На Придонск обрушилась эпидемия телефонного терроризма.
      «Алло! Милиция?… Пожалуйста, приезжайте! Нам только что позвонили — заложена бомба…»
      «Поищите взрывное устройство в кинотеатре «Спартак»…»
      «Наша школа заминирована. Не приедете — через час взлетит на воздух!…»
      Звучали по «02» разные голоса: детские, истерично-женские, подросток сообщал о бомбе деловито и спокойно, мужчина — злорадно и торопливо, чтобы не засекли телефон.
      Конец декабря, предновогодняя суета и нервозность, впереди — длинные зимние каникулы у школьников и студентов, безделье, церковные песнопения, красочные телевизионные шоу, запах загубленных молодых сосенок, сгорающих потом в кострах у помоек.
      И зачем столько праздников, зачем столько свободного времени у молодых людей! Или это просто неумение организовать их досуг?
      На звонки «террористов» спецслужбы, в том числе и милиция, обязаны реагировать немедленно. Сержант или прапорщик, в основном женского пола, принимающие в дежурной части УВД эти звонки, распознать ложный он или правдивый не в состоянии. А потому уже через минуту в Центре служебного собаководства верещит телефон:
      — Кинологи! На выезд. Адрес…
      Обнаружить взрывчатку может пока что одна Линда. Вторая молодая собака только учится, её натаскивает капитан Литвинов, и потому Олегу с Линдой приходится выезжать практически на все вызовы.
      Двенадцать часов на ногах — это и для здорового кинолога и его собаки нагрузка ещё та. А человеку на протезе?
      Сцепив зубы, чувствуя, что культя, зажатая протезом, распухла от напряжения, Олег вышагивал за Линдой по лестничным маршам, в подвалах и школьных классах, между рядами в громадном зале кинотеатра, в подсобных его помещениях, в питейных заведениях и магазинах… Несколько нервных звонков, и ни одной бомбы, самодельного взрывного устройства. Камуфляжи они с Линдой находили, да: старая батарейка, два проводка, коробка из-под обуви, или конфет.
      Работа выматывала.
      Может, действительно зря он вернулся на питомник? Предлагал же Савушкин — тихий кабинет, компьютер…
      Ищи, Линда, ищи! Не обращай внимания на уставшего хозяина, еле поспевающего за тобой, делай своё дело!
      И она добросовестно бегала между рядами кресел, в фойе и буфетах кинотеатра, заглядывала за игровые автоматы, под лестницы, в туалеты — везде, где злой человек мог бы оставить «адскую машину», и чуткий её нос настойчиво искал тот самый запах, который заставил бы насторожиться, а потом подать сигнал — сесть возле подозрительного места.
      Но обошлось и в кинотеатре, вообще они ничего не нашли в ту сумасшедшую предновогоднюю ночь, и к утру оба едва держались на ногах.
      Работа была выполнена, «террористы» затихли, спали себе в тёплых постелях, весь город досматривал сладкие предутренние сны, и только его взбудораженные спецслужбы и хромающий кинолог с собакой медленно отходили от всей этой ненужной суматохи, затеянной жестокими, преступно ведущими себя людьми.
      Новогодние праздники канули, наконец, в Лету, школы распахнули двери для дорогих своих чад — не нагулявшихся и не набаловавшихся за каникулы — и «террористы» снова ожили.
      На этот раз Олег с Линдой с самого утра помчались на улицу Домостроителей, в большую трехэтажную школу, уже оцепленную милицией. Тут же, у парадного крыльца, стояли машины «скорой помощи», пожарные, топтались парни в синих куртках, на спинах которых белели большие белые буквы: ФСБ.
      Ждали их, кинолога с собакой.
      И снова для Олега с Линдой — бесконечные, распахнутые настежь классы, столовая, раздевалка-гардероб, туалеты, коридоры, кладовки, подвалы… Школа — громадная, с длинными коридорами и широкими лестничными маршами. Надо обследовать её быстро, «террорист» предупредил, что через час школа взорвётся.
      Быстрее, Линда, быстрее! Не дай Бог, если этот звонок правдивый, и взрывное устройство где-то здесь, в школе, дожидается своего подлого часа!
