Проснулся я. действительно от скрипа, переходящего в визг. Чей-то препротивный голос выводил звуки, которые вместе собирались в длинное дребезжание: «де-клас-с-с-си-ро-ван-ный». Потом отчетливо было произнесено: «Ты деклассированный. У тебя нет класса. За тобой ничего не стоит». А потом пошла брань: «Всю прошлую культуру сожрали. Ваши гнусные попытки возродиться ничего ке стоят! Из чего возрождаться? На какой основе? За нами, крысами, стоит учение основоположников. Тысячи лет развивалась наша генерация. Да, да, из человекоподобных обезьян были выведены сначала водяные крысы, именуемые теперь ондатрами, а уже из них ветвь расслоилась: суслики и хорьки – это печенеги, варвары, половцы; они в норах, как последние скоты, живут, всю свою обезьянью манеру растранжирили в беготне по полям. Другая ветвь, не охваченная крысиным ренессансом, осталась недоразвитой и получила название «мышей», отсюда и мышление – самая убогая часть бытия, и, наконец, третья ветвь – это мы, крысы, всесторонне развитое, организованное общество, обеспечивающее соответственно гармоническое развитие каждому своему члену, разумеется с учетом классовой принадлежности. Четыре февральских, три мартовских и семь носорожьих революций позволили создать такое устройство общества, где все основные вопросы решаются исключительно тайным голосованием, однако с учетом накопленного жира и необходимых промтоваров. Отличительная наша черта – умение использовать достижения всех смежных животных, населяющих планету. Нам незачем, скажем, осваивать космос, за нас это провернут двуногие бестолочи, которым все равно, куда девать свой силы и нажитое добро, а мы уже со стопроцентной надежностью слетаем в тартарары, разумеется после того, как там побывают собаки, люди, кошки и женщины.
      Огромная крыса высунулась из норы, махнула, должно быть своей товарке, рукой, то бишь лапой, совершенно белой изнутри и рыжей снаружи, и заговорила голосом – Господь мой, вот чего я больше всего боялся! – крыса заговорила голосом моей Любы. Я потрогал свой лоб, он был мокрый, а во рту совсем пересохло.
      В дверях стояла Люба.
      – Нет, нет! – закричал я.- Не подходи ко мне.
      Я не знаю, почему я так закричал, почему я сказал именно эти слова, только она, это уж точно я помню, пожала плечами, сделала, впрочем, еще одну попытку приблизиться ко мне, а я застонал:
       – Умоляю. Ради бога. Я же тебя не звал. Нельзя ко мне. Ко мне сейчас должны прийти. Точнее, они уже здесь.
      Люба недоуменно глядела на меня, а я повторил:
       – Да, да, тебе надо немедленно уйти. Очень прошу. У Каменевых уже горит свет. Я должен быть там…
      Я помню: Люба заплакала. Мне было ее очень жаль. Но я ничего не мог поделать. Я боялся разоблачений. Я всю жизнь боялся… Чего-нибудь, да боялся…

      В то самое время, когда повсюду обсуждалась эта отвратительная мысль о деклассированных элементах, пришедших к власти, на квартире у Каменевых горел свет. Здесь было не так много людей: Зиновьев, Радек, Сокольников, Луначарский, Розенгольц и Крестинский.
      Говорили об этой злополучной статье. Смеялись. Острили. Радек шепотом рассказывал (только для мужчин) анекдот о том, как в одной дивизии по рекомендации журнала «Большевик» провели анектное обследование членов дивизионной парторганизации; оказалось, что при Троцком все в дивизии было свежее: и рыба, и сифилис, и гонорея, а теперь все запущенное.
      – Это пошловато, Карл. Ситуация обостряется, и надо в связи со съездом что-то предпринимать радикальное,- сказал Каменев.- Эта статья серьезнее, чем вы думаете. Впервые мы обозначили, что такое власть сегодня. Под флагом борьбы с расслабленностью и буржуазным индивидуализмом всюду идет уничтожение интеллигенции. Сталин и его компания ежедневно инструктируют десятки руководителей губкомов, ведомств, военных подразделений. Если с такой активностью и дальше пойдет смещение кадров, от завоеваний революции ничего не останется.
      – Он заинтересован в том, чтобы на основных постах были деклассированные элементы. Какой спрос с пьяницы? Они у себя устраивают попойки – это самый легкий путь привлечения ограниченных людей на свою сторону,- сказал Сокольников.
