Групповые люди

22

      Никулин меня предупредил, прежде чем мы вошли к генералу:
      – Микадзе сейчас в небольшой опале, но это естественно, поскольку его мысли прямо противоположны существующей конъюнктуре.
      – Генерал тоже считает, что сегодняшние демократические умонастроения – дело временное?
      – Он как раз и считает, что сегодня история опрокинута навзничь и очень скоро обратится в фарс.
      Генерал принял нас в генеральском мундире. Орденов, правда, не было, но было много планок. Он предложил нам чаю, однако тут же сказал, что чай будем пить в другом месте.
      – В баньке,- сказал он.- Это теперь единственная моя отрада.
      Все это было сказано с едва заметным акцентом. В бане он произнес обстоятельную речь. Подчеркнул, что Сталин – это не только Ленин сегодня, но и знамя всего прогрессивного человечества в борьбе миров'. Он сказал, что сейчас, как и прежде, противостоят две силы: коммунизм и сионизм. Я перебил генерала:
      – А как же с империализмом быть?
      – Империализм и есть сионизм. Деньги где? В банках. А банки у кого? У них. В Лос-Анджелесе я видел огромное сердце из гранита – это было сердце Банкира. У них есть свои символы. Зло, отразив добро, пребудет в этом мире беспредельно. Так говорил еще Руставели, который никогда не был евреем…
      С разрешения генерала Микадзе автор публикует некоторые его материалы, касающиеся политики и смерти Сталина, а также приносит глубочайшие извинения в том, что дал его рассказ с некоторыми сокращениями (прим, автора).
      – А может, был? – спросил я.- Если покопаться? Недавно я узнал, что у Богдана Хмельницкого нашли… Говорят, в Грузии ему памятник поставили сионисты, а потом ночью кто-то украл памятник, и теперь на этом месте стоит монархист Ираклий Второй.
      – Что ж, ничего нет удивительного. Народ докапывается до своих духовных корней. Сейчас не ядерное противостояние решает судьбу народов, а духовное. Это Сталин хорошо понимал, когда ликвидировал все трещины, возникающие в идеологической борьбе.
      – Он эти трещины своевременно набивал живыми и неживыми людьми,- подсказал я.- А потом заливал купоросом и только после этого цементировал, чтобы учение основоположников сохранить в полной чистоте.
      – Об этой чистоте я и хотел рассказать.- Генерал, завернутый в простыню, напоминал привидение. Он ласково пояснил: – Сталин еще в юношеские годы почувствовал свое великое предназначение. Как известно, такие предчувствия характерны для большинства великих людей. Сталин – высокая поэтическая душа. Если бы он не стал политиком, он бы наверняка стал писателем или поэтом мирового масштаба. В пятнадцать лет он стал писать стихи. Я знаю, вы интересуетесь предсказаниями. Так вот, Сталин еще в 1885 году напечатал несколько стихотворений в газете «Иверия», которую редактировал Илья Чавчавадзе. В этих стихах он предсказал свою судьбу:
 
      И знай, кто пал, как прах на землю,
      Кто был когда-то угнетен,
      Тот станет выше гор великих,
      Надеждой яркой окрылен.
 
      Его произведения были включены в «Родной язык», составленный великим грузинским педагогом Гогебашвили.
      Сейчас много говорят о вреде вождизма. Троцкисты подымали вопрос о вождизме Сталина еще на Четырнадцатом съезде. И Сталин по этому вопросу дал исчерпывающее объяснение. Он сказал, что революционному движению всегда нужны будут вожди, способные выразить волю народа. Он, как пишет Анри Барбюс, был самым скромным человеком на этой земле. Он сумел отделиться от великого имени «Сталин». Известен разговор его с сыном Василием, который «свободно» стал пользоваться именем отца, направо и налево ставил факсимильную печать «Сталин». Отец сказал сыну: «Сталин – это не ты, Сталин – это не я, Сталин – это символическое знамя и вера народа. Примером в труде, борьбе и поведении должны служить ты и я. Поэтому прекрати бравировать именем Сталина».