      Она ни разу не села, эта умная, хорошо подготовленная к работе собака, и Олег потом со всей ответственностью мог сказать: взрывного устройства в школе нет, можно продолжать занятия.
      И школа тотчас забурлила детскими, голосами — с улицы хлынули по своим классам ученики, среди которых вполне мог быть и тот «Мальчиш-плохиш», кто вызвал милицию, кто прикидывается сейчас в гуще сверстников паинькой.
      Ну, это забота других милиционеров и тех парней в синих куртках, фээсбэшников. А они с Линдой свою работу выполнили.
      Олег шёл по коридору, удерживая Линду на коротком поводке. Дети с восторгом смотрели на большую черную собаку, кое-кто из пацанов увязался следом, осторожно касаясь спины Линды, с завистью глядя на её хозяина.
      — Олег!
      Они буквально столкнулись на лестничной площадке: Евгения Николаевна Добрынина вела свой класс с улицы, где они пережидали суматоху.
      — Женя?! Ты… ты в этой школе работаешь?
      — Да, географию преподаю. А я тебя ещё у крыльца видела, но ты так торопился! Так, дети, идите в класс, рассаживайтесь по своим местам.
      Но дети не уходили — как можно было уйти от милиционера с собакой?!
      — Ой, какая хорошая!
      — А у неё глаза добрые, смотрите!
      — Не трогай её, Копылова, а то как цапнет!
      — Не цапнет, видишь, она хвостом виляет, значит, не собирается цапать.
      — Много ты понимаешь!
      — Евгения Николаевна, а вы знаете этого дядю?
      — Да, мы с ним когда-то в одной школе учились.
      — Позовите его к нам на встречу с интересными людьми. С собачкой.
      Дети у педагога Добрыниной были большие, они знали, чего хотели.
      — Слышишь, Олег? Дети хотят с тобой встретиться, мы время от времени приглашаем в школу интересных, заслуженных людей.
      — Не знаю… А чего вдруг?
      — Не вдруг. Они знают о тебе, мы в классе читали газеты с очерками… Ребята, давайте дружнее попросим Олега Михайловича, чтобы он пришёл к нам.
      — Просим! Просим! — дружно закричали школьники.
      — Приходите!
      — И собаку приводите! Она нас спасла.
      — А вы нашли бомбу?
      — Дай лапу, собачка!… Смотри, даёт!
      — А как её зовут, Олег Михайлович?
      — Линда.
      — Она конфеты ест?
      Добрынина улыбнулась Олегу.
      — Вот, видишь, сколько сразу вопросов. Приходите с Линдой. Дети очень рады будут этой встрече. И я тоже.
      Она погладила сидящую у ног Олега Линду, и та тоже просительно теперь смотрела на него: «Ну соглашайся, хозяин. Что тебе стоит? Расскажешь им о нашей работе, им же это интересно. Обо мне расскажешь. Я бы и сама это сделала, но не умею говорить… Соглашайся!»
      — Хорошо. — Олег под таким напором умоляющих голосов и глаз сдался. — Как только время посвободнее будет. Созвонимся. А сейчас до свидания, нам пора.
      Добрынина тронула его руку.
      — Я жду, Олег Михайлович. И дети тоже.
      … И он выполнил свое обещание, пришёл на встречу с семиклассниками. Точнее, приехал на своей маленькой, но безотказной «Таврии». И Линду с собой привез.
      Семиклассники — это большие уже дети, они знали, о чём спрашивать и что сказать гостю, участнику боевых действий в Чечне, тяжело раненому офицеру милиции. Возможно, их классный руководитель, Евгения Николаевна, провела с ними предварительную беседу, но на то она и учитель, чтобы учить детей правильной жизни, уважать и почитать старших, отдавать должное тем, кто защищает их Родину от всяких бед и напастей.
      Дети сидели тихо и слушали гостя очень внимательно. А потом спрашивали, спрашивали и спрашивали… И даже читали им с Линдой хорошие, специально подобранные к этой встрече стихи. Конечно, это учительница постаралась.
      Олега эта встреча очень тронула. Честно говоря, он и не подозревал, что о нём здесь, в школе, так много знают.
