Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иван-Царевич и С.Волк

ModernLib.Net / Юмористическая фантастика / Багдерина Светлана / Иван-Царевич и С.Волк - Чтение (стр. 32)
Автор: Багдерина Светлана
Жанр: Юмористическая фантастика

 

 


Но ей, стеллийке, чью судьбу всегда определял кто-то другой – отец, Меганемнон, Филомея, Париж, Антипод, и чья жизнь проходила в неге, роскоши и комфорте – всегда казалось, что настоящее счастье – это приключения, путешествия и свобода. И когда, наконец, представился шанс воплотить свои грезы в реальность, Елена не колебалась ни минуты, зная, что находись рядом кто-нибудь из тех, кто всегда принимал за нее решения, они бы не одобрили ее поступок ни при каких обстоятельствах. И это принесло ей огромное удовольствие.

Насколько она понимала теперь – это было, пожалуй, единственное удовольствие за шесть дней пути.

Все оказалось совсем не таким, как она себе это представляла.

Приключения были опасными, путешествие – утомительным, еда – непривычной, компания – скучной. Невозможно было не только принять ванну, сделать маникюр или погладить наряды, но и просто нормально причесаться, потому, что свой гребень она потеряла где-то в лесу, а купить новый, настоящий, черепаховый, было негде – где бы они ни пролетали, не было ни одной приличной лавки!.. И погода была то слишком жаркая, то слишком ветреная, то слишком мокрая, а вот сейчас – так и вовсе мороз... Кто же мог подумать, что в горах может быть так холодно!.. Если бы не самоотверженный Ион, так любезно отдавший ей все более или менее теплые вещи, которые были в его распоряжении, можно было бы и насморк подхватить. Страшилище-смешилище – Елена Прекрасная с красным распухшим носом, обветренными губами и обмороженными щеками!.. Хоть людям на глаза не показывайся... Впрочем, вряд ли это было так уж самоотверженно со стороны Иона. Он ведь откуда-то с севера, а всем известно, что северяне на морозе не мерзнут...

"Что там у нас оставалось?" – думала она невесело. – "Свобода в принятии решений? Замечательно. Париж надо мной бы посмеялся... Ха! Елена Прекрасная! Как же!.. Елена Сопливая!.. Елена Лохматая!.. Елена Немытая!.. С меня хватит!!! И я абсолютно свободно принимаю решение, что не надо мне больше никакой свободы! Я люблю, чтобы мне было тепло, мягко, удобно, вкусно и уютно!.. Чтобы моя ванна пахла кипарисовым маслом, а волосы – розовыми лепестками!.. Чтобы меня не донимали своим прилипчивым вниманием юнцы, потерявшие голову вместе с мозгами!.. Чтобы, просыпаясь утром, я знала, где буду ложиться спать вечером!.. Я хочу жить во дворце!.. И чтобы у меня были служанки!.. И кухарки!.. Я хочу замуж за богатого царя!.. А если кто-нибудь еще при мне скажет слово "приключение" или "путешествие", то я велю отрубить голову этому человеку!.. Тупым топором!.. О, боги Мирра, что я тут делаю?.. И когда это все кончится?!.."

И Елена тихонько заплакала от жалости к себе.

В очередной раз, разругавшись вдрызг из-за стеллийки, друзья разбежались в разные стороны.

Иван пошел бродить по окрестностям, а Серый, за неимением достаточного количества окрестностей для брожения, до которых можно дойти пешком, на этом плато размером со стол для пиров в Веселом зале мюхенвальдского королевского дворца, и не желая сталкиваться с Иванушкой до того, как оба они поостынут, вынужден был вернуться к лагерю, где их ждал Масдай и не ждала Елена.

