Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Последний император

ModernLib.Net / История / Балязин Вольдемар / Последний император - Чтение (стр. 7)
Автор: Балязин Вольдемар
Жанр: История

 

 


Когда в конце 1906 года произошло второе покушение, адмирал попросил царя помиловать покушавшегося. Николай II ответил ему так: «Полевой суд действует помимо вас и помимо меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлобив: пишу вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила».
      Революция захлебнулась в крови как жертв, так и палачей, ибо трудно было провести между ними какую-либо грань: вчерашние жертвы становились палачами, а палачи – жертвами. Борьба сторон стала казаться бесперспективной и потому бессмысленной.
      9 ноября 1906 года был издан Указ о раскрепощении крестьянской общины. Он предоставлял любому члену общины право свободного выхода из нее в любое время и открывал наиболее энергичным, предприимчивым и трудолюбивым крестьянам путь к созданию богатых и крепких хозяйств – основы их личного благосостояния. Но чтобы большинство крестьян сделались состоятельными хозяевами и превратились в опору существующего в России строя, нужно было приложить немалые усилия.
      На пути к разрешению поставленной задачи были проведены выборы во 2-ю Государственную думу. Избирательная кампания началась одновременно с выходом Указа от 9 ноября 1906 года и продолжалась до февраля 1907 года.
      20 февраля новая Дума начала свою работу. Открылась она без помпезности, буднично и тихо. Состав ее был очень пестрым, но главное отличие от 1-й Думы состояло в том, что основную массу депутатов составляли полуграмотные крестьяне и полуинтеллигенты. Граф В. А. Бобринский – депутат Думы, деятель земского движения, крупный помещик и умеренный либерал, – назвал ее «Думой народного невежества». Но все же Столыпин, по общему признанию, – лучший оратор во 2-й Думе, сумел увлечь ее на путь поддержки правительственного курса.
      Выступая 10 мая 1907 года, Столыпин сказал: «Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».
      Первое «великое потрясение» не заставило себя ждать: 4 мая на квартире рижского депутата, социал-демократа Озоль, было арестовано несколько членов Военной организации РСДРП. 1 июня П. А. Столыпин на закрытом заседании Думы объявил, что члены Военной организации готовили заговор, и потребовал лишить всех социал-демократов депутатской неприкосновенности. 2 июня стало известно, что многие депутаты – социал-демократы – перешли на нелегальное положение и скрылись.
      Тогда, 3 июня, Николай II распустил Думу, издав новый избирательный закон, который предусматривал созыв новой, 3-й Думы, в которой большинство мест занимали депутаты-монархисты и близкие им представители правых партий. 3-я Дума начала заседать 1 ноября 1907 года и, проведя пять сессий, завершила свою деятельность 9 июня 1912 года. За эти исключительно сложные 5 лет она своим законотворчеством превратила Россию из абсолютистской, самодержавной, в парламентарную, думскую монархию. (О послереволюционном периоде, начавшемся в конце 1907 года, будет рассказано позже.)

