- Николя, - голос Анны был мягок, почти ласков, и Ганшин внутренне напрягся, чтобы не поддаться его очарованию, чуя за мягкостью постели неуютный и жесткий сон. - Николя, мы готовы к завтрашним испытаниям?
      - Конечно, - отозвался Ганшин чуть недоуменно, ибо вместе с Анной они убедились в этом еще сегодня, проверяя напоследок все приготовления. - У вас есть основания сомневаться, Анна?
      - Нет, - сказала Анна. - Или, вернее, да. Не знаю...
      Впервые со дня их знакомства Ганшин услышал в ее голосе неуверенность, даже растерянность. "Чудеса! Ведь этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Анна, уверенная в себе до самоуверенности, не ведающа сомнений, - что происходит? И все этот..." - Ганшин метнул на Аракелова отнюдь не ласковый взгляд, но тот смотрел на Анну.
      - Я и подавно ничего не понимаю. Что происходит, Анна?
      - Мы можем отложить испытания, Николя?
      - Вы с ума сошли! Ведь с завтрашнего дня на нас работает спутник. Мы вышибали эти жалкие десятки минут на трех витках чуть не полгода! Вы же знаете, сколько стоит минута спутникового времени. Потом нам год снова дожидаться очереди...
      - Но мы могли, например, не успеть...
      - Мы успели, - сказал Ганшин, чувствуя, что начинает раздражаться, и стараясь это раздражение скрыть. - Мы не могли не успеть. Мы работали точно по графику.
      - Да, конечно... Но ведь могло же что-то случиться, помешать нам? Представьте себе...
      - Ничего не случилось. Не помешало. В чем дело, Анна?
      - В том, Николя, что испытаний производить нельзя. Понимаете, нельзя.
      - Не понимаю.
      - Я тоже не понимала. Недавно еще не понимала. Но теперь - теперь убеждена в этом, - сказала Анна, и Ганшин понял, что неуверенность ее уже исчезла; он снова видел перед собой прежнюю, не ведающую сомнений Анну, и превращение это окончательно сбило его с толку.
      - Так, может быть, вы объясните это и мне?
      - Конечно, Николя. Впрочем, я думаю, вы лучше меня справитесь с этой задачей, Александр, - повернулась она к Аракелову.
      - В сущности, Николай Иванович, все очень просто. Я ведь рассказывал сегодня о Нептуновой Арфе. И право же, достаточно подробно. Структура это очень хрупкая, понимаете, она может разрушиться от... Черт знает, от чего. Степень ее стабильности станет ясна после серьезного исследования, на какое мы сейчас просто не способны. И ваши взрывы...
      "Вот, значит, откуда ветер дует, - подумал Ганшин. - Значит, ему нужно испортить мне и дело. Нет! Не дам... Анна... Хватит и этого!"
      - Однако, Александр Никитич, - возразил Ганшин, стараясь говорить как можно спокойнее, - вы противоречите сами себе.
      - В чем же?
      - Вы говорили сегодня, что ваша Нептунова Арфа, во всяком случае инфразвуковой ее генератор, существует как минимум лет двести. Ведь именно с ее помощью вы объясняете все наши морские тайны, не так ли? Но разве вы можете ручаться, что за это время здесь не происходили сейсмические явления куда масштабнее наших завтрашних взрывов? Кракатау, например...
      Удар попал в цель. Аракелов задумался, а на лице Анны вновь отразились колебания. Только Янг, в разговоре пока участия не принимавший, явно наслаждался. Оно и понятно: конфликты - подарок для журналиста. Хлеб, так сказать. Пусть его!
      - Что ж, - сказал Аракелов, помолчав. - Возможно, вы и правы, Николай Иванович. Но можете ли вы дать гарантию, что я не прав? Что ваши взрывы не повредят Арфу, не уничтожат ее, не заставят замолчать навек?
      - Между прочим, - взъелся Ганшин, - вам бы мне спасибо сказать, а не палки в колеса ставить! Вас сюда зачем послали? Зачем, позвольте спросить?.
