– Я мог бы занять его место у Санчеса под лестницей. Или у Ерминка на чердаке. Или у мастера Вараса в винном погребе. И закрыться там.

Стражник покачал головой.

– Ты не представляешь, что делается в городе. Нет ни одной канавы, собачьей будки или бочки, куда бы не сунули свой нос гвардейцы в поисках тебя.

– Ну и как?

– Пока не нашли.

– За мою голову уже назначена награда?

– И за голову тоже.

– Гхм. М-да.

– Так что, если бы не идея Гарри, ты еще неделю назад переселился бы к Ивану-царевичу в подземелья дворца. В лучшем случае.

При упоминании об Иванушке Волк приуныл.

– Как он там? Ты его видел?

Мур покачал головой.

– Во дворец сейчас никого не допускают, тем более – нас, городскую стражу. Но мне удалось узнать, что он сидит в одиночной камере, что в соседней камере содержат лотранского принца, и что они между собой часто общаются.

– Как? Ходят в гости? – удивился Сергий.

Мур невесело хохотнул.

– Отнюдь. Ты, наверное, не знаешь, но через все камеры пробегает по маленькому желобу ручеек...

– Надеюсь, что и не узнаю, – хмуро заметил Волк.

– ...и, наклонившись достаточно низко над ним у стены соседней камеры, можно переговариваться с соседом. Или передать ему свой кусок хлеба перед казнью, чтоб не достался крысам. Или получить от него.

– Бр-р-р. Терпеть не могу крыс, – передернуло Серого. – Но хоть что-то у него там есть, кроме них? Стол, например, стул, кровать, свечка, наконец?

– Нет, – покачал гоолвой Мур. – Только гнилая солома на полу. И окошко с ладонь величиной под потолком. Но света от него немного – окна казематов выходят на двор, где тренируется в фехтовании стража, и они почти вровень с землей.

– Черти его задери, этого Шарлеманя. Надо что-то придумать!

– Попасть туда невозможно, – на корню пресек поползновения в эту сторону майор. – И тем более, вывести оттуда кого бы то ни было. Я уже об этом думал. Во дворце сейчас гвардейцев в десять раз больше, чем у меня ребят, и еще личная охрана герцога.

– Черт, черт, черт, черт!!! – Волк долбанул кулаком по столу. Пудра, помада и духи испуганно подпрыгнули.

"Если бы на моем месте был Иван, он бы обязательно попал по помаде," – подумалось вдруг ему, и стало так горько, так тоскливо...

– ...Нет, солому мы поджечь не сможем. Во-первых, потому что у нас нет огня, а во-вторых, потому что она сырая.

– М-да. Действительно. А план был хорош.

– Который? Когда мы хотели притвориться мертвыми, чтобы стражники вошли сюда, а потом вскочить и перебить их, или когда осколками кувшина мы планировали сделать подкоп?

– Нет, их мы отбросили еще в прошлый раз. А это тот план, когда ты предложил запрудить ручей, чтобы началось наводнение, и когда тюремщики спустятся сюда и откроют окошечко, их сбило бы с ног потоком воды, а я как раз вспомнил, как Роланд-завоеватель, когда оказался в казематах Черного Генриха, из подстилки сделал веревочную лестницу...

Военный совет собрался в полночь, на новой квартире мастера Гугенберга. Санчес и Гарри принесли с собой лютню и тамбурин, суровый майор – мандолину, папа Карло и Мальвина Серый – большой оплетенный кувшин тарабарского красного, мастер Варас – пакет с фруктами, а Ерминок – корзину пирожков с капустой – мясо во внезапно осажденном городе уже становилось роскошью.

Вино разлили по стабильно немытым стаканам Джека Гугенберга, музыканты ударили по струнам, Серый – по пирожкам, и совещание началось.

Но началось оно как-то само собой не с изложения планов спасения, или хотя бы установления связи с узником королевских казематов, а с жалоб старого трактирщика на трудные времена, постоянные войны, осады и просто неподъемные налоги.

– Разве так было при прежнем Шарлемане, да упокоит его Памфамир-Памфалон с миром в своем лоне! – ностальгически вздохнул он и опрокинул в себя стакан каберне. – Нет, конечно, так, кто же спорит, да все равно не так.

– Что-то все равно было по другому, – поддержал его Мур.

