– Не знаю, – промолвил он, явно покривив душой, – Их было ч-численное п-преимущество, и они заставили меня в-в-врасплох. Ик. Если бы не это, й-я бы им п-пок-ик-казал! – и он угрожающе взмахнул кулаком, снова ойкнул, но схватился на этот раз за плечо.

– Что? – поинтересовался Серый.

Если бы взглядом можно было ожечь, на месте Серого сейчас лежала бы кучка пепла. Очень маленькая кучка, если быть точным.

– Куда ты нас ведешь?

– К-к одному своему д-другу.

– Он содержатель постоялого двора?

– П-постоялый д-двор! – презрительно фыркнул Гарри, обдав друзей душепробирающим амбре сивушных масел, одновременно стараясь не делать резких движений. – У него – целый ик... д-дом, ик... два ик-тажа... и ик... красильня! И он – меценат. Ик.

– Что это значит? – шепотом спросил Волк.

– Это значит – покровитель искусств.

– И мини-сингеров тоже?

– В первую очередь.

– Понятно. Он сдерет с нас двойную цену за свое гостеприимство, чтобы потом отдать наши деньги этому пьянчужке.

Непонятно, почему, но Иванушку это задело за живое.

– Сергий, ты не прав. Нельзя судить о человеке, особенно о человеке искусства, по первому впечатлению. У них – нежные творческие натуры. Состояние натянутого обнаженного нерва – их каждодневная жизнь, они воспринимают мир не так, как все, а как бы полнее, объемнее, они видят и чувствуют то, что не замечает обычный человек, проходя мимо, погруженный в свои сиюминутные заботы, и не сознавая, что под ногами у него – вечность. Поэты пропускают вселенную через себя, испытывая...

– И ты тоже?

– Что?... – экспресс красноречия Ивана налетел на непрошибаемую бетонную стену с надписью "Отрок Сергий".

– Я хотел сказать – и ты тоже был когда-то... мини-сингером?

Иванушка на мгновение задумался.

– Нет.

Волк сделал вид, что поверил.

– Ну, смотри, как хочешь, – пожал плечами он. – Но я бы на твоем месте не связывался с ним, хоть он и пропускает во всю вселенную... Что бы это ни значило. Или именно поэтому.

Царевич упрямо, но чрезвычайно осторожно мотнул головой.

– Ну посмотри же, Иванушка, этот твой Гарри – законченная пьянь, мини-сингер или нет. А пьяницы хороши только в одном случае – им проще выворачивать карманы.

– Сергий! – буквально взвился Иван.

– Но ведь так оно и есть! Я же не придумываю! Если бы срезать кошельки было бы удобней у трезвых, я бы ведь так и сказал, что мне за интерес врать?

– Я не о том! Воровать – дурно!

– Дурно воровать – дурно. А хорошо...

– Сергий! Воровать – это гнусно! Брать чужое – преступление, и нет ему оправдания!

– Оправдание всему можно найти.

– Это силлогизм!

– Так силлогизм или преступление?

– Нет, я не это имел ввиду...

– Так зачем говорить то, что не имеешь ввиду? Это называется "врать". А разве врать – это не дурно?

Иванушка остановил на друге выразительный взгляд и промолвил:

– Дурно врать – дурно. А хорошо...

Вечерние улицы Мюхенвальда огласило громовое лукоморское ржание. Мини-сингер подпрыгнул, ойкнул, схватился за наболевшие места и с укоризной в нетрезвом взоре обернулся к своим спасителям.

– Вы, наверное, издалек-ик-а?

– Да, издалека, и у вас тут на краю света впервые. А что? – весьма определенное выражение лица Волка заставило совершить обратное путешествие слова Гарри, уже готовые вырваться наружу.

– Ах, да, мы же не представились, – спохватился царевич. – Прошу простить нас великодушно, но несколько нестандартные обстоятельства нашего знакомства не позволили сделать это сразу же, но я полагаю, это можно исправить прямо сейчас. Это – мой друг, Сергий Волк, рейнджер, а я – царевич Иван. И мы прибыли из Лукоморья. Только сегодня вечером, несколько часов назад, если быть точными. И намереваемся пробыть в вашем великолепном городе некоторое время, уладить свои дела, и, конечно же, осмотреть достопримечательности, так сказать, исторические и архитектурные памятники, знаменитый дворцовый комплекс и прочие интересные места.