Явление старца Григория

      История свидетельствует о том, что весьма часто выдающиеся личности, появлявшиеся рядом с правителем или правительницей государства, оказывали исключительно сильное влияние на личность монарха и, вследствие этого, на ход важнейших политических дел. Вспомним хотя бы попа Сильвестра или Бориса Годунова в те годы, когда последний еще был не царем, а только всесильным временщиком; вспомним «полудержавного властелина» Меншикова или герцога Бирона; вспомним, наконец, «одноглазого циклопа» светлейшего князя Потемкина и «без лести преданного» графа Аракчеева. У нас не будет недостатка в доказательствах того, что нередко сильными мира сего становились люди случайные, совершенно разные и по образованию (Годунов и Меншиков почти не умели писать), и по происхождению – от мальчишки-пирожника, дворцового конюха, бедного попа до боярина.
      Несмотря на различия, всех этих людей объединяло несколько качеств, присущих каждому: они были умны и бесстрашны, обладали твердой волей и верой в свое предназначение и исключительность. Кроме этого им была присуща мощная гипнотическая сила и удивительное воздействие не только на «персон первого градуса», но и на многих других окружавших их мужчин и женщин.
      Казалось бы что люди такого типа были реалиями Средневековья и, как большая редкость, раритетами XVIII и начала XIX веков. Едва ли серьезные современники XX века могли предполагать, что нечто подобное появится во времена Менделеева и Эдисона, Павлова и Фарадея. Но, вопреки их ожиданиям, такой феномен возник: в начале XX века на авансцене русской истории появился еще старец Григорий Ефимович Распутин, на долю которого выпала исключительно важная и очень неординарная роль столь же всесильного фаворита, как и тех из его предшественников, чьи имена были упомянуты выше.
      Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников и нищих независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что такой человек имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова учения. Их называли еще «Божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский в романе “Братья Карамазовы”, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с “полным”, самоотрешением... Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее и в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».
      Именно такими качествами – забрать чужую волю и чужую душу и подчинить их своей воле и своей душе – и обладал Григорий Распутин.
      ...1 ноября 1905 года Николай II записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой („сестрами-черногорками“ – великими княгинями. – В. Б.). Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии». Это первое упоминание о Распутине в дневнике царя, с которым он и царица познакомились у «сестер-черногорок».
      Сами сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях. Упомянули они и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю II и Александре Федоровне.
      О Распутине написаны десятки книг и сотни, если не тысячи, статей. В свое время иеромонах Илиодор (в миру Сергей Труфанов) – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил всю гамму и весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
      С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи, и сегодня мало кто знает правду об этом человеке. Отбрасывая всевозможные домыслы и слухи, постараемся привести здесь достоверные факты.
      Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в селе Покровское, в семье крестьянина-середняка. Вначале никто не замечал за ним ничего особенного: он был, как и все, выделяясь, быть может, лишь большой физической силой и любовью к выпивке и прекрасному полу. Но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными прозывалась едва ли не половина односельчан. В двадцать с небольшим лет женился он на скромной и незлобивой девушке, которая вскоре родила двух дочерей (Матрену и Варвару) и сына Дмитрия.
      Отец Г. Е. Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Путь был неблизок – нужно было пройти по Сибири сотни верст. Но Григорий пошел, и вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – он пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел иступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, помногу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни Сибири и России.
      Возвратившись в Покровское, он выкопал под своим домом моленную, подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то первыми и распространили славу о великом чудотворце и праведнике-старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
      В начале века его известность перешагнула через Урал и дошла до Волги. Когда Распутин, уже прослывший великим целителем и провидцем, оказался в Казани, под его чары попал местный епископ Хрисанф, а вскоре о старце узнали и в Петербурге. Здесь прозелитами новоявленного чудотворца стали авторитетные столичные богословы – профессор Петербургской духовной академии иеромонах Вениамин и ректор-архимандрит Феофан, имевшие репутацию добропорядочных людей и истинных христиан. Поклонником Распутина стал и сам Иоанн Кронштадтский, которого еще при жизни многочисленные его почитатели причислили к лику святых.
      Вскоре в Петербурге старец Григорий стал известен многим иерархам Церкви. Узнал о нем и отец Феофан – духовник великого князя Петра Николаевича и его жены – великой княгини Милицы Николаевны. Милица Черногорка была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософок Петербурга. Ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
      Распутин, приведенный отцом Феофаном в их загородное имение, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, сильное впечатление. Он сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью, особенно глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог: «Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная, густая борода, высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».
      А вот как описывала Распутина одна из светских дам – Е. Ф. Джанумова: «Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сияющими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».
      Вот в это-то полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно же, вскоре сообщила об этом царице, которая всем ходом событий (особенно неизлечимой болезнью сына) была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча с ним ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя и оставила благоприятное воспоминание.
      Затем за 2 года произошло две-три случайных встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе стал часто наведываться старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом отец Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай II и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре эти беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, и однажды старец впервые пришел во дворец. Но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неодобрительным и неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой. Тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он был неотесанным лесовиком, которому внешняя сторона цивилизации оставалась совершенно чуждой. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, он редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал их в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки и осколки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
      Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не дерзнула. И потому было решено видеться со старцем, приезжая к Аннушке в гости не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца. Дети росли глубоко религиозными, их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, через край переполнявшая его беседы с ними.
      Об этих отношениях, ни Распутин, ни царская семья, ни Вырубова никому не говорили, но слухи уже носились по Петербургу и даже само знакомство царской семьи с неграмотным мужиком оценивалось как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным и скандальным последствиям.
      Как показали дальнейшие события, так оно собственно и произошло.

НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Интеллигенция и общество

      В 1909 году вышел сборник статей о русской интеллигенции «Вехи». Пожалуй, нет другой книги по истории русской общественной мысли, которая была бы воспринята так неоднозначно, как «Вехи», и по поводу которой было бы столько жарких споров.
      В сборник вошли статьи Николая Бердяева «Философская истина и интеллигентская правда», Сергея Булгакова «Героизм и подвижничество», Михаила Гершензона «Творческое сознание», Александра Изгоева «Об интеллигентной молодежи», Бориса Кистяковского «В защиту права», Петра Струве «Интеллигенция и революция», Семена Франка «Этика нигилизма».
      Приведем здесь наиболее интересные мысли некоторых авторов, которые хотя и расходились между собой в мировоззренческих вопросах и представлениях о верности или неверности общественной практики, но были едины в признании первенства духовной жизни, являющейся единственно прочным базисом для созидания всякого общества.

Николай Бердяев. «Философская истина и интеллигентская правда»

      «Белинский, один из отцов русской интеллигенции, плохо знал философию и не обладал философским методом мышления, но его всю жизнь мучили проклятые вопросы, вопросы порядка мирового и философского. Теми же философскими вопросами заняты герои Толстого и Достоевского.
      В 60-е годы философия была в загоне и упадке, презирался Юркевич, который во всяком случае был настоящим философом по сравнению с Чернышевским. Но характер тогдашнего увлечения материализмом, самой элементарной и низкой формой философствования, все же отражал интерес к вопросам порядка философского и мирового.
      Русская интеллигенция хотела жить и определить свое отношение к самым практическим и прозаическим сторонам общественной жизни на основании материалистического катехизиса и материалистической метафизики. В 70-е годы интеллигенция увлеклась позитивизмом, и ее властитель дум, Н. К. Михайловский, был философом по интересам мысли и по размаху мысли, хотя без настоящей школы и без настоящих знаний.
      К П. Л. Лаврову, человеку больших знаний и широты мысли, хотя и лишенному творческого таланта, интеллигенция обращалась за философским обоснованием ее революционных социальных стремлений... Эта доморощенная и почти сектантская философия удовлетворяла глубокой потребности нашей интеллигентской молодежи иметь «миросозерцание», отвечающее на все основные вопросы жизни и соединяющее теорию с общественной практикой. Потребность в целостном общественно-философском миросозерцании – основная потребность нашей интеллигенции в годы юности, и властителями ее дум становились лишь те, которые из общей теории выводили санкцию ее освободительных общественных стремлений, ее требований справедливости во чтобы то ни стало. В этом отношении классическими «философами» интеллигенции были Чернышевский и Писарев в 60-е годы, Лавров и Михайловский в 70-е годы...
      В 90-е годы «философом» эпохи стал Бельтов-Плеханов, который вытеснил Михайловского из сердец молодежи.
      ...В данный час истории интеллигенция нуждается не в самовосхвалении, а в самокритике. К новому сознанию мы можем перейти лишь через покаяние и самообличение... Нельзя совершенствоваться, если находишься в упоении от собственных великих свойств, от этого упоения меркнут и подлинно большие достоинства.
      С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине. Интеллигенция не могла бескорыстно отнестись к философии, потому что корыстно относилась к самой истине, требовала от истины, чтобы она стала орудием общественного переворота, народного благополучия, людского счастья. Она шла на соблазн Великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей...
      И... экономический материализм и марксизм был у нас понят превратно и приспособлен к традиционной психологии интеллигенции. Экономический материализм утратил свой объективный характер на русской почве, производственно-созидательный момент был отодвинут на второй план, и на первый план выступила субъективно-классовая сторона социал-демократизма. Марксизм подвергся у нас народническому перерождению... Русскими марксистами овладела исключительная любовь к равенству и исключительная вера в близость социалистического конца и возможность достигнуть этого конца в России чуть ли не раньше, чем на Западе. Момент объективной истины окончательно потонул в моменте субъективном, в “классовой” точке зрения и в классовой психологии».

