объявили о том, что «над этой проблемой поставлена точка» (хотя о такой «точке» заявлялось еще в период президентства Кравчука). Генералы и офицеры МО и Генштаба, Главного штаба ВМФ РФ, непосредственно занимавшиеся этой проблемой, отлично знали, что мажорные президентские утверждения не соответствовали действительности. А если говорить прямо, то был очередной политический блеф: военно-политических завалов на пути решения проблемы ЧФ оставалось еще очень много…

9 июня 1995 года Борис Ельцин и Леонид Кучма подписали соглашение о разделе плавсредств и вооружений Черноморского флота (по формуле 50х50), затем эксперты правительств Украины и РФ определили перечень военных кораблей и судов, военной техники и средств обеспечения береговой обороны и морской авиации наземного базирования ЧФ, которые после раздела флота должны были перейти в подчинение российскому и украинскому командованиям флота.

Оставалось технически осуществить раздел до 1 января 1996 года, как это и предусматривалось в соглашении. Но гладко было на бумаге…

Российское и украинское военно-морское начальство снова (в который раз!) встряло в многомесячную свару, предъявляя новые обвинения друг другу. Она продлилась до самой зимы. В чем же была суть нового конфликта?

4 января 1996 года председатель комиссии по разделу ЧФ первый заместитель командующего флотом адмирал Геннадий Сучков заявил, что украинская сторона экономически не готова к приему передаваемых ей объектов: «К настоящему времени из 117 предусмотренных к передаче ВМС Украины военных городков принято лишь 42».

В ответ на это украинцы раздраженно заворчали: «Полуразграбленные городки принимать не собираемся».

Братья-славяне продолжали яростно грызться на теплых берегах Черного моря. Иногда эта грызня обретала форму лютой вражды и доходила до того, что древние родственнички начинали хвататься за стволы.

Наблюдая за всем этим позорищем, я с грустью думал о том, что нет в мире более эффективного способа превращения братьев в лютых врагов, чем дать им возможность делить родительское наследство.

В конце ноября 1995 года Москва попыталась в очередной раз сделать прорыв в российско-украинских военных отношениях. Министр обороны Грачев, взявший с собой в Сочи беспрецедентно большую группу высшего генералитета, представляющего все виды войск (за исключением Сухопутных), явно намеревался выжать максимум пользы из этого визита.

Как это не раз бывало и раньше, иногда теряя чувство реальности, когда надо объективно оценить результаты сделанного им, наш министр объявил, что результаты переговоров «коренным образом изменят военно-политический климат в отношениях Украины и России» (у нас в Москве все визиты и переговоры почему-то всегда оцениваются не меньше, чем «исторические»).

В Сочи было принято небывало большое число договоренностей. Это и совместные учения миротворческих сил, и переговоры между Генштабами обеих армий, и совместное проведение расширенных коллегий министерств обороны. За два дня совместной с украинцами работы российской военной делегации удалось подписать разом столько документов, сколько не удавалось за четыре года после развала СССР. Но парадокс давно состоял в том, что количество договоренностей сильно контрастировало с их эффективностью.

Грачев отметил, что позиции Москвы и Киева по вопросу о фланговых ограничениях вооружений совпадают. В ответ на это министр обороны Украины Шмаров сказал, что «как для России являются неприемлемыми фланговые ограничения на Северном Кавказе, так для Украины — в Одесском военном округе». И выразил надежду, что на переговорах в Вене по ОВСЕ предложения Москвы и Киева по этому вопросу наверняка «будут учтены».

Столь яростное братание военных после долгого периода прохладности, отчуждения и даже конфронтации имело глубокий подтекст: обе стороны все явственней начинали понимать, что их армии докатились до ручки, что многими десятилетиями наработанные связи российского и украинского военно-промышленного комплексов порушены настолько, что давать распадаться им и дальше — значит подрывать обороноспособность обеих стран.

Для Москвы братание с Киевом по широкому фронту вопросов было необходимо и еще по одной причине. 28 ноября Грачев намеревался отправиться в Брюссель на переговоры с руководством НАТО, где ему надо было предстать в облике политика, способного делать реальные шаги по созданию нового военно-политического союза в противовес продвижению НАТО на восток. Там же ему предстояло договориться с НАТО о способах политического контроля над операцией миротворческих сил в Боснии. А имея за спиной «поддакивающую» Украину это было делать легче…

Когда встречаются высшие генералы России и Украины, я всегда испытываю какое-то странное чувство, похожее на смесь ностальгии и неловкости. Эти люди служили когда-то в одних частях, в одних штабах, хорошо знали друг друга. Эти люди бок о бок когда-то воевали в Афганистане и даже спасали друг друга от смерти. Многие из них родились в одних городах и деревнях, а некоторые — и породнились. Все они принимали одну и ту же Присягу — Советскую.