      И Женьку, учителя Добрынину, он увидел вдруг совсем другой. От той девчонки-толстушки, что провожала его в армию, мало что осталось. Евгения Николаевна, классный руководитель 7-го «б», предстала перед ним образованным человеком и тактичной, умной женщиной.
      Он отвёз её домой. У крыльца, уже выйдя из машины, Женя просто сказала:
      — Я живу одна. Захочется меня повидать — приходи, Олег.
      — Спасибо.
      — Ты можешь спросить меня, почему это я так настойчиво искала встречи с тобой, хотела прийти, когда ты болел…
      — Я узнал, когда из армии вернулся, что ты замужем.
      — А! Какое это было замужество! Это от страха остаться одной. А ты — ни слова из армии, ни строчки. Что я должна была думать? Я растерялась, Олег, не знала что делать. А Панкратов… ну, он просто подвернулся под руку. Мы через полгода расстались.
      — Женя, я — инвалид, у меня была жуткая депрессия, я никого не хотел видеть.
      — Олег, я знаю… про Марину.
      — От кого?
      — Мне твоя мама сказала. Мы с ней как-то по телефону долго разговаривали.
      — А-а…
      — Ты не обижайся на неё, и не ругай. Мама у тебя золотая! И ты настоящий мужчина, Олег. Сильный, надёжный. О таких женщины только мечтают.
      — И ты мечтаешь?
      — Я тебя просто люблю. И всегда любила. Вот и всё.
      Добрынина повернулась, ушла, хлопнула дверь подъезда. А Олег долго ещё сидел в машине, размышлял. Вот ведь как странно устроена жизнь!

      Олег твёрдо решил участвовать в нынешних ежегодных соревнованиях кинологов МВД.
      Соревнования эти престижные и почётные. В тот или иной город съезжаются кинологи со всей России, демонстрируют судейской коллегии своих питомцев, их умение выполнять команды, находить закладки с оружием или боеприпасами, оценивается также и внешний вид собаки, экстерьер.
      Линда в своё время принесла Олегу первое место на региональных соревнованиях кинологов в Ростове-на-Дону; награждена вместе со своим наставником дипломом первой степени на испытаниях по общему курсу дрессировки в Придонске; здесь же получила оценку «отлично» за свой экстерьер; за второе место во Всероссийских соревнованиях кинологов МВД они с Олегом удостоены Диплома кинологической службы и Почетной грамоты министерства.
      Вместе с грамотами и дипломами выдается и медаль с изображением собаки, таких медалей у Линды несколько, и однажды Олег взял да и повесил их ей на шею, вывел на прогулку во дворе питомника.
      День был солнечный, весенний, зима кончалась, явился март, пока ещё прохладный, скупой на тепло, но уже с капелью, просохшими дорожками у вольеров и практически сухой дрессировочной площадкой.
      Выгуливали своих подопечных и другие кинологи: Рискин — Альфонса, Марина Проскурина — молоденького, со смышлеными глазами кобелька-овчарку, который со временем должен был стать розыскником не хуже погибшего Гарсона, Литвинов — Джоя…
      — Чего это ты? — спросил Рискин Олега, глазами показывая на медали Линды.
      — День рождения у неё. Пусть пощеголяет. Собачий век короток, сам знаешь. Да и мне приятно.
      Рискин весело переглянулся с Мариной, подмигнул — что с него, мол, наивного душой человека возьмешь?! Как дитя, радуется собачьим медалям.
      Проскурина настроя Рискина не разделяла. Гарсон её тоже был заслуженным псом, тоже имел медали, и то, что Олег не забыл про день рождения своей собаки, тронуло её. Гарсона она, между прочим, тоже так или иначе отмечала в его день рождения. Медали, правда, не вешала, а подкормить каким-либо лакомством не забывала.
      Нет, Олег молодец, зря Рискин над ним потешается.
      — Я слышал, ты снова на соревнования собираешься? — спросил тот Александрова, наблюдая, как Альфонс охаживает Линду. Пёс обнюхал её медали, гавкнул неодобрительно — чего, дескать, нацепила эти побрякушки, хвастаешь ими!? Залаяли и другие псы — медали их раздражали.