      - Разобраться в причинах загадочных случаев, происходивших в разное время с экипажами различных судов в акватории, входящей в зону хозяйственных интересов республики Караури. Удовлетворены?
      - Более чем. Вы в этом разобрались?
      - Да.
      - И уверены, что причиной всех этих трагедий... Я правильно употребляю это слово? Помнится, вы сами во время вечерних бесед, увлекательных ваших повествований, характеризовали "случаи", как вы теперь говорите, куда жестче. Вы говорили о морских катастрофах, о трагедиях. Или я не прав?
      - Правы.
      - Прекрасно. Тогда я продолжу. Итак, причиной этих, повторяю, трагедий, причиной гибели множества людей является ваша Нептунова Арфа. Вы ее открыли? Отменно! А я ее закрою.
      - То есть?..
      - Предположим, вы правы и наши завтрашние испытания повлекут за собой уничтожение вашей прелестной Арфы, вашего очаровательного инфразвукового убийцы. - Ганшин уже не раздражался, не нервничал, наоборот, он скорее наслаждался теперь, чувствуя, как с каждым словом приближает лопатки Аракелова к ковру. И поделом! - Итак, вы правы. Прекрасно! Вы можете в своем отчете указать, что впредь означенный район указанной акватории безопасен для мореплавания. Отныне и навсегда. Благодаря, заметьте, осуществлению проекта "Беата". Разве это не конечная цель? Разве вы искали причину не для того, чтобы сделать мореплавание, столь дорогое вашему, Александр Никитич, сердцу, полностью безопасным?
      Ганшин торжествовал, но виду не показывал. И вроде бы успешно. Зато на лице Аракелова отражались самые разные чувства - растерянность, смущение и что-то еще, чему Ганшин точного определения найти не мог.
      - Ну так что же, - закончил Ганшин, - вы по-прежнему будете настаивать на отмене испытаний?
      Наступила настороженная пауза. Выдержать бы ее Ганшину, продлить бы молчание - и выиграл бы он, может, этот поединок. Так нет же! Кавалерийская атака, враг рассеян, мы на плечах противника врываемся в крепость - ура! - и пала цитадель... Манило, манило Ганшина это, и сорвался он.
      - Вот ведь как получается, - продолжил Ганшин, и в голосе его отчетливо, слишком отчетливо прозвучали не столько раздумчивые, сколько откровенно поучающие нотки. - Технологическая наша цивилизация оказываетс прекрасным, регулирующим природу механизмом. Был экологический кризис, боролись мы за охрану этой самой природы, окружающей среды. И что же? Кто эту борьбу выиграл? Те, кто заповедники создавать призывал? Отказыватьс от технологического развития? Нет! Технари. Те, кто технологию творил и с ее помощью пресловутую первую природу реставрировал: Реставрировал и модернизировал, к человеку приспосабливая, к его потребностям, о которых матушка-природа отнюдь, между прочим, не заботилась... И сейчас вы за эту самую Арфу вашу ратуете, спасти ее жаждете. А чего, спрашивается, ради? Ради новых жертв? Зато технология, наступая, стирает ее с лица земли. Чтобы мир был наш, человеческий, чтобы в любой его точке человеку было так же удобно, спокойно и уютно, как в собственном доме. И заметьте, даже не специально это делается, а попутно. Не с Арфой мы боремся, а энергоприемник для "Беаты" строим. И лишь параллельно, одновременно... И в том великий смысл технического прогресса.
      Ганшин поймал себя на мысли, что некстати, совсем некстати представилась ему вдруг не "Беата", которая повиснет над Фрайди-Айлендом через несколько лет, а другая орбитальная гелиоэлектростанция, "Арабелла", на которой был он когда-то... И вспомнился Йензен, апологет того самого прогресса без берегов, прогресса безоглядного и самоцельного, о котором он, Ганшин, сейчас говорил. И чем Йензен кончил, ему вспомнилось, и шевельнулось где-то в глубине души сомнение в собственной правоте, и, словно учуяв это движение, заговорил хранивший доселе молчание Янг.