      Он и ложной скромности не выносил, потому и отступился от другого своего сына, Якова. Тот за ложной скромностью прятал наглость и двурушничество. Слыхали, как о нем пишет теперь бывший тайный советник вождя: «С Аллилуевой шашни за спиной отца вел, лез к Надежде Сергеевне». Сталин заботился о своей репутации. Вождь – это сила и авторитет. Отняли веру – сделали народ слабым. Создали в душах вакуум. Чем его заполнить? Естественно, сексом, наркотиками, разбоем. Кому это выгодно? Врагам.
 
      Распознать сегодняшних врагов невозможно, не зная истории. Откуда взялся Троцкий? До революции он жил в Америке. Там сотрудничал с Бухариным. Затем по заданию сионистов внедрился в русскую революцию. Применив принцип адаптации, Троцкий (Бронштейн) вошел в партию Ленина и втащил в политическое бюро Апфельбаума (Зиновьева) и Розенфельда (Каменева) и получил большинство – из пяти три человека – и только чудом, благодаря Сталину, не захватил власть в партии. И сейчас этот метод внедрения и адаптации широко применяется сионистами. И у нас надежда только одна – это наследники Сталина. Они наша надежда.
      Генерал встал и продекламировал:
 
Наследники Сталина живы,
Наследники Сталина есть.
Их много. И все они правы,
Его продолжая дела.
Неправда была, но и правда
У Сталина тоже была.
От правды нам некуда деться,
Ее не зарыть и не сжечь.
Он мир завещал нам в наследство.
Он мир завещал нам беречь.
 
      – Браво! Браво! – воскликнул Никулин, наливая генералу вина. – Выпьем за генерала! Выпьем за Сталина!
      Я тоже чокнулся. Мне было грустно. Я сказал, что не буду пить за Сталина. Моих собанников это нисколько не смутило.
      – Рано или поздно все придут к сталинизму, – сказал серьезно Микадзе и отхлебнул несколько глотков вина. – Группа Зарубы – это первая ласточка…
      – Серьезная, – вставил я.
      – Что серьезная? Ласточка? Вы иронист. Крепко вас переориентировали. Из пострадавших? – спросил он, обращаясь ко мне.
      Я молчал. Ответил за меня Никулин:
      – У него всех родственников в тридцать седьмом шпокнули.
      – Откуда тебе это известно? – удивился я. – Я не афишировал свое прошлое.
      – В этом мире все известно,- отвечал Никулин. В его голосе появилась уверенность. Он ощущал себя рядом с генералом прямо-таки хозяином.
      – Тогда все понятно,- отвечал генерал.- Так знайте же, не Сталин убил ваших близких, а сионисты.
      – Конкретно?
      – Троцкий убил. Он организовал на нашей территории лагеря смерти, и туда бросали лучших людей, и прежде всего коммунистов. Вы знаете, кому принадлежит идея создания империи зла, этой лагерной индустрии? Не знаете? А я вам скажу! Евреи изобрели ГУЛАГ. И сионист Солженицын. Настоящая его фамилия Солженицер, он сын крупного землевладельца, его отец, чтобы получить доступ к русским землям, принял православие. Выкрест. Как и отец Троцкого. А Солженицер написал «ГУЛАГ» (скачать "Архипелаг ГУЛАГ"), чтобы спутать карты, чтобы обвинить Сталина в преступлениях, которые он не совершал.
      – Значит, он нарочито пробрался в лагерь, чтобы изнутри дать материал? – съязвил я. Иронии моей никто не понял, и я добавил: – Значит, он, рискуя жизнью, по доброй воле стал заключенным и оттуда повел свой убийственный репортаж.
      – Конечно,- ответил генерал.- Ничего не могу сказать. Это бесстрашный и предприимчивый народец. Да и ничем не рисковал этот мерзавец. Он же не был в настоящих лагерях. Он был, если хотите, даже не в заключении, а в спецлагере, как Туполев, Королев и многие другие известные конструкторы! И Сталин знал об этих лагерях, он их специально ввел, чтобы спасти нашу техническую интеллигенцию.
