42

Бейли с ужасом уставился на обезумевшую женщину.

– Я не совсем понимаю, доктор Василия. Зачем доктору Фастальфу разрушать робота? Какое это имеет отношение к его обращению с вами?

Василия порывисто дышала, и Бейли механически заметил, даже не осознавая этого, что, хотя Василия была такой же стройной, как Глэдис, груди у нее были больше. Она старалась овладеть своим голосом.

– Разве я не сказала вам, землянин, что Хэн Фастальф интересовался человеческим мозгом? Он не колеблясь поставит его под стресс, чтобы наблюдать за результатом. И он предпочитает мозг неординарный, например, мозг ребенка, чтобы его можно было наблюдать в развитии. Любой мозг, лишь бы не банальный.

– Но какая тут связь с…

– Спросите себя: почему он заинтересовался чужеземкой?

– Глэдис? Я спросил его, и он ответил. Она напомнила ему вас, и сходство и в самом деле большое.

– Еще раз спрошу вас: вы поверили ему?

– Почему же не поверить?

– Потому что это неправда. Сходство могло привлечь его внимание, но истинная суть его интереса к этой женщине – ее чужеземность. Она воспитана на Солярии, где привычки и социальные аксиомы не те, что на Авроре. Он может изучать мозг, совсем отличный от нашего, и получить интересную перспективу. Неужели вы не понимаете этого? Кстати, почему он заинтересован в вас, землянин? Он не так глуп, чтобы вообразить, что вы решите аврорскую проблему, ничего не зная об Авроре.

Внезапно вмешался Дэниел, и Бейли вздрогнул от неожиданности, услышав его голос:

– Доктор Василия, партнер Илия решил проблему Солярии, хотя ничего о Солярии не знал.

– Да, – сказала Василия, – все миры узнали об этом по гиперволновой программе. Озарение могло случиться, но вряд ли Хэн Фастальф думает, что оно случится дважды на том же месте и в быстрой последовательности. Нет, землянин, он привлек вас в первую очередь потому, что вы землянин. У вас другой, чуждый мозг, который можно изучать и манипулировать им.

– Не можете же вы думать, доктор Василия, что он рискнул бы делом чрезвычайной важности для Авроры и вызвал бы кого попало, лишь бы изучить необычный мозг!

– Наверняка мог бы. Об этом я вам и толкую. Нет такого кризиса для Авроры, который был бы важнее для него, чем решение проблемы мозга. Я могу точно сказать, что он ответит, если вы его спросите: «Аврора может возвыситься или упасть, цвести или гнить – все это пустяки в сравнении с проблемой мозга, поскольку, если человек реально познает мозг, все, что может пропасть за тысячелетие по небрежности или неправильным решениям, можно выправить за десять лет, разумно управляя человеческим развитием под руководством „психоистории“. С помощью этого аргумента он оправдает все – ложь, жестокость, все, что угодно – и скажет, что все должно служить цели продвижения знаний о мозге.

– Не могу себе представить, чтобы доктор Фастальф был так жесток. Милейший человек.

– Давно ли вы его знаете?

– Несколько часов на Земле, три года назад, и один день на Авроре.

– Подумать только: целый день! А я была с ним тридцать лет почти постоянно и потом издали следила за его карьерой. А вы были с ним целый день? И за весь этот день он не сделал ничего, что напугало или унизило вас?

Бейли молчал. Он думал о неожиданной атаке с помощью прибора для пряностей, от которой его спас Дэниел; о туалете, который представил ему такие затруднения благодаря маскировке; далекую прогулку Снаружи, предназначенную для проверки его способности к адаптации.

– Вижу, что делал, – сказала Василия. – Ваше лицо, землянин, не так непроницаемо, как вы, может быть, думаете. Он пугал вас психозондом?

– Упоминал о нем.

– Один день – и уже упоминал. Я думаю, это вам не понравилось?

– Конечно, нет.

– А была причина для этого упоминания?