      - Знакомую песню вы завели, Ник! Заманчиво, конечно, не спорю:
      Лес
      надменно встал до небес.
      Ну-ка его пилой
      долой!
      Щепки сдувайте,
      пни вырывайте,
      асфальта, асфальта сюда давайте!
      Вот это подвиг в веках!
      Вот это будет планета!
      Катись хоть вокруг света
      на роликовых коньках!
      О таком мире мечтается вам, Ник? Все безопасно, все гладко, все чисто, выметено, вылизано - до тошноты. До омерзения...
      - А вам приключений надо? Борьбы со стихиен? Что ж, идите в космический флот. Получите - сколько угодно. Где-нибудь на Марсе, на Венере, хоть на Плутоне. А здесь - Земля. Наш дом. И в доме должен быть порядок.
      - Вот именно, Николай Иванович, порядок, - подхватил Аракелов, и по тону его Ганшин понял, что предстоит второй раунд, что дал он какое-то оружие в аракеловские руки, хотя в толк не мог взять, какое именно. Совершенно справедливо замечено. А скажите, пожалуйста, сколько человек, ну да, в среднем, в самом что ни на есть первом приближении, - сколько человек за день, например, под машины попадает? И сколько людей, даже в наше время, отмеченное триумфами медицинской науки, погибает от простого удара током, в собственном доме?
      "Вот черт, - подумал Ганшин, - куда он гнет?.."
      - Не знаю, - коротко сказал он. - Я этой статистикой не занимался.
      - Я тоже, - кивнул Аракелов. - Но если предположу, что за год таких людей в любой отдельно взятой стране окажется побольше, чем погибло из-за Арфы за все двести лет, думаю, что окажусь недалек от истины.
      - И что вы хотите этим доказать?
      - Я не доказываю. Я только спрашиваю. Так вот, настаиваете ли вы на этом основании на ликвидации электрической проводки в домах и автомобильного транспорта на улицах?
      - А смысл? Эта проблема решается просто до банальности - соблюдайте правила техники безопасности и уличного движения. Все.
      - Отменно. Но ведь если мы знаем, что Арфа опасна во вполне определенное время и во вполне определенном месте, разве мы не можем избежать опасности?
      Ах, чтоб тебя... Но сдаваться Ганшин не спешил. Слишком многое было поставлено на карту.
      - А чего ради, чего ради, я спрашиваю? Электричество - это свет, тепло, это энергия, жизненный сок нашей цивилизации. Транспорт - это транспорт, тут и говорить не о чем. Да, осторожность необходима; да, любое детище прогресса несет в себе и потенциальную опасность; да, да, да! Но - это теневая сторона прогресса. Однако лицо у него тоже есть!
      - Я и не спорю, вовсе не спорю, Николай Иванович. И никто, будучи, как говорится, в здравом уме и твердой памяти, оспаривать этой истины не станет.
      - А где же лицевая сторона вашей Арфы? Где, я спрашиваю?
      - Там, - сказал Аракелов и неопределенно махнул рукой. Во всяком случае, Ганшин этого жеста не понял, хотя на Анну и Янга он, похоже, впечатление произвел. Или помстилось Ганшину?
      - Где "там"?
      - Под водой. Там, где поет собственно Нептунова Арфа.
      - Вы же не были, не захотели услышать ее, Николя! Вы же не знаете... А мы слышали... Это прекрасно, по-настоящему прекрасно!
      - Пользуясь более казенной фразеологией, - подхватил слова Анны журналист, - Нептунова Арфа является уникальным, может быть, в глобальном масштабе уникальным природным образованием. И как таковое должна быть сохранена. Любой ценой.
      - Памятники, конечно, дело великое, даже памятники природные, - Ганшин продолжал стоять насмерть. - Но можно ли противопоставлять их ценность тому потоку даровой почти энергии, которая будет падать сюда с неба?
      - Не можно - должно. - В голосе Аракелова Ганшин ощутил уверенность в собственной правоте, может, даже превосходящую его, ганшинскую.
