– Не опасайтесь ничего, партнер Илия. Мы просто приглядываем, чтобы вам было удобно. Если вы захотите остаться один, мы подождем где-нибудь в сторонке.

– В таком случае, Дэниел, мы все уладим.

Бейли встал с постели. Ему было приятно, что он твердо стоит на ногах. Заботы о нем, когда его принесли сюда, и отдых сделали чудеса… и Глэдис тоже.

71

Все еще голый и достаточно влажный после душа, чтобы чувствовать себя свежим, Бейли причесывался, критически изучая результат. Ясное дело, он будет завтракать с Глэдис, но совершенно неясно, как ему держаться. Может, лучше сделать вид, что ничего не произошло, и вести себя сообразно с ее поведением.

– Дэниел, мне кажется, на вас новый костюм.

– Это был костюм друга Джандера, партнер Илия.

Брови Бейли поползли вверх.

– Она позволила вам надеть одежду Джандера?

– Мисс Глэдис не хотела, чтобы я остался без одежды, пока мой промокший костюм стирали и сушили. Теперь он уже готов, но мисс Глэдис сказала, что я могу оставить себе и этот.

– Когда она это сказала?

– Сегодня утром.

– Значит, она уже встала?

– Да, и вы пойдете завтракать с ней, когда будете готовы.

Бейли поджал губы. Странная вещь – его сейчас больше беспокоила встреча с Глэдис, чем – чуть позднее – с Председателем. В конце концов, дело с Председателем целиком в руках Судьбы. Он решился на свою стратегию, и она либо сработает, либо нет. А что касается Глэдии – у него просто не было стратегии.

Ну, что ж, встретиться с ней он должен. Он спросил самым безразличным тоном, какой мог изобразить:

– И как сегодня мисс Глэдис?

– По-моему, хорошо, – ответил Дэниел.

– В хорошем настроении или подавлена?

Дэниел заколебался.

– Трудно судить о настроении человека. Но в ее поведении нет ничего, что указывало бы на внутренний разлад.

Бейли искоса взглянул на Дэниела и снова подумал, не намекает ли тот на ночные события, и снова отбросил такую возможность. Изучать лицо Дэниела не имело смысла. По выражению лица робота нельзя угадать его мысли, потому что у него нет мыслей в человеческом понимании.

Он задумчиво посмотрел на приготовленную для него одежду. Трудно сказать, сумеет ли он правильно надеть ее без помощи робота. Гроза и ночь прошли, и он теперь хотел снова стать взрослым и независимым.

– Что это? – спросил он, взял длинную ленту, покрытую замысловатыми цветными узорами.

– Это пояс от пижамы, – сказал Дэниел. – Чисто декоративный. Лента проходит через левое плечо и завязывается с правой стороны на талии. На некоторых Внешних мирах его принято надевать к завтраку, но на Авроре это не очень популярно.

– Тогда зачем я должен надевать его?

– Мисс Глэдис подумала, что он будет вам к лицу. Завязывать его довольно сложно, и я рад буду помочь вам.

О, дьявол, жалобно подумал Бейли, она хочет, чтобы я был красивым. Что у нее на уме? А, нечего думать об этом! И вслух сказал:

– Не беспокойтесь, я завяжу его обычным бантом. Но послушайте, Дэниел, после завтрака я пойду к Фастальфу, где должен встретиться с ним, с Амадейро, с Председателем Совета, и может, там еще кто-нибудь будет.

– Да, я знаю. Не думаю, чтобы там был кто-либо еще.

– Ну, так вот, – продолжал Бейли, начиная надевать белье и делая это медленно, чтобы на напутать и не быть вынужденным обращаться за помощью. – Расскажите мне насчет Председателя. Я читал, что он ответственный чиновник на Авроре, но что это просто почетное звание. Значит, он не имеет власти?

– Боюсь, партнер Илия…

Вмешался Жискар.

– Сэр, я больше знаю о политическом положении на Авроре, чем друг Дэниел: я существую дольше. Не позволите ли вы мне ответить на ваш вопрос?