– Очень приятно, – рот Гарри растянулся в натужной улыбке.

– Да, и мы тоже очень рады встрече с вами, – даже при свете масляных фонарей искренность царевича была видна невооруженным глазом.

– Ты за себя, за себя говори, – из уголка губ пробормотал Серый. – И кто тут из нас ренжер, мы тоже потом разберемся. А сейчас я в толк взять не могу – чего ты так радуешься что мы его встретили? Подумаешь, шшастье какое!

– Если он действительно мини-сингер, ты не представляешь, как нам повезло! В нашем современном практичном и чересчур реальном мире их же осталось один на миллион! Это несказанная удача! Королевич Елисей за все время своих странствий – и то повстречал их меньше десятка – на страницах девяносто пять, сто двадцать, четыреста пятьдесят девять, пятьсот шестьдесят семь, семьсот сорок один, тысяча двести девяносто девять и три тысячи девятьсот девяносто пятой, в самой последней главе! Ты подумай только! Живой мини-сингер! Ты вообрази, что если это правда, и нам действительно так несказанно посчастливилось, то, статься, мы услышим настоящие баллады, может быть только что сочиненные, еще животрепещущие, пронизанные духом приключений, прикоснемся к романтическому миру отважных героев, славных подвигов, доблестных походов, прекрасных дам, вдохнем полной грудью пьянящий ветер дальних странствий...

Серый вдохнул полной грудью, мысленно поклялся никогда и ни за что больше в жизни не давать повода Ивану говорить о мини-сингерах и балладах, а королевичу Елисею при встрече вообще устроить веселенькую жизнь, и погрузился в рассматривание неторопливо проплывающего мимо городского пейзажа – прелестей и чудес большого города.

Примерно через полчаса знаменитые красильни предстали перед взором героев. Это подтверждала вывеска над дверью. "Красильня "Веселая Радуга" – вопреки невзрачной цветовой гамме гордо провозглашала она.

На первом этаже, в маленькой комнатке, судя по всему – приемной, их встретил невысокий белобрысый парнишка со стрижкой "под горшок", с виду немногим старше Ивана.

– Санчес, – с картинным полупоклоном, отставив ногу и помахав рукой в области коленок, представил его Гарри. – Наш редактор, ценитель и кормилец.

Санчес смущенно улыбнулся и покраснел.

– А это – приезжие иностранцы, принц Джон и странствующий рыцарь сэр Вульф из Лукоморья. Мы имели счастье, или несчастье, или, так сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло – познакомиться сегодня в переулке Башмачников. Они пришли мне на помощь в некой весьма щекотливой ситуации, незваные, но желанные, я бы сказал. И они будут жить у нас.

– Друзья Гарри – мои друзья! – не прекращая улыбаться, молвил красильщик. – Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты! Правда, у нас тут немножко не прибрано, богемная жизнь, понимаете сами, но зато все свои. У вас багаж?

– Да, с вашего позволения. Не могли бы вы помочь донести? Но если вам тяжело, мы сами... – царевич двинулся на улицу, Серый и Санчес – за ним.

– Ого, – крякнул хозяин, взвалив на плечо мешок. – Что у вас там – чугун?

– Золото, – отозвался Иван из-под другого мешка.

Рыцарь Вульф скривился, как от зубной боли.

Санчес споткнулся на ровном месте.

– Шутка, гы-гы, – сказал Серый, делая царевичу страшные глаза.

– Гы-гы, – старательно выговорил Иванушка.

– Гы-гы, – задумчиво повторил Гарри с крыльца.

Красильщик оказался словоохотлив, и пока мешки несли до второго этажа до гостевых комнат, успел поведать новым знакомым, что красильня раньше принадлежала его отцу, что когда тот умер и завещал предприятие ему, он, Санчес, учился в гуманитарной гимназии, каковую ему и пришлось покинуть в связи со вступлением в наследство, тем более, что не покинь он ее, его бы все равно, скорее всего, к весне бы выгнали за хроническую неуспеваемость, нарушение режима и непочтение к преподавателям, несмотря на все неплохие отцовские денежки, которые тот платил за образование своего единственного отпрыска. Рассказал он, но скорее, не как о факте, а как о забавном недоразумении, что дела в красильне со смерти отца идут неважно, что сколько бы он ни старался (а не старался он нисколько) – клиенты и работники разбегаются, и оставленные родителем капиталы тают не по дням, а по часам.