      – У вас есть доказательства? – спросил я.
      – Есть у него все,- кивнул своей челюстью Никулин.
      – Тут доказательства налицо,- ответил генерал.- Солженицын нигде не раскрывает карт, не говорит о главном. А главное – вот оно. Создателями лагерей были два человека. Один – основной кадр – Френкель, начальник всего ГУЛага. Другой – Ягода, матерый сионист, начальник ОГПУ, который убил Менжинского, Куйбышева, Кирова. Третьей фигурой был Берман – начальник строительства Беломорканала, описанного, в частности, сионистами как место зловещего истребления героев. И, наконец, четвертая фигура – это Каган, начальник строительства железной дороги Котлас-Воркута (И тут генерал неправ. Эти факты в «Архипелаге ГУЛАГ» имеются (прим, автора).). Все эти люди были завязаны Троцким в один узел, и у них была цель – уничтожить коммунистов изнутри.
      – Тогда зачем же они стали истреблять евреев: Каменева, Зиновьева, Сокольникова, Дробниса, Лившица, Богуславского, Радека и сотни других?
      – А вот тут как раз и состоит диалектика. Названные вами персонажи,- отвечал генерал,- действительно сионисты-провокаторы, и их разоблачил Сталин. В этом и состоит его гениальность. Он имел особое чутье на врага. Один раз глянет на физиономию и сразу скажет, враг или не враг. Известные процессы тридцатых годов – это ответ красного террора на сионистский заговор. Это была смертельная схватка умов. С одной стороны, Сталин, а с другой – все сионисты во главе с Троцким. Сионисты использовали ситуацию на местах и через своих людей устраивали массовые репрессии, чтобы обескровить социализм. У них был сговор с Гитлером. Отсюда и одинаковые способы расправы с коммунистами: гетто, концлагеря, пытки. А Сталин делал прямо противоположное тому, чем занимались фашисты и сионисты. Он спасал людей. Выгораживал невинно пострадавших. Устраивал жизнь детей репрессированных. Пример тому – Зоя Космодемьянская. Ее родители пострадали, а она – героиня. И так везде.
      – Очевидно, он не успел всех спасти,- сказал я.
      – Вот именно,- ткнул в мою сторону вилкой генерал.- Я приведу еще доказательства великой гуманности Сталина. Я захватил с собой некоторые документы, которые сейчас под грифом большой секретности прячут от народа. Признаюсь, эти документы выкрали близкие мне люди. Вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков» специально разбирался 11, 14, 18, 20 января 1938 года на Пленуме ЦК ВКП (б). Говорилось: ЦК КП(б) Азербайджана на одном заседании 5 ноября 1937 года механически подтвердил исключение 69 человек; Новосибирский обком 28 ноября механически подтвердил решения райкомов ВКП (б) об исключении из партии 72 человек; в Орджоникидзевской краевой партийной организации партколлегия КПК при ЦК ВКП (б) отметила, как неправильные и совершенно необоснованные, решения об исключении из партии 101 коммуниста из 160 человек, подавших апелляции; по Новосибирской партийной организации таким же образом пришлось отменить 51 решение из 80; по Ростовской парторганизации отменены 43 решения из 66; по Сталинградской парторганизации – 58 из 103; по Саратовской – 80 из 134; по Курской парторганизации – 56 из 92; по Винницкой – 164 из 337 и так далее.
      Во многих районах Харьковской области под видом «бдительности» имеют место многочисленные акты незаконного увольнения с работы и отказа в предоставлении работы исключенным из партии и беспартийным работникам. В Змиевском районе в октябре и ноябре 1937 года беспричинно сняты с работы 36 учителей и намечено к увольнению еще 42.