Каждый раз после такой размолвки Серого мучила совесть. "Нет, все-таки так дальше нельзя, это не выход – так вот грызться друг с другом из-за какой-то капризной тридцатилетней тетки. Возомнила о себе, что попало... Ах-ах, я красавица... Не пылите... Коза кривоногая. И что в ней Иван нашел? И все остальные?.. Может, когда она всем представляется: "Я – Елена Прекрасная", они чувствуют себя обязанными восхищаться ею? Из боязни, что если они скажут, что в ней нет ничего особенного, то над ними смеяться начнут, как над невеждами?.. Другого логического объяснения данному феномену, как выразился бы Иван, придумать трудно... М-да... Иван... Чудушко в перышках... А, может, я к ней напрасно так нехорошо отношусь?.. Может, можно еще что-нибудь исправить? Может, с ней поговорить как-нибудь?.. По-человечески так... За жизнь... Поинтересоваться чем... А то ведь вон какая ерунда с Иваном получается... Не нравится мне все это..."

И сейчас, движимый раскаянием, Волк решил осуществить свои давние намерения.

Он подошел вразвалочку к костру, у которого, завернувшись в Масдая, сидела, уткнувшись носом в коленки, невеселая и не такая уже прекрасная Елена, и приземлился рядом – но не очень, чтобы чего не подумала – и задал вопрос, который, по его мнению, должен был помочь разрешить возникшее недопонимание.

– И долго ты еще с нами кататься будешь?

– До первого встречного приличного царя! – выпалила зареванная красавица.

– Чево-ково? – не понял Волк.

Елена смутилась.

– Не подумай, что твое общество мне нравится больше, чем мое – тебе, – немного спокойнее, но намного высокопарнее стала она объяснять свой порыв. – Я жалею о том, что согласилась на великодушное предложение царевича Иона разделить с вами компанию, и я намереваюсь распрощаться с вами сразу же, как только встречу достойного претендента на мою руку и сердце. Я не создана для бродячей жизни, как вы, меня привлекают тихие радости семейной жизни – балы, охоты, пиры, и я не желаю...

– Что... Ты это серьезно?.. Это правда?..

– Да, это правда! Твой белобр... белокурый царевич, безусловно, очень мил, внимателен и красноречив, и я ему многим обязана, но если ты думаешь, что это мой идеал мужчины – ты ошибаешься. Его среди вас нет.

– Ах, нет... – Волк сосредоточенно прищурился и поджал губы. – Значит, даже так...

– Да. Исключительно.

– А знаешь ли ты, боярыня Елена, что слова твои натолкнули меня на одну мысль... В смысле, идею... Правда, она у меня и раньше была... Но сейчас, кажется, из этого может получиться целый план... Только это – секрет!..

– Идею?.. План?.. Секрет?..

– Вот именно. Слушай сюда...


* * *

К вечеру следующего дня путешественники уже изнывали от жары.

Открывающийся взорам разморенной компании пейзаж безапелляционно наводил на мысль, что мир – это не блин, не шар и не тарелка, как считали некоторые лишенные воображения географы и астрономы, а большой желто-белый бутерброд: снизу – раскаленный янтарный песок, сверху – выбеленное беспощадным солнцем небо, и ничего более во всем мире.

– Это был первый теплый день? – задумчиво сбрасывая бурку за буркой с Масдая и меланхолично наблюдая за тем, как они планируют на стаю диких верблюдов, спросил Волк.

– Нет. Последний холодный, – удовлетворенно отозвался ковер.

Но, так или иначе, перемена в погоде пришла слишком поздно.

Иванушка успел заболеть.

Он упорно не хотел признаваться в этом и мужественно терпел и бодрился, но когда в сорокаградусное пекло вечером он рассеянно пожаловался на холод, Серый заподозрил неладное. Утром же, когда ночная прохлада не успела еще раствориться под напором обжигающих лучей раскаленного шатт-аль-шейхского солнца, а царевич уже вяло удивлялся, откуда в такую рань такая жара, худшие опасения Волка подтвердились.

Он осторожно приложился губами к огнедышащему лбу друга и констатировал факт:

– В горах ты простудился, обморозился и, скорее всего, у тебя даже пропадет голос.

– Это был твой прощальный поцелуй? – слабо попытался пошутить Иванушка.

