Последний император

      Малоземелье вынуждало крестьян арендовать у помещиков, церкви и уделов более 35 млн десятин земли (десятина равнялась 1,09 га – В. Б.), чаще всего расплачиваясь за это отработками исполу или краткосрочной денежной арендой. Такой была участь крестьян-бедняков, а было их около 10 млн хозяйств (более 60 %). 3 млн хозяйств относились к категории середняцких (около 20 %) и 2 млн – кулацких (менее 15 %).
      Кулаки, как правило, неустанно трудившиеся на принадлежащих им землях, в то же время выступали в роли предпринимателей-капиталистов в сельском хозяйстве, производя половину всего товарного хлеба России. А середняки могли предложить из своих хозяйств на продажу не более 15 % хлеба, остальное шло на питание и на посев.
      Чем больше времени проходило с отмены крепостного права, тем глубже проникали в деревню капиталистические процессы, главным тормозом на пути которых являлась сельская община. Она отдавала земельные участки в пользование – но не в собственность! – членам общины и всякий раз производила земельный передел, как только происходили изменения в семье того или иного общинника. Проводя такую аграрную политику, государство поощряло управление «миром», который никогда не позволял продавать общинный надел, ибо он был собственностью общины.
      Несмотря на положительные стороны такой аграрной политики (прежде всего, не позволяющей члену общины превратиться в безземельного пролетария), в ней были и существенные недостатки. Крестьянин, не чувствуя себя полным хозяином земли и не будучи уверен, что тот же участок попадет к нему в следующий передел, относился к своей работе небрежно и терял чувство ответственности. Не имея собственности, которую надо было защищать, он так же небрежно относился и к чужой собственности.
      Наконец, увеличение крестьянского народонаселения в Европейской России уменьшало при каждом переделе площадь земельных участков. К концу XIX века в наиболее населенных губерниях начал серьезно ощущаться недостаток земли. Революционеры широко использовали данное положение, превратив этот вопрос чисто экономического характера в политический. Пользуясь недовольством крестьян, социалисты разных оттенков возбуждали крестьянские массы и толкали их на экспроприацию частновладельческих земель. Ввиду создавшегося и, все более обострявшегося положения Председатель Совета министров Петр Аркадьевич Столыпин прибегнул в 1906 году к мерам чрезвычайной важности, начатым еще его талантливым предшественником С. Ю. Витте. Но об этом мы поговорим дальше.

Зарубежные визиты царской четы

      Побывав на Промышленной выставке, проходившей в Нижнем Новгороде с 17 по 20 июля 1894 года, августейшая чета убедилась в том, что Россия уверенно крепнет и выходит в первую пятерку наиболее развитых держав мира. С этим ощущением царь и царица отправились в свое первое после коронации путешествие по Европе. Их путь лежал через Киев, где императорская чета присутствовала при освящении Владимирского собора – столь же выдающегося памятника русского зодчества, как и храм Христа Спасителя в Москве. Оттуда они поехали в Бреславль и Герлиц, где проходили крупные маневры германской армии.
      Там произошла первая встреча Вильгельма II и Николая II – последних императоров Германии и России. Уже тогда Вильгельм намеревался сделать своего кузена союзником, но Николай понимал, что это невозможно, ибо впереди его ждал Париж, и его союзники находились именно там. Однако прежде чем уехать, царская чета побывала в Дании и в Лондоне у родственников Александры Федоровны и лишь после этого прибыла в Париж, с нетерпением ожидавший могущественнейшего восточного друга.
      Раймон Пуанкаре, блистательный депутат парламента, произнося речь перед торгово-промышленными и финансовыми тузами страны, сказал: «Предстоящий приезд могущественного монарха, миролюбивого союзника Франции... покажет Европе, что Франция вышла из своей долгой изолированности и что она достойна дружбы и уважения».
      Французы готовились к приезду Николая. Железнодорожные билеты в Париж ко дням торжеств стоили на 25 % больше против обычной цены, занятия в школах были отменены на неделю. Для тех, кто хотел наблюдать за проездом царской четы от вокзала Пасси до здания русского посольства на улице Гренель, владельцы домов сдавали места у окон, причем одно окно стоило 5000 франков.
      23 сентября Николай и Александра Федоровна прибыли на пароходе в Шербур, где их встретил президент республики Феликс Фор. Восторг и искренняя любовь парижан к царю и России были совершенно неописуемыми и порой не поддавались объяснению. Дело даже дошло до того, что во время богослужения в Соборе Парижской Богоматери органист вдруг заиграл русский гимн.
      Не желая раздражать «кузена Вилли», Николай почти все время осматривал достопримечательности великого города, стараясь воздерживаться от политических речей. Царь и царица побывали в парламенте, Большой опере, Соборе Парижской Богоматери, Пантеоне, Доме Инвалидов на могиле Наполеона, Французской Академии, театре Комеди Франсэз, на Севрской фарфоровой мануфактуре и Монетном дворе, в Лувре и Версале. В последний (пятый) день пребывания в Париже царская чета уехала в Шалон, где в их честь состоялся большой военный парад. Здесь Николай уже не мог молчать и на банкете, данном офицерами и генералами Франции, сказал: «Франция может гордиться своей армией... Наши страны связаны несокрушимой дружбой. Существует также между нашими армиями глубокое чувство братства по оружию».
      После этого царь и царица на три недели уехали в Дармштадт – к родителям Александры Федоровны. А в Париже долго еще вспоминали об этом визите, так как он, по всеобщему признанию, способствовал тому, что Франция вышла из оцепенения, в котором она находилась четверть века после разгрома во Франко-прусской войне, и снова почувствовала себя могучей великой державой.