      Во многих районах Куйбышевской области исключено из партии большое количество коммунистов с мотивировкой, что они являются врагами народа. Между тем органы НКВД не находят никаких оснований для ареста этих исключенных из партии. Например, Больше-Черниговский райком ВКП (б) исключил из партии и объявил врагами народа 50 человек из общего количества 210 коммунистов, состоящих в районной парторганизации, в то время как в отношении 43 из этих исключенных органы НКВД не нашли никаких оснований для ареста.
      Пленум ЦК ВКП (б) подчеркивал, что все эти и подобные факты имеют распространение в парторганизациях прежде всего потому, что среди коммунистов существуют, еще не вскрыты и не разоблачены отдельные коммунисты-карьеристы.
      Известно даже немало фактов, когда замаскированные враги народа, вредители-двурушники в провокационных целях организуют подачу клеветнических заявлений на членов партии и под видом «развертывания бдительности» добиваются исключения из рядов ВКП (б) честных и преданных коммунистов, отводя тем самым от себя удар и сохраняя себя в рядах партии.
      Разоблаченный враг народа, бывший заведующий ОРПО Ростовского обкома ВКП (б) Шацкий и его сообщники, пользуясь политической близорукостью руководителей Ростовского обкома ВКП (б), исключали из партии честных коммунистов, выносили заведомо неправильные взыскания работникам, всячески озлобляли коммунистов, делая в то же время все возможное, чтобы сохранить в партии свои контрреволюционные кадры».
      – Вот, а ты говоришь,- обратился ко мне Никулин.- Твой Никольский уж точно оттуда подослан. И Лапшин с ним заодно. Я видел у него валютные рубли. Откуда у него валюта?
      – Это один доллар у него, ему подарил американский ученый.
      – Знаем мы эти подарки. Мне и тебе никто ничего подобного не подарит.
      – Я вам приведу и еще некоторые доказательства,- между тем говорил генерал, вытаскивая из сумки две книжечки.- Это стенографические отчеты о судебных процессах над троцкистами. Если суммировать, то суть троцкизма состоит в следующем: в области внешней политики – союз с фашистами Германии и Японии для приближения войны с Советским Союзом, территориальное расчленение Советского Союза с отдачей Украины немцам, а Приморья – японцам, подготовка военного поражения Советского Союза в случае нападения на него враждебных государств и, как средство достижения этих задач,- вредительство, диверсия, индивидуальный террор против руководителей советской власти, шпионаж в пользу японо-немецких военных сил – такова развернутая Пятаковым, Радеком и Сокольниковым политическая платформа троцкизма.
      В области внутренней политики: свертывание коллективизации, то есть развитие колхозов и совхозов только там, где есть достаточная материальная база и есть согласие крестьян объединиться. Вместо коллективизации Троцкий еще в двадцать пятом году выдвинул идею развития фермерских хозяйств, то есть фактически укрепление кулачества как класса. Заметьте, не полную ликвидацию, а поощрение капиталистических элементов в селе. Далее. Широкое развитие кооперации, узкий хозяйственный расчет на промьшшенньгх предприятиях, говоря сегодняшним языком, арендные подряды, договорные формы взаимодействия, частное предпринимательство, создание кооперативных предприятий, концессии и широкие связи с зарубежным капиталом…
      – Простите,- перебил я генерала,- что касается внешней политики, то это полный бред, и это уже доказано историей, а вот внутренняя политика, предлагаемая троцкистами, совпадает полностью с тем направлением, которое разрабатывает наше общество сегодня,- и кооперацию, и фермерские хозяйства, и концессии, и арендные формы труда…
      – Что и требовалось доказать! – захлопал в ладоши генерал.
      – Наконец-то дошло,- захохотал Никулин.
      – Что дошло? – удивился я.
      – А то, что сегодня настоящий троцкизм внедряется повсюду,- шепотом сказал Никулин.
      – Что же делать? – спросил я наивно.