      – А вы хотели, чтобы диктатура пролетариата состояла из одних интеллигентов? – сказал Рыков.- Пролетариат есть пролетариат. Пролетариат всегда пил, всегда образовывал толпу, всегда жаждал вождя.
      – История знает вождей двух типов,- вмешался в спор Луначарский.- Вожди элиты, как Цезарь, Лютер, Наполеон, и вожди толпы – Мюнцер, Спартак, Разин, Пугачев. Сегодняшняя история дала нам новый тип вождей. Пожалуй, революция не может продолжаться, если не будет выделять из своей среды вождей…
      – В этом вся загадка исторического развития,- сказал Пятаков.- Какие вожди займут пустующее место. Вожди толпы, ориентированные на деклассированные элементы, или вожди культуры и разума, способные повести за собой массы.
      – Свято место пусто не бывает,- засмеялся Радек.- Пока мы здесь болтаем, Иосиф и его братья все бразды правления прибрали к рукам.
      – Все решит съезд,- сказал Каменев.- Могу вас заверить, что многое будет зависеть от того, насколько мы сумеем убедительно выступить на съезде. Насколько сумеем поддержать друг друга. Я буду требовать выполнения завещания Ленина: Сталин не должен занимать пост Генерального Секретаря.
      – Неужто ему мало быть членом Политбюро? – улыбнулся Радек.
      – Еще неизвестно, что выкинет на этом съезде Троцкий,- заметил Розенгольц.
      – Песенка Троцкого спета. Он сам это понял и полностью переключился на книги.
      – Я от его «Уроков Октября» не оставил камня на камне,- сказал Сокольников.- Я его поймал на таких неточностях…
      – Ты уже писал об «Уроках Октября», причем неубедительно.
      – Сейчас заканчиваю новую работу,- ответил Сокольников.- Если выступит Троцкий, мне придется бить справа и слева, и Троцкого и Сталина.
      – Ты профессиональный раскольник,- заметил Радек.
      – Поразительно, как все оказывается перевернутым. В свое время мещане от революции клеймили Ленина за сектантство и раскольничество. Исторически же «сектантство» и «раскольничество» Ленина были только необходимым и неизбежным средством отстаивать и развивать те именно непосредственно революционные стороны марксизма, которые стали живой водой для мирового пролетариата,- это Зиновьев заметил мрачно.
      – Опаснее всего сектанты-теоретики,- улыбнулся Радек.- Иосиф и его братья терпеть не могут неосектантства…
      – А здесь действительно любопытная диалектика,- заметил Луначарский.- Великая идея рождается сначала в одной голове, потом захватывает малую человеческую общность, прозванную в народе сектой. Секта или группа исповедует свое учение и привлекает на свою сторону миллионы. Так было с христианством, и так было с учением Маркса…
      – Опять вы, Анатолий Васильевич, соединяете Христа и основоположников. Если вы таким образом станете решать и национальный вопрос, нам несдобровать…
      – Полностью согласен с Анатолием Васильевичем. В тяжелой сектантской, раскольнической двадцатилетней борьбе Ленина против лучших представителей умиравшего периода рабочего движения вырастали новые силы. Мертвое хотело заглушить живое, но живое выжило и победило и через головы живых мертвецов протянуло руку вечно живым коммунарам Парижа и заветам Маркса.
      – Лео, не говори красиво,- заметил Зиновьев.
      – Прекрасно сказано,- покачал головой Луначарский.
      – У Ильича не было любви к власти. И это главная черта будущего вождя революции. Сейчас снова стоит один и тот же вопрос..Мы не должны допустить к власти вождей из рабов, вождей из холопов и хамов!
      – А хам грядет!
      – Скорее всего,- сказал Каменев.- Мы – интеллигенты-теоретики. Мы боимся оружия, боимся побед. Мы теоретизируем по поводу того, надо ли нам побеждать.
      – Что же прикажете делать? – спросил Сокольников.
      – Теперь все решит съезд,- повторил Каменев.
      На следующий день в Моссовет, где был кабинет Каменева, приехали два члена ЦК, Каганович и Микоян.
      Встреча носила чисто дружеский характер, и ее финал обещал быть ничем не примечательным.
      – Слишком много кривотолков вокруг этой пресловутой статьи в «Большевике»,- сказал, улыбаясь, Микоян.- Надо как-то снять этот вопрос.