– И что ты будешь делать, если разоришься?

Санчес ухмыльнулся и скинул мешок на пол в одной из комнат.

– Не ЕСЛИ разорюсь, а КОГДА разорюсь. Это вопрос времени, чувствую я... Не выходит из меня красильщика. Что делать буду? Стану трубадуром, буду бродить по свету с Гарри, играть на тамбурине, петь его песни...

– А он действительно мини-сингер? – глаза Иванушки вспыхнули с новой силой.

– Да, конечно! Самый лучший, какой только есть на свете – а мне их немало приходилось повстречать на своем веку – в гимназии, и за время знакомства с Гарри. Вы слышали, наверное, баллады "Король и шут", "Рыцарь и чудовище", "Чиль Ойленшпигель"?

– Нет, – как завороженный, царевич покачал головой.

– А "Птица и костер"?

– Нет.

– А "Королева тепла"? "Малиновый король"? "Когда окончен будет бал, и вновь взойдет луна..." – вывел Санчес, дирижируя себе рукой.

– Нет...

– Ну, да ничего страшного. Мы это быстро исправим. Скоро должен начать народ собираться – Эндрю, Джек Перкин, Юджин, Непогода, Малыш... Даже этот урод Кит придет. Не люблю я его, но он – друг Гарри... Кстати, вот это – ваша комната. Замок на дверях есть, но это не проблема – к нему любой ключ подходит. Живите, сколько надо. Постельного белья, правда, нет. Туалет на первом этаже, рядом с конторой, где приемная...

– В смысле, туалет в доме, что ли? – не понял Волк.

– Ну да. Не как у нас, в Лукоморье. Я читал – это из-за гигиены, – авторитетно пояснил царевич.

– А я и не знал, что она заходит так далеко на восток.

Теперь настал черед удивляться Иванушки.

– Так она... это... везде действует... вроде...

– Разве? Тогда надо быть осторожней.

– ?!

– С гигиеной шутки плохи. Когда она одна – еще можно справиться, а вот несколько – это, говорят, хуже медведя.

В голову Ивану закралось определенное подозрение.

– Сергий, извини, конечно, но ты уверен, что ничего не... э... не путаешь? Гигиена – это когда руки моют каждый день... или тараканов морят до того, как они начинают объединяться с клопами... или подметание пола, пока его еще видно... А гиена – это такой веселый компанейский зверек. Еще устойчивое словосочетание есть – смех гиены. И они собираются вместе, когда кому-то плохо.

Рыцарь Вульф застыл, как громом пораженный.

– Каждый день?!.. Тараканов?!.. Подметать?!.. М-да... Пожалуй, лучше встретиться с ги... гиеной...

Санчес с интересом стоял и наблюдал за рождением истины, с уважением глядя на Ивана.

– Приятно встретить образованного человека, – от души пожал он царственную руку. – Если что потребуется – говорите, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам. А сейчас пойдем в столовую – народ там собирается.

– Сколько с нас за комнаты? – спросил Иван.

Санчес обиделся.

– Друзья Гарри – мои друзья. Не говорите глупостей.

"Народ" на кухне уже собрался. Вокруг коренастого дубового стола, в окружении закопченных стен и давно не чищенных котлов сидела разношерстная компания: каждый второй – мини-сингер, каждый первый – поэт, определил уже наметанным глазом Серый, скользнув по живописным одеяниям и целой коллекции лютней, глиняных кувшинов с вином и девушек на коленях. Из еды на столе стояло маленькое блюдце с орехами.

Серый деликатно ткнул локтем Санчеса под ребра:

– Одни орехи на ужин – это тоже ваш варварский обычай, типа ги... гигиены, или я чего-то не понял?

Хозяин смущенно улыбнулся в ответ:

– Это в трактире дают бесплатно к вину...

– А-а... – удовлетворенно кивнул Волк. – А трактир отсюда далеко?

– Да нет, минутах в пяти.

– Пойдем, прогуляемся, пока они тут глотки дерут.

Через полчаса Санчес, Волк, трое слуг трактирщика и пять большущих корзин со всевозможной снедью вернулись в "Веселую Радугу" под одобрительные возгласы собравшихся.

– Налетай! – по-барски взмахнул рукой отрок.

Гости и хозяин не заставили себя долго уговаривать.

– Санчес, где можно взять кружку? – спросил Волк, проглатывая подвернувшуюся под руку сосиску.