– Не говори глупости. Сейчас мы применим мое кольцо, и через пятнадцать минут ты про свою болячку и думать забудешь. А температуру все нормальные люди меряют только губами. Рука обманет, а губы – самое то. Народная мудрость. Куда там, говоришь, нужно руки приложить?..

Но кольцо не помогало.

Сколько Серый ни старался, ни концентрировался, пыхтя и прищуриваясь – ответного импульса от инготского артефакта он не ощущал.

– Тьфу ты, чтоб тебя... – после пятнадцатой попытки со злостью стряхнул он бессильное кольцо с пальца и стал снова привязывать на кожаный шнурок.

– А что это у тебя такое оригинальное? – заинтересованно протянула руку Елена. – Можно посмотреть? Это старинной работы?..

– Это мое, – хмуро буркнул Волк, надевая шнурок себе на шею, как будто это объясняло все. – Ты людей лечить умеешь?

– Вообще-то, я царевна, – презрительно фыркнула Елена, пряча руку за спину.

– Понятно, – кивнул Серый. – Значит, никакой пользы от тебя быть не может.

– Сергий!.. – укоризненно вздохнул Иванушка и закашлялся, – Твой утилитарный подход... предпосылка твоей концепции...

– Чего это он? – испуганным шепотом спросила стеллийка, на всякий случай отодвигаясь от больного подальше.

– Бредить начал, – озабоченно отозвался Волк, забыв на время их распри. – Скорее бы лекаря найти какого-нибудь... Да где же его тут, в пустыне, возьмешь...

– До Шатт-аль-Шейха полтора дня полета осталось, – вмешался примолкший было Масдай. – А быстрого лету – день. Если погода не испортится, ночью там будем. Остановимся в караван-сарае...

– Чево-о?.. В каком еще таком сарае?!.. Че уж сразу не в коровнике-то? – возмутился Волк.

– Это у сулейманов так постоялые дворы называются, – прокашлял со своего ложа царевич.

– А ничего ты не путаешь? – с подозрением переспросил Сергий.

– Я по географии и страноведению в школе одни пятерки получал, – не преминул скромно заметить тот.

– Хотя, лучше было бы, конечно, днем отдыхать, а ночью лететь, – продолжил развивать свою мысль ковер. – Мне-то все равно, а вам, людям, легче было бы...

– Так-то оно так, конечно, – вздохнул Серый, – Да только пораньше надо в город-то попасть. Плохо ведь Иванушке-то нашему!

– Мне не плохо, мне вполне хо... нор.. в смысле, бывает и хуже...

– Молчи, тебя не спрашивают.

Если бы у Масдая была голова, он бы ей решительно покачал.

– Раньше – никак. Если только по дороге бедуины попадутся, у них может быть знахарь какой-нибудь, и если...

– Какие бабуины? – опять не понял Сергий.

– Бедуины, я говорю!.. И если...

– Я буду смотреть вниз, – робко вызвалась добровольцем Елена, чувствовавшая себя каким-то непонятным образом виноватой в нездоровье царевича. – И если увижу каких-нибудь обезьян – сразу крикну. Хотя как они будут лечить царевича Иона, я...

– Бедуины!.. – раздраженно повторил Масдай.

– Я и говорю, обе...

– Кочевники, невежи! Кочевники! Люди такие!..

– А откуда ты-то все это знаешь? – подивился Иван.

– Ну, это же моя родина... – снисходительно хмыкнул ковер. – Я тут все барханы как свои три тысячи кистей когда-то знал. Даже если триста лет пролетаешь по заграницам – дом не забудешь никогда... Помнится, однажды, когда я был еще маленьким ковриком, попали мы с моим хозяином в самый свирепый самум – только саксаул с тамариском, выдранные с корнем, над барханами вились, как тысяча шайтанов ... – углубился он в ностальгические воспоминания, плавно набирая высоту.