      – Статья была, как вы знаете, посвящена первому тщательному обследованию партийцев, о чем в свое время было принято решение на Политбюро, которое проводил Сталин,- ответил Каменев.
      – Все правильно. Никто не подвергает сомнению содержание и качество статьи. Сталин высоко оценил ее проблемность и назревшую актуальность. Но вот масса писем, которые идут в ЦК, настораживает. Запахло скандалом, который никак нежелателен перед съездом,- это Каганович пояснил.
      – Что же прикажете делать, добрые люди? – улыбнулся Каменев.
      – Вот мы и пришли к вам посоветоваться. Мы захватили с собой ворох писем из разных уголков страны. Поглядите, как реагирует оскорбленный народ.
      – Я представляю,- ответил Каменев, листая корреспонденцию.
      – А может быть, поставить этот вопрос на одном из заседаний Секретариата или Политбюро? – бросил пробный шар Микоян.
      – Думаю, что этого не следует делать,- сказал Каганович, поглядывая на Каменева,- Сталин в последние дни не в духе.
      – Что значит не в духе? – возмутился Каменев.
      – Это все-таки с ним надо обговорить,- сказал Микоян.- Я не решусь ему об этом докладывать. Вот если бы вы, Лев Борисович, позвонили Сталину…
      Через минуту Каменева соединили со Сталиным.
      – У вас есть готовое решение по этому вопросу? – спросил Сталин.
      – Еще нет, но мы склоняемся к тому, чтобы обсудить эти проблемы на одном из заседаний Политбюро. К тому же определить дальнейшую линию журнала нам перед съездом просто не помешает, Иосиф Виссарионович,- ответил Каменев.
      – Если склоняетесь готовьте этот вопрос. У меня нет оснований не доверять вам, Лев Борисович. Единственная просьба: чтобы сама постановка вопроса, каким бы он кратким ни был, не была формальной. И поручите этим вашим собеседникам подготовить неплохое решение.
      – Хорошо,- ответил Каменев и положил трубку.

      Я подловил себя на том, что стал бояться, как бы меня не заподозрили в какой-нибудь психической болезни. В свое время был сделан намек: «Хорошо, мол, что в лагерь, а то мог бы и в психбольничку загудеть…» А тут крысы. Самое гнусное – вижу реальных крыс и сомневаюсь: а вдруг их нет, вдруг это мне только кажется? Вот и сегодня утром на столе была эта, без подпалин, с хвостом обрезанным, косилась в мою сторону: дура, не понимает, что я ей добра хочу, не подложил ей бутербродик с отравой, а то бы… Когда постучала Марья Ивановна, крыса спрыгнула на пол. Я накинул пальто на плечи, встретил хозяйку.
      – Ну как вы тут? Все в порядке? Не стучал больше никто?
      – Нет, тишина. Только вот крысы появились.
      – Этого не может быть. Откуда крысам здесь взяться? Сроду их не было. Они возле магазина. Там их много. А сейчас снег. Не добежит крыса из магазина к нашему дому. Да и зачем?
      – Я тоже так думаю. Только действительно крысы появились. Я заглянул на чердак. Там у вас, кстати, подшивка журнала «Большевик» за двадцать пятый год, это еще когда его Бухарин с Каменевым редактировали.
      – Это дед мой собирал. Но насчет крыс – это странно.
      – А вы посидите тихонько минут пять, вылезет сейчас.
      Господи, и как у меня вырвалась эта дурацкая фраза! И как же мне хотелось, чтобы моя знакомая выползла из норы, ну хотя бы морду свою паршивую показала!
      Марья Ивановна притихла, и я молчал, и, к счастью моему, из угла донесся шорох, и из-под шкафа вылезла огромная крыса, вот тут уж я точно мог сказать, что эту мадам я видел впервые. Как же я обрадовался! Как же я вскрикнул:
      – Вот она, Марья Ивановна, а то, знаете, мне даже неловко перед вами было! Меня и так все на работе стали подозревать в какой-то чертовщине. Видите? Видите, она и вас не боится ни капельки!
      – Как же не видеть! – закричала Марья Ивановна.- Сроду не видела такой огромной крысы.
      – Может быть, это не крыса. Может быть, это бес какой-нибудь?!