Сергей Булгаков. «Героизм и подвижничество»

      «Россия пережила революцию... После кризиса политического наступил и кризис духовный, требующий глубокого, сосредоточенного раздумья, самоуглубления, самопроверки, самокритики. Если русское общество действительно еще живо и жизнеспособно, если оно таит в себе семена будущего, то эта жизнеспособность должна проявиться прежде всего и больше всего в готовности и способности учиться у истории. Ибо история не есть лишь хронология, отсчитывающая чередование событий, она есть жизненный опыт, опыт добра и зла, составляющий условие духовного роста, и ничто так не опасно, как мертвенная неподвижность умов и сердец, косный консерватизм, при котором довольствуются повторением задов или просто отмахиваются от уроков жизни, в тайной надежде на новый “подъем настроения”, стихийный, случайный, неосмысленный.
      Вдумываясь в пережитое нами за последние годы, нельзя видеть во всем этом историческую случайность или одну лишь игру стихийных сил. Здесь произнесен был исторический суд... Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных...
      Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь, и противоречивые чувства к себе возбуждает. Нельзя ее не любить и нельзя от нее не отталкиваться. Наряду с чертами отрицательными, представляющими собою симптом некультурности, исторической незрелости и заставляющими стремиться к преодолению интеллигентности, в страдальческом ее облике просвечивают черты духовной красоты, которые делают ее похожей на какой-то совсем особый, дорогой и нежный цветок, взращенный нашей суровой историей; как будто и сама она есть тот “красный цветок”, напитавшийся слез и крови, который виделся одному из благороднейших ее представителей, великому сердцем Гаршину... Религиозна природа русской интеллигенции. Достоевский в “Бесах” сравнивал Россию, и прежде всего ее интеллигенцию с евангельским бесноватым, который был исцелен только Христом... Это сравнение остается в силе и теперь. Легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит. Только религиозным подвигом, незримым, но великим возможно излечить ее, освободить от этого легиона.
      Интеллигенция отвергла Христа, она отвернулась от Его лика, исторгла из сердца своего Его образ, лишила себя внутреннего света жизни и платится, вместе со своей родиной, за эту измену, за религиозное самоубийство».

Михаил Гершензон. «Творческое сознание»

      «Мы не люди, а калеки, все, сколько нас есть, русских интеллигентов, и уродство наше – даже не уродство роста, как это часто бывает, а уродство случайное и насильственное. Мы калеки потому, что наша личность раздвоена, что мы утратили способность естественного развития, где сознание растет заодно с волею, что наше сознание, как паровоз, оторвавшийся от поезда, умчалось далеко и мчится впустую, оставив втуне нашу чувственно-волевую жизнь. Русский интеллигент – это прежде всего человек, с юных лет живущий вне себя, то есть признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто лежащее вне его личности – народ, общество, государство... И оттого неизбежно было все, что случилось, а случилось то, что жизнь русского интеллигента – личная, семейная, общественная – безобразна и непоследовательна, а сознание лишено существенности и силы».

Царская семья и Распутин (1907–1913)

