История свидетельствует о том, что весьма часто выдающиеся личности, появлявшиеся рядом с правителем или правительницей государства, оказывали исключительно сильное влияние на личность монарха и, вследствие этого, на ход важнейших политических дел. Вспомним хотя бы попа Сильвестра или Бориса Годунова в те годы, когда последний еще был не царем, а только всесильным временщиком; вспомним «полудержавного властелина» Меншикова или герцога Бирона; вспомним, наконец, «одноглазого циклопа» светлейшего князя Потемкина и «без лести преданного» графа Аракчеева. У нас не будет недостатка в доказательствах того, что нередко сильными мира сего становились люди случайные, совершенно разные и по образованию (Годунов и Меншиков почти не умели писать), и по происхождению – от мальчишки-пирожника, дворцового конюха, бедного попа до боярина.
      Несмотря на различия, всех этих людей объединяло несколько качеств, присущих каждому: они были умны и бесстрашны, обладали твердой волей и верой в свое предназначение и исключительность. Кроме этого им была присуща мощная гипнотическая сила и удивительное воздействие не только на «персон первого градуса», но и на многих других окружавших их мужчин и женщин.
      Казалось бы что люди такого типа были реалиями Средневековья и, как большая редкость, раритетами XVIII и начала XIX веков. Едва ли серьезные современники XX века могли предполагать, что нечто подобное появится во времена Менделеева и Эдисона, Павлова и Фарадея. Но, вопреки их ожиданиям, такой феномен возник: в начале XX века на авансцене русской истории появился еще старец Григорий Ефимович Распутин, на долю которого выпала исключительно важная и очень неординарная роль столь же всесильного фаворита, как и тех из его предшественников, чьи имена были упомянуты выше.
      Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников и нищих независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что такой человек имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова учения. Их называли еще «Божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский в романе “Братья Карамазовы”, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с “полным”, самоотрешением... Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее и в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».
      Именно такими качествами – забрать чужую волю и чужую душу и подчинить их своей воле и своей душе – и обладал Григорий Распутин.
      ...1 ноября 1905 года Николай II записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой („сестрами-черногорками“ – великими княгинями. – В. Б.). Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии». Это первое упоминание о Распутине в дневнике царя, с которым он и царица познакомились у «сестер-черногорок».
      Сами сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях. Упомянули они и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю II и Александре Федоровне.
      О Распутине написаны десятки книг и сотни, если не тысячи, статей. В свое время иеромонах Илиодор (в миру Сергей Труфанов) – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил всю гамму и весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
      С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи, и сегодня мало кто знает правду об этом человеке. Отбрасывая всевозможные домыслы и слухи, постараемся привести здесь достоверные факты.
      Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в селе Покровское, в семье крестьянина-середняка. Вначале никто не замечал за ним ничего особенного: он был, как и все, выделяясь, быть может, лишь большой физической силой и любовью к выпивке и прекрасному полу. Но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными прозывалась едва ли не половина односельчан. В двадцать с небольшим лет женился он на скромной и незлобивой девушке, которая вскоре родила двух дочерей (Матрену и Варвару) и сына Дмитрия.
      Отец Г. Е. Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Путь был неблизок – нужно было пройти по Сибири сотни верст. Но Григорий пошел, и вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – он пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел иступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, помногу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни Сибири и России.
      Возвратившись в Покровское, он выкопал под своим домом моленную, подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то первыми и распространили славу о великом чудотворце и праведнике-старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
      В начале века его известность перешагнула через Урал и дошла до Волги. Когда Распутин, уже прослывший великим целителем и провидцем, оказался в Казани, под его чары попал местный епископ Хрисанф, а вскоре о старце узнали и в Петербурге. Здесь прозелитами новоявленного чудотворца стали авторитетные столичные богословы – профессор Петербургской духовной академии иеромонах Вениамин и ректор-архимандрит Феофан, имевшие репутацию добропорядочных людей и истинных христиан. Поклонником Распутина стал и сам Иоанн Кронштадтский, которого еще при жизни многочисленные его почитатели причислили к лику святых.
      Вскоре в Петербурге старец Григорий стал известен многим иерархам Церкви. Узнал о нем и отец Феофан – духовник великого князя Петра Николаевича и его жены – великой княгини Милицы Николаевны. Милица Черногорка была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософок Петербурга. Ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
      Распутин, приведенный отцом Феофаном в их загородное имение, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, сильное впечатление. Он сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью, особенно глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог: «Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная, густая борода, высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».
      А вот как описывала Распутина одна из светских дам – Е. Ф. Джанумова: «Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сияющими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».
      Вот в это-то полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно же, вскоре сообщила об этом царице, которая всем ходом событий (особенно неизлечимой болезнью сына) была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча с ним ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя и оставила благоприятное воспоминание.
      Затем за 2 года произошло две-три случайных встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе стал часто наведываться старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом отец Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай II и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре эти беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, и однажды старец впервые пришел во дворец. Но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неодобрительным и неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой. Тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он был неотесанным лесовиком, которому внешняя сторона цивилизации оставалась совершенно чуждой. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, он редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал их в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки и осколки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
      Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не дерзнула. И потому было решено видеться со старцем, приезжая к Аннушке в гости не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца. Дети росли глубоко религиозными, их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, через край переполнявшая его беседы с ними.
      Об этих отношениях, ни Распутин, ни царская семья, ни Вырубова никому не говорили, но слухи уже носились по Петербургу и даже само знакомство царской семьи с неграмотным мужиком оценивалось как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным и скандальным последствиям.
      Как показали дальнейшие события, так оно собственно и произошло.