И вот теперь — разные армии, разные формы одежды, разные интересы. И скрытое противостояние, которое свойственно военным людям, отстаивающим интересы своих государств.

Что-то противоестественное, дикое было во всем этом, что разъединило, разбросало военных людей, некогда объединенных священным боевым братством.

Когда на переговорах в Сочи рассматривались вопросы международного характера, девять человек, включая нашего министра обороны Грачева, решили выяснить, кто какой национальности. И каково же было их удивление, когда единственным «русаком» оказался лишь… министр обороны России.

Когда-то наступит время, и прежде всего славянские наши народы — российский, украинский, белорусский выйдут из этого, противного их природному естеству состояния и вновь обретут великое и святое чувство единения.

А их примеру последуют и многие азиатские и кавказские народы, перешагнув через зловонные барьеры национализма. И возврат к былому межнациональному братству, который обошелся всем нам многими сотнями тысяч смертей родных и близких, гражданскими войнами и вооруженными конфликтами, вновь будет свидетельствовать о торжестве разума.

Уже через несколько дней после того, как в конце ноября 1995 года министр обороны России завершил переговоры с украинцами в Сочи, на Черноморском флоте стало происходить что-то непонятное. Туда прибыла комиссия Главного штаба ВМФ и спешно начала процедуру передачи Крымской военно-морской базы и Керченского гарнизона. Это выглядело странно: в моем сейфе лежали копии документов, подписанных Кучмой и Ельциным во время переговоров в Сочи, и в них говорилось об иных сроках и ином порядке поэтапной передачи Украине объектов ЧФ.

Настораживали и сигналы, поступавшие в Генштаб от некоторых офицеров штаба ЧФ. Они сообщали, что началась «нерекламируемая и противозаконная» передача объектов флота украинской стороне. И подтверждали: все оговоренные нашим президентом сроки и условия грубейшим образом нарушались. Создавалось впечатление, что сочинские соглашения превращаются в фикцию.

Я несколько раз звонил знакомым адмиралам в Главный штаб ВМФ, чтобы прояснить ситуацию. И неожиданно натолкнулся на дружную перепуганность людей. Все юлили и не хотели говорить откровенно. Все цеплялись за один аргумент: действия комиссии с Верховным и министром обороны согласованы. Невозможно было разгадать тайну происходящего. А ведь все было похоже на то, что Черноморский флот России как полноценная стратегическая единица сворачивался и «разламывался».

В Главном оперативном управлении Генштаба данные о будущем составе Черноморского флота держались в строгом секрете. А на пресс-конференции в Киеве украинские адмиралы вовсю цитировали документы, свидетельствующие о том, что «российский огрызок ЧФ» будет состоять из Севастопольской базы, двух аэродромов (в поселках Кача и Гвардейское), двух бригад десантных и разведывательных кораблей, плюс — исследовательский центр в Феодосии.

В 1991 году на флоте служило около 70 тысяч человек. На декабрь 1995 года ЧФ насчитывал уже 35 тысяч. В 1996 планировалось сократить еще около 6 тысяч. Но самое печальное ждет нас впереди: существует некий секретный план, в соответствии с которым Черноморский флот России к 2000 году будет насчитывать всего 19 тысяч человек. Когда однажды сослуживец, видевший этот план, сказал мне, что, согласно ему, в России к началу будущего века вместо четырех флотов останется только два (Тихоокеанский и Северный), а вместо Балтийского и Черноморского флотов будут образованы флотилии, я подумал, что он не протрезвел после вчерашнего…

Но когда в конце 96-го увидел некоторые документы, поступившие в Генштаб из Совета обороны РФ, я еще раз убедился, что этот орган (упразднен в 1997 г. — В.Б.) принадлежит к разряду тех, где многие слухи ничем не отличаются от правды. Наше военное присутствие на Черноморском флоте сводилось к минимуму. Мы сдавали позиции, которые Россия добывала столетиями. О плачевном положении флота свидетельствовали и документы, поступающие из его штаба.

Через несколько месяцев всем этим, изможденным безденежьем и бесквартирьем людям предстояло подойти к избирательным урнам и проголосовать за того, кого они считали наиболее достойной кандидатурой на президентский пост. В июне 1996 года в Генштаб из штаба ЧФ поступило сообщение, что моряки-черноморцы «в подавляющем своем большинстве» проголосовали за Ельцина. Эта радостная весть будет мгновенно доложена в Кремль. То была циничная ложь, изготовленная в недрах Главного управления по работе с личным составом (ГУВРа).