      — Собрался, — односложно отвечал Олег, с удивлением отметив себе, что коллегам по службе тоже не нравится этот его жест с медалями. А почему бы не порадоваться вместе за успехи Линды? Да, собаки разные, одна лучше работает, другая похуже. И чемпионов среди них единицы, так же, как и у людей, тех же спортсменов. Но тут, ведь, многое от людей зависит, от тренеров и инструкторов, от их умения и желания добиться более высокого результата вместе со своим воспитанником. В принципе, и Линду можно было обучить элементарным вещам, и она бы работала, приносила пользу, оправдывала своё содержание. Но если чувствуешь, что собака может больше, если и самому наставнику хочется достичь большего, иной высоты, если в душе азарт и дерзкая мысль стать чемпионом!? Что в этом плохого? Зачем жить, прячась за других, стремясь не выделяться, быть «как все» — серым и незаметным — чтобы когда-нибудь эти серые сказали одобрительное о тебе: скромный, молодец. Вперёд не лезет, сзади не отстаёт… А если в душе огонь, если можешь лучше и результативнее других?!
      Работа с собаками, вообще, с животными, — терпеливый специфический труд. Линду Олег начал дрессировать трехмесячным щенком. Ещё доживал в квартире Александровых Дик, колли, может быть, он уже и тяготил хозяев своей собачьей старостью, требовал теперь ухода и забот наравне со щенком…
      Нина Алексеевна нервничала, выговорила как-то Олегу — ну, сколько можно?! Собаки в городской квартире, беспомощная старая и щенок-несмышлёныш, испачканный ковер на полу, погрызенный веник, запах и шерсть…
      Потом мама успокоилась и даже просила у Олега прощения, увидев на его глазах слёзы. Поняла, что это не просто прихоть, что это профессия, выбранная раз и навсегда, что любовь сына к братьям нашим меньшим глубока и искренна, что он никогда не изменит ни Дику, ни Линде, и, наверно, это у них взаимно. Собаки тоже ведь хорошо чувствуют людей, знают, кто их настоящий друг, а кто враг, и ведут себя соответственно.
      Ладно, пусть. Родители обязаны быть снисходительными по отношению к детям и их увлечениям.

* * *

      Спущенные с поводков собаки носились по прогулочному двору, радуясь свободе, солнечному дню, тому, что могут общаться, бегать друг за другом и играть. Над питомником стоял жизнерадостный громкий лай.
      Марина, наблюдая за собаками, спросила Олега:
      — Как самочувствие? Не устаёшь?
      Он поморщился.
      — Марина, ну что вы все заладили: как себя чувствуешь? Как настроение?… Хорошо я себя чувствую, даже отлично! Не инвалид я и всё тут! Служу как все, ты же видишь. Шагаю с Линдой по подвалам, по лестничным маршам… Можно нас в чем-то упрекнуть?
      Проскурина заметно смутилась.
      — Успокойся, пожалуйста, Олег. Я не собиралась тебя в чем-то упрекать или обижать. Просто посочувствовала. Ты, конечно, молодец, мы все это понимаем… Но я невольно вспоминаю, думаю, когда тебя вижу…
      — А ты не вспоминай и не думай! Если бы я хотел быть инвалидом, я бы им был. Пошел бы на пенсию, сидел дома. Или в тёплом кабинете. Мне предлагали, я отказался. Потому что — вот мой кабинет, тут моя работа.
      Марина пережидала его тираду. А Олег взял себя в руки, говорил спокойнее:
      — Я знаю, кое-кто не хочет, чтобы я тут работал. И прямо в глаза мне говорили, и за спиной, видно, кости моют.
      — Я к ним не отношусь, Олег. Ты — сильный человек, тобой можно гордиться.
      В глазах его жила боль.
      — «Можно»… «гордиться»… А что же ты…
      Не договорил, отвернулся. Знал, что не имеет права упрекать Марину ни в чём, сердцу, в самом деле, не прикажешь, заставить себя любить невозможно. Знал и то, что чувству своему не изменит, просто не в силах этого сделать, что всегда будет любить эту кареглазую красивую женщину. И слабым для него утешением станет лишь то, что он сможет видеть её практически каждый день, но в служебной, деловой обстановке…
      Сознавать всё это, испытывать день за днем муки любви оказалось невероятно трудно.