– Кто-кто-куда? – переспросил у Иванушки настороженным шепотом, не желая выдавать свое дальнейшее невежество перед Масдаем и, что самое главное, перед Еленой Прекрасной, Волк.

– Самум – это кирпич такой из навоза с соломой, саксаул – старожил, значит; тамариск – это такое мифическое животное, превращающее взглядом в камень, а шайтан – это местный трактир... Полностью называется – "кафе-шайтан"... В нем аборигены кофе пьют... Это такой чай, только противный... – прерывистым хриплым шепотом, но от этого не менее авторитетно пояснил Иванушка – скромный знаток всемирной географии и страноведения.

Серый замолчал, переваривая и переводя на простой лукоморский услышанное, сосредоточенно поджав губы, потом почесал в затылке и пробормотал:

– Ну и чудные у них тут творились дела триста лет назад...

Следующие три дня пролетели для Серого как одно, большое, как глоток рыбьего жира, мгновение. Поиск среди ночи постоялого двора в славной столице сулейманского государства, розыск самого лучшего лекаря для слегшего пластом в беспамятстве Ивана, поход с Еленой Прекрасной по базарам и лавкам (это потом долго снилось ему отдельным кошмаром в самых страшных снах), работа над деталями своего хитрого плана...

Впрочем, начнем по порядку.

По дороге в Сулейманию, после того важного разговора с Еленой, Волк не одну ночь провел, ворочаясь с боку на бок и думая думу одну – как встретиться с калифом Сулеймании Ахметом Гийядином Амн-аль-Хасом. На этом строились все его измышления. На это была направлена вся сила его изворотливого и изобретательного ума.

Прийти во дворец на аудиенцию?

Проникнуть в сад во время прогулки?

Просочиться к нему на улице через охрану?

Пробраться ночью тайно в спальню?

Назваться купцом?

Предсказателем?

Послом?

Певцом?..

Рассказать правду?

Что я, Иван, что ли?..

Окончательный вариант плана, сам не ведая того, подсказал лекарь, которого караван-сарайщик, убежденный золотой монетой и красноречивым поглаживанием рукоятки меча, привел для Ивана той же ночью, когда они прибыли в Шатт-Аль-Шейх.

Лекарь был стар, тощ, заспан и слегка нетрезв, что, частично, возможно, объяснялось его именем – Абдухасан Абурахман аль-Кохоль.

В ответ на подозрительное принюхивание Серого ученый муж поспешно объяснил, что целыми днями, каждую минуту, свободную от приема больных и смешивания снадобий, занимается изобретением лекарства века – средства, которое избавило бы благодарное человечество от всех болезней. И, естественно, как настоящий профессионал, все, что выходит из перегонного куба, должен сначала испробовать на себе.

И, по ехидному мнению отрока Сергия, по меньшей мере, от одного лекарство будущего уже помогало точно.

От краткосрочной памяти.

Потому что достопочтенный Абдухасан Абурахман во время осмотра Иванушки несколько раз засыпал, а будучи разбуженным сердитым тычком в бок, долго не мог вспомнить, где он находится, и чего от него хотят.

И, только закончив составлять крайне вонючую микстуру из компонентов странных и пугающих на вид, даже названия которых Сергию знать не захотелось, и, споив ее до капли так и не пришедшему в сознание, и поэтому не оказавшему достойного сопротивления, Иванушке, Абдухасан Абурахман, кажется, проснулся окончательно.

– Как договаривались, теперь вы должны заплатить караван-сарайщику за комнату, где я буду спать остаток ночи, – напомнил он, убирая баночки, мешочки, пузырьки и коробочки с тщательно выведенной на них тушью надписью "Смертельно для жизни" в сумку и доставая оттуда пергамент и перо. – Сейчас я еще выпишу вам один рецепт... Это средство будет бороться с лихорадкой... – перо быстро заскрипело по пергаменту, энергично брызгая чернилами на всех присутствующих в комнате, включая Масдая. – Сейчас у меня нет с собой всего необходимого, поэтому завтра обратишься к любому знахарю – хозяин подскажет, куда пойти – тот тебе все смешает и приготовит... Но не вздумай идти искать его среди ночи, юноша – твой товарищ проживет до утра, хуже ему уже не будет, а вот ты можешь стать добычей наших грабителей! Или еще того хуже – встретить калифа, да прославится его благородное имя в веках!.. – поспешил предостеречь клиента Абдухасан Абурахман, увидев, что Волк, вскочив на ноги, уже протянул руку за рецептом.