      – Господь с вами в своем ли вы уме. А ну марш, скотина такая! – Марья Ивановна швырнула в крысу плоскогубцами. Крыса исчезла.- Надо что-то предпринимать. Я им свеженькие бутербродики приготовлю.
      Пока Марья Ивановна готовила бутербродики, я думал о том, что непременно расскажу на работе, как Марья Ивановна запустила в живую огромную крысу плоскогубцами. Пусть знают правду. Я ликовал. С одним фантомом покончено: крысы – это наша реальность, а не плод больного воображения. Теперь бы Марье Ивановне и другой фантом высветить – показать бы ей, как крыса в живого генерала Микадзе, а потом в Чаинова превращалась у меня на глазах. Я даже представил, как я говорю хозяйке: «А вы повремените маненько, Марья Ивановна, эта, с подпалинами, сейчас в генерала Микадзе обернется». А она как вскрикнет: «Какие еще генералы?» А я скажу: «Сейчас увидите, только, возможно, долго надо ждать, потому что генерал не всегда свободен, может быть, мемуары пишет или былые сражения анализирует, у домашней доски сидит и рассматривает начертанные мелом боевые позиции. Я такую доску в бане у Микадзе видел, он преподавал в академии курс, который назывался: «Полководческий гений Сталина», а может быть, генерал и на рынок пошел, с авоськой, на генеральскую пенсию купить чего-нибудь свеженького, генералы любят все свежее». Вся эта ерунда в моей голове прокручивается, как в кино, и на меня уже глядит с некоторым подозрением Марья Ивановна и даже спрашивает:
      – Что это с вами? Вы вроде бы как не в себе…
      – Да нет, в себе я. Вспомнил, как ко мне один генерал приходил. Препротивная, знаете, личность, точь-в-точь как крыса с подпалинами.- Я еще что-то бормочу, а Марья Ивановна уже не слушает, уходит.
      Я остаюсь наедине со своими мыслями. Ничто в мире не исчезает бесследно. Иллюзии нередко обращаются в реальность, а реальность в иллюзии. Мертвые живут с нами, иначе откуда взялась у тех же русских философов мысль о том, что история – это и есть наша душа? Мертвые не только в наших душах, они еще и рядом. И живые, о которых мы думаем, с которыми не расстаемся духовно,- они тоже всегда рядом. Злые люди обращаются в крыс и других мерзких животных, а просветленные – в прекрасных птиц, или деток маленьких, или старцев добрых. Мне пока является всякая гадость. Падло батистовое, как выражался Багамюк. Зато кадры исторического содержания воскрешаются с точностью до микрона. Вот они, кажется, собрались. Впрочем, нет, идет обычное заседание…

      Заседание шло третий час. Неожиданным было для Каменева то, что председательствовал Бухарин. Странным было, что один из главных редакторов журнала «Большевик» Бухарин занял не только нейтральную позицию, напротив – наступательную, будто к изданию имел лишь косвенное отношение. Неведомо было Каменеву, что незадолго до заседания у Бухарина побывал Сталин.
      – Послушай, Николай,- начал тогда разговор Сталин.- Как ты относишься к журналу? Устраивает тебя журнал? На каких теоретических позициях он стоит? Стал ли журнал теоретическим компасом партии, государства?
      Сначала Бухарин колебался, а затем четко отвечал на все вопросы отрицательно: «Нет».
      – Значит, дыма без огня не бывает,- сказал Сталин.- Значит, товарищи с мест правильно подают сигналы. Значит, здесь мы имеем дело не со случайно возникшей склокой, а с сознательно и преднамеренно организованными действиями, направленными на компрометацию революции, на принижение роли партийцев от станка. Значит, снова возникает вопрос, куда и за кем пойти.
      – Я думаю, именно эти вопросы и надо обсудить на Политбюро в связи с ошибками журнала «Большевик».
      – Мне кажется, ты прав. Именно в связи с политическими ошибками журнала, именно в связи с подспудными течениями, которые взращивают платформу новой оппозиции, оппозиции, к сожалению, троцкистской по существу. Но главное, чтобы не формалистски подойти к обсуждению. Главное, чтобы до конца по принципиальным позициям отстоять ленинское и – я думаю, теперь можно без оговорок добавить – бухаринское учение о факторах строительства социализма в одной стране.
      – Многое будет зависеть от того, кто будет председательствовать на этом заседании,- сказал Бухарин.