* * *

      Старший лейтенант Рискин намёк начальника Центра, Шайкина, стал воплощать при первом же удобном случае. Александров, как студент-заочник, уехал на сессию в Волгоград, и Линда снова оказалась под присмотром его, Рискина.
      «Слишком он тебя вознёс, слишком, — думал старлей, наблюдая за Линдой. — Да и себя тоже прославляет. В газетах о нём пишут, по телевидению показывают. А чего уж такого особенного вы с ним сделали?»
      Рискин имел в виду увиденный на прошлой неделе телефильм «Собаки на службе в милиции». Речь там, правда, шла и о военных псах — как они в годы Великой Отечественной раненых с поля боя вытаскивали, как танки подрывали, с донесениями на передовую бегали. Потом об Александрове речь зашла и его Линде. И в Чечне они геройски воевали, и взрывчатку в Придонске находили, и этим людей спасали.
      Журналистам приврать — раз плюнуть. Надо им героя своего приподнять и разукрасить, чтобы другие на него равнялись. Конечно, так и надо, но с Александровым они явно перестарались. Линду он, безусловно натаскал будь здоров, она взрывчатку эту из-под земли добудет, и оружие быстро учует. Но его Альфонс тоже способный парень, придёт время, и они покажут ещё, на что он годен! Альфонс по общерозыскному профилю работает, ещё два-три года назад о террористах и самодельных бомбах не слышали, нужды в собаках такой специальности, как «взрывчатые вещества», не было, потом уже стали их готовить, спешно, в Ростовской школе служебно-розыскного собаководства МВД, где Олег и учился.
      И Чечня эта, командировка… Война, несчастный случай. Подбили «Урал», ребят покалечили, трое погибли. Какое тут геройство?! Герой — это что-то выдающееся, супер. Александр Матросов — вот герой: лёг на немецкую амбразуру с пулемётом. Тот же Маресьев, да, тут спорить не о чем. Или в наше время, в Москве, в Норд-Осте, доктор Рошаль к чеченам в захваченный ими концертный зал пошёл… мало ли настоящих героев — те же космонавты или лётчики-испытатели, разведчики…
      А Александров — что: обычный мент-кинолог, каких только в их Центре около двадцати. Настырный, верно, этого у него не отнимешь. И сам учится, и Линду беспрерывно натаскивает. И опять на соревнования нацелился. Мало ему медалей на шее Линды! Чемпионом хочет её сделать, не иначе.
      А могли бы и другие кинологи поехать. Чем его Альфонс хуже Линды?! Малость поработать с ним, позаниматься…
      Вольно так и довольно вяло размышляя об этом, Рискин с сочувствием и пониманием наблюдал за своим явно сексуально озабоченным псом. Альфонс в последние эти дни и ел через силу, и команды выполнял кое-как, нечисто, и своего наставника слушал вполуха — всё по сторонам башкой вертит. Или убежит в дальний угол прогулочного двора, гоняется за кем-нибудь из сук, на садку прилаживается то к одной, то к другой. И выразительно эдак на него, Рискина, поглядывает. Мол, поспособствовал бы, хозяин. Видишь, маюсь. Сам-то — женатый, проблем с этим делом не имеешь. А нам, кобелям, каково? То — нельзя, это — не положено. А с природой что делать? Куда силушку девать?
      Рискин пытался отвлекать Альфонса, отзывал его в сторону от сук, на дрессировочную площадку уводил — пусть работает, через барьер прыгает, по буму бегает, глядишь, и поостынет. Альфонс команды исполнял, да, но, что называется, из-под палки, без особой охоты. Бежит по буму, а голова его туда, на прогулочный двор, повёрнута, где противоположный пол резвится, где Линда со щенком Марины Проскуриной играет. Правда, щенку этому уже восемь месяцев, парень растёт быстро, сам уже прилаживается на садку, но пока что в игре, не мучается, как Альфонс.
      Поговорить, что ли, с Мариной?