      – Бороться надо. Бороться и еще раз бороться,- сказал твердо Никулин.- Россия велика. Ой-ой, как велика. А ее умом-то не понять и аршином не измерить…
      – У нас есть силы, чтобы спасти отечество,- сказал твердо генерал.- Конечно же, мы многое упустили, но шансы еще есть…
      – Но вы же грузин,- почему-то выпалил я. Но Микадзе понял.
      – Таковым себя не чувствую. Сумел, как и Сталин, преодолеть национальную ограниченность. Мы создали новый тип советского человека. И здесь я полностью согласен с Барбюсом: Сталин и есть первооснова этого нового человека, образец, как хотите это называйте. Но он не сбрасывал со счетов и национальный момент. Он и здесь вычленил главное звено – русское начало.
      Помните: «Я подымаю первый тост за великий русский народ»? Это гениальный ход, гениальное вычленение главного звена. Именно поэтому сегодняшние россияне приняли Сталина как своего. Он для них не был грузином. Он был зодчим. Гением.
      – А вы заметили, что сейчас даже водители «МАЗов» и чистильщики обуви убрали портреты вождя всех народов…- снова, должно быть, невпопад сказал я.
      – Что ж, длительная пропаганда подействовала,- сказал с горечью генерал.- Народ не знает всей правды. Народу подсунули ложь, и он изменил свое мнение о вожде, которого убили как раз в годы уже намеченных грандиозных преобразований в стране…
      – Что вы имеете в виду?
      – А то, что вы сейчас бьетесь с одной паршивенькой колонийкой, а у Сталина был уже готовый план всю страну превратить в образцовую колонию, восемьдесят заводов уже были переведены на изготовление колючей проволоки, впервые в мире намечено было создать миллион двести подземных колоний – о, это необыкновенный замысел! О нем надо либо подробно, либо вообще не говорить…
      – А что, Сталина действительно убили? – это Никулин спросил.- Расскажите хотя бы вкратце.
      – Тут тоже кратко нельзя. Я располагаю серьезными документами о смерти Сталина, которые мне передал его сын Василий.
      – Расскажите,- взмолился Никулин, и я поддержал его просьбу.
      – Хорошо,- ответил генерал.- Только давайте сначала попаримся…
      Я точно помню: когда мы вошли в парилку, погас свет. И в это время ко мне прикоснулось что-то огромное и волосатое. Я еще подумал: «Не должно быть здесь зверей, температура как-никак под сто двадцать градусов, ни один волк или медведь не вынесет такой жары». А животное – это уж точно было животное – Дохнуло в мою сторону таким густым и горячим перегаром, что я едва не потерял сознание. Снова могу свидетельствовать на любом суде, что это был именно перегретый перегар, так как я тогда подумал, что только перегретый перегар может отдавать таким зловонием, я еще и засмеялся: никогда в жизни не мог предположить, что перегар можно подогревать. А животное между тем стало шарить по полкам, и генерал нас успокоил:
      – Это Василий Сталин пришел. Вы не хвылюйтесь, падлы,- Здесь Микадзе почему-то заговорил голосом Багамюка.- Он не станет вам рвать кадыки. Кстати, он и начнет рассказ…
      – Ну что ж, слушайте и не перебивайте,- начал свой рассказ Василий.- Операция «Убийство вождя» длилась сто сорок три дня. Как вам известно, самыми близкими людьми, не отходящими от Сталина ни на работе, ни дома, были его секретарь Поскребышев и начальник личной охраны генерал-лейтенант Власик. У аккуратиста Поскребышева, который за двадцать лет службы со Сталиным не имел никаких замечаний по проходящим через него делам, вдруг пропадает важный секретный документ. Его, естественно, снимают, Власика тоже сумели убрать, и Сталин остается в какой-то пустоте, именно в период этих ста сорока трех дней. Кроме того, Хрущев добился размолвки Сталина с Молотовым, и Вячеслав Михайлович, который был наиболее частым посетителем Иосифа Виссарионовича, перестал бывать у него. Это важный момент, ибо Сталин наверняка своим преемником назвал бы Молотова.