– Вон там, не разделочном столе посмотри.

– Ага, гут.

– Что ты берешь?!

– Кружку.

– Так это же кружка из-под мусора!

– Ну, тогда возьму эту.

– Эта – из-под бульона!

– А эта?

– Ну-ка, дай посмотреть... Эта – из-под молока.

Сэр Вульф бессильно опустил руки.

– Слушай, хозяин, у тебя есть не кружка из-под чего-нибудь, а просто кружка?

Санчес озадаченно почесал в затылке.

– Ты знаешь – нет... Но я сейчас помою... – он схватил, не глядя, одну из посудин и быстро побулькал ее в огромном глиняном чане, черная матовая вода которого если и не была колыбелью жизни на Земле, то имела все шансы стать таковой после ближайшей глобальной катастрофы.

Серый плюхнулся на скамью рядом с царевичем. Пение, если оно и начиналось в его отсутствие, на время, по вполне понятным причинам, прекратилось, и друзья воспользовались недолгим перерывом, чтобы тоже перекусить.

Волк выудил из кучи угощений нечто гладкое, продолговатое и коричневое, с недоумением повертел в руках, но попробовать не решился.

– Что это? – осторожно осведомился он у Ивана.

– Где? – повернулся царевич. – А, это... Это – банан в шоколаде.

– Чего? – подозрительно переспросил Сергий.

– Фрукт такой, в... э... ну, короче, это вкусно. Попробуй. Тебе должно понравиться.

Серый с видом патриция над чашей цикуты откусил крошечный кусочек и со страдальческим видом принялся жевать. Проглотил. Потом еще. И еще...

– Надо же!.. Банан в шоколаде... – блаженная улыбка заняла все доступное пространство на лице странствующего рыцаря. – Ешеньки-моешеньки!... Чтоб я так жил!... Банан в шоколаде!... А ну, давай еще, – и он с решительным видом принялся ворошить ближнюю к нему груду продуктов.

Внезапно все вокруг смолкло. Это Гарри взял лютню.

– Ну-с, начнем, – полупьяно поблескивая раскосыми зелеными глазами, молвил он, и все разом вдруг загомонили, стараясь перекричать друг друга:

– "Ты мой родник"!

– "Я выпью вина"!

– "Маятник"!

– "Рыцаря и менестреля"!

– "Шарманщика", Гарри, "Шарманщика"!

Полные губы минисингера удовлетворенно покривились.

– Все споем, не спешите, наше время впереди, – мягко проговорил он. – Но начать я хочу с песни, которую я сегодня бы посвятил моим друзьям, принцу Джону и сэру Вульфу.

И в полной тишине поплыли первые аккорды.

Когда певец закончил, царевич рыдал – то ли от счастья, то ли от полноты чувств, то ли от выпитого вина.

– Сергий, ты понимаешь, это – гениально! Он – гений! Гений!.. – только и повторял он.

А тем временем Гарри вновь ударил по струнам.

Некоторые музыканты стали перебирать струны своих инструментов, и их голоса бархатной нитью вплетались в песню Гарриной лютни. Девушки, закрыв глаза, покачиваясь, как в экстазе, безмолвно шевелили губами, повторяя слова, навечно врезанные в скрижали их душ огненными буквами истинной любви. Иван, раскрыв рот, вытянул шею по направлению к минисингеру и забыл дышать. Даже Серый перестал жевать и склонил по-собачьи голову набок, серьезно вслушиваясь в колдовские звуки баллады. Гениально или пошло – он в этом мало разбирался. Знал он только одно – совершенно неожиданно ему это нравилось.

Песни и разговоры продолжались далеко за полночь. Когда гости расходились по домам, гостевым комнатам и просто тюфякам на полу, часы на городской башне пробили четыре.

Царевич и Волк неровным шагом, в обнимку прошествовали в свою комнату. Серый в отуманенном усталостью и вином мозгу лелеял перспективу поспать завтра (в смысле, сегодня) подольше (в смысле, до завтра). В широко раскрытых же очах Иванушки горела одна, но пламенная страсть – увидеть завтра (в смысле, опять сегодня) в два часа дня своими глазами настоящий рыцарский турнир, проводимый Шарлеманем, о котором ему весьма опрометчиво, по мнению Серого, в недобрый час брякнул Санчес. Победитель турнира получит в супруги прекрасную Валькирию – единственную дочь короля.