– Конечно, Жискар.

– Когда впервые организовалось правительство Авроры, – начал Жискар дидактическим тоном, – было установлено, что ответственный чиновник выполняет только церемониальные обязанности. Он встречал сановников других планет, открывал заседания Совета, председательствовал на обсуждениях и голосовал только при равном количестве голосов. Но после Речного Спора…

– Да, я читал, – прервал Бейли, – это был особо темный эпизод аврорской истории, когда спор насчет раздела гидроэлектрической энергии чуть не привел к гражданской войне. Не вдавайтесь в детали.

– Хорошо, сэр. После Речного Спора было решено впредь не допускать, чтобы спор угрожал аврорскому обществу. И стало обычаем улаживать все конфликты частным и мирным порядком вне Совета. Когда члены Совета, наконец, голосуют, всегда бывает большой перевес голосов в ту или другую сторону. Ключевая фигура улаживания споров – Председатель Совета. Он держится над борьбой, и его власть, хотя, теоретически, нулевая, на практике весьма значительна – пока он держится именно так. Поэтому Председатель ревниво охраняет свою объективность и, пока это ему удается, он обычно выносит решение, улаживающее любой спор в том или ином направлении.

– Вы хотите сказать, что Председатель выслушает меня, Фастальфа, Амадейро и затем вынесет решение?

– Вероятно. С другой стороны, сэр, он может не быть убежден и потребует других свидетельств, других мыслей.

– А когда Председатель вынесет решение, примет ли его Амадейро, если оно против него? Или доктор Фастальф?

– Это не обязательно. Почти всегда кто-то не согласен с мнением Председателя, а доктор Амадейро и доктор Фастальф – своевольные и упрямые индивидуумы, если судить по их действиям. Однако, большая часть членов Совета согласится с решением Председателя, каково бы оно ни было. Доктор Фастальф или доктор Амадейро – в зависимости от того, против кого решит Председатель – могут быть уверены, что при голосовании окажутся в меньшинстве.

– Насколько уверены, Жискар?

– Почти полностью. Срок службы Председателя обычно тридцать лет. Если голосование пройдет против рекомендации Председателя, он вынужден будет немедленно подать в отставку, и настанет правительственный кризис. Совет будет искать другого Председателя в условиях жестоких споров. Лишь очень немногие советники пожелают идти на такой риск, так что шанс на получение большинства голосов против Председателя почти нулевой.

– Значит, все зависит от этой утренней конференции, – мрачно сказал Бейли.

– Очень похоже на то.

– Спасибо, Жискар.

Бейли угрюмо выстраивал и перестраивал линию своих размышлений. Они вроде бы обнадеживают, но неизвестно, что скажет Амадейро, или что может понравиться Председателю. Эту встречу организовал Амадейро, и он, видимо, очень уверен в себе.

Тут Бейли вспомнил, что когда он засыпал, держа в объятиях Глэдис, он еще раз увидел значение всех этих событий на Авроре. Все казалось ясным, очевидным, надежным. И в третий раз это ушло, исчезло, как будто никогда не появлялось. И с этим, похоже, уходили и его надежды.

72

Дэниел проводил Бейли в комнату, где был сервирован завтрак. Она была более интимная, чем обычная столовая. Маленькая комната, в которой были только стол и два кресла. Дэниел ушел, но не в нишу. Здесь вообще не было ниш, и на минуту Бейли почувствовал, что он совершенно один в комнате.

На самом деле он, конечно, не был один. Позови – и тут же появятся роботы. Но все-таки это была комната для двоих, комната без роботов, комната для любовников.

Вошла Глэдис, нарядно одетая, с блестящими волосами. Она остановилась на миг и слегка улыбнулась.

– Илия!

Бейли, слегка удивленный неожиданной переменой в ней, вскочил.

– Как дела, Глэдис? – запинаясь, спросил он.

Она выглядела веселой и беззаботной.