– Была, – быстро сказал Бейли. – Я сказал, что у меня мелькнула одна мысль и тут же исчезла, и было вполне естественно намекнуть, что психозонд мог бы ее обнаружить.

– Нет, – сказала Василия, – не мог бы. Психозондом нельзя пользоваться для такого деликатного прикосновения, а если произвести попытку, то шансов много, что мозг будет искалечен.

– Может, нет, если работать будет эксперт – скажем, доктор Фастальф.

– Он? Да он не отличит один конец зонда от другого. Он теоретик, а не техник.

– Ну, кто-нибудь другой.

– Нет, землянин. Никто. Подумайте сами: если бы психозонд можно было использовать на людях безопасно, и если Хэн Фастальф так беспокоится о проблеме дезактивации робота, разве он не предложил бы применить психозонд к себе? Это не приходило вам в голову? Любой разумный человек придет к заключению, что Фастальф виновен. Единственным доказательством его невиновности является его собственное отрицание вины. Почему бы ему не доказать свою невиновность путем психопробы? Он не намекал на такую вещь?

– Нет. Мне, по крайней мере.

– Потому что он прекрасно знает, как это опасно. Однако, он, не задумываясь, намекнул насчет вас – просто для того, чтобы видеть, как ваш мозг работает под давлением, как вы реагируете на страх. А может быть, он подумал, что такая проба, как бы она ни была опасна для вас, может дать ему интересные сведения, касающиеся деталей вашего земного мозга. Это, по-вашему, не жестоко?

Бейли отмахнулся от этого вопроса.

– Как это приложить к данному делу – роботоубийству?

– Солярианская женщина Глэдис привлекла внимание моего бывшего отца. У нее интересный для его целей мозг. Он дал ей робота Джандера, желая посмотреть, как женщина, выросшая не на Авроре, встретится с роботом, во всех отношениях похожим на человека. Он знал, что аврорская женщина тут же воспользовалась бы роботом для секса, ничуть не стесняясь. Сама я, признаться, несколько стеснялась бы этого, поскольку воспитана ненормально, не как обычные аврорские женщины. Солярианка же стеснялась бы очень сильно, поскольку выросла в мире, наполненном роботами, и имела необычно жесткие мысленные позиции по отношению к роботам. Это различие могло быть очень поучительным для моего отца, который пытался на этих вариациях построить теорию функционирующего мозга. Хэн Фастальф ждал полгода, пока солярианка, может быть начнет первые эксперименты…

– Ваш отец ничего не знал об отношениях между Глэдис и Джандером, – перебил ее Бейли.

– Кто вам это сказал? Мой отец? Глэдис? Если он – то он врет; если она – то она просто не знает, скорей всего. Можете быть уверены, Фастальф знал. Знал, потому что в его изучении входило, как человеческий мозг склоняется под давлением солярианских условий. А затем он подумал – я совершенно уверена в этом – что случится, если женщина, только что начавшая пользоваться Джандером, вдруг потеряет его без всяких причин. Он знал, что сделала бы аврорская женщина: она почувствовала бы некоторое разочарование и тут же стала бы искать замену; но как поведет себя солярианка? Вот он и вывел Джандера из строя.

– Уничтожить безмерно ценного робота ради удовлетворения тривиального любопытства?

– Чудовищно, не правда ли? Но Хэн Фастальф как раз это и сделал. Вернитесь к нему, землянин, и скажите ему, что его маленькая игра кончена. Если еще не все на планете верят в его виновность, то наверняка поверят после моего выступления.

43

Бейли долго молчал, а Василия смотрела на него с какой-то мрачной радостью; лицо ее стало грубым и совсем не напоминало лицо Глэдис. Похоже, ничего не сделаешь…

Бейли встал, чувствуя себя старым – много старше своих сорока пяти лет (детский возраст для аврорцев). Все, что он сделал, ни к чему не привело. Даже хуже – каждое его движение, казалось, крепче затягивало петлю на шее Фастальфа.