– Ну-ну, посмотрим, чья возьмет, – грозно бормотал Волк, заваливаясь на свою кровать, хотя в глубине души что-то маленькое, гнусно хихикающее, подсказывало ему чья же все-таки возьмет.

Злой, не выспавшийся Серый вот уже полчаса пытался найти в толпе разряженных зевак Ивана. Санчеса и Гарри они потеряли почти сразу, оттертые беспорядочно двигавшимися горожанами, солдатами, минисингерами и продавцами сосисок, пирожков и бананов в шоколаде. Потом они купили Иванушке зеленую бархатную тунику и оранжевую атласную рубашку – отчасти потому, что такие же были на рисунке на странице четыреста восемь "Приключений Лукоморских витязей" на королевиче Елисее, побеждающем на турнире в Шленниберге Безумного Кабальеро, а главным образом потому, что Серому надоело, что на его друга (а, точнее, на его белый кафтан, скроенный по последнему всхлипу лукоморской моды) все вондерландцы показывали пальцами.

Отпустив вульгарным невежам десяток-другой затрещин, на третьем десятке Серый сдался и затащил царевича в ближайшую лавку готового платья, невесть откуда взявшуюся за городскими стенами, где и приобрел Ивану, презрев его отчаянные протесты, то, что ближе к выходу висело. Царевич поклялся, что скорее умрет, чем наденет на себя ЭТО, но Волк прошептал волшебные слова "Пока ты тут рядишься, мы там на турнир опоздаем", и тот обреченно согласился. Воспоминания о том, что нечто похожее он уже видел раньше в Книге, слабо утешили его. Что хорошо смотрится на королевиче Елисее...

Оставлять свой кафтан в лавке, равно как и таскать его везде за собой в руках, Иванушка не захотел, и тогда, не мудрствуя лукаво, Волк натянул покупку прямо поверх его лукоморской одежки. Возражения царевича были успешно пресечены быстрым замечанием продавца, что в таком виде благородный дворянин похож на настоящего рыцаря, и кто не знает – ни за что не догадается, что под туникой у него не гора мышц. Комплимент был сомнительного рода, но сэр Вульф не дал царевичу задуматься, а невежливо дернул его за атласный рукав и снова сказал, что они опаздывают. Это спасло положение.

И вот теперь, покупая парочку бананов, Волк упустил из виду своего друга, который, как ненормальный, бросался то туда, то сюда, стараясь увидеть, понять и впитать все то, о чем раньше ему приходилось только читать и мечтать – огромное огороженное ристалище, высокие трибуны для знати, богатые шатры рыцарей-участников турнира, безумное буйство цвета на вымпелах и штандартах, грозные гербы, ржание исполинских боевых коней, звон смертоносного металла, пронзительные вскрики фанфар, объявляющих о появлении очередной великородной фамилии и пьянящие запахи лошадей, оружия, тысяч человеческих тел и рыцарской славы.

Серый, яростно крутя больной головой по сторонам и изредка подпрыгивая, без особой, впрочем, пользы, вскоре обнаружил, что толпа вокруг значительно поредела, а сам он оказался в роще, среди каких-то пестрых островерхих палаток, вокруг которых деловито сновали слуги и стояли большущие лошади. Продолжая внимательно вглядываться в лица прохожих, он двинулся дальше.

У самой дальней палатки, черной, не как остальные, он и обнаружил своего друга. Иван стоял зеленой бархатной спиной к нему и затягивал подпругу чьего-то коня.

Серый вдруг разозлился. Ты тут встаешь в двенадцать часов утра, прешься пешком через целый город, натыкаешься на каждом шагу на толстых вонючих бургеров (или бюргеров, как там они называются?), а он не может подождать, пока его бедный страдающий друг не купит себе на завтрак (он еще и голодный вышел!) пару бананчиков в шоколаде!

– Ну и свинья же ты, царевич! – с сердцем произнес он в затылок Ивану.

Тот недоуменно повернулся, ненароком задев Волка локтем. И только тут он понял, что говорил не с затылком, а с лопатками...

– В смысле? – удивился незнакомец.

Если бы этой фразой он и ограничился, может быть, все кончилось бы для него хорошо. Но он имел неосторожность презрительно посмотреть на Серого сверху вниз. Или просто посмотреть сверху вниз – вариантов у него не было. Все остальное дорисовало раздраженное воображение Волка.