      В сложнейших условиях, когда у Сталина на Кунцевской даче, где он фактически жил, не было ни детей, ни Молотова, ни Поскребышева, ни Власика, самыми последними посетителями 28 февраля 1953 года были Хрущев, Микоян, Маленков, Берия и Булганин. Они собрались, как обычно, после работы, решали служебные вопросы за обеденным столом, разошлись поздно ночью.
      На следующий день, в воскресенье первого марта, между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью часами Хрущев, Микоян, Маленков, Берия и Булганин снова собрались на Кунцевской даче по тревожному звонку офицеров личной охраны, которые рассказали следующее. Сталин не позже одиннадцати часов всегда вызывал одного из них и просил чай, но так как сегодня он никого не вызвал, послали Валентину Васильевну Истомину, преданнейшего человека, служившего в семье Сталина более восемнадцати лет, которая сообщила, что Сталин лежит на полу,- «он, очевидно, упал с дивана большой комнаты, где обычно спал. Мы подняли Сталина и переложили на диван малой комнаты».
      По предложению Хрущева больного решили не беспокоить и уехали, не вызвав ни врача, ни кого-либо из детей, не поинтересовавшись, что же с человеком случилось.
      Второй тревожный сигнал охрана Сталина подает в ночь с 1 на 2 марта. Собралась та же группа, и снова Валентина Васильевна заходит и докладывает, что Сталин спит глубоким, но каким-то необычным и ненормальным сном.
      Опять разъехались, и только тогда, когда сообщили Ворошилову и Кагановичу обо всем случившемся, по их предложению были вызваны врачи, которые фактически уже неживого Сталина перенесли снова в большую комнату, раздели и начали свою бесполезную суету над обреченным человеком.
      Итак, первая врачебная помощь, вернее, уже беспомощность началась рано утром 2 марта, а упал Сталин с постели в ночь с 28 февраля на 1 марта; так в течение целых суток ему не была оказана помощь… Или не дали оказать эту помощь; Хрущев нашел предлог: «не беспокоить», «не трогать».
      Утром второго марта меня, Василия Сталина, генерал-лейтенанта авиации, вызвали на Кунцевскую дачу из академии Генерального штаба, где я учился, а мою сестру Светлану – из аспирантуры Академии общественных наук. Я сразу сказал сестре: «Они убили отца». Она стала меня успокаивать. Я кричал, говорил, что так это дело не оставлю. Тогда ко мне подошли Микоян и Хрущев. Они оправдывались, говорили, что сделали и сделают все, что в их силах. Когда они это сказали, я не сдержался: как же вы так все сделали, что отцу в течение суток не была оказана самая элементарная помощь?! Вы убрали всех близких ему людей. Вы были у него последними 28 февраля и прибыли первыми на следующий день. Вы знали, что он упал с дивана и лежал на полу, и вы не только не приняли элементарных мер, а велели всем удалиться и не беспокоить отца. Вы уехали, не сообщив никому о тяжелейшем состоянии Генерального Секретаря.
      Они молчали. На них было противно смотреть. Светлана плакала и просила меня прекратить браниться. Да, я сразу понял: отца отравили именно вечером 28 февраля…
      Когда были сказаны эти слова, в бане произошло что-то непонятное. Микадзе ненароком столкнул Никулина на горячие булыжники. Геннадий Никандрович, как он сам потом мне рассказывал, чтобы как-то уберечься от ожога, ухватился рукой за что-то волосатое – и тогда раздался вопль, будто кричал не один человек, а по крайней мере стая волков, и вопль этот кто-то поддержал в предбаннике, а может быть, и в бассейне. Я забился в угол, закрыв лицо простыней, полагая, что сейчас начнется какое-нибудь вырывание кадыков. Но я ошибся: все стихло. Стало спокойно, как в доброй, хорошо натопленной баньке. Пахло жаром, раскаленным камнем и нагретым мокрым березовым листом. Спокойный голос Микадзе продолжал рассказ:
      – Следствие по «делу врачей» вскрыло приемы отравления ядопрепаратами замедленного действия под предлогом лечения и профилактики пациентов. С осложнением заболевания открылись более частые контакты с врачами-отравителями, что делало процесс усугубления болезни управляемым.