– Если он каждый выходной объявлял соседям войну, скажем, или приказывал отрубить кому-нибудь что-нибудь, или вводил налоги на количество шагов по земле, превышающее в месяц сто двадцать пять – это, конечно, ничем не лучше, но все-таки была большая разница, – подтвердил Гарри.

– Какая разница? – не понял папа Карло.

– Большая разница, – пояснил Санчес.

– Да, – продолжил мастер Варас. – Он это делал с душой. Сразу было видно, что он любил свой народ, и казнил и миловал не потому, что он должен был это делать, а исключительно по велению сердца.

– Но почему же он не воспитал своего сына в таком же духе, сеньор Варас? – полюбопытствовал старик.

– Нынешний Шарлемань – не сын ему, а двоюродный брат.

– Он никогда и не должен был править, он не был рожден для этого.

– Но как же тогда случилось, что он оказался на троне, сеньор Мур? Извините, наша труппа первый раз в вашей стране, и мы не знаем ее благородной истории...

– Я эту историю слышал, – вмешался Волк. – Ничего благородного в ней нет. Кроме происхождения ее участников. Если хотите – я ее расскажу.

По окончании повествования Серого, густо приправленного его собственными комментариями и рассуждениями, директор театра закивал головой.

– О, это очень печальная история, и она напомнила мне одну пьесу – она называлась "Сердце змеи", и была написана по событиям, произошедшим в Ардоре двести лет назад – мы уже давно не играли ее, к сожалению...

– "Сердце змеи"? – встрепенулся Гугенберг. – Альфонсо Кабучо? Я читал ее. Теперь, когда вы упомянули об этом, я вижу, что эти истории действительно в чем-то похожи. Но только там в конце выясняется, что наследник остался в живых, и все эти двадцать лет его воспитывала семья герцога Какего, главного врага его семьи, и он потом убивает свою мать и сестру...

– Нет, нет, нет. Боюсь, что вы ошибаетесь, сеньор Джейкоб, – погрозил ему костлявым пальцем Карло. – Я понял, что вы имеете ввиду – это не "Сердце змеи", а "Крест и стрела" – тоже пера непревзойденного кавалера Кабучо. В "Сердце змеи" инфанта узнает его старая нянюшка по медальону, и тогда весь народ поднимается в восстании и возводит настоящего принца на престол. А какой там монолог Сесилии! – тарабарец вскочил, поставил одну ногу на табурет и, схватив нож со стола и размахивая им над головой, как мечом, продекламировал: "Изменник низкий! Проклят будешь ты! Проклятие падет на кровь детей твоих, и предки в царстве снов забудут покоенье..." – сеньора Гарджуло понесло.

– Он что, серьезно? – толкнул тихонько в бок стражника Сергий.

– Что – серьезно?

– Ну, про все это. Про потерянных наследников престола там, про нянек, медальоны, восстания... Или это типа "Лукоморских витязей"?

– Чего?

– "Приключений лукоморских витязей" – любимой книжки нашего Иванушки. Со сказками.

– Да нет, – подумав, ответил Мур. – Если припомнить, поскольку уж зашла речь, то в истории любого государства кронпринц, или, на худой конец, пропавшая принцесса, объявляющиеся из ниоткуда и узнаваемые по родимому пятну, медальону, привычке закладывать руку за борт камзола или декольте платья – самое обычное дело. Скорее, если исчезнувший без следа при таинственных и опасных обстоятельствах царственный младенец НЕ объявляется по достижении им совершеннолетия – именно это считается странным. А почему ты спрашиваешь? Если ты имеешь в виду ту битву, когда погибли наш король и юный Шарлемань – то это явно не тот случай.

– Но ведь тела их так и не нашли.

– После пожаров это бывает – иногда труп может сгореть так, что от него остается только кучка золы.

– Или не сгореть. Потому что не труп, – загадочно изрек Сергий.

– Что ты хочешь сказать? – тут заинтересовался и первопечатник.

– И как это может помочь батюшке Ивану-царевичу?

– Не предлагаешь ли ты объявить его чудом выжившим кронпринцем? – снисходительно хмыкнул Гарри. – Это же полная чушь!

– Сам дурак, – любезно улыбнулся ему Волк, а остальным торжественно провозгласил:

– Есть тут у меня одна идейка...

– Итак, любезнейший полковник Ольсен, вы говорите, что до сих пор не нашли этого мерзкого ярославского князя? – прервав доклад начальника королевских гвардейцев, принц Сержио, покручивая черный ус, поднялся с трона.