– Я думаю, наше интервью кончено, – сказала Василия. – У меня нет причин видеться с вами еще раз, землянин, и у вас тоже. Наверное, вам лучше уехать с Авроры. Вы нанесли – она улыбнулась – моему отцу достаточный урон, хотя и не такой, какого он заслуживает.

Бейли шагнул к двери. Оба робота подошли. Жискар тихо спросил:

– Все в порядке, сэр?

Бейли пожал плечами. Что тут ответишь?

– Жискар! – окликнула Василия. – Когда доктор Фастальф не будет более нуждаться в тебе, ты перейдешь в мой штат?

Жискар спокойно посмотрел на нее.

– Если доктор Фастальф позволит, я так и сделаю, Маленькая Мисс.

Ее улыбка потеплела.

– Пожалуйста, Жискар. Мне все время не хватало тебя.

– Я часто думаю о вас, Маленькая Мисс.

– Доктор Василия, – спросил Бейли, – у вас нет туалета, куда я мог бы зайти?

Василия широко раскрыла глаза.

– Конечно, нет, землянин! На территории Института есть общественные туалеты. Ваши роботы проводят вас.

Бейли посмотрел на нее и сказал больше со злости, чем по рациональному рассуждению:

– Доктор Василия, на вашем месте я не стал бы говорить о виновности доктора Фастальфа.

– Что мне мешает?

– Опасение раскрыть ваши дела с Гремионисом. Опасность для вас.

– Смешно! Вы же сами признали, что между мной и Гремионисом не было никакого сговора.

– Не совсем так. Я согласился, что прямого сговора уничтожить Джандера между вами и Гремионисом не было. Но остается возможность непрямого сговора.

– Вы спятили. Что еще за непрямой сговор?

– Я не готов это обсуждать при роботах доктора Фастальфа… если только вы не будете настаивать. Но зачем вам это? Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Бейли почему-то решил, что она принимает его блеф. Все равно ситуация хуже не станет. И это сработало! Василия как бы съежилась.

Да, подумал Бейли, непрямой сговор был, в чем бы он не заключался. И Бейли сказал, слегка воспрянув духом:

– Я повторяю: не говорите ничего о докторе Фастальфе.

Но он не знал, сколько времени в его распоряжении; может быть, совсем мало.

Часть одиннадцатая

Гремионис

44

Они сели в машину. Бейли снова сидел в середине и чувствовал давление с обеих сторон. Он был благодарен роботам за их неустанную заботу о нем, хоть они и были всего лишь машинами, неспособными не повиноваться инструкциям.

Затем он подумал: они не просто машины; они добрые машины в мире часто злых людей. А Дэниела он вообще не мог считать машиной.

Жискар спросил:

– Я должен еще раз спросить, сэр, хорошо ли вы себя чувствуете?

– Вполне, Жискар. Я рад, что я здесь с вами обоими.

Небо в большей своей части побелело. Поднялся ветерок и стало заметно холоднее.

– Партнер Илия, – сказал Дэниел, – я внимательно слушал ваш разговор с доктором Василией. Я не хочу нелестно отзываться о словах доктора Василии, но должен сказать, что, по моим наблюдениях, доктор Фастальф добрый и вежливый человек. Насколько я знаю, он никогда не был намеренно жестоким и, насколько я могу судить, никогда не пожертвовал бы благом другого человека ради своего любопытства.

Бейли взглянул в лицо Дэниела, которое выражало искренность, и сказал:

– Могли бы вы сказать что-то против доктора Фастальфа, если бы он в самом деле был жесток и бездумен?

– Я бы промолчал.

– По обязанности?

– Если бы, солгав, я повредил бы искренности доктора Василии, то есть бросил бы несправедливые подозрения в ее правдивости, а если бы, промолчав, повредил бы доктору Фастальфу, то есть придал бы окраску справедливости обвинения против него, и если бы тот и другой вред казались бы моему мозгу грубо равными по интенсивности, я должен был бы выбрать молчание. Вред через действие обычно превышает вред через пассивность.