      - Послушайте, Александр Никитич, - сказал Ганшин, меняя тон. - Вот вы батиандр...
      - Бывший...
      - Неважно. Значит, вы представитель едва ли не самой передовой области нашей, человеческой, науки. В какой-то мере можно сказать, что вы ее творение. Ее детище. И как вы можете противопоставлять поющую скалу, пусть даже феномен этот и любопытен, согласен, но по сути своей - диковину, не более, энергоснабжению огромного региона Океании? Не понимаю, честное слово, не понимаю!
      - Так ведь я не противопоставляю. И никто из нас не противопоставляет. Ведь это же можно, можно и должно, повторяю, сочетать. Ну не будете вы строить свой энергоприемник здесь. Рядом построите. На другом острове. На искусственном острове на худой конец. Дороже - понимаю. Усложнение понимаю. Трудности дополнительные - понимаю. Но здесь должен быть создан заповедник. Национальный парк. Морской национальный парк, так. И нельз иначе.
      - Так ведь не в одних дополнительных трудностях дело, это же годы, годы, которые уходят, уходят безвозвратно, поймите! Мы запустим "Беату" на несколько лет позже. А что это означает для Океании? Для вашего Караури, Анна? Вы отдаете себе в этом отчет?
      - Да, - твердо сказала Анна, и по тону ее Ганшин понял, что дальнейшие убеждения бесполезны. - Да, Николя.
      - И не измените своего мнения?
      - Нет, теперь уже нет.
      - Что ж... - Ганшин на секунду запнулся, принимая решение. - Что ж... повторил он, все еще колеблясь, но потом отрубил все же: - Ну а я такого решения ни одобрить, ни тем более принять не могу. У меня есть программа испытаний, утвержденная в МЭК и согласованная с правительством Караури. Я уважаю вас, Анна, я уважаю вас всех, но отступить от этой программы не хочу, не могу и не стану.
      - Однако, Николя, я все-таки официальный и полномочный инженер-инспектор и имею право...
      - Разве ваши полномочия, Анна, распространяются так широко, что вы можете остановить работы? - Ганшин пер напролом, ничего иного ему не оставалось.
      Анна замялась.
      - Нет, - признала она наконец. - Или, вернее, это не оговаривалось. Просто не могло прийти в голову...
      - Если так, и говорить не о чем. Я решаю, мне и отвечать.
      - Но я могу связаться. Радио, слава богу, есть. И тогда...
      - Ночью? Кого и где вы застанете?
      - Не сейчас, естественно. Утром.
      - И там будут собираться, совещаться, решать, а на это уйдет и день, и два, и три... И время будет упущено. Нет! Испытания начинаются завтра. Все.
      - Не все, Николя. Неужели вы не можете понять...
      - Не могу, Анна, - сказал Ганшин, сжигая последние мосты. - Не могу.
      - Эх, Николай Иванович. - Аракелов махнул рукой, постоял несколько секунд и, резко повернувшись, вышел. За ним последовали остальные.
      Стоя посреди комнаты, Ганшин долго смотрел им вслед, хотя взгляд его и упирался в беззвучно и плотно закрытую Анной дверь.
      "И все-таки Джайн бывает джентльменом. Когда хочет. Редко, правда, он этого хочет, ох, как редко... Ну да что там, я же знала, на что шла, когда отправлялась в плавание. Не первый ведь год мы с Джайном. Хотя нет, здесь он другой, не тот, что дома. Совсем, совсем другой. Свободный. Решительный. И жестокий. Грубый. Как это получается у него - все вместе? Но получается... А у меня что получается? Если б я знала... Хорошо Линде поплакала, поплакала, а потом снова со своим Алем милуется, попробуй его задень - глаза выцарапает! Сама может костерить его почем зря, но - сама. Смешная девчонка! Может, впрямь взять ее за шиворот, свести на берег, когда придем на Тонга, - в аэропорт, домой, вытащить ее из этой нашей кучи? Или пусть сама барахтается, как может? Да когда же я наконец научусь решать хоть что-нибудь, не спрашивая совета у других? Или так и буду вечно ходить за кем-то как привязанная? Или - так и надо? Не знаю, ничего я не знаю, да и как можно знать что-нибудь, когда под тобой все качается палуба, яхта, море, вся жизнь качается, качается, качается, попробуй удержись, не упади за борт, а держаться надо, надо, надо, потому что, если выпадешь, никто руки не протянет, спасательного круга не кинет, скажет только: "Барахтайся сама, детка, может, и добарахтаешься до чего!" И все. Сама. Только сама. А я не хочу, я ведь женщина, я слабая, а тут еще эту дурочку тащить... Господи, как я устала, и хоть бы немного твердой земли под ногами, хоть чуть-чуть, хоть на один день..."