      Систему вводимых отравлений достаточно было дополнить самой малой дозой интинирующего, быстро улетучивающегося вещества, помещенного между листами бумаги, чтобы вызвать смертельный исход. Также достаточно было притронуться к любой посуде, чтобы ввести в дело биохимический препарат мгновенного или замедленного отключения функции мозга или других органов. Средства и возможности скрытого отравления стали безграничны, тогда как вскрытие и их выявление было делом затруднительным.
      Поэтому гибель Сталина могла быть вызвана препаратами, содержавшимися в тех самых бумагах, которые докладывались ему поздно вечером 28 февраля, они были доставлены Сталину сотрудницей ЦК, сопровождавшей обычно Хрущева. Позже и Светлана и Василий приметили ее у постели отца. Возможно, яд находился в посуде. Именно так об убийстве отца рассказывал и Василий Сталин. Конечно, эта версия не может являться бесспорной, но и не может быть отброшена.
      Остальные многочисленные версии убийства Сталина – а их приблизительно тринадцать, начиная от эренбурговской и кончая липовой книгой «Хрущев вспоминает»,- не заслуживают внимания.
      Наиболее достоверный свидетель Василий Иосифович Сталин утверждал, что отца убили. Предварительное «залечивание» Сталина было «делом врачей», а завершение убийства осуществлено Хрущевым и Микояном. Его настойчивые требования расследовать убийство Сталина с акцентом на врачей, Хрущева и Микояна, предать широкой гласности все детали убийства, эксгумировать тело, его стремление добиться достоверного вскрытия с актом о насильственной смерти – все это привело через пятьдесят три дня к аресту В. И. Сталина.
      В течение пятидесяти трех дней его предупреждали родственники, друзья, чиновники, а Василий Иосифович не только требовал правды, но и сам занимался расследованием.
      Министр обороны Булганин успокаивал его, предлагал работу в любом округе. Он отказался оставить Москву и был уволен из рядов армии. Особое беспокойство выражал Хрущев. 28 апреля 1953 года В. И. Сталин был арестован, судим и получил восемь лет тюремного заключения. Страшная болезнь – цирроз печени – развилась зимой 1954 года, и Василия перевели в тюремный госпиталь. Хрущев через сестру Светлану предложил Василию лечение, свободу, все блага, а он снова настаивал на расследовании. В результате оказался во Владимирской тюрьме. В январе 1960 года тяжелобольного Василия временно выпустили из тюрьмы. Хрущев имел с ним беседу, после чего Василий пробыл на свободе до апреля и затем снова был посажен в Лефортовскую тюрьму. Теперь уже до весны 1961 года.
      Когда больной циррозом печени в течение почти восьми лет тюрьмы В. И. Сталин превратился в полутруп, Хрущев его выпустил, восстановил в звании, но сослал в Казань, где он 19 марта 1962 года умер…
      Снова в предбаннике раздался вопль, и я почувствовал, как заерзало волосатое Нечто. В предбаннике раздался стон, и голос Василия пояснил:
      – Это душа отца плачет. Каждый такой вопль несет смерть миллионам людей. Но сидящие здесь могут чувствовать себя, как чувствовали его постоянные друзья на Кунцевской даче…- И он запел, довольно фальшиво: – «И были три свидетеля: река голубоглазая, березонька пушистая и звонкий соловей…»
      – А были свидетели его отравления? – спросил я, но меня перебил знакомый голос:
      – Амба, атас! – это Багамюк явился с крохотным фонариком.- Хватит луну крутить (Луну крутить – обманывать.)! Значит, бабай (Бабай -дед.)дал дубаря на флет-хате (Флет-хата – квартира, где собираются преступники.)?! Заземлили (Заземлить – убить.)? А скачок залепили (Залепить скачок – обворовать.)? Нет? Добрый зехер (Зехер – фокус.).