– Если ты беспокоишься о Дэниеле, то напрасно. Он в полной безопасности. А что касается нас… – она подошла к Бейли и медленно погладила его по щеке, как когда-то на Солярии, и засмеялась. – Тогда я сделала только это, Илия. Помнишь?

Он молча кивнул.

– Ты хорошо спал? Садись, дорогой.

Он сел.

– Очень хорошо. Спасибо тебе, Глэдис. – Он не решался вернуть ей ласковое обращение.

– Меня не за что благодарить. Я спала лучше, чем когда-нибудь. Этого не было, если бы я не ушла из твоей постели, когда удостоверилась, что ты крепко спишь. Если бы я осталась, как мне хотелось, я бы надоедала тебе снова, и ты не успел бы отдохнуть.

Он почувствовал необходимость быть галантным.

– Есть вещи более важные, чем отдых, Глэдис.

Он сказал это с такой официальностью, что Глэдис снова засмеялась.

– Бедный Илия! Ты смущен.

Факт, что она заметила это, смутил его еще больше. Он ожидал встретить раскаяние, отвращение, стыд, подчеркнутое безразличие, слезы – все, кроме откровенно эротического поведения, какое она приняла.

– Ну, не переживай. Ты голодный. Ты почти не ел вчера. Прими в себя немного калорий и почувствуешь себя более плотским.

Еда была очень вкусной, и Бейли едва успевал глотать.

– Тебя смущает прошлая ночь, Илия? И больше ты ничего не ощущаешь?

Ну, что тут ответишь? – подумал Бейли.

– Боюсь, что да, Глэдис. Это отнюдь не все, что я ощущаю, но я действительно смущен. Я землянин, но в то время это слово для тебя ничего не значило. В прошлую ночь ты беспокоилась обо мне, о моей проблеме с грозой, ты заботилась обо мне, как о ребенке, сочувствовала мне, возможно, от уязвимости, вызванной твоей потерей… и ты пришла ко мне. Но это у тебя пройдет – я удивлен, что еще не прошло – и ты вспомнишь, что я землянин, и ты почувствуешь себя униженной и запачканной. Ты возненавидишь меня за то, что я тебе сделал, а я не хочу, чтобы ты ненавидела. Не хочу.

Если он выглядел таким же несчастным, каким себя чувствовал, то он и в самом деле выглядел очень несчастным. Наверное, она так и подумала, потому что потянулась к нему и взяла его за руку.

– Я не стану ненавидеть тебя, Илия. За что? Ты не сделал ничего такого, против чего я стала бы возражать. Я сделала это и буду радоваться этому всю жизнь. Ты освободил меня одним прикосновением два года назад, а в следующую ночь меня еще раз. Два года назад я узнала, что могу чувствовать желание, а сегодня ночью я узнала, что снова могу почувствовать его после Джандера… Илия! Останься со мной!

– Как я могу, Глэдис? Я должен вернуться на свою планету. У меня там обязанности и цели, а ты не можешь ехать со мной. Ты не можешь жить нашей земной жизнью. Ты умрешь от наших земных болезней, если скученность и замкнутость Города не убьют тебя раньше. Ты же понимаешь.

– Насчет Земли я понимаю. Но тебе не обязательно уезжать немедленно.

– Еще утро не кончится, как Председатель может приказать мне уехать.

– А ты не соглашайся, – энергично возразила Глэдис. – И, если на то пошло, мы можем уехать на другой Внешний мир. Их много, мы можем выбирать. Неужели Земля так много значит для тебя, что ты не хочешь жить во Внешнем мире?

– Я мог бы пойти на увертки и сказать, что ни один Внешний мир не позволит мне жить там постоянно – ты и сама это знаешь. Но это не главное: даже если бы какой-то Внешний мир согласился принять меня, Земля так много для меня значит, что я не могу отвернуться от нее. Даже если это значит – расстаться с тобой.

– И никогда не приехать на Аврору? Никогда больше не увидеть меня?

– Если бы мог, увидел бы. И не один раз, поверь мне. Но ты знаешь, что меня вряд ли пригласят еще раз, и знаешь, что без приглашения я не могу приехать.