– Калифа? – озадаченно переспросил Серый. – Ночью? На улице? Он что у вас – призрак, или привидение какое?

– Что ты, что ты! – испуганно замахал руками старичок. – Да как ты можешь такое говорить про повелителя Сулеймании, самого блестящего правителя наших дней! Он жив-здоров, да продлятся его благословенные годы до бесконечности!

– А что же тогда?

– Да будет тебе известно, любопытный юноша, что далекий предок нашего достославного калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса – да даруют ему боги крепкого здоровья! – знаменитый калиф – основатель этой династии – Гарун аль-Марун был прославлен далеко за пределами нашей страны и сопредельных держав. О нем слагались легенды и предания...

– И чем же он был так знаменит?

– Наберись же терпения, о беспокойный отрок! – протестующе вскинул ладони уже приготовившийся переквалифицироваться в сказители лекарь. – Я как раз собирался поведать тебе эту старинную историю, которая тянется от древних времен до наших дней, пока ты не прервал меня в самом начале, между прочим!

– Ах, тянется... – пробормотал Серый, начинавший жалеть, что вообще завел разговор на эту тему.

Любителем историй у них был Иванушка.

Он сам был любителем поспать.

Нет, если история, конечно, того заслуживала, то есть, была очень занимательная и не очень длинная, то послушать, безусловно, можно было бы... Но СТАРИННУЮ историю... Которая, к тому же, еще и ТЯНЕТСЯ... После недели изнурительного пути, ссор и переживаний... А, может, лучше потом как-нибудь?..

– Да. Кхм. Ну, так вот, – снова сосредоточился Абурахман. – Было это лет двести пятьдесят семь назад. Калиф Гарун аль-Марун был правителем богатым, добрым и справедливым, да пребудет его душа в самом прекрасном райском саду. Больше всего на свете он пекся о благосостоянии своего народа, всегда интересовался, как живется простому труженику Шатт-аль-Шейха – лекарю, гадальщику, меднику, каменщику, водоносу... Он всегда говорил, что его государство не может быть богаче и счастливее, чем самый его ничтожный подданный – вот какой великой души человек был этот Гарун аль-Марун. Какая еще страна может похвастать, что у нее есть такой правитель!.. Но, как у всякого калифа, у него был визирь, были министры, советники, евнухи, звездочеты, судьи, мудрецы и разные прочие придворные, которые, как всегда это бывает, лучше самого калифа знали, что ему следует делать, как себя вести и что кому говорить. И на все его вопросы, как живется его народу, они, естественно, отвечали, что все довольны, и все хорошо... Но великий аль-Марун был человеком не только большого сердца, но и не меньшего ума. Рассказывают, он подозревал, что, может так статься, что иногда визирь и министры говорят ему не всю правду. И однажды он решил, что должен сам помогать своим самым нуждающимся горожанам, в первую очередь тем, которые сами не могли или не смели попросить за себя, но только тем, кто действительно был достоин помощи. И тогда он, когда наступала ночь, стал выходить в город, оставляя позади безопасные и привычные стены дворца, и бродить по улицам в одежде нищего – в засаленной тюбетейке, дырявых сапогах и залатанном плаще, заходя в кофейни и чайханы. Там он...

– Он же был калифом! – сонно удивился Серый. – Откуда у него драная тюбетейка – что бы это ни было, старый плащ и развалившиеся сапоги?

– Вот-вот, правильно! Как ты абсолютно верно изволил заметить, о наблюдательный отрок, он был калифом, и поэтому приказал своим портным и сапожникам сшить себе самый лучший костюм нищего.