      9
      - Да, задала ты мне задачку, тама... - Ислел Фалемахафу, министр энергетики и туризма, откинулся на спинку своего необъятного кресла и, прикрыв глаза, погрузился в размышление. Воцарилась тишина, нарушаема лишь доносившимся сквозь распахнутые настежь окна размеренным рокотом далекого прибоя.
      Собственно, эту схватку можно считать выигранной. Сколько бы ни размышлял почтенный тамана Ислел, но придет-то он именно к тем выводам, к которым подтолкнула его Папалеаиаина... Впервые за сегодняшнее утро она позволила себе немного расслабиться.
      Утро это началось для нее поздно, за каких-нибудь полчаса до того, как катер мягко привалился к причалу Национального яхт-клуба. Зато благодар заботливости Орсона и Бена, ночь напролет ведших катер в незнакомых им обоим водах архипелага, она выспалась более или менее достаточно для того, чтобы весь день - и нелегкий день - чувствовать себя в форме. Правда, оказавшись дома, она сквиталась с ними: уступила Бену свою спальню, и через четверть часа он уже спал сном праведника; Янг получил в полное свое распоряжение кабинет Папалеаиаины.
      - Может, и вы вздремнете, Орсон? - предложила она, указывая на широкую тахту, где любила поваляться, приводя в порядок мысли, когда работа особенно не ладилась. - Не железный же вы...
      - Ни в коей мере. Но прежде всего дело. Вот закончу - и завалюсь: И предупреждаю - буду храпеть самым что ни на есть постыдным образом.
      Папалеаиаина не настаивала - Орсон был, безусловно, прав. Она быстро приняла резкий контрастный душ (привычка, оставшаяся еще со студенческих лет), вмиг сбивший и смывший с нее последние следы усталости. Потом наступил черед танца, тоже контрастного, где летящая плавность сменялась вдруг яростным буйством; просто удивительно, как танец этот, которому она научилась еще в детстве, не утомлял, а, наоборот, вливал энергию. Не только тело, но даже мысль наполнялись легкой, звенящей, светлой силой. Такого, была уверена Папалеаиаина, не дала бы никакая зарядка. Перебрав свой не слишком богатый гардероб, она остановилась на сари глубокого синего цвета. Пожалуй, никакая другая одежда так не подчеркивает всех линий фигуры, ее изящества и женственности, не придает такого царственного величия. А сегодня и это должно было служить ей оружием. И лишь теперь, приведя себя в полную боевую готовность, Папалеаиаина взялась за телефон.
      Первым делом она позвонила туангане Тераи. Задача оказалась не из самых простых: энергичного заместителя морского министра ей удалось отловить лишь после целой серии звонков, причем там, где она меньше всего ожидала его найти - в Архиве государственных актов.
      - Нет, душа моя, меня ты в это дело не впутывай, - категорически заявил господин Хироа, когда Папалеаиаина, прервав его витиеватые излияни родственных чувств, коротко изложила суть дела. - Моего ведомства это не касается, а я предпочитаю быть от таких скандалов подальше...
      - А я, туангане, помощи от тебя и не жду, - спокойно парировала Папалеаиаина. - Но одно ты можешь сделать, и не вмешивая в мои сомнительные затеи свое доброе имя. И ты это сделаешь. Ты договоришься с Фараджем Таароа, и он меня примет. Сегодня. Неофициально. После обеда. Или во время. Понял?