Король-отец чувствовал себя немножко нездоровым сегодня вечером после целого дня, проведенного в душных задымленных подвалах, а от воплей пытаемых у него, ко всему прочему, еще и разболелась голова, и поэтому принять ежедневный доклад высших офицеров королевства он поручил своему сыну и наследнику. Пусть мальчик приучается, почувствует себя взрослым, не все ему по кабакам шляться и с прохожими задираться.

И мальчик, почувствовав себя взрослым, не только приучался, но и приучал других. Например, все давно уже запомнили, что если юный принц говорит кому-то "любезнейший", то он имеет ввиду далеко не "милый сердцу". Хуже могло быть только "милейший", потому что, как правило, очень скоро про "милейшего" говорили или хорошо, или ничего.

– Ваше высочество, мы ненадолго прекратили поиски этого преступника, так как людей у нас осталось немного, а в городе зреет недовольство правителем после вчерашнего обстрела южной части Мюхенвальда из катапульт, и мы считаем своим долгом...

– Мне плевать, что вы считаете своим долгом. Вы должны делать то, что я считаю вашим долгом, вы поняли меня?

– Так точно...

– И где ваши люди, позвольте узнать, полковник?

– Его величество по просьбе герцога Айса передал половину моих гв...

– Моих, полковник, моих.

– Да, конечно, ваших гвардейцев ему для укрепления обороноспособности гарнизона, и поэтому...

– Поэтому вы взяли на себя смелость ослушаться моих приказаний, и полное безделье было вашей реакцией на них...

– Никак нет, ваше высочество! – глаза полковника Ольсена встретились с глазам принца, и в них офицер прочел: "милейший". – Мы старались! Мы узнали адрес того красильщика, у которого лукоморцы проживали все это время, и завтра я самолично хотел пойти и арестовать его, чтобы ваше высочество могли собственноручно... собственнолично допросить его!..

– Так чего же ты молчал, болван?! – кронпринц вскочил с места и выхватил меч. – Едем к нему! Немедленно! Остальные все свободны!

– Коня!

– Коня!

– Коня кронпринцу!

– Первый караул – по коням!

– Факелы!

– Факелы!

– Ворота открывай!

– Открыть ворота его высочеству!

– Факелы зажигай!

– Пошел!!!

– Смотри, Гарри, там впереди что-то горит!

– Горит вос-сход во тьме кр-ромешной... Ик.

Вдали от главных улиц фонари не горели, и в ночи черного человека в черной туника, черной рубашке и черных лосинах видно не было, и только по голосу и сивушному амбре Санчес узнавал, что менестрель еще пока рядом.

– Какой восход, ты чего, времени сейчас от силы часа три.

– Ранний восход. Или п-поздний закат.

– Нет, Гарри, я серьезно тебе говорю! Там пожар, и это недалеко от нашей "Радуги", по-моему буквально через дом от нас! Похоже, что это гончарная мастерская кума Тойе. Или ателье матушки Лесли?

– Утром я напишу об этом песню. Ик. Может быть.

– Прибавим шагу. Может, им там нужна помощь.

– Сплясать вокруг к-костра? Фи, Санчес, это же й-язычество.

– Гарри!

– Я имел вв-вв-ввиду – посмотри, какой столб огня – там уже н-ничем н-не...

– Гарри!!!

– Ну ч-чт...

– Это "Радуга"!!!..

– Да нет...

– Да!!!

Ослепленный светом ревущего пламени, Санчес почти налетел на что-то большое, твердое и железное.

Рыцарь!

В свете пожарища колыхнулась отблескивающая металлом масса в черно-красно-желтых плащах.

Королевские гвардейцы...

Огромная рука в перчатке схватила его за плечо и развернула лицом к огню.

– А это кто еще такой?

Повинуясь скорее инстинкту, чем какой-то осознанной мысли, маленький красильщик рванулся, вывернулся из куртки и побежал.

– Это он!!!

– Вон он!!!

– Держи его!!!

– Кто упустит – разрежу на куски!!!

– По коням!!!

– Хватай!!!

С ревом, гиканьем и грохотом отряд понесся в погоню за ставшим в одну минуту бездомным и безработным Санчесом. Вот и сбылась его мечта.

Залаяли собаки. Захлопали ставни. Загудел набат на башне храма – то ли поднимая добровольцев на тушение пожара, то ли возвещая о штурме города, смене династий и конце света вместе взятых.