– А разве нищие шьют себе костюмы?

– Конечно, нет! Но ты же сам все правильно сказал – откуда у него было взяться изношенному тряпью – он же был калифом!

– М-да... Похоже, в этой стране быть правителем нелегко... – зевнул Волк во всю пасть.

– Да. И когда его лучшие придворные портные шили аль-Маруну его заказ, они пришили к внутренней стороне плаща целые россыпи бриллиантов, рубинов и изумрудов.

– Зачем?

– Они никак не могли взять в толк, как может калиф показаться на людях в простом плаще! А когда он запретил им строго-настрого, под страхом медленной смерти на колу, пришивать даже малую бисеринку снаружи, они все равно поступили по-своему и изукрасили плащ изнутри.

– И он посадил их на кол? – заинтересованно очнулся от полусна Волк.

– Нет. Калиф остался доволен. Находя нуждающегося в его помощи человека, он просто отрывал от подкладки драгоценный камень и отдавал его бедняку!

– Очень мило... – снова зевнул Волк и приготовился дремать дальше.

– А при дворе залатанные сверху плащи с драгоценными подкладками, равно как и эффект благородной засаленности для головных уборов и ажурная аппликация на сапогах, изображающая умеренную дырявость, надолго вошли в моду, – воодушевленно продолжил лекарь. – А имя его, не в последнюю очередь благодаря этой истории, сохранилось в веках как имя монарха, заботившегося о благе простых смертных, будто о своем собственном. О нем складывали легенды и сочиняли сказки...

– Хм... Все это, конечно, очень любопытно, но что-то я так и не понял – при чем тут ваш сейчашний калиф? Ведь это не он, а его предок был любитель походить ночью в народ? – не открывая глаз, поинтересовался Серый.

– Загони верблюдов своих вопросов в караван-сарай ожидания, о нетерпеливый отрок, – снова по-отечески пожурил Серого Абдухасан Абурахман. – Ибо теперь мое повествование дошло и до наших дней, до калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, да умножатся его года до бесконечности! С младых ногтей он старался узнать, что значит быть хорошим правителем для своего народа. Он беседовал об этом со многими мудрецами и прочел несметное множество книг на эту тему! Некоторые говорят, что целых шесть!.. И вот, однажды он, как и приличествует достойному отпрыску древнего рода, изучал в библиотеке многовековую историю своей семьи...

"Зевал и ловил мух, пока какой-нибудь высушенный, как пергамент, на которых эта история записана, писец скучным голосом зачитывал ему эти байки вслух. Или просто не мог уснуть после обеда, и приказал почитать ему что-нибудь такое-этакое... Для пищеварения", – мысленно расшифровал для себя снова начинавший потихоньку засыпать Волк.

А старичок вдохновенно продолжал:

– ...Он понял, что это была не сказка! И тогда замечательнейшая идея пришла его величеству в его наипросвещеннейшую голову. "Надо начинать возрождать былое величие семьи с древних традиций", – решил он, и приказал своим портным сшить точно такой же наряд, какой, по преданию, носил сам Гарун аль-Марун, когда тайно выходил в город, чтобы, как и его великий предок, выходить по ночам за стены дворца и узнать, как живет его народ. Через неделю все было пошито придворными портными и сапожниками в лучшем виде – говорят, на тюбетейку не позарился бы даже самый отчаянный старьевщик, а сапоги не взял бы в руки и настоящий нищий, не говоря уже о самой важной детали – плаще...

Серый, небрежно прикрываясь рукой, зевнул во весь рот и подумал: "Я бы на месте портных просто взял то, что выбросили бы старьевщик с нищим, и дурью не маялся... И вообще, что-то дедок разговорился под утро-то... Может, и спать бы уже пора как-нибудь?.. Ленка, поди, уже часа три как дрыхнет...И Иванко, вон, притих... Намучался..."