– Значит, хотя Первый Закон говорит: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», обе части закона не равны? Вина действия, вы говорите, больше, чем бездействия?

– Слова Закона – лишь приблизительное описание постоянных вариаций в позитрономотивированной силе мозговых путей робота, партнер Илия. Я не могу описать это математически, но знаю, каковы мои тенденции.

– И если вред грубо равен в обоих направлениях, всегда выбирается бездействие против действия?

– Как правило. И всегда выбирается правда против неправды, если вред грубо равен в обоих направлениях.

– И в данном случае, опровергая слова доктора Василии и тем нанося ей вред, вы можете поступать так, потому что Первый Закон достаточно смягчен тем фактом, что вы говорите правду?

– Да, партнер Илия.

– Однако же, если бы доктор Фастальф заранее проинструктировал вас солгать при необходимости, вы бы солгали и не признались бы в том, что вас так проинструктировали.

Помолчав, Дэниел ответил:

– Да, партнер Илия.

– Это осложняет дело, Дэниел. Ну, а сами вы уверены, что доктор Фастальф не убивал Джандера?

– Насколько я его знаю, он говорит правду, и он вообще не стал бы вредить другу Джандеру.

– Но доктор Фастальф сам сообщил о сильном мотиве для совершения этого деяния, в то время как доктор Василия назвала совершенно другой мотив, такой же сильный и даже более некрасивый, чем первый. И если публика узнает о втором мотиве, все поверят в вину доктора Фастальфа. – Бейли неожиданно повернулся к Жискару: – А как вы, Жискар. Вы знаете доктора Фастальфа дольше, чем Дэниел. Вы согласны, на основании своего знания характера доктора Фастальфа, что он не мог разрушить Джандера?

– Согласен, сэр.

Бейли неуверенно посмотрел на робота. Он был менее совершенен, чем Дэниел. Насколько он правдив в этом подтверждении? Может, он просто следует за Дэниелом?

– Вы хорошо знали и доктора Василию?

– Да, сэр.

– И любили ее?

– Она была много лет на моем попечении, сэр, и эта задача ни в коей мере не была мне тяжела.

– Хотя она и играла с вашей программой?

– Она делала это очень умело.

– Могла она соврать насчет доктора Фастальфа?

– Нет, сэр. Не могла.

– Значит, она сказала правду?

– Не совсем, сэр. Я бы сказал – она считает, что это правда.

– Почему же она так плохо думает о своем отце, если он хороший и добрый человек, как только что сказал Дэниел?

– Она была озлоблена различными событиями в юности; она считала доктора Фастальфа ответственным за эти события, и он, пожалуй, действительно был невольным виновником их… в какой-то мере. Мне кажется, он не думал, что эти события будут иметь такие последствия, какие они имели. Но ведь человеческие существа не управляются прямонаправленными законами роботехники, поэтому трудно судить о сложностях их мотивации.

– Довольно справедливо, – заметил Бейли.

– Вы думаете, – спросил Жискар, – что продемонстрировать невиновность доктора Фастальфа – безнадежная задача?

Бейли свел брови.

– Может быть. Я не вижу способа… а если Василия выступит, как угрожала…

– Но вы приказали ей молчать. Вы объяснили ей, что это опасно для нее самой.

– Я блефовал. Я не знал, что сказать.

– Значит, вы намерены сдаться?

– Нет! – резко сказал Бейли. – Если бы дело было только в Фастальфе, я мог бы отказаться. В конце концов, что ему будет? Роботоубийство, по-видимому не преступление, а просто оскорбление общества. В худшем случае, он потеряет политическое влияние, на некоторое время вынужден будет прекратить научную работу. Мне жаль будет видеть это, но, раз уж я ничего не могу сделать, то и не могу.