– Горим!

– Лотранцы!

– Шантоньцы!!!

– Спасайся!!!

– Бей!!!

– С дороги!

– Наводнение!!!

– Грабят!

– Вон он!!!

– Помогите!..

– Воды!!! Воды!!!

Санчес привалился к какой-то стене, не смог устоять на ногах и сполз по ней на землю.

За что-то зацепилась и звучно разорвалась туника на спине.

За сучок?..

Деревянная стена... Это Собачник. Склады и хранилища. Господи Боже наш, Памфамир-Памфалон непорочный... Это куда же меня занесло...

Казалось, что легкие он потерял где-то по дороге. Воздух попадал в трахею и, не находя дальнейшего пути, с раздраженным свистом вырывался обратно. Убивать будут – с места не сойду... Сам сейчас сдохну... Все...

А где же ОНИ? Неужели оторва...

– Кто-то юркнул куда-то туда!

– Кто?

– Кто-то!

– Он где-то здесь!

........................!

– Где – здесь?

– Где-то!

– Идиот! Я ничего не вижу!

– Так ведь ночь, ваше высочество!

– Кретин!

– Я видел – он свернул куда-то сюда!

– Куда – сюда?! И тот, кто ответит "куда-то" – покойник!

– Надо посветить...

– Все равно не видно...

– Еще факел...

Красильщик попытался вжаться в стену, пополз вдоль нее, мысленно благословляя все святое на свете, за то, что в городе поднялся такой бедлам, что его рваного дыхания и хрипов не слышно уже в пяти метрах.

– Ну, что?

– Ничего не видно, ваше высочество...

– А-а, болваны!..

Послышалась короткая возня – похоже, факел поменял владельца, резкий выдох – и ночное небо прочертила огненная дуга, закончившаяся на крыше ближайшего здания.

– Сейчас разглядим! Готовьтесь!

Санчес просочился сквозь дыру в заборе, через которую в мирное время не всякая кошка пролезла бы, и где вприпрыжку, где на четвереньках, раздирая о камни штаны и ладони, галопом бросился прочь.

Сухой просмоленный тес на крыше занялся в одно мгновение, как спичка. Новое зарево подпрыгнуло, озарило окрестности, метнулось направо, налево, вперед...

– Проклятье!

– Уходим!

– Всех сгною!

– Склады!

– Склады!!!

– Склады горят!!!

– СКЛАДЫ ГОРЯТ!!!!!

– Больше одной в руки не давать!

– Проходите, не задерживайтесь!

– Куды прешь!

– Я с утра тут за этим мальцом занимала!

– Не помню я тебя!

– Вас тут не стояло, гражданочка!

– Не надо ля-ля! Я свои права знаю!

– Ты свои права мужу на кухне качай!

– Убери руки! Руки убери, кому говорят!..

– Не трогай меня, мужланка!!!

Конечно, всякий мало-мальски цивилизованный человек уже понял, что эти звуки издает не кто иной, как многорукое, многоногое, многоголовое и, самое главное, многоротое существо, которое заводится в любом населенным пункте после того, как известие о том, что продовольственные склады намедни сгорели дотла, становится общественным достоянием – очередь за хлебом.

– Кто же поджег склады, не знаете? – тихий интеллигентный голос.

– Нет, не знаю. Но говорят...

– Тс-с-с!

– Говорят, что кронпринц Сержио имеет к этому отношение...

– Куда смотрит его величество!.. Он бы такого никогда себе не позволил!.. Наверное.

– Молод ты еще, сынок. Не помнишь его, пока он еще просто братом короля был... А я во как помню! – присоединился тщедушный дедок с всклокоченными седыми волосенками на затылке. – Еще вот таким я его помню.

– И что?

– А-а, – махнул сухонькой ручной старичок. – Яблоня от яблока недалеко падает.

– Тс-с-с!

– Шарлемань Шестнадцатый, упокой его душу Памфамир-Памфалон, небось своему сынку такую бы взбучку задал!..

– Целых полчаса, наверно, выговаривал бы!

– Упокой его душу Памфамир-Памфалон...

– Чью?

– Сыночка маленького его, инфанта Шарлеманя, дитятко безвинное...

– Царствие ему небесное...

– Будет пухом земля...

– А я вот слышал...

– Тс-с-с!

– А я вот слышал, что не погиб его высочество тогда.