Уступки рабочим

      Возвратившись из Дармштадта в Петербург, Николай узнал, что за время его отсутствия организовалось и широко развернулось социалистическое движение, руководимое в столице Петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», во главе которого стоял Владимир Ульянов с группой своих товарищей.
      Борьба с революционным движением, несомненно, была одной из важнейших задач Николая II и всего государственного аппарата России. В то время одним из главных экономических требований рабочих, руководимых социалистами, было установление 8-часового рабочего дня и обязательных ежегодных отпусков. Понимая законность этих требований, царская администрация пошла навстречу рабочим, и 2 июня 1897 года был издан закон, установивший 66 обязательных праздничных дней. Что же касается праздников местных, то объявление их рабочими или нерабочими днями закон предоставил усмотрению заводчиков и фабрикантов.
      К тому времени и рабочий день снизился до 10 часов и только наиболее отсталые рабочие соглашались трудиться по 12 часов в смену за мизерные сверхурочные надбавки.
      Вследствие всего этого борьба за 8-часовой рабочий день и дополнительные дни отдыха отступила на второй план. И все же там, где влияние социалистов было сильным (традиционно это были наиболее развитые в промышленном отношении города Петербург, Москва, Иваново-Вознесенск, Екатеринслав, Киев, Лодзь), забастовки и стачки продолжались.
      Тем не менее бурное экономическое развитие России происходило далее. Этому способствовали введение государственной монополии на торговлю вином, когда все доходы от продажи алкоголя шли в казну; установление твердого курса рубля, получившего золотую основу; активное железнодорожное строительство, быстрый рост флота (как торгового, так и военного) создание множества новых заводов и фабрик. Но при всей привлекательности такого хода развития возник опасный крен, при котором за бортом народнохозяйственного корабля оказалась деревня, пережившая к тому времени неурожайные 1898 и 1899 годы.