      - Говорить об этом с президентом? Ты с ума сошла!
      "Господи, - подумала Папалеаиаина, - слово в слово то же самое твердил вчера Ганшин!"
      - А ты говори просто обо мне. Надеюсь, это ты можешь? - И, не дав собеседнику возможности возразить, повесила трубку.
      Затем она добилась от Ислела Фалемахафу обещания уделить ей минимум полчаса, а лучше - час, причем немедленно. Это было не так уж сложно: Фалемахафу ухитрялся принимать всех, кому был нужен. Как это у него получалось, оставалось загадкой, но не исключено, что именно этому своему дару он был обязан чуть ли не двадцатилетним пребыванием на министерском посту...
      - Да, задала ты мне задачку, тама, - повторил Фалемахафу, открыва глаза.
      - Так ли уж трудна задача, тамана? - полюбопытствовала Папалеаиаина. И чтобы подсластить пилюлю, добавила елейно: - Для государственного деятел с таким опытом...
      Фалемахафу усмехнулся:
      - Женская душа - такая же тайна для государственного деятеля, как и дл последнего сборщика кокосов.
      - При чем тут женская душа? - искренне изумилась Папалеаиаина.
      - Когда старый Ислел сомневался, нужно ли строить энергоприемник непременно на Хаапаи-Матуа, кем он был? Одна женщина сказала: "Ретроград!" Когда старый Ислел требовал дополнительных изысканий, кем он был? "Перестраховщик, - сказала та же женщина, - сразу видно, чиновник, не инженер!" А теперь, когда выясняется, что старый Ислел сомневался не зря, к кому приходит эта женщина? К старому Ислелу... А ты говоришь, тама, женская душа тут ни при чем!
      - Я и сейчас уверена, тамана, что энергоприемник строить надо. Только в другом месте.
      - Не знаю, не знаю... Солнечные коллекторы у нас работают прекрасно. Приливная электростанция на Телеки Лаге тоже дает свои киловатты. И немаленькие киловатты, тама. Даже добрые старые тепловые станции, что работают на отходах кокосового сырья, еще не отжили свой век. И долго еще не отживут, поверь. Так что все эти низвергающиеся с небес гигаватты не кажутся мне первой необходимостью.
      - Сегодня вы правы, спору нет. А завтра? Мы должны думать о завтрашнем и даже о послезавтрашнем дне!
      - Об этом ты станешь думать, когда сядешь на мое место, а это будет уже скоро, очень скоро.
      - А пока?
      - А пока строй свой энергоприемник. - От Ислеловой логики Папалеаиаину оторопь брала. - Может, когда-нибудь он и впрямь окажется нужен позарез. Только трижды подумай, прежде чем выбирать для него место. Помни, тама, у нас маленькая земля. Очень маленькая. И мы должны дорожить каждой ее пядью, использовать ее только разумно, только правильно, только бережно, только доходно. И главное - только любя.
      - Все это так, тамана, но что же делать сейчас?
      - Ты спрашиваешь меня?
      - Нет, я прошу вас. Именно потому, что нужно спасти эту самую пядь земли - такую, какой нет, может быть, нигде больше. Во всем мире нет.
      - Что ж, тебе надо поговорить с Фараджем. Это может решить только он.
      - Я думала поговорить с ним вместе с вами, тамана.
      - Уволь, тама, уволь. Чтобы ты с твоим напором, с твоим умом, с твоим обаянием да не сумела убедить президента нашей маленькой республики?..
      Покидая министерство, Папалеаиаина уже не была так уверена в своей победе. Хотя... Не будь Фалемахафу в глубине души согласен с ней, он вел бы себя иначе. Что-что, а "нет" говорить он умел во все времена. Значит... Либо он в самом деле настолько уверен в ее правоте, что считает излишним вмешиваться, либо затевает какую-то свою игру. Но не враждебную - это Папалеаиаина ощутила бы. "А раз так, пусть затевает. В конечном счете сегодня мы с ним все равно союзники, как бы несхоже ни думали о завтрашнем дне. Да так ли уж по-разному думаем мы о нем?" - спросила себ Папалеаиаина и не смогла найти однозначного ответа. В последнее время это стало происходить с ней подозрительно часто.