      – Никто, кроме тебя, не сможет с настоящей партийной принципиальностью повести это дело. Ты теоретик-ленинец, ты несешь ответственность за допущенные ошибки, ты знаешь всю журнальную кухню, все первопричины допущенных ошибок.
      Польщенный Бухарин согласился. И теперь Сталин сидел в сторонке и, как всегда, что-то чертил в своем блокноте.
      – Мы недостаточно бдительны,- говорил Бухарин.- Мы постоянно забываем о том, что мы со всех сторон окружены врагами. Внутренними и внешними. Господа Каутские приравнивают нас к абсолютизму Романовых, клевещут на нас, говоря о неслыханном непрекращающемся терроре и о постоянно растущих восстаниях против советской власти. Всякий, знакомый с фактами, знает, что теперь говорить о восстаниях и о терроре, говорить о том, что грубая сила революции уничтожает культуру и интеллигенцию в нашей стране,- значит не знать нашей реальной жизни, наших достижении. Никогда еще пролетариат не имел такого доверия к нашей партии, как сейчас. Никогда крестьянство в своей массе не было настроено так советски, как в настоящее время. Никогда советская власть не была так внутренне прочна, как в данный момент. И никогда не было так мало репрессивных воздействий, как в текущий период нашей жизни. И это случилось потому, что во главе государства стоят лучшие люди страны, стоит партия, вооруженная действительно научным знанием, научным марксистско-ленинским учением. Факты говорят, что авторитет партии в массах растет неслыханно. Двести пятьдесят тысяч Ленинского призыва, полтора миллиона комсомольцев, столько же пионеров, шесть миллионов членов профсоюзов, сто пятьдесят тысяч рабселькоров и так далее строят новое общество, шаг за шагом вытесняя старые формы в политике, в экономике, в культуре, в быту. Я назвал четыре направления нашей жизни. И здесь сегодня мы не случайно заговорили об этом четвертом, бытовом направлении. Товарищ Сталин в свое время правильно поставил задачу: надо не игнорировать быт, надо быть коммунистом всюду – в семье, в политике, в общении, в повседневном труде. Только в этом случае за нами пойдут массы. Я только теперь понял и осознал всю мерзость публикации статьи Тантулова «Опыт изучения быта партийцев». Полагаю, что товарищи правильно оценят ее вредный, клеветнический характер.
      Слово взял Каменев.
      – Безусловно, статья Тантулова содержит некоторые перегибы, и мы в редакции отметили это. Больше того, мы тщательно проанализировали основные направления работы журнала. Но я хотел, чтобы сегодняшний разговор был действительно партийным и принципиальным. Статья является первой попыткой освещения опыта изучения быта партийцев на основе социологических обследований! Как было нам в свое время рекомендовано, мы решили проанализировать жизнь партийцев в следующих моментах – здоровье, семейный быт, культурная и партийно-бытовая жизнь. В статье излагаются объективные факты, объективные противоречия, и мне казалось, что, отмечая недостатки в бытовых вопросах, мы нацеливаем партийные организации на всестороннюю работу по воспитанию наших кадров. И мне в данном случае непонятна позиция товарища Бухарина, который прекрасно знал об этой статье, по-моему, редактировал ее, и у него и мысли не возникало тогда, что эта статья служит нашим врагам и носит клеветнический характер, В статье отмечается большая заболеваемость партийцев: из трехсот четырех обследованных – сто девятнадцать больных, а тридцать четыре жалуются на переутомление или «среднее здоровье». Один из этой последней группы со средним здоровьем заявил: «Как будто здоров, но трясутся руки, не чувствую запахов». Или вот рабочий из Иваново-Вознесенска: «Чувствую себя жизнерадостным, но врачебная комиссия нахала малокровие и что-то с легкими». Многие указывают на неспокойный сон, снятся кошмары по ночам, кричат, плачут и убивают во сне. В статье проанализировано соотношение объективных и субъективных факторов заболеваний. Отмечается, что субъективная пролетарская воля не хочет считаться с мелочами, зародышами сложных заболеваний, но объективно эти зародыши имеются у большинства партийцев, являя собой опасную картину. Необходимо отметить, что характер заболеваний партийцев почти исключительно обусловлен историческими и общественными причинами. Многие партийцы указывают, что гражданская война, плохое питание, постоянные перегрузки в работе дезорганизовали нервную систему, а малокровие и желудочные заболевания обусловлены недоеданием и грубой пищей донэповских времен. Товарищи, это все объективные факторы, и мы должны подумать о том, какие нужны меры по улучшению здоровья наших партийцев.