– Я не хочу верить этому, Илия, – тихо сказала она.

– Глэдис, не делай себя несчастной. Между нами произошло нечто замечательное, но с тобой произойдут и другие замечательные вещи, и много всяких, только не то же самое.

Она молчала.

– Глэдис, – сказал он требовательно, – пусть никто не узнает о том, что произошло между нами.

Она с болью взглянула на него.

– Ты стыдишься этого?

– Того, что случилось, конечно, нет. Но могут быть неприятные последствия. Все будут болтать об этом деле. Благодаря этой проклятущей гиперволновой драме, которая включала в себя искаженную версию наших отношений, мы на виду. А если появится хоть малейший намек на то, что между нами… любовь, это будет передано на Землю со сверхкосмической скоростью.

Глэдис высокомерно подняла брови.

– И Земля сочтет, что ты унизился? Твое положение не позволяет тебе заниматься сексом с кем попало?

– Да нет же, – неохотно сказал Бейли, хотя знал, что именно такова точка зрения миллиардов землян. – Тебе не приходит в голову, что об этом услышит моя жена? Ведь я женат.

– Ну и что, если услышит?

Бейли вздохнул.

– Ты не понимаешь. На Земле все не так, как на Внешних мирах. В нашей истории были те времена, когда сексуальные нравы были довольно распущены, во всяком случае, в некоторых местах и в некоторых классах общества. Но сейчас не то. Земляне живут скученно, и это привело к пуританской этике – в любых условиях сохранять стабильную семейную систему.

– Ты имеешь в виду – у каждого один партнер, не больше?

– Ну, честно говоря, не совсем так. Но всякие неправильности стараются хранить в тайне, чтобы все…

– …притворялись, что не знают?

– Ну, да. Но в данном случае…

– …будет настолько хорошо известно, что нельзя притвориться незнающим… И твоя жена будет злиться и шпынять тебя?

– Ну, шпынять меня она не будет, но она будет опозорена, а это еще хуже. Мое общественное положение пострадает и… ох, Глэдис, если ты не понимаешь, а ты, конечно, не понимаешь, все равно, обещай мне, что не станешь говорить об этом так открыто, как это делают аврорцы. – Он сознавал, что являет собой довольно жалкое зрелище.

Глэдис сказала задумчиво:

– Я не намерена дразнить тебя, Илия. Ты был добр ко мне, и я не хочу быть недоброй к тебе, но, – она беспомощно всплеснула руками – ваши земные обычаи такие бессмысленные!

– Не спорю, но я вынужден жить с ними, как ты жила с солярианскими обычаями.

– Да. – Ее лицо затуманилось воспоминаниями. – Тогда прости меня, Илия. Я честно прошу прощения. Я хотела того, чего не могла иметь, и взяла у тебя.

– Все правильно.

– Нет, неправильно. Слушай, Илия, я хочу кое-что объяснить тебе. Я думаю, ты не понимаешь, что случилось в эту ночь. Тебя очень смутит, если я скажу?

Бейли задумался, как чувствовала бы себя Джесси, если бы слышала этот разговор. Он прекрасно сознавал, что его мозг должен быть занят предстоящей конференцией с Председателем, а не личными супружескими делами, но на самом-то деле он думал о Джесси.

– Наверное, буду смущен, но все равно объясни.

Она подвинула свой стул, даже не позвав для этого робота, вплотную к стулу Бейли и положила свою маленькую ручку в его руки. Он сжал ее.

– Вот видишь, я больше не боюсь контакта. Теперь я могу не только коснуться твоей щеки, как тогда.

– Возможно, но это не действует на тебя, как тогда?

Она кивнула.

– Нет, так не действует, но все равно мне приятно. Я думаю, то было началом. Надо было так уйти в себя, чтобы одно прикосновение показало, как ненормально я жила, и так долго. Теперь все гораздо лучше. Могу я сказать теперь? Все, что я говорила – всего лишь пролог.

– Говори.