За ноги затащил Серый бесчувственное тело подальше в кусты около черной палатки, поправил примятую траву и, пожав плечами и заложив руки в карманы, вразвалочку направился дальше, чувствуя себя все лучше и лучше с каждым шагом.

– Он меня толкнул, – сообщил он спешащему куда-то шуту.

– Он меня толкнул, – пожаловался встречному дворянину.

– Он меня толкнул! – воззвал он к справедливости гончей под кустом.

И довольно улыбнулся.

Солнце вновь светило ярко и приятно припекало.

Небо снова обрело синеву.

Люди вокруг опять стали дружелюбными и милыми.

Нет, все-таки, пока на свете есть наглые жлобы, которые считают, что они могут смотреть на тебя сверху вниз только потому, что они выше ростом, и которым можно надрать задницу – жизнь не такая уж и мрачная штука.

Иван потерялся почти сразу же, и то, что он некоторое время находился недалеко от Серого, вплоть до того момента, когда тот остановился у лотка разносчика чтобы купить себе завтрак, было чистой случайностью – царевич был уже потерян для этого мира, всерьез и надолго. Окружающий его мир мальчишеских грез, мир, оживающий на страницах по желтевших фолиантов и в песнях бродячих менестрелей и трубадуров, романтический мир доблести, чести и отваги, мир, где прекрасные дамы томились в темницах у драконов, а рыцари без страха и упрека, презирая смерть, шли на все ради шелеста тонкой вуали, этот блистающий ослепительный головокружительный мир был рядом с ним! Могло ли быть счастье большее, чем прикоснуться к нему, вдохнуть пыль его дорог, услышать рев турнирных рогов, призывающих лучших из лучших на ратные подвиги!..

Как броуновская молекула, отталкивался он от одних и перелетал к другим, стараясь уловить ненасытными ушами малейший подробности, не пропустить самой незначительной детали.

– Вы слышали, говорят, сегодня опять появится Черный Рыцарь!

– Не может быть!!!

– Да! И он будет сражаться за руку и сердце принцессы!

– Генри, не отставай, потеряешься...

– А вы знаете, я слышала, будто он – сын Лотранского короля...

– Кевин Франк?!..

– Да нет же! Это невозможно, милый!

– Сосиски! Горячие сосиски!

– Еще как возможно, Люсиль!

– Шарлемань его ненавидит!

– Что булочник может понимать в политике!..

– От сапожника слышу!

– Но он-то любит принцессу Валькирию и жить без нее не может!

– Я тебе потом объясню, сынок...

– Ах, как это романтично, друг мой!..

– Да-да, в этом-то все и дело!

– Парочку сюда, мальчик...

– Я совершенно точно знаю, что именно поэтому король боится, что к вечеру он получит Кевина Франка в зятья.

– Сам-то он хочет выдать ее за генерала Айса!..

– Горячие сосиски!

– Так вот почему тот остался здесь, в то время, как вся армия ушла на запад сражаться с Шантоньцами!

– Конечно! А вы как считали, любезнейший!

– Генри, Генри, иди сюда, проказник!..

– Ну уж против Айса ему не выстоять, будь ты хоть сам Карл Великий!

– Да... Боюсь, ты прав, Эгон...

– Но есть еще Георг фон Ривин, и сэр Ганн...

– Эй, ты, с сосисками!..

– А Алекс де Жадан и...

– Да сэр Вильям Фрей...

– Ах, как это романтично, друг мой!..

– Сосиски! Сосиски!!!

– Черный Рыцарь...

– Генри! Вот вернемся только домой!..

Обрывки разговоров на одну и ту же тему доносились со всех сторон до Ивана – принцесса Валькирия, Айс, Черный Рыцарь, Шантонь, Шарлемань... И сосиски.

Ошалевшего царевича толпа вынесла на край леса, туда, где раскинулись шатры участников турнира – претендентов на руку благородной Валькирии. Там и тут, среди деревьев расхаживали оруженосцы, герольды, слуги, а иногда через откинутый полог шатра удавалось поймать краем глаза священнодействие – облачения рыцаря в боевые доспехи.

Иванушка сам не заметил, как оказался у самого крайнего шатра, черного, наполовину скрытого в густых кустах. Боевой конь стоял рядом, полог был отогнут, и ни вокруг, ни внутри никого не было.

В голове взялась из ниоткуда и угнездилась прочно шальная безумная мысль.