Воскресение стоглавой гидры террора

      В конце 1901 – начале 1902 года находившиеся в глубоком подполье разрозненные группы народников предприняли ряд энергичных попыток объединиться в политическую партию социалистов-революционеров. По первым буквам этих двух слов возникла аббревиатура – «эсеры». Партия сохранила и основные положения программы «Народной воли», и верность методам ее борьбы, поставив во главу угла политический террор.
      Организации «Народной воли» существовали и в России, и за границей. В Берне, благодаря усилиям супругов Житловских, обосновалось руководство «Заграничного союза социалистов-революционеров», члены которого жили во многих странах Европы и Америки. В России до объединения существовало несколько не имевших единого центра, но все же связанных между собою организаций – «Южная партия социалистов-революционеров», «Северный союз социалистов-революционеров», «Аграрно-социалистическая лига» и еще несколько более мелких.
      Члены этих организаций исповедовали и индивидуальный террор. Первый выстрел, прозвучавший после долгого перерыва 14 февраля 1901 года, был направлен в министра народного просвещения, профессора римского права Н. П. Боголепова. Его смертельно ранил эсер Петр Карпович, 27-летний нигилист, недоучившийся студент – тот социальный элемент, о котором виленский генерал-губернатор, князь П. Д. Святополк-Мирский сказал так: «В последние три-четыре года из добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного интеллигента, почитающего своим долгом отрицать семью и религию, пренебрегать законом, не повиноваться власти и глумиться над ней». Боголепов умер 2 марта, а Карповича приговорили к 20 годам каторги, но уже в 1907 году он был переведен на поселение, откуда благополучно бежал за границу, и вскоре же, нелегально вернувшись в Россию, принялся за прежнее дело – подготовку террористических актов.
      После убийства Н. П. Боголепова эсеры поняли, что эпоха смертных казней отошла в прошлое и вплотную занялись созданием партии. Инициатором этого стал руководитель московских эсеров А. А. Аргунов. Однажды у него на квартире появился приехавший из-за границы эсер Евно Фишелевич Азеф, пользовавшийся репутацией честного и стойкого революционера, на самом же деле – агент московского Охранного отделения. Полностью доверяя Азефу, Аргунов вскоре узнал, что его новый товарищ уезжает за границу, и тут же вручил ему все адреса, явки, пароли и фамилии и отрекомендовал Азефа с самой лучшей стороны как представителя эсеров-москвичей. Одновременно поехал за границу с той же целью представитель эсеров-южан и северян Григорий Андреевич Гершуни. Встретившись, Азеф и Гершуни быстро обо всем договорились и в дальнейших переговорах – в Берлине, Берне и Париже – держались вместе и выступали заодно.
      Временным центром партии был объявлен Саратов, где находилась старая народоволка Е. К. Брешко-Брешковская, названная впоследствии «бабушкой русской революции». Главный печатный орган, газету «Революционная Россия», решено было выпускать в Швейцарии. Ее редакторами стали А. Р. Гоц и В. М. Чернов. Читателю может показаться излишним подробное перечисление эсеров – основателей партии, однако здесь названы только те, кто впоследствии сыграет важную роль в революции и в гибели династии Романовых. Эти люди составили руководящее ядро новой партии, и Азеф оказался тесно связанным с каждым из них.
      В конце января 1902 года Гершуни отправился в Россию, чтобы объехать все организации и договориться об их участии в предстоящем учредительном съезде. Разумеется, еще до выезда Азеф уведомил Департамент полиции и о сроках, и о маршруте его поездки, решительно настаивая, чтобы жандармы ни в коем случае не арестовывали его, но неотступно следили за всеми, с кем он станет встречаться. Жандармы так и сделали, надеясь, что в конце поездки Гершуни досконально выявит весь будущий актив партии. Однако Гершуни с самого начала заметил слежку и ловко ушел от преследователей.
      Первым делом он занялся подготовкой покушения на министра внутренних дел Д. С. Сипягина. Совершить это убийство вызвался киевский студент Степан Балмашов. В случае, если бы Сипягина убить не удалось, следующей жертвой должен был стать К. П. Победоносцев. Приготовления к терракту велись в Финляндии. 2 апреля 1902 года Балмашов, одетый в форму офицера, приехал в Петербург и направился в Мариинский дворец, где вскоре должен был собраться Государственный совет. Отрекомендовавшись адъютантом великого князя Сергея Александровича, он был пропущен в приемную Сипягина, и когда тот вошел, Балмашов вручил ему конверт, в котором будто бы находилось письмо от Сергея Александровича (на самом же деле там находился приговор министру). И как только Сипягин разорвал конверт, Балмашов двумя выстрелами в упор сразил его.
      По распоряжению Николая II Балмашова судил военный трибунал, а это означало, что его ждет смерть, ибо гражданские суды к смерти приговаривать не могли (потому-то Карпович в свое время и отделался каторгой). Балмашова приговорили к повешению, и 3 мая в Шлиссельбурге он был казнен. Это была первая политическая казнь в царствование Николая II.