– Я хотела бы, чтобы мы были в постели и в темноте. Я могла бы говорить более свободно.

– Мы сидим здесь и при свете, Глэдис, но я слушаю.

– Ладно. На Солярии о сексе не говорят, ты знаешь.

– Знаю.

– Я была неопытна в этом смысле. Несколько раз – всего несколько – мой муж приходил ко мне по обязанности. Я не хочу даже описывать, как это было, но уж поверь мне, это было хуже, чем ничего.

– Я верю.

– Но я знала о сексе. Я читала о нем. Иногда я обсуждала это с другими женщинами, но все они уверяли, что это отвратительная обязанность, которой солярианки должны подвергаться. А если у них был ребенок, что ограничивало их участие, они говорили, что счастливы никогда больше не иметь дело с сексом.

– Ты верила им?

– Конечно. Я никогда не слышала ничего другого, а те немногие несолярианские сведения, о которых я читала, считались фальшивыми извращениями. Я этому верила. Мой муж как-то нашел у меня книги, назвал их порнографией и уничтожил. Ты знаешь, люди могут поверить во все, что угодно. Я думаю, солярианские женщины верили в то, что говорили, и на самом деле презирали секс. Они говорили так искренне, и я чувствовала, что во мне что-то чудовищно-неправильное, поскольку у меня было к сексу какое-то любопытство… и странные ощущения, которых я не понимала.

– И ты в то время не пользовалась роботами для некоторого облегчения?

– Нет, мне это не приходило в голову. Иной раз ходили шепотки о таких вещах – всегда с ужасом, может, с притворным, так что я никогда не думала делать что-то подобное с любым неодушевленным предметом. Конечно, я иногда видела сны, и что-то такое, вроде начала оргазма, бывало, и я просыпалась. Я не понимала, что это, и не решалась говорить об этом. Я очень стыдилась таких снов, хуже того, я их боялась. И вот я приехала на Аврору.

– Ты говорила мне, что секс с аврорцами ничего не дал.

– Да. Я даже стала думать, что солярианцы правы. Секс вовсе не походил на мои сны. Только с Джандером я поняла: на Авроре не секс, а… хореография. Каждый шаг продиктован обычаем, от прихода в дом до ухода. Ничего неожиданного, ничего стихийного. На Солярии секса так мало, что ничего не дают и не берут, а на Авроре секс так стилизован, что тоже ничего не дают и не берут. Ты понимаешь?

– Не уверен. Я не занимался сексом с аврорскими женщинами и никогда не был аврорским мужчиной. Но объяснять не обязательно: я примерно понимаю, что это означает.

– Ты очень смущен?

– Не настолько, чтобы не мог слушать.

– Тогда я встретила Джандера и научилась им пользоваться. Он не был аврорским мужчиной. Его единственной целью было сделать мне приятное. Он давал и я брала, потому что я впервые познала секс, как его можно познать. Это ты понимаешь? Можешь представить себе, каково вдруг понять, что ты не помешанная, не извращенная, не испорченная, а просто женщина, имеющая удовлетворяющего секс-партнера?

– Представляю.

– И вот, через короткое время я все это потеряла. Я думала… это конец. Я была в отчаянии. За столетия своей жизни я никогда больше не буду иметь хороших сексуальных отношений. Не иметь их вообще с самого начала – очень плохо; но получить неожиданно и вдруг внезапно утратить навсегда – совсем нестерпимо. Теперь ты понимаешь, как важна была прошлая ночь.

– Но почему я, Глэдис? Почему не кто-нибудь другой?

– Нет, Илия, именно ты. Мы с Жискаром нашли тебя совсем беспомощного. Ты был в сознании, но не управлял своим телом. Тебя подняли и положили в кар. Я была здесь, когда тебя согрели, растерли, вымыли и обсушили. Роботы делали все это замечательно. Они заботились о тебе, но без настоящего чувства. А я смотрела и сочувствовала.