      – Подождите, гражданин Багамюк,- сказал Микадзе.- Пусть свидетель скажет.
      – Что я могу сказать? – заплакал Сталин.- Я был пьян как свинья, но за событиями следил. Ко мне то и дело приходила Светка. Отец давал дубаря, а мы трое суток наблюдали бестолковую суету Хруща, Берии и Микояна. Мы видели, как заседали часами наспех созданные советы медицинских светил. Мои подозрения совпали с подозрениями Светланы. Среди медицинских светил Светка приметила молодую в белом халате, которая вела себя как последняя курва. Она ее видела где-то и раньше, а вот вспомнить не могла. Но точно знала, что видела ее не в медицинской сфере. Обратила она внимание и на то, что эта молодая женщина вольно разговаривала со всеми учеными и с самим Хрущевым. С какой бы стати молодой малоизвестной биксе выходить на такой уровень? Эта вобла и ее странное поведение были зафиксированы мировой прессой. Полагаю, что это была одна из соучастниц преступления.
      Я подошел к Берии и сказал ему о подозрительной даме, он тут же дал указание проверить ее, но я так и не узнал потом, какие сведения о ней получил Берия, он стал избегать меня под разными предлогами.
      А отец между тем умирал. Страшно было смотреть на ужасную агонию великого человека, на то, как мужественно он расставался с жизнью. Он старался улыбаться. Я однажды подошел к нему, а он подмигнул мне и показал кивком головы на часы: «Скоро, мол, минуты мои сочтены». Светлана права, когда утверждает, что отец умирал странно. Это была смерть-прощание. Смерть-драма. Все рядом с ним казались пигмеями, и он смеялся над своими тупыми, неуклюжими соратниками, будто говоря: «Каким же неслыханным дерьмом я себя окружил!»
 
      В дверь между тем постучали, и в баньку вошел бывший посол Соединенных Штатов в Москве Гарриман. Он сказал:
      – По вопросу смерти Сталина я беседовал с Хрущевым. С его разрешения моя беседа была опубликована в Нью-Йорке, а затем и во многих странах мира. Я писал: «Некоторые иностранные наблюдатели России намекали, что люди из окружения Сталина, боясь потерять свою собственную жизнь в связи с новым массовым террором, сами убили старика. В моей недавней продолжительной беседе с Хрущевым он рассказал свою версию о смерти Сталина.
      Сталин, говорил Хрущев, стал в последние годы очень подозрительным, деспотичным и безжалостным. Он никому не верил, и никто из нас ему не верил. Однажды в субботу, ночью, он пригласил нас на обед к себе на дачу. Сталин был в хорошем настроении. Это был веселый вечер, и мы хорошо провели время. Потом мы поехали домой. По воскресеньям он обычно звонил нам, мы обсуждали дела, но в то воскресенье он не позвонил. Нас это поразило. В понедельник он не вернулся в город. В понедельник вечером звонит начальник его личной охраны и говорит, что Сталин болен. Все мы – Берия, Маленков, Булганин и я – немедленно отправились на дачу, чтобы увидеть его. Он уже потерял сознание. Одна рука и одна нога были парализованы, отнялся язык. Мы находились с ним три дня, но сознание к нему не возвращалось. Потом на некоторое время к нему вернулось сознание, и тогда мы вошли в его комнату. Сиделка поила его чаем из ложки. Он пожал нам руки и старался шутить с нами, силясь смеяться, показал здоровой рукой на картину, висевшую над его постелью. На ней был нарисован козленок, которого маленькая девочка кормила с ложки. Вот теперь, как бы говорил он жестом, он такой же беспомощный, как этот козленок. Через некоторое время он умер. Я плакал. Прежде всего мы были его ученики и обязаны ему всем.
      Я спросил Хрущева: выбрал ли Сталин себе наследника? Хрущев резко ответил: «Он никого не выбирал. Он думал, что будет жить всегда».