Я был членом комиссии ГШ РФ по организации выборов в армии и мне была хорошо известна «кухня», на которой варганилась такая бессовестная деза. Некоторые офицеры Генштаба, тайком оказывавшие помощь кандидату в президенты Лебедю, регулярно «таскали в клювике» в штаб Александра Ивановича копии документов об истинных результатах голосования в войсках и на флотах. Это и дало ему основания заявить однажды, что дутые данные — «результат бурного воображения руководства ГУВРа», отвечающего за политические настроения личного состава армии.

Давно ожидавшееся подписание «большого договора» между Россией и Украиной в первой половине 1996 года замышлялось в Кремле как составная часть предвыборной кампании Ельцина. Еще накануне встречи Ельцина и Кучмы бывший заместитель министра обороны, депутат Госдумы генерал-полковник Борис Громов публично предупреждал:

— Раздела Черноморского флота не должно быть. Ельцин и его команда пошли на сговор с украинским руководством. Если мы подпишем российско-украинский политический договор, после этого никто с нами не будет разговаривать о Черноморском флоте.

Когда уйдет Ельцин, появится много генералов, которые хором будут возмущаться тем, что натворил президент с армией и флотом. Громов был среди тех российских военачальников, которые бросали в лицо рыцарский вызов здравствующей власти, когда она ошибалась. Открыто делая смелые и честные упреки наломавшему дров Кремлю, Борис Всеволодович рисковал многим. Я не раз видел бледнеющих арбатских генералов, которые после гневных звонков из президентского аппарата в связи с очередным выпадом Громова в адрес Верховного Главнокомандующего, панически кричали: «Когда же он закроет рот?»

Именно тогда я особенно ясно понял, что самые бесполезные и даже опасные генералы те, которые трусливо держат язык за зубами, когда Россию и армию уродуют невежественные реформаторы.

Было бы несправедливо умолчать еще об одном человеке, который еще с 1991 года открыто протестовал против политики Кремля, ведущей к развалу военно-морской мощи государства. Он тоже вел личное сражение за спасение Черноморского флота. Им был бывший командующий ЧФ адмирал Калинин. Он стоял в одном ряду наших патриотов, много сделавших для возвышения морской мощи России, которую теперь безропотно растранжиривали московские соглашатели во фраках и мундирах с золотыми галунами, демонстрирующие всегдашнюю готовность услужливо выполнить любой приказ.

Пройдет время и этот бесхребетный люд предстанет перед судом соотечественников, старшие поколения которых столетиями потом и кровью поднимали морскую Россию.

Придет время, когда России вновь придется возвращать себе звание могучей морской державы мира. Но каких колоссальных усилий, скольких столетий и человеческих жизней это будет стоить? И потомки наши, задумываясь о том, почему им приходится возрождать то, что до них добротно было сделано, проклянут разрушителей…

Я снова задавал себе мучительный вопрос: почему Москва с такой преступной легкостью, оптом и в розницу сдает Украине Черноморский флот? Мотивировать это только глупостью было очень просто. Ответы на такие вопросы никогда не лежат на поверхности.

Мне приходилось порой по пылинке, по молекуле выдирать, выкачивать, выклянчивать информацию у людей из президентских, правительственных структур, чтобы докопаться хотя бы до «первого слоя» истины.

Однажды догадка, одновременно похожая на озарение и на бред, сверкнула в мозгу: «Ельцин закладывает Черноморский флот в киевский ломбард под свои президентские выборы».

Ему нужны были деньги. Очень много денег. Столько — сколько было президентских обещаний. И нужен был еще и так называемый резервный президентский фонд, чтобы дать денег бастующим учителям, шахтерам, учителям, ученым, авиадиспетчерам, метростроевцам. И нужно было выполнить президентское обещание — в марте погасить все долги по зарплате бюджетникам. А это — гигантские, астрономические суммы. Часть их и было решено заработать «нестандартным» методом.

На очередных переговорах с украинцами по ЧФ произошла странная метаморфоза: если раньше российская делегация чем-то напоминала мне отважных защитников крепости, которые и пяди не хотели сдавать противнику без боя, то на этот раз мы выбросили белый флаг и вышли встречать атакующих с хлебом-солью.

Мы уступили почти всем требованиям украинцев.

Киев в ответ на это пообещал резко снизить тарифные пошлины на нефть, которую Россия гнала через украинскую территорию. Снижение тарифов давало возможность Кремлю и правительству получать колоссальный навар и копить деньги под президентские обещания.

Таким образом «полуразодранный» российский ЧФ стал выгодным товаром, выручка от которого обращалась на то, чтобы Ельцин еще четыре года оставался президентом.

А по Министерству обороны и Генштабу будто редкостное преданье из уст в уста передавались слова, принадлежащие одному из руководителей российской делегации на переговорах с украинцами по нефтяным тарифам: «За эту нефть я был бы готов отдать два Севастополя, два флота и двух Балтиных».