– ... а на отделку подкладки пошли самые отборные самоцветы!.. Все было сделано точно, как рассказывалось в летописи. Все предвещало успех. И вот, однажды ночью, несмотря на уговоры озабоченных визиря и советников, калиф отважно вышел на улицы Шатт-аль-Шейха.

Абдухасан Абурахман сделал театральную паузу и отхлебнул из одного из своих пузырьков.

– И что? – то ли охнул, то ли зевнул отрок Сергий.

– И его той же ночью ограбили и едва оставили в живых, – с удовлетворением проглотив мутную жидкость с сивушным запахом, покачал головой тот. – Мудрый великий визирь сейчас же провозгласил это ни чем иным, как государственной изменой! Вся городская стража, все осведомители были подняты на ноги!.. У-у!.. Были тут дела!.. Немало крови утекло и голов укатилось в тот месяц, но нападавших так и не нашли.

– Но калиф не сдался, – предположил заинтригованный Волк.

– Нет! О, нет! Едва оправившись от того злоключения, он заявил, что такая мелочь не испугала бы великого Гаруна аль-Маруна на праведном пути ко всеобщему благоденствию, приказал пошить второй костюм дервиша, и снова стал выходить по ночам на улицы!

– Мало побили, – резюмировал Серый с видом человека, твердо знающего, для чего существуют ночи.

Абдухасан Абурахман зыркнул на него из-под кустистых седых бровей, но ничего не сказав, осуждающе вздохнул и продолжил:

– Но урок пошел впрок. И теперь наш добрый калиф тайно выходит в город не один – за ним в отдалении – метрах в трех – следует отряд бдительных стражников. И по строжайшему приказу великого визиря Фаттаха аль-Манаха они хватают всех и каждого, и не только тех, к кому подойдет его величество, но и того, кто всего лишь поимеет неосторожность повнимательнее взглянуть на него!

– И что они с ними делают?

Лекарь приложил палец к губам, испуганно оглянулся по темным углам комнаты и сказал:

– Тс-с-с!.. Никто этого не знает... Они просто исчезают и больше не появляются. Великий визирь говорит, что они все – государственные преступники, замышляющие новое покушение на драгоценную жизнь нашего беззаветно-самоотверженного монарха!.. Значит, наверное, так оно и есть... Не нам, простым смертным, обсуждать правильность решений самого великого визиря.

В немытой взлохмаченной голове Волка, в мозгу, засыпающем от усталости и не спадающей даже ночью жары, зашевелилась-заворочалась, раздирая толстые покровы сна и стараясь привлечь внимание, какая-то идея.

Серый сосредоточенно нахмурился, поджал губы и помял левой рукой подбородок. Потом приподнял брови и, склонив голову набок, медленно потер шею – признак того, что глас вопиющего был услышан, принят к рассмотрению и одобрен.

– И что, часто он выходит благодетельствовать в народ, этот ваш заботливый правитель? – задумчиво поинтересовался он.

– Практически каждую ночь, – шепотом отозвался Абдухасан Абурахман, на всякий случай попытавшись заглянуть под дверь.. – Поэтому я и попросил комнату в караван-сарае на эти несколько оставшихся ночных часов. Я-то знаю, что я не государственный изменник, но великому визирю, да будет его мудрость всегда глубока и неисчерпаема, как прохладный колодец в зеленом оазисе, это доказать невозможно!.. Особенно, без головы...


* * *

Предотвратив по недоразумению четыре ограбления, две кражи и одно самоубийство, Серый уже начинал серьезно сомневаться в гениальности своей идеи (Еленины ядовитые замечания облегчения тоже не приносили), как в переулке напротив он заметил подозрительно-неестественную сцену.

Точь-в-точь такой он себе ее и представлял.

Упитанный нищий, в бесформенной тюбетейке и рваном плаще "от кутюр", загадочно улыбаясь, пытался ласково взять за руку долговязого водоноса.

На перекошенном лице бедолаги с застывшей гримасой почтительного ужаса было написано желание вырваться и убежать, но что-то удерживало его.