Бейли скрипнул зубами при мысли о своей публичной беспомощности. Тогда он радовался тому, что с ним делают, но сейчас чувствовал унижение, что его видели в таких условиях. А она продолжала:

– Я хотела бы сама все это сделать для тебя. Я злилась на роботов, что они сохраняют за собой право быть добрыми к тебе… и отдавать. И когда я подумала, как я сама делала бы это, во мне стало подниматься сексуальное возбуждение, чего не было со смерти Джандера. И тут мне пришло в голову, что в моем единственном удачном сексе я только получала. Джандер отдавал все, что я хотела, но никогда не брал. Он не был способен получать, потому что его единственной радостью было быть приятным мне. И мне и в голову не приходило отдавать, потому что я воспитывалась с роботами и знала, что они не могут брать.

И, пока я смотрела, я подумала, что знаю только половину секса, и мне страстно захотелось испытать и другую половину. А потом, когда ты ел горячий суп, ты, казалось, поправился, выглядел сильным. Ты был достаточно сильным, чтобы утешить меня, и из-за того, что я чувствовала к тебе, пока роботы о тебе заботились, я больше не боялась, что ты с Земли, и хотела быть в твоих объятиях. Но когда ты обнял меня, я ощутила потерю, потому что снова получала, а не отдавала. И ты сказал: «Простите, Глэдис, я должен сесть». О, Илия, это было самое чудесное из всего, что ты мог бы сказать мне.

Бейли покраснел.

– Это меня страшно расстроило – такое признание в слабости.

– Это было именно то, чего я хотела. Это вызвало во мне дикое желание. Я заставила тебя лечь в постель и пришла к тебе, и в первый раз в жизни я отдавала. Я ничего не брала. И чары Джандера исчезли. Я поняла, что его мне тоже не было достаточно. Нужно иметь возможность и получать, и отдавать. Илия, останься со мной.

Бейли покачал головой.

– Глэдис, даже если я разорву свое сердце пополам, это ничего не изменит. Я не могу остаться на Авроре. Я должен вернуться на Землю. А ты не можешь приехать ко мне.

– А если смогу?

– Зачем говорить глупости? Пусть бы ты и смогла приехать, я очень скоро стану ненужным тебе. Через двадцать, самое большее через тридцать лет я буду стариком, а возможно, уже умру, а ты целые столетия останешься такой же, как сейчас.

– Но я это и имею в виду, Илия. На Земле я подхвачу ваши инфекции и тоже скоро состарюсь.

– Зачем тебе это? Кроме того, старость – не инфекционная болезнь. Просто человек быстро слабеет и умирает. Глэдис, ты найдешь другого мужчину.

– Аврорца?

– Ты научишь его. Теперь, когда ты знаешь, как получать и отдавать, ты научишь его, как это делать.

– Разве они захотят учиться?

– Кто-то наверняка захочет. У тебя много времени впереди, ты найдешь того, кто захочет. Есть… – нет, подумал он, неразумно сейчас упоминать о Гремионисе, но, может быть, если он придет к ней менее вежливым и чуточку более решительным…

Она задумалась.

– Возможно ли это? О, Илия, ты помнишь все, что было ночью?

– Должен признаться, – грустно сказал он, – что кое-что, к сожалению, в тумане.

– Если бы ты помнил, ты не захотел бы оставить меня.

– Я вовсе не хочу оставлять тебя, Глэдис. Но я должен.

– А потом ты казался таким совершенно счастливым, таким спокойным. Я угнездилась на твоем плече и слушала, как бьется твое сердце сначала быстро, а потом все медленнее, а потом ты вдруг сел. Ты помнишь это?

Бейли вздрогнул, чуть отклонился и взглянул в ее глаза.

– Нет, не помню. Что ты имеешь в виду? Что я сделал?

– Я же говорю – ты вдруг сел.

– Да, а что еще? – Сердце его заколотилось. Три раза какая-то истина являлась ему, но в первые два раза полностью исчезла. А в третий раз с ним была Глэдис. У него была свидетельница.