С рассеяно-безразличным видом царевич прошелся пару раз мимо – никто не обращал на него абсолютно никакого внимания. Никого просто не было вокруг. И тогда он набрался смелости, севшим от волнения голосом пискнул: "Можно войти" и, не дождавшись ответа, бочком просочился внутрь.

Там, на богатом пушистом ковре, лежали разложенные доспехи. Черные, как безлунная полночь, они матово поблескивали под случайным лучом солнца, упавшим сквозь откинутый полог и, казалось, жили своей, отдельной жизнью. Иванушка буквально мог слышать властный тихий зов вороненого металла, приказ, повеление, противиться которому он более был не в силах. И он поднял с земли остроклювый шлем с черным пером и дрожащими руками опустил себе на голову...

Ничего не случилось. Не разразилась гроза среди ясного неба, и мстительный удар молнии не покарал святотатца. Едва слыша гомон толпы вдалеке из-за шума крови в ушах, он взялся за панцирь...

– Ваше высочество!!!

– Мы нашли вас!!!

В шатер ворвались двое слуг, и мгновенно набросились на пойманного на месте преступления Ивана, парализованного смущением и стыдом.

Но что такое? Вместо того, чтобы вырвать у него из рук чужие доспехи и вытолкать его взашей на посмешище всему честному народу, они принялись надевать на него все оставшееся! Что происходит? Как это понимать? Они – сумасшедшие? Или они над ним издеваются? Или...

Иванушку бросило в холодный пот, потом – в горячий, потом вогнало в ступор.

Они приняли его за Черного Рыцаря – этого лотранского принца Кевина Франка!

Нервная болтовня слуг подтвердила худшие опасения.

– Где же вы пропадали, ваше высочество!

– Мы уж вас по всему лесу обыскались!

– Думали – происки Шарлеманя...

– Или сыночка его мерзкого – Сержио...

– На счастье принцессы Валькирии им наплевать, злыдням!..

Они приняли его за Черного Рыцаря. Кевина Франка, принца Лотранского. И теперь они снаряжают его, чтобы он принял участие в турнире и победил. Победил этого Ганна, Ривина, Фрея, и кого там еще, сколько их... И получил руку и сердце принцессы Валькирии, которую он ни разу в жизни и видеть не видел. Хотя, нет. Не он. Принц Кевин. Пропавший принц Кевин. Что случилось с ним – одному Всемогущему ведомо. Пал ли он жертвой коварства и злобы Шарлеманя, заплутал ли в лесу, или приключилось с ним еще что-нибудь столь же ужасное и плачевное – кто знает. И если он сейчас скажет, что он вовсе не принц Кевин, несчастная Валькирия должна будет выйти замуж за немилого, постылого. Принц, если он жив, когда найдется, иссохнет от сердечной тоски, потому что будет уже поздно. А его самого выставят на всеобщее посмеяние с позором, как вора и самозванца.

Последний аргумент, к бесчестию, а, может, и к чести царевича, оказался решающим, и воздух, уже набранный в легкие для отчаянного крика: "Не виноватый я, я просто так зашел!" с тихим шипением вышел сквозь стиснутые зубы.

Водруженный на коня, царевич впервые в новом качестве получил возможность прислушаться к своим ощущениям.

Если бы эти доспехи были гостиничным номером, они были бы президентским "люксом".

Они были огромны, и если бы сначала не слуги, а теперь – не конь, новоиспеченный рыцарь лотранский лежал бы на земле бесформенной грудой металлолома, не в силах устоять на ногах под их весом. Когда ему в одну руку дали щит, он думал, что еще пара минут – и он рухнет с левого бока прямо под ноги своему скакуну. Но потом в правую руку ему дали копье, по весу равное, и вопрос, с какого же все-таки бока ему падать, стал не таким легким, как казался в начале, и Иванушка был вынужден временно оставаться в седле и получил возможность задуматься над тем, что же его ждет через несколько минут. Будет просто чудо, если он не свалится с коня когда тот тронется с места. И будет чудо вдвойне, если он вообще останется в живых после того, как падет под ударом первого же соперника. И тогда прекрасной Валькирии придется оплакивать уже двоих. А, может, пока не поздно... Нет. Королевич Елисей никогда бы так не поступил!

И Иванушка гордо вскинул голову, не в последнюю очередь потому, что это была одна из немногих частей тела, которой он еще мог пошевелить.