      Нет, нельзя. Она — баба строгая и принципиальная. И с Олегом они всё равно дружат, Проскурина его уважает и ценит как кинолога, хотя в замужестве отказала, все это теперь знают. А на него, Рискина, Марина просто бочку покатит, если узнает, что он задумал.
      Да, говорить с Проскуриной не надо. Боком всё это может для него, Рискина, выйти. Лучше потолковать с Кровопусковым, ветеринаром. Тот парень свой, выпивали вместе не раз. Он знает, что с озабоченным Альфонсом делать — сыпанёт ему в чашку нужного порошка, приглушит гормон. Но ему, Рискину, это сейчас не нужно, наоборот. Зачем природу в Альфонсе глушить? И так жизнь у него собачья — на холоде да в загородке проходит. И ещё единственной радости его лишать, беречь от вязки. То хоть разрядится, всё полегче им обоим будет, и псу, и его инструктору, ничего уже занятиям не будет мешать. А главное…
      Тут Рискин притормозил в своих мечтаниях. Ещё боролись в нем подленькое и порядочное. Одно вопило: делай что задумал! Пусть Альфонс покроет чёрную эту Линду, она выйдет из строя, ощенится, и Александров никуда с ней поехать не сможет. А другое остужало, навязывало здравую, совестливую мысль: не делай этого, Рискин, не, надо! Не рой яму другому, сам в неё попадёшь. Олег, если узнает…
      А как он узнает? Сорок почти псов на питомнике, большинство из них кобели, все бегают по прогулочному двору и на дрессировочной площадке, уследи за ними. Десяти-пятнадцати минут хватит. Это и при самом Александрове может случиться, и вообще, с любой сукой. Отвернулся инструктор, зевнул, позвонить пошел или даже в туалете замечтался, а Альфонс, или Рокки, или Джой… тут как тут! Глядь — а Линда уже с кем-нибудь из них в замк? стоит, хвост к хвосту.
      Махнув рукой на остатки совести и на возможные в будущем неприятности, Рискин решил помочь Альфонсу, облегчить его кобелиные страдания. На взаимной, так сказать, заинтересованности: Альфонс получает удовольствие, Линда не едет на соревнования.
      Только надо всё это с умом сделать, чтобы их никто не застукал и не донёс Александрову.

* * *

      Случай скоро представился.
      Рискин выгуливал обеих собак в вечернее время. Дальние углы двора питомника не освещались, тонули в полумраке, туда он с Линдой и Альфонсом и отправился.
      Дальше всё покатилось как по маслу.
      Линда, приученная к дисциплине и послушанию, дала себя привязать к дереву, Рискин ещё и голову её между своих колен зажал. А Альфонс, уже возбужденно крутившийся у её хвоста, быстро сообразил, что к чему, и тут же нацелился на садку.
      Ой, что было с Линдой! Она и вырываться из колен Рискина стала, и прыгать из стороны в сторону, и даже укусить его хотела. Но Рискин знал, как обращаться с собаками, тотчас обмотал ей морду концом длинного поводка, да ещё в бок кулаком саданул — молчи, дескать! Делай, что от тебя требуется.
      А что от суки в таких случаях требуется? Только покорность. Стой и молчи.
      Но Линда протестовала, как могла. Со стянутой мордой, в коленях у Рискина, который поддерживал её ещё и под живот, чтобы Альфонсу было удобнее, она визжала и по-прежнему вырывалась из рук человека и лап ротвейлера. Но и тот, и другой, знали свое дело хорошо, Линде оставалось только глухо, в зубы, визжать, а потом и стонать — от боли и позора.
      «Нельзя же! Не хочу! — горячо протестовало её отчаявшееся собачье сердце. — Хозяин, где ты? Да посмотри же что делается! Как можно!? Хозяин, помоги!!! Альфонс, прекрати! Я не хочу! Не надо-о!…»
      Альфонс, может, и понимал её протест в глухом и отчаянном визге, но слышал сейчас только себя, свою похоть и плоть, и продолжал кидать распалённым коротким задом.
      Потом они стояли хвост к хвосту, не в силах расстаться. Рискин, покуривая, довольно усмехался (дело сделано), Альфонс отдыхал, позёвывал: «Хорошо, однако…», а Линда плакала горючими собачьими слезами: «Что теперь хозяин о ней подумает?!»