– Больше, в сущности, ничего, – сказала она. – А в чем дело, Илия? Ты не обращал на меня внимания. Ты сказал: «Я поймал это». Ты говорил невнятно, глаза у тебя блуждали. Я даже немножко испугалась.

– Я сказал только это? О, дьявол, Глэдис, не сказал ли я что-нибудь еще?

Глэдис нахмурила брови.

– Но когда ты снова лег, я сказала: «Не бойся, Илия, ты теперь в безопасности». Я погладила тебя, и ты снова заснул… даже захрапел… Я никогда не слышала храпа раньше, но читала… – Эта мысль ее явно забавляла.

– Послушай, Глэдис, я сказал: «Я поймал это». Я сказал, что именно поймал?

– Нет. Не могу вспомнить. Постой, ты сказал очень тихо: «Он пришел первым».

– «Он пришел первым». Я так сказал?

– Да. Я подумала, что ты имеешь в виду Жискара, который нашел тебя раньше других роботов, и снова переживаешь те страхи, что охватили тебя в грозу. Потому я и сказала: «Не бойся, Илия, ты теперь в безопасности», и гладила тебя, пока ты не успокоился.

– «Он пришел первым». Теперь я не забуду. Глэдис, спасибо тебе за эту ночь. Спасибо за то, что ты рассказала мне сейчас.

– А разве есть что-то важное в твоих словах, что Жискар первым нашел тебя? Это же так и было, ты знаешь.

– Наверное, не то, Глэдис. Это нечто такое, чего я не знаю, но ухитрялся обнаружить только, когда мой мозг полностью расслаблен.

– Ну, и что это значит?

– Пока не знаю, но раз я так сказал, это должно что-то значить. В моем распоряжении примерно час, чтобы постичь это. – Он встал. – Теперь мне пора идти.

Он сделал несколько шагов к двери, но Глэдис бросилась к нему, протягивая руки.

– Подожди, Илия!

Бейли наклонился и поцеловал ее. Долгую минуту они стояли, обнявшись.

– Я еще увижу тебя, Илия?

– Не знаю, – печально сказал он. – Но я надеюсь.

И он пошел искать Дэниела и Жискара, чтобы сделать необходимые приготовления для грядущей конфронтации.

73

Уныние Бейли усилилось, пока он шел по длинной лужайке к дому Фастальфа. Роботы шли рядом, с двух сторон.

– Как зовут Председателя Совета, Дэниел?

– Не могу сказать. Когда о нем упоминали в моем присутствии, его всегда называли Председателем. И я обращался к нему «мистер Председатель».

Жискар сказал:

– Его имя Рутилен Гордер, сэр, но официально его так никогда не называют, а пользуются только титулом. Это создает впечатление непрерывности правительства. Люди, занимающее это положение, индивидуально имеют определенный срок, но «Председатель» существует всегда.

– А этому особо индивидуальному Председателю сколько лет?

– Он стар, сэр. Ему 331 год.

– В добром здравии?

– Противоположного не знаю, сэр.

– Есть какие-нибудь личные характеристики, могущие помочь мне в подготовке?

Жискар, казалось, был поставлен с тупик. Помолчав, он сказал:

– Трудно сказать, сэр. Он работает второй срок. Считается деятельным Председателем. Он много работает и получает результаты.

– Он вспыльчив или терпелив? Властный или отзывчивый?

– Вы сами должны судить о таких вещах, сэр.

– Партнер Илия, – сказал Дэниел, – Председатель выше предвзятости. Он справедлив и беспристрастен в решениях.

– Я уверен в этом, – пробормотал Бейли, – но решения абстрактны, как «Председатель», в то время как индивидуальные Председатели конкретны и могут иметь конкретные мозги. – Он покачал головой. Его собственный мозг имел сильную потребность в конкретизации. Три раза приходила мысль о чем-то и три раза исчезала; теперь он имел собственные комментарии на время прихода этой мысли, но и они пока не помогали.

«Он пришел первым».

Кто пришел первым? Куда?

Ответа у Бейли не было.