      На место Сипягина уже через 2 дня был назначен статс-секретарь по делам Финляндии, сторонник крутых мер в борьбе с терроризмом Вячеслав Константинович Плеве – сын калужского аптекаря, выучившийся на медные деньги в университете и в душе глубоко презиравший аристократию. Существовало мнение, что Плеве, как умный администратор, притворялся перед каждым нужным ему человеком искренним слугою родины и народа и любил в туманных выражениях обнаруживать якобы таившиеся в нем залежи либерального золота, на деле бывшего лишь серным колчеданом, считали, что это была нешаблонная, сложная натура, на голову превосходившая всех влиятельных членов правительства... Плеве не был трусом и любил обуславливать свои обещания стереотипным: «Если завтра буду жив».
      Плеве поставил перед собой задачу централизовать государственный аппарат, отождествляя степень централизации с мощью государства. Своими главными противниками он считал революционеров и земства, а в дальней перспективе – самого С. Ю. Витте, после того как в августе 1903 года тот стал Председателем Совета министров.
      Созданной эсерами Боевой организацией, прототипом которой был Исполнительный комитет «Народной воли», с самого начала руководил полный смелых планов Гершуни. После убийства Сипягина он стал готовить покушение на Плеве, одновременно прорабатывая и покушение на уфимского губернатора Н. М. Богдановича, виновного в расстреле рабочих-стачечников в Златоусте, произошедшем 13 марта 1903 года. А уже 6 мая, когда Богданович прогуливался в одной из укромных аллей Соборного сада, к нему подошли два молодых человека, вручили приговор Боевой организации и расстреляв его из браунингов, скрылись. Поиски их оказались совершенно безрезультатными.
      А вот Гершуни не повезло: по дороге из Уфы в Киев он был арестован, немедленно препровожден в Петербург и отдан под трибунал, который и приговорил его к смерти. Однако по кассации смерть ему заменили вечной каторгой, после чего он повторил то, что сделал до него Карпович – осенью 1906 года бежал из акатуйской тюрьмы и через Китай и США добрался до Европы. Правда, жить ему оставалось недолго – в 1908 году он умер в Цюрихе.
      Главным же во всей истории с Г. А. Гершуни было то, что на его месте во главе Боевой организации эсеров оказался Евно Азеф.
      Когда он «принял дела», главным из которых была подготовка убийства Плеве, Россия переживала и негодовала из-за недавно произошедших в Кишиневе кровавых и широкомасштабных еврейских погромов. Главным виновником и даже организатором их называли Плеве. И таким образом, убийство министра внутренних дел становилось не просто очередной задачей, но актуальной политической необходимостью. К тому же, не следует забывать, что сам Азеф был евреем.
      После долгой и тщательной подготовки покушение было назначено на 31 марта 1903 года, но потом перенесено на 14 апреля. Однако и в ночь перед этим самым днем на собственной бомбе подорвался один из террористов – Покотилов. Плеве был убит 15 июля. Террорист Егор Созонов (недоучившийся студент, революционер-подпольщик, бежавший из сибирской ссылки за границу и нелегально вернувшийся в Россию) бросил внутрь кареты 12-фунтовую бомбу, которая разнесла на куски и министра и его карету.
      Место министра внутренних дел пустовало полтора месяца. И только 26 августа появился новый министр, чье имя не внушало особых ожиданий к переменам. Князь Петр Данилович Святополк-Мирский, генерал-лейтенант, в 1900–1902 годах товарищ Плеве по министерству и одновременно командующий Корпусом жандармов, по мнению многих, должен был проводить прежнюю линию. Однако наиболее сведущие в политических делах уверяли, что князь, хотя и бывший шеф жандармов, но является сторонником либерализации и сближения власти с умеренной оппозицией.
      Из-за того, что Плеве никогда никаких надежд на ослабление режима не подавал и был виновником и кишиневского еврейского погрома, и ужесточения содержания заключенных, и расстрела рабочей сходки в Златоусте, то и реакция общества на его убийство оказалась на редкость единодушной – интеллигенция ликовала. И как это не походило на реакцию общества, когда бомбы бросали в министров Александра II!
      Узнав об участии сына в покушении, Созонов-отец – крестьянин-старообрядец, ставший лесопромышленником, – стыдясь глядеть людям в глаза, ночью сел в поезд и из Уфы поехал в Москву, чтобы затем добраться до Петербурга. По дороге его случайно узнали, и в вагон стали заходить люди, желавшие поглядеть на отца террориста, познакомиться с ним, расспросить о сыне. Все они пожимали С. Л. Созонову руку, поздравляли его с тем, что у него такой прекрасный сын. А когда он вошел на одной из станций в буфет, то к нему с бокалами подошла компания офицеров и выпила за его здоровье: русское общество не воспринимало больше террористов, как исчадий ада, а видело в них благородных борцов за народное счастье.
      Когда отец Созонова приехал в Петербург, он узнал, что сын его жив, но тяжело ранен. Это обстоятельство смягчило участь убийцы в глазах судей, которые приговорили его не к смерти, а к пожизненной каторге.
      Впрочем каторга для Созонова оказалась недолгой: в 1910 году, он в знак протеста против порки двух каторжан, покончил с собой, приняв яд.

РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

На дальневосточном направлении

      Во внешней политике Николай II предлагал всем странам всеобщее разоружение и всеобщий вечный мир, но собравшиеся на Всемирную конференцию в Гааге европейские политики боялись подвоха, подозревая друг друга в коварстве, которое приведет к ослаблению их военной мощи. Да и другие страны – США, Япония – довольно прохладно отнеслись к этим предложениям, хотя три конвенции о мире были все же приняты.
      Однако центр тяжести своей внешней политики русский царь переместил на Восток. Путешествие по странам Африки и Азии оказало сильнейшее на него воздействие, и он под неизгладимым впечатлением от увиденного стал считать, что интересы России и даже ее мессианское предназначение – не в Европе, а в Азии. Спутник царя по путешествию князь Э. Э. Ухтомский, полностью поддерживая это стремление Николая II, писал: «Там за Алтаем и за Памиром, та же неоглядная, неисследованная никакими мыслителями еще неосознанная допетровская Русь, с ее непочатой ширью предания и неиссякаемой любовью к чудесному, с ее смиренной покорностью, посылаемым за греховность стихийным и прочим бедствиям, с отпечатком строгого величия на всем своем духовном облике... Иные говорят: “К чему нам это? У нас и так земли много”. И, повторим: “Для Всероссийской державы нет другого исхода: или стать тем, чем она от века призвана быть – мировой силой, сочетающей Запад с Востоком, или бесславно и незаметно пойти по пути падения, потому что Европа сама по себе нас в конце концов подавит внешним превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские народы будут еще опаснее, чем западные иноплеменники”».
      Военный министр, генерал от инфантерии Алексей Николаевич Куропаткин записал в своем дневнике, что в голове у Николая II сформировался глобальный план захватить Маньчжурию, Корею и Тибет, а затем Иран, Босфор и Дарданеллы. Первым шагом в этом направлении стало создание русской лесной концессии на реке Ялу в Корее. Инициатором стал полковник Александр Михайлович Безобразов, служивший в Восточной Сибири. В 1901 году, опираясь на поддержку статс-секретаря (а в скором будущем – министра внутренних дел) В. К. Плеве, князя Ф. Ф. Юсупова, князя И. И. Воронцова и группы крупных предпринимателей, он создал «Русское лесопромышленное товарищество», получив государственную субсидию в 2 млн рублей. Эта компания дельцов-авантюристов, получившая по фамилии ее руководителя название «Безобразовской клики», стала проводить откровенно агрессивную политику по отношению к Японии, что через 3 года привело к войне между двумя странами. На Дальнем Востоке сторонники Безобразова в 1903 году добились создания Наместничества и Особого Комитета, которые подчинялись непосредственно императору. Наместником Дальнего Востока был назначен вице-адмирал Е. И. Алексеев – в недалеком прошлом командир крейсера «Адмирал Корнилов», на котором в 1891 году цесаревич Николай совершал свое плавание. После этого плавания карьера Алексеева круто пошла вверх: в 1899 году он уже был командующим Тихоокеанским флотом и войсками Квантунской области, оккупированной русскими частями Маньчжурии. Он же возглавил и Особый Комитет по делам Дальнего Востока, практически изъяв у петербургских дипломатов все дальневосточные дела.
      Безобразовское лобби в Петербурге добилось отставки своего главного противника – министра финансов С. Ю. Витте, чем окончательно развязало себе руки. Клика исходила из того, что маленькая победоносная война крайне необходима России для укрепления ее внутреннего положения. Мысль о том, что война с Японией может быть иной, не возникала ни у одного из русских политиков.
      Японцы, зная это, стали усиленно готовиться к войне, ставшей к началу 1904 года неизбежной. В конце января 1904 года они нанесли внезапный удар по русской эскадре, стоявшей на внешнем рейде Порт-Артура.