      Доверительно-дружеские отношения царской семьи с Распутиным держались в глубочайшей тайне и о их сокровенном существе не знала даже всесведущая тайная полиция. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин всякий раз удивлялся, когда сотрудники докладывали ему, что Распутин снова был в личных апартаментах царской семьи. Не понимая, что может связывать какого-то лапотника с помазанником Божиим, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, Дедюлин сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро определила, что опасных связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то неплохо знавших жизнь с изнанки и не способных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное и глубокое изумление. Они не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими не человеческими, а прямо-таки космическими силами в служении как Венере, так и Бахусу. До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом довела их до самого премьер-министра П. А. Столыпина, однако сделано это было лишь весной 1911 года.
      Столыпин пришел к царю и откровенно выложил ему все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации самого императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал: «Быть может все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
      Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но царь и царица были глухи и слепы к их рассказам. Одной из первых зимой 1910–1911 годов попробовала разоблачить Распутина фрейлина С. И. Тютчева – воспитательница царских дочерей, но она добилась лишь того, что Распутина на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам. Сама фрейлина вскоре после этого разговора получила отставку. Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с великими княжнами прекратилось в связи с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Святую гору Афон, на которой располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.
      Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича и давних своих поклонниц «сестер-черногорок», ставших теперь его ненавистницами.
      Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако на сцену выступил В. Н. Коковцов (преемник Столыпина на посту председателя Совета министров) и переговорил с Николаем, представив царю множество неопровержимых фактов. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и императрицу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь к себе домой.
      Однако влияние Распутина на царя и царицу осталось непоколебленным. Почему же всемогущий повелитель 150 млн подданных не имел никакой власти над Распутиным? Что связывало высокообразованного и нравственного императора с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Чем «взял» Распутин царя и царицу, повязав их с собой нерасторжимыми узами?
      Ответ этому дала Вырубова. «Царь и царица, – говорила она, – верили ему, как отцу Иоанну Кронштадскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться». Что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете, мы уже знаем. А между тем ни один врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.
      С конца 1907 года, когда царица впервые попросила его помочь больному сыну, Распутин много раз снимал боли, останавливал кровотечение и усыплял многострадального цесаревича. Несомненно, старец был выдающимся экстрасенсом, гипнотизером и целителем-психотерапевтом. Совершенствуясь в своей практике, он брал уроки у известного в Петербурге врача Петра Александровича Бадмаева, пользовавшего больных по рецептам тибетской медицины. Все это в совокупности приносило удивительные результаты – старец мог прерывать ход болезни не только пассами и внушением, непосредственно находясь возле больного, но и разговаривая с цесаревичем Алексеем по телефону. Более того, больного ребенка исцеляли даже посланные им телеграммы.
      Француз Жильяр (один из воспитателей-учителей) вспоминал, как однажды, когда цесаревич особенно сильно заболел, девочки устроили спектакль. Играли «Мещанина во дворянстве» на французском языке, и Жильяр, помогая им, был суфлером. Спектакль прошел весело, было много зрителей, потому что на охоту в Спалу, где все это происходило, приезжало множество приглашенных.
      Когда представление окончилось, Жильяр вышел в коридор и возле комнаты цесаревича услышал стоны, доносившиеся из-за двери. Между тем императрица возвратилась в зал, продолжая улыбаться и показывая вид, что все в порядке. Было ясно, что из болезни цесаревича родители делают государственную тайну.
      4 октября из Петербурга приехал профессор Федоров, но его приезд ничуть не помог больному: через 4 дня температура поднялась до 39,6° и сердце стало давать перебои. Вот тогда-то бывшая в Спале фрейлина Вырубова и предложила послать Распутину телеграмму с просьбой помолиться за больного. Прибегли к этому как к последнему средству, ибо кровотечение у цесаревича не останавливалось, а температура становилась критической. Но как только Алексею прочитали телеграмму от старца, он сразу же заснул, боли и кровотечение прекратились. И таких случаев было немало. Да и самой царице он помогал, снимая головные боли и сердечные приступы.
      Разумеется, несчастная мать, беззаветно любившая мальчика и к тому же испытывавшая чувство неизбывной вины за «подаренную» сыну смертельную болезнь, боготворила «друга Григория». А склонность к оккультизму, вера в чудеса и сверхъестественное, заставляли Александру Федоровну видеть в Распутине святого чудотворца и Божьего человека. В общении со старцем для императрицы в высшей степени отрадным было и то, что Григорий никогда, ни одного раза ничего не попросил для себя, а просил только за убогих и бедных, попавших в несчастье или оказавшихся жертвами несправедливости.
      Царица дарила своему другу иконки, ладанки, вышитые ею самой рубашки, а от него получала пасхальные яйца, освященные куличи и поздравительные телеграммы, в которых всегда были добрые пожелания и христианские напутствия.

Столыпинская земельная реформа

      Рассказывая ранее о положении в сельском хозяйстве России, мы оставили в стороне многие важные аспекты земельной реформы, начатой и проводившейся под руководством премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Между тем эта земельная реформа оказалась самой последовательной и самой решительной за все время существования России.
      Еще со времен Киевской Руси главным институтом сельской жизни Руси была община, универсальная и неприкосновенная как для ее членов, так и для государственной власти. Она считалась священной, как земля и вода, и потому выше ее был только Бог. Община (или мир, как ее называли сами общинники) была «альфой и омегой» земной жизни крестьянина, а в России подавляющее большинство людей были крестьянами.
      На их жизнь, конечно же, влияли самые разнообразные правительственные реформы, будь то введение Юрьева дня, установление «заповедных лет», образование новых категорий крестьян (экономических или государственных), возникновение по воле правительственных реформаторов военных поселений и сотен тысяч солдат-крестьян. Но все же основная масса земледельцев жила и трудилась в сельских общинах – вечных и незыблемых, как мир, а юридической основой, связывавшей общину и ее членов с самодержавно-помещичьим государством, было крепостное право.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10