И если бы дело было только во мне, я тоже мог бы отказаться. Это погубило бы мою репутацию, но кто может построить кирпичный дом без кирпича? Вернулся бы на Землю слегка запятнанным, стал бы вести жалкую деклассированную жизнь, но такое может случиться с любым землянином. Гораздо лучшие люди, чем я, несправедливо оказывались в таком положении.

Все дело в Земле. Если меня постигнет неудача, то, кроме горестных потерь Фастальфа и моих, конец всем надеждам народа Земли выйти в Галактику. Только поэтому я не должен потерпеть неудачу, я должен держаться, пока меня не выкинули с этой планеты. – Закончив почти шепотом, он вдруг посмотрел вверх и раздраженно сказал: – Жискар, почему мы сидим здесь?

– Простите, сэр, но вы не сказали куда ехать.

– А ведь и правда! Прошу простить меня, Жискар. Сначала отвезите меня к ближайшему общественному туалету. Вам обоим это не нужно, а меня уже подпирает. А потом найдите место, где я мог бы чего-нибудь поесть. Желудок требует пищи. А потом…

– Да, партнер Илия? – спросил Дэниел.

– По правде сказать, Дэниел, пока я и сам не знаю. Вот удовлетворю чисто физические нужды, тогда и придумаю что-нибудь.

Бейли очень хотелось бы верить этому.

45

Машина шла недолго и остановилась у небольшого строения.

– Это и есть общественный туалет?

– Да. Это ближайший.

– Он не занят сейчас?

– Возможно, но им могут пользоваться одновременно трое или четверо.

– Ладно, выпустите меня. Я пойду и посмотрю.

Роботы не двинулись. Жискар сказал:

– Мы не можем войти туда с вами, сэр.

– Да, я знаю.

– Мы не можем как следует охранять вас, сэр.

Бейли нахмурился. У меньшего робота естественно должен быть менее гибкий мозг, и Бейли вдруг осознал, что роботы могут просто не пустить его в туалет.

– Я не могу помочь этому, Жискар. – Он повернулся к Дэниелу, который должен был лучше понимать человеческие нужды. – Дэниел, у меня нет выбора в этом деле. Выпустите меня из машины.

Дэниел посмотрел на Бейли, не двигаясь, и на один страшный миг Бейли подумал, что робот посоветует ему облегчиться на открытом месте, словно он животное.

Помолчав, Дэниел сказал:

– Я думаю, мы должны позволить партнеру Илии пройти в туалет.

– Если вы чуть-чуть подождете, сэр, – сказал Жискар, – я пойду к зданию.

Бейли поморщился. Жискар обошел строение кругом. Бейли подумал, что, пока Жискар там ходит, потребности его, Бейли, могут возрасти. Он попытался отвлечься, поглядывая вокруг.

Жискар вернулся, и Бейли сказал едко:

– Все в порядке? Тогда даруйте мне разрешение… – Он осекся. Зачем изливать сарказм на непроницаемую шкуру робота?

– Очень вероятно, что туалет не занят, сэр.

– Ну, и хорошо! Пропустите меня. – Бейли открыл дверцу и вышел на узкую гравийную дорожку. Дэниел шел за ним.

Когда Бейли потянулся открыть дверь туалета, Дэниел молча показал ему на кнопку, которую следовало нажать. Сам Дэниел не дотронулся до нее. Видимо, это как бы указывало на намерение войти – но и намерение не позволялось.

Бейли нажал кнопку и вошел, оставив роботов позади. Тут он обнаружил к своему неудовольствию, что он впервые отделен от своих защитников, и им непросто будет войти, если с ним что-нибудь случится. Что, если он здесь не один? Вдруг Василия послала кого-то следить за ним? И Бейли внезапно вспомнил, что здесь, на Авроре, он полностью безоружен.

46

Он осмотрелся. Никого не было. Он был один. Оставалась дверь, в которую могли войти. У нее, естественно, не было никакой защелки, поскольку туалетом могли пользоваться несколько человек сразу. Но Бейли подумал, что роботы хотя бы задержат того, кто захочет войти.