      А хозяин ничего и не подозревал больше месяца.
      … Из Волгограда Олег вернулся радостный: экзамены и зачёты за пятый курс сдал, на душе было легко, «хвостов» в институте не значилось, через каких-то полгода он будет дипломированным юристом.
      Усиленно готовил Линду к соревнованиям. Александрова и Литвинова с Джоем включили в состав команды от Придонского УВД. Сражаться им с коллегами-кинологами предстояло в этом году в столице, в Москве.

* * *

      Чечня, обиженная Кремлём, снова грозно напомнила о себе: в Москве один за другим загремели взрывы, рушились дома, гибли сотни людей. Доставалось и троллейбусам, и самому любимому москвичами и гостями столицы транспорту — метро.
      По команде главного управления уголовного розыска в Москву из Придонска уехали несколько кинологов с собаками. Поехал и Олег с Линдой.
      А Придонск тем временем тоже оказался под прицелом террористов — едва не взлетел на воздух железнодорожный вокзал. Чудо спасло и само здание, и тех пассажиров, которые были в тот момент в зале ожидания: бомба почему-то не взорвалась, сработал только детонатор.
      Спецслужбы города «стояли на ушах», ФСБ и УВД области перешли на усиленный режим несения службы, задействовали и оставшихся в городе кинологов с собаками. Сбиваясь с ног, псы обнюхивали сверху донизу и этот вокзал, и другой, курского направления, и все три городских автовокзала, и аэропорт… И неизвестно, что ещё надо было обследовать и чекистам, и милиционерам, и собакам, убедиться в том, что в городе, в общественных его местах, нет больше «адских машин».
      Несколько дней Придонск жил в большом напряжении, пресса и горожане нервничали, из ФСБ, возглавившей поиск террористов, информация поступала скудная и противоречивая — дескать, очевидцы сообщили приметы бандитов, это две женщины и мужчина «кавказской национальности», уже составлены их фотороботы, и поимка преступников — дело ближайшего будущего.
      Но трое террористов «кавказской, национальности» благополучно удрали из Придонска, следы их затерялись где-то в Чечне. Потом загремели взрывы на вокзале Пятигорска, в электричках и поездах южного направления, громыхало по-прежнему в Москве…
      Милиция Придонска, в частности, уголовный розыск, предпринимали серьёзные профилактические меры — патрулирование улиц в ночное время, проверка документов у всех без исключения граждан, так или иначе похожих на выходцев с Кавказа, работа с агентурой. Работали напряжённо и кинологи — те, что оставались в городе. Полковник Савушкин лично контролировал работу всех подразделений своего управления, в том числе и Центра служебного собаководства. Потому и звонил сюда время от времени.
      Позвонил и сегодня.
      — Шайкин, это Савушкин.
      — Узнал вас, товарищ полковник. Здравия желаю.
      — Добрый день… Хотя, какой день, половина десятого вечера… Какие планы у твоих кинологов на предстоящую ночь?
      — Патрулирование по городу, посещение вокзалов, общественного транспорта, проверка остановок…
      — Размахнулся!… Что-нибудь одно надо делать. Больше пользы будет. Сосредоточь внимание на урнах у остановок транспорта, там закладки наиболее вероятны.
      — Есть!
      — Днём чем занимались?
      — Текущая работа, Юрий Николаевич: дрессировка, наблюдение ветеринара, кормление…
      — По взрывчатым веществам сколько у тебя собак работает?
      — Две — Александрова и Литвинова, обе в Москве, как приказали.
      — Столицу, конечно, надо защищать в первую очередь, но и тут, дома, ушки на макушке надо держать. По взрывчатке почему так мало собак?
      — Ну… раньше как-то и нужды не было, товарищ полковник. Больше общерозыскные, обходились.
      Савушкин помолчал.
      — Сколько у тебя всего собак, Шайкин?
      — Тридцать две. в строю — двадцать семь.
      — Почему не все?
      — Больны, Юрий Николаевич. Один застудился сильно, другой. лапу повредил, третий…