Первые месяцы войны

      ...Это произошло в ночь на 27 января, когда десять японских эсминцев, воспользовавшись тем, что внешний рейд Порт-Артура не был защищен никакими средствами охраны, торпедировали лучшие русские броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан» и крейсер «Паллада». «Ретвизан» не потонул только потому, что сел на мель.
      Поврежденные корабли (кроме «Ретвизана» – его сняли с мели через месяц) отвели на внутренний рейд, а японские эсминцы ушли восвояси. На следующее утро перед городом появилась большая японская эскадра, но русский флот, уже оправившийся от первого удара, вышел в море и с помощью береговых батарей отогнал ее. В тот же день 6 японских крейсеров и 8 миноносцев напали в корейском порту Чемульпо на крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец» и после упорного боя потопили их.
      Алексеев до самого начала войны был убежден, что японцы станут сносить любые унижения, но на нападение не решатся, и потому к войне почти не готовился. Первый удар противника застал его врасплох. На следующий день после начала войны, 28 января 1904 года, Алексеев был назначен Главнокомандующим всеми морскими и сухопутными силами России на Дальнем Востоке, сохранив за собой и должность Наместника Дальнего Востока. Его Главная квартира сначала находилась в Порт-Артуре, но в апреле он перенес ее в Мукден.
      Как только на театр военных действий приехал Куропаткин, назначенный командующим сухопутными силами, 7 февраля между ним и Алексеевым сразу же возникли непреодолимые разногласия. Последний настаивал на немедленном наступлении, а Куропаткин – на отступлении для концентрации сил, разбросанных на огромном пространстве. Из-за этого генералы получали противоречивые приказания от того и другого и не знали, что предпринимать. Куропаткина тут же стали называть «современным Барклаем-де-Толли», предоставив, таким образом, Алексееву амплуа Кутузова. Но ни тот, ни другой в глазах России великими полководцами не были. Крупным флотоводцем был командующий флотом вице-адмирал Макаров, приехавший в Порт-Артур 24 февраля. Он пользовался огромным авторитетом во флоте, ибо был известен не только как прекрасный моряк, родившийся к тому же в семье солдата, но и как крупный и разносторонний ученый-океанограф, кораблестроитель и полярный исследователь. Все это не позволяло Главнокомандующему вести себя по отношению к Макарову так, как он вел себя с Куропаткиным.
      Однако недолго было суждено Макарову командовать флотом: 31 марта 1904 года он погиб: броненосец «Петропавловск», на котором находился командующий флотом, подорвался на японской мине. В тот же день получил пробоину еще один броненосец – «Победа», к счастью, не затонувший. Все это надолго сковало порт-артурскую эскадру, занятую ремонтом «Победы», и других кораблей: броненосцев «Цесаревич» и «Ретвизан», крейсеров «Паллада» и «Боярин» и минного тральщика «Енисей» (два последних подорвались на собственных минах).
      31 марта Николай II записал в дневнике: «Утром пришло тяжелое и невыразимо грустное известие о том, что при возвращении нашей эскадры к Порт-Артуру броненосец „Петропавловск“ наткнулся на мину, взорвался и затонул, причем погибли – адмирал Макаров, большинство офицеров и команды. Кирилл – легко раненный (Кирилл Владимирович, великий князь, двоюродный брат Николая II), Яковлев – командир, несколько офицеров и матросов – все раненные – были спасены. Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья».