      Туангане Тераи все-таки постарался на славу. В этом Папалеаиаина убедилась, когда, оставив на стоянке возле Часов свой маленький, яркий "рено-электро", она пешком подошла к малому входу в президентский дворец. Национальные гвардейцы в полной парадной форме, с четырехцветной кокардой на ослепительно белых шлемах и воронеными пистолет-пулеметами Скиннера на груди, замершие по сторонам витых чугунных ворот, бросили на нее лишь мимолетный взгляд и тут же развели преграждавшие путь ритуальные копья. Значит, о ее приходе предупреждены. Впрочем, Папалеаиаина не сомневалась в этом. Как бы ни брюзжал Тераи, но если она попросит, а еще лучше прикажет, как сегодня, - он сделает. В лепешку разобьется, но сделает, даже если ему это не по душе. Такие уж отношения установились между ними еще с детства...
      Как это нередко случается, продолжение оказалось куда хуже начала, и разговор с Фараджем Таароа очень скоро зазвучал совсем не в той тональности, какой хотела бы Папалеаиаина. Может, беда была в том, что здесь, на обширной террасе президентского дворца, где сидели они в легких плетеных креслах псевдоколониального стиля, в покойной, прохладной, тени натянутого над их головами тента, рассказ Папалеаиаины о Нептуновой Арфе, о ночных подводных концертах, словом, обо всем том, что для нее самой было прожитым и прочувствованным, невосполнимо терял изрядную долю достоверности и убедительности.
      - Боюсь, госпожа Фолиаки, - сказал президент, когда Папалеаиаина смолкла, - что одобрить вашего поведения я при всем желании не могу. Судите сами: на одной чаше весов гипотетическая пока ценность явления, открытого нашим русским другом, а на другой - участие республики в крупном интернациональном проекте, первый выход Караури на международную арену, и выход серьезный, пусть даже ограниченный рамками нашего региона Океании. Ценности, согласитесь, несоизмеримые.
      "Боже, - подумала Папалеаиаина, - неужели мне не удастся пробить эту холодную, упруго-твердую, словно литая резина, стену, которую воздвигает сейчас между нами Фарадж Таароа? Ведь я была так уверена, я убедила Аракелова, Янга, Блюминга... И что же? Аракелов сидит сейчас в пещерах под островом, прикрывая наш вояж в Папаленим, потому что, пока он там, в лабиринте подземных ходов, Ганшин не рискнет, ни за что не рискнет начать испытания, ибо вызванные взрывами просадки могут убить человека. А это совсем другое, нежели хладнокровное уничтожение Арфы. На это он пойти не сможет. Пусть даже вероятность столь сильных просадок ничтожно мала - все равно не сможет. По крайней мере, Аракелов был в этом уверен (или делал вид, что уверен, успокаивая ее?). Как он тогда сказал, Аракелов? "Я знаю таких людей, Аина. Поверьте, знаю. Они решительны на словах. Но слова это одно, а поступки - совсем иное. Не станет Ганшин взрывать, зная, что там, внизу..." Мне бы его уверенность, - подумала Папалеаиаина, у которой при мысли об Аракелове нет-нет да екало сердце, - А может, именно уверенности мне сейчас и недостает? Что ж, придется говорить иначе".
      - К тому же, - продолжал Фарадж Таароа, - я не могу не согласиться с вашим непосредственным руководителем...
      - С кем? - переспросила Папалеаиаина.
      - Я имею в виду господина Ганшина.
      - Он руководитель работ на Фрайди-Айленде, но не мой руководитель, господин президент.
      - Поскольку вы принимаете участие в этих работах, он являетс одновременно и вашим руководителем.
      - Ваше правительство, господин президент, дало мне полномочи официального и полномочного инженера-инспектора при производстве работ, а инспектор не может находиться в подчинении у их производителя.
      - Неужели вас так задевают вопросы субординации, госпожа Фолиаки?