74

Фастальф ждал Бейли у двери своего дома. Позади него стоял робот. Бейли уставился отсутствующим взглядом на робота и с некоторым затруднением перевел взгляд на Фастальфа. Он думал о роботах, сам не зная, почему.

– Рад вас видеть снова, доктор Фастальф, – сказал он и протянул руку. После встречи с Глэдис он как-то забыл, что космониты неохотно идут на контакт с землянином.

Фастальф на мгновение замялся, но затем, как бы восторжествовав над осторожностью, слегка пожал протянутую ему руку и выпустил ее.

– Я еще больше рад видеть вас, мистер Бейли. Я страшно тревожился за вас вечером. Гроза была не очень сильной, но землянину она, наверное, казалась ужасной.

– Значит, вы знаете, что случилось?

– Дэниел и Жискар мне все рассказали. Я чувствовал бы себя лучше, если бы они пришли прямо сюда и принесли вас, но они рассудили, что от поврежденной машины до дома Глэдис ближе, и что ваши приказания были исключительно интенсивны и ставили безопасность Дэниела впереди вашей собственной. Они правильно поняли вас?

– Правильно. Я вынудил их оставить меня там.

– Разумно ли это? – Фастальф пропустил Бейли вперед и указал на кресло.

Бейли сел.

– Похоже, что это было самое правильное. Нас преследовали.

– Жискар сообщил. И сказал также, что…

– Пожалуйста, оставим это, доктор Фастальф, – прервал его Бейли. – У меня очень мало времени, а я еще должен задать вам несколько вопросов.

– Давайте, – согласился Фастальф со своей обычной вежливостью.

– Мне намекнули, что вы ставите свои исследования функций мозга выше всего остального, что вы…

– Позвольте я докончу, мистер Бейли: …что я ни перед чем не остановлюсь на этом пути, что я совершенно безжалостен, забыл все понятия о морали и извиню любое зло во имя важности своей работы.

– Да.

– Кто вам сказал это?

– Какое это имеет значение?

– Возможно, никакого. Впрочем, нетрудно догадаться: моя дочь Василия. Я уверен.

– Может быть. Но я хочу знать, правильна ли эта оценка вашего характера.

Фастальф печально улыбнулся.

– Вы надеетесь получить честный ответ о моем характере? В некоторых отношения обвинение против меня правильное. Я действительно рассматриваю свою работу как самое важное дело и действительно имею побуждение пожертвовать для нее всем и вся. Я должен был бы игнорировать общепринятые взгляды на зло и аморальность, если бы они встали на моем пути. Но дело в том, однако, что я этого не делаю. Не могу заставить себя. И, в частности, если меня обвинят в убийстве Джандера, которое я совершил ради продвижения в изучении человеческого мозга, я буду отрицать это. Я не убивал Джандера.

– Вы намекали, что я подвергнусь психопробе для получения некой информации, которую я не могу извлечь из своего мозга иным путем. А вам не приходило в голову, что если вы подвергнетесь психопробе, это продемонстрирует вашу невиновность?

Фастальф задумчиво кивнул.

– Я думаю, Василия намекала, что мое нежелание предложить подвергнуть меня психопробе доказывает мою вину. Это не так. Психопроба опасна, и я так же боюсь ее, как и вы. Однако, я мог бы согласиться на это, несмотря на мой страх, но дело в том, что мои противники мечтают о том, чтобы я согласился. Они все равно стали бы утверждать, вопреки всякой очевидности, что я виноват, а психозонд не достаточно тонкий инструмент, чтобы бесспорно доказать мою невиновность; но они хотели бы воспользоваться психопробой для получения информации о теории и практике конструирования человекоподобных роботов. Они хотят именно этого, и именно этого я не хочу им дать.

– Прекрасно. Благодарю вас, доктор Фастальф.

– Не стоит благодарности. А теперь не могу ли я вернуться к тому, что я говорил? Жискар сообщил, что после их ухода к вам приставали чужие роботы. Вы говорили с ними довольно бессвязно, а потом вас нашли под дождем в бессознательном состоянии.