– Да не могет такого быть!

– А если может?

– А если правда?

– Тела-то тогда не нашли, сынки, помню я...

– А могилка чья в склепе?

– Пустая. Старого короля меч, вроде, говорят, нашли, а от наследника – ничего...

– Страх-то какой, боженька...

– Нынешний король, рассказывают, приказал буквально просеять весь пепел сгоревшей деревни, каждый камушек перевернул.

– Вон он как своего брата с племянником жалел! А вы говорите!..

– Ага, жалел.

– Пожалел волк кобылу...

– Тс-с-с!

– Заживо сгорели ведь, говорят...

– Ох, не приведи Господь!

– А кто говорит-то? Наш король и говорит!

– М-да...

– А что ж ему еще-то говорить-то? Что жив где-то маленький принц?

– Ага, жди, скажет...

– Тс-с-с!

– А чего ж он маленький-то? Сейчас-то ему, наверное, годков восемнадцать исполнилось бы...

– А то ведь поди и исполнилось...

– Кабы жив-то он был, не страдали бы мы так, поди, от семени крапивного...

– Тс-с-с!

– Тс-с-с!!

– Тс-с-с!!!

– А, может, и найдется еще. Памфамир-Памфалон поможет.

– Помоги ему всемогущий Памфамир-Памфалон!

– А, может, и взаправду...

– Да-а, всякое ведь бывает...

– Не задерживайтесь!

– Один каравай в руки!

– Проходи, проходи, красавчик, не тормози народ!

Заворачивая хлеб в платок, Иоганн Гугенберг быстро оглянулся и зашагал прочь. Надо было занести по дороге хлеб деду и встать в другую очередь.

Через пару кварталов, проходя мимо хвоста своей старой очереди, он украдкой кивнул заспанному Ерминку. Тот, не прерывая разговора, подмигнул ему в ответ.

План подпольного комитета по освобождению Ивана-царевича начинал действовать.

Вечером комитетчики собрались на втором этаже одного из трактиров мастера Вараса. На этот раз собирались тайно, говорили тихо, пили мало – Серый объявил сухой закон до окончания операции. Возражений не было. Гарри не в счет.

– Все идет как по писанному, – докладывал сеньор Гарджуло. – В общей сложности наша труппа побывала сегодня в сорока очередях. И только в одной Кастелло за его слова чуть не побили. Порвали костюм.

– Сторонники Шарлеманя-Томаса?

– Что он такого сказал?

– Он сказал, что при Шарлемане Шестнадцатом было ничуть не лучше, а даже хуже, и что он любит теперешнего короля, и особенно благородного кронпринца Сержио.

– Ха!

– Гут. Чем хуже, тем лучше, – приговорил Волк, уписывая любимые бананы в шоколаде.

– В моей очереди он бы камзолом не отделался, – самодовольно заявил Ерминок.

– Да, ночной поджог, кажется, вывел народ из себя.

– И теперь от нас будет зависеть, куда мы его приведем, – если бы у князя Ярославского был жилет, он, наверное, заложил бы за проймы большие пальцы и добавил: "Социалистическая революция неизбежна, батенька". И сам удивился бы. Но, ко всеобщему облегчению, жилеты на тот период только вышли из моды, и Вондерланд – несостоявшаяся колыбель – мог спать спокойно, хоть опасный момент и историческая месть были так близки...

– Я постоял в семи очередях, – начал свой доклад мастер Варас, – и...

На лестнице раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, ударившись о загрустившего Гарри, что оптимизма ему не добавило, и в комнату влетел первопечатник.

– Друзья, – едва перевел он дыхание, – Я хочу сообщить вам принепре... пренипре... при-непри... плохую новость. Помните, мы говорили тогда, что у потерянных кронпринцев всегда есть талисман, по которым их опознают старые няньки?

– Не талисманы, а привычки.

– Не привычки, а родинки.

– Не няньки, а пастухи.

– Какие пастухи? Какие родинки? Я говорю про пропавшего кронпринца Шарлеманя!

– И садовники тоже.

– Какие садовники?!

– Ну, и?

– Ну, так вот. Сегодня, когда я относил своему деду девятый каравай, я слегка задержался у него, присел передохнуть, так сказать, и мы с ним немножко поговорили.

– Ну, и?