Может, предательски отказавший опорно-двигательный аппарат.

Может, стальная хватка дервиша, не полагающегося на случай.

А, может, пики, сабли и арбалеты, направленные на него невозмутимыми людьми в штатском с ясно просматривающимися кирасами под бурнусами, окружившими их с показным безразличием кошки, дежурящей у мышиной норки.

– Это он! – восторженно прошипел Серый на ухо напрягшейся вдруг стеллийке. – Чтоб я сдох, он!.. Не уйдешь теперь, паразит!.. Вперед, пока он не улизнул!

– Но я представляла его себе более... стройным, что ли?.. – осторожно проговорила Елена.

– Посадишь его на диету!

– И повыше?..

– Купишь сапоги на платформе! – яростно прошипел Волк и потащил заробевшую вдруг Елену за угол.

Проскользнуть в непроницаемой тени дувалов, не обратив на себя внимания калифа, стражи и их добычи, не представило никакого труда.

Отойдя метров на сорок от перекрестка, где Ахмет Гийядин вдумчиво расспрашивал о жизни перепуганного вусмерть водоноса, они остановились, глубоко вдохнули, переглянулись, и тщательно срежиссированная отроком Сергием пьеса началась.

– Стойте, несчастные! – отвратительно скрипуче-визгливым голосом заорал Волк, звучно ударяя мечом о меч. – Жизнь или кошелек!

Елена затопала, изображая быстро удаляющиеся шаги убегающего человека, и испуганно закричала:

– Остановись!.. Вернись!.. Куда ты?!..

– Ха-ха!.. Он бросил тебя!.. – злорадно завыл Серый и ударил несколько раз кулаком в ладонь.

– Не бейте меня! Пощадите!..

– Замолчи, дура!..

– Помогите!!!..

– Отдавай деньги и драгоценности! Быстро!!!

– Спасите!!!.. Убивают!!!..

Из-за угла раздался лязг железа, топот десятка ног и отчаянный крик:

– Сдавайтесь, мерзавцы!!!.. Держись, госпожа, мы ид... бежим!!!..

Волк, приняв низкий старт, дождался, пока отряд телохранителей калифа, возглавляемый своим подопечным, не покажется в поле зрения, бросил на землю купленный накануне специально для этого меч и, припустил со всех ног – только черный плащ развевался за плечами.

– Стой, подлец!.. Не уйдешь!.. – несмотря на свое не слишком атлетическое телосложение и отсутствие оружия, Ахмет Гийядин Амн-аль-Хасс намного опередил свою тяжеловесную бронированную свиту и первым домчался до Елены.

Увлекшись погоней и распаленный благородным гневом, он пробежал бы и дальше, если бы ее ловкая подножка не уложила его рядом с ней в теплую пыль.

– О, спаситель мой, не оставляй меня – мне так страшно, так страшно! – очень натурально всхлипнула Елена, ухватив его за край знаменитого плаща. Калиф вскочил на ноги и торопливо помог подняться ей, и тут она, медленно приложила ладонь ко лбу и, простонав "Ах, мне дурно..." стала падать в обморок.

Но, памятуя совет Серого, не слишком быстро, чтобы Амн-аль-Хасс успел среагировать так, как надо.

И калиф не осрамился.

Неровный свет факелов подоспевшей стражи упал на лицо спасенной им девушки, беспомощно обмякшей в его задрожавших в одно мгновение руках... Ресницы ее затрепетали... Губы приоткрылись... Румянец залил бледные щеки...

Плащ распахнулся и соскользнул с ее плеч, и в атаку вступила тяжелая артиллерия легких полупрозрачных одеяний... А местами – их отсутствия...

Через незаметную щелочку прикрытых глаз, из-под пушистых ресниц, лукавая стеллийка внимательно наблюдала за лицом халифа и так хорошо знакомой ей экзотермической реакцией, на нем происходящей и, когда, по ее мнению, "клиент до кондиции дошел", она не торопясь "пришла в себя" и стыдливо отпрянула:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52