      – Мне непонятна позиция товарища Каменева,- взял слово Калинин.- Либо он не желает видеть того вопиющего безобразия, имевшего место на страницах журнала, либо он, попросту говоря, нас дурачит. Если товарищ Каменев считает, что журнал «Большевик» дал объективную картину, я бы сказал, не бытовой, а моральной жизни партийцев, то она совсем не такая, какую нам только что нарисовал товарищ Каменев. 208 человек из 304 – это пьяницы, сифилитики и онанисты. Это прямая клевета на кашу армию, на нашу партию. И эта клевета на руку нашим врагам.
      – Нет, вы послушайте, товарищи, как разворачивается этот вопрос на шестьдесят восьмой странице,- начал выступление Каганович.- Мы имеем следующие формы разрешения «полового вопроса»: общение с проститутками, постоянная связь,- это значит имеется в виду и с проститутками и с любовницами. «Недурно пристроились большевички»,- станет потирать ручки какой-нибудь нэпманчик, читая вслух в какой-нибудь лавчонке это место в статье. И дальше особо выделено – «общение с чужими женами», которое позволяет удовлетворять половые потребности наших партийцев. Есть еще категория партийцев, которые удовлетворяют свои животные потребности по принципу «как придется» или «случайно». Здесь дается существенная оговорка о том, что это «как придется» осуществляется «только не с проститутками», значит, в данном случае подчеркивается нравственный характер общения, и снова новое уточнение – это «как придется» реализуется или «по обоюдному согласию», или «с любимыми женщинами». Значит, в остальных случаях, так надо понимать, не учитывается обоюдное согласие, значит, общение основывается на насилии, когда, может быть, используется служебное положение, власть и прочее. Ничего себе объективная историческая обусловленность явлений! Правда, журнал отмечает, что, дескать, нечего бить тревогу, всего шесть процентов имеют постоянные связи с определенным лицом.
      – Какая-то мерзость,- сказала с места Крупская.
      – Я прошу прощения, но не могу не остановиться еще на одной мерзости, о которой здесь сказано,- продолжал свое выступление Каганович.- Читаю текст, страница шестьдесят восемь. Онанизм. Им занимаются на триста четыре человека всего состава парторганизации лишь семнадцать человек. Заметьте, товарищи, как обнадеживающе и успокаивающе звучит это краткое и обстоятельное слово «лишь». Так вот, из этих семнадцати – тоже весьма утешительные данные – только двое занимаются «систематически», остальные пятнадцать указывают: «редко» или «случайно». Таким образом, процент онанистов, пишет журнал, к холостякам составляет четырнадцать и две десятых процента, а ко всей организации пять с половиной процентов. Далее совершенно убийственные данные о том, что партийцы со стажем до двадцатого года не дают ни одного случая онанизма. Стало быть, как здесь отмечал товарищ Каменев, объективные исторические закономерности привели к усилению действия субъективных факторов! Какой позор, какая клевета! Надо ли комментировать, товарищи, какой вред принесла уже эта статья, опубликованная в главном теоретическом журнале нашей партии?!