Закончив свои неотложные дела, он повернулся к раковине, как вдруг услышал довольно высокий и несколько напряженный голос:

– Вы Илия Бейли?

Бейли замер. Он не заметил, как кто-то вошел. Стареет он, что ли?

В голосе явно не было никакой угрозы. Да и Бейли был уверен, что если не Жискар, то Дэниел не позволил бы угрозе войти.

Но ему был неприятен сам факт. За всю его жизнь к нему никогда не подходили и уж, конечно, не обращались в туалете. На Земле это было строжайшим табу.

Бейли медленно повернулся. Мужчина среднего роста, в хорошо сшитом костюме разных оттенков голубого. Светлокожий, светловолосый, с небольшими усиками чуть темнее волос на голове. Бейли с удивлением уставился на эту полоску над губой: он не разу не видел космонита с усами.

Бейли сказал, полный стыда, что говорит в туалете:

– Я Илия Бейли. – Его голос даже ему самому показался скрипучим и неубедительным.

Космониту он тоже показался неубедительным. Он прищурился.

– Роботы за дверью сказали, что Илия Бейли внутри, но вы вовсе не такой, каким выглядели в гиперволновке. Совсем не похожи.

Опять эта дурацкая пьеса! – злобно подумал Бейли. Наверно, до конца дней каждый встречный будет сначала травить его этим замечанием. Никто не принимает его за обычного слабого человека, а заметив слабость, разочаровываются и смотрят на него, как на дурака.

Он сердито повернулся к раковине, сполоснул руки и потряс ими в воздухе, не зная, как включить горячий воздух. Космонит коснулся контакта и как бы прямо из воздуха достал клок впитывающего пуха.

– Спасибо, – сказал Бейли, принимая клок. – В том шоу был не я, а актер.

– Я знаю, но могли бы подобрать кого-то более похожего на вас, верно?

– Это, казалось, было для него источником горести. – Я хочу поговорить с вами.

– Как вы прошли мимо моих роботов?

По-видимому, это было вторым источником горести.

– Еле-еле прошел, – сказал космонит. – Они пытались остановить меня, а со мной был только один робот. Я уверен, что мне необходимо зайти сюда, и они обыскали меня. Они буквально ощупали меня, ища на мне чего-нибудь опасного. Я обвинил бы вас, не будь вы землянином. Вы не можете отдавать роботам такие приказы, которые задевают человека.

– Сожалею, – сказал Бейли, – но не я отдавал приказы. Что я могу сделать для вас?

– Я хочу поговорить с вами.

– Вы и так говорите со мной. Кто вы?

Поколебавшись, тот ответил:

– Гремионис.

– Сантирикс Гремионис?

– Правильно.

– Почему вы хотите поговорить со мной?

Гремионис посмотрел на него с явным замешательством. Затем пробормотал:

– Ну, поскольку я здесь… если вы не возражаете… я бы… – и он шагнул к писсуарам.

Бейли, потеряв последние остатки слабости, понял, что намерен сделать Гремионис, поспешно отвернулся и сказал:

– Я подожду вас снаружи.

– Нет, нет, не уходите! – с отчаянием почти взвизгнул Гремионис. – Одну минутку! Пожалуйста!

Теперь Бейли так же отчаянно хотел поговорить с Гремионисом; но не хотел сделать ничего такого, что могло бы обидеть Гремиониса и заставить его отказаться от разговора. Только потому он и согласился на эту просьбу.

Когда Гремионис подошел к нему, сжимая в руках пушистое полотенце, Бейли расслабился и повторил:

– Почему вы хотите поговорить со мной?

– Глэдис… солярианка… – Гремионис посмотрел с сомнением и замолчал.

– Я знаю Глэдис, – холодно сказал Бейли.

– Глэдис вызвала меня… по трехмерке… и сказала, что вы спрашивали ее обо мне. И она спросила меня, не сделал ли я каким-нибудь образом что-то плохое ее роботу – человекоподобному, вроде того, что стоит за дверью.