– Мой дед служит архивариусом в королевской библиотеке. Поэтому он знает. Он сам это видел. Своими глазами. А кроме него про это знают только члены королевской семьи. Так что, я не знаю, что мы будем делать, – отчаянно взмахнув руками, закончил свои отчет Гугенберг.

– Что знает?

– Что видел?

– Что делать?

– Про талисман. То есть, медальон. Он был. Этот медальон был сделан в незапамятные времена, когда еще первый Шарлемань взошел на престол.

– Во время Второго Пришествия?!

– Да. И с тех пор передавался от короля к кронпринцу в день его рождения. Как символ какой-то, или тайный знак, или что-то вроде этого – дедушка не помнит, а может, и не написано это было.

– Сколько ему лет-то, твоему деду?

– С головой у него все в порядке, если ты это имел ввиду, арап, – обиделся юноша.

– Презренный бледнолицый, – пробормотал мини-сингер, но от дальнейших комментариев при виде красноречивого кулака Сергия воздержался.

– В феврале ему исполнилось восемьдесят восемь, и с тех пор этого манускрипта никто не видел.

– Так ты ж, вроде, только что говорил, что сегодня отнес ему девять буханок? – озадачился Волк.

– Этого пергамента с изображением медальона, я имел ввиду. Дед говорит, что тот эскиз набросал сам Шарлемань Первый. И что сам медальон могут узнать кроме членов королевской семьи только высшие служители церкви – первосвященник, второсвященник, третьесвященник там... И никто из простых смертных его никогда не видел. И что на том месте, куда он был положен, его там нет. А еще там было написано, говорит дед, что его ни с чем не перепутаешь, и что второго такого не существует...

– Чего не существует? Маму... Наму... Муна... Пергамента?

– Медальона...

Повисла растерянная тишина.

– А, может, принцесса Валькирия нам могла бы помочь? – наконец проговорил Серый. – Она же, какой ни какой, а член королевской семьи, и должна была быть посвящена в тайну этого медальона? Может, с ней можно как-нибудь поговорить?

– Нельзя, – покачал головой Мур. – Она заточена в самую высокую и неприступную башню королевства – Черную Вдову – как когда-то, по преданию, колдунья Миазма заточила благородную Рапунцель. Только у Валькирии нет таких длинных кос.

– А при чем тут косы? – не понял Серый.

– Легенда гласит, что она опускала из окна свои косы, по которым принц Альберт забирался к ней в темницу. Так он и помог ей бежать.

– А просто залезть с коня он не мог?

– Сергий, это была ВЫСОКАЯ башня, – уточнил Санчес.

– Метров пять? – снова переспросил Волк.

– Выше.

– Шесть?

– Не смешно, – обиделся за национальный фольклор Гарри.

– Я серьезно. Я понять пытаюсь.

– Я думаю, метров пятьдесят, – высказал свое предположение мастер Варас.

– А что тебе тут не ясно? – поинтересовался Мур.

– Мне не ясно, зачем он ее освобождал, – пожал плечами Волк.

– Как – зачем? – настал черед вондерладцев удивляться. – Она была знатного происхождения, молода и красива, ее злодейски похитила и заточила в башню злая ведьма, а он полюбил ее с первого взгляда... Как обычно. А что, у вас, в Лукоморье, это как-то по-другому бывает?

– Молода?! По-вашему, триста тридцать три года – это молодость?! – Серый едва не подавился бананом.

– Какие триста тридцать три?! Ты что?!

– Ей было лет восемнадцать от силы! Я знаю эту легенду с детства – у нас ее каждый ребенок знает – и всем известно, что Рапунцель была...

– Смотри, Санчес, я сам не понимаю, – и князь Ярославский развел руками. – Посчитай-ка. Человеческий волос вырастает на тринадцать сантиметров в год. Предположим, что ее не стригли с самого рождения и что у нее волосы вырастали на пятнадцать сантиметров в год – так считать удобнее. Башня – пятьдесят метров. Делим, получаем триста тридцать три года. С копейками.

– Может, башня была не такая высокая? – тут засомневался и первопечатник. – Ну, метров двадцать...

– Сто тридцать три года?

– Или десять?..

– Шестьдесят?

– Или пять...

– Тридцать три года – уже лучше.

– Только какая же это неприступная башня – высотой в пять метров? – почесал в затылке Мур.

– А, может, она мыла голову народными средствами? – попытался спасти историческое наследие мастер Варас. – Например, моя бабушка по материнской линии в деревне мыла голову исключительно... э-э.. исключительно... как же это... Ну, этим!.. А, вспомнил! Медом с дегтем! И волосы у ней отрастали очень быстро, так все говорили.