      – Товарищи, журнал «Большевик» – это наше боевое оружие,- начал свое выступление Молотов.- Большинство статей носит острополемический характер; высокоидейный и высокотеоретический их уровень не вызывает сомнений. Мне в первую очередь хотелось бы отметить серьезные и глубокие выступления по экономическим и социальным проблемам – это прежде всего статьи товарищей Бухарина, Рыкова, Томского, Степанова, Ярославского, Дзержинского и многих других. Но эта статья смазывает напрочь достижения журнала. Эта статья носит не только клеветнический характер, но уничтожает наши достижения, она написана в духе разнузданной лжи, в духе худших традиций бульварной буржуазной прессы. Здесь мы имеем дело с оголтелой пропагандой распущенности, с проповедью буржуазного индивидуализма, насилия, разврата. Я воспринял эту статью, товарищи, как личное оскорбление. Она действительно, как правильно уже здесь заметили, носит мерзопакостный характер! Чего стоит, например, такое откровение о том, что три процента партийцев удовлетворяют половые потребности поллюциями, что, как разъясняет нам журнал, является лишь фикцией удовлетворения. Или соображения о том, что большинство партийцев никак не удовлетворяют своих половых потребностей. Какие тут объективно-исторические закономерности, никак не ясно. С одной стороны, всем непартийцам и будущим партийцам дается понять, что коммунисту можно развратничать направо и налево, что тоже ни к чему хорошему не приводит, а с другой стороны, настоятельно утверждается, что партийная работа настолько вымучивает людей, что они уже, пожалуй, и не способны к половым отношениям. В журнале пишется, что второе место по величине процентного коэффициента занимают воздерживающиеся от половых связей, которые «никак» не удовлетворяют половых потребностей. Их тридцать пять процентов. Воздерживающиеся неодинаково относятся к своему воздержанию. Правда, общее для всех них, снова устанавливается закономерность на страницах журнала, то, что воздержание их не добровольное, а, значит, насильственное, значит, кто-то посягает на свободу партийцев. Как же это близко к той мерзкой буржуазной пропаганде, которая расписывает нашу молодую республику как страну с изуверским тоталитарным режимом, которая налагает вериги, цепи, колодки даже на интимные отношения людей! Я бы сказал, дальнейшие рассуждения журнала явно основываются на концепции Троцкого об аскетизме коммуниста; я прочитаю это место: «Часть партийцев жалуется, что «страдают», или «приходится мириться с положением», или что «живет аскетом», и, пожалуй, большая часть переживает то же, что этот партиец, который сообщает: «Некогда думать о половой потребности… Беспрерывная работа и отчасти спорт убивают, пожалуй, всю половую энергию». Эта категория, далее отмечает журнал, вербуется. Интересно, кем же это вербуется? Троцким? Каменевым? Каутским? Может быть, Бухариным? Так вот, вербуется – так и сказано – из наиболее занятых сложной нервно-мозговой деятельностью политработников и части комсостава и как бы иллюстрирует известное положение Зигмунда Фрейда о переключении энергии из половой сферы в сферу высоких умственно-общественных интересов, что означает «сублимацию».
      Неожиданно все оглянулись в сторону Сталина, который, закрыв лицо обеими руками, громко смеялся.
      – Вы меня, ради бога, извините,- оправдывался он, вытирая платком слезы на глазах.- Но эту белиберду я воспринимаю лишь как несусветную чушь. Извините меня, не могу по-другому. Однако,- он в одно мгновение стал серьезным, и на его лице не осталось ни тени улыбки,- сколько времени мы тратим на такой бред!
      – Не согласен,- перебил его Калинин.- И вот почему. Меня настораживают два момента, которые имеют место в этой статье и, может быть, во многих других публикациях журнала. Первое – это некоторое противопоставление личности коллективу, а второе – этакое скатывание в сторону буржуазного образа жизни, в сторону буржуазных свобод, буржуазной расслабленности и буржуазной демократичности, как известно имевшие место в последних книгах товарища Троцкого. Вы подумайте, какой же вывод делается автором статьи, когда он говорит о том, что общению партийцев с проститутками препятствует партийность. Да, да, товарищи, здесь так и говорится, цитирую это место: «Общение с проститутками занимает наименьшее место, и нам кажется, что есть основания видеть в этом большую тормозящую сдерживающую силу партийности, партийной коллективности над личностью». Значит, выходит, что личность не сама по себе нравственна, а в силу того, что над ней совершается насилие со стороны коллектива. И далее: «Интересно сравнить эти данные с данными беспартийных. Вероятно, последние данные показывали бы большую «свободу» в разрешении подового вопроса, так как воспитывающе-держивающее влияние коллектива играет в поведении беспартийного гораздо меньшую роль». Давайте, товарищи, посмотрим, на какие же мысли и на какие выводы наталкивает журнал нашего читателя? Выходит, что процент венерических заболеваний и прочих отклонений, названных здесь, в народе значительно больше, чем в среде партийцев.
      – Исключая аскетов, как утверждает в этой связи товарищ Троцкий,- бросил реплику Бубнов.
      – Здесь почти не касались вопросов, связанных еще с одной порочной областью быта партийцев,- сказал Андреев.- Это пьянство. Журнал строго разделил пьющих на две категории: злостных пьяниц, которых немного, но они есть, и пьющих редко или немного – таковых сорок восемь и шесть десятых процента. В целом, заключает журнал, мы имеем дело не с пьянством, а с выпиванием. Каковы же те принципы, которые мешают стопроцентной трезвенности?