– Ну, и вы сделали, мистер Гремионис?

– Нет! Я даже не знал, что у нее есть такой робот, пока… вы сказали ей, что я это сделал?

– Я только задаю вопросы, мистер Гремионис.

Гремионис сжал правый кулак, нервно потер им о левую ладонь и напряженно сказал:

– Я не хочу, чтобы меня ложно обвиняли в чем-то, а тем более в том, что может испортить мои отношения с Глэдис.

– Как вы нашли меня?

– Она спросила меня насчет робота и сказала, что вы спрашивали про меня. Я слышал, что доктор Фастальф вызвал вас на Аврору, чтобы разобраться в этой путанице… насчет робота. Это было в гиперволновых известиях. И…

– Слова выходили из него с большим трудом.

– Дальше, – сказал Бейли.

– Я хотел поговорить с вами и объяснить, что я ничего не делал этому роботу. Ничего! Глэдис не знала, где вы, но я подумал, что доктор Фастальф знает…

– Вы вызвали его по трехмерке?

– Ох, нет, у меня не хватило бы духу – он такой важный ученый. Глэдис вызвала его для меня. Она… очень добрая. Он сказал ей, что вы поехали к его дочери, доктору Василии. Это было хорошо, потому что я ее знаю.

– Да, я знаю, что вы ее знаете.

– Откуда вы… Вы спрашивали и ее обо мне? – Его тревога, казалось, переросла в страдание. – Я вызвал доктора Василию, и она сказала, что вы только что ушли, и я, возможно, найду вас в общественном туалете. Ну, я и пошел в ближайший от ее дома.

– Как же вы попали сюда так быстро?

– Я работаю в Институте Роботехники и живу на его территории. Мой скутер привел меня сюда за несколько минут.

– Вы приехали один?

– Да. Всего с одним роботом. Скутер, видите ли, двухместный.

– И ваш робот ждет снаружи?

– Да.

– Скажите мне еще раз, почему вы хотели видеть меня?

– Я хотел удостовериться, что вы не думаете, будто я то-то сделал тому роботу. Я даже не слышал о нем, пока все это не появилось в известиях. Ну, так я могу поговорить с вами сейчас?

– Да, но не здесь. Давайте выйдем.

До чего же странно, – подумал Бейли, что он так охотно выходит из стен Наружу. В этом туалете было что-то еще более чуждое, чем все, что окружало Бейли как на Авроре, так и на Солярии. Даже факт всепланетной беспорядочности был менее неприятен, чем ужас открытого и небрежного обращения к человеку в туалете – как можно было не видеть разницы между этим местом и его назначением и другими местами?

Книгофильмы ничего об этом не говорили, но Фастальф указывал, что они писались не для землян, а для аврорцев. А, собственно, зачем книгофильмы должны объяснять то, что каждый и так знает? Зачем говорить, что Аврора – шар, что вода мокрая и что один мужчина может спокойно заговорить с другим в туалете? Правда, Джесси не раз говорила ему, что в женском туалете женщины болтают о чем угодно и не чувствуют никакого дискомфорта. Почему женщинам можно, а мужчинам нельзя? Бейли никогда не задумывался над этим, а просто принимал это как твердый обычай… Но почему только для мужчин?

Но стоит ли думать об этих противных вещах? И он повторил:

– Давайте выйдем.

– Но там ваши роботы, – протестовал Гремионис.

– Ну, и что же?

– Но я хочу говорить с вами частным образом, как мужчина с мужчиной.

– Вы хотите сказать – как космонит с землянином?

– Да, если хотите.

– Мои роботы обязательно должны присутствовать. Они мои партнеры по расследованию.

– Но то, что я хочу сказать вам, не имеет никакого отношения к расследованию.

– Об этом буду судить я, – твердо сказал Бейли и вышел.

Гремионис поколебался, но пошел за ним.