– После того, как ее остригали наголо? – фыркнул Гарри.

Хорошо, что под рукой у трактирщика не оказалось ничего тяжелого, большого или горячего.

– Друзья мои, не ссорьтесь! – воздел к противоборствующим сторонам худые руки сеньор Гарджуло. – Мы удалились от предмета! Мы так и не решили, что нам теперь делать, когда стало известно об этом загадочном талисмане!..

– Я знаю, что делать, – нахмурившись, положил широкую ладонь на плечо Гугенберга Мур. – Я помогу тебе пройти в королевский архив, а вы со своим дедом будете должны найти этот наму... маму... пергамент с изображением медальона.

– И поскорее, Иоганн, ладно? Пожалуйста... – умоляюще взглянул на первопечатника Волк. – Я очень беспокоюсь за Ивана...

– ...Не беспокойся, все кончится хорошо. Принц Роланд, протрубив в рог, выхватил из ножен свой верный Эскалибур и один бросился на врага. И язычники подумали, что если один человек, ничтоже сумняшеся, атакует целую армию, то, должно быть, за ним стоит страшная и могучая магия, которая испепелит на месте каждого, осмелься они противостоять отважному рыцарю, и смешались их ряды, и бежали они, побросав оружие, доспехи и коней. Так была одержана знаменитая победа в Холодном ущелье, ставшая переломным моментом во всей лотранско-салихской войне.

Иванушка лежал на пузе на затхлой соломе у самой стены соседней камеры и с открытым ртом слушал рассказ Кевина-Франка о дивных и великолепных странствиях и приключениях прославленного в веках принца Лотранского Безумного Роланда, давно взяв себе на заметку, если выберется из этого мерзкого подвала, в первую очередь достать где-нибудь книгу "Приключения лотранских рыцарей". Правда, надо отдать нашему царевичу должное, рот у него был главным образом открыт потому, что носом дышать поблизости от их единственного источника воды было просто невозможно. По крайней мере, долго.

– Здорово! – выдохнул Иван, когда повествование было окончено. – А этот принц Роланд – твой предок?

– Да. Он – основатель нашей династии. А это Холодное ущелье – вообще место беспокойное. Вот, например, буквально год назад во время охоты я там встретил дикого великана, и мы бились с ним два дня и три ночи. Вот это была заварушка!

– И кто победил?

– Ну, я, вроде... По крайней мере, над камином в спальне сестер прибита его голова.

– Какой ты молодец!

– А ты когда-нибудь встречался с великанами?

– Нет.

– А с драконами?

– Нет.

– А с троллями?

– Нет... Только с русалками, ведьмами и оборотнями.

– Класс! Расскажи!

Иванушка внутренне вздохнул, вспомнив, как все это происходило, набрал в грудь воздуха, и...

Теперь с раскрытым по непонятным причинам ртом слушал лотранец.

– ...и тут они окружили избушку – их были сотни! Глаза их горели, как злобные бешеные уголья, а из оскаленных пастей сочилась ядовитая огненная слюна. Я приказал своим друзьям спрятаться в подполье, а сам с мечом в одной руке и луком со стрелами – в другой выступил вперед. "Ну, что, тошнотворные твари," – обратился я к ним, и они взвыли в тысячу глоток от всепоглощающей ярости. – "Подходи по одному навстречу собственной погибели, презренные псы!" И они бросились на меня, как один...

Гарри-минисингер, слегка для виду поломавшись, получил от князя Ярославского спецзадание, выполнить которое не мог никто, кроме него, и вообще, на него, затаив дыхание, смотрит весь прогрессивный Вондерланд, и ты просто не имеешь права наплевать на судьбы своей Родины, когда враг стоит у ворот столицы и отечество в опасности.

Короче, бард должен был сочинить песни ("Баллады!" – снисходительно поправил Серого Гарри) про предательство некоего короля кое-какого государства, исчезновение одного законного наследника престола и его появление в недобрый для него час в одной древней столице, где коварный и злобный король этого некоторого государства заточил его в подземелье, чтобы не мог он объявиться и спасти свою неуказанную многострадальную страну от заклятого врага... врагов, не называя пока имен, но весьма прозрачно намекая на них. И, заодно, посмотреть, как народ будет на все это реагировать.