      - Нет. Я просто ставлю все на свои места.
      - Хорошо, пусть вы правы, - сдался президент, и Папалеаиаина отметила про себя эту маленькую свою победу. Она сама не знала, зачем нужно было препираться по столь пустячному поводу, но инстинкт подсказывал ей поступать именно так. - Пусть вы правы. Но это не отменяет правоты господина Ганшина в ином. В главном. В том, что Нептунова Арфа, как вы ее называете, является источником повышенной опасности для экипажей судов, совершающих рейсы как непосредственно в водах архипелага, так и за его пределами.
      - В очень узких и четко очерченных границах, а кроме того, лишь в строго определенное время. Достаточно нанести этот район на карты, выставить буи, составить таблицы зависимости Арфы от высоты приливов - и безопасность мореплавания гарантирована.
      - Мы просили советских друзей найти причину чрезвычайных происшествий на судах, плавающих в этих водах, вовсе не для того, чтобы потом эту причину лелеять.
      - А подумали ли вы, господин президент, что поток микроволнового излучения, который низринется с "Беаты" на антенну Фрайди-Айлендского энергоприемника, представляет не меньшую опасность для авиации, чем Арфа для судов? Причем источник постоянный, ежедневный, ежечасный...
      По глазам Фараджа Таароа Папалеаиаина поняла, что такая мысль прежде не приходила ему в голову. Это было первое зерно сомнения, которое ей удалось заронить в президентскую душу, и теперь оставалось не терять инициативы.
      - Кроме того, существует и другая сторона вопроса. Вы абсолютно правы, указывая на необходимость соблюдать все пункты договора, на основании которого проводится подготовка к международной стройке на Фрайди-Айленде. Но не думаете ли вы, что Лозаннская Конвенция об охране уникальных природных зон и образований ("Умница, Орсон, спасибо, вот и пригодилась ваша подсказка!") является документом не менее значимым? Представьте себе, каково будет нашему представителю в ООН, например, в случае запроса о нарушении этой Конвенции на Караури...
      - Не понимаю, госпожа Фолиаки... - Этой репликой президент явно брал тайм-аут.
      - Если одна из крупнейших международных радиокомпаний, Ай-би-си, например, выпустит в эфир серию передач - сперва о Нептуновой Арфе и ее открытии, а затем о том, как это уникальное природное образование было по недомыслию разрушено... Передачи такой компании слушают десятки, если не сотни, миллионов человек. Среди них наверняка найдутся тысячи и даже десятки тысяч тех, кто поднимет свой голос в защиту Арфы. И как будет выглядеть тогда правительство, не воспрепятствовавшее акту... Я не хочу сказать "сознательного вандализма", но в некоторых случаях недомыслие не слишком от него отличается, не правда ли?
      - И откуда же Ай-би-си почерпнет информацию? Уж не от вас ли, госпожа Фолиаки? - В голосе президента тускло блеснул металл.
      - Нет, - покачала головой Папалеаиаина. - Помните того журналиста, что брал у вас интервью с месяц назад?
      - Орсона Янга? - Фарадж Таароа всегда отличался отменной памятью на имена. - Конечно.
      - Он был на Фрайди-Айленде. И передачи эти готовы выйти в эфир, как только станет необходимо. Насколько мне известно, сегодня он уже снесся с австралийским филиалом, и ему зарезервировано время. Конечно, он может использовать его и для любой другой передачи, у хорошего журналиста, а Янг, смею заверить, мастер своего дела, всегда есть кое-что в запасе...
      Президент задумался.
      - Нет, - сказал он наконец. - Думаю, госпожа Фолиаки, что нарисованна вами картина при всей ее мрачности на деле окажется гораздо приемлемее. С этой проблемой мы сумеем справиться. В худшем случае это грозит правительственным кризисом и отставкой кабинета. Зато нарушение контракта по проекту "Беата" подорвет доверие к нашему государству, и боюсь, непоправимо. А этого допустить нельзя. То же самое я сказал сегодня Ислелу Фалемахафу...