47

Жискар и Дэниел ждали, бесстрастные, терпеливые. Ждал и третий робот – видимо, робот Гремиониса. По виду он был даже проще Жискара и имел довольно потрепанный вид. Очевидно, Гремионис жил не слишком богато.

– Я рад, что вы в порядке, партнер Илия, – сказал Дэниел.

– Вполне. Однако, кое-чем интересуюсь. Если бы вы услышали мой тревожный зов, вы вошли бы туда?

– Сразу же, сэр, – сказал Жискар.

– Хотя запрограммированы не входить?

– Необходимость защищать человека, в особенности вас, перевешивает, сэр.

– Именно так, – подтвердил Дэниел.

– Рад слышать. Эта особа – Сантирикс Гремионис. Мистер Гремионис, это Дэниел, а это Жискар.

Оба робота церемонно поклонились. Гремионис быстро взглянул на них и поднял руку в безразличном приветствии. Своего робота он не потрудился представить.

Бейли поглядел вокруг: свет потускнел, усилился ветер, стало холоднее, солнце полностью скрылось за облаками. Но окружающее уныние не подействовало на Бейли: он радовался, что ушел из туалета. Он сам поразился, что чувствует удовольствие от пребывания Снаружи. Конечно, тут был особый случай, но все-таки это начало, и он рассматривал это как Бейли повернулся к Гремионису, решившись на разговор, и вдруг увидел женщину в сопровождении робота. Она явно направлялась в туалет.

– Неужели она не знает, что это мужской туалет?

– Что? – спросил Гремионис.

Бейли в явном замешательстве смотрел, как робот остановился, а женщина вошла в строение.

– Она же не может входить туда!

– Почему? – спросил Гремионис. – Это общественный туалет.

– Для мужчин.

– Для людей, – сказал Гремионис, казалось, совсем сбитый с толку.

– Для обоих полов? Не может быть!

– Для всех. А как по-вашему? Я не понимаю.

Бейли отвернулся. Всего несколько минут назад он думал, что разговор в туалете – это дурной вкус, То, Чего Не Делают. Ему не приходило в голову худшее: возможность встретить там женщину. Он даже не мог предугадать своей реакции на подобную встречу, и мысль об этом казалась ему нестерпимой.

Об этом книгофильмы тоже не говорили. Он смотрел те фильмы, чтобы не подойти к расследованию в полном неведении относительно образа жизни Авроры, но так и остался в полном неведении. Как же ему распутать этот узел смерти Джандера, если он теряется в незнании на каждом шагу?

Минуту назад он радовался своей маленькой победе над ужасами Снаружи, а теперь почувствовал, что не знает ничего, не знает даже природы своего незнания. И сейчас, не в силах отогнать образ женщины, входящей туда, где он только что был, он пришел в отчаяние.

48

Жискар спросил, и в его словах, если не в тоне, слышалось участие:

– Вам не хорошо, сэр? Не нужна ли помощь?

– Нет, нет, – пробормотал Бейли. – Все в порядке. Но давайте уйдем с дороги.

Он быстро пошел к машине. Тут же стоял маленький двухместный экипаж с двумя сиденьями – одно за другим. Это и был скутер Гремиониса.

Бейли осознал, что его депрессия усилена чувством голода. Время ленча давно прошло, а он ничего не ел. Он повернулся к Гремионису.

– Давайте поговорим, только, если не возражаете, за ленчем. Конечно, если вы еще не ели и не против поесть со мной..

– Где вы намерены есть?

– Не знаю. Где здесь едят?

– В общественной столовой. Но там мы не можем разговаривать.

– Альтернатива есть?

– Поедем ко мне, – быстро сказал Гремионис. – Дом у меня не бог весть какой, я не из больших начальников, но все-таки я имею несколько роботов и мы получим приличную еду, уверяю вас. Я поеду с Бронджи – моим роботом – на скутере, а вы следом. Вам придется ехать медленно, но я живу всего в километре отсюда. Через две-три минуты мы приедем.