Бои в Маньчжурии

      На море русский флот терпел одно поражение за другим, на суше дела тоже обстояли не лучше: Порт-Артур сначала был осажден силами всего лишь одной японской дивизии, но впоследствии там развернулась 50-тысячная 3-я армия генерала Ноги.
      А две другие японские армии (1-я и 2-я) и часть 4-й вскоре образовали фронт в Маньчжурии. Им противостояли русские войска численностью более 200 тысяч штыков и сабель под общим командованием генерала А. Н. Куропаткина. В Маньчжурии были и великий князь Борис Владимирович и царская семья. Пережившая страх за Кирилла Владимировича, теперь она боялась и за жизнь Бориса, и, таким образом, война в Маньчжурии не была для царской фамилии абстракцией. Романовы могли каждый день ожидать сообщения о других «ужасных несчастьях».
      И такие сообщения не заставили себя долго ждать. 18 апреля на реке Ялу японцы разбили отряд генерала Засулича, нанеся первое поражение русским сухопутным войскам. Вслед затем беспрепятственно высадившаяся 2-я японская армия перерезала железную дорогу на Порт-Артур и в середине мая заняла город Дальний (ныне Далян), полностью блокировав Порт-Артур с суши. Для его деблокады Николай II приказал двинуть 1-й Сибирский корпус генерал-лейтенанта Штакельберга, но в двухдневном бою под Вафангоу (1–2 июля) он был разбит. Еще более серьезное поражение потерпели войска Куропаткина в Ляоянском сражении, длившемся десять дней (с 11 по 21 августа), в котором с обеих сторон действовало около 300 тысяч солдат и офицеров (с небольшим перевесом сил у русских в пехоте и кавалерии и со значительным – в артиллерии). И все же из-за необоснованных отходов, плохой разведки, неиспользования в бою части сил и преувеличения сил противника русские снова отступили и перешли к обороне.
      К 23 октября русские войска были переформированы, составив три отдельные армии, и заняли позиции на реке Шахэ, образовав почти сплошной фронт длиной в 100 километров. 12 октября 1904 года, после проигрыша сражения при Шахэ, Алексеев сдал полномочия Главнокомандующего Куропаткину и вскоре был отозван в Петербург, удовольствовавшись там местом члена Государственного совета.
      В результате всех этих операций основная масса русских войск отступила далеко на север от Порт-Артура, оставив крепость один на один с превосходящими силами японцев и на суше, и на море.

Осада Порт-Артура

      После нападения на Порт-Артур, гибели С. О. Макарова, высадки 2-й японской армии и поражения 1-го Сибирского корпуса Штакельберга, крепость оказалась блокированной и с моря, и с суши. Ее оборону возглавлял генерал-лейтенант А. М. Стессель – военачальник самовлюбленный, невежественный, упрямый и лживый.
      Не очень удачным оказался и выбор преемника Макарова – контр-адмирала В. К. Витгефта, человека пассивного, нерешительного и не верившего в успех обороны крепости. Ему тоже недолго пришлось возглавлять порт-артурскую эскадру: 28 июля, когда она вышла в море, контр-адмирал был убит в первом же бою, а эскадра вынуждена была вернуться обратно.
      Душой обороны крепости и организатором того, что Порт-Артур продержался почти год, был генерал-лейтенант инженерных войск Р. И. Кондратенко. Под его руководством за очень короткий срок была модернизирована система укреплений крепости и отбиты четыре штурма неприятеля. Он тоже погиб, но это случилось в самом конце обороны – 2 декабря 1904 года.
      17 июля японцы вышли к главной линии обороны крепости и через неделю начали ее обстрел. К концу ноября после исключительно тяжелых боев, длившихся около четырех месяцев, они захватили господствовавшие над городом высоты и начали вести прицельный огонь по остаткам порт-артурской эскадры и уже полуразрушенным укреплениям крепости. 16 декабря Стессель собрал военный совет, и тот постановил: сражаться дальше. Однако, нарушив устав и проигнорировав мнение военного совета, командующий своей властью через четыре дня подписал акт о капитуляции. 21 декабря к Николаю, находившемуся в очередной инспекционной поездке по западным военным округам, пришло сообщение о случившемся.
      «Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! – записал царь в дневнике. – Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать».