Глава 1

– Ты просто чудовище! Мерзавец, свинья!

Шарль Аркур вытащил из-под головы подушку, пытаясь отразить сыпавшиеся на него удары. Это не помогло, и тогда он откатился на край кровати, где нежные ручки уже не могли его достать.

– Я собирался рассказать тебе об этом, – пробормотал он, спустив ноги с кровати.

– Когда? Вручая приглашение на свадьбу? – неистовствовала Пия. – Подлец, толстокожая скотина…

В этот момент гудок атлантического лайнера заглушил все остальные звуки. Шарль выждал, пока шум немного утихнет, и заметил:

– Ты затеваешь скандал из-за пустяков.

– На корабле празднуют помолвку; выясняется, что ты жених, – и как, по-твоему, я должна поступать?

Он сделал попытку встать с кровати, заявив при этом: «Злись на здоровье, но к чему закатывать истерику?» – однако его слова потонули в реве двигателя. Лайнер резко накренился, и Шарль, потеряв равновесие, снова рухнул на кровать. Вот уже больше часа двигатель работал на пределе возможностей. Надвигался шторм, и «Конкордия», вышедшая из Нью-Йорка с тысячью пассажиров на борту, боролась с разбушевавшимися волнами.

– Пресвятая Дева! – воскликнула Пия, когда лайнер в очередной раз резко накренился. Шарль решил, что она имеет в виду бесчинства океана, но в этот момент что-то шлепнулось ему на спину.

– Прекрати, – приказал он, оборачиваясь.

Шарль потянулся было, чтобы поймать Пию, но не увидел ее, поскольку каюту освещали лишь огни с палубы, свет которых проникал сквозь задернутые занавески. В темноте он мог уловить только запах розовой герани (любимый аромат ее мужа, Шарль терпеть не мог этот запах), исходивший с дальнего края кровати.

Шарль поморщился. «Легче нашарить свою одежду в темноте», – подумал он.

Он встал – на сей раз ему это удалось. Пол каюты задрожал под ногами, и снова послышался рев двигателя. Внезапно он ощутил нечто холодное и влажное с внутренней стороны бедра – наполовину спущенный презерватив. Шарль раздраженно сорвал его и отбросил в сторону. Он терпеть не мог подобные штучки, но Роланд, муж Пии, был неразборчив в связях, как похотливый кот, и Шарль опасался подхватить какую-нибудь заразу. Поэтому каждый раз, забираясь с Пией в постель, он натягивал презерватив.

Краем глаза он уловил движение – Пия промелькнула в углу каюты и скрылась за пологом кровати. Послышался стук и звон. Шарль едва успел закрыть голову руками, чтобы хоть как-то защититься от сыпавшихся на него тяжелых и острых предметов. Он попытался что-то поймать в полутьме, – как оказалось, свои карманные часы, – но не сумел. (Шарль и при свете был не особенно ловок.) Услышав, что Пия сгребает остатки безделушек со столика, он рванулся в ее сторону через постель, усеянную осколками. Там, в углу, откуда доносился раздражавший его аромат герани, он наконец ухватил Пию за лодыжку и резко потянул к себе.

Она была легкой, как пушинка. При своих пяти футах росту Пия Монтебелло имела самые соблазнительные формы, какие когда-либо ласкал мужчина. Шарль подхватил ее на руки, что было не так уж трудно для мускулистого атлета ростом более шести футов.

Извиваясь в его железных объятиях, Пия немедленно перешла на родной итальянский, выкрикивая всевозможные производные от не очень приличного существительного. Она лягалась, молотила кулаками. Шарль тщетно пытался разжать ее пальцы, которыми она стиснула очередной метательный снаряд. Он снова попытался урезонить ее.

– Я как раз собирался сказать тебе об этом, – повторил он, – в Ницце, при более благоприятных обстоятельствах.

– Куча отвратительного, вонючего… – продолжала Пия по-итальянски.

– Я принял решение всего неделю назад. Я и представить себе не мог, что весь клан Вандермееров окажется на этом корабле. Они думают, что я уже месяц как во Франции.

А дело было так: вечером за обедом неподалеку от столика, за которым сидела Пия, компания гостей, по слухам, принадлежавших к клану Вандермееров, шумно праздновала «помолвку Аркура и Вандермеер». Той же ночью, после любовных утех, Пия вскользь упомянула об этом «забавном совпадении имен», ни минуты не сомневаясь, что это действительно совпадение и что Шарль Аркур, с которым она в данный момент развлекалась, не имеет ничего общего с человеком, заключившим брачный контракт и принесшим на алтарь свое имя, титул и состояние.

Даже когда Шарль во всем признался, Пия продолжала думать, что он шутит, – так она была в нем уверена.

Теперь он, скрутив ей руки, разжимал ее пальцы. Шарль пытался отнять у Пии алмазное колье – роскошное украшение, которое он мечтал, но не имел права ей подарить.

– Ты замужем, – проворчал он.

– И мое замужество только усложняет нам жизнь!

– Тогда разведись.

Она фыркнула, высвобождаясь из его объятий.

– Я знала, что ты так скажешь! Тебе прекрасно известно, что это невозможно. – И Пия вновь перечислила все аргументы в свое оправдание, которые излагала каждый раз, когда разговор касался этой темы: – Мои дети… скандал… деньги… положение Роланда. У меня семья, знаешь ли.

– Я тоже хочу наконец обзавестись семьей. – Шарль швырнул колье на скомканные простыни и выпустил Пию из объятий.

Она спрыгнула с постели – ее невысокая фигурка промелькнула на фоне колышущихся занавесок.

– Ты говоришь так, чтобы позлить меня, – ответила она, наклоняясь и поднимая с пола корсет.

– Я лишь подхожу к вопросу с практической стороны. Годы идут, я отнюдь не молодею…

– О Шарль, ты можешь жениться на ком угодно и когда угодно. – Пия обернулась к нему и вкрадчиво продолжила: – Ты обаятелен, умен, пользуешься успехом у женщин. Твой зловещий, мрачный вид придает тебе своеобразную привлекательность.

Шарль криво усмехнулся в темноте, но его лицо стало менее напряженным. Он не хотел признаваться себе в этом, но его очень беспокоила собственная внешность. Будучи высоким и хорошо сложенным мужчиной, он все же имел несколько серьезных недостатков. Во-первых, его лицо обезобразил шрам, и он был слеп на один глаз. Во-вторых, иногда Шарль хромал – воспалялась старая рана в колене.

Но Пия не сумела воспользоваться преимуществами, которые получила, прибегнув к лести, и все испортила одной фразой.

– А главное, – добавила она, – ты богат, как Крез, и имеешь титул. Это ничуть не умаляет твоей привлекательности, скорее наоборот.

Шарль хмыкнул и поднялся с кровати.

Он всегда заводил романы только с богатыми женщинами, чтобы знать наверняка: его выбрали не из-за денег. Что касается титула, то он был лишь маленьким довеском к его имени, принятой во Франции приставкой, позволявшей отличать его от остальных Аркуров – братьев и сестер, кузенов и кузин, тетушек и дядюшек.

– Это твой корсет? – спросил он. – Давай я помогу тебе зашнуровать его, только не сердись.

Пия пропустила его слова мимо ушей и сказала:

– Итак, теперь ты понимаешь, что тебе совершенно незачем жениться.

Шарль коротко вздохнул:

– И тем не менее я намерен это сделать. Мрачный, зловещий, слепой – если я не могу жениться на тебе, так женюсь на дочери владельца этого лайнера.

– Этого лайнера? – переспросила Пия. – О чем ты говоришь? Зачем тебе корабль?

– Не корабль, а серая амбра. В распоряжении Вандермеера целая китобойная флотилия, добывающая амбру в огромных количествах.

– Амбра… – рассеянно повторила Пия.

– Это один из основных и самых дорогих ингредиентов многих духов.

– А-а, – протянула она, прищелкнув языком.

Шарль руководил солидным предприятием, специализировавшимся на предметах роскоши. Итальянские кожаные изделия, шампанское и – главное его детище – парфюмерия, духи с ароматами цветов с его собственных полей в Провансе.

– Так в этом все дело? – раздраженно спросила Пия. – Получается, всему виной деньги и твои чертовы духи.

Не просто духи – изысканные ароматы Шарль ценил выше денег. Но, как бы то ни было, Вандермеер действительно предложил ему часть китобойных судов и в довершение ко всему подарил свою коллекцию сортов амбры при заключении брачного контракта. Раз уж Шарль не мог жениться по любви, то предпочитал заключить брак по расчету, получив при этом нечто ценное в виде компенсации.

И Шарль сказал истинную правду:

– Нет, Пия, все дело в том, что я вижусь с тобой, только если Роланд в отъезде или когда он, как сейчас, страдает от морской болезни. Я не могу заниматься с тобой любовью без презерватива, и от тебя пахнет духами, которые тебе покупает он. А я не могу ни купить, ни подарить тебе дорогую вещь из опасения, что Роланд ее заметит. Я не могу ни пригласить тебя на обед, когда мне хочется, ни пойти с тобой, куда мне хочется. Все дело именно в том, что по ночам, лежа в своей постели, я снова и снова думаю: твой распутный муженек, который вправе обладать тобою, однажды может заразить тебя какой-нибудь смертельно опасной болезнью. Роланд мерзавец, Пия. Низкий, подлый…

– Так ты ревнуешь меня к нему?

– Да, я ревную, и у меня темнеет в единственном глазу при мысли, что он имеет на тебя больше прав, чем я.

Повисло молчание, потом Пия промолвила:

– О Шарль, все это указывает на то, что ты не должен жениться.

– Клянусь Богом, мне лучше жениться, если я хочу жить нормальной жизнью.

Пия прерывисто вздохнула в темноте.

– Ты отпетый эгоист… – Она всхлипнула и швырнула в него корсет. Ударившись о его руку, корсет упал на пол.

Пия прошлепала босыми ногами из спальни в гостиную, продолжая всхлипывать.

Шарль поплелся за ней.

– Cherie[3], – начал он, протягивая ей руку. – Я вовсе не намерен расставаться с тобой. Я просто хочу, чтобы моя жизнь как-то наладилась и я научился довольствоваться тем, что имею.

В гостиной царил полумрак – навес террасы не пропускал свет с палубы. Шарль хотел было зажечь электричество, но вовремя спохватился: занавески на иллюминаторах были раздвинуты. Хорошенькое зрелище явили бы они с Пией, стоя голышом посреди комнаты и ругая друг друга на чем свет стоит.

– Ты сейчас слишком зла на меня, – произнес он. – Я женюсь только потому, что ты не собираешься разводиться.

– Я не могу развестись.

– Что ж, прекрасно.

– Ты так не думаешь.

– Да, согласен, но я ничего не могу изменить.

– И поэтому решился н-на эт-то, – промолвила она, глотая слезы. Шарль чувствовал себя мерзавцем. Пия снова прерывисто всхлипнула: – Ты заставляешь меня с-со-вершать грех прелюбодеяния.

Шарль двинулся на звук ее голоса и аромат розовой герани.

– Нет, Пия, я не…

Он нащупал ее округлое плечо, и в этот момент нос корабля взметнулся вверх. Пия тут же ухватилась за ручку двери, чтобы не упасть, но двойные створки внезапно с пронзительным скрипом распахнулись. Желтый электрический свет из коридора осветил Шарля. Он отчаянно замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но не сумел. Пия отпрянула от него, лайнер накренился, и Шарль вылетел в коридор, ударившись о противоположную стену. Двери каюты захлопнулись у него за спиной.

Пия могла бы открыть их и впустить Шарля, но в следующее мгновение он услышал, как щелкнул замок, и его взору предстала надпись на трех языках «Просьба не беспокоить».

Он не сразу сообразил, что произошло: возлюбленная выставила его среди ночи за дверь его собственной каюты, не дав даже одеться. Шарль оглянулся вокруг, сжав кулаки, готовый разнести дверь в щепки. Что за идиотка! Вовремя обуздав порыв, он не стал колотить в резные двери. На этой палубе находилось еще несколько кают, чьи обитатели видели уже десятый сон. Если шум их разбудит, они выглянут в коридор – и кого же они там увидят?

«А увидят они посреди коридора князя д'Аркура в чем мать родила. Князь никак не может попасть в собственную каюту. Почему? Ни за что не догадаетесь! Да потому, что дверь с той стороны заперла супруга дипломата из американского посольства во Франции, которому вышеозначенный князь…»

Боже правый, ведь все уверены, что он сейчас находится во Франции и готовится к предстоящей свадьбе, – это всеобщее заблуждение он всячески поддерживал, чтобы выглядеть благопристойно в глазах будущих родственников, не говоря уж об американском дипломате, который последнее время стал кое в чем подозревать свою супругу и «французского друга». Итак, поразмыслив над нежелательными последствиями, Шарль одумался. В конце коридора находился трап, по которому можно пройти на верхнюю палубу первого класса. Там, на плетеных креслах, он найдет какое-нибудь покрывало и присядет. Обезопасив себя таким образом, он подождет, пока Пия оденется и освободит его каюту.

Глава 2

Из писем и телеграмм, отправленных пятью месяцами раньше, включая и письмо, не дошедшее до адресата:

Письмо, не дошедшее до адресата:

Телеграмма из Ниццы в Нью-Йорк от 2 мая 1902 года:

Телеграмма из Нью-Йорка в Ниццу от 2 мая 1902 года:

Глава 3

Ночью на палубе чертовски холодно, особенно если ты гол. Море бурлило, дул холодный пронизывающий ветер. Волны перехлестывали через борт и заливали палубу. Из-за отвратительной погоды плетеные кресла, на которых Шарль рассчитывал найти покрывало, были свалены к стене и связаны между собой, чтобы их не унесло ветром или не смыло волной. Так что устроиться в них на ночь не представлялось возможным. Еще хуже было то, что пространство, занятое связанными креслами – между трапом и фальшбортом, – было единственным местом, где царил полумрак. Полоса огней на нижней палубе отбрасывала бледные отсветы. Большой зал в средней части корабля сверкал огнями в ночи. По-видимому, чья-то вечеринка затянулась.

Итак, окруженный промозглой темнотой и прислушиваясь к отдаленным звукам музыки, Шарль выудил из-под кресел три покрывала и завернулся в них наподобие тоги. Когда же он оглянулся вокруг в поисках подходящего укрытия, его ожидал еще один неприятный сюрприз: на пороге освещенного зала показались два темных силуэта – женский и мужской.

Шарль нырнул под трап, забился в угол, обхватив себя руками, и в этот момент корабль взлетел на гребень крутой волны. Резкая качка отбросила девушку к поручням, но она быстро обернулась к своему спутнику и рассмеялась. Тот приблизился к ней вплотную и оперся ладонями о поручни по обеим сторонам от нее. Молодой человек в белом кителе, по-видимому, младший офицер, прижал свою спутницу к поручням. Шарль наблюдал за ними, отчасти недовольный их внезапным вторжением, отчасти зачарованный сценкой, разворачивавшейся футах в тридцати от него. С палубы донесся звонкий смех – девушка явно издевалась над своим поклонником. Затем все стихло. Океан вздымался за кормой – огромная волна с белой каемкой пены показалась на уровне поручней и расплескалась по палубе, подняв тучи брызг. Девушка взвизгнула, когда их окатило ледяной водой с ног до головы. Парочка бросилась прямо к трапу, под которым сидел Шарль.

Он отпрянул и поглубже забился в угол, лихорадочно придумывая объяснения своему присутствию под трапом: он был уверен, что парочка сейчас присоединится к нему.

Молодой человек, очевидно, именно это и намеревался сделать, поскольку, когда девушка метнулась вверх по трапу, он удержал ее за руку и потянул вниз, под лестницу. Однако он не успел завершить свой маневр, потому что его спутница с быстротой молнии выхватила внушительных размеров веер и сильно ударила кавалера по руке. Шарль видел, как офицер резко отдернул ее:

– Боже правый, мисс Вандермеер, вы чуть не раздробили мне пальцы!

Вырвавшись от него, она взбежала вверх по ступенькам и уселась на середине лестницы, причем так, что волны шуршащего шелка и кружевных оборок упали сквозь проемы между ступенями на плечи Шарлю. Он затаил дыхание – его окутал приятный густой цветочный аромат. Но тут он вовремя очнулся и поспешно убрал руку со ступеньки, иначе девушка могла отдавить ему пальцы своей прелестной ножкой.

Аромат, исходивший от нее, был запахом жасмина с примесью акации и клевера – один из самых изысканных, хотя и чересчур насыщенный, чтобы считаться совершенным. «Париж, Бельвьен», – без труда определил Шарль. Но к этому аромату примешивался еще один – запах настоящего жасмина. Сама девушка и ее платье благоухали, как живые цветы жасмина – не искусственные духи, а именно легкий, гармоничный аромат, который может создавать только природа. Этот запах вызвал в его воображении летний день на фабрике по производству духов: только что сорванные цветки грудами лежат на полу – скоро их переложат на полотнища, смоченные в масле. Тут девушка слегка наклонила голову, и свет с нижней палубы осветил ее со спины. Вот и разгадка: в ее светлые волосы были вплетены белые звездочки жасмина. Созвездие цветков украшало шиньон и бантики низкого декольте.

Молодой кавалер тем временем повернулся и сделал несколько шагов вверх по ступеням трапа. Он оперся одной рукой о фальшборт, пытаясь притиснуть свою спутницу в угол.

– Вы чуть не сломали мне руку, – повторил он. Она рассмеялась.

– Бросьте притворяться, – возразила она. – Я знаю, насколько сильно я вас ударила. Пальцы я вам, конечно же, не сломала, но вам наверняка было больно, этого я не отрицаю.

Молодого офицера раздосадовал ее ответ.

– Не смейте больше так со мной поступать, – сказал он.

Она облокотилась о ступени трапа, как раз над головой Шарля.

– Тогда и вы не смейте обнимать меня, когда я этого не хочу. Потрудитесь не распускать руки, лейтенант Джонстон, и ваши пальцы будут целы.

Пропустив мимо ушей это предупреждение, молодой лейтенант придвинулся к ней, коснувшись коленом пышных юбок и обнимая ее с явным намерением поцеловать. И вдруг резко отпрянул назад. Вернее, его оттолкнули. Шарль выглянул из-за округлого обнаженного плечика девушки: сжимая веер наподобие штыка, она удерживала своего кавалера на расстоянии вытянутой руки, упершись веером ему в грудь.

Тот поднял на нее глаза и угрожающе потребовал:

– Не будьте дурочкой.

Она только рассмеялась в ответ.

Кавалер настойчиво продолжал:

– Он дьявол.

– Да, и вы весь вечер мне на это намекаете.

Молодой офицер мрачно усмехнулся:

– Ха! Ну что ж, намеки кончились. Я буду говорить открыто. Аркур – отвратительное чудовище…

«Аркур? Мисс Вандермеер?» Шарль нахмурился и бросил угрюмый взгляд в сторону молодого человека, скрытого от него шелковыми юбками.

– …хромой дьявол, вспыльчивый и злобный…

Самолюбие Шарля было уязвлено.

А опрометчивый лейтенант продолжал:

– Спросите любого, кто его хорошо знает. Он слеп на один глаз, хромает и почти старик. Он вдвое старше вас.

Ну уж никак не старик. Да, он старше ее, но не в два раза. Возраст девушки был одной из причин, по которым Шарль сначала отклонил предложение ее отца. Ему никогда особенно не нравились восемнадцатилетние девочки, даже когда сам он был восемнадцатилетним. Впрочем, время устранит этот ее недостаток. Но вот как заставить замолчать болтливого простака, который старался повысить свои шансы, принижая соперника?..

– …а когда рассвирепеет, что случается довольно часто, то орет на всех, как ненормальный…

Порой достаточно устроить так, чтобы чересчур болтливые младшие лейтенанты были уволены с великолепного лайнера и сосланы на рыболовецкое судно в Антарктиду.

– …он мстительный и подозрительный…

Дурацкая ситуация… Выслушивать все это от нахального идиота, который даже глупую девицу поцеловать толком не умеет.

В этот момент глупая девица расхохоталась, и Шарль уловил в ее смехе то, что, по-видимому, ускользнуло от лейтенанта: надменное презрение.

– …он одевается, как диковинный павлин, будто он и впрямь что-то собой представляет. – Молодой человек пренебрежительно хмыкнул. – Он отвратительный…

Шарль стиснул зубы и мысленно представил, как его «отвратительная» рука просовывается сквозь ступеньки и хватает этого дурака за горло. Но мисс Вандермеер опередила его:

– Итак, попробуем угадать: вы – мое спасение. Вы хотите стать моим супругом, по крайней мере на сегодняшнюю ночь?

Лейтенант поперхнулся от неожиданности и не сразу нашелся что ответить.

– Я думаю… э-э… конечно, нет. – Он откашлялся. – То есть, конечно, я… э-э… делаю вам предложение.

Девушка рассмеялась, не скрывая презрения, – по ее смеху можно было подумать, что она гораздо старше, чем на самом деле.

– И вы думаете, что я сбегу с младшим морским офицером, которого знаю всего один вечер?

– Но я… э-э… полагал, чт.. – Лейтенант Джонстон окончательно запутался и, чтобы выйти из затруднительного положения, с комичной серьезностью заявил: – Мисс Вандермеер, я счастлив знакомству с вами, я вас обожаю. Вы согласились прогуляться со мной. Вы верите в любовь с первого взгляда?

– Нет, я вообще не верю в любовь, – решительно парировала девушка.

Но это не остановило пылкого поклонника. Лейтенант позволил себе некоторую вольность и назвал ее по имени:

– Луиза, посмотрите на себя. Вы так прекрасны, что дух захватывает. Вы не просто прекрасны, вы… – Дурачок никак не мог подобрать слово, потом продолжил с забавным благоговением: – Вы божественно прекрасны. И этот злодей, урод Аркур…

– Перестаньте, – перебила она его. – Я прекрасно знаю, кто такой Шарль д'Аркур, и он для меня самая подходящая партия.

И Шарль, и молодой офицер не ожидали такого ответа.

Лейтенант молча уставился на спутницу.

А тот, кто притаился под лестницей, был немало удивлен. Слова девушки, хотя и лестные, заключали в себе иронический намек, поскольку были сказаны молодому человеку, которого она забавы ради увлекла в темноту, где теперь они были одни. Почти одни.

Все трое, как по команде, повернули головы и стали смотреть на разбушевавшийся океан, и только Шарль знал об их молчаливом единодушии: не сговариваясь, двое мужчин и женщина наблюдали за вздымающимися волнами, погруженные каждый в свои мысли. Шарль сначала было подумал, что ему показалось, но он явственно услышал сказанную ею фразу.

– А он правда хромой? – чуть слышно прозвучал ее голос, словно она обращалась сама к себе.

– Да, – твердо ответил молодой человек.

«Нет! – хотелось крикнуть Шарлю в свою защиту. – Я иногда прихрамываю, и когда это случается, то слегка опираюсь на изящную трость». В этот миг он почувствовал, что его колено начало ныть – то ли от сырости, то ли от ночной прохлады. Как некстати! Корабль снова качнулся, и Шарль был вынужден ухватиться за нижнюю ступеньку трапа.

– Странно, – пробормотала она, – мои родители ничего мне об этом не сказали. – Потом добавила: – Правда, они говорили мне, что князя д'Аркура нельзя назвать красавцем.

– Он отвратителен, – убежденно заявил лейтенант.

Шарль готов был зарычать от ярости, но только плотнее сжал губы.

Лайнер снова качнуло, девушка расправила юбки, сидя на ступеньке. Что-то зашевелилось под пальцами Шарля – он случайно оперся ладонью о подол ее платья, когда ухватился за ступеньку.

Она наклонилась и с силой дернула за подол.

Шарль поспешно отдернул руку.

– Что случилось? – спросил ее спутник.

– Ничего. Платье за что-то зацепилось.

Они оба склонились, почти соприкасаясь головами, пытаясь разглядеть, за что зацепилось платье. В таком положении лейтенант приблизил свое лицо к ее губам, и в следующую секунду загадочно зацепившийся подол платья был забыт – лейтенант целовал ее.

Она тихо вздохнула и откинулась на ступеньки, запрокинув голову. На этот раз она позволила ему даже обнять себя за плечи.

Молодой человек наслаждался своей победой не более десяти секунд, в течение которых лейтенант перестал быть объектом раздражения Шарля. Гнев последнего теперь обратился на зеленую девчонку без капли воображения, чьи утонченные чувства он, «хромой дьявол», оскорбил, хотя она его еще ни разу не видела.

Самолюбие Шарля нашептывало ему во тьме: «Я великолепен, знаменит, богат. Ко мне нельзя подходить с обычными мерками. Я единственный и неповторимый». Ярость Шарля достигла своей высшей отметки. Боже правый, и это его невеста, женщина, которой он намеревался дать свое имя, титул, состояние, которую он хотел окружить почестями, приличествующими высокому положению его супруги! А что делает она? Под самым носом у него целуется с незнакомцем, которого случайно встретила на корабле по пути к своему жениху. Маленькая шлюха. Распутная девчонка.

«Довольно!» – приказал себе Шарль. Посмотрим, что она сможет сказать в свое оправдание. Почему, черт возьми, ей вздумалось выйти на палубу? Что она замышляет? (И куда смотрят ее родители?) Он готов был выйти из своего укрытия под лестницей и потребовать объяснений.

Неуклюжий бедняга лейтенант потянулся к Луизе и вцепился руками в лиф ее платья. Она резко отпрянула, отпихнула его от себя и вскочила на ноги. Презрительно фыркнув, девушка уставилась на своего незадачливого кавалера, и тут на нее упал луч света.

Шарль замер. Свет с нижней палубы частично озарил ее фигуру, и платье теперь отливало серебристо-розовым светом. Ее пальцы теребили украшение. Это было колье из нескольких нитей черного жемчуга. Маленькие, одинакового размера жемчужинки, гладкие и блестящие, похожие на черную икру, обвивали ее белоснежную шею. Она гордо вздернула подбородок, и ее лицо выступило из мрака.

Боже правый, невероятно, но Гарольд Вандермеер был чересчур скромен в своих оценках!

«Дорогая Лулу» была не просто красавица. Перечисление всех ее достоинств (золотистые волосы, светлые глаза, высокие скулы, алые губы, пухлые, как у ребенка) не могло передать ее очарования. Она не пленяла, она околдовывала своей красотой, которую деньги заставили сиять еще ярче. Шарль вдруг подумал, что если он женится на этой девушке, то сделает очень ценное приобретение. Луиза Вандермеер по сравнению с другими женщинами была тем же, чем стал Тадж-Махал в архитектуре. Она поистине блистательна, элегантна. Никакая фотография не могла в полной мере передать ее очарования.

И еще кое-что фотография, посланная ее отцом, не могла передать: Луиза была совсем юной.

Глядя на нее, Шарль понял, что до сего момента и не подозревал, что такое восемнадцатилетняя девушка. Поигрывая жемчужным ожерельем, она слегка выпятила нижнюю губу и стала похожа на капризного подростка – хорошенькую своенравную девочку, пахнущую жасмином. Шарль застыл, очарованный.

И это юное существо взглянуло на лейтенанта с холодным высокомерием. Она произнесла всего одно слово: «Болван», – но оно прозвучало в ее устах как суровый приговор, и даже Шарль невольно почувствовал жалость к неумехе лейтенанту.

Затем она повернулась, легко взмахнув своими пышными юбками, и неторопливо направилась обратно в зал.

Глава 4

Перед рассветом Шарль, наконец-то одевшись в ночную сорочку и халат, вышел на палубу у своей каюты. Погода не предвещала ничего хорошего. Дул сильный ветер, надвигался шторм. В отдалении слышался шум дождя, который, казалось, надвигался со всех сторон. Шарль подставил лицо освежающему влажному ветру. Полы его просторного арабского халата развевались подобно парусам диковинного заморского корабля. Странно, но, несмотря на непогоду, он чувствовал необъяснимое спокойствие. Пия уже дважды позвонила ему по телефону, говоря шепотом, чтобы не разбудить храпящего Роланда. «Я с тобой порвала, – злобно шипела она, – так и знай, все кончено. Ты хам и предатель. Я тебя ненавижу».

Шарль прекрасно понимал, что если кто-то всерьез желает порвать отношения, то вряд ли будет названивать: скорее всего он вообще не позвонит. Сейчас Шарль был абсолютно уверен, что Пия никуда от него не денется.

Шарль закрыл глаза, ветер приятно обдувал лицо. Он ощущал гармоничное единение со всем миром: ночь сменял пурпурно-серый рассвет, воздух был напоен ожиданием бури. События прошедшей ночи остались далеко позади, уверял он себя. Пия по-прежнему с ним. А что касается того разговора, который он невольно подслушал, – так что с того? Луиза Вандермеер, как и бесчисленное множество других юных девушек, наверняка испытывает вполне понятный страх перед замужеством, которое должно перевернуть всю ее жизнь. Впрочем, Шарль вынужден был признать, что Луиза слишком большое значение придает внешности. Но ведь она молода и, будучи очаровательным созданием, высоко ценит свою красоту. Что же тут удивительного? Она совсем не знает жизни, и это простительно в ее возрасте. Конечно, Луиза чересчур легкомысленна, но ведь это всего лишь легкий флирт, которому она сама решительно положила конец.

Да, он все забыл и простил. В том, что произошло, нет ее вины: она страшится встречи с ним, и этот страх погнал ее ночью на палубу флиртовать с пустоголовым офицером. Вот если бы Луиза увидела его, тогда…

Что ж, в его внешности нет ничего отталкивающего, заверил себя Шарль, а прекрасные манеры и обаяние делают его достаточно привлекательным. У него множество друзей и знакомых. И, не без гордости заметил он, среди его многочисленных любовниц были самые красивые и утонченные дамы Лазурного берега. Более того, он блестяще образован, преуспел в делах. Любая женщина была бы счастлива стать его женой – это могли бы подтвердить десятки известных ему дам в Провансе, из тех, что ценят деньги и роскошь.

Так почему, мысленно негодовал он, его торговля драгоценной амброй должна зависеть от женитьбы на легкомысленной девчонке, кичащейся собственной красотой? Из страха перед неизвестностью она готова вообразить невесть что, хотя действительность, может статься, вовсе не так ужасна.

Черт бы побрал всех этих юных вертихвосток – они только и знают, что наряжаться и прихорашиваться, и при этом наивны и смешны в своем незнании жизни. Они ему никогда не нравились. Он не мог позволить себе терять на них время, ибо требовалось немалое знание жизни, чтобы по достоинству оценить его выдающиеся качества.

Тут его оскорбленное самолюбие взяло верх, и он вернулся в гостиную.

– И что хуже всего, – произнес он вслух, остановившись у рояля (играть он не умел; рояль был поставлен тут на случай, если ему вздумается устраивать вечеринки), – эта капризная и избалованная девчонка шляется по темным закоулкам корабля, строит из себя святую невинность, а сама только о том и думает, как бы завлечь кого-нибудь в свои сети.

Все худшие опасения Шарля моментально выплыли наружу: он вдруг понял, что если бы Луизе Вандермеер не подвернулся тупоголовый лейтенант, она наверняка продолжила бы эксперимент. Она нашла бы еще кого-нибудь, чья внешность отвечала бы ее банальным представлениям о совершенстве.

Она собирается оставить Шарля в дураках, это ясно, как Божий день.

«Ты слишком торопишься с выводами, – твердил он себе, – ты оскорбляешь ее своими подозрениями. Ты должен подавить обиду, которую она нанесла твоему самолюбию».

Чуть прихрамывая, он решительно пересек комнату по ковру мимо горящего камина, муарового дивана и стульев, картины Джона Сингера Сарджента, обогнул огромный стол рядом с роялем и направился к стене с застекленными французскими дверями, две из которых вели в спальню. Пройдя в спальню, он остановился рядом с огромной кроватью из орехового дерева с пологом и принялся рыться в аптечке, стоявшей на прикроватном столике. Он искал там эмульсию из рыбьего жира и солода – эту смесь можно было проглотить только с добавлением эфира и перечной мяты. Иногда это средство помогало ему против болей в колене, иногда – нет. Сейчас нога болела ужасно.

Он принял эликсир, потом выпил еще одно средство, хотя ни одно из лекарств не гарантировало немедленного эффекта. Затем Шарль отыскал свою трость и похромал обратно через гостиную в холл. Там он опустился в кресло, закинул ногу на ногу и развернул на коленях записную книжку.

По правде сказать, делать ему было особенно нечего. До поездки через Атлантику он работал как проклятый в предвкушении свиданий с Пией: морская болезнь Роланда позволяла им беспрепятственно наслаждаться обществом друг друга в течение всего плавания.

Глубоко вздохнув, он просмотрел свои заметки, размышляя, чем бы заняться, и одновременно обдумывая свой самый грандиозный план.

Шарль уже много лет мечтал создать свои собственные духи. На его фабрике духов в Грассе до сих пор выпускались только экстракты ароматов – эфирные масла из розы, жасмина, лаванды, мимозы и других цветов. Он снабжал своей продукцией множество магазинов в Париже, торгующих парфюмерией. Он также продавал небольшие партии духов, имитирующих ароматы чужих торговых марок. Шарлю было достаточно понюхать духи, чтобы узнать все их составляющие; он различал малейшие оттенки запахов и мог в совершенстве подделать практически любые духи. Но Шарля не интересовали подделки, какими бы совершенными они ни казались – будь то парфюмерия или что-либо еще. Шарль мечтал создать прекрасный, неповторимый аромат, для чего ему требовалось изрядное количество амбры и еще один важный компонент. И во время этой поездки недостающие ингредиенты удалось отыскать.

Вандермеер обязался снабжать его амброй, но Шарль пересек океан в поисках заветного компонента.

Вот уже несколько лет Шарль безуспешно искал утонченный и, по возможности, необычный аромат для своих духов, который другой производитель не смог бы определить, поскольку у каждого из них имелись эксперты, так называемые «носы», которые подобно самому Шарлю могли распознавать и имитировать ароматы. Теперь им это не удастся. Шарль нашел способ перехитрить всех. Он приехал в Майами, чтобы увидеть, понюхать и купить редкий сорт жасмина, который, как он полагал до недавнего времени, существовал только в легендах. Это был жасмин брачной ночи. Переписка между ним и ученым-ботаником из Майами выявила удивительный факт, и Шарль плыл обратно, везя с собой живую легенду. Жасмин брачной ночи и в самом деле существует. Веточки этого растения в данный момент находились в холодном помещении.

Шарль узнал, что кусты этого жасмина – уроженцы Нового Света, их вывели на основе местных видов. И что замечательно, ночной жасмин обладал самым тонким и изысканным ароматом из всех известных Шарлю (любопытно, что днем он представлял собой чахлый маленький кустик, а ночью превращался в нежно пахнущий букет, поскольку цветы распускались только ночью). Шарль намеревался привить веточки к обычным кустам, растущим на его отдаленных полях в Канне и Грассе. Днем кусты будут выглядеть чахлыми и засохшими, а ночью он будет собирать лепестки, а затем превращать их в ароматную эссенцию. Он создаст совершенно новый запах на основе этого жасмина, изысканный и сложный, его парфюм станет настоящей головоломкой для конкурентов, им никогда не удастся разгадать его секрет.

Ароматы всегда завораживали Шарля. Возможно, оттого, что он смотрел на мир только одним глазом, его обоняние со временем обострилось. Запахи превалировали в его ощущениях. Они усиливали впечатления настоящего и были способны переносить в прошлое. Вспоминая ароматы, словно листая альбом с фотографиями, он без труда вызывал в памяти пережитое. К примеру, он мог закрыть глаза и представить себя в Провансе, лишь вспомнив аромат Jasminum grandiflorum, что цветет на его бескрайних полях, тот самый аромат, что окутал его облаком под лестницей трапа…

Он встрепенулся и открыл глаза. Девушка с жасмином, заплетенным в волосы. Луиза Вандермеер пахла точно так же, как и его поля, только к ее аромату примешивался запах морской воды и дождя. Проклятая вертихвостка. Глупое создание. Его мысли приняли иное направление, и он уставился на телефон.

Он может подтвердить или опровергнуть свои подозрения относительно очаровательной мисс Луизы Амелды Мей Вандермеер. Шарль поднял телефонную трубку и набрал номер.

В трубке послышался голос телефонистки корабля:

– Да? Будьте любезны, сообщите свое имя и номер каюты.

– С вами говорят из каюты Розмона. – Шарль, как и все богатые путешественники в каютах класса люкс, имел право не сообщать свое имя. (Он случайно узнал сына старого эмира, который занимал соседнюю каюту; тот тоже путешествовал инкогнито.) – Мисс Луиза Вандермеер занимает отдельную каюту или расположилась в каюте своих родителей?

Наступила пауза, недвусмысленно указывающая на всю неуместность подобного вопроса. Но телефонистка имела дело с особым пассажиром и поэтому обязана была сохранять любезный тон.

– Она занимает отдельную каюту, сэр, – последовал ответ.

– Не могли бы вы сообщить ее номер?

На сей раз телефонистка ответила без промедления:

– Нет, сэр. Мы не имеем права давать номера кают, занимаемых дамами. Я могу вас соединить, и вы спросите об этом у самой леди.

Шарль размышлял не больше секунды:

– Хорошо, соедините меня с ней.

В трубке послышался щелчок, потом жужжание, и наконец прозвучал женский голос:

– Алло?

Даже сквозь слабые помехи он тотчас же узнал этот голос: низкий, ровный – его тембр невозможно было спутать. Странно, но этот звучный и глубокий голос совершенно не подходил столь юному созданию.

Шарль не хотел ничего говорить, пока телефонистка не отключится, потом произнес:

– Вы затеяли опасную игру.

– Кто это?

– Этот лейтенант – форменный идиот, сущий болван, как вы справедливо его назвали.

– Что? – В ее низком мелодичном, голосе послышались тревожные нотки.

– Так вы намерены продолжать свою игру?

– Какую игру?

– Если да, то у меня есть кое-что, это вас, несомненно, заинтересует. – Шарль помолчал в нерешительности, но соблазн был слишком велик. Он собирался предложить этому очаровательному созданию не менее прекрасный цветок. – Жасмин.

– Жасмин?

– Вы ведь любите запах жасмина, не так ли?

– Да.

– А это не совсем обычный жасмин. Он немного напоминает вас. – Шарль на мгновение представил себе эту женщину-ребенка. Как странно, что его так влечет к ней. Он помнил все до малейших деталей – как огни корабля озаряли ее лицо в темноте и выхватывали из мрака ее платье. Когда она повернулась, в ее золотистых локонах он увидел вплетенную веточку жасмина. – А теперь слушайте меня внимательно, – продолжал он. – Я пришлю вам довольно невзрачную веточку жасмина. Когда вы ее получите, поставьте в воду, а после ужина, скажем, часов в девять, непременно взгляните на нее. Цветы этого жасмина распускаются только в темноте, они божественно пахнут. Если они вам понравятся и вы захотите узнать об этом цветке нечто большее, мы с вами встретимся сегодня ночью у трапа правого борта – это первый трап, если идти к носу корабля по верхней палубе.

– Вы с ума сошли! Да я ни за что…

– Прекрасно, – перебил он ее. – Значит, вы начинаете наконец понимать, почему ваша игра таит в себе опасность. Итак, не приходите ко мне на свидание. Или приходите – как вам будет угодно.

– Да как вы смеете…

– Жасмин вам тотчас же пришлют. – Шарль нажал на рычаг и повесил трубку.

Следующий звонок занял не более десяти секунд. Он связался с цветоводом и попросил его прислать одну из веточек жасмина, принадлежавших пассажиру из каюты Розмона, в каюту мисс Луизы Вандермеер, после чего, сам себе удивляясь, откинулся в кресле.

Он всегда поражался, когда откалывал подобные номера. И это при всем своем непомерном самолюбии и гордыне! Шарль веселился от души и в то же время чувствовал легкое недовольство собой и даже смущение. Его губы тронула слабая усмешка. Замысел постепенно обретал форму – пока еще неясный, смутный, слегка бесчестный, в меру забавный и в конечном итоге сулящий вознаграждение. Да-да, существует один весьма интересный способ проверить, насколько хитра и коварна эта девица, решившая одурачить своего «гадкого» французского жениха.

Шарль сам завлечет ее во мрак, где сыграет куда более изощренную прелюдию, нежели та, которую он наблюдал прошлой ночью. Он заставит ее почувствовать разницу в обольщении. Словом, если она позволит ему, он соблазнит ее. Он овладеет ею ночью в каюте корабля, где Луиза не сможет разглядеть его. Затем, если ему это удастся, она проснется утром и увидит «чудовище», то есть своего будущего супруга, чья внешность и возраст заставили ее искать приключений в объятиях молодого смазливого болвана.

«Прелестная шутка», – подумал Шарль. Он прекрасно знал, как высветить мелочность и пустоту – он всю жизнь презирал эти качества. Если ей они тоже присущи, он это проверит. Шарль откинулся на спинку кресла и вытянул больную ногу. (Колено перестало ныть – хороший знак.) Мрачные мысли покинули его, по крайней мере на время. Задуманное им предприятие – первоклассная шутка.

Глава 5

Луиза Вандермеер повесила трубку и в недоумении уставилась на телефонный аппарат. За ней кто-то шпионит. И это могут быть ее родители. Не хотелось бы думать о них, как о врагах, но исключать такую возможность нельзя, особенно после ее бегства в Монреаль.

Ругая себя на чем свет стоит, она вскочила с кресла и тут заметила, что воротник ее платья сзади не застегнут. Она продолжила застегивать пуговки платья – от этого занятия ее оторвал недавний телефонный звонок. (Она одевалась сама, отослав горничную в корабельную клинику спросить что-нибудь от морской болезни для своих родителей.) Прислонившись боком к кровати, она возилась с пуговицами, как вдруг пол каюты поехал у нее из-под ног. Расставив ноги, чтобы не потерять равновесие, она замерла в этой позе, приподняв локти над головой. В этот момент ей пришло в голову более правдоподобное объяснение случившемуся.

Никто за ней не следил. Телефонный звонок как-то связан с тем самым простофилей, молодым офицером, с которым она познакомилась прошлой ночью. Черт возьми, он оказался хитрее, чем она думала, и теперь пытается отомстить ей за вчерашнее унижение. По телефону позвонил он сам или один из его дружков, чтобы посмеяться над ней.

Что ж, она это проверит. Застегнув платье, Луиза сняла черную телефонную трубку и связалась с телефонисткой.

– Говорит мисс Вандермеер из сто третьей каюты. Несколько минут назад вы соединили меня по телефону. Не могли бы вы сообщить мне имя звонившего?

Телефонистка гнусаво ответствовала:

– Я соединила вас с каютой Розмона. Джентльмен не назвал себя.

Луиза в замешательстве молчала.

– Благодарю вас, – промолвила она наконец и, нахмурившись, повесила трубку.

Нет, вряд ли кто-нибудь из знакомых лейтенанта способен оплатить проживание в каюте Розмона. Ведь это одна из четырех кают класса «люкс» на верхней палубе, что располагаются в передней части лайнера. Каждая из них стоит в пять раз дороже самой роскошной каюты первого класса. Каюта Розмона рассчитана на пассажиров, желающих путешествовать инкогнито, в строжайшей секретности. Кроме того, мужчина говорил по-английски с легким акцентом. Так говорят на чужом языке. Любопытно. Должно быть, она беседовала с европейцем. Луиза могла по пальцам пересчитать своих знакомых европейцев: няня и дворецкий, служивший у них в семье.

Она постаралась припомнить интонацию говорившего. Что-то еще поразило ее в этом голосе… «Вы ведь любите запах жасмина, не так ли?» Откуда он мог узнать об этом? Ей показалось, что она почувствовала в его голосе властность, что было для Луизы внове. Она немного поразмыслила над этой загадкой, потом решительно поднялась с кресла. Нет, ей все это померещилось – просто над ней решили подшутить.

Ее отец непременно выяснит, кто этот человек. Она поговорит с ним сейчас же. Только вот как попросить помощи у отца, не затрагивая тему телефонного разговора? Нет, принимая во внимание вчерашнее происшествие, лучше отцу ничего не знать. Она сама разыщет шутника и разберется с ним лично.

Двадцать минут спустя, когда девушка уже собиралась покинуть каюту, ей принесли чахлую веточку с зелеными почками. Она повертела невзрачное растение в руках, пренебрежительно фыркнула, бросила ветку в мусорную корзину и отправилась завтракать.

По пути Луиза зашла в каюту родителей, чтобы проверить, принесли ли им лекарство. Оказалось, они уже приняли микстуру, и ее горничная Джозетт ушла завтракать в столовую для слуг. Таким образом Луиза осталась наедине с отцом и матерью, что совсем не входило в ее планы. Они лежали рядышком на постели, на лбу у них красовались пакетики со льдом. Она склонилась, чтобы по очереди чмокнуть их в щеку и вслед за тем сразу же удалиться, но – увы! – лишь только она покончила с поцелуями, как матушка взяла ее за руку. И пытка началась.

Миссис Вандермеер приступила к обычным наставлениям по поводу того, как должна себя вести девушка из порядочной семьи. Юная леди обязана держаться с достоинством, в то же время выказывая доброе расположение к менее знатным знакомым.

– И ты должна обзавестись друзьями, – заключила матушка.

Мать Луизы ждала от дочери невозможного: с одной стороны, чтобы та строила из себя гордячку, а с другой – вызывала теплые чувства у всех, начиная с отцовского камердинера и кончая завсегдатаями женского кружка «Общество любителей оперы», который матушка усердно посещала. Луиза не собиралась завязывать дружеские отношения с кем бы то ни было, а с родителями и подавно, коль скоро они стали раздражительными и придирчивыми.

Далее последовали наставления по поводу завтрака, который Луизе предстояло провести без родительской опеки. Как будто это имеет значение – как она закажет яичницу и с кем сядет за один столик! Затем отец, лежа пластом на кровати и высунув нос из-под одеяла, принялся читать Луизе нравоучения под общим названием «Веди себя разумно, как взрослая девушка».

– Перед тобой блестящее будущее, – произнес он уже в сотый раз со дня возвращения Луизы домой неделю назад. – Не теряй из виду свою главную цель.

– Вы хотите сказать, вашу цель, – буркнула Луиза.

– Будь почтительнее к старшим. – Отец приподнял голову от подушки, снял со лба пакетик со льдом и сверкнул на нее сердитым взглядом из-под густых нависших бровей. – Ты стала чересчур дерзкой, Луиза Амелда Мей.

– Неправда, – возразила она раздраженно. – Вы учили меня иметь собственное мнение, а теперь ругаетесь, поскольку мое мнение часто не совпадает с вашим.

К примеру, ей очень понравилось в Монреале. Она чудесно провела там полтора дня, пока родители ее не разыскали. Похоже, сейчас они намекают именно на этот эпизод. В вихре поспешных приготовлений к предстоящему браку с князем у них не было времени обсудить ее побег из дому.

Отец смерил ее суровым взглядом и спросил:

– Ну и о чем же ты думала?

– Что вы имеете в виду? – наивно переспросила Луиза, стараясь оттянуть момент неминуемого объяснения.

Матушка тоже сняла с головы пакет со льдом. Луиза приготовилась дать ответ, который они оба ждали.

– Ни о чем я не думала, – огрызнулась она. – В Монреаль как раз отходил поезд. Вам было известно, что я несколько дней погощу у Мэри. И я решила, что только съезжу туда и обратно и никто ничего не узнает.

– Господи, да зачем тебе это понадобилось? – воскликнул отец.

– В Монреале есть мюзик-холл, где играют в триктрак на деньги, и я подумала, что смогу выиграть.

На лице матушки отразился неподдельный ужас. Луизе было больно видеть мать такой расстроенной. Миссис Вандермеер была не в силах понять мотивы поступков своей дочери.

– Но ты ведь могла заняться этим и в Нью-Йорке, – беспомощно пролепетала она.

– А я уже играла в Нью-Йорке. Просто мне захотелось сыграть в карты по-французски, чтобы проверить, получится у меня или нет.

– Ты посещала игорные притоны в Нью-Йорке? – вмешался отец.

– Несколько раз.

– И у тебя получилось? – продолжала допрашивать матушка.

– Что именно?

– Играть по-французски?

– Да.

Отец покосился на жену и пробормотал:

– Откровенно говоря, Изабель, если это имеет значение…

И тут оба они принялись говорить одновременно, перебивая друг друга: «Какой позор, этот ее побег… да, ничего не скажешь, путешествие… мы должны были сообщить об этом князю… да, и он стал бы подозревать каждого, если бы это выплыло наружу… подумать только, а вдруг догадаются… да, чем именно она там занималась… о, я до сих пор не могу прийти в себя… наша очаровательная умница дочка… королева нынешнего сезона… о Господи, за что нам такое наказание…»

«Да, – подумала Луиза, – некрасиво вышло». Ее приключение, во всяком случае, не стоило родительских волнений. Она же прекрасно понимала, что они обязательно раздуют из мухи слона.

– Послушайте, – взмолилась она, – я не собираюсь становиться заядлой картежницей. Возможно, я никогда больше не возьму карты в руки. Я лишь хотела проверить…

Отец обернулся к ней.

– Что проверить? – спросил он. – Сможешь ли ты лишиться самых блестящих перспектив, которые когда-либо открывались перед девушкой со времен женитьбы герцога Мальборо на Консуэло Вандербильт?

– Я ничего не испортила. Напротив, все идет как нельзя лучше.

– Благодаря нашему вмешательству.

Луиза с трудом удержалась от ядовитого замечания, что она рассчитывала на их «вмешательство». Она не сделала ничего такого, чего ее отец не смог бы исправить.

Тут в разговор вступила матушка:

– Господи, ты только подумай, что сказали бы в свете, если бы узнали… если бы твой отец не заплатил порядочную сумму каждому, кто тебя видел, начиная от кондуктора в поезде и заканчивая коридорным в отеле.

Луиза сменила тактику и перешла в наступление.

– Вы сами не очень-то боитесь пересудов, – заявила она. – Вчера вы на все утро заперлись в своей каюте еще до выхода корабля из гавани. Вам не кажется, что все сочли это неприличным? – Ее родители были очень близки, и это придавало Луизе ощущение надежности. Но в последнее время они объединились против нее, и это заставляло ее ощущать себя покинутой и никому не нужной. Она продолжила свою обвинительную речь: – И вы держитесь за руки на виду у всех – это после двадцати лет брака! Я чувствую себя третьим колесом… – она поправилась: – пятым колесом в телеге – в общем, лишней. Если бы не ваш преклонный возраст, меня бы возмущало и обижало ваше поведение и…

– Луиза! – прервал ее отец.

Оба они, и мать и отец, сели в кровати и уставились на нее во все глаза.

Краска залила ее щеки. Она чувствовала, что сказала что-то не то: родители смотрели на нее в ужасе. Луиза причинила им боль, это она ясно видела, Ей хотелось попросить прощения, но она никак не могла подобрать подходящие слова. И если уж говорить начистоту, ей было в какой-то степени приятно, что ее речь произвела впечатление на отца и мать. Теперь-то они поймут, что их дочь уже не ребенок.

– О, я так… – Луиза запнулась и в замешательстве отвела взгляд. Переводя глаза с задернутых портьер на стул, на котором висели отцовский сюртук и матушкино платье, она искала что-то, чему пока не было названия и что скорее всего здесь отсутствовало. Она вздохнула и призналась: – Мне тоскливо… То есть я зла на весь свет, – сердито поправилась она.

День начался отвратительно. Как все это глупо, по-детски! При чем тут тоска? Она просто сердита на них: они объединились против нее, делают все, что им вздумается, а потом бранят ее за то, что она поступает так же.

Ее матушка, которая ужасно смущалась при малейшем намеке на интимные отношения, была уже и не рада, что они затеяли этот разговор.

– Не переживай, – сказала она. – Монреаль остался позади. Мы должны с надеждой смотреть в будущее.

Отец неохотно присоединился:

– Да, будем считать это первым неудачным опытом в твоей жизни. Ты так молода. Помни, что, познавая жизнь, необходимо быть осторожной.

«Ну да, ну да, – думала Луиза. – Познать жизнь. Прекрасный тост!» Вслух же она кротко промолвила, взяв в руки веер и шаль с бахромой:

– Я иду завтракать. Надеюсь, вам скоро полегчает.

Покинув каюту родителей, Луиза не могла отделаться от мысли, что стала для них сущим наказанием. Наверняка они сейчас жалуются друг другу. Ей хотелось плакать. До недавнего времени Луиза прекрасно ладила с родителями, а теперь они ведут себя так, словно она не понимает, чего от нее ждут (при том что она прекрасно это понимает), или что она не может принять их решение (а она уже дала согласие).

Все произошло слишком быстро. И вот в счастливейшую пору своей жизни она ощущает беспокойство, раздражение и тоску. Можно подумать, у нее множество дел, которые ей не удалось завершить – а ведь она никак не может найти себе какое-нибудь занятие. Она размышляет только о том, что ей предстоит: великолепная свадьба, рождение детей, положение в обществе, жизнь в богатстве и роскоши. Так в чем же причина ее хандры? Да ни в чем. Луиза старательно скрывала свое недовольство, пока не поняла, что ей до смерти все надоело и она желает очутиться где-нибудь далеко-далеко – скажем, в Монреале или во Франции.

В этом они с родителями были единодушны: она знала, что им не терпится выдать ее за иностранного князя, которому пока не известно о ее неприличных выходках. Для них ее брак с князем д'Аркуром – предел мечтаний. Эта свадьба стала предметом всеобщей зависти, и никто уже и не вспоминает о ее причудах.

А Луиза тем временем наслаждалась путешествием по морю. Во Франции ее никто не знает. Ей нравилось встречать новых людей, производить на них впечатление. «Кто вы?» – этот вопрос всегда задавали ей в чужих краях. Да Луиза и сама хотела бы знать, кто она. Уж конечно, не безмозглое создание, которое говорит правильные фразы, знакомится с нужными людьми, читает правильные книжки, делает покупки и весь день готовится к тому, чтобы вечером поразить всех, кого она знает с самого детства.

Глава 6

Ресторан располагался неподалеку от каюты родителей, но из-за сильной качки Луиза никак не могла до него добраться. Она ухватилась за медные поручни и прислонилась спиной к стене. Корабль резко накренился, и ее отбросило к противоположной стенке. Так, покачиваясь и натыкаясь на стены, она продвигалась по коридору, напоминавшему лабиринт, к огромной лестнице, ведущей вниз, в ресторан для пассажиров первого класса.

С высоты лестницы Луиза глянула вниз. Перед ней открывался роскошный зал, в длину достигавший сотен ярдов. Белоснежные ионические колонны, украшенные золотой росписью, поддерживали арочные изгибы высокого потолка. Арки сходились в центре, образуя купол, расписанный фресками на морские темы. Стены помещения покрывали испанские резные панели красного дерева, инкрустированные слоновой костью. Огромный зал – с его сверкающими хрустальными люстрами, зеркалами, цветами, столами, покрытыми белоснежными скатертями, и креслами, обтянутыми голубым бархатом, – напоминал дворцовый покой. Не верилось, что такое великолепие можно было создать на борту корабля. Впрочем, тут тоже чувствовалась качка. Большинство вращающихся кресел, привинченных к полу, пустовали. Только треть пассажиров рискнула сегодня выйти к завтраку.

Среди небольшой группки завтракающих в центре зала Луиза заметила свою кузину Мэри, которая тотчас радостно помахала ей рукой, приглашая присоединиться к ней. Ее соседи по столу как по команде обернулись к Луизе. Пока она спускалась по лестнице, все восхищенно смотрели на нее.

Она давно уже к этому привыкла. Восхищенные взгляды сопровождали ее повсюду, где бы она ни появлялась. Все таращили на нее глаза. Знакомые, незнакомые, друзья, слуги, слуги друзей, друзья слуг, богачи и магнаты, дети, почтальоны, уборщицы. Луиза знала, что хороша собой. Движение на улицах останавливалось, все застывали как вкопанные, стоило ей появиться. При виде ее молодые люди теряли дар речи. Когда она была ребенком, всеобщее внимание смущало ее: ей казалось, что на нее глазеют, как на циркового клоуна. Но теперь она свыклась с этим обстоятельством – красота давала ей определенную власть над людьми, но в то же время препятствовала знакомствам.

Еще одна дама с дальнего конца центрального стола знаком пригласила Луизу сесть рядом. Дама занимала место напротив Мэри, подле Гаспара де Барбо, любезного молодого человека, который вел себя по отношению к Луизе на редкость корректно. С остальными Луиза была незнакома. Неизвестная дама засуетилась, отодвигаясь от Гаспара, как бы предлагая Луизе сесть между ними. Это обрадовало девушку, поскольку ее присутствие не всегда вызывало у женщин теплые чувства.

Словно шар для игры в кегли, катящийся по наклонной плоскости, Луиза поспешила к центральному столу. Пассажиры со смехом ловили скользящие и падающие тарелки и вилки. В зале царило оживленное веселье – все храбрились, показывая, что не боятся шторма.

– Для вас есть место рядом со мной, – сказала любезная дама, когда Луиза наконец добралась до их стола. Незнакомка была изящна, стройна, с золотисто-рыжими волосами и большим подвижным ртом… под ее глазами темнели круги. На тарелке у нее лежал только кусочек подсушенного тоста. Поймав удивленный взгляд Луизы, она промолвила: – О, я чувствую себя прекрасно. Я позаимствовала у мужа его микстуру против морской болезни, которую ему прописал доктор. Мой муж так страдает от качки! – Она округлила глаза с подкрашенными ресницами. Щеки ее покрывал тонкий слой румян, к тому же она подводила брови. По мнению Луизы, дама употребляла слишком много косметики, хотя и со вкусом. Женщина добавила: – Ах, это самое тяжелое плавание для меня. А вам приходилось путешествовать в шторм?

– Нет, я впервые переплываю океан. – Луиза уселась как раз в тот момент, когда официант подошел, чтобы забрать вазочки с дыней. Она кивнула, разрешая ему убрать ее нетронутое блюдо.

– Обычно плавание проходит гораздо приятнее. – Дама протянула Луизе руку: – Меня зовут Пия Монтебелло. Я супруга Роланда Монтебелло, американского посла во Франции. Если мы можем быть вам чем-нибудь полезны, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться к нам за помощью. Насколько мне известно, мисс Вандермеер, вы будете жить в самом очаровательном уголке Франции.

Луиза безучастно обронила:

– Да, неподалеку от Ниццы. – Но она не успела пожать протянутую ей руку, поскольку миссис Монтебелло вынуждена была ухватить свою тарелку, едва не соскользнувшую на пол.

Принесли рыбное блюдо: сырые устрицы с растопленным маслом и приправами. Миссис Монтебелло отказалась от своей порции, со слабым стоном покачав головой, затем отвернулась и прикрыла рот салфеткой. Слегка усмехнувшись, она заметила:

– Мне следует снова принять лекарство Роланда.

Луиза обожала устрицы, но ради сидящей рядом страдалицы решила не показывать виду, как они ей нравятся. Вытащив вилкой моллюска из перламутровой раковины, она окунула его в масляную подливу и затем отправила целиком в рот. Миссис Монтебелло продолжала:

– Я слышала, вы выходите замуж.

– Да… – Луиза утвердительно кивнула.

– Вы, должно быть, на седьмом небе от счастья.

Луиза подняла на собеседницу глаза. Этой даме что-то от нее нужно, неспроста она так любезна.

– Да, – снова односложно ответила Луиза и отправила в рот очередную устрицу. В разговор вмешалась Мэри:

– Она выходит замуж за настоящего князя. Как это романтично, не правда ли?

Луиза недовольно покосилась на свою кузину и осведомилась невинным тоном:

– Ты была сегодня в загончике для животных, Мэри?

– Пока нет.

– Я сходила туда рано утром и увидела, что кто-то из собак притащил на корабль блох. Я уже двух убила, осматривая Беара. – Речь шла о новом щенке Луизы.

– Не может быть! – Мэри чуть не подскочила в кресле. – Бедная моя Кайенн! Она такая чувствительная. – Кайенн, кошка Мэри, не выносила блох.

– С твоей Кайенн все в порядке. Я потихоньку спрятала ее в шаль и отнесла в свою каюту. Там я вымыла ее и оставила спать на постели. После завтрака можешь зайти ко мне и осмотреть ее. – Мэри разместилась в каюте с родителями и ни за что не осмелилась бы принести туда кошку.

Тут же успокоившись, Мэри опустилась в кресло.

– Ах, как я тебе благодарна… – Затем она восторженно поведала собравшимся о проказах своей пушистой шалуньи, совсем позабыв недавнюю тему разговора. Луиза только того и добивалась: ей не хотелось, чтобы Мэри болтала о ней с чересчур дружелюбной незнакомкой.

Беседа в том же духе продолжалась до второй перемены блюд, когда им подали омлет и тушеные помидоры с оксфордскими сосисками – весьма обильный завтрак, который даже Мэри не смогла осилить. Похоже, Луиза единственная из присутствующих обладала здоровым аппетитом. Мэри ела мало, но зато трещала без умолку – про домашних зверюшек, школьных друзей и губную помаду, которую можно купить только в Париже. Луиза потеряла интерес к разговору.

Скучая, она обвела взглядом зал и заметила в конце стола лейтенанта Джонстона. (Морским офицерам из команды корабля было разрешено в свободное время присутствовать среди пассажиров первого класса, восполняя таким образом недостаток мужского внимания, поскольку отцы семейств предпочитали заниматься своими делами в Америке, в то время как матушки, тетушки и дочки прочесывали Старый Свет в поисках знатных и богатых холостяков.) Итак, вот он сидит, ее пылкий поклонник, улыбаясь и кивая ей. Луизе было очень хорошо вчера вечером.

На какое-то время девушка снова почувствовала вкус к жизни. Ей нравилось находиться в компании человека, который представлялся ей галантным, учтивым и по-мужски привлекательным. Это чувство было сродни радостному возбуждению во время побега в Монреаль. И чем все закончилось? Он оказался неуклюжим болваном.

Неудачливый ловелас подмигнул Луизе, намекая на их общий секрет. Она же набила рот омлетом и переключила внимание на тушеные помидоры с начинкой. Лейтенант Джонстон, без сомнения, один из самых симпатичных молодых людей на корабле, но он успел разочаровать Луизу.

Смутное волнение преследовало ее постоянно. Луизу ждало еще одно неминуемое разочарование, и она не в силах была предотвратить неизбежное. Раньше она и мысли не допускала, что родители согласятся выдать замуж свое «любимое сокровище» за человека со шрамом на лице, слепого на один глаз и хромого. Но вчера вечером она в очередной раз подступила к ним с расспросами, и те, вместо того чтобы называть его внешность «необычной, но притягательной», как они делали всегда, неохотно признались, что у него имеются некоторые изъяны. («Хромой? Разве он хромает при ходьбе, Гарольд? Что-то не припомню. Да, дорогая моя, один глаз у него поврежден, но это ничуть не портит его. Он очень привлекательный мужчина». Ну да, привлекательный, как тот горбун из собора Нотр-Дам.) Может, стоило закрыть глаза на то, что любезный и знатный князь д'Аркур не обладает физическим совершенством, но для Луизы внешность всегда имела большое значение. Ей никогда не нравились некрасивые мужчины – уродство вызывало у нее отвращение.

Девушка украдкой огляделась, рассматривая мужчин. Пожилые ее не особенно интересовали. А среди относительно молодых не было ни одного, достойного внимания. Она достаточно хороша собой, чтобы покорить любого мужчину. Так разве ей не дозволено проводить время с красавцами, во всяком случае, до замужества, а может, и после него, если Шарль д'Аркур окажется тем самым монстром, которого она себе вообразила?

Луиза попыталась урезонить себя. Князь д'Аркур – самая подходящая партия для нее. Она полностью согласна с родителями: это гостеприимный, хорошо образованный, великодушный и благородный человек с высоким титулом и положением, к тому же сказочно богатый – чего еще, спрашивается, желать? Но Луиза высоко ценила красоту, да и кто ее не ценит? Если бы красота не ценилась в обществе, сама Луиза наверняка не пользовалась бы таким успехом. Ей хотелось знакомиться, флиртовать, целоваться с мужчиной, который был бы красивым и добрым, красивым и умным, красивым и благородным. Вытянув шею, она невольно заглянула через плечо миссис Монтебелло.

Дама улыбнулась и вопросительно подняла глаза на Луизу.

– Ну, а вы что изучаете, дорогая? – Видимо, болтовня Мэри не произвела на нее никакого впечатления. Луиза понятия не имела, о чем шел разговор.

– Где именно? – переспросила она.

– В школе, конечно. – Дама продолжала допрос: – Шитье? Музыку?

Интерес ее был вполне искренним, но в вопросе чувствовался подвох. Не удостоив ее ответом, Луиза снова занялась едой.

Несколько обескураженная ее молчанием, дама терпеливо осведомилась, как если бы разговаривала с тупым ребенком:

– Может быть, вы изучаете хорошие манеры? – И добавила: – У вас изысканные манеры, дорогая.

Луиза покосилась на нее, проглотила омлет и, наконец, снизошла до ответа:

– Математику.

– Математику? – засмеялась миссис Монтебелло.

– И еще языки.

Тут дама откровенно расхохоталась.

– Но ведь обычно этому учат юношей, – возразила она. – Вы пошутили, не правда ли?

– Нет, я не шучу.

Тогда дама снисходительно поинтересовалась:

– И какие же языки?

– Французский, итальянский, немецкий…

– Боже, как вы…

– Фламандский, испанский и санскрит.

Дама онемела от изумления. Затем спросила на итальянском (один из языков, на котором Луиза действительно могла объясняться – надо сказать, Луиза при случае любила приврать):

– Вы всегда так остроумны?

Мэри перебила ее:

– Не стоит проверять, она ответит. Луиза знает несколько языков, правда, не так много. – Мэри выразительно округлила глаза. – Она любит порисоваться. – Мэри наградила Луизу лучезарной улыбкой. – Лулу всегда стремится себя перещеголять.

Дама усмехнулась:

– Лулу?

– Так мы ее прозвали в детстве, – пояснила Мэри. Миссис Монтебелло приподняла бровь.

– Не так уж это было давно, – заметила она. Нахмурившись, Пия взяла пальцами толстую английскую сосиску и откусила кусок.

Когда подали кофе и пирожные, Гаспар, почтенная замужняя дама, сидящая рядом с ним, и Мэри завели разговор о кораблекрушениях. Беседа получилась не из приятных, хотя все пытались шутить и неестественно смеялись своим неудачным шуткам. Затем они сменили тему и стали обсуждать корабельную кухню, изобилие и качество еды на корабле, а также посетовали, что не все способны наслаждаться ею в полной мере. Кто-то из дам заметил, что вино, поданное вчера вечером за обедом, помогло справиться с морской болезнью, а это значит, вино было хорошо выдержанным.

Луиза машинально поправила говорившую:

– Это было молодое вино. От старых вин во время качки становится еще хуже.

– Прошу прощения?

– На кораблях не подают хорошее бордо, – объявила Луиза присутствующим.

Возникла пауза, и тут до Луизы дошло, что говорившей была миссис Монтебелло. Дама сердито сверлила девушку глазами несколько секунд, потом едко заметила:

– Как это мило, что вы меня просветили. – Быстро справившись с собой, она тут же нацепила любезную улыбку. – Думаю, вы правы. – И мстительно добавила: – Лулу.

Луиза смущенно извинилась, хотя точно не знала, за что, собственно, она должна просить прощения.

– Нет-нет, – с притворной горячностью возразила дама. – Никогда не извиняйтесь, если чувствуете свою правоту. – Она рассмеялась. – Это я была не права. – Ее смех быстро угас, и в глазах появилось загадочное выражение. Она несколько мгновений буравила Луизу тяжелым взглядом, потом откинулась на спинку кресла, положив руки на подлокотники. Словно обращаясь к себе, дама промолвила: – Боже, вы еще так молоды. – Она снова рассмеялась, на сей раз явно довольная собой.

Луиза не поняла, что так развеселило миссис Монтебелло, но догадалась, что в словах ее скрыт какой-то не совсем приличный намек. Она повернулась к даме спиной и заговорила с Гаспаром.

Когда открылись двери уединенного кабинета, выпуская в зал уроженцев Ближнего Востока, плывущих вместе со всеми на этом корабле в Средиземноморье, наступил кульминационный момент завтрака. Группа представляла собой весьма экзотическое зрелище. В средиземноморских странах немногие обладали достаточно большим состоянием, чтобы путешествовать на Запад. Среди вошедших не было ни одной женщины. Они быстро прошли мимо Луизы, переговариваясь по-арабски. На них были яркие халаты с причудливым рисунком, а головы их венчали шелковые чалмы. Впрочем, под халатами у всех до одного были брюки западного покроя.

Заметив, что миссис Монтебелло тоже проводила взглядом процессию, Луиза осмелилась спросить ее:

– Вы знаете кого-нибудь из них?

– Нет. – Она вновь повернулась к столу, покачав головой. – Хотя мне показалось, что вон того высокого я где-то встречала. – Пия некстати рассмеялась и взяла со стола свой веер и ридикюль.

Луиза тоже встала, бросив взгляд вслед удалявшейся группе мужчин.

– Где все они были? Где обедали вчера? Я впервые их вижу. Кто они?

Миссис Монтебелло обернулась к ней, и обе женщины уставились друг на друга, на время позабыв свою размолвку.

– Должно быть, это какой-нибудь шейх или паша со своей свитой, – предположила миссис Монтебелло. – Он, наверное, остановился в одной из кают класса люкс на верхней палубе. Завтрак, обед и все остальное приносят им прямо в каюты.

– Неужели? – Луиза глянула на нее сверху вниз – дама была ниже ее на пять-шесть дюймов. – Каюта класса люкс? – Восток известен своими дорогими духами с ароматом жасмина, вспомнила Луиза.

Дама больше ничего не сказала, провожая глазами процессию арабов, удалявшихся вверх по ступеням.

Соседи Луизы по столу поднялись, намереваясь покинуть ресторан. Луиза взяла свои вещи со стула и заметила, что миссис Монтебелло снова наблюдает за ней.

Пойманная за этим занятием, дама рассмеялась – отчасти чтобы скрыть смущение, но в то же время с нескрываемым злорадством.

– Я все никак не могу поверить, что вы так молоды, – пояснила она, слегка пожав плечами.

Луиза невинно захлопала ресницами, изображая наивную дурочку, и возразила:

– Ну уж не моложе того вина, что подавали вчера вечером.

Миссис Монтебелло вскинула бровь, и на лице ее появилось выражение откровенной враждебности – светская любезность оказалась не более чем маской. Обращаясь к Луизе, она промолвила:

– Ну разве она не умна? Хотела бы я оказаться на вашем месте: вы самая остроумная, самая юная, самая красивая девушка в этом зале. Какое это счастье! – Ее глаза злобно сверкнули.

Луиза, оторопев, уставилась в ее искаженное ненавистью лицо. Ошеломленная неожиданным поворотом беседы, она честно призналась:

– Нет. Я чувствую себя одинокой. Мне не нравится быть лучше всех. Я не пожелала бы такого злейшему врагу.

С верхней площадки Шарль смотрел вниз, в зал, который отделяли от него пятьдесят футов. Там, внизу, стояли Пия и Луиза Вандермеер, причем обе с красными лицами. Шарль пальцем поправил на носу темные очки и глянул поверх них в зал. После того, как сегодня утром он снова услышал голос юной американки – слегка высокомерный и холодный, – ему захотелось увидеть ее при дневном свете. И вот она предстала перед ним: высокая, гораздо выше, чем ему казалось, невозмутимо спокойная (хотя Пия, по-видимому, говорила ей не слишком приятные вещи), самое изящное и элегантное создание из всех, кого он встречал в своей жизни. Шарль склонил голову набок, изучая ее издалека.

Девушка оставалась бесстрастно-спокойной. Пока он рассматривал ее, выражение ее лица не переменилось – такое же холодное и безучастное. Казалось, ничто и никто ее не трогает и не занимает. Возможно, он чего-то недоглядел, но даже с такой высоты Шарль заметил, что девушка печальна.

Нет, он не должен ей сочувствовать. Может оказаться, что она самовлюбленная штучка, не по годам развитая. Что, если она просто намечает очередную жертву?

В этот момент очаровательное юное создание обернулось. Девушка подняла глаза, чуть запрокинула голову, устремив взгляд на верхний балкон. Ее глаза сразу же остановились на нем. (Шарль как-то не подумал, что его наблюдательный пост легко обнаружить.) Их взгляды встретились. Шарль почувствовал, как мурашки поползли у него по спине. Непостижимо! Он поправил очки на носу, подхватил полы роскошного халата и покинул площадку.

Луиза видела, как человек наверху развернулся, взмахнув полой яркого халата. Он уходит. Его одежды полыхнули пурпурным, голубым и золотисто-желтым блеском, развеваясь, словно алый парус на ветру.

Это арабский шах или шейх, или султан – эмир, паша, – высокий человек из закрытого кабинета, один из пассажиров кают класса люкс. И он наблюдал за ней.

Луиза вскочила с места.

– Прошу меня простить, – пробормотала она. – Мы встретимся в…

Заканчивать фразу не было необходимости: ее спутницы все равно ничего не слышали. Она поспешно пересекла огромный зал, хватаясь по пути за спинки кресел для равновесия. Достигнув лестницы, девушка стала торопливо подниматься, держась за перила. Очутившись на верхней площадке, она отбросила всякую осторожность и понеслась за незнакомцем сломя голову.

Глава 7

Шарль слышал чей-то возглас, но решил, что зовут не его. Кто бы мог предположить, что Луиза Вандермеер бросится за ним в погоню?

– Эй, вы! – громко и отчетливо раздалось сзади.

Он обернулся взглянуть, в чем там дело, да так и остолбенел от неожиданности: великолепная мисс Вандермеер, задыхаясь от быстрого бега, неслась за ним по узкому коридору качающейся палубы, натыкаясь на стены. При виде ее он остановился как вкопанный, и она налетела на него с разбегу. Шарль поддержал ее. Так странно почувствовать в своих руках ее тонкие, горячие пальчики. Он отстранился от нее, наклонив голову так, чтобы ниспадающие концы чалмы закрыли его лицо. Поправив на носу очки, он хотел было повернуться и продолжать свой путь.

– Нет, стойте, где стоите! – властно произнесла юная особа.

Ее пальчик уперся ему в грудь. Он оттолкнул ее руку, сказав:

– Прошу прощения.

Слегка поклонившись ей, он украдкой взглянул на нее поверх очков. Боже правый, что еще она задумала?

Юная леди прищурила свои темно-голубые глаза, окаймленные длинными ресницами. Ее густые блестящие локоны обладали редким оттенком: темно-русые у висков, они постепенно светлели у кончиков, становясь золотистыми, а кое-где почти серебристо-белыми. Кожа у нее была белоснежная, словно сметана. Гордая посадка головы, длинная шея – аристократическая красота. Да девушка просто великолепна!

– Это вы, – убежденно заявила она. – Я знаю. – Корабль очередной раз качнуло, и она ухватилась за поручни, решив держаться от него подальше.

Шарль тоже отступил назад, стремясь оказаться в тени. Но это было почти невозможно: вдоль коридора через каждые двадцать футов на стенах были развешаны канделябры с маленькими электрическими лампочками вместо свечек. Освещение было довольно слабым, но для Шарля и этот тусклый свет был лишним. Он бы предпочел наблюдать за Луизой Вандермеер, скрываясь в темноте.

– Признайтесь же, что я права, – продолжала Луиза, ухватившись за поручни и чуть расставив ноги для равновесия. – Я сразу узнала ваш голос, вашу манеру говорить по-английски, стоило вам произнести два слова.

Шарль не очень-то ей поверил. Он хотел было все отрицать, но неожиданная встреча в коридоре несколько изменила его планы. И он решил прибегнуть к другой тактике.

– Я не причиню вам вреда. – Шарль сделал еще несколько шагов назад, она последовала за ним, как гончая за лисицей. Ему стало смешно. Он был потрясен и в то же время смущен. Забавная ситуация. Как ей это удалось? Как она умудрилась заметить его в толпе пассажиров? И почему она решила, что именно он звонил ей вчера? – Кстати, – добавил Шарль, – нам надо выбрать другое место встречи. На палубе сейчас опасно – шторм крепчает.

Услышав это, Луиза остановилась.

– Я не собираюсь с вами встречаться.

Шарль слегка поклонился ей, продолжая отступать.

– Как вам будет угодно. Возможно, вы и так найдете то, что ищете. Правда, вы выбрали неудачный способ для достижения своей цели.

– Вас это не касается.

Шарль помолчал, склонив голову.

– Вы и в самом деле загадка, – усмехнулся он. – Неразрешимая загадка. – В данный момент Шарль говорил то, что думал. – Что именно вы ищете, Луиза?

Она нахмурилась:

– Откуда вам известно мое имя? Кто вы?

– Для вас я тот, кем вы хотите меня видеть.

– Прошу прощения?

– Приходите сегодня вечером. Я сообщу вам, куда. И если вам нужен внимательный слушатель, то я им стану. Если вы нуждаетесь в сочувствии, я вас утешу. Если вам необходим совет, я его дам. А если вы захотите, чтобы вас поцеловали, я вас поцелую. Моя дорогая, приказывайте – я вам повинуюсь.

– Почему?

– Потому что мне хочется сделать вам приятное.

– Потому что я красива? Вы восхищаетесь мной? – спросила девушка чуть насмешливо – этот тон был уже знаком Шарлю с прошлой ночи.

Он рассмеялся:

– Нисколько. Сейчас я впервые вижу вас при хорошем освещении.

Луиза молча раздумывала над его словами, слегка сдвинув брови.

– Но тогда почему? Почему вы хотите сделать мне приятное?

– Потому что вы так недоверчивы. – Шарль снова рассмеялся, продолжая пятиться. Девушка следовала за ним, но теперь на почтительном расстоянии. – И упрямы. – Он покачал головой. – И потому, что вы достаточно умны, чтобы понимать: я предлагаю вам опасную игру. Но вы так любопытны и так самонадеянны, что скорее всего придете на свидание. Да, и, конечно же, потому, что вы пахнете жасмином, только ваш аромат в тысячу раз изысканнее.

Луиза возразила только на одно обвинение:

– Я вовсе не так самонадеянна, как вам кажется.

Было что-то беспомощное в ее протестующем возгласе: она, как ребенок, с горячностью отрицала правду. Шарль вдруг почувствовал жалость к этому очаровательному, находчивому и опрометчивому созданию и тут же уперся спиной в стену, не заметив поворота.

– Ошибаетесь, – сказал он ей. – Я готов поспорить, что вы никак не можете забыть о своей красоте. Вы постоянно помните об этом, но сегодня вечером все будет по-другому. Сегодня, если вы придете на свидание, вашу красоту скроет темнота.

– Я не приду.

Шарль быстро развернулся, взмахнув полой халата, и завернул за угол.

Сначала он решил, что Луиза последует за ним. Но она лишь крикнула ему вдогонку:

– Хорошо, я приду. И приведу с собой отца. И капитана корабля…

Шарль прекрасно понимал, что она этого не сделает. Посмеиваясь, он продолжал идти. Происшествие его весьма позабавило. В этой юной леди все непредсказуемо – ее гнев, ее вызывающее поведение, ее готовность постоять за себя. В одном он был уверен: перед ним девушка, которая ни в грош не ставит общепринятые правила. Луиза Вандермеер не питает почтения к вышестоящим и вряд ли прибегнет к их защите.

Теперь Шарль не сомневался, что Луиза Вандермеер далеко не совершенное создание – вряд ли ее можно назвать «сокровищем», скорее «головной болью» своих родителей. Шарлю захотелось побольше узнать о ней, и он придумал, как это лучше сделать. Юная леди полностью завладела его мыслями. Он вспомнил, что за завтраком рядом с ней сидела Пия.

Он поднялся по трапу в кормовой части корабля и двинулся вперед по узкому коридору, опираясь о стены при качке. Пия, должно быть, сейчас переодевается – это она делала по нескольку раз на дню.

Шарль встретил ее в коридоре, когда она выходила из своей каюты. Они с Роландом всегда занимали две каюты во время плавания: в одной жили сами, а во второй складывали многочисленные дорожные чемоданы Пии. Она расставляла их в каюте и переодевалась там же, что было весьма удобно. Пия наклонилась, чтобы закрыть каюту, и ее пышная серебристая атласная юбка заняла полкоридора.

Шарль подошел к ней и остановился рядом, опершись о косяк.

Она вздрогнула, выпрямилась, потом нахмурилась.

– Шарль? – Пия прижала ладонь к груди. – Как ты меня напугал. Так это ты?

– А кто же еще? – Усмехнувшись, Шарль взглянул на нее поверх очков.

– А за завтраком тоже был ты? – спросила она.

– За завтраком? – Он покачал головой. – Я завтракал в одиночестве. – Тут Шарль понял, в чем причина ее недоумения. Арабский головной убор он выпросил у телохранителя, стоявшего на страже у дверей соседней каюты, где располагался сын старого эмира. Пассажиры соседней каюты ушли на завтрак, а Шарль тем временем надел головной убор охранника, нарядился в принадлежавший ему самому халат и нацепил на нос темные очки. Переодевшись таким образом, он чувствовал себя вполне непринужденно, поскольку ему уже приходилось носить такие одежды, когда он жил в Тунисе много лет назад. Шарль был доволен своей изобретательностью. Забавно пошевелив бровями, он ухмыльнулся, глядя на Пию:

– Ну как, похож я на арабского принца?

Ее радость при виде его сменилась тревогой. Она взглянула на него почти враждебно.

– Ты похож на идиота, – прошипела она. – Что ты здесь делаешь? Роланд у себя. – Она кивнула в сторону соседней двери, затем снова наклонилась, чтобы сунуть ключ в замочную скважину. Однако плечо Шарля помешало ей закрыть дверь. Она обернулась к нему, гневно нахмурившись.

Шарль помнил, что Пия собиралась порвать с ним окончательно и бесповоротно. Но он совершенно забыл о причине их ссоры. Мозг его лихорадочно работал, придумывая повод для разговора. Ему хотелось прямо спросить ее о девушке, рядом с которой она недавно завтракала. Однако, повинуясь необходимости, он провел пальцем по ее губам и наклонился к ее лицу. Слегка укусив Пию за ухо, он прошептал:

– Ты уже успокоилась, я полагаю? – От нее приятно пахло – не жасмином, но тоже изысканными духами. И она была, конечно же, взрослой женщиной, что имело свои преимущества. Шарль с удвоенным пылом принялся целовать ее в шею.

Пия оттолкнула его.

– Прекрати. – Окинув его беглым взглядом, она мрачно сдвинула брови. – Ты что-то задумал, я вижу. Что именно?

– Мне внезапно пришла идея наставить Роланду рога. – Шарль ухмыльнулся и провел пальцем по ее обнаженному плечу.

Она скорчила кислую мину и снова оттолкнула его.

– Шарль, – начала она, – я сидела с твоей дражайшей невестой за завтраком и честно тебе скажу: эта свадьба с девчонкой Вандермееров – просто безумие. Она же сущий ребенок, побойся Бога! – Пия скрестила руки на груди, явно не торопясь менять тему разговора.

Продолжать беседу в таком тоне было невозможно. Шарль решил подойти к интересующему его вопросу с другой стороны.

– Как чувствует себя Роланд? – спросил он. Пол в этот момент накренился, и Шарль был вынужден откинуться назад, чтобы удержать равновесие.

– Ужасно. Доктор дал ему какую-то микстуру. – Корабль продолжал крениться, и Пия оперлась ладонями о стену, чтобы не упасть. В глубине корабля послышался глухой скрип. Пия поморщилась, буркнув себе под нос: – Проклятая качка. Я тоже сегодня выпила микстуру Роланда. – Она взглянула на Шарля. – А тебя не тошнит? – Он покачал головой. Она вскинула подбородок. – Ты что-то задумал. Признайся, что?

– Ничего. – Шарль улыбнулся.

– Неправда, – настаивала она. – У тебя хитрющий вид. – И тут ее озарила догадка: – Твоя невеста. – Довольная собой, она беззвучно рассмеялась. – Твоя невеста чем-то тебе насолила. – И ехидно добавила. – Они называют ее между собой Лулу. Мило, не правда ли?

– Нет, вульгарно. – Шарль вскинул бровь и лукаво усмехнулся. – К счастью, ее внешность не имеет ничего общего с этим дурацким имечком.

Пия пропустила замечание мимо ушей – ничто не могло сейчас испортить ей настроение.

– А ты знаешь, что она держит в загончике для животных своего щенка? А в каюте у нее сидит кошка? Дети так любят животных, не правда ли?

Шарль презрительно фыркнул.

Пия расхохоталась.

– Ей восемнадцать, Шарль, восемнадцать – понимаешь ты это? Беседа за завтраком включала в себя кошку Кайенн, ее щенка Беара, ее уроки в школе и новую помаду, которую можно раздобыть только в Париже. Конечно, если тебе нравятся восемнадцатилетние дурочки…

Пия знала, что он их терпеть не может. Но Шарль назло ей заметил:

– Я намерен изменить свое мнение насчет нежной кожи и детской восторженности. Сделать это не составит труда: она очаровательна.

Улыбка Пии слегка померкла.

– Если она так привлекательна, так в чем же дело? Почему ты разгуливаешь по кораблю в таком виде? – Она указала на его чалму.

– А ты бы хотела, чтобы я весь день сидел сиднем в своей каюте и ждал, когда ты соизволишь заявиться?

– Но мы же так и договаривались, помнишь?

– Мы договаривались, что будем вместе, пока Роланда мучает морская болезнь.

– Так он ведь лежит пластом…

– Мне подняться в свою каюту? Ты сейчас придешь?

– Нет. – Пия надулась с видом оскорбленного достоинства. Затем снова взглянула на него – Ты развлекаешься в свое удовольствие. Я вижу. Ты плетешь очередную интригу. Посвяти меня в свои планы, Шарль.

– Ты поможешь мне?

– А ты не женишься на ней, если я помогу тебе?

– Да я еще не придумал, что именно сделаю. – Шарль помолчал, размышляя о Луизе Вандермеер. – Она слишком молода, избалована и… – Он запнулся и продолжил: – И печальна – я не ожидал увидеть ее такой.

– Печальна? О Господи, с чего ты взял, Шарль? Да она просто соплячка, если уж на то пошло. Языкастая, высокомерная злючка. Только из пеленок, а уже законченная кокетка.

Шарль расхохотался:

– Ты великолепна в своей ревности. Так ты поможешь мне?

Пия прислонилась боком к стене, обдумывая его слова, затем проронила:

– Возможно. При условии, что ты посвятишь меня в свои планы.

– Итак, похоже, мою невесту немного напугали рассказами о ее одноглазом и хромом женишке.

Пия невольно хмыкнула:

– О Шарль, глупее ты ничего не мог…

– Нет, дело обстоит именно так.

В ее смехе послышались злорадные нотки:

– Так тебе и надо – не будешь заигрывать с маленькими девочками.

– Она не настолько мала, чтобы не нести ответственности за свои слова и поступки или не сдержать обещания.

– Это так. – Пия улыбнулась еще шире. – Ты подозреваешь ее в чем-то?

– Ей нравится кто-нибудь из мужчин?

Она удивленно вскинула брови.

– Из мужчин?

– О ком она мечтает? Кто пользуется ее благосклонностью? Кроме лейтенанта Джонстона, конечно, – добавил он то, что ему уже было известно. Пия недовольно поморщилась:

– Откуда мне знать?

– Да ну же, не упрямься. От тебя ничто не укроется. На кого она чаще всего бросает взгляды? Кто заставляет ее краснеть?

– Она не из тех, кого легко смутить. – Пия посмотрела на него исподлобья. – А зачем тебе нужно это знать? Шарль пожал плечами:

– Да так. Какой номер у ее каюты?

– Что?

– Где расположена ее каюта? Ее апартаменты находятся на палубе первого класса, но таких кают более сорока. В какой из них проживает она?

– Я не знаю.

– Ты можешь это выяснить?

Пия испустила тяжелый вздох:

– Если мне это и удастся, вряд ли я тебе скажу.

– Не упрямься, cherie. – Шарль взял у нее ключ, намереваясь закрыть наконец дверь ее каюты.

Но не успел он коснуться дверной ручки, как Пия схватила его за руку и прошипела:

– Да ты что? Роланд в соседней каюте!

Шарль обескураженно заморгал, и тут до него дошло: Пия решила, что он хотел открыть дверь, зайти с ней в комнату и запереться изнутри. Подобная глупость ему даже в голову не приходила. Воспользовавшись его замешательством, Пия злобно продолжала:

– Я с тобой туда не пойду, Шарль. Ни здесь, ни в другом месте ты меня больше не получишь, пока не избавишься от этой малолетней идиотки. Ты объявишь малютке Лулу Вандермеер и ее родителям, что ваше брачное соглашение – глупая ошибка и ты не женишься на этой глупышке только за тем, чтобы получить груду китовой отрыжки.

По лицу Шарля было видно, что этот план ему не по вкусу. Пия поджала губы и процедила:

– Выкручивайся, как хочешь. Но не приближайся ко мне, пока не выполнишь моих требований. Я слов на ветер не бросаю, Шарль. Видеть тебя не желаю, пока не расторгнешь помолвку. Так и знай.

Глава 8

Ближе к вечеру того же дня «Конкордия» издала зловещий скрип: казалось, в недрах корабля кто-то водит смычком по струнам огромной виолончели. Заунывные звуки нервировали пассажиров; они отбросили напускную браваду и заперлись в своих каютах. Это давало Шарлю возможность назначить встречу Луизе в любом месте.

Почти в любом месте, если быть точным. Шарль решил, что ресторан не подходит для этой цели, поскольку обслуживающий персонал не терял оптимизма и накрывал столы к обеду и готовил зал для танцев. В курительной комнате для джентльменов расположились несколько подвыпивших пассажиров. Престарелая дама засела в библиотеке. В игорной комнате один из столов был занят тремя бездельниками, коротавшими время за картами. В турецкой бане не было ни души: посетители и банщики ушли, паровой котел остыл, пол был по щиколотку залит водой. В соседней комнате располагался бассейн в стиле древних Помпеи. Сейчас он представлял собой подобие разбушевавшегося океана – вода выплескивалась из бассейна и растекалась по мраморному полу. Находившаяся далее по коридору детская комната была заперта.

Итак, все помещения либо закрыты, либо непригодны для обитания, либо заняты теми немногими из пассажиров, кто, как и Шарль, способен сносно переносить шторм.

Его обрадовало, что среди этих немногих была и его очаровательная Луиза. Так или иначе, но после встречи в коридоре он мысленно стал называть ее моя Луиза, поскольку не мог не признать, что девушка околдовала его. Ее капризный тон и отнюдь не невинный взгляд голубых глаз, а также глупая самонадеянность могли бы вызвать у него отвращение, но этого не случилось. И дело не в том, что она идеально подходила на ту роль, которую он ей определил. Его отношение к ней не имело ничего общего с плотским влечением (хотя слегка непристойный интерес, который вызывала у него ее нежная гладкая кожа, каждый раз заставлял его трепетать).

Нет, он был очарован главным образом ее личными качествами, а не внешностью – ее проворством, наивностью, стойкостью. Она нравилась ему не только как женщина – его интерес к ней был гораздо более глубоким, чем просто интерес мужчины тридцати с лишним лет, увивающегося за молоденькой девочкой в стремлении наверстать упущенное в молодости. Ему пришло в голову, что он в самом деле до сих пор не был близок с молодой женщиной – юной женщиной, – и это дало ему повод поразмышлять о том, каким он сам был в ее годы.

Однако, что более важно, он мгновенно проникся к ней сочувствием и симпатией, ощутив, что она не в ладу с собой, что собственная красота для нее – порой тяжелая и досадная ноша.

Негромко напевая себе под нос, Шарль продолжал поиски безопасного, сухого, уединенного и темного местечка для полночного рандеву с обольстительной, хотя и немного строптивой и избалованной барышней. Это не дамская гостиная и не читальная комната, и не кафе. Гимнастический зал и площадка для игры в мяч тоже не подходят. В конце концов он сделал выбор благодаря невольной подсказке Пии: именно от нее Шарль узнал о существовании загончиков для животных. Он нашел питомник на верхней палубе, где постоянно ощущалась качка, независимо от погоды.

Вокруг не было ни души – только несколько лающих и воющих от страха животных. Сюда вряд ли кто-нибудь придет, да еще в штормовую погоду, а уж в полночь и подавно. Более того, мисс Вандермеер это место хорошо знакомо.

А что еще лучше – питомник внутреннее помещение, закрытое со всех сторон – ни одного окна, в котором мог бы мелькнуть отблеск света с палубы. Единственным недостатком можно было считать стойкий запах дезинфицирующего вещества, который все-таки был более приемлемым, нежели естественный запах животных, если учесть, что в питомнике содержалось несколько дюжин собак и кошек и одна обезьянка. Шарль пошел по коридору из металлических клеток – большинство были пусты. Его продвижение сопровождалось гавканьем и мяуканьем. Вскинув голову, он насчитал на потолке восемь лампочек, подсоединенных к выключателю на стене. Если уж он решил, что Луиза не должна его видеть, придется вывести из строя выключатель или же выкрутить все лампочки. Последний вариант, хотя и весьма трудоемкий, представлялся более подходящим, поскольку у Шарля не было ни малейшего желания рисковать.

На середине коридора он остановился перед клеткой с табличкой «Вандермеер». Слегка наклонившись, Шарль увидел щенка, который очень напоминал белого полярного медвежонка – маленький, грязновато-белый толстенький и пушистый. Щенок дружелюбно завилял хвостом и заскулил, просясь на волю. Шарль тут же отошел, чтобы не дразнить собаку.

Он продолжал обследовать питомник. Пол был выложен кафельными плитами, по бокам имелись сточные желоба и канализационные люки. Кое-где располагались раковины с кранами и шлангами. Некоторые клетки были еще влажными после уборки. Дальняя дверь в конце коридора вела на открытую палубу для выгуливания собак. Между двумя центральными клетками имелся проход в загончик, который спускался на несколько футов вниз позади клеток по правому борту. Место для прогулок в помещении, где можно поиграть со своим четвероногим любимцем на коврике. Там имелись три круглых диванчика и торшеры, по форме напоминавшие коринфские колонны. Лампы светильников прикрывали зеленые шелковые абажуры. Эти три торшера и освещали закуток.

Спустившись туда, Шарль последовательно вывинтил все лампочки из светильников, и длинный коридорчик погрузился во мрак. Он вернулся в питомник, прошел в дальний конец помещения, взобрался на пустую клетку и, держась одной рукой за соседнюю клетку, принялся вывинчивать лампочки на потолке из зеленых стеклянных плафонов.

Шарль как раз вывинчивал шестую лампочку, когда снаружи до него донесся шум. Беспокойство среди животных должно было насторожить его, но он увлекся работой, а их беготня и лай заглушали для него все остальные звуки. И вот теперь кто-то стоял перед входом в питомник.

Шарль проворно вскарабкался на крышу клетки, на которой он висел, выкручивая лампочки, и колено его отозвалось резкой болью. В то же мгновение дверь отворилась. Собаки подняли страшный шум, что позволило Шарлю незаметно пробраться по крышам клеток, пока его окончательно не скрыл полумрак. Внизу, под ним, в полосе света от оставшихся лампочек, стояла юная леди. Она наклонилась и заглянула в одну из клеток. Не успела она открыть рот, как Шарль уже точно знал, кто это. Казалось, он знаком с нею целую вечность.

Луиза Вандермеер открыла клетку, в которой сидел ее щенок, и позвала:

– Иди-ка сюда! – Затем поморщилась: – Ой, да ты воняешь, дружочек! – Она рассмеялась, когда ее четвероногий приятель выскочил ей навстречу, повизгивая от восторга. Девушка подхватила щенка на руки, а он все старался лизнуть ее в лицо. Она прижала его к груди. – У-у, от тебя несет, как из стойла. – Луиза продолжала болтать со щенком, пока вытирала пол клетки, затем понесла песика к раковине. – А что у нас приключилось со светом? – спросила она у него так, словно он мог ей ответить.

Шарль потихоньку переменил положение, наблюдая за Луизой. Песик был вне себя от радости и так энергично вилял хвостиком, что все его тельце извивалось. Он стоял в раковине на задних лапках, а передними уперся в грудь своей хозяйке, пытаясь лизнуть ее в подбородок. Оба они выглядели как закадычные друзья, встретившиеся после долгой разлуки. «Похоже, Луиза куда быстрее находит общий язык с животными, нежели с людьми», – подумал Шарль. Луиза расчесывала щенка и, смеясь, подталкивала его под струю воды.

Она отмывала песика, совершенно не заботясь о платье, которое он забрызгал мыльной пеной, и время от времени обращалась к щенку, как если бы они вели светскую беседу.

– Нет, день прошел еще скучнее, чем утро, – промолвила девушка, как бы отвечая на вопрос. – Что? Нет-нет, просто я устала говорить о погоде и всем улыбаться. Кое-кто сегодня радовался по поводу моей предстоящей свадьбы и заметил, что я выгляжу, как настоящая княгиня. Что бы это значило, Беар?

Луиза наклонилась, нашарила полотенце под раковиной и завернула в него щенка.

– Честно говоря, – продолжала она, – этот человек, за которого я выхожу замуж, он ведь князь, а не принц, у него нет королевства. Значит, я выгляжу как настоящая принцесса без королевства? – Девушка помолчала, вытирая щенка. – Знаешь, чего бы мне хотелось? – спросила она. – Чтобы кто-нибудь сказал мне, что я… – она подыскивала слово, – умница. – Низким насмешливым голосом она передразнила кого-то: – О, эта Луиза Вандермеер, она такая у-умница. – Девушка рассмеялась. – Или способная. Или самостоятельная. Или великодушная. Но, боюсь, никто этого не заметит, будь я хоть семипядей во лбу. – Луиза понесла копошащегося у нее на руках щенка в конец коридора, где попыталась включить свет.

Но лампочки и не думали зажигаться.

– Хм, странно, – обронила она. Прижав щенка к плечу, девушка направилась к решетчатой калитке, ведущей в закуток с диванчиками. Из темноты донесся ее голосок: – Да, и в довершение ко всему лейтенант Джонстон прислал мне сегодня записку. Он считает, я поступила с ним жестоко. – Она расхохоталась. – Ну да, жестоко, но я не могла иначе: он это заслужил. Знаешь, что еще он пишет? – Луиза принялась торжественно декламировать: – «Мисс Вандермеер, я ужасно сожалею, что оскорбил вас. Всему виной ваша красота. Голубое вино ваших глаз опьянило меня». – Луиза с трудом вымолвила последнюю фразу, давясь от смеха. – «Голубое вино», – повторила она, хихикая. Затем, как если бы щенок сделал ей укоризненное замечание, заявила в свое оправдание: – Ну хорошо, хорошо, я злючка, но, Боже мой, что прикажешь отвечать на подобную глупость?

Из полумрака закутка послышался щелчок выключателя, потом еще один.

– Как все это забавно, Беар. Мужчины пишут мне любовные послания. Незнакомые люди хотят побеседовать со мной, но у меня нет никакого желания поддерживать глупую болтовню. А другие, как эта супруга дипломата, открыто выказывают враждебность. Но почему? Что со мной не так? Я стараюсь быть милой со всеми и в то же время понимаю, что веду себя отвратительно. Но ничего не могу с этим поделать.

Шарль слышал, что она возвращается.

– Вот странно, – проговорила она, подходя ближе. – Почему не зажигается свет?

В этот момент песик что-то услышал или почуял, потому что начал отчаянно вырываться у нее из рук, яростно тявкая в сторону Шарля.

Луиза попыталась успокоить собаку.

– Прекрати, Беар! – Щенок перестал тявкать и только глухо рычал. Затем она вгляделась в темноту и осторожно спросила: – Кто здесь?

Шарль не выдержал и рассмеялся:

– Надо было давно положить конец вашей беседе.

Девушка застыла от неожиданности, прижимая к себе визжащего щенка.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Шарль добавил:

– Приятно слышать, что вы можете быть любезной – по крайней мере со щенком.

Луиза сердито щелкнула языком, и Шарль понял, что она узнала его по голосу.

– Так это опять вы. Где вы прячетесь? – Девушка шагнула ближе, запрокинув голову.

– Я сижу на крыше клетки.

– Это вы вывинтили почти все лампочки?

– Да. – Он снова засмеялся. – Правда, я не успел закончить работу. Как вы думаете, это неплохое местечко для полночного свидания? Конечно, здесь качка и не пахнет жасмином, но…

– Я не собираюсь с вами встречаться, я уже сказала.

– Но ведь вы здесь, вы пришли сюда.

Луиза умолкла, потом спросила:

– Вы можете зажечь лампы в загончике для посетителей?

– В загончике для посетителей?

– Вон там, внизу. – Ее тень указала на полутемный закуток позади клеток.

– Но мы договаривались, что света не будет, помните?

Девушка снова раздраженно прищелкнула языком.

– Я хочу поиграть со щенком.

– Ему свет не нужен, уверяю вас.

– Ваши глупые игры меня не интересуют. – Луиза презрительно фыркнула. – Так что вы тут делали? Где лампочки?

Должно быть, она проверила патроны светильников. Шарль не ответил на ее вопрос.

– А зачем, собственно, вам нужен свет? – спросил он и продолжил: – Вспомните все сегодняшние разговоры, которые вас так утомили. Представьте, что все они происходили в темноте и никто из ваших собеседников не знал, как вы выглядите, и вам пришлось полагаться не на внешность, а на другие свои качества. – Луиза молчала, и Шарль усмехнулся. – У вас же имеются другие добродетели, не так ли? К примеру, ведь вы умны, Луиза?

Она хмыкнула.

– Достаточно умна, чтобы понять, что вы замышляете.

Шарль расхохотался. Странно, но ее реакция его позабавила.

– А почему вы не хотите, чтобы вас увидели? – спросила девушка. – Я не успела как следует рассмотреть вас сегодня утром – вы все время кланялись и отворачивались.

– Всему свое время, – ответил он. – Я бы хотел узнать вас получше, не отвлекая вас своей… – Шарль помедлил секунду, – …своей смазливой физиономией. – Он продолжал с полной серьезностью в голосе: – Как и вам, мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь, кто бы меня понял. Мне бы хотелось, чтобы узнали и поняли мою душу, а не прельстились ее оболочкой.

В полумраке Шарль не мог разглядеть ее лица, но что-то в ее позе изменилось, видимо, он завладел ее вниманием.

– Выключите оставшиеся лампы, – тихо промолвил он. «Почему бы и нет?» – спросил он себя. Луиза здесь, и он здесь. Кажется, именно этого он и добивался? Так надо воспользоваться случаем.

Она стояла неподвижно, словно окаменев, только щенок продолжал ворочаться у нее на руках.

– Идите же, – повторил Шарль.

К его немалому удивлению, девушка повиновалась, не заставляя больше себя упрашивать. Повернувшись к нему спиной, она направилась к выключателю на стене, бросив через плечо:

– Я возьму с собой Беара. Вы, если хотите, можете спуститься вниз, в загончик для посетителей. Я буду там с ним играть. Если вы станете мне докучать, он вас укусит. Беар – мой защитник.

Шарля не смутило это замечание. Он сам держал дома восемь собак, сторожевых и дворовых. Ее песик не был таким уж агрессивным. Шарль давно понял, что щенки немногим отличаются от молодых барышень. Если им не угрожать и выказывать уважение, от них можно будет без особого труда добиться чего угодно.

Последние лампочки погасли. Шарль слышал, как Луиза возвращается, а щенок, сопя, бежит вслед за ней, щелкая коготками по полу. Девушка открыла решетчатую калитку, и та тихо скрипнула.

Как только Луиза вошла в закуток, Шарль соскользнул вниз по клетке, затем не спеша направился следом, стараясь, чтобы его шаги звучали ровно и хромота не была заметна. Колено у него болело, но не так сильно, чтобы отвлекать его внимание.

В закутке, или, как она называла его, в загончике для посетителей, Шарль сразу же нашел Луизу по аромату духов. Сегодня в ее прическе не было цветов жасмина, но запах духов остался прежним, и к нему еще примешивался ее особенный аромат, который Шарль мог бы узнать среди тысяч других. Если бы получить масло из, скажем, сахарного тростника – сочного, сладкого, напоенного солнцем, зеленого и хрупкого – и смешать его с ароматом свежего молока, или нет, с ароматом младенческих губ, пропитанных молоком… тогда получился бы аромат ее тела.

Шарль опустился на ковер рядом с девушкой, и она испуганно отодвинулась от него. Щенок подполз к нему и стал его обнюхивать, пользуясь носом с такой же тщательностью, как и Шарль своим. Шарль протянул ему ладонь, и песик с интересом ткнулся в нее мордочкой. Д'Аркур позволил ему немного погрызть свой палец, потом легонько оттолкнул щенка.

– А вы упрямый, – послышался из темноты ее голос.

– Не очень. Всего лишь решительный и немного самоуверенный. – Шарль вытянулся на ковре, опершись на локти, и щенок снова оказался тут как тут, обнюхивая его локоть, рукав и штанину.

– Ну, и что же вы решили?

– Что ваше поведение ни к чему хорошему не приведет, – ответил он. – Вы и сами это прекрасно понимаете и чувствуете себя одинокой – вот только почему, я не могу понять. Как уже сказал ранее, вы для меня загадка.

Луиза поразмыслила над его словами несколько секунд, потом заявила:

– Я не верю вам, когда вы говорите, что хотите сделать мне приятное. Все это вранье.

Шарль рассмеялся, улегся на ковер, заложив одну руку под голову, а другой стал играть со щенком, который никак не оставлял его в покое.

– Не совсем, – возразил он, потрепал щенка за уши и стал почесывать ему живот.

– Давайте перейдем к сути дела.

– Хорошо.

– Чего вы хотите для себя? – спросила девушка.

– Вас.

– Я полагаю, не только в качестве собеседницы?

– О да!

– Но я уже помолвлена.

– О-о-о, я хочу получить вас не навсегда, а лишь на время плавания.

Это замечание рассмешило ее:

– Итак, я должна немедленно броситься в ваши объятия?

– Ну нет, это было бы неинтересно. Вы спросили, чего я хочу для себя, – я вам ответил. Но не сказал, каким образом я намерен этого добиться.

– Я хочу видеть ваше лицо. Мне кажется, я чего-то не понимаю, – вы так убежденно рассуждаете об этом…

– В таком случае вы действительно многого не понимаете, поскольку только дурак может быть абсолютно уверен во всем. Кроме того, – добавил Шарль, – настоящий игрок старается всегда сохранять непроницаемое выражение лица. У вас есть еще четыре органа чувств – используйте их.

Он слышал, как Луиза пошевелилась рядом. Темнота наполнилась шуршанием шелка и муслина, повеяло свежим ароматом ее травяного мыла и жасмина. Но во мраке невозможно было уловить никакого движения. Шарлю начинал нравиться этот эксперимент. Он прислушивался к ее дыханию, ощущал тонкий аромат. Как, должно быть, приятно было бы почувствовать ее в своих объятиях здесь, в темноте, где, кроме них двоих, нет никого, не считая милейшего щенка, сующего повсюду свой мокрый нос.

Ее голос прозвучал чуть дальше и чуть ниже, как если бы она прилегла на диван.

– А вы настоящий араб? – спросила она. – По вашему произношению этого не скажешь.

– Оксфорд. Восемьдесят девятый класс. – Это было почти правдой: Шарль действительно изучал английский в Кембридже. Кроме того, богатые семейства из Северной Африки и Ближнего Востока частенько посылали своих детей учиться в европейские учебные заведения.

Луиза спросила по-французски:

– Вы играете в покер? – Ее произношение было безукоризненным.

Но Шарль, к своему немалому удивлению, ответил ей на английском:

– Я не очень хорошо говорю по-французски. – Почему он солгал, Шарль и сам понять не мог.

– Я думала, все образованные арабы говорят по-французски.

– Весьма неохотно, смею вас уверить. Ведь это язык наших угнетателей. Кроме того, среди арабских стран есть и такие, где французский не употребляется совсем.

– Например?

Шарль ответил не сразу:

– Египет.

– Значит, вы египтянин?

– Нет. – Конечно, его ответ не имел никакого значения. Он чувствовал, что окончательно запутался.

Невинная на первый взгляд ложь, которую он вплел в ткань их беседы, заставила Шарля нахмуриться. С чего это ему вдруг понадобилось пускаться в лингвистические дебри? Это совсем не входило в его планы. Он помолчал в замешательстве, но почти тут же выбросил эту мысль из головы.

Впрочем, далее их разговор протекал довольно гладко во многом благодаря очаровательной Луизе. Между ними воцарилось молчание, которое свидетельствовало о том, что Шарль с честью выдержал первый экзамен. Все его недомолвки были приписаны некоей тайне, окружавшей его жизнь, которую Луиза решила во что бы то ни стало разгадать.

Некоторое время она сидела молча, поглаживая щенка, который вился у ее ног. Затем произнесла из мрака:

– Я не хочу, чтобы мои слова ввели вас в заблуждение. Помните, несколько минут назад я жаловалась моему песику? Так вот, мне нравится быть собой. Мне нравится быть красивой. Очень нравится.

– Я знаю.

Девушка внезапно спросила:

– А вам известно, что… – Она поправилась: – Как вы считаете, гордиться своей внешностью – это дурно?

– Не думаю, – усмехнувшись, возразил Шарль. Луиза помолчала, потом спросила:

– А вы красивы?

– Вы никак не можете забыть об этом?

– О чем?

– О том, как люди выглядят.

– Но вы же красивы. Я догадалась по вашему смеху: вам прекрасно знакомо это чувство – гордость за свою внешность.

Шарль вздохнул, потом признался:

– Да, я тщеславен.

– Но вы можете сдерживать его?

– Что именно?

– Ваше тщеславие.

– Нет, но оно тоже не властно надо мной.

– Объясните, я не понимаю.

Из ее последних слов следовало, что ей в самом деле хотелось бы поговорить на эту тему. В ее требовательном «объясните, я не понимаю» Шарль уловил мольбу. Теперь причина ее страданий стала ему понятна: у нее не складывались отношения с окружающими, но она жаждала общения, как голодающий пищи. В то же время Шарль вынужден был признать, что сам становился для нее источником духовного общения, к которому она так стремилась. Он не просто завоевал ее доверие – она готова была принять его дружбу.

Что ж, он не должен обмануть ее ожиданий. И, чтобы как-то оправдаться за все свои прошлые, настоящие и будущие прегрешения, Шарль начал так:

– Конечно, я не могу полностью контролировать свои чувства. Это никому не под силу. Но я могу сдерживать свои ответные порывы или, наоборот, давать им волю. Я… – Он решил изменить грамматическое построение фразы. – Вы, – продолжал он, – можете поступать дурно, к примеру, идя на поводу у своего тщеславия, если считаете, что так проще, забавнее, ну и так далее. Либо вы способны обуздать гордыню, когда это угрожает вашей жизни или несправедливо по отношению к другим. Вы осознаете свои чувства и принимаете их. Затем действуете в соответствии со своим убеждением в том, что в данный момент для вас хорошо.

Луиза раздумывала над его словами несколько минут, потом заметила:

– Мои родители постоянно говорят, что я должна быть счастлива, должна чувствовать себя счастливой, но мне порой трудно.

– Возможно, они всего лишь просят вас притворяться довольной и не причинять им излишних хлопот.

В ответ на это изысканное надушенное создание громко хмыкнуло и выругалось не хуже портового матроса:

– Черт побери, да я скорее буду скалы грызть, чем притворяться!

– Да, родители порой требуют невозможного, – согласился Шарль. – Мои родители вечно докучали мне нравоучениями.

– Правда?! – воскликнула она, но Шарль не успел ей ответить. Она расхохоталась – звонко, весело. Впервые его слова вызвали у нее такой отклик. У Шарля мурашки поползли по коже.

Своим последним замечанием он невольно вызвал с ее стороны поток излияний – она раскрылась перед ним, словно мидия, опущенная в кипящую воду.

С кузиной Мэри ужасно скучно – невыносимо быть объектом постоянного поклонения. Супруга американского посла во Франции напоминает кошачью лапку – мягкая и пушистая, но с острыми когтями, разящими молниеносно. (Шарль расхохотался, узнав в этом словесном портрете Пию.) Доверенный ее будущего мужа, навестивший их в Нью-Йорке и находящийся в данный Момент на борту, – весьма приятный джентльмен, ее единственный знакомый. Забавно, что при этом он красив несколько женоподобной красотой, но зато глуп, как пробка. (Шарль подавил взрыв хохота, узнав своего кузена Гаспара.)

Очаровательная Луиза обожает своих родителей, хотя и не сообщает им об этом, поскольку они в последнее время ужасно ее раздражают. Она верит в красоту и не верит в любовь, хотя и признает, что должно существовать нечто глубокое и сильное между двумя людьми, – такие чувства, вероятно, испытывают ее родители. Что касается ее самой, то юная Луиза ожидает самого главного момента, под влиянием которого она сможет познать себя. Она до сих пор толком не уверена, кто она, откуда и зачем пришла в этот мир.

Девушка заговорила Шарля до смерти, и он почти потерял нить их беседы, но не услышал от нее ничего похожего на детскую болтовню о животных, школьных уроках или губной помаде из Парижа. Ему нравилось ее слушать. Наконец, она упомянула и о предстоящей свадьбе (правда, без особой радости) и об отвратительном незнакомце, от которого, как она теперь поняла, ей придется иметь детей. Она вовсе не была наивна в вопросах деторождения. Скорее наоборот, чересчур хорошо осведомлена. Шарль решил, что ее девственность – дело прошлое. Во всяком случае, ее откровенная прямота исключала всякую невинность в этом вопросе.

Его бросило в жар. Это самоуверенное юное создание внезапно показалось ему более доступным, более приемлемым – и гораздо более привлекательным, чем он предполагал, – в качестве любовницы. Шарль лежал в темноте, слушал ее и обдумывал свой план, почесывая щенка, слегка задевая ее надушенные юбки. Один раз она даже лягнула его в колено (кстати сказать, больное), за то что он смеялся над ней. Шарль был так очарован ею, что потерял представление о времени. Минуты летели незаметно.

Он понятия не имел, сколько продолжалась их беседа – час или два. Внезапно Луиза воскликнула:

– О Господи, я же опоздаю на обед! Мама и папа будут меня искать!

Она встала. Шарль тоже поднялся. Оба они в сопровождении щенка направились к выходу.

Шарль был бы немало удивлен, если бы узнал, что о нем думает Луиза. Их приключение представлялось ей и волнующим, и пугающим одновременно.

Волнующий момент состоял в следующем: Луизе беседа во мраке показалась волшебной и… значительной. Ее араб, или кто бы он ни был на самом деле, обладал теми качествами, которые отсутствовали у молодого лейтенанта: любезностью, мужским обаянием и, возможно, пылкостью натуры. Последнее обстоятельство немного пугало ее: Луиза чувствовала, что интерес Шарля не ограничится беседами.

Наконец случай свел ее с мужчиной, думала она, достойным внимания. Он представлялся ей экзотическим блюдом среди обильного подношения из джентльменов, ежедневно падающих к ее ногам. Он был хорошо образован, умен и гораздо старше ее. Луиза решила, что ему под тридцать, и его солидный, с ее точки зрения, возраст и связанные с этим опыт и уверенность в себе возбуждали ее любопытство так сильно, как еще никогда в жизни. До сих пор она кокетничала с мужчинами, которые были ей гораздо ближе по возрасту. Роман со взрослым человеком, к тому же уроженцем экзотической страны, приятно щекотал нервы и рисовался захватывающим рискованным предприятием.

Войдя в коридор с клетками по обеим сторонам, Луиза мысленно представила, как выглядит незнакомец: высокого роста, широк в плечах, ослепительная улыбка, заметная даже в темноте. Она попыталась припомнить что-нибудь из их предыдущей встречи в коридоре после завтрака, до того момента как он начал беспрестанно кланяться и пятиться назад, словно дервиш. Ей казалось, она успела заметить суровые правильные черты лица. Смуглая кожа, темные глаза – да, у него должны быть черные глаза, ведь так? Восточный красавец. Кроме того, его непринужденность в общении заставляет предположить, что он пользуется успехом у женщин. Красивый мужчина, богатый, знатный. Равный ей по положению.

Она позволит ему поцеловать себя. Он непременно попытается это сделать. Она позволит ему и, судя по всему, получит удовольствие от поцелуя.

Луиза не сомневалась, что незнакомец идет следом за ней по коридору, – она пыталась найти металлическую клетку Беара в темноте. В конце концов девушка нащупала открытую дверцу.

– Думаю, это здесь, – сказала она и добавила: – Мне нужен свет. Будьте любезны, поверните выключатель.

Ее паше или султану, или как там его, тоже не помешал бы свет, потому что преследователь в тот же момент наткнулся на нее в темноте. Но он не отстранился. Они продолжали стоять вплотную друг к другу. Луиза почувствовала, как он наклонился к ней. Ну, вот оно, пронеслось у нее в голове. Но ничего не случилось. Он навис над ней черной тенью и ничего не предпринимал.

После продолжительного молчания Луиза не выдержала и спросила:

– Вы хотите поцеловать меня?

Его негромкий голос раздался у самого ее лица.

– Нет, – ответил он. – Вас распирает от любопытства: что произойдет, если вас поцелует в темноте незнакомец? Но этого недостаточно.

Его ответ поставил девушку в тупик.

– Недостаточно?

– Да, недостаточно – отсутствует интерес, желание, цель. Я не целуюсь с женщиной, пока она сама не захочет этого и ее сердце не затрепещет, как пойманная лань, из страха, что я ее не поцелую.

Дерзость собеседника развеселила Луизу. Но она еще никогда так не боялась мужчины, который отказался целовать ее. Она отвернулась от него. Ну и глупец! Что ж, пусть подождет. Девушка подхватила щенка и поместила его в клетку. Беар улегся на полу, вытянув лапы, и она закрыла дверцу, защелкнув задвижку. Сумасшедший араб все еще стоял у нее за спиной. Она обернулась к нему, прислонившись плечом к клетке, не собираясь ни отступать, ни просить его пропустить ее.

– Как вы выглядите? – спросила она. Он не ответил, и она продолжила: – Я сейчас включу свет. Выключатель в двух шагах от меня. Я больше не играю в ваши дурацкие игры.

Шарль опустил руку и обнял Луизу за талию. Его ладонь легла ей на бедро. Последовала пауза, и было ясно: он не собирается обсуждать ни свою внешность, ни свет, ни тьму – ничего из того, что считает запретной темой.

Луиза, напротив, не собиралась прикасаться к нему, хотя этого почти невозможно было избежать. Она подцепила нитку жемчуга из своего ожерелья и принялась наматывать ее на палец.

Сверху донесся его шепот:

– Луиза, послушайте. Вам никак не удается освободиться от постоянно подавляющего вас сознания собственной привлекательности. Ваша красота пугает вас. Вы спрашиваете себя: что еще есть в вас привлекательного, кроме внешности? Однако уже одно то, что вас тревожит собственная пустота, свидетельствует: вы на правильном пути к истине. Итак, не сосредоточивайте свое внимание на видимой стороне вещей, перестаньте воспринимать окружающий вас мир только глазами.

– Нет, – возразила она. – Я не слепая и не буду притворяться слепой из желания вам угодить. Я хочу включить свет.

– Я уйду, если вы это сделаете.

Девушка рассмеялась:

– Не уйдете. Я стою между вами и выходом.

– Я исчезну. Обещаю вам. Исчезну без следа, как если бы я был плодом вашего воображения.

Луиза поразмыслила над сказанным. Вот упрямец! Ей стало страшно – а вдруг он говорит правду? Весь этот день она живет словно во сне – вокруг все так необычно, таинственно, как в сказке. Ну что же, нет так нет, решила она. Можно будет позже поймать его.

– Тогда хотя бы признайтесь: на вас так же, как и на меня, приятно взглянуть?

Он рассмеялся. При звуках его смеха у нее что-то екнуло в груди.

– Вы упрямы, как ваш щенок.

– Да. Если не хотите показаться, то хотя бы скажите.

Его заразительный, низкий, мелодичный смех ласкал ей слух. Она уловила в нем скорее нотку самолюбования, чем признание собственного поражения.

– О да, на нас обоих приятно взглянуть. При свете дня мы представляли бы собой весьма необычную пару. – Понизив голос, он добавил: – И еще более необычную – в темноте. – Он наклонился к ней.

Луиза чувствовала его дыхание на своей щеке, жар его тела рядом с собой.

Сердце ее отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди, пока она ждала, когда он коснется ее губ, которые раскрылись сами собой.

Незнакомец коснулся языком ее нижней губы – удивительно нежное прикосновение, – слегка подул, и Луиза задрожала в предвкушении того, что последует дальше. Однако он пробормотал, прижавшись к ее щеке:

– Нет, этого все еще недостаточно, – и отстранился.

Луиза ощутила странную растерянность. Кровь прилила к ее щекам, она приросла к полу, отказываясь верить в происходящее.

Луиза больше не владела собой, своими чувствами. В глубине души она ликовала: наконец-то она встретила равного себе! Этот человек не только способен соблюдать ее правила, но может даже переиграть ее! Хотя, с другой стороны, девушка была возмущена: презренный негодяй, он думает только о своих желаниях, ему наплевать на ее чувства!

Шарль продолжал шептать ей на ухо:

– Сегодня в полночь. Вплетите веточку моего жасмина в волосы и приходите сюда снова. И пусть ваши прелестные губки будут полуоткрыты, как сейчас. – Он тронул пальцем ее губы, коснувшись краешка зубов. – Тогда, если вы захотите – по-настоящему захотите, – я вас поцелую. Или, если вы предпочитаете просто поговорить, – поговорим. – Шарль усмехнулся. – Да, возможно, мы просто побеседуем.

Луиза и мысли не допускала, что он может уйти, – ведь выход был позади нее. Шелковая ткань его халата зашелестела, и только тут девушка сообразила, что он действительно уходит. Она нахмурилась. Что он задумал? Луиза кинулась к выключателю. Две невывернутые лампочки зажглись, осветив часть загончика, кафельный пол между двумя рядами клеток, терявшийся во мраке там, где лампочки были вывернуты.

Луизе удалось заметить мелькнувшую полу яркого халата в дальнем конце коридора – араб скрылся в кромешной темноте. Внезапно резкий холодный ветер ворвался в помещение, платье ее прилипло к ногам. Значит, он вышел на палубу для выгула собак! Луиза бросилась вслед за незнакомцем по коридору, крича на ходу:

– Не хотите целовать меня – не надо! Найдутся другие – таких хоть отбавляй! – Желая поддразнить его, она добавила: – Может, вы чудовище, страшное, отвратительное, откуда мне знать? Я не хочу, чтобы вы меня целовали!

Девушка распахнула дверь, ведущую на палубу, и выскочила под дождь и ветер. Корабль вздымало на волнах. Дождь хлестал ей в лицо, струи воды текли по спине. Вокруг кромешная мгла. Размытый диск луны проглядывал из-за черных туч. На палубе не было ни души.

Корабль накренился, и Луиза ухватилась за поручни. Нагнувшись, она заглянула на нижнюю палубу, находившуюся на расстоянии двадцати футов от нее. Не всякий отважится прыгнуть с такой высоты! Затем, бросив взгляд на нос корабля, девушка поняла, что там это расстояние будет в два раза меньше – если перелезть через поручни, повиснуть на них, а затем спрыгнуть на террасу одной из кают класса люкс.

Именно так все и произошло, вероятно. Ее шах или султан (ей нравилось перебирать в памяти восточные титулы) пробежал по палубе до конца и спрыгнул на уровень своей каюты. Тут, в довершение ко всем неудачам, Луиза потеряла равновесие при очередном наклоне судна, заскользила по палубе и в отчаянии ухватилась за поручни.

Ее жемчужное ожерелье зацепилось за перила, к тому же она сама прижала его рукой. Нитка жемчуга натянулась, как струна, и порвалась. Черные жемчужинки, высоко подскакивая, покатились по палубе в разные стороны. Некоторые из них соскочили на нижнюю палубу и покатились дальше. Рев океана заглушал их стук.

Луиза так и осталась сидеть на палубе в промокшем насквозь платье, с растрепанными волосами, держа в руке нитку от своего самого длинного жемчужного ожерелья.

Глава 9

Шарль питал слабость к красивым женщинам.

Как бы то ни было, когда ему случалось задумываться о причине такого предпочтения, становилось ясно, что все дело в боязни показаться непривлекательным: ведь если ты держишь под руку красивую женщину, это говорит о том, что и сам ты по меньшей мере не урод, иначе как богиня могла спуститься с Олимпа и встать рядом с тобой? Словом, россказни о его влечении к очаровательным дамам превратились в легенду – так же как и сплетни о его потрясающем успехе у прекрасного пола. Это было одновременно его гордостью и проклятием.

К примеру, у него дома почти все догадывались, что Пия – его любовница. Весть об этом разнеслась по всему Лазурному берегу и покрыла Шарля неувядающей славой. В его родных краях интрижка с женщиной, пользующейся успехом в обществе, рассматривалась как проявление хорошего вкуса, безрассудной смелости и свидетельствовала о неотразимости мужчины. С другой стороны, Пия не отличалась особой тактичностью.

Взять хотя бы сегодняшний вечер. Она позвонила ему, когда он обедал. Шарль попросил ее как можно вежливее перезвонить через полчаса. В ответ Пия пожелала ему подавиться, после чего бросила трубку. Он постоял, отрешенно сжимая одной рукой телефонную трубку, другой – сам телефонный аппарат, затем тяжело вздохнул и набрал ее номер. Конечно, если она так расстроена, он должен…

Второй раунд переговоров прошел не лучше предыдущего. Пия начала первая, выпалив:

– Я хотела сказать, что мне позволено быть замужем, а вот тебе нельзя жениться.

Шарль положил вилку на записную книжку и присел за письменный стол.

– Пия, тебе придется с этим смириться: я женюсь на ней. Иначе просто невозможно – слишком многое поставлено на карту.

– В таком случае я не собираюсь быть твоим развлечением на стороне.

– Почему бы и нет? Я же более двух лет служил тебе таким развлечением.

– Это не одно и то же, и тебе это прекрасно известно.

Шарль рассмеялся:

– Ошибаешься, разницы никакой.

– Нет, нет и нет! – воскликнула Пия. – Мужчина, который спит с двумя женщинами, – распутный негодяй или еще хуже того.

Шарль снова рассмеялся:

– Хуже?

Она злобно промолчала. Тогда Шарль поинтересовался:

– А как называют женщин, которые спят с несколькими мужчинами?

Она фыркнула в ответ, и в трубке снова послышались гудки.

Шарль еще раз позвонил ей через несколько минут, дав время прийти в себя. Самым рассудительным, как ему казалось, тоном он спросил:

– Почему ты не пошла обедать вместе со всеми? Тебе нездоровится?

– Да, я чувствую себя ужасно, – ответила она. – После ленча меня вырвало. Меня все время тошнит. Ненавижу этот корабль!

Шарль помолчал, потом рискнул задать не совсем тактичный вопрос:

– Когда у тебя в последний раз были месячные?

– Да они у меня сейчас! И еще желудочные колики.

– Вот как. Что ж, прекрасно! То есть мне очень жаль. – Он отчаянно пытался выкарабкаться из щекотливого положения. – Мне очень жаль, что у тебя колики. Может, принести какое-нибудь лекарство?

– Да, голову Луизы Вандермеер.

Шарль хмуро уставился на черную трубку:

– Скорее всего в данный момент она использует ее по назначению. Тебе бы тоже не мешало воспользоваться своей головой, Пия, и перестать меня терзать. Хватит дуться и капризничать.

В трубке щелкнуло, и телефон снова отключился.

Шарль вернулся в столовую, принялся было за еду, но потом встал и начал расхаживать по каюте, не понимая причины своего раздражения. Телефон зазвонил снова. Шарль насчитал не менее дюжины звонков. Потом аппарат умолк, однако через некоторое время зазвонил опять. Когда же наконец Шарль направился к нему, чтобы взять трубку, взгляд его случайно упал на черную жемчужную бусинку, лежавшую рядом с его записной книжкой. Он подобрал ее во время встречи с Луизой, после того как девушка выскочила искать его на палубу (в то время как он спрятался за приоткрытой дверью загончика).

Шарль рассмотрел свою добычу – маленькую черную жемчужинку – и, усевшись в кресло, поднял телефонную трубку.

Не удостоив его приветствием, Пия продолжила прерванную беседу:

– Не понимаю, когда ты успел к ней посвататься!

– Я и не сватался. Ее отец сам сделал мне предложение от имени дочери. – Шарль повертел жемчужинку, рассматривая ее при свете лампы. Она была крошечной, но он помнил, как ожерелье из тысяч таких бусинок спускалось на грудь Луизы Вандермеер, словно кольчуга.

Ответом ему послужила напряженная тишина в трубке. Затем послышался высокий раздраженный голосок Пии:

– И как ты на это решился? Как дал согласие жениться на девушке, которую никогда в глаза не видел?

Шарль откинулся на спинку кресла и положил жемчужную бусинку на стол, решив, что сейчас нужно быть начеку.

– Понимаешь, – сказал он, – сначала я тоже решил, что это глупо. Но они продолжали забрасывать меня письмами. Мне не хотелось обижать их отказом.

– Да, это ты мне уже говорил. Они те самые американцы, которые потчевали тебя в своем собственном вагоне по дороге из Нью-Йорка в Майами?

– Да.

Пия фыркнула.

– Но когда это произошло?! – воскликнула она. – Когда мы с тобой встречались в Нью-Йорке, ты ведь еще не был… – Пия никак не решалась произнести страшное слово, будто таким образом ей удалось бы отсрочить неизбежное, – …связан с ней обязательствами?

– Нет, пока не вернулся Роланд и ты не отправилась с ним осматривать достопримечательности Нью-Йорка на целых три дня. – Шарль подождал, пока Пия что-нибудь скажет. Тишина. Ни звука. Он тяжело вздохнул. – Представь себе такую картину, – продолжал Шарль, – после того, как Вандермееры в течение двух с лишним недель предлагают мне весь мир – весь мир, кроме тебя, – я отклоняю их предложение. Но они по-прежнему обращаются со мной так, словно я король. Я приезжаю в Нью-Йорк. Мы с тобой приятно проводим время, и так продолжается несколько дней, пока Роланд в Вашингтоне. Затем он неожиданно возвращается. Мы с тобой сообщаем всем знакомым, что я уже неделю как покинул Америку и вернулся во Францию. На самом же деле я запираюсь в своем номере в отеле в надежде, что никто меня там не обнаружит. Однако ты внезапно исчезаешь на три дня, о которых у нас с тобой не было предварительной договоренности. И Роланд дарит тебе чертово колье, купленное у Тиффани. А я все это время сижу в отеле один, скучаю и злюсь – при том, что передо мной маячит соблазнительная перспектива. Я решил проверить свои шансы на успех. Я телеграфировал домой и приказал выслать от моего имени телеграмму Вандермеерам и пригласить их посетить меня, с тем чтобы еще раз обсудить вопрос о помолвке. Через Ниццу мне пришла ответная телеграмма, в которой сообщалось, что мой кузен Гаспар, находящийся в НьюЙорке, может подписать брачное соглашение от моего имени. Вандермеер сообщал, что он подумывает удалиться от дел и передать мне, как будущему зятю, свой бизнес. Ему же самому потребуется всего лишь «пенсия», правда, немаленькая. Сделка представлялась мне очень выгодной. Гаспар подписал брачное соглашение два дня назад. Ну вот, теперь ты все знаешь.

После долгой паузы Пия тихо спросила:

– Ты истратил кучу денег на телеграммы и согласился на все условия, чтобы жениться на девчонке, которую никогда в глаза не видел?

Шарль помолчал.

– Это не совсем так, – признался он наконец. – Я видел ее портрет у них дома. – И добавил в свое оправдание: – Глупо, конечно. Я решил, что это один из тех портретов, которые богатые родители заказывают художникам, желая польстить своим чадам. Ну, ты знаешь, что я имею в виду: слащавое, приукрашенное изображение, не имеющее ничего общего с оригиналом. Мне и в голову не приходило, что она окажется куда красивее.

– Гораздо красивее? Да ведь она ребенок, Шарль.

Его пальцы снова нащупали черную жемчужинку на столе.

– Луиза Вандермеер будет красавицей и в восемнадцать, и в восемьдесят. Ее красота – дар Божий!

– Ты и правда находишь ее такой привлекательной?

– С эстетической точки зрения – да.

Пия раздраженно возразила:

– Шарль, ты ведь зрелый, опытный мужчина. Неужели тебя волнует восемнадцатилетняя кокетка?

Вероятно, ему следовало солгать. Он мог бы солгать, беседуя с Пией с глазу на глаз, видя ее лицо. Но, сидя в прихожей своей каюты и катая в пальцах черную жемчужинку, Шарль неожиданно решил сказать правду. Сам удивившись, он признался:

– Да, именно так.

Пия бросила трубку с таким грохотом, что Шарль вздрогнул.

Полчаса спустя раздался очередной звонок. Звонила, конечно же, Пия. Сквозь рыдания она пробормотала:

– Если ты сейчас же не расторгнешь помолвку, между нами все кончено.

– Не болтай чепухи, Пия. Когда мы приедем во Францию, ты об этом горько пожалеешь. Тебе сейчас просто нездоровится.

– Да. – Пия прерывисто всхлипывала. – Меня тошнит от твоих похождений.

Шарль рассмеялся:

– За два года я ни разу не променял твою постель ни на чью другую. Я любил тебя и не раз просил выйти за меня замуж.

– Ну так попроси еще раз.

Шарль замер, потом осторожно осведомился:

– А где Роланд?

– Спит рядом.

Шарль усмехнулся – с облегчением, этого она, к счастью, не могла заметить.

Поглощенная своими переживаниями, Пия продолжала:

– Если ты не откажешься от своих обязательств по отношению к ней сегодня же, между нами все кончено, Шарль, – раз и навсегда.

Он ответил на удивление спокойно и отчетливо:

– Хорошо, Пия. Значит, между нами все кончено – раз и навсегда.

Как это, оказывается, просто! Шарль повесил трубку. Он немного побарабанил пальцами по столу, ожидая, что вот-вот почувствует себя несчастным и заброшенным. Но что интересно, он сейчас ощущал себя гораздо свободнее и увереннее, чем все эти годы. У них с Пией все кончено. Раз и навсегда. Вопреки его опасениям их разрыв не придавил его и не сделал несчастным. Шарль выпрямился, потянулся и осмотрелся вокруг.

На столе лежала жемчужинка. Он небрежно покатал ее по обложкам книг, по листкам с записями и формулами, расписаниями встреч и знакомств. Затем, опустив бусинку в карман брюк, перебрал бумаги. Итак, стоя в полутемной прихожей, просматривая колонки цифр, приложения и сноски, Шарль вдруг отчетливо осознал, что, хотя женится на Луизе Вандермеер из деловых соображений, этот брак принесет ему массу удовольствий. Было приятно думать о том, что он станет ее мужем. Ему так захотелось поскорее прижать ее к своему сердцу, что он почувствовал возбуждение.

Шарль возжелал эту девушку так, что у него потемнело в глазах. Он представлял ее себе обнаженной, с гладкой, как поверхность жемчужины, кожей. Она полностью завладела его мыслями. Шарль готов был отдать все, лишь бы увидеть, как платье спускается с белоснежных плеч… вдоль изящных изгибов тела и ниспадает к ногам богини…

Боже правый, что с ним творится? Должно быть, он сейчас переживает самую настоящую юношескую похоть – хотя и несколько запоздалую. Подумав, Шарль вспомнил девушку, на которую все время глазел в юности. По сравнению с Луизой она была глупа как пробка, но тем не менее красива. Эта девица – ее, кажется, звали Джинетт – отказывалась сидеть с ним рядом в церкви. Он каждый раз задавал ей один и тот же вопрос: «Это место занято?» – а она, в свою очередь, удостаивала его глупейшим ответом: «Нет, то есть, да, оно занято… м-м-м… сейчас его займут, если кто-нибудь еще подойдет». После такого фиаско Шарль решил, что Джинетт слишком мала, совершенный ребенок, ему же нужна более взрослая подруга. Так и получилось. В то время, в восемнадцать лет, ему не хватило смелости ухаживать за самой хорошенькой девушкой в провинции.

Теперь представилась возможность взять реванш. Он расквитается за все свои прошлые неудачи. Он уверен: самой прелестной девушке на этом корабле он тоже нравится. И успех ему обеспечен. Даже если у него ничего не получится здесь, то есть шанс продолжить начатое во Франции, а там свадьба и брачная ночь. Аллилуйя!

А Пия? Шарль заглянул к себе в душу. Два года страданий, желаний и надежд. Была ли она взрослой? Вряд ли. Конечно, она земная женщина, опытная в любви. Однако, потеряв ее, почувствовал ли он себя несчастным?

Нет, он почувствовал… голод. Как там поживает его обед?

Шарль вернулся в столовую, где закончил трапезу, прерванную неприятным телефонным звонком. Артишок, гарнир из риса, фазан в сметанном соусе с зеленым перцем, салат, затем десерт из свежих груш, три различных сорта сыра и два бокала вина. Кушанья почти остыли, но вкус их был великолепен. Отобедав, Шарль заказал бутылку шампанского.

Настроение у него было праздничное.

Глава 10

Из шестисот пассажиров первого класса едва ли дюжина вышла к обеду. Даже Мэри осталась в своей каюте. Кроме своей престарелой тетушки, из сидящих за столом Луиза знала только Пию Монтебелло, которая явилась к концу обеда, когда подали сыр и фрукты. При взгляде на эту даму у Луизы появлялась мысль, что той тоже не следовало покидать постель. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза припухли и покраснели, что было заметно даже под толстым слоем грима. Тем не менее она присоединилась к Луизе и ее соседям по столу.

За стеклами ресторана бушевала непогода. Луиза почти не слышала своего соседа, молодого доктора, путешествовавшего с такой же молодой женой. Дождь заливал палубу, барабанил в стекла, заглушая легкий перезвон серебряных приборов и фарфоровой посуды. За окнами виднелись расплывчатые серо-багровые тучи. В рядах музыкантов также появились бреши, и оркестр превратился в квинтет. Сквозь шум дождя изредка прорывалась мелодия Брамса.

Тем не менее за капитанским столиком присутствовали все, в том числе и сам капитан, – видно, для поднятия духа пассажиров. Капитан заказал для всех шампанское. Наполнили бокалы, присутствующие немного приободрились. Капитан в белоснежном кителе беседовал с джентльменами в вечерних фраках с белыми манишками. Дамы также выглядели торжественно в атласе и кружевах. Их руки и шеи украшали драгоценности – свидетельства выгодных брачных союзов. Словом, присутствовавшие представляли собой довольно однородное общество, среди них не было видно ни одного араба.

Для Луизы зал ресторана – да и весь корабль – сегодня представлял собой островок искусственной великосветской элегантности, отправленной в плавание по бескрайнему океану. Ей нравился шторм. Ей нравилось раскачиваться «а стуле, повинуясь резким наклонам корабля. Ей нравилось, что буря заглушает разговоры и музыку. Угрожающий рев ветра за окном, неистовство шторма придавали жизни остроту, по-новому освещали каждое мгновение.

– Знаете, а ведь мы все можем погибнуть, – заметила она в ответ на чью-то реплику. Ей просто хотелось пощекотать собеседникам нервы. Что бы эти люди сделали, если бы знали: эта ночь – последняя в их жизни? Ведь это всего лишь игра – они сидят в ярко освещенном зале за изысканным ужином в тепле и уюте.

Но присутствующие, вероятно, имели на этот счет другое мнение, поскольку за столом тут же воцарилось неловкое молчание. Луиза вынуждена была вновь обратиться к безопасным темам, изображая вежливый интерес. Подали десерт, кофе. Вечер стал похож на тысячи других вечеров – такой же скучный и унылый, как чай в пять часов, предыдущий ленч, завтрак, вчерашний обед.

Конечно, не обошлось без банальностей: во время десерта молодой доктор упорно пытался ей что-то сказать. Его смущение и замешательство были отчасти вызваны присутствием окружающих, отчасти тем, что именно он собирался произнести. Наконец, выждав удобный момент, когда буря чуть поутихла, он начал сбивчиво:

– Должно быть, вам это часто приходится слышать… То есть я хочу сказать, что обожаю свою жену, но… если судить объективно… вы… вы необычайно хороши собой…

– Благодарю вас, – сухо ответила Луиза и добавила сливок в кофе.

Маленький мальчик, сидевший напротив нее за столом – ему на вид было около шести лет, – весь обед не сводил с Луизы глаз. Под конец он отважился спросить:

– Учитель читает мне сказки про богов и героев. А вы тоже богиня?

Луиза улыбнулась ему:

– Да. Это я вызвала шторм. Так что веди себя хорошо, иначе я отправлю корабль на дно.

Он кивнул, с благоговейным страхом глядя на нее широко раскрытыми глазами.

Покончив с трапезой, пассажиры поднялись с мест, чтобы перейти в бальный зал. В этот момент миссис Монтебелло удалось привлечь внимание Луизы. Пия почти бегом кинулась к ней, обогнув стол. Она опоздала к обеду и вынуждена была сесть через четыре места от Луизы. Это позволило девушке притвориться, что она не заметила миссис Монтебелло.

Но теперь Пия Монтебелло схватила Луизу за руку.

– Дорогая моя! – воскликнула она. – Шарль д'Аркур…

Луиза обернулась к ней.

– Ведь это он тот самый князь, за которого вы выходите замуж?

– Да.

– Я знакома с ним.

Луиза изумленно захлопала ресницами:

– Сегодня утром вы засыпали меня вопросами, а к вечеру узнали больше меня самой.

– Да, – подтвердила Пия с мерзкой улыбочкой. После паузы она продолжила: – Я говорила с одним знакомым, и тот упомянул, что ваш жених – князь. И я подумала: сколько же во Франции князей?

– Несколько, если не ошибаюсь, – безучастно обронила Луиза.

– Хотите, я расскажу, как он выглядит?

– Мне это прекрасно известно. Мои родители провели в его обществе немало времени.

– И я тоже, – многозначительно добавила дама.

О чем это она? О Господи! Луиза поняла: у ее будущего мужа есть любовница. Или была. Видимо, он поссорился с ней, вот с этой дамой. Миссис Монтебелло, супруга американского дипломата, спала с князем д'Аркуром и сообщает ей об этом.

– Так неужели вам не хочется узнать, как он выглядит на самом деле?

– А я и так это знаю. – Но, как видно, от этой дамы так просто не отделаться. И Луиза со вздохом спросила: – Ну хорошо, так как он выглядит?

– Ах, он просто великолепен!

Луиза нахмурилась – она не ожидала такой оценки.

– Шарль высок ростом, хорошо сложен, имеет импозантную внешность, а когда дело доходит до… – Пия внезапно рассмеялась. – О, мне не приходило в голову, что юной девушке он может показаться устрашающим…

Она явно хотела сказать «девственнице». Луизу поразило бесстыдство Пии, хотя сами по себе эти слова не произвели на нее никакого впечатления. Итак, ее будущий одноглазый супруг достаточно богат и влиятелен, чтобы иметь для развлечений привлекательную подругу – правда, по мнению Луизы, не очень молодую. Миссис Монтебелло, должно быть, не менее тридцати. Значит, эта дама сможет позаботиться о супруге Луизы, если самой Луизе он покажется отвратительным.

Миссис Монтебелло, кажется, намеревалась добавить еще что-то, но последовавшие события помешали ей это сделать.

Внезапно снаружи раздался оглушительный удар, потрясший корпус корабля. Даже деревянные панели стен задрожали. Ресторан качнулся, накренившись к левому борту. Разговоры и музыка стихли. На несколько мгновений все затаили дыхание. Затем шум утих, и корабль выровнялся.

Кто-то застонал. Женщина, сидевшая на дальнем конце стола, начала всхлипывать. Всем стало ясно: произошло столкновение.

Секунду спустя погас свет в зале. Вот тут-то началось настоящее столпотворение. Луиза приросла к месту. Вокруг нее все кричали, кто-то оттолкнул ее, бросившись к выходу. Она прижалась к стене рядом с зеркалом. В темноте послышалось:

– Спасательные шлюпки!

Потом какой-то мужчина решительно скомандовал:

– Сначала женщины и дети. Пропустите их. Пропустите женщин и детей к спасательным шлюпкам.

В течение последующих двух или трех минут пассажиры пытались как-то успокоиться. Люстры в дальнем конце зала зажглись так же неожиданно, как и погасли. Правда, половина помещения по-прежнему оставалась затемненной, что не мешало пассажирам разглядеть друг друга. Глупо было поднимать панику, теперь все это поняли.

Капитан выступил вперед.

– Оставайтесь на своих местах. Я поднимусь на капитанский мостик, а потом пришлю кого-нибудь с известием о том, что произошло. – С этим словами он покинул ресторан.

Некоторые пассажиры опустились на свои места. Луиза осталась стоять у стены, ухватившись за резную раму зеркала. Да, мысль о близкой смерти совсем не так романтична, как ей казалось. И она, Луиза, отнюдь не богиня. Она смертна, как и другие люди. Если корабль потонет, она вместе с ним пойдет ко дну.

Луиза, самоуверенная, неустрашимая, невозмутимая Луиза, – о чем она сейчас думала? «Я так молода! Мне еще многое хочется успеть в этой жизни. А я не сделала ничего из того, что делают взрослые». Она почувствовала что-то вроде досады на судьбу. «Я ничего особенного из себя не представляю. Я всего лишь красива, и только! Но я способна на большее, я уверена. Нет, – поправилась она, – я хочу стать не просто особенной, я хочу стать самой собой, а мне до сих пор не известно, какая я на самом деле! Я хочу познать мир, изучить, что в нем является частью меня, а что мне не принадлежит…»

Все ее тело сотрясала нервная дрожь, и она никак не могла успокоиться.

Капитан не стал отправлять посыльного, а пришел сам, объявив «самую лучшую новость в данных обстоятельствах». Пока большой опасности нет. На корабле повреждены две переборки, но остальные четырнадцать целы и не пропустят воду. «Конкордия» останется на плаву. По-видимому, лайнер столкнулся с небольшим айсбергом. Главный инженер считает, что переборки можно починить и откачать воду. А тем временем, принимая во внимание шторм, лучше продолжать двигаться по курсу. Океан разбушевался не на шутку и невозможно спокойно произвести ремонт. Это значит, что во всей носовой части корабля будет отключена электроэнергия. Присутствующих попросили смириться с временными неудобствами, поскольку паровой котел вышел из строя, что нарушило работу главного генератора. Это тоже потребует длительного ремонта. Никто не погибнет – корабль не потонет. «Конкордия» – самый безопасный, самый современный лайнер из существующих в мире, и она только что доказала это, выстояв перед ударом, который отправил бы на дно менее крупное судно.

Капитан ответил на вопросы присутствующих. Да, все как обычно, только с наклоном к правому борту. Пока будут чинить корабль, электричество отключат почти полностью. Да, в каютах есть керосиновые лампы, но, к сожалению, на этот раз для них не запасли керосин. Пассажирам приносят извинения за эту досадную оплошность. Придется немного потерпеть без света. Команда постарается побыстрее закончить ремонт. Капитан успокаивал пассажиров еще несколько минут, затем сказал, что ему пора на свой пост, и удалился.

Луиза поплелась к своей каюте, продолжая дрожать как в лихорадке. По дороге она остановилась у каюты Мэри. Затем помедлила у каюты родителей – мать с отцом пригласили ее зайти. Во время столкновения корабля с айсбергом отец сильно ударился головой, из раны потекла кровь, вскочила шишка. Хотя родители просили ее остаться с ними, она отказалась. Мать позаботится о нем – с ними все в порядке. Им никто не нужен, они заняты только собой и не заметили ничего необычного в поведении дочери, ни о чем не спросили ее, услышав спокойное: «Да, со мной все хорошо». Луиза обняла их, они ласково потрепали ее по плечу.

«После такого плавания будет что вспомнить», – сказали они. Улыбнувшись напоследок, Луиза вышла из каюты. Дрожа как осиновый лист девушка направилась к себе.

Служанка куда-то запропастилась. Но в каюте ее ждал сюрприз – аромат неизвестного сорта жасмина окутал ее, словно облако. Запах был сладким, сильным, пьянящим. Она подошла к корзине для мусора и, наклонившись, вытащила веточку с увядшими цветами и попыталась включить свет.

Лампа зажглась, и Луиза увидела в зеркале свое похожее на привидение отражение: она бледна, дрожит, с испуганными глазами. Ее трясет от страха, только вот чем именно вызван этот страх, непонятно.

В зеркале она уловила черное пятно. Пятно мрака. «Я сама – воплощение темноты. Мой разум погружен во мрак. Я ничего о себе не знаю». Она обернулась. За окном чернел океан. Сегодня он не проглотит ее, сегодня ей не суждено погибнуть. Приговор отсрочен.

Зазвонил телефон.

Луиза подняла трубку и услышала:

– Телефон работает. – Его голос, голос ее султана – глубокий, уверенный, спокойный. – Как ты себя чувствуешь? – спросил он с искренним участием.

– Не очень хорошо, – ответила девушка. И после паузы спросила: – Кто вы?

– Почему ты все время задаешь мне один и тот же вопрос? Ты ведь знаешь, я все равно на него не отвечу. – Шарль помолчал, затем, усмехнувшись, добавил: – Теперь мы можем выбрать место для встречи где угодно. От средней части корабля до носовой на всех палубах отключен свет. Скоро здесь заведутся летучие мыши, как в подземелье.

Луиза не улыбнулась – не смогла.

– Мне не нравится темнота, – возразила она.

На противоположном конце провода воцарилась тишина. Потом он ответил:

– Да, я тебя понимаю. Но ты должна свыкнуться с ней, познакомиться поближе. Тьма так же естественна, как и свет.

– Я ненавижу темноту, я чувствую себя беспомощной.

– Но ведь сегодня ты прекрасно обходилась без света, помнишь?

Его убедительные доводы и попытки приободрить ее (если, конечно, он преследовал такую цель) вызвали у Луизы, совершенно обратную реакцию: ей захотелось заплакать, накричать на него. Она сердито выпалила:

– Если бы Господь хотел, чтобы мы жили в темноте, то не дал бы нам изобрести электричество!

Он засмеялся, как будто сказанная ею глупость была самой остроумной шуткой на свете.

– Что ж, сегодня вечером Господь исправил свою ошибку и забрал свой дар. Луиза, – его голос посерьезнел, в нем слышались сочувствие и понимание, – свет не может существовать без тьмы. Они дополняют друг друга. – Не делая паузы, Шарль перескочил на другую тему: – Мне не очень-то понравилось в загончике. Там есть электрические лампы, и ты можешь их включить. Итак, коль скоро Господь предоставил мне такую великолепную возможность, что ты скажешь насчет бального зала или библиотеки? Не думаю, что нам кто-нибудь помешает там. Так что ты выбираешь?

Луиза не ответила – она не могла, даже если бы хотела. В горле у нее стоял комок.

– Ты слышишь меня? – Он снова тревожно спросил: – С тобой все в порядке?

Луиза стояла, сжимая в одной руке телефонную трубку, в другой – ароматную веточку жасмина. Внезапно его слова заставили ее осознать, что хотя она еще не успокоилась, но дрожать уже перестала.

– Так где же мы встретимся? – спросил Шарль. – Мне бы хотелось в бальном зале. Ты найдешь туда дорогу в темноте?

Голосом, который ей самой показался чужим и далеким, она произнесла:

– Я не собираюсь с тобой встречаться…

– Но ты уже встречалась со мной.

– Я не…

– Чего ты боишься?

– Это очевидно.

– Так чего же именно?

Ее возражения – это мамина школа. Ее так учили отвечать:

– Ты незнакомец. Я тебя не знаю. Ты можешь задушить меня или сделать что-нибудь похуже.

Шарль рассмеялся глубоким, низким смехом.

– Куда уж хуже? – Затем смягчился и добавил: – Я больше не чужой тебе человек. Кроме того, если бы я хотел причинить тебе зло, я бы уже это сделал. Подумай об этом.

Луиза подумала и не смогла найти другую отговорку. Из груди ее вырвался вздох, словно пузырек воздуха, поднявшийся на поверхность океана.

– Я даже не знаю, как ты выглядишь, – еле слышно возразила она.

– Я такой, каким ты меня себе представляешь. Я уже говорил тебе. Я стану тем, кем ты захочешь меня видеть. Ну же, Луиза, включи свое воображение.

Ее имя. Он так мягко произносит его. Нет, он не чужой. В это мгновение ей показалось, что он ее единственный друг. Она приняла решение. Кровь прилила к щекам.

Ее решение. Ее собственный выбор. Не мамин, не папин – и не его.

– Нет, – твердо произнесла она. – Я не буду встречаться с тобой ни в бальном зале, ни в загончике, ни в других местах.

Луиза быстро опустила трубку на рычаг, боясь передумать.

Она оторвала цветок жасмина, бросив ветку на кровать (чем смутила покой кошки Мэри – оскорбленно мяукнув, та спрыгнула на пол). Луиза не обратила на нее внимания – казалось, все, что раньше ее интересовало, теперь перестало существовать. Она оставила перчатки, шаль и ридикюль на постели, вплела веточку жасмина в прическу и выбежала из каюты в темный коридор.

Шарль все еще сжимал в руке телефонную трубку, где только что звучал женский голос, к которому он уже успел привыкнуть, когда в дверь постучали. Он накинул на плечи халат. Должно быть, это официант, который приносил шампанское, а теперь зашел сообщить ему подробности о столкновении корабля с айсбергом. Удар был нешуточный – наверное, стряслось что-то серьезное.

Когда он распахнул дверь, то готов был благодарить этот злосчастный кусок льда. В коридоре царила темнота. Официанта тоже не было.

Слово «удивление» не совсем точно передает то, что испытал Шарль. Он прирос к полу, ошеломленный, потрясенный, не в силах двинуться с места. Стройное видение, пахнущее жасмином, проскользнуло мимо него в каюту.

Он обернулся, невольно прислонившись всем телом к двери и машинально прикрывая ее, в то время как Луиза Вандермеер или ее бестелесная оболочка спросила из темноты:

– Итак, как прикажешь к тебе обращаться? У тебя есть имя? Или я должна буду отныне называть тебя мой паша?

Глава 11

Все электрические лампочки в каюте Шарля погасли в момент столкновения. Гостиную и спальню освещала луна. Но ее скудный свет с трудом пробивался сквозь завесу грозовых облаков, пелену дождя и плотно задернутые портьеры (отопление тоже отключили, и надо было как-то сохранять тепло). Внутренние же комнаты – столовая, кабинет, мраморная ванная и туалет – были погружены во мрак. Шарль почти час обшаривал перед этим каюту в поисках керосиновой лампы или свечек и обнаружил, что ни в шкафу, ни в буфете нет ничего подходящего. Даже спичек. Сигнальные огни корабля тоже погасли – он не видел их отсветов за окном. «Конкордия» неслась по волнам вслепую. Впрочем, она ослепла лишь наполовину, поскольку на корме свет все еще был. Корабль слегка накренился – Шарль чувствовал, что пол под ним наклонился на один-два градуса. Забавно. Огромный лайнер, которому все они вверили свою судьбу, сейчас чем-то напоминал самого Шарля – полуслепого и хромого.

И вот перед ним в темноте стоит Луиза Вандермеер. Позади нее, за окном, бушует океан, хлещет дождь. Она хочет узнать его имя – более того, она ожидает, что это будет арабское имя. Шарль лихорадочно пытался вспомнить хоть одно более или менее подходящее.

– Рафи, – наконец нашелся он. Так звали его знакомого из Туниса.

– Просто Рафи и все?

Шарль нахмурился и скрестил руки на груди. Арабские имена должны быть длинными и витиеватыми – у его друга имя было бесконечно длинное. Он добавил:

– Хамид – то же, что Мухаммед. «Будь у тебя и сто сыновей, дай им всем имя Мухаммеда». Абд-аль-Рахман. – Звучит вполне правдоподобно, пока выговоришь – язык сломаешь. Остается только надеяться, что Луизе это так же не важно, как и ему.

– Это твое настоящее имя? – спросила она.

– Нет.

Следующая ее реплика свела к нулю все его усилия.

– Ну, тогда я буду звать тебя Шарль.

Он чуть не поперхнулся от неожиданности.

– П-прости, как ты сказала?

– Это такое же имя, как и всякое другое. Оно позволит мне избежать двусмысленных моментов, после того как я выйду замуж.

Шарль прислонился к двери, потеряв дар речи и молча наблюдая, как ее гибкий светлый силуэт проплыл на фоне портьер, занавешивавших террасу. Девушку окутывал аромат присланного им жасмина – пряный, изысканный. Жасминовое видение прошло в гостиную.

Луиза опустилась в кресло перед потухшим камином и промолвила:

– Итак, Шарль, чем же мы займемся сегодня вечером?

Больше всего на свете ему хотелось сейчас хорошенько выдрать ее и вышвырнуть из каюты. Что она себе позволяет? Проникла в каюту к мужчине. (Интересно, как часто она совершает такие прогулки? Может, она всех своих возлюбленных называет Шарлями?) Конечно, он сам собирался завлечь ее в западню. Но ведь получилось это как-то уж слишком легко. Подозрительно легко.

Шарль молчал, и Луиза снова окликнула его:

– Ты сердишься, что я пришла?

– Да, немного. Как ты меня нашла?

– Через телефонистку.

Он поморщился, вспомнив резкий голос девушки-оператора, так неохотно отвечавшей на его вопросы. Женская солидарность, ничего не поделаешь.

– Но ты не смогла бы проникнуть на эту палубу без ключа.

– А я воспользовалась служебным выходом в бальном зале, затем боковым трапом, с которого, если я не ошибаюсь, ты подсматривал за мной и лейтенантом Джонстоном.

Ну, не совсем так, но почти верно. Хорошо же: они с ней, по-видимому, квиты.

Луиза положила ногу на ногу – в темноте послышалось шуршание атласных юбок: она покачивала ногой. Неужели она волнуется?

– Итак, – продолжала Луиза, – я пришла и желаю получить ответ на вопрос: чего ты от меня хочешь? – Шарль молчал, и она добавила: – Я прошла почти через весь корабль и отыскала твое убежище – можно сказать, логово. Следовательно, ты можешь не бояться.

– Чего?

– Того, что моего любопытства «недостаточно» для поцелуя. Думаю, уверенный в себе мужчина не станет заставлять женщину на коленях молить о поцелуе?

Шарль расхохотался:

– А вдруг мне не захочется тебя целовать?

Она перестала покачивать ногой. Ее голос в темноте прозвучал надменно и пренебрежительно:

– Тебе лучше знать.

Повисла пауза, затем Луиза спросила:

– Так ты поцелуешь меня, Шарль?

Он вздрагивал каждый раз, когда она звала его по имени. Черт бы побрал эту девчонку! Ну хорошо же, он ее поцелует!

Шарль отделился от двери и двинулся вперед, по направлению к силуэтам двух высоких кресел у камина, мимо призрачной громады рояля. Темнота – его союзник. Обойдя пустое кресло, он толкнул то, в котором она сидела, и ухватился за спинку. Резким движением развернув кресло, Шарль оперся обеими руками о подлокотники и склонился над ней.

Луиза испуганно ахнула. Выпрямившись, она вжалась в спинку кресла, отстраняясь от него. Он наклонился ниже, приблизив к ней голову. Слабый свет луны озарил ее прическу из уложенных рядами завитых волос, обрамлявших скрытое в темноте лицо. Слышалось ее частое испуганное дыхание.

– Какого черта ты явилась сюда? – спросил Шарль. Она пахла этим проклятым жасмином – сладкий, соблазнительный аромат исходил от ее волос, чуть пониже затылка.

Луиза отвечала уже менее уверенно:

– Я… я была напугана и…

– Ты? Напугана? – насмешливо переспросил он.

– Я… Ты беседовал со мной. – Луиза старалась говорить холодно и сдержанно, но голос ее звучал неуверенно.

Слава Богу, она хоть чего-то боится. Интересно, она всегда так бесстрашна?

– Корабль столкнулся с айсбергом, ты ведь знаешь, и я… – Луиза сглотнула, набралась храбрости и выпалила: – Мне стало одиноко, захотелось поговорить. А мы с тобой так хорошо беседовали сегодня, мне понравилось.

Шарль с такой силой вцепился в подлокотники, что кресло дернулось.

– Боже правый! – воскликнул он. – У тебя же есть отец и мать, тетушки и дядюшки – не меньше дюжины, насколько я помню по твоим рассказам. Могла бы поболтать с кем-нибудь из них.

– Нет, – сердито возразила она. – Родители не обращают на меня внимания. Кузины и кузены либо смотрят мне в рот, либо относятся ко мне, как к чудачке. Тетушки и дядюшки меня боятся – почти все считают меня дерзкой, невоспитанной особой.

«Вот тебе и на!» – подумал Шарль и выпрямился.

Он окинул взглядом комнату. Повсюду темнота и мрак. У него возникло странное ощущение, что его шутка зашла слишком далеко. Он сунул руку в карман брюк и нащупал там гладкую круглую жемчужинку.

Шарль вынул ее – Бог знает почему ему вдруг вздумалось это сделать, – наклонился и приложил бусинку к ее щеке.

Луиза отпрянула.

– Что…

– Тише. Закрой глаза, Луиза, и попробуй отгадать, что это.

Придерживая жемчужинку кончиками пальцев, Шарль прокатил бусинку через впадинку на ее щеке к краешку рта, по подбородку к губам. Удержав ее там, он спросил:

– Так что это?

Луиза успокоилась, откинулась на спинку кресла. Ее дыхание согревало его ладонь. Бусинка задвигалась вместе с ее губами, когда она произнесла:

– Это что-то холодное и круглое. – Она помолчала. – Не знаю. Может, леденец? – предположила девушка.

Он рассмеялся:

– Нет, ты и правда еще ребенок.

Но ему понравилось катать жемчужинку по ее лицу. Шарль снова наклонился над креслом, опершись одной рукой о подлокотник, а второй направил бусинку в маленькую ложбинку между ее носом и губами. Он хотел прокатить ее дальше, по краешку рта, затем вдоль шеи, через ключицу и во впадину между грудями, а потом бросить туда, в темное ущелье…

Луиза прижала верхнюю губу к зубам, слегка вскинула голову и поймала бусинку ртом, выхватив ее из его пальцев. Жемчужинка щелкнула о ее зубы.

– Ну-ка отними, – невнятно вымолвила девушка и засмеялась. Так смеется русалка в волнах, дразня мореплавателя. Или юная сирена, когда играет со своей добычей, грозя утопить ее на дне морском. Шарль не мог решить, на что больше похож этот смех.

Он потянулся к ней, погружаясь в аромат жасмина. Она сама, как цветок. Он готов был изменить свое мнение: не все восемнадцатилетние девушки глупы и наивны, как дети. Шарль наклонил голову, намереваясь поцеловать ее. И чуть не получил удар в лицо.

В темноте Луиза не заметила, что он к ней наклонился, и резко выпрямилась в кресле. Шарль вовремя успел уловить ее движение по запаху жасмина и отпрянул. Она стукнулась лбом о его плечо. Согнувшись в кресле, девушка выплюнула бусинку на ладонь.

– Так это же моя… – воскликнула она с удивлением, – это моя жемчужинка! Откуда она у тебя? – И тут ее осенило: – Ты был там! Где ты прятался?

– За дверью. – Шарль поморщился и снова выпрямился. – Смотрел из-за угла, как ты бегаешь под дождем.

– Я думала, ты вышел на палубу, а потом перескочил через поручни и спрыгнул вниз.

– Ну, уж это было бы чересчур. – Шарль скептически скривил губы, затем направился к столику с шампанским, которое до сих пор не откупорил. Он чувствовал, что ему необходимо выпить. – Я скорее согласился бы оказаться в яме со змеями.

– Что?

Он взял в руки бутылку. Официант оставил ее в ведерке со льдом на столике рядом с роялем.

– Хочешь выпить шампанского?

– А ты разве не мусульманин?

Ах да, алкоголь, как он мог забыть! Досадная ошибка. «Клянусь Аллахом, – подумал Шарль, – эта девица хорошо подкована». Стараясь говорить убедительно, он заметил:

– Я польщен, что ты знакома с традициями ислама. Для западной женщины это довольно необычно.

– О, сегодня утром я еще ничего не знала. Но потом я пошла в библиотеку и почти весь день читала. Теперь мне известно о ваших обычаях намного больше.

Замечательно! Да она знает об этом, возможно, больше, чем он сам.

Шарль наклонил бутылку, почти вывинтил пробку и с оттенком цинизма произнес то, что говорили ему многие верующие мусульмане:

– Чем богаче мусульманин, тем хуже он соблюдает заповеди, особенно находясь вдали от дома.

Пробка выскочила из горлышка стремительно, как снаряд. Шампанское зашипело. Шарль нашарил бокал, замочил рукав халата, пытаясь вслепую налить вино в бокал. Луиза предложила тост:

– Что ж, за несоблюдение запретов. Я тоже выпью немного. А что ты имел в виду, когда упомянул про яму со змеями?

– Извини, что ты сказала?

Она спросила:

– Ты боишься высоты?

– О да, – рассеянно откликнулся Шарль, приставив палец к ободку бокала, чтобы не перелить через край.

– Но ты же занимаешь каюту на самой верхней палубе.

– Я могу смотреть с высоты, а вот прыгать – совсем другое дело. В детстве отцу приходилось буквально стаскивать меня с пони, отдирая мои пальцы от гривы, при этом я вопил от ужаса. Мне нравилось ездить верхом, но прошел не один год, прежде чем я кое-как научился спешиваться. Что касается высоты, то я никогда не прыгаю через несколько ступенек и не перевешиваюсь через перила.

Шарль протянул девушке полный бокал:

– Нам придется пить из одного бокала. Я не ожидал сегодня гостей.

Их пальцы нашли друг друга в темноте. Ее рука была холодной и нежной, как у ребенка, хотя и с длинными тонкими пальцами. Эти пальцы скользнули под его ладонь, пока он передавал ей бокал. Шарль отодвинул стул от рояля и сел рядом с ней.

– Итак, Луиза, – начал он.

– Ты можешь звать меня Лулу. Так меня называют все мои друзья. – Она коснулась рукой его локтя. – Хочешь немного?

Ах да, шампанское. Шарль взял у нее бокал, снова ощутив нежное прикосновение ее пальцев в темноте.

Бокал был почти пуст.

Да, она действительно Лулу, что по-английски обозначает совершенство.

– Итак, Лулу… – промолвил Шарль и запрокинул голову, допивая шампанское. – Почему в такую ночь ты пришла именно ко мне? Почему не отправилась к кому-нибудь из родственников, которых ты любишь и ненавидишь одновременно?

– Я же сказала тебе, что не могу.

– Ты сказала, что не хочешь, – попросил он. – Сейчас ты на них жалуешься, а днем мне все уши прожужжала о том, какие они замечательные.

– Правда?

– Ну да. Твои родители, которым на тебя наплевать, исполняют малейшее твое желание. Твоя кузина – совершенная дурочка, но ты ее так любишь, что готова порой взять ее вину на себя. Твоя тетушка, которая считает, что ты дурно влияешь на ее дочь, восхваляет тебя за обедом.

Слышать это Луизе было не очень приятно. Она говорила по-другому, но он, конечно, прав: она любит своих родственников.

– Ну хорошо. Я просто неблагодарная дрянь, вот и все.

Луиза хотела, чтобы он прекратил перечислять родственников, которые наверняка не одобрят ее приход сюда. Они не поймут, почему она покинула свет, где все ею восхищались, и отправилась в темноту – туда, где она не могла предугадать, что случится в следующий момент.

Сама Луиза знала только одно: она пришла к мужчине, с которым беседовала в загончике для животных, – с ним было так уютно и хорошо в темноте. Если с кем и коротать время на полутемном корабле, так только с этим человеком. Ее паша, ее араб в европейских брюках. Она видела силуэт его широких плеч, задевала полы его халата. Эти неясные детали да еще многочисленные сведения, почерпнутые из книг, будоражили воображение.

В непроглядной тьме каюты Луизе казалось, что она видит разбросанные по полу шелковые подушки, рядом с ними кальян, комната занавешена легкими драпировками, в углу у сундука с мирром лежит свернутый в трубочку коврик для молений. С первой секунды, как она вошла сюда, эта каюта представлялась ей неким святилищем вроде мечети. Или сераля… гарема… женской половины его дворца.

Слова… Библиотечные книги были полны каких-то невероятных подробностей, рассуждений и противоречивых выводов, сделанных западными авторами. Мусульмане не употребляют алкоголь, но им позволено убивать друг друга во имя святого дела. Они молятся по пять раз на дню, но прячут своих женщин от гостей и соседей, чтобы тех не обуяла похоть. Народы, исповедующие ислам, мстительны и вспыльчивы – арабы, бедуины, берберы и мавры. Их история насчитывает тысячелетия. Их страны – колыбель цивилизации. Большинство книг, которые она читала, давали лишь поверхностные сведения. Но образы, рождавшиеся в ее голове после прочтения, обладали такой притягательной силой… Луиза чувствовала глубокое различие, существовавшее между ней и этим незнакомцем. Различие культур, вероисповеданий. Он возбуждал ее любопытство… нет, ее чувства… Впрочем, и то и другое.

И в то же время она лишена возможности покорить его улыбкой или ослепить красотой. Странное ощущение.

Девушка вжалась в кресло.

А паша поднялся и отошел. Она слышала позвякивание стекла, шипение и бульканье шампанского.

– Я не осуждал тебя, – произнес он, – когда говорил о твоих противоречивых чувствах по отношению к родителям, тетушкам и дядюшкам. – Луиза продолжала молчать, и он добавил: – Я тебя понимаю, хотя и должен признать, что ты несколько импульсивна. Ты восприимчивая юная девушка и только начинаешь осознавать собственную значимость.

Луиза рассмеялась.

– Да, льстить ты горазд, – сказала она. Ее смех звучал несколько напряженно. Она нахмурилась, недовольная собой. – Почему бы тебе не налить мне еще шампанского?

Девушка понимала, что ведет себя слишком легкомысленно, что пьет больше, чем следует. Но обстоятельства или, вернее, этот человек, а может быть, ее собственные сомнения заставляли ее быть беспечной и дерзкой. Темнота в комнате на мгновение перестала казаться враждебной, но тут же снова наполнила ее сердце страхом. А человек, который находился рядом с ней во мраке, казалось, сжился с тьмой и сам был порождением ночи.

Луиза ощущала его присутствие. Он двигался в темноте куда свободнее, чем она. Похоже, ему удавалось угадывать ее жесты и позы, как будто он видел ее. И дело не в том, что это его комната и он знает каждый уголок. Просто темнота – его мир, она дает ему власть и могущество.

Его голос раздался из дальнего конца каюты:

– Это не лесть. Я говорю искренне: твои отношения с родственниками преисполнены той силы, которую мы, – он запнулся, – в моей стране называем любовью.

Луиза вспыхнула. Она заерзала в кресле, неожиданно рассердившись на себя и на него. Он слишком серьезно отнесся к ее болтовне.

– Не знаю, зачем я все это тебе рассказывала, – пробурчала она.

– Мне нравилось тебя слушать. – Шарль добродушно усмехнулся. – Как нравится сейчас смущать. Со мной женщина еще ни разу не была такой… – он снова засмеялся, – такой разговорчивой и открытой. И остроумной.

– Остроумной? – Луиза хмуро уставилась в пол, катая бусинку по атласным складкам платья.

– Да, ты позабавила меня своими рассказами и удивила. Ты очень хорошенькая, но, оказывается, гораздо умнее, чем я думал. Ты открыта, честна и великодушна по отношению к тем, кого любишь.

Луиза нахмурилась еще больше и спросила:

– Так ты принесешь мне шампанского?

Она никогда не предполагала, что великодушна или забавна, а тем более открыта.

Луиза слышала, как Шарль наливал шампанское, однако не заметила, с какой стороны он приблизился к ней. Так или иначе, но мужчина появился перед ней неожиданно.

Его близость ощущалась ею так ясно, словно она видела его. Луиза слышала рядом его дыхание, чувствовала влажное тепло, исходившее от его тела. От него пахло ароматным мылом – он, вероятно, недавно принимал ванну, – его волосы, наверное, еще мокрые. К запаху мыла примешивался запах одеколона с бергамотом.

Шарль сел рядом, отпив шампанское из бокала. Луиза перегнулась через подлокотник кресла и потянулась к нему. В темноте она нащупала бокал, почти полный, который он поставил себе на бедро.

– А теперь я, можно? – спросила она и попыталась взять бокал из его пальцев, но Шарль поднял его повыше и куда-то спрятал.

Она оторопела. Что он собирается делать? Он приблизится к ней или отодвинется? Он дразнит ее или серьезен? Почему молчит? Он размышляет? Ей хотелось сказать ему: «Посмотри на меня, ведь я красива». Если бы она могла сейчас зажечь свет, ее красота своим сиянием затмила бы все ее остальные качества.

Луиза, балансируя, уперлась руками в подлокотник, потянулась вперед и вцепилась руками в его ногу.

– Так, значит, ты святоша? – спросила она. – И пристрастился к шампанскому? Поэтому ты так разговариваешь со мной?

– Как? – переспросил он.

– Как священник. Ты калиф?

Шарль удивленно хмыкнул и откинулся на спинку кресла.

«Еще вина», – подумал Шарль. Он допил шампанское и снова наполнил бокал из бутылки, которую догадался прихватить с, собой.

Но не успел он пригубить, как Луиза стукнула его кулачком по руке.

– Так ты поделишься со мной или нет?! – воскликнула она.

Шарль протянул ей бокал, придерживая так, чтобы девушка его не уронила.

Луиза взяла бокал обеими руками и сделала внушительный глоток.

– Благодарю, – сказала она и снова устроилась в кресле. – Может, ты связан обетом безбрачия? – Речь ее стала невнятной. Видно, она сильно захмелела. Это от бокала-то шампанского?

– Безбрачия? – тупо переспросил Шарль.

– Ты ведь не хочешь меня поцеловать – вот я и подумала: может, ты никогда не целовался с женщиной?

Он хмыкнул и заметил:

– Я смотрю, тебе нравится флиртовать.

Перед мысленным взором Шарля внезапно возникло видение вчерашней ночи – девушка, которая не только красива и пахнет ароматными духами, но также вполне осязаема: твердые крошечные жемчужинки обвивают нежную шею, опускаются на прекрасной формы грудь, виднеющуюся в глубоком декольте атласного платья… жемчужные нити приподнимаются на холмиках грудей, ниспадают в глубокую ложбинку между ними… водопад из длинных жемчужных нитей устремляется по ее высокой груди вниз и покачивается на уровне талии, словно спасательный трос альпиниста, сброшенный со скалы… Ее силуэт замер в полумраке. Она размышляла над его словами, затем, как видно, успокоилась, откинулась на спинку кресла, зашуршали шелк и атлас. Ее спокойствие, должно быть, вызвано тем, что он уже неоднократно уверял ее, что не хочет ее целовать, а хочет поговорить с ней о том, как далеко может завести их этот поцелуй.

Сквозь мрак Шарль потянулся и дотронулся до ее плеча, пробежав пальцами по ее руке вниз до бокала с шампанским. Да поможет ему Господь, пронеслось у него в голове. Пальцы его дрожали. Он почувствовал внутренний толчок – первый сигнал пробуждавшегося желания. Он переменил позу, наклонившись вперед, коснулся ее ладони и взял бокал. Дыхание его участилось.

Она права. Он сопротивляется. Но почему? Глупый вопрос. Ему же нравится эта девчонка Лулу – нахальная и дерзкая штучка. Ему не хочется причинять ей боль или разыгрывать ее в темноте. Кроме того, его первоначальный план – овладеть ею, а потом разбудить при свете дня и напугать своим видом – больше не казался таким уж забавным.

С другой стороны, он был не прочь поцеловать ее – получить, так сказать, представление о близости со своей будущей супругой. Может, и не только представление. Боже, как она хороша! Он готов овладеть ею. Итак, пора забыть первоначальное намерение преподать ей унизительный урок. Новый план: позволить ей развлекаться вместе с ним. Его гордость не пострадает, ей тоже не будет стыдно. Потом он порвет с ней, чтобы она вернулась к своей обычной жизни, вышла замуж и была верна своему супругу…

Супружеская верность. Шарль нахмурился и спросил как можно небрежнее:

– Когда выйдешь замуж, ты будешь верна?

– Кому?

– Да своему мужу, конечно.

– Не знаю. – Луизе, похоже, было все равно. – Я надеюсь, что придет время, когда я буду верна кому-нибудь или чему-нибудь… – Она умолкла и потянулась к Шарлю. – Знаешь, это шампанское гораздо лучше того, что капитан заказал за обедом.

Так, еще один бокал. Интересно, как сильно она опьянела? – размышлял Шарль, в то время как ее рука нечаянно опустилась на его бедро в опасной близости от той части тела, которая ясно свидетельствовала о том, как мало значат сейчас для него все эти рассуждения.

Шарль приблизился к ней в темноте – к очаровательной юной девушке, которая стремилась найти утешение в том, что является одним из существенных моментов жизни, – влечении к противоположному полу. Сам же Шарль ощущал это влечение как нельзя более остро. У него от этого все болело внутри.

Он поцелует ее. Он это сделает. Она этого хотела. Но Шарль продолжал сидеть неподвижно, чего-то опасаясь, – один Бог знал чего. Наверное, того, что неминуемо за этим последует.

А она все превращает в шутку.

– Ты что, язык проглотил? Или, может, еще что? – Луиза засмеялась над собственной развязностью и сказала: – Я не пьяна. Так и знай – я не пьяна, честное слово. – Она подняла руку в клятвенном жесте, и луна осветила ее ладонь. – Хочешь, спроси меня о чем угодно. – Девушка еще не потеряла способности связно излагать свои мысли, но была уже близка к этому. – Ну, к примеру, об исламе, – предложила она.

Да простит его Господь, он поцелует ее, только чтобы она замолчала.

Шарль наклонился к ней, положил ладонь ей на затылок, на ее прохладные шелковистые локоны, прекрасно понимая, что переход к интимной близости может все разрушить. Он в смятении то улыбался, то хмурился… Луиза Вандермеер, очаровательная, удивительная, загадочная, яркая, забавная, нежная. Десять, минут спустя он будет скрежетать зубами, вспоминая это наивное описание ее достоинств, а потом еще месяц казнить себя, но сейчас, когда Шарль приблизил свои губы к ее губам, эти слова казались ему не только справедливыми, но и возбуждающими.

Луиза замерла в оцепенении. Этот мужчина, которого она никогда еще не видела при свете, притянул ее лицо к своим губам. И сразу стал реальным, настоящим, стоило ему коснуться ее губ. Он наклонил голову и впился в нее жадным, неистовым поцелуем. Ее чувства вспыхнули ярче звезд. Она повернулась навстречу его горячему, сладострастному поцелую, как будто он был солнечным сиянием. Она приоткрыла губы, погружаясь в лихорадочное наслаждение.

С его поцелуем Луиза ощутила возбуждающий жар – в прикосновении его теплых губ, в настойчивости влажного языка. С каждой секундой ее сердце билось все быстрее и быстрее. Пока Шарль целовал ее, она невольно подняла руки с подлокотников кресла, и они застыли в воздухе. Паша поймал ее локти и встал, увлекая девушку за собой в качающийся бездонный мрак.

Весь мир исчез, осталась только каюта корабля, плывущего по бурным волнам, в которой она оказалась наедине с высоким, крепким мужчиной. Он широк в плечах, строен, у него сильные руки атлета. Но они не шли ни в какое сравнение с его бедрами: мускулистые, твердые, это были бедра первоклассного наездника. Луиза представила себе арабских всадников на горячих скакунах, вихрем несущихся по пустыне. Девушка прижалась к нему, а он к ней – вместе они балансировали, стоя посреди качающейся каюты. Шарль снова поцеловал ее, и что-то упало на пол – жемчужинка. Она отскочила и, подпрыгивая, покатилась дальше – все быстрее и быстрее, пока не закатилась в камин.

Хладнокровие и скромность Луизы исчезли вместе с ней.

Шарль положил ее руки себе на плечи, и она прильнула к нему, приподнявшись на цыпочках. Как странно! Не то чтобы Луизе никогда не приходилось испытывать влечение, но она никогда не ощущала его с такой силой. Его ладони скользнули ей под мышки, несколько мгновений он слегка поглаживал ее груди, потом обхватил их ладонями. Он полностью завладел ими, и у Луизы перехватило дыхание. Она со стоном выдохнула в его полураскрытые губы.

Шарль закрыл ей рот жадным поцелуем. Ему хотелось выпить ее дыхание без остатка. Сам он дышал тяжело и прерывисто. У него вырвался стон удовольствия, когда он сжал ее груди и высвободил их из корсажа. Он приподнял их, сжал, поглаживая соски пальцами. Слегка подув в ложбинку между грудями, он принялся осыпать поцелуями долину между двумя холмиками.

Луиза склонила голову к плечу и застонала. Сердце ее отчаянно билось, и его удары отдавались во всем теле. Этот мужчина в непроглядной тьме завладел ее воображением. Решительный, настойчивый, страстный… его горячие губы, нежные руки, мускулистая грудь… Она запустила руки под его халат и погладила обнаженные плечи. На нем, кроме халата и брюк, ничего не было – ее шейх, ее паша, ее араб. Ее пальцы ласкали его шею. Волосы были чуть влажными на затылке. Луиза коснулась его щеки. Ей хотелось покрыть поцелуями его лицо, подбородок, нос, глаза.

Шарль быстро схватил ее за запястья. Выпустив девушку из объятий, он отстранился от нее.

Луиза облизала губы, с трудом переводя дух.

Шарль тихо пробормотал: «О-ля…» – и внезапно умолк, оборвав на середине типичное французское восклицание. Где спальня? В какой стороне? Шарль взял Луизу за руку и потянул ее за собой. Остановившись, он нахмурился. За те несколько минут, что они простояли обнявшись, он совершенно потерял ориентацию. Стоя посреди комнаты и тяжело дыша, Шарль держал за руку девушку, которая сейчас была во всем ему покорна, и тщетно пытался сообразить, в какую сторону идти. Луиза прижалась к нему, он обнял ее одной рукой, повернулся и снова поцеловал.

Поцелуй за поцелуем. Он, кажется, никогда не насытится. У нее горячий рот и нежные податливые губы – ему не приходилось прежде целовать более прелестных губ. Шарль повернул Луизу лицом к себе. Их поцелуи стали лихорадочными, жадными. Она уступала его напору, вцепившись в отвороты его халата. Приподнявшись на цыпочки, Луиза прижалась бедрами к его бедрам. Шарль отодвинул ее от себя, смеясь, и с трудом произнес:

– Если так пойдет, – он глубоко вдохнул, поглаживая ее по спине, – то мы с тобой вскоре очутимся на полу между роялем и камином, а ведь на кровати гораздо удобнее.

Он вспомнил о своем колене, которое вряд ли долго выдержит на полу, даже покрытом восточным ковром.

Тем не менее Шарль решил расположиться с ней именно на полу. Это не займет много времени. Он опустится на ковер, устроится на ней сверху и яростно возьмет. Как будто желая усилить его вожделение, Луиза прислонилась лбом к его груди и выдохнула:

– О… Я и не знала, что… Какая чудовищная похоть, – пробормотала она и засмеялась. – Я сейчас расплавлюсь.

– Да, это безумство, – согласился Шарль. Он закрыл глаза, кровь стучала у него в висках. – Хотя и приятное. – И тут он вдруг поинтересовался: – Кстати, насколько ты опытна в этом деле? – Луиза ничего не ответила, и он пояснил: – Потому что, милая моя, если у нас не хватит силы воли остановиться, я без предупреждения уложу тебя на спину, как только отыщу подходящее местечко.

– Вот и хорошо, – прошептала она в ответ. По крайней мере ему так послышалось. Девушка произнесла это почти беззвучно, приникнув к нему.

– Хорошо? – Шарль рассмеялся и обнял ее за плечи, крепко прижав к себе. – Ничего хорошего. Я хочу любить тебя, как предписывают приличия, в постели. Где спальня? Ты не знаешь?

Он медленно повернулся, по-прежнему обнимая ее одной рукой. Слабый свет, пробивавшийся сквозь портьеры на окнах, освещал его со спины. Подобно громадному великану, Шарль легко подхватил девушку на руки. Луиза дернулась в его объятиях, и он тут же вспомнил о своем многострадальном колене. Стараясь ступать как можно ровнее и не хромать, Шарль понес ее к постели.

Час назад он мечтал порезвиться. К примеру, жемчужные нити можно ловить губами. Сладострастные игры во мраке. Но то, что он чувствовал сейчас, было слишком грубо, слишком откровенно. Никаких окольных путей. Никаких игр. Мгновенное, как выстрел, желание пронзило его, стоило ему прикоснуться к ее губам и груди. Шарль едва мог дождаться, пока опустит ее на постель.

Но как только он достиг кровати, ему захотелось большего. Пробудилась какая-то чувственная ненасытность. Сейчас ему требовалось раздеть ее. Едва опустив Луизу на одеяло, Шарль запустил пальцы в ее волосы. Она оперлась на локти, подставив ему голову, а он принялся осторожно вытаскивать шпильки из прически. Одна. Две. Три. Шпилек оказалось великое множество. Под конец он потерял терпение, и шпильки дождем посыпались на пол.

Ее густые волосы разметались по плечам. Они спускались до пояса, прямые и длинные, как прохладные струи водопада. В ней все чрезмерно – она слишком красива… слишком нежна… слишком молода… слишком желанна.. Шарль взял девушку за плечи и уложил на спину, продолжая раздевать и покрывать ее поцелуями.

Поначалу она словно впала в оцепенение. Луиза не помогала ему и даже спросила:

– Что ты делаешь?

– Расстегиваю, – ответил Шарль. – Расстегиваю крючки у тебя на платье. Их чертовски много.

– Ой! – Она засмеялась и повернулась, чтобы он мог завершить начатое.

Бесчисленные крючки отвлекли Шарля. Он прижался губами к ее плечу, продвигаясь с поцелуями вверх по шее, и Луиза вдруг выгнулась под ним, прижавшись ягодицами к свидетельству его возбуждения. Это было так неожиданно, что Шарль чуть не потерял самообладание.

– Боже, Луиза, – выдохнул он, мысленно заставляя себя говорить по-английски, хотя это давалось ему с трудом. Французские обороты и восклицания все время вертелись на языке.

Не успел Шарль опомниться, как уже расстегивал брюки. Мозг его пронзила тревожная мысль: он ведь несет ответственность за здоровье и репутацию этой девушки. И в ящике комода у него есть то, что обеспечит ее безопасность. Презерватив. Он должен им воспользоваться. Несколько мгновений Шарль боролся с собой, потом торопливо чмокнул Луизу в губы и поднялся.

– Куда ты?

– Надо кое-что взять.

– Что? – встрепенулась она.

– Это тут, рядом, – успокоил он ее. – Всего пару секунд. – Он прошлепал к комоду с расстегнутыми брюками. Кровь гулко стучала у него в висках, сердце колотилось – он готов был сейчас же вернуться и покончить с тем, что начал. Господи, как это низко с его стороны. Если бы не предстоящая вскоре свадьба, он бы ни за что этого не сделал.

Шарль нашел ящик и открыл его.

Лежа на кровати, Луиза окликнула его:

– Я должна тебе кое-что сказать. – Она нервно рассмеялась.

– Что именно? – рассеянно спросил Шарль, роясь в ящике.

– Ну, в общем… – Она тяжело вздохнула и выпалила: – Формально я девственница.

Шарль резко выпрямился и обернулся к ней.

– Формально? – Он облизнул пересохшие губы. – Как это понимать?

– Знаешь, меня нельзя назвать девственницей по существу.

– Так ты не девственница?

– Да нет, – беспечно обронила Луиза. – Я уже целовалась с мужчинами.

– Девственница, – тупо повторил Шарль, с трудом осознавая сказанное.

Она продолжала:

– Да, я целовалась с мужчинами, и не только. И мне постоянно твердили, что я должна, а что не должна себе позволять. Но, Шарль, – Луиза тихо охнула, – ни один из них не был похож на тебя. Если бы кто-нибудь из них мог сравниться с тобой, я бы стала самой распутной блудницей на свете!

Она искренне гордилась собой, но сравнение выбрала неудачно! Нахмурившись, Шарль поспешил напомнить себе, что он здесь главный злодей и совратитель. Она – девственница. Боже милосердный! Невинная восемнадцатилетняя девушка, опьяненная шампанским и, что еще хуже, введенная в заблуждение его дурацким притворством. Она сама разыскала его и сделала первый шаг. Но разве она распутница? Нет. Она юная неискушенная девушка – правда, довольно дерзкая, – чьей наивностью он имел низость воспользоваться.

Шарль задумчиво потер лоб. Покосившись в ее сторону, он молча размышлял. Наконец он спросил:

– Ты, э-э, хочешь этого?

– О да! – с готовностью ответила Луиза. – Просто я не хотела, чтобы это стало для тебя неожиданностью.

– Но твое заявление и правда обескуражило меня, – сказал Шарль и пояснил, усмехнувшись: – Боюсь, я и сам в определенном смысле девственник. Мне никогда не приходилось иметь дело с неопытной женщиной.

Она молчала. Приподнявшись на локтях, Луиза вглядывалась в темноту, пытаясь рассмотреть его лицо.

Шарль поспешил заверить ее:

– Ты неправильно истолковала мои слова. Если ты этого хочешь, я, конечно же, все сделаю. Мне просто ни разу не приходилось сталкиваться с девственницей.

Луиза откинулась на подушки и звонко расхохоталась:

– Ну, тогда нам придется вместе потрудиться.

Шарлю было не до смеха. У него появилось странное ощущение: казалось, сейчас он сам себе наставит рога. Теперь Шарлю хотелось, чтобы первый момент их близости принадлежал ему – ему подлинному. Хотелось, чтобы они с ней могли сохранить прекрасные воспоминания об этом мгновении, а не мучиться от стыда.

Он вдруг четко осознал очевидный факт – собственное раздвоение личности. Существует Шарль д'Аркур, который говорит по-французски и собирается жениться на этой девушке и любить ее до конца жизни (хотя ее страсть к приключениям несколько тревожит его). Но есть и другой Шарль – из арабских сказок, готовый соблазнить эту девушку ради собственной прихоти и чьи перевоплощения доставят ему в будущем множество неприятностей, если Луиза когда-нибудь узнает правду.

Эти соображения несколько остудили его пыл.

– Возможно, ты хотела бы все прекратить, – предположил он. – Я могу тебя понять. Иногда женщина желает сохранить девственность для будущего мужа.

Она опять рассмеялась.

– Для кого? Для мужа? Для моего горбатого мужа?

– Как ты сказала?

Луиза тщетно пыталась успокоиться.

– Не важно. – Она шмыгнула носом. – Он же урод, – наполнила она Шарлю и небрежно добавила: – Я не горю желанием заниматься этим с ним.

Шарль стиснул зубы:

– Он не горбун.

– Нет-нет, конечно, нет. Да это и не важно.

Шарль всмотрелся в неясный силуэт на постели.

– Так ты считаешь, что он горбун?

– Я же сказала, это не важно, – повторила Луиза.

– Конечно, нет.

Луиза слышала, как Шарль задвинул ящик, и его тень возникла рядом с кроватью. Он сказал:

– Я думаю, ты не будешь возражать, если я обойдусь без презерватива.

– Без чего?

– Это не важно, – ответил он, передразнивая ее. Матрас под ним прогнулся, и он опустился на нее сверху.

Его горячее тело навалилось на нее. У Луизы все мысли улетучились. Этот араб, по-видимому, хорошо разбирался в одежде западных женщин. Миг – и она уже осталась в сорочке и нижней юбке. Сорочку он расстегнул, а юбку поднял выше бедер и распустил завязки на ее панталонах.

Все произошло быстро и стремительно. У Луизы пересохло в горле. Она тяжело дышала. Сердце неистово колотилось, грозя выскочить из груди. Шарль приподнялся и, ухватившись за панталоны обеими руками, стянул их с нее, небрежно отбросив в сторону.

Его горячая рука опустилась ей на живот. Луиза вздрогнула. Его прикосновение было очень уверенным. Он поглаживал ее, чуть надавливая, его пальцы продвигались все ниже.

Луиза знала, что должно было произойти, но испугалась. Шарль положил ей ладонь между ног, затем коснулся той части тела, которой еще никто не касался… И тут Луиза испытала потрясение – восхитительное и одновременно пугающее. Его палец скользнул внутрь ее. Она и представить себе не могла, что такое может быть…

Луиза почувствовала, как ее тело становится мягким и податливым. Какое удивительное ощущение близости! Ничто не препятствовало его ласкам – ни его собственные сомнения, ни ее смущение. Ей хотелось сомкнуть ноги и в то же время сладострастно раскинуть их еще шире, приподнимаясь навстречу его рукам в стремлении отдаться ему целиком.

Шарль нащупал ее секретное местечко…

– О-о-о-о, – вырвалось у Луизы, когда был взят последний бастион ее стыдливости. Он играл на ней… О Господи, он играл на ней, как на скрипке. Ее тело выгнулось ему навстречу.

Шарль приблизил губы к ее уху.

– Луиза, – сказал он, в то время как девушка тяжело дышала и извивалась под ним. – Я лишу тебя девственной плевы с помощью пальцев. Думаю, это возможно. Так ты будешь избавлена от неприятных ощущений, когда я овладею тобой полностью.

Луиза почувствовала внутри себя не один, а сразу несколько пальцев. Казалось, Шарль просунул туда всю руку. Она воспротивилась его вторжению.

– Ш-ш-ш, – успокоил ее он. Большим пальцем Шарль снова нащупал самое чувствительное место, словно это была та кнопка, при нажатии на которую девушка становилась податливой и изнемогала от желания. Она готова была позволить ему делать все, что он захочет. – Ш-ш-ш, – повторил Шарль, будто убаюкивая ее. – Я постараюсь сделать все как можно аккуратнее. – И холодно добавил: – Хотя мы оба понимаем, что я должен поранить твое тело.

Он резким движением протолкнул пальцы вперед и, как ей показалось, ущипнул ее. Луиза вскрикнула. Его ладонь снова легла ей на живот, нежно поглаживая.

Шарль пробормотал:

– Все, ты больше не девственница. – Он усмехнулся. – Ты девственница только с формальной стороны.

Он опустился на нее, и Луиза почувствовала что-то большее по размеру, чем его пальцы, – что-то округлое, твердое, горячее. Он без промедления вошел в нее, причинив резкую боль. Луиза закричала. Он был такой огромный! Она застыла, ошеломленная, – так необычно было чувствовать его внутри себя.

Шарль же, похоже, не видел в этом ничего странного. Подождав несколько секунд, он проник в нее еще глубже – Луиза и не думала, что такое возможно. Какое божественное ощущение!

Шарль издал стон, и девушка поняла, что ему очень хорошо. Он склонил голову к ее плечу, прижавшись горячим ртом к ее шее.

Он медленно вышел из нее, и его движение принесло новые ощущения. О Господи! Комната, весь мир вокруг нее пропали во мраке. Шарль вернулся в нее. Его движения причиняли ей слабую боль и доставляли безумное наслаждение одновременно. Все ее тело сотрясала сладострастная дрожь.

Этот великолепный мужчина, под которым она сейчас лежала, ритмично двигался в ней в унисон исходившим из его груди прерывистым вздохам и низким стонам, в которых слышалось исступление. И Луиза могла его понять: в близости между мужчиной и женщиной действительно есть что-то безумное.

Она почувствовала, что стала влажной, – влага сделала наслаждение еще острее. Это было ни с чем не сравнимо. Непостижимо. Слабые частые стоны срывались с ее губ – она была возбуждена до предела.

Луиза обхватила Шарля за плечи и откинула голову на подушки. Он подмял ее под себя, наваливаясь всей тяжестью с каждым новым толчком. Затем он выходил из нее, и она жаждала только одного – чтобы он снова в нее вошел.

Шарль отыскал губами ее рот, и Луиза впилась в него поцелуем. Обвив ногами его бедра и упершись пятками в упругие ягодицы, она хотела вобрать его в себя как можно глубже… Ей казалось, что она сейчас умрет от безумного наслаждения.

Но то, что последовало, и в самом деле походило на смерть.

– Давай же, – прошептал Шарль.

Да. Она хотела освободить то, что росло в ней, но не знала как. И немного боялась дать этому чувству волю. С каждым разом Шарль все глубже проникал в ее тело, доставляя такое наслаждение, о котором Луиза и не подозревала. Она продолжала обнимать его, внутренне смирившись с неизбежным.

Он снова пробормотал:

– Давай же, – и его голос прозвучал странно, хрипло. Шарль с трудом перевел дух, жарко поцеловал ее в губы и резко двинулся вперед. Голова его склонилась к ее плечу, и его волосы коснулись ее щеки.

– О Боже, – простонал он и снова рванулся в нее. Последними его словами, которые она смогла разобрать, были: – Давай… Ты можешь… Я… это… чувствую… Иди… О Боже, иди со мной…

И Луиза расслабилась. Она раскинула руки по подушкам, тело ее обмякло.

Дальше все произошло само собой. Это было подобно полету. Казалось, ложе, на котором она покоилась, поднялось в воздух. Тело ее содрогалось на сладостных волнах экстаза. Кровь неистово пульсировала в жилах. Кровь. Она чувствовала между ног обжигающую влагу – он вошел в ее кровь.

Ее кровь смешалась с его семенем. Шарль испустил гортанный крик муки и восторга. Он приподнялся, яростно погружаясь в нее, все учащающиеся судороги восторга сотрясали его тело.

Луиза трепетала под ним. Когда Шарль упал на нее, тяжелый и мускулистый, его сердце так гулко колотилось, что заглушало ее собственный пульс.

Шарль, казалось, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Все его существо пело от счастья. Но разум был объят тревогой. «Ты только что обесчестил невинную девушку, к тому же захмелевшую от шампанского, – твердил ему внутренний голос. – Из оскорбленного самолюбия. Эта девушка доверилась тебе».

«И прошла через весь корабль, погруженный во мрак, ради этого», – мысленно возразил он себе.

Но его сомнениям был положен конец, стоило прелестной Луизе обнять его.

– Шарль, – сказала она, – ты чудо. – Луиза глубоко вздохнула, преисполненная счастьем, и спросила: – А ты можешь это повторить?

Может ли он повторить? Ну, после получасового отдыха – возможно. Он уже не так молод.

Но, если уж об этом зашла речь, не так уж он и устал.

Шарль, поцеловав ее, стянул брюки. И они обнялись, не произнося ни слова, – разговаривали их руки, губы, тела. После чего он повторил «это».

Не предохраняясь.

«Ну же ты, идиот, – мысленно приказывал себе Шарль, – иди и возьми хотя бы один. У тебя же полный ящик этих штучек». Он был осторожен в своих связях. А Луиза пришла к нему нетронутой, как тот пакетик, который он собирался открыть. И если она случайно забеременеет, ему уж точно придется на ней жениться – и как можно скорее.

«Женитьба, – думал он. – Скорее бы! Отныне – без презерватива! Всегда!» Эта мысль радовала его. Ведь к этому он и стремился, разве не так? Жена, супруга. Верная спутница жизни. Она всегда будет с ним рядом. Плоть от плоти его… ее плоть божественна…

Вот тут-то Шарль и хотел включить свет и, так сказать, сорвать маску. В этот момент Луиза должна была увидеть того, кому отдалась. Но она так трогательно прильнула к нему, соблазнить ее оказалось так легко. Им предстоит провести на корабле еще по крайней мере четыре дня без света. Все складывается как нельзя удачнее. Кроме того, этой девочке не к кому больше пойти, некому поведать свои сомнения и тревоги. Поэтому розыгрыши сейчас неуместны.

«Всему свое время», – думал он. Может быть, потом, если ему захочется продолжать игру. А сейчас он готов переменить свои планы – эта мысль посетила его еще во время их свидания в загончике для животных. Шарль обнимал самое нежное, самое прелестное создание на свете. Ее жасминовый аромат сводил его с ума. В ее объятиях он познал рай. И ему хотелось продлить это блаженство. Он будет с ней так часто и так долго, как ей захочется во время их плавания через Атлантику. А потом у него еще будет шанс испугать ее, если она спровоцирует его. Женщина, называющая человека, слепого на один глаз, горбуном, заслуживает того, чтобы ей преподали маленький урок. Разве нет?

Да, именно так.

Нет. Шарль неожиданно понял: она нравится ему, и он не собирается ее дурачить. Он не сможет причинить ей боль. Если ее суждениям недостает глубины, то с кем не бывает? У нее есть все основания относиться к нему с предубеждением. Она молода. У нее почти нет жизненного опыта. Родители любят ее до безумия и опекают. Молодые люди готовы горы свернуть ради ее прихоти. Шарль нахмурился и покрепче прижал к себе спящую Луизу. Ее ноги обвили его бедро. Нет, он не станет открыто вымещать на ней недовольство. Он придумает что-нибудь другое.

Одно ему было ясно: если он намерен завоевать любовь этого очаровательного создания, то обман – не лучшее средство для достижения цели. Притворство вряд поможет Луизе полюбить будущего супруга.

Она покинула его перед рассветом. Шарль разбудил ее, помог натянуть платье и, торопливо поцеловав, выдворил в коридор.

Закрыв дверь, Шарль вздохнул. Он молился, чтобы она вернулась к нему. Ему хотелось повторения предыдущей ночи. И чтобы так было всегда!

Бог да благословит этот корабль. Обычно плавание через Атлантику длится шесть дней. Но с такими темпами, как сейчас, их путешествие может растянуться на, неделю и больше. Хоть бы случилась еще какая-нибудь маленькая авария – течь в днище, к примеру, – что задержало бы их прибытие в Европу. Лайнер качался на волнах. Из темноты гостиной до него донесся непонятный звук – что-то крошечное и твердое перекатывалось в камине. Прислушиваясь, Шарль молился только об одном: пусть весь оставшийся путь до Марселя бушуют волны, и жемчужная бусинка перекатывается в камине.

Глава 12

Шарль проснулся далеко за полдень – неяркое солнце проглядывало сквозь плотные портьеры. Море штормило, но дождь прекратился. Небо немного прояснилось, хотя облака по-прежнему заволакивали его. Тусклый свет озарил комнату, отбрасывая золотистые блики на потолок и на привинченную к полу мебель, на его вещи, которые слегка скользили по полу при качке.

Он уткнулся лицом в простыни и глубоко вдохнул их аромат. Луиза! Шарль все еще ощущал запах ее духов. Здесь Луиза лежала в сладострастной позе, подложив руку под голову. Он желал бы наслаждаться этим ароматом вместо завтрака.

Шарль встал и оделся. Немного побаливало колено, но терпимо – к ноющей боли в суставе он давно привык. Пообедав, Шарль почувствовал себя бессмертным героем. Он занимался любовью с прелестным юным созданием не менее шести раз и каждый раз по-новому, будто ему самому было восемнадцать. Шарль перенес ее на руках по качающемуся полу каюты, он до изнеможения отдавался страсти, а потом проснулся утром, словно библейский Лазарь, воскрешенный к новой жизни, исцеленный и помолодевший, готовый к сверхчеловеческим подвигам – и к продолжению ночных приключений.

Шарль позвонил в ее каюту, застегивая рубашку и поглядывая в окно на затянутое тучами небо. Будь благословенна непогода!

В телефонной трубке послышался ее голос:

– Алло?

– Луиза?

– Шарль?

Довольно непринужденно он спросил:

– Да, как ты себя чувствуешь?

Смеющийся голосок ответил:

– Немного устала и влюблена.

Он нахмурился и невольно улыбнулся:

– Влюблена?

– Я обожаю тебя, – сказала Луиза. – Мне так не хотелось уходить. – Она торопливо добавила: – Я хочу быть с тобой всю ночь. Я хочу улететь с тобой далеко-далеко – мы будем вместе день и ночь. Если хочешь, я согласна всю жизнь прожить во мраке – я уничтожу солнце. Мы утопим его в океане, заморозим в снегу. Или найдем пещеру и останемся там в вечной темноте. Ты хочешь меня? – Луиза добавила: – Или у тебя уже есть четыре жены, как велит Коран? – Ее смех прозвучал нарочито беспечно, как будто все, что она говорила, было лишь легкомысленной болтовней.

Шарль серьезно ответил:

– Тебе не понравится в Северной Африке.

– Так ты родом оттуда?

– Да, – солгал Шарль, потом, сказал правду: – Тебе не понравятся запреты, принятые в мусульманских странах. По закону ты и твоя жизнь будут всецело в моей власти.

Луиза помолчала, затем промолвила:

– Моя жизнь и так в твоей власти.

– Луиза, это просто небольшое любовное приключение, мимолетный роман.

Она молчала – в трубке слышно было ее прерывистое дыхание.

Шарль продолжал:

– Ты направляешься во Францию, там ты выйдешь замуж, у тебя будут свой дом и семья. Культура и обычаи этой страны сильно отличаются от Америки, и даже к Франции тебе будет трудно привыкнуть.

Луиза продолжала молчать.

– Я знаю, ты прав, – наконец призналась она и тихо добавила: – Ты очень мудрый. Я люблю тебя.

Шарль уставился на телефон, не веря своим ушам. Он боготворил ее. Ему так хотелось сказать ей об этом, но при сложившихся обстоятельствах он вынужден был сомневаться в ее словах. Она должна любить Шарля д'Аркура, а не Шарля с корабля.

– Луиза, – начал он, – ты просто юная девушка, твой первый любовник вскружил тебе голову. Это не любовь. Мы были близки один раз, – он поправился, – несколько раз, но в течение одной ночи. Чтобы хорошо узнать друг друга, надо прожить вместе не одни сутки.

Снова повисло гнетущее молчание. Его прервала Луиза.

– Конечно, ты прав. – Она вздохнула и негромко рассмеялась. – Ну конечно, прости, что я заговорила об этом. – Ее смех стал более искренним. – Увидимся вечером. Я приду к тебе, когда стемнеет.

Наступили сумерки, и она пришла. Солнце только-только начало опускаться за горизонт. Наверное, она ждала за дверью, пока стемнеет, прежде чем постучать.

Когда Шарль открыл дверь, Луиза, словно свежий жасминовый мячик, влетела в комнату. Он поймал ее, обняв за талию, а она подпрыгнула и обхватила его руками и ногами, чуть не повалив на пол. Шарль вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть.

Луиза буквально впилась в его губы. Она страстно поцеловала его, и Шарль вернул ей поцелуй с не меньшим пылом. Их поцелуй был горячим, нетерпеливым. Она коснулась его лица и ласково погладила по щеке. Он вздрогнул и резко дернулся, больно стукнувшись затылком о стену. Но ее руки преследовали его. Он отвернулся. Ее ладони вновь нашли его лицо, обхватив подбородок. Шарль вынужден был оторвать ее от себя.

– Не касайся моего лица, – сказал он. – Ты не должна знать, как я выгляжу.

– Почему? – прошептала Луиза и рассмеялась.

– Потому что я этого не хочу.

Девушка откинулась назад, запрокинув голову, и Шарль поддержал ее за талию.

– Так почему же? – повторила она. – Могу я узнать?

Она хочет получить определенный ответ. Зачем им теперь темнота? Теперь, когда они стали любовниками? Зачем прятаться друг от друга?

Луиза спросила:

– А я увижу тебя когда-нибудь? Ты приедешь в Прованс? – Она хотела было еще что-то спросить, но вдруг воскликнула: – О Боже. Ну конечно!.. Ты знаком с князем д'Аркуром. Ты не можешь быть его другом – иначе не спал бы со мной. – И тут ее осенило: – Ты его злейший враг!

Да, пожалуй, это выход. Шарль тоже подумывал о подобном объяснении.

– Его конкурент, – ответил он. – Мы оба занимаемся производством духов. В твоих волосах жасмин, который я ему собираюсь продать. Но я хочу тебя вовсе не поэтому, Луиза. Я хочу тебя для себя самого, только для себя. – Это истинная правда. – Я хочу тебя, – повторял он, кружась с ней по комнате. – Я сходил без тебя с ума эти несколько часов.

Он бросил ее на постель и присоединился к ней, глупо радуясь, что может вновь скользить руками по шуршащему шелку платья Луизы и страстно прижимать ее к себе. Его счастливое бормотание постепенно превратилось в заклинание: «Луиза, Луиза, Луиза…» Ее имя звучало для него как поэма, как песня, как молитва. Он прижался губами к впадинке на ее шее, вдыхая неповторимый аромат, а пальцы его тем временем расстегивали пуговички ее высокого воротника-стойки.

Она засмеялась, заерзала под ним и передразнила его:

– «Луиза, Луиза, Луиза». – Потом спросила: – Почему ты никогда не называешь меня Лулу? Ведь я тебе разрешила.

Шарль ответил поспешно и искренне:

– Потому что Луиза мне нравится гораздо больше. Лулу звучит так, словно я совращаю малолетнюю.

Его замечание рассмешило ее. Он наклонился к ней, прижавшись животом к ее животу, отыскал ее лицо в темноте и поцеловал юную хохотушку.

Не прошло и минуты, как оба они принялись торопливо стягивать друг с друга одежду, обрывая пуговицы его рубашки и завязки ее панталон.

После, лежа рядом с ним в темноте и обхватив его руками, она сказала:

– Знаешь ли, взрослая дама Луиза тоже умеет притворяться. Если бы я встретила тебя в Провансе, то сделала бы вид, что мы не знакомы.

– Нет. – Шарль уставился на полог кровати. Он с трудом подыскивал причину для возражений – он больше не мог ей лгать. – Едва ли у меня получится притвориться, что я не знаю тебя. – Поразмыслив, он добавил: – Да и вряд ли мы встретимся вновь. Я редко бываю в Европе. – Он вздохнул и закрыл глаза. – Я люблю свой дом. Больше я никогда его не покину…

Луиза, однако, поняла только то, что он сказал «нет». Она решила, что лучше не думать о будущем, и сменила тему.

– Что тебе нравится в себе? – спросила она. Он помолчал и ответил вопросом на вопрос:

– А что нравится тебе?

– О, твои руки и то, как ты…

Шарль рассмеялся и перебил ее:

– Нет, я имел в виду тебя. – Он прикрыл ей рот ладонью, предупредив ее ответ. – Тебя в темноте, – пояснил он. – Что тебе больше всего в себе нравится, прямо здесь, сейчас?

Как только он отнял ладонь от ее рта, Луиза выпалила:

– Мои ощущения. – И засмеялась. – Интересно, где сейчас окажется твоя рука?

Шарль укоризненно прищелкнул языком, как строгий учитель. Ей нравилось дразнить его, поскольку его тон становился ответственным и назидательным, – слишком серьезно он воспринимал разницу в их возрасте.

– Ну хорошо, а что еще? – Он нежно поглаживал ее бедро.

Она прильнула к нему, уставилась в потолок. Луиза не знала, что ответить.

Шарль решил ей помочь:

– Что для тебя является самым важным? Что ты хочешь сделать в жизни?

– Ничего, в том-то все и дело. – Луиза перевернулась на живот, встала на четвереньки, потом во весь рост, выпрямившись в темноте. Она с трудом удерживала равновесие, корабль покачивался на волнах. Она принялась танцевать посреди постели. Тяжелое тело Шарля подпрыгивало от ее скачков, наконец он встал.

– Куда ты? – спросила она.

– В туалет. Ты говори, говори, я тебя слушаю.

Раздался шум спускаемой воды, и Луиза продекламировала с интонацией своей матушки:

– Леди должна стоять на пьедестале. – Затем добавила обычным голосом: – Любимая поговорка моих родителей: «Ты должна реализовать свои возможности». Они, конечно, имеют в виду брак. По их мнению, других возможностей и перспектив в жизни у меня нет.

– А что бы ты хотела для себя? – спросил он, выходя из ванной.

– Не знаю. – Стоя на постели, она раскачивалась в такт движению корабля и размышляла. Затем неуверенно предположила: – Может, действительно замужество? – Помолчав, добавила: – И что-то еще. Должно быть что-то еще, кроме этого. – Она рассмеялась, прислушиваясь к дыханию Шарля. Он стоит прямо перед ней, рядом с кроватью. – Ну, и как ты считаешь? Это похоже на пьедестал? – Луиза положила руки ему на плечи и два раза подпрыгнула на матрасе, как будто это был цирковой батут.

– Я считаю, – промолвил он, – что леди… прелестная юная леди вроде тебя… – Шарль обнял ее за талию, придав своим словам особый смысл. – Итак, я полагаю, что ты, Луиза, должна принадлежать любящему мужчине. Никаких пьедесталов. Будь сама собой. – Он поймал ее в очередном прыжке.

Волосы волнами упали ей на спину. Прохладные густые локоны ласкали ее, словно были живым существом. Шарль отпустил ее, и она упала на постель. Луиза никогда не думала, что это может быть так приятно – ощущать шелковистое прикосновение собственных волос. Или как приятно прыгать обнаженной в темноте. Каждый миг, проведенный с пашой, открывал ей что-то новое в ней самой.

Когда Шарль придавил ее своей тяжестью, она спросила его:

– А знаешь, чему хочет посвятить жизнь кузина Мэри? Он погладил ее по голове и сказал:

– Ты еще найдешь свое место в жизни, Луиза. Ты молода, у тебя все впереди. – Шарль поцеловал ее в лоб. – Я говорил о другом. Ты должна найти себя. Тогда ты поймешь, что тебе нужно от жизни.

Луиза засмеялась. Его слова были ей не понятны. Она спросила:

– Так хочешь, я скажу, что Мэри нужно от жизни?

– Ну хорошо. Так что же Мэри хочет сделать в этой жизни?

– Стать монахиней. – Луиза захихикала.

– Монахиней?

– А знаешь, почему?

– Ты ведь все равно мне расскажешь, правда? – Шарль соскользнул с нее и лег рядом.

– Да. Видишь ли, в Нью-Йорке есть один священник. И родители Мэри отправили ее на исповедь. Она сходила туда, и все оказалось совсем не так страшно, как она думала. Она стала ходить туда регулярно. Отец Тата – так его звали. Забавное имечко, правда? Он итальянец. В общем, отец Тата был очень добр с ней. – Луиза снова рассмеялась. Ей казалось, что это ужасно глупая история. – Мэри стала часто ходить на исповедь. Слова священника казались ей мудрыми и справедливыми. Потом она уже ходила туда, просто чтобы слушать его голос. Возвращаясь с исповеди, она иногда заходила ко мне и восхищалась тем, какой у него глубокий чудный голос, как хорошо отец Тата ее понимает. Потом она доставала четки и начинала молиться Пресвятой Деве, чтобы он отказался от сана. Потом мы вместе смеялись над ее причудами. Мы видели его, этого священника. Он толстый и лысый, но мы с Мэри решили, что у него добрые глаза. Теперь я могу ей посочувствовать. Понимаешь, это же замечательно, когда есть человек, который готов тебя выслушать и понять, и принять такой, какая ты есть. В этом кроется соблазн. – Луиза помолчала. – А ты ведь не лысый, нет? – Тут она вспомнила, как касалась мокрых волос своего араба вчера ночью. У него густые волосы, чуть длиннее, чем положено.

История Мэри уже не казалась ей столь смешной. Она спросила:

– Можешь себе такое представить, Шарль? Чтобы я влюбилась в своего духовника?

Он прыснул и тут же постарался взять себя в руки, чтобы отнестись к ее вопросу со всей серьезностью.

– Нет, – признался он, с силой сжав ее в объятиях. – Иначе придется пристрелить этого отца Тата. Луиза, – сказал он ей, – я не проповедник. Я эгоист и себялюбец и наслаждаюсь твоим обществом – у тебя открытая душа, бойкий ум и прелестное, соблазнительное тело.

– Вот об этом я и говорю. Я не всегда открываюсь в общении с людьми. Точнее, я никогда не бываю с ними искренней и открытой, – поправилась она. – А ты для меня как исповедник, тебе я могу открыть все. – Луиза перевернулась на живот, обняла его за плечи и чмокнула в шею, пройдясь языком и губами по его горячей, чуть солоноватой коже на мускулистом плече. Шарль вздрогнул, и она тихо усмехнулась. – А может, и немного больше, чем только духовный пастырь. – Она провела пальцем по его плечу. – Хотя, когда я касаюсь тебя, я знаю, что ты сильнее и красивее отца Тата. – Она прижалась к нему и прошептала: – Мой великолепный священник, отпустите мне грехи.

– Ты богохульничаешь, – сказал Шарль и склонился над ней.

Луиза расхохоталась:

– Я настоящий сорванец. Так говорят мои родители, а тетушки и дядюшки с ними полностью согласны. Я сущее наказание.

– Да, – подтвердил он. – Это так. И я счастлив, что держу это «наказание» в своих объятиях. – Шарль обвил ее руками и прижал к себе.

Луиза обняла его за шею и уткнулась лбом ему в плечо. Некоторое время они лежали так – их объятие было удивительно мирным и целомудренным. Плоть к плоти, сердце к сердцу, душа с душой в темноте – так близко друг к другу, как только могут быть двое людей, не занимающихся любовью.

Стоило им возобновить танец, сближавший их еще больше, как Луиза осознала, что доверила своему паше всю себя. Он заставил ее не просто посмотреть на себя со стороны. Благодаря ему она открыла, что в ней есть что-то, кроме внешней привлекательности. Он принимал и обожал в ней все, он верил в нее. Странный парадокс: вместе с ним Луиза словно светилась в темноте. Именно это ей больше всего и нравилось – она становилась рядом с ним самой собой.

Ее семья по-прежнему страдала от морской болезни. Никто, кроме старой тетушки, не мог подняться с постели, а от этой пожилой дамы нетрудно было ускользнуть. Днем Луиза навещала родителей, Мэри, кошку кузины, Беара и других. Но те, кого укачивает, как правило, предпочитают находиться в одиночестве. Поэтому миссия милосердия отнимала у нее немного времени. Большую часть дня она спала, отдыхая после ночных похождений. Проснувшись, Луиза слонялась по кораблю, с нетерпением ожидая наступления сумерек. Как только солнце начинало клониться к западу, она бежала к каюте Розмона и стояла перед дверью, пока в коридоре не становилось совсем темно, и только потом осторожно стучала.

В каюте она совершенно преображалась. Нет, она становилась самой собой. Луиза не задумывалась, хорошо или плохо то, что она делает. Раз паша принял ее такой, какая она есть, рассуждала Луиза, то и она, в свою очередь, обязана уважать его стремление сохранить свою тайну. В остальном же девушка полностью покорялась страсти, занимаясь с ним любовью так, как ей этого хотелось, и болтая обо всем, что приходило ей в голову.

Ее таинственный роман в темноте предполагал определенную степень доверительности. Луиза могла нашептывать своему возлюбленному то, о чем ни за что не решилась бы сказать при свете. Но будущее их отношений оставалось для нее туманным и неопределенным. Ее Шарль с корабля неоднократно давал ей понять, как их роман недолговечен. Она никогда его больше не увидит. Никогда. Ну и прекрасно.

Просто замечательно. Чем быстрее свеча сгорает, тем ярче она светит.

Глава 13

Когда мужчина – кстати сказать, мужчина не первой молодости – несколько ночей подряд развлекается с юной женщиной, обладающей бешеным темпераментом, его день довольно быстро переходит в ночь. Он спит до двух часов дня, потом завтракает, принимает ванну, бреется, одевается и просматривает газеты, ожидая наступления темноты.

Вечером, на четвертые сутки их плавания через Атлантику и третьи сутки их романа, Шарль только развернул газету, как в дверь постучали. Он нахмурился и бросил взгляд в окно – солнце стояло низко над горизонтом, но было еще достаточно светло, чтобы читать. Для Луизы рановато.

Тем не менее из коридора послышался ее шепот:

– Шарль, впусти меня.

Он поднялся, слегка раздраженный тем, что она не соблюдает его требований. Подойдя к двери, он сказал ей:

– Нет. Еще светло. Уходи и возвращайся через полчаса.

Раздался ее легкомысленный смех.

– Вынь ключ из замочной скважины и загляни в нее. – Луиза потрогала рукой повязку на глазах, которую она надела несколько секунд назад. Повязка закрывала ей глаза от бровей до кончика носа. Сквозь нее ничего не было видно.

За дверью воцарилась тишина. Затем она услышала, как Шарль вынул ключ. Спустя некоторое время он повторил:

– Уходи, Луиза. Я хочу видеть тебя, но не сейчас. Возвращайся попозже.

Она застыла в замешательстве.

– Нет. – Ее веселость сменилась унынием. – Ты же не посмотрел как следует, – укорила она его. И тут ее осенило: – Должно быть, в коридоре слишком темно, и ты не разглядел меня…

– Уходи.

– Но ты видел?

– Что именно? – сердито переспросил он. У него не было ни малейшего желания продолжать разговор.

– Приоткрой дверь – хотя бы чуть-чуть. Посмотри на меня и впусти. Не беспокойся, Шарль. Все будет в порядке, клянусь тебе. – Уговоры, мольбы – совсем не так она представляла себе эту игру. Луиза жалобно добавила: – Ты не доверяешь мне.

Шарль рассмеялся – смех его прозвучал издалека, видимо, он отошел от двери.

– Нет, не доверяю.

Луиза оскорбленно поджала губы. Корабль качнуло, и она замахала руками, теряя равновесие, пока не наткнулась на стену. Кроме рева корабельных двигателей ничего не было слышно.

Наконец она снова отважилась спросить:

– Шарль, ты еще здесь?

– Да.

– Закрой лицо чем-нибудь, завернись в халат. Только посмотри на меня!

Непонятно, что заставило его переменить свое решение, но в следующую секунду щелкнул замок, и дверь отворилась. Какое облегчение – она сумела переубедить его.

Перед ее глазами забрезжил золотистый свет, пробивавшийся сквозь повязку, которую она соорудила из своих шелковых панталон. Затем тень легла ей на лицо. Она вздрогнула – Шарль коснулся пальцами ее повязки. Он проверял, надежно ли она закреплена.

– Боже правый… Клянусь Аллахом. – Шарль отнял руку и расхохотался. – Я вижу, мода на цветное нижнее белье достигла и Нью-Йорка.

Ее белье было яркого шафранового цвета с каемкой из розовых кружев и темно-розовыми ленточками.

– А откуда ты знаешь, что носят западные женщины?

Все еще смеясь, он ответил:

– Дорогая моя, я ходячий каталог интимных деталей женской одежды со всех континентов. – С этими словами Шарль втащил ее в каюту.

Дверь за ней захлопнулась, снова щелкнул замок. Он развернул ее, проверил повязку на глазах, снова повернул, пока у нее не закружилась голова.

После чего Шарль взял ее за подбородок и нежно поцеловал глаза девушки через шелковую повязку.

– Узел крепкий? – поинтересовался он. – Ты правда ничего не видишь?

Луизе было приятно чувствовать прикосновение его пальцев. Она поймала его руки и прижала его ладони к своему лицу. Они пахли мылом или туалетной водой с восточным ароматом – что-то похожее на запах фимиама или холодное благоухание лесного папоротника. Хотя аромат был едва уловимым, в нем чувствовалось еще что-то – она представляла себе, что так пахнут влажные берега Нила.

Луиза приоткрыла губы и слегка укусила его ладонь, пробормотав:

– Полчаса назад, когда я одевалась, меня обуяло такое нетерпение, что я затрепетала. – Она засмеялась. – Я кое-как застегнула платье, натянула чулки и стала искать свежее нижнее белье. В конце концов я выскочила из каюты с панталонами в руках. Перед тем как постучать к тебе, я повязала их вокруг головы – просто я больше не могла ждать. Это глупо, да?

Шарль серьезно возразил:

– Такой поступок нельзя назвать глупостью.

Сердце ее подпрыгнуло в груди. Луиза потянулась вслепую; стараясь дотронуться до его груди. Он отступил на шаг – все еще недоверчивый и раздраженный. Может, он просто смотрит на нее? – она не знала. Но ей до безумия хотелось обнять его. Луиза коснулась трепещущими пальцами его мускулистой груди, живота.

Ее движения были жадными, нетерпеливыми, как будто она хотела забрать его всего и сохранить в памяти очертания его тела. Луиза уже столько раз ласкала его, что ощущала пустоту, когда его не было рядом. Даже ее душа…

Нет. Она не будет об этом думать. Девушка вскинула руки, сложив ладони лодочкой.

– Я ваша покорная раба, мой господин! – театрально воскликнула она, пала перед ним ниц, погрузившись в пену собственных юбок, и коснулась лбом пола. – На мне нет панталон – они там, где ты их видишь.

– Ты шалунья, – сказал он ей. – Что за комедию ты ломаешь?

– Но ведь это единственный выход, – глухо произнесла Луиза, уткнувшись лицом в юбки. – С завязанными глазами я смогу оставаться с тобой днем и ночью. – Возмутительно, что его странное требование вынудило ее вести себя так нелепо.

– Даже и не помышляй об этом. – Шарль помог ей подняться, снова проверил узел повязки и затянул его потуже.

– Но ведь это ты первый начал, – возразила она. – Мы оба ослепнем.

Он замер. Молчание. Наверное, он рассердился. Затем Шарль угрожающе промолвил:

– В Северной Африке женщины делают то, что им приказывают. Повернись.

– Что?

– Я сказал, повернись.

Шарль отпустил ее и отступил назад. Она потянулась к нему, но лишь схватила руками воздух. Пытаясь поймать его, Луиза шарила руками в пустоте. Он пропал.

Она в море мрака, а он наблюдает за ней.

Луиза никак не могла понять его настроение – дразнит он ее или нет? Впрочем, он видит ее при дневном свете. Это дает ей определенные преимущества – она уже три дня их добивается. Должно быть, она представляет собой то еще зрелище с этой яркой повязкой на глазах. Но Шарль не издал ни звука, не двинулся с места – ничем не показал, что его покорила ее красота. Луиза сделала то, что он приказал, – повернулась к нему спиной.

Шарль сразу же подошел к ней сзади, притянув к себе. Зарывшись лицом во впадинку у ее шеи, он принялся раздевать ее, покрывая нежное тело поцелуями.

– О Боже! – выдохнула она. – О Господи…

Он быстро стаскивал с нее одежду, освобождая от внешней оболочки и превращая ее основное преимущество – внешность – в нечто гораздо более уязвимое: она стояла к нему спиной, обнаженная, только бесстыдная повязка закрывала ей глаза.

Тем не менее в таком положении были свои выгоды. Она наслаждалась его нежными прикосновениями, предвкушая их дальнейшую игру.

Шарль раздевал ее, лаская, а сам оставался одетым. Затем он дал ей понять, что смотрит на нее, негромко нашептывая ей слова восхищения при последних лучах заходящего солнца. Что-то о ее тонкой изящной талии… Проведя пальцем вдоль спины Луизы, он назвал ее изгиб элегантным. Поглаживая ее ноги по всей их длине, Шарль ласкал нежную кожу под коленями и на внутренней стороне бедер. Ее ноги – самая восхитительная часть тела, божественно стройные – так он говорил. Сильные и грациозные – таким ногам позавидует любая балерина. А выше, под нежными округлостями ягодиц, она манящая, соблазнительная, зовущая к наслаждению…

Шарль ласкал ее прикосновениями и словами, страстно стремясь доставить ей удовольствие, пока она не припала к стене, тяжело дыша и испуганно прислушиваясь к собственным громким стонам и вскрикам. Женщина, обезумевшая от страсти.

– Я хочу, чтобы ты вошел в меня, – сказала она, ошеломленная своей откровенностью. Луиза попыталась повернуться, но Шарль прижал ее к стене всем телом.

– Нет, еще нет.

Это невозможно! Она притиснута к стене с повязкой на глазах, а его пальцы тем временем дарят ей изысканное наслаждение. Это невозможно, но он, кажется, лучше знает ее тело, чем она сама. Шарль довел ее почти до исступления – раз, другой, наконец он позволил ей дать волю страсти: ее тело затрепетало. Она обмякла в его руках.

Головокружительная темнота. Она лежит на полу. Когда успело стемнеть? Когда, он снял с нее повязку? Шарль боялся, что она сможет его увидеть, поэтому и не позволял повернуться к нему лицом. Теперь он целует ее веки – его влажные губы касаются нежной кожи и ресниц.

То, что сначала представлялось ей увлекательным приключением, превратилось в нечто большее, ибо в тот момент, когда он вошел в нее, их соединение стало смыслом ее существования.

«Входи, входи в меня, – мысленно умоляла она. – Не только тело, но и душа его пусть будет во мне». Она не хотела давать ему такую власть над собой. Но слишком поздно. Он вошел в ее плоть и кровь и стал хозяином ее чувств и мыслей, породив в ее душе не что иное, как – она боялась произнести это слово – любовь.

Да поможет ей Господь! Она не знает, ни кто он, ни откуда, не знает даже его имени. Она знает только то, что любит его. Горячо, безумно, страстно. И что ей необходимо чувствовать его в себе – он для нее, как глоток воды для умирающего от жажды.

Этой ночью они говорили, пока у них не стали заплетаться языки. Шарль боролся со сном – это было не так уж и сложно, ведь с ним рядом в постели лежала очаровательная Луиза. Даже когда она задремала и сонно прильнула к нему всем телом, он продолжал бодрствовать. Шарль ласково поглаживал ее, проводя ладонью по ее бедру, груди и с нежностью наблюдая, как она шевелится во сне. Их руки и ноги переплелись. В каюте все стихло, корабль покачивался на волнах. Шарль перекинул ногу через бедро Луизы и прижался к ней, ощущая необъяснимое умиротворение, не только телесное, но и душевное. Благодать, ниспосланная свыше. Он привлек девушку к себе. Он готов был обнимать ее всю ночь, наслаждаясь каждым мгновением их близости. Но усталость в конце концов одолела его, и Шарль погрузился в глубокий сон, продолжая сжимать Луизу в объятиях.

Бог знает, как долго он спал. Внезапно Шарль очнулся, весь в поту, и сел на постели, окруженный со всех сторон мраком, все еще во власти сна.

«Дневной свет», – пронеслось у него в голове. Она сейчас проснется и увидит его.

Но за окном по-прежнему царила ночь.

Шарль испугался, что Луиза исчезла, ушла, пока он спал.

Но она лежала рядом.

Он запутался во лжи. Его обман раскроется, и прегрешения утянут его на дно.

Но все было, как прежде: Луиза мирно спала, тихо посапывая во сне. Прислушавшись к ее дыханию, Шарль наконец понял, что его разбудило.

На корабле царила тишина – ни звука, ни шороха. Качка тоже прекратилась. «Конкордия» застыла в неподвижности, как если бы стояла на якоре в порту. Океан успокоился. Дождь прекратился. Сквозь портьеры на иллюминаторах проглядывали звезды.

Шарль нахмурился. Нет, все не так хорошо, как ему показалось сначала.

Он потихоньку высвободился из объятий Луизы и встал с постели. Подойдя к окну, Шарль осторожно отдернул портьеру. На нижней палубе зажглись огни. Они отбрасывали на воду мерцающие блики. Водная гладь океана напоминала темное зеркало. Из машинного отделения доносился стук.

Паровой котел отремонтировали, и генератор снова заработал.

Луиза заворочалась в постели и пошарила рукой в поисках Шарля. Но, постепенно очнувшись ото сна, она нащупала рядом только теплые простыни. Она открыла глаза. Ее возлюбленный араб, ее Шарль пропал. На постель струился призрачный свет из окна. Перевернувшись на бок, она взглянула туда, откуда он шел.

Там, у окна, стоял мужчина, которого она никогда раньше не видела, – обнаженный мужчина с великолепной фигурой, его силуэт отчетливо вырисовывается на фоне ночного неба. Он гораздо выше среднего роста. Широкие плечи, мускулистая спина, узкая талия, крепкие бедра.

Луиза улыбнулась, пораженная этим видением.

– Ты прекрасен, – пробормотала она.

Он вздрогнул от неожиданности и выпустил край портьеры. Комната погрузилась во мрак. Но кое-что можно было различить. Она по-прежнему видела контуры его фигуры: он обернулся к ней, затем шагнул в тень трюмо.

– Шарль, – позвала она.

– Тебе надо уходить.

– Я не хочу.

– Скоро включат свет. Ремонт закончен, а я не помню, какие именно лампы включал.

– А ты выключи их все.

– Как? Сколько их и где выключатели?

Луиза села в постели – теперь она могла видеть белизну своего нагого тела в полутьме.

– Уходи, – твердо приказал Шарль.

Девушка собиралась возразить ему, но после минутного спора с самой собой – о том, что она должна и что не должна говорить, – покорно вздохнула и встала с кровати.

Луиза оглянулась вокруг в поисках одежды, пошарила на покрывале и виновато призналась:

– О Господи, я даже не помню, что на мне было надето.

– Зеленое платье с жемчужными пуговицами.

Это объяснение ей не помогло. В голове ее вдруг стало совершенно пусто. Она стояла посреди комнаты, все сильнее стесняясь собственной наготы в тусклом свете и недоумевая, почему разум не может справиться с таким простым делом, как Поиск одежды.

Шарль вложил ей в руки панталоны, и к горлу ее подступил комок – как будто она и в самом деле дитя, которое плачет, когда у него отбирают любимую игрушку. Где же зеленое платье? Что за туфли на ней были? А остальные вещи? Был ли на ней корсет с эластичными подвязками для чулок? (Луиза всегда надевала самые красивые платья и белье, собираясь к нему на свидание.)

Она не нашла платья ни на кровати, ни на полу и понятия не имела, где его искать.

– В гостиной, у двери, – напомнил ей Шарль.

Наконец она вспомнила, когда и как с нее была снята каждая вещь. Луиза натянула панталоны – нелепая дань стыдливости – и направилась в гостиную.

Там ее озарил сумеречный свет. Она прошла мимо огромного призрака, который оказался роялем. Все вокруг выглядело чужим и незнакомым. Даже входная двустворчатая дверь в каюту паши оказалась гораздо массивнее, чем она представляла. Девушка столько раз нащупывала ее в темноте, но ни разу не видела дверь изнутри каюты.

Торопливо одевшись, она обернулась. Луиза знала, что Шарль следует за ней, только он предпочитал держаться в тени. «Как это все нелепо, – думала она. – Глупо, абсурдно».

– Ты прекрасен, – повторила Луиза.

– Не говори так, – сердито перебил он ее.

– То есть ты красив, – поправилась она. Мужчине, который скрывает своих женщин в гареме, может не понравиться ее откровенность.

– Уходи отсюда.

Луиза застыла в недоумении – она ждала, что он скажет на прощание что-нибудь нежное. Но он молчал, и она, не зная, что делать, вышла из комнаты.

Луиза осторожно прикрыла за собой дверь. Но пока она шла по коридору к своей каюте, в ней постепенно просыпался запоздалый гнев.

Нет, она его не любит. Конечно, нет. Ведь она с такой легкостью покинула его, когда он попросил ее об этом. Она испытывает к нему плотское влечение – и только. Похоть. Это чувство слишком острое для настоящей любви. Слишком сильное, чтобы длиться долго.

Вот именно. Завтра они продолжат свой возбуждающий роман. Пусть он вывернет все лампочки у себя в каюте, твердила она себе. «Или я снова надену повязку на глаза. Я опять его увижу – нет, я не увижу его. Я снова к нему прикоснусь. Я буду слушать его, вдыхать его аромат, ласкать его тело. Я, быть может, снова скажу ему, что люблю его, – только затем, чтобы проверить себя». Но этого не произошло, поскольку с возвращением корабля к нормальной жизни все переменилось.

Глава 14

Утром пятого дня плавания через Атлантику жизнь на «Конкордии» вернулась в свою обычную колею: светские вечеринки, роскошные обеды – словно затянувшийся пикник хлебосольного хозяина. За завтраком огромный зал ресторана вновь заполнялся великосветской публикой. У каждого из пассажиров первого класса было что рассказать: где он или она находились и что делали, когда корабль столкнулся с айсбергом. Недавняя авария стала предметом забавных анекдотов. «Выжившие» тем временем уплетали жареную рыбу с лимонным соком и тушеными грибами, ирландский бекон и вафли с орешками пекан, а потом отправлялись на залитую солнцем палубу подышать свежим воздухом и поиграть в волейбол или теннис.

Луиза прошла мимо компании леди в соломенных шляпках, резво отбивающих ракетками теннисный мячик, летавший через сетку. Морской ветер развевал их белые юбки. Родители шли немного впереди нее. Шумливая стайка тетушек, дядюшек и кузин с кузенами окружала Луизу.

Сегодня отец постучался в ее каюту в половине шестого утра и, не получив ответа, отправился искать ее в холл. И столкнулся с ней у выхода. Луизе срочно пришлось придумывать правдоподобное объяснение тому, что заставило ее покинуть собственную комнату в такой ранний час. Она сказала, что каждый день совершает прогулку перед завтраком. Ее ложь была встречена радостным заявлением отца, что такие прогулки чрезвычайно полезны для здоровья и он с удовольствием присоединится к ней, если она не против. Луиза была так благодарна ему за безоговорочное доверие, что обошла с ним весь корабль. И теперь, еле высидев бесконечно долгий завтрак после бессонной ночи, она чувствовала себя ужасно усталой. Забавно, но окружающие не переставали восклицать:

– Ах, Луиза, ты выглядишь такой счастливой! И впрямь сияющая от счастья невеста.

Они лукаво спрашивали:

– Скажи-ка, чем ты занималась, пока мы валялись в постелях, словно сонные тюлени?

Она улыбалась в ответ. На ее губах весь день играла слабая улыбка – отчасти искренняя, отчасти напускная. Женщина, скрывающая сердечную тайну. Да, она и в самом деле неплохо проводила время. Но вот все вернулось на круги своя, ее вновь окружают многочисленные родственники, и их внимание утомляет ее больше, чем три бессонные ночи, проведенные с пашой.

Семейство Вандермееров прогуливалось все утро, болтая со знакомыми на палубе, затем поделилось на группки – мужчины отдельно, женщины отдельно. Джентльмены направились в курительную комнату, чтобы обсудить деловые вопросы, плавание и мировые проблемы. Леди проплыли в дамскую гостиную, затем на веранду кафе – выпить по бокалу лимонада, потом в библиотеку, где они принялись писать письма родственникам, оставшимся в Америке.

За ленчем в потолок взметнулись пробки от шампанского. Вино лилось рекой. Пассажиры провозглашали тосты за капитана «Конкордии». Главный инженер был приглашен в ресторан, и его тоже чествовали. Все механики, включая и ученика мастера, присутствовали за ленчем и выпили шампанского. Не забыли никого из тех, благодаря чьим стараниям корабль остался на плаву. Потом стали пить за то, что неподвластно человеку, – за хорошую погоду и спокойные воды океана. Атлантика совершенно переменилась: голубая гладь, легкий бриз – все это как бы говорило: «Океан даже мухи не обидит».

Луиза вышла на палубу перед пятичасовым чаем и, опершись на поручни, мрачно смотрела вниз, на мирно пенящиеся волны. «О, проклятая Атлантика», – думала она.

За чаем отец изъявил желание потанцевать с невестой после обеда, поскольку все это время «ей было так одиноко». Луиза с тоской ожидала вечера – обед, потом танцы, огромный оркестр, которому впору играть в театре. Матушка Луизы, со своей стороны, предложила ей перед обедом зайти в цветочный ларек и посетить маленькие магазинчики на нижней палубе. Там она, видите ли, присмотрела одну очаровательную рубиновую брошку, которая идеально подойдет к фиолетовому платью Луизы.

Теперь они проявляют к ней интерес. Наконец-то они вняли жалобам своей дочери на отсутствие внимания с их стороны и готовы признать, что пять дней назад она была права. Они не устают повторять, как она им дорога, и сожалеют, что не показывали этого раньше. Сейчас, когда Луиза была бы рада, чтобы ее оставили в покое, они изливают на нее свою родительскую любовь. Они делают это из чувства вины, решила девушка. Скоро все вернется на свои места, но двух дней для этого мало. Корабль отделяют от французского порта менее двух суток, и океан раскинулся перед ними спокойный и гладкий. Луиза готова была инсценировать запоздалую морскую болезнь при виде этого ненавистного спокойствия.

Наконец, она улучила минутку между чаем и походом по магазинам и позвонила в каюту Розмона. Шарль сразу же поднял трубку, но разговаривал как-то странно и отчужденно. Он сказал ей, что устал. Ну да, она тоже устала, и все же ей хочется его видеть. Но Шарль не выказывал особой радости по поводу предстоящего свидания. Возможно, ей не следует приходить – так он сказал. Ему нездоровится. Должно быть, он заболел. Словом, паша довольно недвусмысленно дал ей понять, что сегодня ночью он не желает ее видеть. Растерянная, Луиза повесила трубку. «Ну хорошо же, посмотрим, мой упрямый дервиш, загадочный халиф, мой мрачный восточный господин из тьмы». Она попыталась вздремнуть перед обедом, но не смогла сомкнуть глаз.

Сидя утром в своей столовой в кресле с полосатой обивкой и положив ногу на другое кресло, Шарль с тоской уставился на свое колено. Оно страшно распухло и было величиной с дыню. И чем он заслужил такую несправедливость? Дурацкая болячка проснулась совсем некстати. Поразмыслив, он пришел к выводу, что раздувшееся колено – следствие того, что он три ночи подряд провел исключительно на локтях и коленях, развлекаясь с очаровательной Луизой. Как только он женится на ней, ему надо будет отказаться от миссионерской позиции и научить ее кое-чему в кресле и у стены. Но как же приятно лежать на ней сверху!

И теперь, в наказание за блаженство, он корчится от адской боли.

Шарль позвонил на корабельную кухню и заказал льда. Иногда лед помогал, иногда помогал горячий компресс. Но чаще всего не помогало ни то ни другое. Шарль уже успел испробовать все таблетки, какие имелись в его аптечке на этот случай, перепробовал все мази, которые могли облегчить боль и чуть-чуть уменьшить опухоль. Оставалось только надеяться, что к вечеру колено придет в норму и Луиза не заметит ничего необычного.

Однако он знал, что даже при самых благоприятных обстоятельствах в течение недели не сможет обойтись без трости. Возникает вопрос: как быть с подвижной и шаловливой Луизой, как скрыть от нее хромоту? Шарль со стоном закрыл глаза. Яркий солнечный свет хлынул в окна гостиной.

Дневной свет. Он так ждал ночи. И боялся ее наступления. Если его колено не пройдет, ему придется отказаться от встречи с Луизой.

Во время ленча нога его все еще покоилась на кресле, и колено по-прежнему выглядело ужасно. Принесли чай. Он не успел его допить, как позвонила Луиза. Шарль уклонился от прямого ответа на ее вопрос, выжидая.

К шести часам вечера его колено распухло до невероятных размеров, и он снова позвонил ей. Должно быть, она уже одевалась, собираясь на аперитив и обед.

Луиза взяла трубку, надеясь, что Шарль передумал. Затем разозлилась, когда он заявил, что сегодня они не увидятся. Он сказал ей, что чувствует себя отвратительно. Он что-то съел за завтраком.

– У меня ужасно сводит живот, дорогая. Оставь меня. У нас еще есть завтрашняя ночь.

Шарль уповал на то, что после отдыха опухоль несколько спадет.

Однако Луиза думала только о том, что времени осталось совсем мало. «Завтрашняя ночь, ха!»

Не успело пробить полночь, как Луиза ускользнула от родственников. Через двадцать минут она убедилась, что Шарль не намерен отзываться на ее условный стук. Она подергала ручку – дверь была заперта. Тогда она позвала его. Сначала шепотом, потом громче. Она колотила в дверь, рискуя разбудить пассажиров в соседних каютах. И Шарль не мог ее не слышать, если, конечно, не лежал без сознания или был мертв.

Только это могло оправдать его молчание. Луиза решила, что проникнет к нему во что бы то ни стало, – может, он и в самом деле умирает, и некому ему помочь. Он болен. Его голос звучал по телефону так странно.

Она поднялась на верхнюю палубу, на которой располагался загончик для животных. Сегодня у нее была другая цель – она прошла мимо загончика и огромных дымовых труб, мимо свернутых кольцами тросов на нос корабля. Луиза перевесилась через поручни и с замиранием сердца посмотрела вниз. Там, между палубами, ей удалось заметить освещенную луной террасу каюты Розмона.

Не слушая доводов рассудка, Луиза подхватила юбки и перекинула ногу через заградительные поручни. Она осторожно глянула вниз. Господи, как высоко! Несколько мгновений девушка стояла, вцепившись руками в холодные мокрые поручни. Резкий порыв ветра яростно разметал ее волосы, вихрем закружил подол платья. Еще секунда – и великолепный наряд превратится в лохмотья. Это придало ей решимости.

Она прыгнула вниз, юбки вечернего платья взметнулись. Упав на террасу, она больно ударилась. Поднявшись, Луиза обнаружила, что руки у нее в ссадинах, колено поцарапано, а в чулке зияет дыра величиной с ладонь.

Но она все-таки спрыгнула! «О Боже, только бы это была его каюта!»

В комнате послышался какой-то шум. Сердце Луизы подпрыгнуло от радости. Подойдя к французским двустворчатым дверям балкона из темного дерева и стекла, она попыталась заглянуть внутрь. Ничего не видно. Портьеры задернуты, лампы потушены. Луна, звезды и она сама отражаются в стекле. Девушка осторожно нащупала ручку балконной двери. О радость, дверь подалась! Тихо щелкнув, как хорошо смазанный механизм часов, она отворилась.

Луиза вошла внутрь. Из открытой балконной двери в гостиную проник лунный свет. Она услышала постукивание – в камине перекатывалась жемчужная бусинка. Луиза улыбнулась. Из спальни донесся скрип пружин, шорох покрывал, и голос Шарля забормотал проклятия. Значит, он жив.

Вот она и дома.

Его комната была ей хорошо знакома – его присутствие было почти осязаемым. У Луизы гора упала с плеч. Напряжение отпустило, тревога улеглась. Все в порядке, все хорошо.

Ее радость, впрочем, была несколько омрачена его словами. Он сказал:

– Черт побери, Луиза! Что ты здесь делаешь? Я не хочу тебя видеть. Я болен. Уходи.

– Нет. – К ее горлу подступил комок. Девушка приблизилась к постели. Его силуэт вырисовывался под покрывалами. Она робко спросила: – Ради Бога, скажи, почему ты заперся от меня? Только потому, что плохо себя чувствуешь? Ты правда болен? Может, тебе принести что-нибудь? Я хочу тебе помочь.

– Ты не можешь мне помочь. Уходи. О Боже, меня тошнит. Уходи. – Шарль отвернулся от нее.

Она уловила в воздухе слабый запах гвоздики и ментола.

– Как здесь неприятно пахнет. – Луиза принюхалась. – Какой-то мазью. Что ты принимаешь?

– То, что прописал мне доктор. Завтра мне будет уже лучше. А теперь уходи.

Луиза закусила нижнюю губу, стараясь не заплакать. «Прямо как ребенок», – подумала она. Но боль, которую девушка сейчас чувствовала, не имела ничего общего с детской обидой. Она заметила в свое оправдание:

– Но я же волновалась за тебя. – И это была правда. Она добавила: – Тебе следовало ответить, когда я стучала.

– Я не мог.

– Почему?

– Потому что я был в туалете, меня тошнило и…

– О, замолчи! – перебила она его. Еле сдерживаемое раздражение прорвалось. – Я не хочу больше слышать ни слова о том, почему ты не можешь быть со мной, – ни сейчас, ни после. Замолчи. – Луиза присела рядом с ним на кровать.

Она нащупала под покрывалом его руку. Шарль повернулся к ней, и она прижала его руку к своей груди.

Так они и сидели – размышляя, выжидая, следя друг за другом.

Для Луизы молчание становилось все более тягостным. Она знала, что он собирается сказать, о чем сейчас думает. Шарль будет уверять, что он вскружил ей голову и ничего более. Но он скажет это, если она заикнется о других… более глубоких чувствах к нему. И он будет прав.

А если она не влюблена в него, то что же чувствует по отношению к ней он? Луизе не терпелось узнать ответ на этот вопрос. Шарль слишком резко указал ей на дверь – это не похоже на страстную влюбленность. Но ведь он поднес ее руку к своим губам. Он поцеловал ее запястье и положил ее руку к себе на грудь. Он рассердился на нее за то, что она пришла, он сердит на нее за безрассудство. К тому же он простил ее и позволил остаться без дальнейших пререканий.

И в самом деле, Шарль лежал, не в силах произнести ни слова, завороженно прижимая ее руку к своей груди. Колено ныло, но он почти забыл о нем. Луиза просидела с ним почти целый час, и ее присутствие было для него лучшим лекарством.

Девушка почти все время молчала. Собираясь уходить, она сказала, что отец намерен рано утром совершить с ней прогулку по палубе. Так что ей надо лечь пораньше и немного подремать. Она поцеловала его пальцы, каждый в отдельности, и опустила его руку на одеяло.

– Когда придут горничные, – попросила она напоследок, – скажи им, чтобы не запирали дверь твоей каюты. Я приду к тебе завтра. Я чуть не сломала ногу, прыгая с поручней на террасу. Ты был прав… – Она рассмеялась, хотя и немного печально. – Такие прыжки кажутся романтичными только со стороны – в действительности все не так легко и красиво. – Последнее, что Шарль услышал от нее, были слова, перешедшие в хриплый шепот: – Какое падение… какое ужасное падение.

Действительность. Корабль несся по волнам со скоростью двадцать шесть узлов. Минуты летели навстречу Луизе, как волны вдоль борта лайнера. Вот и наступил вечер последнего дня плавания, появились чайки – они кружились над кораблем, вылавливая остатки пищи, которую выбрасывали с кухни. Луиза наблюдала с палубы, как птицы следовали за судном.

«Романтическое увлечение, безумная влюбленность», – думала она. Они, как груз, который нужно отсечь, чтобы плыть дальше. И все же Луиза прекрасно понимала, где она будет сегодня ночью при первой же возможности: в темной каюте Шарля, в его объятиях. Она не покинет его до последней минуты.

Луиза смотрела, как солнце садится за горизонт, оставляя на волнах светящуюся дорожку. Волны разбегались по обеим сторонам от носа корабля. За кормой эти волны превращались в безбрежную гладь океана, которая могла поглотить все – даже солнце. Там океан был таким же спокойным и ровным, как будто их корабль никогда не бороздил его воды. Луизе казалось, что то же сейчас происходит и с ней: все, что она испытала, прочувствовала за последние несколько дней, – все перемены в ней, новое мироощущение, – все утекло, как вода сквозь пальцы.

Все произошло так быстро – она даже не смогла остановиться и поразмыслить над случившимся.

Корабль летит по волнам, наверстывая упущенное время. Все веселятся. На палубе Луиза внезапно почувствовала себя одинокой и всеми покинутой. Хорошо знакомое ощущение, которое она так ненавидела. Но ничего не поделаешь – ей придется пережить печаль, если она хочет без колебаний идти по пути, который избрала для себя.

Этой ночью Шарль собирался встретиться с Луизой в последний раз. Он занавесил окно пологом от кровати, чтобы создать в комнате полумрак. Натянув на себя одеяло, он так закутал больную ногу, чтобы ее нельзя было прощупать. Спрятав трость в шкаф, он похромал к кровати, забрался в нее и стал ждать Луизу.

Она пришла поздно, во втором часу ночи. Атлас, жемчуг и тонкий аромат. Девушка показалась ему непривычно высокой, когда подошла к его постели. Тут Шарль заметил, что волосы ее уложены в высокую прическу с перьями и завитками – настоящее произведение искусства.

– Светская вечеринка. Я сидела за капитанским столиком, – объяснила она ему.

Шарль попытался представить, как бы он путешествовал с ней на этом корабле, сидел за капитанским столиком при свете люстр. Затем это светское создание прильнуло к нему, зашуршали атласные юбки – и вот она уже лежит в его объятиях. Она снова прежняя Луиза, его Луиза, благоухающая и свежая. Девушка опустила голову ему на плечо, и Шарль забыл обо всем на свете.

Они немного поспорили по поводу его болезни. Но Шарль сказал, что не позволит ей ничего предпринимать. Она не должна никому ничего говорить. Никаких докторов, лекарств, домашних средств – ему гораздо лучше. Луиза сдалась и больше не предлагала свою помощь.

Далее они беседовали обо всем и ни о чем. Она рассказала ему о своей поездке в Монреаль, как она там выиграла в карты. Ей везло в азартных играх. Шарль с удивлением выслушал то, что она и родители собирались скрыть от ее жениха. Страсть невесты к приключениям не очень обеспокоила его, поскольку он решил, что у него дома у Луизы не будет причин искать рискованных развлечений. Правда, в игорных домах Монте-Карло стоит побывать – это ближайший крупный город.

Наконец Шарль сказал:

– Итак, завтра. Завтра ты вступишь в новый период своей жизни – тебя ждет Франция, замужество. Ты счастлива?

– Нет, – коротко обронила она, снова прильнув к его плечу.

– Луиза, – продолжал Шарль, – а как же твой будущий муж? Я знаю, тебе сказали, что он отвратителен, но, может быть, он не так уродлив, как говорят.

– Я терпеть не могу, когда ты так себя ведешь.

Шарль вздохнул и напрягся.

– А как я себя веду?

– Ты обращаешься со мной, как с ребенком.

– Но ведь для многих женщин внешность мужчины имеет решающее значение. И их первое впечатление…

– Замолчи! Я не такая. – Луиза высвободилась из его объятий. – Не считай меня наивной дурочкой, – продолжала она. – Те, кто распространяет такие слухи, попросту ненавидят князя д'Аркура. Я уверена, он не такой, каким его пытаются представить.

Как приятно это слышать!

– Дело в том…

– В чем же?

– Что он не ты.

Шарль закашлялся, чтобы не расхохотаться. Как нелепо он попался в собственную ловушку! Как все глупо и страшно.

– Что с тобой? – Луиза похлопала его по спине.

– Да-да, – прохрипел он. – Ничего, все прошло. – Когда же к нему вернулся дар речи, Шарль сказал ей: – Ты должна забыть все, что было между нами, и начать новую жизнь…

– Ну вот, ты опять за свое! Повторяю, я не ребенок, Шарль. Я знаю, как себя вести и что мне делать.

И вот он загнан в угол. Он молчит, завороженный ее властными интонациями и тем, как она произносит его имя – на французский манер, а теперь еще и чуть презрительно. Луиза не по летам рассудительна и самонадеянна. Спустя некоторое время Шарль пробормотал:

– Просто я беспокоюсь за тебя. И за того, кто будет твоим мужем. Мне кажется, я причинил ему непоправимое зло, сам того не желая.

– Я знаю. – Луиза помолчала и добавила: – Я дам ему шанс, не волнуйся. У нас все будет хорошо.

– Я очень рад, что сегодня ты рассуждаешь, как взрослый, разумный человек. Надеюсь, так будет всегда.

Луиза не ответила. Тишина. Ни слова. Но минуту спустя, несмотря на всю ее высокомерную браваду, ему показалось, что она беззвучно плачет.

– Луиза, – спросил он, – неужели ты плачешь?

– Нет, – быстро возразила девушка. – Я никогда не плачу. Из-за чего мне плакать?

Это верно. Она молодая жизнерадостная женщина и вполне способна оправиться после мимолетного романа.

«Вот так пошутил», – думал Шарль, собирая чемоданы на следующее утро.

Это приключение должно было его позабавить, а он места себе не находил от беспокойства и тревоги, кидая по очереди рубашки и брюки в чемодан. (Он уже связал в тугой узел и выбросил за борт чалму и цветастый халат.) И кто бы мог подумать, что за пять дней он воспылает такой страстью к собственной неверной будущей супруге?

Ну и положение. Ему следовало ее пристрелить. Он должен быть в ярости, но она его очаровала. Он обожает эту девочку, свою Луизу. При одной мысли о ней у него кружится от счастья голова. И, безобразное чудовище, он надеялся, что когда-нибудь она полюбит его с такой же страстью.

Да, хороша шутка. Он сейчас отказался бы даже от драгоценной амбры, чтобы забыть эту рискованную игру. Если бы знать, что это пылкое прелестное создание когда-нибудь простит его! Нет, единственный выход – начать все сначала. Если она сейчас его любит – а это вполне возможно, – она снова сможет влюбиться в него во Франции. Он начнет с чистого листа. Он сделает все от него зависящее и будет добиваться ее так, как не добивался еще ни одной женщины. Они с ней вновь обретут счастье, Шарль был в этом уверен. Счастье – не миф, не чудо. Оно существует.

Глава 15

На следующее утро Луиза раньше всех остальных оделась, уложила свои вещи и выскользнула из каюты, чтобы заглянуть в апартаменты Шарля. Но она не обнаружила никого, кроме горничных, которые там прибирали. В прихожей рядом с дверью стояли ведра и корзины. Потянуло сквозняком, из чего Луиза заключила, что все иллюминаторы в каюте открыты. Когда она прошла дальше, то увидела, что портьеры на окнах отдернуты. Гостиная была залита солнцем. Луиза шагнула в комнату, в которой провела столько счастливых минут и которую впервые видела при дневном свете.

Внутри было чисто прибрано. На стенах висели ничем не примечательные живописные полотна. Мебель выдержана в строгом стиле – ничего лишнего и в то же время респектабельно. В целом каюта выглядела по-западному, без каких-либо восточных излишеств – кальяна, к примеру, шелковых подушек или пышных драпировок на стенах. Более того, ни в гостиной, ни в столовой, ни в кабинете не осталось никаких следов пребывания Шарля. Луиза прошла в спальню, и горничная, убиравшая комнату, с удивлением воззрилась на нее. С кровати уже сняли покрывало и простыни – остался только обитый шелком матрас.

Луиза вышла в коридор и увидела у соседней двери группу арабов – вероятно, прислужников ее паши. Они как раз собирались уходить. Она заговорила с ними. Сначала они сделали вид, что не замечают ее, но она была настойчива, и наконец один из арабов – по-видимому, главный среди них, – снизошел до того, чтобы ответить на ее вопросы. Он говорил по-английски с певучим акцентом, которого не было у ее пылкого возлюбленного. Нет, сказал он, в соседней каюте не останавливался ни его знакомый, ни (тут он высокомерно усмехнулся) их правитель или господин.

– Если бы это было так, я бы об этом знал, – утверждал он. И самодовольно добавил, что знает всех арабов на судне – их четверо.

Он даже соизволил подойти и заглянуть в каюту Шарля.

– Нет, – решительно заявил он, – здесь никого не было. Одна из кают класса люкс пустовала. Вот эта самая каюта. – Он ткнул пальцем в дверь и, повернувшись к Луизе спиной, обронил через плечо: – Клянусь Аллахом, женщина, известно ли тебе, сколько стоят такие каюты? Огромные деньги. И за такое ужасное плавание корабельная компания должна уплатить нам неустойку. Как можно спать на верхней палубе корабля?

Одно из преимуществ каюты Розмона заключалось в том, что по желанию пассажира он мог высадиться на берег, как только спустят сходни, что Шарль и сделал. Он телеграфировал дяде, сестре и кузенам, когда прибывает в порт и какие надо сделать приготовления.

Конечно, дяде Тино все было уже заранее известно, поскольку именно он целый месяц пересылал телеграммы окольными путями в Ниццу. И как только забрезжил рассвет над Средиземным морем, Шарль д'Аркур сошел вниз по трапу, опираясь на трость. Дядя помог ему забраться в экипаж. Шарль не мог припомнить, когда в последний раз его колено так болело.

Экипаж довез будущего жениха до ближайшего отеля, фасад которого выходил на порт Марселя. Шарль не очень любил Марсель. Хотя это был второй по величине город Франции и главный торговый порт страны, в нем не было очарования старых городов. В Марселе всегда было многолюдно и шумно. Никаких достопримечательностей, архитектурных памятников. Разношерстная толпа – здесь можно было встретить представителей любых национальностей – могла сравниться, по мнению Шарля, лишь с турецким базаром. Этот город – окно на Восток и в Северную Африку – вряд ли можно было назвать истинно французским. Пребывание в Марселе всегда портило Шарлю настроение.

В портовом отеле, приняв ванну (с новым сортом мыла, поскольку то, которым он обычно пользовался, обладало характерным ароматом), побрившись (без одеколона, который он употреблял уже более девяти лет), сделав стрижку (ничего особенного, чтобы не подумали, будто он прихорашивается), Шарль занялся гардеробом. Ему предстояло решить, что надеть – рубашку с отделкой плиссе или с гофрированной манишкой. В конце концов он остановил свой выбор на простой накрахмаленной рубашке с высоким отложным воротником, и задумался над тем, стоит ли надевать жилет нового покроя с застежкой на одну пуговицу, который не очень ему шел. Затем тщательному осмотру подверглись все галстуки, принесенные дядей Тино (он заставил слугу скупить все галстуки цвета индиго).

Шарль понимал: все эти мелочи не стоят того, чтобы так из-за них волноваться, но ничего не мог с собой поделать. Он не привык чувствовать себя не в своей тарелке. Ему еще никогда не приходилось так нервничать. С одной стороны, настроение у него было приподнятое, он весь сиял от счастья, но с другой – чувствовал себя ужасно неуверенно. Ему так хотелось выглядеть безупречно при встрече с Луизой.

Шарль постарался взять себя в руки. Для этого у него было испытанное средство – как ни странно, его собственная внешность. Или, вернее, его способность скрывать ее недостатки.

Его гардероб мог многое рассказать о его привычках и характере: брюки для верховой езды из самой качественной замши сидели на нем как влитые; высокие сапоги с высоким подъемом стопы, чтобы удобнее было вдевать ногу в стремя, не только практичные, но и элегантные, из мягкой черной кожи, плотно обтягивали мускулистые икры.

Но истинным шедевром портновского искусства считались его сюртуки. Поскольку Шарль был выше среднего роста и широк в плечах, одежду ему всегда шили на заказ. Сюртуки с эффектными косыми карманами обеспечивали свободу движений, полы длиной до середины икры развевались при ходьбе. Сегодня он надел темно-синий бархатный сюртук. Довершил наряд цилиндр с изящно изогнутыми полями, отороченными темно-голубой лентой.

Шарль был весьма заметной фигурой в этой части Франции. От Марселя до итальянской границы, от берега Средиземного моря до предгорий Альп князь д'Аркур считался самым экстравагантным щеголем. В этом отношении он всегда чувствовал себя уверенно – в его владениях никто не смог бы превзойти его необычностью наряда.

Но сейчас, когда он взял перчатки и трость, его снова охватило беспокойство. Страх. Леденящий душу страх – как воспримет его восемнадцатилетняя красавица?

Ему так не терпелось увидеть Луизу! Но что, если она содрогнется от отвращения, взглянув на него при свете дня? Что, если она не сможет смотреть ему в глаза – или в глаз, если уж быть точным? Как он сумеет скрыть свое отчаяние? Или вот еще что: вдруг он ей понравится – может же такое случиться? А если она сразу же узнает его, что тогда?

Боже правый!

Шарль лихорадочно перебирал в уме возможные варианты, но в любом случае его ждало неминуемое поражение.

Если он сразу ей понравится, тогда есть опасность, что она его узнает. И он будет вынужден объяснить, почему сыграл с ней злую шутку. Но как? И как она воспримет его признание? Его игра на корабле – была ли она так жестока? Он должен был все ей рассказать. Чем дольше он будет тянуть, тем хуже. Да-да, он положит конец своим мучениям и скажет ей всю правду. «Дорогая моя, я твой Шарль с корабля…»

Конечно, не следует упоминать о Пие и Роланде. «Я делал вид, что не знаю тебя. Почему? Чтобы немного подшутить над тобой…»

Нет, нет и еще раз нет, нельзя сразу говорить правду. «Я хотел убедиться, что тебя можно соблазнить. Так и оказалось. И это сделал я…»

Да, тоже не очень-то подходящее объяснение. Как, спрашивается, представить его поступки и мотивы в выгодном свете?

Он не знал. И пока не придумает ничего более путного, ему лучше молчать о том, что произошло.

Когда же Шарль наконец спустился в вестибюль отеля, вся его свита была уже в сборе, в лучших воскресных нарядах. Он обрадовался, увидев их: дядя, кузены, друзья, представители власти и деловых кругов порта. Всем не терпелось встретить невесту и ее семью, а потом отправиться со свадебным поездом в Ниццу, где гостей ожидают роскошное пиршество и череда нескончаемых празднеств. Князь д'Аркур был известен своим гостеприимством и приемами, которые проходили в его обширных владениях, расположенных к востоку от Ниццы. Его великолепный особняк всегда мог принять множество гостей.

На причале уже собрались любопытные горожане. «Конкордия» была для всех в диковинку – редкий американский лайнер мог соперничать с немецкими и английскими. Кроме того, всех ожидала еще одна новость: прибывала невеста знаменитого князя. И как бы старомодно это ни выглядело, французы восторженно откликнулись на данное событие. И оказались весьма осведомленными.

Газеты пестрели изображениями Луизы и, что еще удивительнее, объявлениями о ее помолвке.

Шарль дал себе слово непременно переговорить с дядей на эту тему. Но, как бы там ни было, объявление привлекло на причал толпы народа. Пришли все – даже те, кто почти не был знаком с Шарлем: продавец, у которого он однажды купил что-то, прачка, которая гладила его рубашки, когда он приезжал сюда по делам.

Шарль протискивался сквозь толпу, тяжело опираясь на трость, и чувствовал себя ужасно глупо – щегольски одетый жених с букетиком в руках в сопровождении родных и друзей. Как только Шарль заметил на причале толпу и оркестр, он понял, что это уже чересчур. Мало того, что он сам нарядился и надушился, так он еще и сходит с ума от тревоги: как пройдет его встреча с Луизой?

Смутится ли она, увидев всех этих людей вокруг? Может, она устала и хочет отдохнуть? Поймет ли она, что отныне ей придется быть в центре всеобщего внимания? Может, она проголодалась? Хочет пить? Потрясена увиденным?

Скорее всего последнее, но тут уж он ничего не мог поделать. Шарль обернулся и махнул рукой маленькому оркестру, отсылая музыкантов к отелю, где они будут играть позднее. Дядя Тино сообщил ему по дороге к причалу, что он подготовил небольшое приветственное собрание в саду отеля. Их поезд отходит только поздно вечером.

Изысканный наряд Шарля и все ухищрения, которые раньше наполняли его самодовольством, оказались бесполезными перед лицом очевидного: в этой обстановке его щегольство как-то потерялось, и он уже не чувствовал себя особенным, скорее странным. В довершение ко всему ему постоянно чудилось, что его сюртук помялся, пока он протискивался сквозь толпу, и он то и дело одергивал его и стряхивал несуществующие пылинки. Шарль снял шляпу. Ее можно держать в руках, как и перчатки, ставшие влажными от его вспотевших ладоней. Он весь горел от волнения.

Началась высадка пассажиров первого класса, широкий трап заполнили встречающие – женщины, размахивающие букетами, мужчины в котелках и цилиндрах. Шарль отыскал глазами Гарольда и Изабель Вандермеер. «Но где же она?» – думал он. Луизы не было рядом с родителями. Но вот он заметил ее, и сердце у него подпрыгнуло от радости.

Толпа на причале сначала притихла, потом взорвалась восхищенными восклицаниями. Это она! Должно быть, это она! Восклицания переросли в единый восторженный гул, прокатившийся волнами по толпе. Шарль смотрел на нее вместе со всеми, и его распирало от гордости.

Луиза Вандермеер показалась на верхней ступеньке трапа среди пассажиров первого класса. Ее окружало множество людей, но казалось, что она спускается по лестнице одна. Живое чудо, воплощенная красота, радующая глаз.

На ней не было шляпки – она небрежно держала ее за ленточку, а на самой шляпке был закреплен белый щенок. Ее светлые волосы сияли на солнце, отливая золотом. Кожа Луизы, казалось, лучилась в ярком свете дня. Девушка спускалась с изяществом и грацией, слегка покачивая бедрами. Платье глубокого фиолетового цвета могло бы затмить краски полей лаванды в Провансе. Шелковистая ткань переливалась в лучах солнца, струясь на ветру.

Здесь, среди множества людей, Шарль впервые понял, впервые осознал, как она прекрасна. На корабле он не смел себе в этом признаться, хотя ее прелесть не укрылась от его взора. Луиза Вандермеер божественно красива. Она само совершенство – воплощенное очарование юности, не подозревающей о смертности всего земного, беззаботной и яркой, словно падающая звезда. С первой секунды, как он увидел ее среди толпы, Шарль снова услышал внутренний голос, говоривший ему: в этой девушке слились редкая красота и восторженная самовлюбленность. В нем пробудились все былые опасения.

Вандермееры разыскали его в толпе. Гарольд Вандермеер похлопал его по плечу и что-то забормотал по-английски, но он с тем же успехом мог бы говорить по-гречески. Хорошо, хорошо, думал Шарль. Надо стараться придерживаться французского. Иначе Луиза узнает голос в темноте по его кембриджскому акценту. Он затаил дыхание. У него пропал дар речи. Шарль смотрел на нее не отрываясь. Как он сейчас выглядит со стороны? Не важно. Она все равно его не видит. Невеста находилась от него довольно далеко. А тем временем Изабель Вандермеер бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Ее примеру последовали американские тетушки, дядюшки, кузены, кузины – да их тут целый легион! Все они пытались говорить по-французски – даже те, кто никогда не учил этот язык. Боже правый, если бы они знали, как далек их язык от французского!

Наконец Луиза предстала перед ним. Ее глаза скользнули по его лицу. Он вздрогнул. Ее глаза, которые он до сих пор не имел возможности хорошенько рассмотреть, – пожалуй, самое прекрасное, что в ней есть. Они ярко-голубые, но не это главное. В них привлекало другое. Веки, обрамленные густыми ресницами, еще больше подчеркивают разрез глаз и их голубизну. Веки ее все время полуопущены, даже когда она смотрит на него, как сейчас. От этого глаза ее выглядят чуть сонными, таинственными, страстными.

Шарль таял, глядя на нее, позабыв обо всем на свете. Ее волшебные глаза были прикованы к его лицу. Он затаил дыхание.

Шарль никогда не заблуждался относительно собственной внешности и мог дать себе трезвую оценку.

Он был смуглый брюнет, что свидетельствовало о наличии испанских предков в его роду, которые, в свою очередь, когда-то породнились с арабами. Волосы у него были черные, густые, прямые – и непокорные. Если бы он носил короткую стрижку, они бы торчали в разные стороны. Поэтому Шарль носил волосы длиной до плеч, и сейчас густая копна развевалась на морском ветру. У него крупный подбородок, высокие скулы воинственных франков и римский нос. Словом, довольно привлекательный мужчина.

«Пока не встретишься с ним взглядом», – горько добавил он про себя.

Кстати сказать, это не так-то просто сделать. Шарль всегда смотрел на собеседника чуть сбоку, чтобы лучше видеть единственным глазом. И этот глаз поражал своей голубизной, такой же яркой, как воды Средиземного моря.

Его ослепший глаз – пародия на зрячий. Он был зеленоватым, словно радужная оболочка окислилась. Вместо зрачка – жуткая пустота. Веко слепого глаза к тому же было изуродовано – через него проходил рубец, пересекая бровь и придавая этой стороне лица выражение постоянного удивления, которое, нахмурившись, Шарль мог сделать устрашающим. В юности Шарль носил на глазу повязку. Тогда он думал, что она придает ему загадочность. Теперь же желание прикрыть незрячий глаз он считал трусостью и никогда больше не прибегал к подобным ухищрениям. Слепой глаз – его глаз. В нем часть его самого – полубога, полудьявола. Но даже в этом он видел преимущество – стоило только повернуться обезображенной стороной лица и нахмурить брови, как ужас охватывал даже отъявленного смельчака.

Что до остального, то он хорошо сложен, высок ростом и элегантно одет. Шарль всегда считал себя если не красавцем, то уж, во всяком случае, оригиналом. Он сравнивал себя с готическим собором, на балконе которого расположились уродливые химеры.

Луиза взглянула в его обезображенное лицо и слабо улыбнулась. Его вид не произвел на нее особенного впечатления, но и не испугал. Похоже, она осталась равнодушной. Девушка отвела глаза.

Шарль не знал, что и подумать.

Его кузен Анри, стоявший рядом, пробормотал что-то вроде «вот хитрый лис» и «неудивительно, что ты заставил всех нас из кожи вон лезть, готовясь к ее приезду».

Кто-то обратился к невесте с вопросом. Шарль слышал, как Луиза вежливо ответила, гордо вскинув подбородок и оглядев собравшихся, в том числе и его, Шарля.

Она отлично говорила по-французски – почти без ошибок. Ее язык был очень правильным. Это был академический французский, возможно, немного книжный. Шарль был очарован. Звуки родного языка, звучавшие из ее уст, почему-то привели его в смущение.

– Ваша светлость, позвольте мне познакомить вас. – Вандермеер положил руку на плечо Шарлю, представляя английскую версию того же языка и превращая его в кашу из звуков, так не похожую на музыкальную речь его дочери.

Шарль бросил на него неодобрительный взгляд.

– Прошу вас, – тихо промолвил он.

– Что?

– Это лишнее – «ваша светлость». Мы никогда не используем титул. «Месье» звучит гораздо лучше. – Он уже предупреждал об этом американцев, но те упорно стояли на своем. Теперь пришло время положить конец их фантазиям и напомнить им, что Франция – демократическая страна, где питают отвращение к подобной претенциозности.

– Но… э-э-э… хм… – Вандермеер собирался возразить.

Шарль повернулся к нему и нахмурил брови, изобразив неудовольствие. Вандермеер словно язык проглотил, и Шарль украдкой усмехнулся и примирительно предложил:

– Шарль, зовите меня просто Шарль.

Вандермеер не знал, что и сказать. С одной стороны, он успокоился, с другой – ужасно огорчился. Видимо, из-за того, что ему не придется называть свою дочь княгиней.

Ничего, они останутся довольны тем, что принадлежит князю д'Аркуру, кроме титула.

Вандермеер покорно продолжал:

– Позвольте представить вам мою дочь Луизу Амелду Мей Вандермеер. – Он кивнул в сторону Шарля. – Шарль Аркур, князь д'Аркур, – затем добавил: – Внучатый племянник короля Луи Филиппа.

Шарль решил больше не утруждать себя протестами. По крайней мере это была чистая правда.

Очаровательная Луиза посмотрела на говорившего. Вокруг не смолкал гул голосов. Она улыбнулась почти застенчивой милой улыбкой и чуть наклонила головку. Шарль застыл как вкопанный. Краем уха он поймал чье-то недоуменное восклицание. Все ждут от него ответных слов.

– Князь онемел от изумления, – сказал кто-то сзади него.

– Он не сводит с нее глаз, – послышался другой голос.

– И неудивительно, – отозвался третий.

– Я вижу, невеста ему понравилась, – добавил четвертый.

Шарль понял намек, склонился перед Луизой в поклоне, который был, пожалуй, чересчур низким. Выпрямившись, он наконец справился с собой и обрел дар речи. Он произнес по-французски достаточно громко, чтобы его услышали окружающие:

– Если характер моей невесты хотя бы немного соответствует ее очаровательной внешности, я буду счастлив пройти с ней свой жизненный путь рука об руку.

Спокойное и любезное выражение ее лица мгновенно изменилось. Она слегка нахмурилась, пристально вглядываясь в его лицо. Ее пытливый тревожный взгляд заставил его похолодеть. Все ясно, она узнала его голос. Она все поняла, думал Шарль. Земля разверзлась между ними, и все его возвышенные планы насчет их совместного будущего сгорели в аду, не успев осуществиться.

Но, посмотрев на него несколько секунд, Луиза, вероятно, решила, что ей почудилось. На ее прелестном личике промелькнула печаль – и вот оно снова стало непроницаемым. Ее отсутствующий взгляд устремлен в пустоту.

Шарль почувствовал неимоверное облегчение. Она приняла от него букет и положила его в шляпку, а ее песик сразу же принялся нюхать и жевать цветы. Затем очаровательная Луиза с самым невинным видом продела ручку ему под локоть. Шарлю казалось, что он сейчас умрет от счастья, когда она медленно, подлаживаясь под его прихрамывающую походку, направилась с ним к экипажу.

Глава 16

Луиза совершила невозможное – за все первые восемь часов, проведенных во Франции, она ухитрилась ни разу не посмотреть в лицо будущему супругу.

Ей удалось каким-то образом отрешиться от его присутствия. А это, если учесть, что все восемь часов были тщательно распланированы им лично и торжественные церемонии стоили д'Аркуру немалых денег да к тому же ее будущее зависело теперь от его доброго расположения, было весьма дерзким поступком.

Но будущий муж выглядел так странно, был таким непредсказуемым, что у Луизы пока просто не возникло желания познакомиться с ним поближе.

Вокруг нее столько всего происходило! Когда они прибыли в отель, ее ожидал пикник на лужайке, на котором присутствовало более ста человек, совершенно ей незнакомых. Ошеломленная (и уставшая после бессонной ночи), Луиза видела все происходящее как бы сквозь туман. Но многочисленным гостям было довольно и того, что она любезно улыбалась и очаровательно выглядела, – к этой несложной уловке Луиза прибегала всю жизнь.

Но стоило ее усталому сознанию немного проясниться, как помыслы Луизы мгновенно возвращались к ее паше. Как и куда он исчез так быстро? Он в Марселе? Или пересел на другой корабль, следующий сейчас по Средиземному морю?

Луиза украдкой бросала тоскливые взгляды на море, которое синело поверх крыш, голов, плеч и подносов с местными деликатесами: рулетиками с нутом, сырыми овощами, жирными густыми соусами и свежими спелыми оливками. Легкие закуски! Большинство блюд были слишком острыми, на ее вкус.

Ее Шарль опять оказался прав: Франция – интересная страна, но при первом знакомстве она поражает и немного пугает. Луиза чувствовала себя неуютно. Все не так, как дома, в Америке.

Приветствуя друг друга, знакомые, даже мужчины, целуются. Экипажи элегантнее американских, и автомобили, которых возле отеля было немного, более шумные и быстроходные, чем в Нью-Йорке. В Марселе их видимо-невидимо. Французские туалеты тоже ужасно шумные, вода в них смывается с ревом водопада, и расположены они в отдельной кабинке рядом с ванной. И все эти приметы нового века – включая самодвижущиеся экипажи и туалеты – соседствуют с седой стариной, которая тоже непривычна для Луизы. Когда они въезжали на гору по пути к отелю, она видела в окно крутые узкие улочки, на которых время словно остановилось в прошлые столетия. Отель, в котором они расположились в ожидании поезда, был построен еще в 1607 году, а местные жители считали, что это «совсем недавно». История Марселя, старейшего города Франции, началась еще во времена процветания Древней Греции.

В довершение ко всем волнениям ей пришлось еще испытать бытовые неудобства первых часов пребывания во Франции. Ее багаж сначала был отправлен в отель, а из отеля – сразу на вокзал. И когда ей потребовалось переодеться, ош не нашла своего чемодана с платьями, который вместе с остальными вещами также переправили на станцию. Та же участь постигла и ее сундучок с туалетными принадлежностями. Ужасная неразбериха – emmerdement, как сказал дядя князя, что, как Луиза подозревала, было гораздо более крепким выражением, нежели просто путаница, – настоящее безобразие.

Он был редкая пташка, этот дядя Тино: маленький, жилистый человечек неопределенного возраста, ему можно было дать и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. У него был странный гортанный акцент, и его не всегда удавалось понять. Он любил все делать сам, никому не доверяя, но приготовлений порой было так много, что дядя Тино просто не успевал повсюду. Он считал себя знатоком во всем – будь то багаж, расписание поездов или праздники.

В тех сундуках, которые все-таки доставили в отель, оказались вечерние наряды и нижнее белье. Ну что ж, удалось хотя бы переодеть последнее. После многолюдного пикника Луиза удалилась к себе, переоделась и освежилась, насколько это было возможно, потом спустилась в холл, чтобы присутствовать на позднем ленче в закрытой столовой, где уже собралось полсотни гостей – члены семьи князя.

Луиза старалась беседовать как можно любезнее. Ей нравилось говорить по-французски. Она любила этот язык за мелодичность. Как и в Монреале, ей казалось поначалу невероятным, что все вокруг говорят на нем. Как будто школьный учитель тайно обучил французскому целую страну – по тем же учебникам и словарям, что и ее, Луизу. Когда князь д'Аркур в третий раз спросил, не нужно ли ей чего-нибудь (он не отходил от нее ни на шаг после ленча, готовый предупредить любое ее желание), Луиза ответила: «Да. Найдите мне местечко, где я могла бы подремать часок перед отходом поезда. И чтобы поблизости не было ни одной живой души, включая вас».

Шарль удивленно заморгал – видимо, не ожидал такого резкого ответа. Луиза могла бы немного смягчить свою просьбу, но ее терпение иссякло. Она сделала над собой усилие и позволила д'Аркуру проводить ее.

Ее желание было не так-то просто выполнить. Похоже, князя знал весь город, и каждый считал своим долгом лично поздравить его и пожелать счастливого брака, который, как изволил выразиться один из гостей, положил конец его столь затянувшейся холостяцкой жизни.

Луиза бросила мимолетный взгляд на будущего супруга. На его длинные черные волосы, на которых остался след от плотно сидящего цилиндра. Обратила внимание на широкие плечи и подумала: «Неплохо». Но когда Шарль обернулся к ней, она снова погрузилась в свои мысли, и взгляд ее стал рассеянным.

Они наконец протиснулись сквозь шумную толпу и поднялись по ступенькам. Но в комнате, предназначенной для невесты, их ожидал очередной сюрприз. Перед трюмо стояла няня, приглядывавшая за детьми кузенов и кузин князя, и меняла пеленки самому маленькому из племянников. На постели высилась груда сюртуков и шляпок, сваленных как попало. Чемодан с платьями Луизы лежал посреди комнаты на полу, а на нем преспокойно спал ее щенок. В комнату с трудом можно было протиснуться.

Князь заявил, что ему очень грустно (в такой изощренной форме он и его соотечественники выражали сожаление), что Луизе доставили столько неудобств, затем предложил единственное место для отдыха, которое ему известно. Он провел ее к одному из пустующих экипажей, выстроившихся в ряд у отеля.

Он помог ей забраться внутрь и остановился у открытой дверцы. Его глаза – точнее, глаз – подозрительно осмотрели полутемный салон. Шарль довольно долго разглядывал каждый уголок экипажа, закрывая своими широкими плечами весь дверной проем.

Укрывшись в полутьме, Луиза наконец решилась рассмотреть его. Князь д'Аркур был высок ростом (выше, чем ее Шарль, подумала она, гораздо выше). Настоящий гигант. У него массивная грудь (хотя и не такая мускулистая, как у того, другого). Но лицо! О Господи, его лицо! Этот пустой зеленоватый глаз – жуткий, нечеловеческий, да к тому же кривоватый из-за шрама. Все это придает ему вид, вселяющий ужас.

Сказать, что д'Аркур далеко не красавец, значило не сказать ничего. И в довершение ко всему эта его манера одеваться! Он наряжается, как сам дьявол! Луиза бросила взгляд на трость, на которую он опирался. Трость была сделана из голубоватой стали и черного дерева.

Как будто в ответ на ее тайные мысли – Шарль заметил, что Луиза разглядывает его, – князь щеголевато взмахнул тростью и ловко сунул ее под мышку. Вот такой он и есть – все предвидит, все предугадывает. Человек, которого так обожают ее родители, все просчитывает наперед – в том числе и впечатление, которое производит на окружающих. Может, это и неплохо. Ведь он желает сделать приятное. Этот его трюк с тростью – Луиза уже наблюдала подобный жест. Он мог купить что угодно, не доставая кошелька из кармана, – ему достаточно было взмахнуть тростью, словно волшебной палочкой Вельзевула. Он мог спрятать ее в складках длинного сюртука, чтобы потом неожиданно выхватить с проворством фехтовальщика.

Его внешность, рост и необычное поведение завораживали Луизу, как все сверхъестественное, жуткое и необъяснимое. Она понимала, почему в первые минуты знакомства старательно отводила от него взгляд: он, будущий муж, вселял в нее ужас – огромный медведь, которого вымыли, причесали и нарядили в элегантный костюм. С левой стороны он настоящее чудовище – слепой глаз, шрам, хромота.

В то же время девушка вынуждена была признать, что манеры являли собой прямую противоположность его внешности. В них не было ничего отталкивающего: он был со всеми вежлив, внимателен, предупредителен. Даже более чем предупредителен. Она все время мысленно твердила: «Не будьте со мной таким милым и обходительным». Его горячее желание угодить ей вызывало у нее чувство неловкости.

Луиза потянулась к дверце, чтобы прикрыть ее, и невольно вздрогнула в темноте: она вдруг осознала, что заставляло ее избегать его взгляда в течение дня. Его внешность, не очень-то привлекательная в общении на людях, казалась ей еще менее притягательной при общении с глазу на глаз, стоило ей только вспомнить, чем занимаются муж и жена ночью. О, она по глупости полагала, что сможет преодолеть отвращение! В детстве Луиза как-то посадила на руку огромного паука – чтобы доказать себе, что не боится. А в Майами однажды потрогала крокодила, которого индейцы поймали и показывали туристам, – живого дракона, мерзкого и злобного, ленивого и необычайно проворного, куда проворнее птенца или кролика.

Луиза поспешно прикрыла дверцу экипажа. Она неожиданно почувствовала что-то вроде благодарности – к кому бы вы думали? – к Пие Монтебелло (которая присутствовала сегодня на пикнике, но держалась в отдалении). Хорошо, что этот человек нашел себе подходящую любовницу, – в ней тоже есть что-то демоническое. Луиза сказала Шарлю, высунувшись в окно: – Благодарю вас. Теперь все в порядке. – Потом задернула занавеску, чтобы не видеть его, и в экипаже стало темно, как… как ночью в каюте корабля. Экипаж слегка покачивался – с такой силой она захлопнула дверцу. Луиза со вздохом закрыла глаза – наконец-то ее оставили в покое. Что ж, до свадьбы всякое может случиться. Время еще есть. Все как-нибудь устроится, наладится. Может, она выйдет замуж за другого. С этой мыслью она задремала. Ей снился океан…

Поезд вышел из Марселя поздно вечером. Все ужасно устали, особенно Шарль. Больное колено, как видно, решило его добить. Радости его не было предела, когда он сел в поезд рядом с Луизой. Ему было приятно ненароком касаться ее. Так они ехали в темноте, и Луиза единственная из присутствующих казалась свежей и отдохнувшей. Она целых три часа проспала в экипаже. Когда же все отправились на вокзал, Шарль сел рядом с ней, и она, привалившись во сне к его плечу, проспала всю дорогу до станции.

Какое умиротворение! Ее сонное расслабленное тело так нежно прильнуло к нему. Шарлю нравилось обнимать ее – это было так знакомо! Но как только их экипаж подкатил к ярко освещенному вокзалу, ему пришлось вернуться к своей настоящей роли и отодвинуться от нее.

А теперь Луиза сидела с ним рядом в вагоне и читала книгу на английском, которую привезла с собой, – что-то по теории вероятностей. «Ничего себе!» – пронеслось у него в голове. Все остальные молчали. Ничто не нарушало тишину у них в купе, кроме постукивания колес по рельсам. В привилегированном вагоне экспресс-поезда первого класса было всего четыре просторных купе. Напротив Шарля сидели Гарольд и Изабель Вандермеер, погруженные в глубокий сон. Подле них восседал дядя Тино – он бодрствовал, но хранил молчание. С того момента, как они сели в поезд, он не переставал делать Шарлю знаки, давая понять, что хочет побеседовать с глазу на глаз. Шарль сделал вид, что не замечает его намеков, закрыл глаза и слегка, как бы случайно, прислонился коленом к платью Луизы. Его кузен Анри, дремавший по другую сторону от нее, не давал ей отодвинуться. Однако девушка тотчас отдернула колено, как только «спящий» Шарль сильнее прижался к ее ноге. Словно какой-нибудь недоумок в подземных переходах Парижа, мысленно обругал себя Шарль. Боже милосердный, как это, оказывается, нелегко – притворяться, будто он не хочет… не знает ее. Если бы они могли тотчас же пожениться. Все у них перепуталось – сначала медовый месяц, и только потом – свадьба…

– Шарль.

Шарль резко открыл глаза и увидел совсем близко склоненное к нему лицо дяди Тино.

– Вставай и пойдем со мной. Я хочу выкурить трубку, но в присутствии ее светлости не осмелюсь этого сделать. Выйдем в коридор.

Шарль машинально подался вперед, все еще в полусне, повинуясь родственнику, который никогда не поднимал шума по пустякам. Значит, случилось что-то серьезное. Только теперь Шарль понял, как крепко он спал. Он увидел Луизу и его дядю, сверливших друг друга гневными взглядами.

Луиза повернулась к нему, кивнула в дядину сторону и отчетливо промолвила на своем безупречном французском:

– Это маленькое купе.

Купе было огромное, но Шарль напомнил себе, что в Америке в распоряжении ее семьи имеется личный вагон в поезде. Она добавила:

– Если он будет здесь курить, мы все пропахнем дымом.

Его дядя ничего не сказал на это, посторонился, давая Шарлю пройти, и вышел вслед за ним в коридор. Однако по выражению его лица можно было заключить, что Луиза заслуживает сожжения, но не как мученица, а как американская ведьма. Явная неприязнь, отразившаяся на лице дяди, удивила и насторожила Шарля.

Выйдя в коридор и прислонившись спиной к вагонному стеклу, Шарль спросил:

– Итак, в чем дело?

– Я мог бы сказать тебе об этом и раньше, но ты так нервничал и беспокоился. Я не хотел волновать тебя еще больше.

– Еще больше? Что случилось?

– Последние три дня Вандермеер телеграфировал нам с корабля по два-три раза в день.

Шарль впился в его лицо единственным глазом.

– Что?

– Говорю тебе, он посылал телеграммы пачками – с инструкциями, вопросами, просьбами. Я решил, что было бы слишком дорого пересылать их тебе на корабль, и поэтому отвечал сам.

Шарль слушал его со все возрастающим удивлением.

– И чего же он хотел? О чем вы там с ним договорились без меня?

– Он хочет, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Что-то произошло. Он желает поскорее сбыть с рук мадемуазель Высший Свет.

Шарль расхохотался, откинув голову, – у него словно гора с плеч свалилась. Он глянул поверх головы Тино в незанавешенное окошечко двери купе на сидящую Луизу: очаровательная девушка на красном бархатном сиденье уткнула нос в учебник по математике.

– Да, – выговорил он сквозь смех, – могу себе представить. Он боится, что она спустит все его состояние в игорных домах. И переспит со всеми мужчинами от Марселя до Парижа.

Дядя Тино побелел.

Шарль похлопал его по руке.

– Шучу, шучу. Она немного избалована, дядя.

Дядя перестал хмуриться и чуть оттаял.

– Ну хорошо. – Он помолчал. – Будем надеяться, что все обойдется. – Он вслед за Шарлем посмотрел через окошечко на Луизу. Затем прибавил с явным облегчением в голосе: – Я было подумал, что она забеременела от тебя или что-нибудь в этом роде. Ведь она не беременна?

– Не думаю.

Глупее он ничего не мог придумать. Сам себя выдал – все равно что признался. Да и как он может знать, беременна она или нет? Скорая свадьба в любом случае самый лучший для него вариант.

Когда Шарль снова обернулся к дяде, то увидел, что тот пристально смотрит на него. Жилистый маленький человечек скривил губы и неодобрительно прищелкнул языком. Затем сказал:

– Все равно подумай хорошенько, что ты делаешь. Амбра, не амбра – забудь об этом. Ты поступаешь слишком опрометчиво. Девчонка капризна и надменна и чересчур хороша для тебя.

Шарль насупил брови.

– Перестань, Тино. Она всего лишь немного избалована. Ее воспитывали, как княгиню. Но, хочешь – верь, хочешь – нет, мне кажется, ей очень одиноко. Правда, только в светском обществе. А наедине она – о-о-о… – Он тихо присвистнул. – Ни разу в жизни ничего подобного… – вымолвил он. Дядя Тино насмешливо хмыкнул.

– И все же тысячу раз подумай, прежде чем жениться на ней. Не следует брать в жены женщину, которая спит и видит, как бы наставить тебе рога. – Да, тут он попал в точку.

Шарль промолчал.

– Тебе надо жениться на дурнушке, – очень серьезно посоветовал дядя.

Шарль усмехнулся. В этих словах не было ничего неуважительного – все предельно честно. Жена дяди Тино Элоиза была самой непривлекательной женщиной, какую только Шарлю приходилось встречать. Но сам Тино был от нее без ума. У Элоизы и Константина Димитрия Аркура было уже восемь детей, а недавно, в январе, родился девятый. Шарль и Тино постоянно подшучивали друг над другом по поводу своих предпочтений и привязанностей. Он ткнул дядюшку локтем в бок и заметил:

– Чтобы у меня было восемь с половиной таких же уродливых отпрысков, как у тебя? – На самом деле у Тино были прелестные дети.

– Женись ты хоть на красавице, хоть на дурнушке, ваши отпрыски будут уродливы, если унаследуют твою внешность, – отпарировал дядя. Лукавая улыбка заиграла у него на губах, когда он сунул трубку в зубы и полез в карман за спичками.

– Только в том случае, если их глаз воспалится и хирургу придется его оперировать. – Шарль начал горячиться. Ему не хотелось больше выслушивать никаких возражений от человека, на которого он так полагался. – Тино, – сказал он, – я твердо решил жениться на ней. И амбра тут ни при чем. – Он усмехнулся. – Хотя, конечно, амбра мне тоже нужна. Кстати, жасмин уже сгрузили, все в порядке?

– Да. Его отправили в Грасс. Эрнест и Максим завтра начнут прививать веточки. – Тино зажег трубку, затянулся и покачал головой. – Да, плохи твои дела, – мрачно констатировал он, кивнув головой в сторону Луизы. – Тебе грозит сердечная болезнь. Хорошенькие женщины, – он снова повел трубкой в сторону купе, – считают, что им принадлежит весь мир.

– Она еще слишком молода. Я открою ей глаза и покажу, что это не так.

Дядя помрачнел – выражение его лица выдавало законченного пессимиста.

– Ты не сможешь показать человеку то, что он не желает видеть.

С этими словами Тино выпустил в воздух колечко дыма. Шарль снова прислонился к окну, не сводя глаз с женщины, на которую он никак не мог насмотреться. Так прошло минуты две, пока Шарль не прервал молчание, сказав:

– Не знаю, возможно, ты прав, Тино. Луиза умеет держать себя в обществе, она несколько надменна и холодна. Но в глубине души… – Шарль вздохнул. Ему хотелось верить в то, что он собирался сейчас произнести, и он молил Бога, чтобы его предчувствия насчет Луизы Вандермеер оправдались, хотя он был знаком с ней лишь пять или шесть дней. – В глубине души, – продолжал Шарль, – она очень милая и славная девушка, забавная, искренняя и добрая. – Наблюдая, как Луиза переворачивает страницу книги, он добавил: – И очень образованная. – Он ткнул дядю в грудь. – Она гораздо умнее тебя, Тино.

– Значит, тебя она и подавно умнее. – Дядя вопросительно вскинул глаза и снова выпустил колечко дыма. – Итак, что же ты решил? Ее отец просит сыграть свадьбу через две недели. Ты тоже не прочь ускорить события?

Две недели? Шарль был потрясен.

– Не знаю, – промолвил он. – Мне надо сначала переговорить с Луизой.

Тино вытаращил на него глаза и промычал что-то неразборчивое. Затем повернулся и, качая головой, пошел по коридору, пуская колечки дыма.

Глава 17

На следующее утро Луиза стояла у подножия холма, на котором располагался особняк князя. Прямо перед ней расстилалась обширная лужайка, покрывавшая пологий склон, спускавшийся от парадного крыльца, окаймленная невысокой балюстрадой из белого резного камня, которая протянулась до границ владений д'Аркура, извиваясь по краю проходящей внизу дороги. Если перелезть через низкую ограду, то попадешь на узкоколейку, петлявшую вдоль побережья. За дорогой виднелись пляж и искрящееся Средиземное море, Стоя под раскидистым деревом, Луиза смотрела на ярко-голубой залив, по сравнению с которым безоблачное небо казалось бледным.

Одного взгляда на окружающее великолепие было достаточно, чтобы понять, почему Лазурный берег, обрамленный предгорьями Альп, считался таким популярным и дорогим местом отдыха. Ницца и особняк князя, находившийся на западной окраине города, – настоящий райский уголок, расположенный на живописнейшем морском берегу, который ей когда-либо приходилось видеть.

Луиза смотрела на море и мысленно пыталась перенестись на противоположный берег, в Северную Африку. Она представляла себе высокого красивого мужчину, который высаживался на берег и направлялся домой к семье. Она старалась представить себе своего Шарля, но у нее ничего не получалось. Она никак не могла понять, почему человек, который был с ней таким искренним, нежным, называл ее «дорогая», «любимая», почему этот человек равнодушно покинул ее, упаковав на рассвете чемоданы.

Что это, как не ее собственное тщеславие? Ей отчаянно хотелось, чтобы он был несчастен, одинок без нее. Поскольку ей самой было страшно одиноко. Более того, она была уверена, что очаровала его, покорила. Луиза считала себя особой, сведущей в таких вопросах: она чувствовала, влюблен в нее мужчина или нет. И если ее паша без ума от нее, то его душа так же, как и ее, полна воспоминаниями о том времени, которое они провели вместе. Но в таком случае, как он может жить без нее? Как мог ее покинуть? Может, он скоро вернется? Шарль ведь знает, где ее разыскать.

Нет, нет, конечно, нет – Луиза покачала головой, хмуря брови, – этого не будет. У нее был роман, незабываемый роман со взрослым, опытным мужчиной. Ее возлюбленный живет далеко, в стране с иной культурой, у них нет друг перед другом никаких обязательств. Их роман был волшебным, потрясающим – Луиза именно о таком и мечтала.

А теперь у нее другая жизнь!

– Луиза!

Девушка обернулась и увидела, что матушка бежит к ней по зеленому склону, подхватив юбки, так что видны щиколотки.

– Лапочка моя, – вымолвила Изабель, задыхаясь от бега и крепко сжимая дочь в объятиях. Расцеловав ее в обе щеки, она сказала: – Мы с твоим отцом только что имели весьма приятную беседу с князем. – Выражение ее лица было добродушным, хотя и несколько встревоженным. – И мы договорились, что именно я сообщу тебе одну важную новость. Не пугайся, ты не против, если мы немного прогуляемся по побережью?

Они спустились по каменным ступеням, ведущим на дорогу, и перешли ее. На другой стороне дамы сняли чулки и туфли и подоткнули юбки. На пляже никого не было. Оставив туфли у чугунной скамьи, они спустились к воде.

На берегу не было ракушек – Средиземное море в этой части было на редкость спокойным. Луиза ступала босыми ногами по плоским гладким камешкам величиной с куриное яйцо. Ближе к воде камешки становились мельче и темнее. Луиза шла следом за матерью по мокрой гальке, похожей на тысячи серых пуговичек.

Наконец матушка нарушила молчание:

– Позволь мне заметить, что князь самолично желал переговорить с тобой на эту тему, но я опередила его. Как только вы поженитесь, он будет иметь на тебя все права. – Изабель с улыбкой покосилась на дочь. – Но пока я еще не готова уступить ему первенство. – Она помолчала, прошла несколько шагов и вновь заговорила: – Мы с отцом с самого начала были очень рады за тебя. А сейчас считаем, что этот брак для тебя – подарок судьбы. – Она ласково коснулась руки Луизы и повторила с ударением: – Подарок судьбы. – Она вздохнула, набираясь храбрости, и затем затронула тему, которую Луиза была совершенно не готова обсуждать. – Ты должна понимать, что мы с твоим отцом честные, порядочные люди. Мы просто не знали, что и делать, когда ты стала вести себя неподобающим образом… – Мать Луизы воздела руки в безмолвном отчаянии.

Луиза внутренне ощетинилась, готовя оправдательную речь.

Матушка обернулась и смерила ее взглядом.

– Выслушай меня, прежде чем что-либо сказать. – Она начала снова: – Мы с твоим отцом чувствовали себя ужасно неловко, выдавая тебя замуж за… – тут она сделала паузу и произнесла с видимым удовольствием, – за нашего дорогого Шарля без…

Дорогой Шарль? На мгновение Луизе почудилось, что ее мать говорит о ее паше Шарле. Но тут же поняла: речь, конечно, идет об одноглазом князе. Луиза с трудом удержалась от едкого замечания. Да, он любезен и щедр, и все же вряд ли чудаковатый, неловкий человек заслуживает чьей-либо привязанности.

Ее матушка продолжала:

– …без… Словом, вот так. Прежде чем он женится на тебе, мы хотели поговорить с ним откровенно. – Она вздохнула и выпалила: – Особенно теперь, когда мы знаем: ты что-то замышляла на корабле.

Луиза похолодела и стиснула зубы, чтобы не проболтаться.

Матушка воздела руки, словно нью-йоркский полицейский, сдерживающий уличное движение.

– Луиза, успокойся! – воскликнула она. – Не поднимай шума. Нам не нужны ни твои оправдания, ни объяснения. Мы просто хотим, чтобы ты знала: мы далеко не так наивны и скорее умрем, чем позволим князю думать, что наша семья ведет нечестную игру. Мы порядочные люди. Поэтому мы встретили князя сегодня утром, зашли с ним в его кабинет и рассказали ему все, включая наши подозрения насчет… – Она умолкла и с трудом перевела дух. – Луиза, он далеко не глуп. Он выслушал наш рассказ совершенно спокойно, ничему не удивляясь. Вероятно, ему что-то известно. И его дядя вчера был настроен откровенно враждебно. На остальных нам наплевать… – Это было очень сильное выражение в устах ее матушки. – Но с порядочными, достойными людьми надо поступать так же достойно и порядочно.

Изабель собралась с мыслями и торопливо продолжала:

– Это было нелегко. Прошу тебя, пойми, что мы с отцом очень любим тебя и гордимся тобой. Ничто не изменилось. Тебя ждет потрясающее замужество, ты этого заслуживаешь. Но мы хотим быть уверенными. Ты наше сокровище, и мы не допустим, чтобы про тебя ходили дурные слухи. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Луиза не понимала, но была настолько смущена и потрясена подозрениями родителей (если бы они знали правду!) по поводу ее приключений на корабле, что не имела сил переспросить.

Ее матушка неожиданно улыбнулась и сказала:

– Как бы то ни было, князь весьма снисходительно принял наши откровения. О, эти французы! – Она рассмеялась. – Европейская широта взглядов. Он заявил, что не возражает, если его жена будет бойкой, и что он не намерен отступаться от тебя. А теперь слушай меня внимательно.

Луизе только и оставалось, что слушать. Ее бросало то в жар, то в холод. Лицо девушки пылало. Она отвела глаза, несказанно униженная. И как она могла недооценивать своих родителей? Порядочные, искренние люди. Ну да. Паша тоже называл ее так, но она даже и не подумала о собственной чести, собираясь начать новую жизнь во лжи. Вот почему, вероятно, ей было так неловко от внимания и любезности князя, которые тот проявлял при каждом удобном случае. Душевное спокойствие можно обрести только с чистой совестью – мысль об этом как-то раньше не приходила ей в голову.

Тем временем матушка продолжала:

– Итак, вот что мы решили, Луиза. Для соблюдения приличий мы будем делать вид, что готовимся к свадьбе, но князь согласился на две недели увезти тебя в Грасс – так сказать, инсценировать твое бегство с возлюбленным. Ничего более приемлемого мы не придумали, но замужество, как нам кажется, самое подходящее, что можно пожелать такой юной, э-э-э, такой девушке, как ты. – Голос ее пресекся. – Я очень надеялась, что у тебя будет роскошная свадьба, но… – Она подавленно умолкла.

Луиза не знала, что и сказать, куда спрятать глаза. В течение минуты они обе не проронили ни слова.

Конечно, роскошная свадьба нужна прежде всего ее матери. Самой Луизе было все равно. И все же она чувствовала себя ужасно, лишив мать того, что было предметом ее мечтаний с тех пор, как Луиза стала понимать, что означают слова «великосветская свадьба». Когда Луиза была еще совсем ребенком, родители в шутку говорили ей, что выдадут ее замуж за какого-нибудь князя. Невероятно, но их мечта сбывалась.

Ее матушка продолжала:

– Конечно, если ты этого хочешь. Ты согласна?

К чему спрашивать? Луиза кивнула. Она встретилась с матерью взглядом и выдавила:

– Мама, прости меня за все неприятности, которые я вам причинила. Мне так жаль.

Матушка взяла ее под руку и повернула обратно.

– Я знаю, дорогая моя. Не волнуйся. – Они с Луизой медленно пошли вдоль берега, усеянного мелкой галькой. – Все будет замечательно. Мы с твоим отцом поживем здесь немного, пока не убедимся, что ты устроилась и счастлива.

Луиза прикусила губу.

– Мама, я в состоянии сама о себе позаботиться. Мать покосилась на нее и продолжала идти как ни в чем не бывало.

Луиза остановилась и дернула ее за руку.

– Нет, ты не поняла. Вы с папой можете уехать, когда сочтете нужным. Я сожалею, если чем-то расстроила вас или обидела, но это моя жизнь. И я должна справиться со всем сама.

Мать пристально посмотрела ей в лицо, и глаза ее заблестели. Две слезинки показались в уголках глаз и потекли по щекам.

– О, моя дорогая, – промолвила она. – Позволь мне еще немного побыть твоей заботливой матерью. Я не готова так быстро расстаться с тобой. – Она шмыгнула носом и спросила с горькой прямотой: – Неужели тебе не терпится покинуть нас?

– Нет, это не так, – возразила Луиза. Она сжала в объятиях женщину, которая обнимала ее тысячу раз. – Конечно, нет. – Она погладила мать по голове. – Я только хочу, чтобы вы перестали тревожиться и ничего больше не предпринимали. – Она чувствовала странную тоску по тому, что еще не ушло, если такое возможно. – Пусть все идет своим чередом. Я сумею о себе позаботиться. Обещаю, что постараюсь стать счастливой и не сделаю ничего, за что вам будет стыдно. Я ведь не глупа и все понимаю.

Когда они вновь поднялись вверх по каменной лестнице и пошли по лужайке, Изабель Вандермеер снова повеселела.

– Это все твое, моя лапочка, – повторяла она. – Все здесь теперь твое.

Она указывала на новый трехэтажный особняк из белого камня, возвышавшийся на холме, который насчитывал сорок пять комнат со всеми современными удобствами. Он был построен всего четыре года назад и занимал три акра побережья, где были самые дорогие на континенте земельные участки.

Но у Луизы уже имелось все, что она хотела иметь, богатства жениха ее не прельщали. Было, впрочем, кое-что, чего ей отчаянно не хватало. Пережив на пляже бурю эмоций – смущение, горечь, стыд, – она теперь вдохнула воздух свободы, пряный, терпкий, как смешанный запах тимьяна, розмарина и дикой лаванды, растущих на холмах. По коже ее побежали мурашки – с такой силой она вдруг ощутила пробуждавшуюся в ней независимость замужней женщины, чей муж благороден и снисходителен. А князь непременно будет снисходителен к ней. Луиза поняла это с первых минут знакомства с ним. А теперь, когда он, зная все, тем не менее решил на ней жениться, милостивым кивком отпустив ей все прегрешения, она была в этом абсолютно уверена.

Две недели пролетели незаметно. У князя были дела в Грассе. Он уехал туда на три дня, потом вернулся. Тем не менее Шарль нашел время для ухаживания, так сказать, на публике. Один раз они плавали на яхте. Ездили верхом на побережье близ Антиба. Д'Аркур свозил ее в самые фешенебельные игорные дома Ниццы, затем в Монте-Карло, где показал ей крупнейшие казино – вероятно, чтобы проверить ее склонность к азартным играм. В казино Луизе не понравилось. В играх не требовалось особенного мастерства, а шансы на выигрыш были слишком малы. Она выиграла немного денег. Князь, похоже, был доволен проверкой. Затем они отправились обедать к его сестре.

Луиза и князь, казалось, неплохо ладили. Он был очень приятным в общении человеком. Кроме того, как уже заверяли ее родители, был умен и прекрасно образован. Словом, д'Аркур был для нее подходящей партией. За эти недели между ними ни разу не случилось ни одной размолвки, кроме разве что небольшого недоразумения во время поездки на природу.

Как только они выехали на окраину Ниццы, Шарль остановил двуколку в оливковой роще и попытался поцеловать Луизу, однако та, резко отпрянув, чуть не вывалилась из экипажа. Преодолев обоюдную неловкость, они рассмеялись. Луиза несколько разочаровалась в себе, поскольку все эти дни готовилась к подобному моменту. Но как, спрашивается, могла она предугадать собственную реакцию, когда к ней склонилось это странное, обезображенное лицо? И его сильная рука крепко обвилась вокруг ее талии? Она терпела, пока его рот не приблизился к ее губам, а потом в ужасе задергалась, вырываясь из его объятий, словно пугливая лошадка, заартачившаяся перед прыжком. Когда они поженятся, все будет по-другому, заверила она его, ей нужно привыкнуть к мысли о физической близости. (Дело, конечно, в другом – всю прелесть физической близости с мужчиной она ощутила во время плавания через Атлантику.) Но князь отнесся к ее заявлению на редкость терпимо и снисходительно. Ну разумеется, он подождет.

По правде говоря, неприязнь к д'Аркуру беспокоила ее гораздо больше, чем она готова была себе признаться. Что касается его внешности, то Луиза искренне верила: она свыкнется с его уродством. Но в ту секунду, когда ее будущий муж склонился к ней, чтобы поцеловать, перед ней возникло более серьезное препятствие.

Внезапно появился призрак паши – его запах, его тело, и она почувствовала себя… неловко.

«Неверность» – вот подходящее слово. Неверность – это все равно что предательство. Да, она предала своего пашу, позволив другому обнимать себя. Как странно было видеть лицо мужчины так близко от себя. И дело не в его уродстве: просто это другое лицо – не то, которое она себе представляла. Луиза рассердилась на него за то, что он не ее любовник с корабля, за то, что занял чужое место, за то, что его дыхание пахло не шампанским, а спелыми оливками. Ее гнев тут же сменился отвращением. Одному Богу известно, что именно вызвало в ней это, чувство – может, то, как оскорбленно сощурился невидящий глаз князя, и как он отвернулся в смущении (о, как это не похоже на ее настойчивого возлюбленного). Впрочем, возможно, его незрячий глаз тут ни при чем. Возможно, на его месте смутился бы и самый самоуверенный мужчина. Луиза не могла знать наверное. Ей было невыносимо противно – это все, что она чувствовала в тот момент. Да, и еще неловкость из-за собственного поведения.

Тем же вечером после обеда она принесла Шарлю бокал бренди на лужайку за домом, где он сидел в одиночестве, погруженный в свои мрачные думы. Видимо, собственное уродство удручало его. «Чудесно, – подумала Луиза. – Значит, и у него есть ахиллесова пята». Девушка попыталась принести извинения, но Шарль небрежно махнул рукой:

– Не стоит. У нас ведь вся жизнь впереди…

Так они и сидели вдвоем, не проронив ни слова: князь, великодушный и умудренный опытом, и она, Луиза, – пугливая и эгоистичная злючка. Девушка ненавидела себя за то, что не могла объяснить ему причину своего отказа и загладить вину, и ненавидела его за то, что он заставил ее чувствовать себя виноватой.

Луиза всегда ощущала, хочет ли ее мужчина как женщину. И как бы там ни было, за эти две недели она успела понять, что князь согласился взять ее в жены не только из благородства. Он испытывает к ней отнюдь не платонические чувства. В его манере вести себя с ней проскальзывало плохо скрываемое напряжение, но одно ей было совершенно ясно: ему не терпится заполучить ее в свою постель. И это раздражало ее. Какое нахальство! Она ведь его совсем не знает!

Но она тут же раскаивалась: нет-нет, обвиняла она себя, он ведет себя правильно. Шарль ведь хочет, чтобы у них были нормальные супружеские отношения. Это необходимо, если они собираются иметь детей. Луиза была не против.

Просто она не знала, как ей заставить себя лечь с ним в постель, когда ей так неприятен его вид. Стоило ей представить, как ее полуслепой и полухромой муж наваливается на нее всем телом и хрипло дышит, ее начинало тошнить. Луизу пугало собственное непреодолимое отвращение, которое она к нему испытывала. Ей надо научиться скрывать то, что когда она смотрит ему в лицо, ее охватывает скорее страх, чем восхищение.

Как это сделать? Девушка не знала. Но все затмевала тоска по ее Шарлю с Атлантики. «Так вот, значит, что такое верность», – думала она. Верность сродни гневу, который не можешь подавить. Быть верной – значит содрогаться от омерзения при мысли, что тобой будет владеть кто-то другой. Невероятно! Она всегда представляла себе верность как необходимость жертвовать собственным удовольствием ради счастья и спокойствия возлюбленного. Но ее чувство ничуть не походило на верность в общепринятом смысле. В нем было больше упрямства и эгоизма. Это все равно что обожать клубнику, и только клубнику, предпочитать ее всему остальному и скорее согласиться голодать, чем откусить хоть кусочек яблока. О Господи, чего же ожидает от нее этот подозрительно великодушный властитель райского уголка?

Чего ожидал от нее Шарль? Того, что все равно должно было свершиться рано или поздно. Невеста его стесняется. Так же ведут себя поначалу многие женщины. Но его невеста достаточно умна, чтобы понять, какие выгоды сулит ей этот брак.

Венчание состоялось в маленькой часовне в Грассе. Родители Луизы все-таки не устояли перед искушением присутствовать на свадьбе единственной дочери, поэтому они потихоньку пробрались в часовню. Невеста и жених подъехали к дому Шарля в Грассе, затем сразу же после ленча направились к церкви. Дядя Тино был уже там. Кроме него и Вандермееров да еще священника и одного из сыновей Тино, выполнявшего роль помощника священника, при венчании не было никого из посторонних. Изабель Вандермеер тихо всхлипывала в углу, пока произносились клятвы. Ее муж держался более стойко. Луиза была взволнована, но выглядела очаровательно в простом бежевом платье и изящной шляпке с перьями. Ее лицо скрывала кружевная вуаль.

Когда Шарль приподнял вуаль и поцеловал ее перед алтарем – губы его прижались к ее губам, и она уже не имела права увернуться, – он был вне себя от радости. Его ожидало безграничное счастье. После церемонии, позируя фотографу вместе со своей невестой, Шарль так широко улыбался в объектив с ослепляющей вспышкой магния, что у него даже заболели скулы. Затем все шестеро направились в магистрат, где подписали официальные документы. Дело сделано. Князь и княгиня д'Аркур!

Его Луиза – в радости и в горе, на всю жизнь, пока смерть не разлучит их.

Глава 18

Родители Луизы уехали сразу после свадьбы. Шарль расцеловался с ними, назвав их «матушка» и «батюшка» (все это выглядело довольно смешно, но они сами на этом настаивали), матушка разразилась рыданиями. Шарлю такое прощание показалось излишне трогательным. Можно подумать, мать и дочь расстаются на всю жизнь, когда на самом деле они снова встретятся в Ницце через пять дней.

Вандермееры сняли дом неподалеку от особняка Шарля в Ницце. Туда они сейчас и направлялись. Дядя Тино с сыном поехали вниз по улочке к своему дому – они жили в Грассе. Шарль и его молодая жена остались стоять в городском скверике перед кафе, где их поздравляли и чествовали в течение целого часа.

– Ну как ты? Все хорошо? – спросил он, заметив, что Луиза с тоской смотрит вслед отъехавшему экипажу родителей.

Она слегка вздрогнула, словно очнувшись, и взглянула на него:

– Да, конечно.

– Если хочешь, мы можем немного пройтись. Солнце еще не село.

От скверика, где они находились, начиналась прелестная тенистая улочка, по обеим сторонам которой зеленели аккуратно подстриженные кусты розмарина с острыми листиками, источавшими пряное благоухание. В конце наполненной ароматом улицы, петляющей между домов, открывался вид на розовые крыши и сливочно-желтые стены города, за которыми виднелась ярко-синяя полоска Средиземного моря.

Но Луизу, похоже, совершенно не интересовали местные красоты. Она выглядела подавленной и усталой.

Шарль спросил:

– Ты предпочитаешь вернуться домой?

Она удивленно посмотрела на него. Несколько секунд Луиза молча смотрела на мужа. Шарль никак не мог угадать, о чем она думает. Луиза отвела глаза, и взгляд ее стал рассеянным и печальным. Наконец она обронила:

– Да, я бы хотела пойти домой, если вы не возражаете. – Эти слова были произнесены на безупречном французском, который, как казалось Шарлю, воздвиг почти осязаемую стену отчуждения между ним и женщиной, только что ставшей его женой.

В обществе великосветский французский Луизы вызывал у всех удивление – так пристало говорить разве что великой герцогине. Она изъяснялась на нем так свободно, словно он был ее родным языком. Французы раскрывали рты от изумления, слушая ее. Даже Шарль невольно раздувался от гордости – произношение у нее было превосходное. Однако, когда они оставались наедине, такая манера говорить обескураживала его. От ее изысканных фраз веяло леденящим душу холодом. Все попытки Шарля растопить этот лед заканчивались неудачей. Когда он разговаривал с Луизой в дружеском тоне, сидя рядом в экипаже или, да простит его Бог, пытаясь обнять ее под оливами, он чувствовал себя, как какой-нибудь нахальный лакей, дерзнувший поболтать с надменной королевой.

Конечно, о том, чтобы перейти на английский, не могло быть и речи. Он попытался научить ее разговорному французскому, употребляемому в повседневной жизни. Она сначала смутилась, затем с гримаской отвращения отмахнулась от казавшихся ей грубыми выражений, как отмахнулась бы от собственного щенка, если бы тот встал на задние лапки и полез к ней на колени в неподходящий момент. Шарль пробовал и другие способы развеять отчужденность между ними: он вел с ней доверительные беседы (о проказах собственной бурной юности, когда он был моложе Луизы всего на год, – она вежливо улыбалась, слушая его, но, кажется, находила его проделки ребяческими), играл с ее песиком, в надежде что Беар разобьет эту ледяную стену, – ведь это уже однажды случилось на корабле, в загончике для животных.

В результате Шарль и щенок прекрасно поладили между собой и стали закадычными друзьями. Песик его обожал, но для Луизы муж, похоже, вовсе не существовал.

Она видела, что он никак не поймет, как ему вести себя с ней. Их разговор часто обрывался на полуслове, и между ними воцарялось неловкое молчание. Шарля не покидало ощущение, что он чудовищно неуклюж и все его попытки развлечь ее обречены на провал. И все же он не терял надежды. Если бы она дала ему хоть малейший шанс! Он ведь знал, что она способна быть искренней и открытой. И поэтому не оставлял своих попыток.

Шарль повел жену через сквер к экипажу и помог сесть.

Очутившись внутри, он распахнул занавески на окнах – отчасти потому, что день выдался солнечный, а отчасти потому, что темнота его угнетала – в темноте Луиза могла разоблачить его тайну, которую он твердо вознамерился сохранить. А вдруг это высокомерное создание узнает, что он дурачил ее все время плавания через Атлантику? Это недопустимо. Он откинулся на спинку сиденья, глядя на ее погруженное в полумрак задумчивое лицо. Они обогнули сквер и въехали на холм, направляясь к его резиденции в Грассе.

Домик был очень скромным. Здесь Шарль жил, когда работал в лаборатории и самолично проверял, как идут дела на парфюмерной фабрике. Грасс считался столицей парфюмерной промышленности Франции (да и всего мира, если уж на то пошло); тут располагались фабрика князя и фабрики его конкурентов. Хотя домик был уютным, его отделке не уделялось должного внимания, и потому он был не очень хорошо приспособлен для постоянного проживания. Впрочем, выглядел он очень мило – как все старинные вещи, которыми с любовью пользовались в течение сотен лет. В нем не было ничего помпезного – ни бального зала, ни комнаты для развлечений. Если Луиза вдруг изъявит желание пригласить на чашку чая нескольких дам из города, в ее распоряжении имеется маленькая гостиная. А сегодня вечером здесь будет особенно тихо и уютно – Шарль отослал всех слуг, кроме тех, что работали на кухне, чтобы новобрачные могли спокойно насладиться уединением.

И это была очередная уловка Шарля: изысканный обед вдвоем на террасе с видом на холмы и Средиземное море, сверкающее в отдалении. Он приготовил подарок для невесты – ожерелье из черных жемчужин. Он знал, что она обожает такие бусы. Знал он и то, что ее собственные порвались. Затем вино. Местные деликатесы. Непринужденная беседа. Ей непременно придется сказать ему что-нибудь личное, пока она будет сидеть напротив него за столом в течение нескольких часов. Итак, к обеду – вино, а к десерту – персиковый ликер. Он немного расшевелит ее при помощи алкоголя. «Все средства хороши, чтобы пробудить любовь», – думал Шарль. Он готов был сделать что угодно, только бы исчезла наконец эта высокомерная Луиза из Нью-Йорка с ее великосветским французским, воздвигающим между ними непреодолимую стену. А когда ее место займет давно знакомая ему Лулу, тогда они лягут в постель, где он будет ласкать и любить ее так, как ей нравится, что доставит и ему самому море удовольствия У него в памяти хранилась целая коллекция образов – Луиза обнаженная, Луиза нежная и податливая, Луиза в его объятиях. При одной мысли о предстоящей ночи во рту у него пересыхало и кровь приливала к вискам.

Но в то же время эта мысль вызывала у него смутное беспокойство.

Первая попытка Шарля д'Аркура поцеловать очаровательную Луизу в оливковой роще, застав ее врасплох, закончилась неудачей. Так он говорил себе. Она не ожидала столь поспешных шагов с его стороны. Впрочем, возможно, он вел себя неуклюже – ее аристократические замашки несколько выбили его из колеи. Как бы то ни было, если бы он не подхватил ее, она бы свалилась с двуколки, пытаясь увернуться от его поцелуев.

Сегодня ночью он будет гораздо осторожнее.

Когда они вошли в холл, Луиза обогнала его. Шарль закрыл входную дверь и, обернувшись, увидел, что она уже поднимается по ступенькам.

– Куда ты? – окликнул он ее.

– Переодеться к обеду.

Шарль был поражен: неужели она хочет напялить диадему и вечернее платье? Ее родители – впрочем, сердечные и очень добрые люди – порой вели себя на редкость манерно, что казалось Шарлю неестественным и нелепым.

– Я думаю, мы можем опустить сегодня пустые формальности, – предложил он.

Луиза посмотрела на него сверху вниз, стоя на площадке лестницы:

– У нас так принято, я всегда переодеваюсь перед обедом.

– Но ты и так прелестно выглядишь.

– Это же дневное платье. – Луиза произнесла это так, словно он ослеп на оба глаза.

Шарль нахмурился и сунул трость в стойку для зонтиков рядом с дверью – возможно, этого не следовало делать, но ему так хотелось хотя бы на сегодня избавиться от свидетельства его физического несовершенства. Он повесил цилиндр и, стараясь прихрамывать как можно меньше, поковылял к лестнице. Остановившись у ее подножия, он, несколько взволнованно, но решительно произнес:

– Для вас это будет затруднительно, мадам. – Он торопливо добавил: – Я отослал вашу горничную.

– Что вы сказали? – Луиза обернулась к нему и спустилась на одну ступеньку.

Шарль невольно отступил назад.

– Я отослал всех слуг, кроме тех, что на кухне, которые уйдут сразу же после того, как нам подадут десерт. Я хочу побыть с тобой наедине.

Не очень-то галантное признание! По выражению ее лица можно было подумать, что он сказал: «Я хочу залезть к тебе под юбку». Луиза слетка побледнела и поджала губы. Спускаясь по лестнице, она бросила на него взгляд из-под полуопущенных век. Шарль прирос к полу, пораженный красотой этих глаз – ярко-голубых и прозрачных, как воды Средиземного моря, искристых и сияющих – но холодных, как лед под арктическим солнцем.

Когда она проходила мимо него, ее глаза рассеянно скользнули по его лицу. Она сказала:

– Что сделано, то сделано. Но в дальнейшим я намерена переодеваться к обеду, если вы не возражаете.

По правде говоря, Шарль готов был возразить против ее уничижительного обращения, о которое разбивались все его благие намерения. Высокомерная, холодная злючка! Обворожительная девчонка!

Луиза прошествовала к зеркалу, висевшему в прихожей, не обращая внимания на его красноречивое молчание. Остановившись перед ним, она вскинула руки над головой, пытаясь нащупать булавку среди перьев, украшавших ее шляпку. Шарль подошел и отыскал ее булавку. Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее пальцам.

Ее движения завораживали… ее осанка, ее изящные руки, поднятые над головой. Она вытащила булавку, подняла бежевую вуаль и сняла шляпку с перьями, повертела головкой перед зеркалом и слегка тряхнула аккуратно уложенными волосами – все это было проделано с грацией, достойной прима-балерины. Шарль невольно придвинулся к ней, чтобы коснуться ее там, где лиф платья обтягивал грудь.

Луиза ловко уклонилась, и его пальцы едва дотронулись до тафты.

– Шарль. Прошу вас. Я пытаюсь воткнуть булавку в шляпку. Из-за вас я могла уколоть палец.

– Извини, – пробормотал он.

Он просит прощения! Нет, вы только послушайте! Он просит прощения за то, что прикоснулся к собственной невесте, вот уже два часа как его жене – к женщине, которую он не целовал и не ласкал две долгие недели, если не считать сегодняшнего официального поцелуя на свадебной церемонии. Должно быть, он не в своем уме.

А ей, видно, приятно его мучить.

Когда они наконец вышли на террасу, раздражение Шарля достигло высшей точки. Он был страшно зол и на себя, и на Луизу.

На маленьком балкончике на выходе из столовой был накрыт столик на двоих: две комнатные пальмы в цветочных горшках по обеим сторонам, два кресла, на столе два подсвечника и чаша с плавающими в ней двумя розочками, два фарфоровых прибора – глубокая тарелка и мелкая, два набора столового серебра, полдюжины бокалов – все разных размеров и всех по паре (для аперитива, под горячие блюда и десерт). В глубоких фарфоровых тарелках стояли чашечки с икрой во льду, а вокруг них лежали маленькие подрумяненные тосты, намазанные маслом. Шарль любезно отодвинул стул для Луизы.

Она села.

– О, как здесь чудесно! – невольно воскликнула она, оглядываясь вокруг, потом вскинула на него сияющие глаза и улыбнулась. – Правда чудесно.

Шарль уселся напротив, сразу подобрев.

Луиза чинно принялась за еду: густо намазала тост черной икрой и с хрустом откусила кусочек, смеясь от удовольствия (несколько наигранно – она волнуется так же, как и он, и это, вполне естественно, обнадеживает).

– О-о-о, белуга. Обожаю! – воскликнула она с энтузиазмом.

Еще бы – дорогое наслаждение. Луиза добавила:

– Белуга из Каспийского моря.

Подумать только, она знакома с географией! Впрочем, это не важно. Шарль улыбнулся, глядя на восемнадцатилетнюю девочку, притворявшуюся умудренной опытом сорокалетней дамой.

При свете свечей ее возраст невозможно было определить. Шарль намазал тост икрой и протянул его ей (коснувшись пальцами ее пальцев). Сам он есть не мог. Еда в данный момент его совершенно не интересовала. О голоде он забыл напрочь. Единственное, чего ему сейчас хотелось, – это наслаждаться ее красотой, вслушиваться в ее голос, вдыхать ее особенный аромат, смешавшийся с благоуханием сада, с запахом диких трав, и ароматом роз, цветущих на террасе… Луиза сама напоминает диковинный цветок – колкий, как чертополох, и нежный, как мифический лотос.

– Здесь очень мило, – проронила она.

– Да. – С балкончика террасы открывался великолепный вид на сад, простиравшийся от маленького фонтанчика и постепенно переходивший в узкий длинный коридор из розовых кустов между параллельными рядами кипарисов, за которыми виднелись крыши домов и полоска моря.

Садившееся солнце, невидимое за углом дома, окрашивало сад в золотистые тона. Сумерки постепенно сгущались, на землю ложились длинные тени. Шарль больше всего любил этот вид на сад. По крайней мере так он думал до сегодняшнего дня, пока напротив него не села Луиза. Он не замечал ничего вокруг, кроме нее. Он не сводил с нее глаз, улыбаясь самодовольной улыбкой человека, чей предмет мечтаний сидит перед ним за столом.

В отличие от него сидевшая напротив женщина чувствовала себя так, словно ее заживо пожирает великан-людоед. Как будто она сама – главное угощение сегодняшнего обеда, а не суп, который подала служанка. Князь уставился на нее как завороженный. Он весь день таращит на нее глаза, пытаясь то невзначай коснуться ее руки, то хватая ее за локоть, то прижимая в углу. Луиза прекрасно понимала, что напротив нее сидит мужчина с грандиозными планами на предстоящий медовый месяц. Сладострастное выражение не покидало его неприятное лицо.

Вид этого лица, находившегося так близко от нее, и осознание неизбежности того, что должно было произойти позднее, ночью, внезапно наполнили Луизу таким ужасом, что у нее чуть волосы не встали дыбом. Ей с трудом удавалось заставить себя изредка бросать на мужа мимолетные взгляды.

– Может, хочешь выпить вина? – спросил он.

Она не смотрела на него в этот момент, и поэтому внимание ее невольно привлек звук его голоса. «Хочешь выпить шампанского?» Луиза резко подняла на него глаза.

– Хочешь выпить вина? – повторил он.

Ошеломленно уставившись на него, она отрицательно покачала головой.

На его необычном лице отразилось разочарование. Шарль отставил бутылку.

Вино, не шампанское, поправила она себя. Нет, все по-другому. Он произнес эту фразу спокойно, на французском. И все же что-то… может быть, его тон… в его словах и манере говорить было что-то неуловимое, от чего у нее отчаянно забилось сердце. Потому что Шарль – ее Шарль – внезапно возник перед ней в сумерках, как тогда днем в оливковой роще. Но сейчас это видение показалось ей еще более отчетливым. У нее чуть душа не ушла в пятки – такое ощущение, что она встретилась с призраком, восставшим из могилы.

Луиза во все глаза смотрела на человека, который был так не похож на ее красивого обольстительного араба, но который каким-то образом напомнил ей его с такой силой, что у нее пропал дар речи. Голос, голос ее мужа – вот в чем дело. У них похожи голоса. Ее муж и любовник примерно одного роста. Они оба занимаются производством духов и оба пользуются одним и тем же ароматным мылом или туалетной водой с особенным запахом, не слишком распространенным, но приятным, хотя арабская версия ей нравилась больше.

Удивительно, как, оказывается, много общего у этих двух людей и сколько явных различий.

Ее паша был уверенным, даже чересчур уверенным в себе мужчиной. А этот человек, сидящий напротив нее, вел себя нерешительно. Она знала, что ее поведение постоянно сбивает его с толку. Ею снова овладел гнев – как тогда, под оливами. «Шарль. Я хочу моего Шарля, и только его. Этот Шарль мне не нужен».

Она тосковала по человеку, который мог одним движением подхватить ее на руки или, смеясь и прижимая ее к себе, как обезьянку, повалиться с ней на постель. Ее обольстительный, пылкий возлюбленный с корабля. Но теперь она во власти осторожного, чересчур предупредительного мужа, который следует за ней неотступно своей хромающей походкой Мефистофеля.

Тот Шарль был земным существом. Решительным и бесстрашным. Она соскучилась по его смеху. А этот человек редко улыбается. Он чаще выглядит смущенным или раздраженным.

Ее Шарль не боялся ее красоты и не особенно восхищался ею. А здесь, во Франции, – принимая во внимание обстоятельства, ускорившие их свадьбу, – она бы никогда не стала женой Шарля д'Аркура, если бы не была красавицей. Хромой князь без ума от красивых женщин. Это-то все и объясняет. Он, наверное, был не прочь жениться на очаровательной прелестнице.

Шарль с корабля знал, как ее увлечь. Ее красота была для него игрой. И он умел играть. С ним было не так-то легко ладить. Он был умен, добр. И красив…

Луиза взяла ложку, слегка звякнув ею о край фарфоровой тарелки, и посмотрела на человека, сидящего напротив. Нет, он совсем не красив, но у него необычное лицо – оно приковывает взгляд. Луизе хотелось прищурить глаза, чуть склонив голову, и вдоволь насмотреться на него, дабы удовлетворить нездоровый интерес к его уродству, в то же время испытывая смущение от собственной бестактности.

Луиза не могла себе этого позволить и потому решила и дальше бросать на него взгляды украдкой. Она поняла: главное, что отличает этих двух людей, – это то, как она ощущает себя в их присутствии. Сегодня вечером Луиза чувствовала себя неуверенно, неуютно, и смятение заставляло ее вести себя неподобающим образом – как злобную мегеру, если не сказать хуже. Она напоминает дикую волчицу по истечении брачного периода, которая готова огрызаться на всех, кто дерзнет к ней приблизиться. Закрытая, неприступная – а ей так хотелось снова стать открытой и искренней. Шарль говорил о ней, что она искренняя, открытая, умная, великодушная. Милая.

Она не понимала, что такого он нашел в ней, но стремилась всей душой к тому, чтобы стать действительно милой, доброй и сострадательной. Никто раньше ее так не называл, и все же что-то ведь побудило ее пашу назвать ее именно так.

Луиза знала, что умна. Это можно было считать скорее недостатком, чем достоинством. Значит, к последним относятся только искренность, открытость и великодушие. Итак, может ли она со всей искренностью объяснить, что с ней происходит сейчас? Почему она испытывает неловкость и смущение? Почему так не похожа на ту новую себя, какой она была на корабле? Сегодня вечером ей особенно хотелось исповедаться в темноте перед своим возлюбленным пастырем, рассказать ему обо всех своих печалях, тревогах, спросить его совета. Возлюбленный, ее друг и духовник – может, он помог бы ей взглянуть на ее страхи со стороны, и она посмеялась бы вместе с ним. Ее ведь беспокоит только одно – сегодня ночью она должна отдаться этому человеку.

«Отдать себя». Мысленно произнеся эту фразу, Луиза невольно содрогнулась. Эгоистка, а еще называет себя великодушной. Она ничего не хочет отдавать, она хочет только брать, владеть, окруженная заботливым вниманием князя. Она чувствует себя обделенной и покинутой. Одна, снова одна. Никто ее не понимает… Одиночество сделало ее несчастной, раздражительной и мелочной.

Луиза зачерпнула ложкой суп и усилием воли заставила себя сказать что-нибудь.

– Прекрасная погода, – пробормотала она. Князь удивленно посмотрел на нее – он не ожидал, что она затронет такую избитую тему, – потом кивнул:

– Да. У нас тут целый год великолепная погода, хотя осенью бывают дожди, обильные, но непродолжительные. В прошлом году дождь затопил поля роз, и посадки погибли.

– Неужели?

– Да.

В голове у нее было пусто.

«Ну конечно, – думала она. – Знаменитое солнце Ривьеры. Прекрасная погода круглый год, лишь изредка небольшой дождь. Нечего сказать, удачный выбор темы для разговора».

Луиза попыталась выразить удовольствие по поводу великолепного обеда в приятной обстановке – она обожала изысканные блюда. Князю этот обед дорого обошелся.

– Это восхитительно, – сказала она, поднося ко рту очередную ложку супа – или того, что считала супом.

В ответ Шарль произнес название какой-то рыбы – во всяком случае, она посчитала, что это рыба. Из всех французских названий рыб, почерпнутых из учебника, она помнила только окуня.

«Почему я обязана чувствовать себя благодарной?» – внезапно подумала Луиза. Своей добротой он преследует определенную цель. Этот любезный джентльмен намерен уложить ее в постель сытой и довольной жизнью – вот почему он так заботится о ней. И при мысли о постели ее охватила паника. Луиза попыталась взять себя в руки. Князь обязан проявить деликатность в таком щекотливом вопросе. Она может рассчитывать на его такт и понимание. По крайней мере она на это надеялась. Кроме того, когда они погасят свет, может быть, все это не покажется ей таким отвратительным, а будет больше похоже на то, что она…

Луиза похолодела при этой мысли, застыв с кусочком хлеба в пальцах. Бедняга князь ни за что не сравнится с ее возлюбленным. А что самое главное, она и не хотела их сравнивать.

Признавшись себе в этом, она испытала невероятное облегчение. О да, говорила себе Луиза, решительно посыпая поджаренный хлеб французской приправой, поданной к супу. Она не хочет Шарля д'Аркура. И все стало на свои места: муж он ей или нет, но она не намерена отдавать свое тело другому. Она слишком высоко себя ценит, чтобы уступить ему хотя бы эту ночь.

Она его не хочет. И в этом все дело; она не будет ему принадлежать.

Это решение нельзя было назвать милым, но оно было честным. Луиза снова поднесла ложку ко рту, приготовившись к откровенному разговору.

– Я буду сегодня спать одна, – вымолвила она.

Князь замер с ложкой в руке – он сделал вид, что не расслышал. Но Луиза была уверена, что он все прекрасно слышал. Она продолжала:

– В одиночестве. Не важно где, на какой-нибудь кушетке.

– Ты хочешь спать на кушетке?

– Да.

– Где именно?

– В гостиной наверху.

– Ты собираешься спать в гостиной одна?

– Да.

Шарль отложил ложку, откинулся в кресле и сурово нахмурил брови. Половина его лица изобразила недоумение и тревогу, половина – людоеда, страдающего несварением желудка.

– Думаю, излишне напоминать, что супруги обычно спят вместе, особенно в первую брачную ночь.

Ей наплевать на обычаи! Это ее личный выбор, который, к несчастью, оскорбил человека, сидящего напротив. Ей было неловко за свой поступок, но она не виновата, что взрослый мужчина не может взглянуть правде в лицо.

Правда. Как бы она хотела высказать ему все, чтобы привнести мир в собственную душу и разорвать те путы, которые не дают ей свободы.

– Вы должны меня понять, – начала она. – Мне следует ко многому привыкнуть. Я же не думала, что выйду замуж за вас так скоро, всего через две недели после приезда. Моя жизнь резко изменилась, а я еще не до конца осознала эти перемены. – Луиза зачерпнула ложкой горячий суп и подула на него, сосредоточенно его разглядывая, как будто подбирая подходящие слова. Она добавила: – Мама и папа считают вас великодушным и снисходительным, поэтому я надеюсь, что вы не будете поднимать шум из-за пустяков. Мне требуется время. Я намерена… я бы хотела иметь детей. Просто я не ожидала, что все случится так скоро, и, по правде говоря…

На его необычном лице не осталось и следа от давней любезности. Без этой вежливой маски Шарль выглядел зловеще – мрачное выражение только подчеркивало изъяны его внешности, становившейся от этого еще более устрашающей. Луиза замечала, как он иногда бросал гневные взгляды на других, но еще ни разу его ярость не была направлена против нее. Луиза не могла отвести взгляд – его лицо невольно притягивало ее, вызывая суеверный ужас. Но это длилось всего мгновение – дольше она была не в силах смотреть на мужа.

Она поспешно опустила глаза и закончила фразу:

– Мне еще ко многому предстоит приспособиться, и я бы предпочла делать это постепенно с вашего любезного соизволения.

Ну вот, она выложила ему все. Луиза опустила ложку в тарелку, и та дважды звякнула о фарфор. Она смотрела на звенящую ложку, только чтобы не поднимать глаза на него. О Господи, он нагоняет на нее дрожь, когда вот так молча сидит и сверлит ее взглядом!

Наступила долгая пауза.

– Хорошо, я согласен, – наконец сказал Шарль. С нескрываемой радостью Луиза воскликнула: – Вы согласны??!

– Ну конечно. Так сколько тебе потребуется времени? – Он произнес эти слова спокойно, любезно, но весь его вид говорил, что он взбешен. Князь уставился на скатерть и принялся слегка постукивать пальцем о крышку солонки.

– Не знаю. Я вам сообщу позднее.

Шарль посмотрел на нее. Его лазурно-голубой глаз, живой, проницательный, ужасный в своей красоте, был устремлен на нее. Он прищурился, но ничего не сказал. Но Луиза понимала, что едва ли добилась своей цели.

Он дал ей отсрочку, но его решение не было продиктовано искренним пониманием или сочувствием. Он сердит и раздосадован и не пытается это скрывать.

Луизу мучило чувство вины. Она понимала, что он не заслужил такого отношения, но в то же время не собиралась его утешать.

Слуги убрали тарелки с супом. Князь подлил себе вина в бокал. За столиком воцарилась гнетущая тишина.

Чтобы как-то рассеять напряженность, она спросила:

– Когда прибывает ваш первый корабль с амброй? – Весьма уместно напомнить ему истинную причину его женитьбы на ней.

Шарль допил вино, затем пробормотал всего четыре слова:

– Вероятно, на будущей неделе.

Луиза понятия не имела, как поддержать беседу.

– Что это такое? – спросила она.

– Что?

– Амбра.

– Парфюмерный фиксатив.

Луиза это и без него знала.

– Нет, я хотела спросить, почему ее добывают в море. Откуда она берется?

– Спинные пластинки каракатиц.

– Спинные пластинки?

Последовала долгая пауза – Шарль явно не собирался продолжать разговор. В конце концов он подлил себе еще вина и неохотно пояснил:

– В желудке кашалота. Он не может их переварить – их да еще некоторые виды десятиногих моллюсков. Его желудок выделяет желчь, которая обволакивает инородные тела, те сжимаются в шарики в его кишечнике, и затем кашалот извергает их в виде черной грязной массы. Это и называется амброй. – И любезно добавил: – Она плавает на поверхности моря.

Луиза захлопала ресницами и подняла на него глаза. Угрюмо ссутулившись, Шарль вертел в руках бокал, всем своим видом демонстрируя, что разговор на эту тему окончен. Луиза пробормотала:

– Как это отвратительно.

Он бросил на нее быстрый взгляд, и его правильно очерченный рот скривился в ядовитую усмешку:

– При определенных обстоятельствах ее свойства улучшаются. И амбра становится изысканным веществом.

Странно, но теперь Шарль больше не казался Луизе неуклюжим или робким. Его сдержанность являлась следствием не слабости, а скорее нежелания пользоваться данной ему властью и могуществом. Он был силен, она чувствовала это. Но подобно вампирам или демонам он не ждал от нее овечьей покорности. Шарль хотел, чтобы она отдалась ему по доброй воле. Это, с одной стороны, успокаивало Луизу, поскольку она не верила в вампиров и демонов, но с другой – раздражало, поскольку ее супруг, как видно, не слишком отличался от вышеупомянутых представителей нечистой силы.

Принесли жаркое – что-то приправленное травами, разноцветное, аппетитное. Очередная трата денег. Служанка зажгла старинные масляные фонарики в форме шара по обеим сторонам чугунной решетки балкона. Стемнело. Города и деревеньки, расположенные между Грассом и побережьем, превратились в скопления светящихся точек, веером рассыпавшихся по холмам. Их с каждой минутой становилось все больше – они, словно бриллианты, усеяли черный бархат южной ночи. Вдалеке виднелась полоска огней, обозначавшая побережье. По морю протянулась полоска лунного света, и на его фоне скользил корабль. Из столовой на балкон проникал мягкий свет, и террасу окутал романтический полумрак, но Луиза и ее муж избегали смотреть друг другу в глаза. Они почти не притронулись к еде. Наконец обед убрали со стола. Они продолжали молчать.

Когда же разговор возобновился – по инициативе князя, хотя сделал он это с усилием, – тема не выходила за рамки светской беседы. Сначала они обсудили его планы на предстоящие пять дней. Затем – ее обустройство в доме. Ее времяпрепровождение в его отсутствие, пока он вынужден работать. Может, она желает посмотреть, чем он занимается? Экзотическое путешествие, которое обычно ассоциируется с медовым месяцем, задерживается – по той же причине, по которой Шарль д'Аркур не смог приехать на свадебную церемонию в Нью-Йорк, в город своей невесты: ему необходимо было привить новые сорта цветущих кустарников. Настал решающий момент претворения в жизнь проекта, над которым он давно работал в своей парфюмерной лаборатории.

Луиза вдруг поняла, что он говорит об американском жасмине, который привезли в Марсель, как и саму Луизу, на «Конкордии». Забавно, но он получил и жасмин, и ее саму из рук паши. Она прекрасно перенесла плавание, чего нельзя было сказать о жасмине: он успел подвянуть. Князь надеялся, что веточки отойдут, и собирался лично следить за посадками первые несколько недель, чтобы быть уверенным, что все делается как надо.

Луиза внимательно слушала его. Обещание, которое он дал, несколько ослабило ее скованность и пробудило в ней живой интерес к его деятельности, его увлечениям, поездкам и планам, которые отныне должны стать частью ее жизни.

Подали десерт. Огромное блюдо с виноградом – свежим, только что собранным, самым сладким, какой Луизе доводилось когда-либо пробовать. Иногда на зуб ей попадала горьковатая терпкая косточка. Луиза наконец почувствовала себя свободно и непринужденно. Кроме винограда, на столе стояли вазочки с вишнями в коньяке, в уксусе и – у него весьма. необычный вкус – в лавандовом меде с его собственных полей. Князь снова выказывал любезность и великодушие – правда, несколько натянуто. За фруктами последовал золотистый домашний персиковый ликер. Она не допила его, и Шарль спросил, нравится ли ей этот напиток.

– О да. – Луиза подняла на него взгляд. И помимо воли задала ему непонятно откуда взявшийся вопрос: – А у вас есть собственные виноградники?

– Да. Неподалеку от Реймса. Впрочем, я не очень люблю шампанское собственного производства. Оно неплохого качества, но не высшего. – Шарль помолчал и спросил: – А тебе нравится шампанское?

– Да.

Он отклонился назад и, дотянувшись до звонка с внутренней стороны балконной двери, дернул за шнурок. Когда вошла служанка, он приказал:

– Марианна, спустись в погреб и принеси нам бутылку «Вдовы», но не очень терпкой. Да, и еще пару чистых бокалов. – Очевидно, «Вдове» он отдавал предпочтение перед собственными сортами.

Принесли шампанское. Князь приказал принести еще фруктов и сыра, затем открыл бутылку. Из горлышка потянулась струйка дыма. Он разлил вино по бокалам. Сухое шампанское, несмотря на свое название, оказалось сладковатым и прекрасно сочеталось с десертом. Запах его был знаком Луизе – запах шампанского, которое она пила в темноте со своим, пашой, но с фруктовым оттенком. Холодное, вкусное, оно все же немного отличалось от того, что ей доводилось пробовать. Луиза задумчиво провела пальцем по изгибу бутылки.

Они с князем еще немного поболтали на разные темы. В середине беседы он встал и, опершись о балконную решетку, взглянул на ночное небо, усыпанное звездами. Луна сияла. Князь обернулся к Луизе, продолжая о чем-то говорить.

По правде говоря, Луиза почти не слушала его, погруженная в свои мысли.

Очнувшись, она вдруг увидела, что он стоит рядом. Развернув к себе ее кресло, Шарль взял ее за руку и потянул к себе.

В истинном смысле его намерений не было никакого сомнения. Когда Луиза отказалась встать, он наклонился над ней, опершись одной рукой о поверхность стола, а другой – о спинку ее кресла. Все случилось так быстро, что она даже не успела рассердиться или приготовиться к обороне. Шарль произнес:

– Не свались с кресла. Я собираюсь тебя поцеловать.

Его лицо приблизилось к ее лицу.

Луиза проворно просунула пальцы между их губами, заслоняясь от него.

Она смотрела ему в глаза – один тусклый, как мрамор, а второй – живой, сверкающий, как ночное небо. По коже ее поползли мурашки. Она невольно перевела взгляд на его подбородок, резко очерченные губы.

Луиза знала, что он наблюдает за ней. Он слегка отстранился от жены и склонил голову к плечу, в свою очередь, рассматривая ее.

– Всего один поцелуй, – сказал он. – Могу я поцеловать свою собственную жену? Это ведь не значит, что я сейчас же повалю тебя на пол и залезу к тебе под юбку.

Его заявление несколько успокоило ее – князь д'Аркур, по-видимому, не собирался прибегать к насилию. Но Луизе не нравилось направление его мыслей. И потом, ее оскорбило его поведение – они ведь уже обо всем договорились.

Он снова склонился к ней, и она отстранилась от него, коснувшись затылком ветвей пальмы. Отцепив запутавшиеся в листьях пряди волос, она наконец выразила словами свой отказ:

– Прошу вас, перестаньте. – Тут Луизе снова вспомнился ее паша, и она процитировала его фразу, которая как нельзя более подходила к данной ситуации: – «Не стоит целоваться с женщиной, пока она сама не захочет этого и ее сердце не затрепещет, как пойманная лань, из страха, что вы ее не поцелуете».

Шарль отпрянул от нее, вероятно, приняв эти слова за насмешку.

Затем он резко выпрямился, толкнув боком стол. Стоявшие на нем тарелки, приборы и бокалы зазвенели. Десертная ложечка утонула в вазе с вишней в коньяке. И тут уравновешенный и любезный господин, за которого Луиза вышла замуж, ухватился рукой за край стола и одним движением опрокинул его в припадке безумной ярости.

Все полетело на пол. Круглые вишенки плавали в луже сиропа, вазочки разбились вдребезги. Серебряные приборы со звоном ударились о фарфор. Осколки стекла и розы попадали в сыр. Луиза едва успела отскочить в сторону, в спешке опрокинув кресло. Увидев это, ее муж пришел в совершенное бешенство.

Как он разбушевался! Одним ударом он повалил стойку с шампанским. Терраса наполнилась шумом и звоном разбитого стекла. Он ухватил пальму в горшке за ветки и дернул их изо всей силы. Пальма закачалась, не поддаваясь, и тогда он дернул ее снова. Дерево упало с глухим стуком, засыпав пол землей из кадки, превратившись в груду листьев и корней.

Луизе никогда не приходилось видеть ничего подобного – такого всесокрушающего гнева, как у капризного двухлетнего ребенка. Дав волю своей ярости, он обернулся к ней, тяжело дыша, и вперил в нее единственный глаз. Его лицо исказила мучительная гримаса. Напоследок Шарль пнул ногой ни в чем не повинную бутылку с шампанским, и та покатилась через балконную арку в столовую. После чего разъяренный князь похромал мимо устроенного им безобразия в дом.

Луиза с трудом перевела дух. С минуту она стояла неподвижно, как вкопанная, с раскрытым ртом. Она тщетно пыталась понять, что могло заставить здравомыслящего человека совершить подобный поступок. В голове ее вертелась одна мысль: «Это всего лишь поцелуй». Ведь они же едва знакомы друг с другом, а не влюблены. Интересно, ее родители имели представление о характере князя? Может, он буйнопомешанный? Может быть, она совершила непоправимую ошибку, согласившись жить с ним под одной крышей?

Луиза взглянула на порог балконной двери. Виноград и вишни, сыр и вино – все это рассыпалось и разлилось по его (то есть их) персидскому ковру. Луиза покачала головой. Непостижимо! Зачем он это сделал? На ее платье темнело пятно от ликера или уксуса с медом – она не могла сказать точно. От нее пахнет, как от винного погреба.

«Этого еще не хватало», – подумала она. Приподняв мокрые юбки и осторожно ступая между раздавленными фруктами и осколками, Луиза направилась в комнату. Она сама найдет себе кушетку и как-нибудь устроится на ночлег.

Но она никак не ожидала, что вскоре ей снова придется иметь дело с Шарлем д'Аркуром. Пройдя через столовую, она обнаружила его в гостиной. Он стоял там, тяжело опираясь обеими руками о каминную полку. Услышав ее шаги, он сразу же обернулся, и вот она снова была один на один с безумцем.

– Мне очень жаль, – сказал он. На французском это опять прозвучало как «мне очень-очень грустно», только на этот раз ему действительно было грустно: он чувствовал себя несчастным, опустошенным, потерянным и безутешным.

Глядя на мужа, Луиза невольно прониклась к нему сочувствием. Такая нечеловеческая сила и одновременно такая ранимость.

Он провел рукой по волосам и закрыл глаза.

– Я могу быть более терпеливым, – сказал он ей.

– Видит Бог, вы были достаточно терпеливы, – пробормотала Луиза.

На мгновение он застыл, услышав ее слова, потом молча покачал головой. Нет, конечно нет, дело было не в терпении. Он заговорил снова, и с такой откровенной прямотой, что Луиза не знала, куда деваться от смущения.

– Мне жаль, что я испугал тебя. – Он бросил на нее угрюмый взгляд. – Ведь в этом все дело, не так ли? Тебе неприятен мой вид. Я вызываю у тебя отвращение. – Он тяжело вздохнул и продолжал: – Я надеялся, что все будет иначе. Но коль уж все обстоит именно так, мне остается только ждать. Я уверен, пройдет время… – Он умолк.

Его пальцы нервно теребили прореху в сюртуке – он нечаянно оторвал пуговицу, когда метался в гневе по террасе. Разгладив помятые полы, он сказал:

– Ступай же. Поднимись наверх в спальню и возьми все, что тебе необходимо, из чемоданов и сумок. Я пока побуду здесь и соберусь с мыслями. – Он тряхнул головой и потер виски, на которых вздулись вены. – Ступай наверх и переоденься. Я войду, когда услышу, что ты покинула спальню.

Глава 19

Луиза забрала из спальни князя кое-какие вещи – ночную рубашку, пеньюар и комнатные туфли, туалетные принадлежности и платье. Завтра она перенесет свой чемодан в гостиную, а потом что-нибудь придумает. Должно быть, в доме имеется комната для гостей; надо будет разузнать. Она умылась, распустила волосы и расчесала их. В платяном шкафу в дальнем углу зала она отыскала свежие простыни.

Луиза застегивала последние пуговички ночной рубашки, когда услышала, что Шарль д'Аркур поднимается по ступенькам. Он вошел в свою спальню через холл. За стеной раздался шум – он, видно, наткнулся на что-то впотьмах, – и под дверью смежной комнаты вспыхнула полоска света. Все стихло. Луиза уже думала, что сегодня ей больше не придется лицезреть своего мужа. Прошло минут пять, и он приоткрыл дверь между спальней и гостиной как раз в тот момент, когда она стелила простыни на диванчик под окном.

Он остановился на пороге, скрестив руки, прислонившись к дверному косяку и наблюдая за ней. Он успел снять порванный сюртук, а также жилет. Рубашка без воротничка и галстука распахнулась у него на груди. Он был босиком. Очевидно, Шарль переодевался перед сном, но внезапно передумал и решил зайти к ней в комнату. Он стоял, храня тягостное молчание, подобно мрачному циклопу.

Луиза замерла в ожидании. Что ему нужно?

В одной рубашке, без сюртука, он не выглядел таким уж… дородным… Или ей кажется? Его широкая грудь скрывает тучность? Ничего подобного. Он мускулист и подтянут. Выглядит крепким и здоровым. Хромота, как она успела заметить, сегодня не очень его беспокоила. Свою трость Шарль оставил внизу, у входной двери.

Наконец он нарушил молчание.

– За портьерой имеется смежная комната. – Он кивнул в сторону тяжелой драпировки. Луиза думала, что та закрывает южное окно. – Это была комната моей матери. Там давно не убирали и не проветривали, но завтра мы все устроим. – Он произнес это безжизненным, ровным голосом, без тени улыбки. От его любезности, к которой она уже успела привыкнуть, не осталось и следа. Неожиданно Шарль заметил, как бы возвращаясь к прерванной теме: – Итак, мне не дозволено спать с тобой и даже целовать тебя. Интересно знать, какие права на тебя я имею, будучи твоим мужем?

Луиза выпрямилась и хмуро посмотрела ему в лицо. Ну почему он не может оставить ее в покое хотя бы на ночь?

– Мы уже все обсудили во время обеда. Я думаю, что этот вопрос закрыт.

– Я бы хотел к нему вернуться.

– Не вижу смысла. Впрочем, если вы настаиваете на том, чтобы я предоставляла вам услуги такого рода, на что я никогда не соглашусь против воли, то это может быть расценено как своего рода вымогательство. – И, чтобы ее отказ прозвучал достаточно решительно, Луиза добавила, надеясь, что он сию же секунду удалится, как истинный джентльмен: – Или проституция.

Ее речь не произвела на него особого впечатления – Шарль лишь пожал плечами, по-прежнему скрестив руки.

– Называй это, как тебе угодно. Я не собираюсь с тобой спорить. Я здесь, чтобы напомнить тебе, что если в твои планы входит иметь детей, то я вряд ли смогу обеспечить тебе свою часть «услуг», подобно смесителю горячей и холодной воды, если у меня не будет возможности сказать свое слово в этом вопросе.

Луиза нахмурилась, не зная, что на это ответить. Она заметила:

– Я задела ваше самолюбие, вашу гордость. Вот и все. Ничего, переживете.

Шарль посмотрел на нее – мрачный, свирепый взгляд, от которого кровь стыла в жилах, ужасный и одновременно гипнотический. Как холодный взгляд змеи. Он повторил:

– «Вот и все»? – И хмыкнул. – Если бы ты знала истинные размеры моей гордости, то не стала бы отзываться о ней так пренебрежительно. – Он тряхнул головой. – Я стараюсь по мере сил проявлять понимание, но имей в виду: мне это дается нелегко. Да, я оскорблен, обижен, но я не могу сдержать ярость. Будем говорить откровенно: я рассчитывал получить удовольствие от близости с тобой. Изысканное удовольствие. Не говоря уже о том, что ты потрясающе красива.

Красива. Луиза опустила ресницы. Возможно, если бы он сказал «мила» или по крайней мере назвал ее честной и прямодушной…

Он продолжал:

– Глядя на тебя, когда твой взгляд скользит по деревьям и цветам, на твои шелковистые волосы, на ткань платья, струящуюся вокруг твоих ног, я все время помню о том, что ты женщина. Моя женщина.

Ну вот, ко всему прочему он еще и собственник, что Луиза воспринимала как посягательство на ее свободу. Она сдержанно промолвила:

– Да, я догадалась, что вы вне себя, когда вы опрокинули стол и напали на бедную пальму.

Шарль криво усмехнулся и спросил:

– Так что ты предлагаешь?

– Мы уже все обсудили.

– Да, я тоже так думал. Но, похоже, мы не поняли друг друга. Я разрешил тебе спать на кушетке. Но я не знал, что не имею права обнять тебя или коснуться губами твоих губ.

Луизе часто приходилось играть в такие игры и говорить решительное «нет». Нельзя уступать мужчине, когда тот настаивает. Она сказала:

– Я не собираюсь это обсуждать. Будьте любезны, оставьте меня на время в покое.

– И отказаться от попытки переубедить тебя?

– По-моему, речь идет о моем теле.

– Досадно. Мне казалось, что мое собственное тело тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Тут Луиза поняла, что означало его внезапное появление. Он пришел, чтобы показать ей себя. Без сюртука, без жилета, в расстегнутой рубашке. Он очень неплохо сложен.

Нет, это неточное выражение. Луиза скользнула по нему взглядом. Неуклюжий одноглазый медведь оказался на диво могучим. Если на него надеть упряжь, то он, пожалуй, сможет стронуть с места экипаж, увязший всеми восемью колесами в грязи.

– Мне требуется время, – сказала она. – Я уверена, наступит день, когда я смогу выполнить ваше желание.

– Я желаю коснуться тебя. Сегодня. Сейчас. Я могу и не спать с тобой, если это чересчур, на твой взгляд. Но когда я согласился дать тебе время, я не имел в виду то, что ты, по-видимому, восприняла как само собой разумеющееся. Ты должна сделать шаг навстречу и попытаться преодолеть себя. Я хочу прикоснуться к тебе, с тем чтобы подарить наслаждение, а не только получить его от тебя.

Луиза поджала губы. Его нельзя было назвать непривлекательным. Она вынуждена была признаться себе в этом. Он был далеко не красавец, в нем было даже что-то отталкивающее, но Шарль д'Аркур невольно приковывал к себе взор, и стоило только пройти первому неприятному впечатлению, как от него уже нельзя было оторвать глаз. Это было похоже на наваждение. Отвратительно привлекательный. Тут Луизу посетило странное чувство вины – как будто то, что она находит своего мужа интересным, может рассматриваться, как акт неверности, двоемужия, который она собирается совершить с тем, кто в данный момент у нее под рукой и, по счастью, чем-то напоминает того, кто ей действительно нужен.

Ее муж похож на ее Шарля больше, чем она думала. Тот Шарль был такой же крепкий, мускулистый. Внезапно ее охватила тоска – тоска по его нежным и сильным объятиям. Он так умел слушать, сочувствовать ей. Луиза с такой силой ощутила его отсутствие, что все поплыло у нее перед глазами.

Обращаясь к Шарлю д'Аркуру, она произнесла:

– Ну, так я вам говорю, что этого не будет. – Луиза взволнованно обернулась к нему. – И не думайте, что я собираюсь торговаться с вами. Вы не дотронетесь до меня, пока я не разрешу, а сейчас я вам этого не разрешаю.

Гробовое молчание.

Шарль не ушел, но по крайней мере перестал с ней пререкаться. Луиза расправила простыню на диване.

В этот момент с нижнего этажа донесся шум и хлопанье дверей, и оба они, Шарль и Луиза, как по команде оглянулись на звук. Это служанка. Нет, несколько слуг возвращаются в дом. Они пришли сюда ночевать.

Луиза бросила вопросительный взгляд на мужчину, стоявшего на пороге. Штат прислуги невелик, но тем не менее рано или поздно в городе все равно узнают, что невеста и жених провели первую брачную ночь в разных комнатах.

Он посмотрел на нее, прищурив здоровый глаз. Затем спокойно сказал:

– Давай сюда свою одежду.

Луиза на миг остолбенела, но туг же сообразила, что он задумал. Она принялась собирать платье, нижние юбки, корсет, белье и чулки с кресла, со стола, с пола, решив сделаться его тайной сообщницей. Она протянула ему вещи, и он просмотрел их, словно проверяя, все ли на месте. Затем сунул все под мышку и шагнул в свою комнату.

Луиза последовала за ним до порога и остановилась, как будто это была граница, которую никто из них не имел права переступать.

У него была просторная спальня, не очень изысканная, зато уютная. Ее чемоданы все еще лежали на кровати, наполовину утонув в пуховой перине рядом с грудой подушек. Под подушками во всю ширину кровати протянулся круглый валик – все французские кровати были снабжены этим приспособлением. Луиза невольно посочувствовала французам – у них у всех, наверное, ночью сводит шею судорога. Над кроватью отсутствовал полог. Сама кровать с высокими спинками была сделана из темного дерева – изящная простота, столь характерная для старинной мебели. Глубокая и широкая. Неплохая кровать – она бы с удовольствием уснула в ней, если бы там ее не поджидал разъяренный похотливый муж.

В комнате также находился платяной шкаф из такого же темного дерева, с одной стороны у него имелось множество ящичков с бронзовыми ручками, а с другой – огромное, во всю длину зеркало. Другое зеркало висело на противоположной стене над комодом. Ночные столики с мраморной столешницей. Умывальник, выполненный в том же стиле, – его мраморную поверхность пересекала трещина. На стене рядом с умывальником висел необычный предмет: острый изогнутый клинок с инкрустированной золотом и серебром рукоятью – кривая турецкая сабля. Оружие арабов. Луиза взглянула на Шарля д'Аркура, который подошел к умывальнику и повернулся к ней спиной. Она скользнула глазами по его фигуре. Теперь, сняв сапоги, он казался почти одного роста с ее пашой. И в плечах так же широк, и те же длинные волосы.

По-прежнему стоя на пороге, Луиза обратилась к нему на языке, на котором не разговаривала почти две недели:

– Вы говорите по-английски?

В маленьком зеркальце над умывальником она увидела его лицо – он удивленно вскинул на нее глаза, как если бы не понял вопроса. Затем ответил двусложным звуком, смысл которого она не сразу разобрала:

– Не очхорош.

Луиза нахмурилась. Ей доводилось читать его письма на английском. Они были коротенькие, но безупречные по стилю. Она склонила голову набок, разглядывая его черноволосый затылок – Шарль снова склонился над раковиной. Наверное, есть люди, которые могут прекрасно письменно изъясняться на чужом языке и не в силах произнести ни слова, когда дело доходит до разговора. Или предпочитают не говорить.

Шарль обернулся, и Луиза в смятении отпрянула: положив бритву на умывальник, он поднял вверх большой палец. Из глубокого пореза сочилась кровь, ярко-красная капля стекала по его запястью.

Он протянул руку над постелью, откинул покрывало, и капля, повинуясь закону тяготения, упала на простыню. Луиза зачарованно смотрела, как кровь капает на постель – четыре, пять, шесть капель на белоснежной простыне.

– Иначе могут подумать, что ты не девственница, – пояснил Шарль. Впрочем, саркастическая ухмылка, с которой он произнес эти слова, ясно говорила о том, что сам он уверен: она таковой не является.

Не сводя глаз с простыни, Луиза спросила его:

– Значит, так это выглядит?

– Нет, – сказал он. – В действительности это светлее и смешано с мужским семенем. Однако у меня нет особого желания добавлять этот ингредиент, дабы подделка выглядела более достоверно.

Луиза смущенно потупилась.

– А у вас было много девственниц?

– О, сотни, – ответил он и с шумом встряхнул покрывало.

Но что-то в его голосе привлекло ее внимание, и она снова спросила:

– Когда вы возвращались из Штатов, на каком корабле вы плыли?

– Прости, что ты сказала?

– На каком корабле?

– «Обринье». А почему ты спрашиваешь?

Луиза и сама не знала. Она тряхнула головой и снова опустила глаза, стараясь унять смутную тревогу. Нет, это бред, убеждала она себя.

Просто она в отчаянии и хочет превратить человека, с которым связали ее узы брака, в человека, которого она по-настоящему любит. В этом-то все и дело. Любовь. Да, она и не думала влюбляться в своего друга с корабля. Да, он покинул ее. Любовь не спрашивает разрешения. И отсутствие предмета любви никак на нее не влияет. Да, взрослые люди частенько играют в подобные игры. Но она, Луиза, словно глупенькая школьница, потеряла голову и теперь никак не может успокоиться. Никак не может перестать думать о нем.

И вот она пытается поверить в невозможное: подмечает схожие черты, мысленно строит невероятные предположения, и все только для того, чтобы сделать из Шарля, за которого она вышла замуж, Шарля, которого любила. Как это глупо! «Не будь такой дурочкой, не будь ребенком».

Шарль, с которым ее связали узы брака, промолвил:

– Да, такова жизнь. Моя любимая рубашка принесена в жертву любви.

Луиза насупилась, услышав подтверждение собственным мыслям, и, мельком взглянув на него, заметила, что он вытирает порезанный палец полой рубашки.

«Любовь, – думала она. – Что он знает о любви, этот уродливый человек, женившийся на красавице, с которой едва знаком?»

Неожиданно для себя она сказала:

– Мне очень жаль, простите меня за все. Я прекрасно понимаю вас… ваше положение.

Шарль вскинул на нее глаза, бросив на пол ее нижнюю сорочку.

– Нет, ты даже представления об этом не имеешь, – ответил он.

– Ну, по крайней мере я рада, что не услышала от вас оскорбительных слов, вздорных обвинений и угроз, и надеюсь, что вы не таите на меня зла.

– Не понимаю, с чего ты взяла, что я собираюсь быть великодушным по отношению к тебе. – Шарль мрачно посмотрел на нее. Пожалуй, в данных обстоятельствах он действительно проявляет излишнее великодушие, даже героизм: порезал палец и теперь разбрасывает по комнате ее одежду.

Луиза продолжала:

– Тогда благодарю вас за прямоту, искренность и такт джентльмена.

Он возмущенно фыркнул:

– Послушай-ка, милочка моя, не благодари меня за то, что ты вряд ли получишь. А теперь убирайся отсюда, пока мой «такт джентльмена» не превратился в то, чем он на самом деле является, – оскорбленное самолюбие, которое может потребовать от меня взять силой то, что хотя бы ненадолго утолит мою гордость.

Шарль так и не сомкнул глаз, проведя всю ночь на балконе спальни, откуда он наблюдал за освещенным луной балконом на противоположной стороне внутреннего дворика. Там расположена комната, которая завтра станет спальней его жены. Обе комнаты разделены внутри дома гостиной, а с внешней стороны – внутренним двориком, посреди которого возвышается дуб, а стену напротив обвивает жасмин, растущий в нише под окном.

Так он сидел, вдыхая прохладный сентябрьский воздух. Из одежды на нем были брюки и длинный сюртук. Несмотря на прохладу, ему было лень подняться и накинуть на себя что-нибудь потеплее – а может, ему просто было не до того. Закинув босые ноги на перила балкона, Шарль раскачивался в кресле, подбирая продолговатые желуди, валявшиеся на полу, и швыряя их в закрытые ставни противоположного окна.

Замечательно. Женаты всего десять часов и уже спят в разных спальнях. Господи, даже его родители продержались дольше.

Он снова бросил взгляд назад, на кровать, видневшуюся в темной спальне, и сердце его сжалось в груди, как будто вместо крови в его жилах потек расплавленный свинец. Надо бы довершить начатое. Но не сейчас. Он не хотел делать этого один. Хватит с него притворства.

Шарль устал от всех этих игр.

Все для него стало чужим – и Луиза, и он сам: кто тот человек, который извиняется перед любимой женщиной за то, что прикоснулся к ней, а потом опрокинул на нее обеденный стол? Тот, кто никак не решается назвать ее по имени, которое ему так нравится? «Боже правый, – думал он, – у меня и запах стал чужим – другое мыло, другой одеколон». И все из боязни, что она почувствует двойника. Все, все другое, все чужое…

В то время как он желает только одного: чтобы все вернулось на круги своя.

Упрямый осел, скажи ей, ступай сейчас же в гостиную, разбуди ее и скажи ей, что ты – это он. «Я твой любовник с корабля».

Но Шарль не мог себя заставить это сделать. И не только потому, что он не хотел признаться юной девушке, что жестоко подшутил над ней. Им овладел леденящий душу ужас, не имевший ничего общего с прошлыми страхами. Шутка, которую он вначале хотел с ней сыграть (чтобы она проснулась и увидела в своей постели чудовище), превратилась в настоящий кошмар. Раз она в ужасе забилась от него в другую комнату, когда он хотел лишь поцеловать ее, какое отвращение отразится на ее прелестном лице, если она узнает… где он уже был и какие места уже целовал?

Нет. Шарль чуть не умер сегодня, когда она начала расспрашивать его про английский и про корабль. Он просто не сможет жить, если узнает, что ей противна сама мысль о том, что он уже касался ее, ласкал, был близок с нею и отдал всего себя – тело, душу, а возможно, и сердце – милому и насмешливому, мягкому и упрямому, полному противоречий созданию по имени Луиза…

Глава 20

Шарль решил, что чрезмерно ускорил события. Он уже узнал Луизу и готов был продолжить их отношения с того момента, где они остановились, что в плане интимных отношений включало в себя следующее: помчаться с ней в полутемную спальню, на ходу срывая с себя и с нее одежду, бросить ее на пуховую перину и самому прыгнуть на нее. Но для нее он незнакомый, чужой человек, который лезет к ней, словно похотливый подросток. «Дурак, трижды дурак!»

Он незнакомец, отвратительный незнакомец…

На этом его рассуждения застопорились. Его тщеславие отказывалось признать, что он может быть вовсе и не так привлекателен, как ему кажется. «Неприятный. Отвратительный. Уродливый». Когда Шарль мысленно произнес эти слова, его передернуло. Но в них ведь кроется одна из главных причин его изгнания из постели Луизы. Как это ни горько, он вынужден с этим смириться. По крайней мере ненадолго. Со временем она распознает его внутреннюю красоту – когда научится ценить в мужчинах более важные качества, чем внешность.

Итак, все, что требуется, – это немного просветить ее.

Шарль начнет их отношения с чистого листа и перестанет основываться на их общем прошлом. Ему следует вести себя так, как должен вести себя мужчина с эксцентричной внешностью, которого она почти не знает. Но он-то знает ее. Он знает, как ее добиться. Он знает, о чем она думает, что ей нравится.

На следующее утро Шарль спустился в холл за жемчужным колье, которое он так и не подарил Луизе накануне вечером. Но на буфете, где он оставил его, бархатного футлярчика не было. Должно быть, его убрали. Он уже хотел спросить об этом у экономки, но в тот момент ему было ужасно стыдно: экономка вместе с горничной ползала на коленях по персидскому ковру в столовой, убирая следы вчерашнего разгрома.

На улице перед домом послышалось урчание автомобиля – это приехал Тино. Он привез собак Шарля, которых его семья приютила на эту ночь. Оба французских пойнтера огромными скачками ворвались в парадный холл и понеслись по лестнице в спальню. При виде их Луизин песик заскулил от страха и сделал на полу лужицу. Хаос. Шарль решил все оставить как есть. Он взял со стола горбушку хлеба и направился к двери. Ему необходимо как можно раньше подъехать к оранжерее, чтобы вместе с Максимом посмотреть на привитые веточки нового сорта жасмина.

Выйдя на крыльцо, он услышал, как Луиза зовет своего щенка. Она находилась на западной террасе. Шарль тут же повернул обратно.

Песик выбежал на улицу через черный ход. Шарль слышал, как он пронесся под каменной аркой. Щенок выскочил на залитый солнцем двор и, увидев Шарля, со всех ног бросился к нему навстречу. Шарль опустился на одно колено, держа хлеб над головой. Щенок прыгнул к нему на руки и радостно облизал его свежевыбритое лицо. Заметив это, Луиза встала со скамьи.

Склонив голову набок, она наблюдала за ними, потом нахмурилась.

– Так-так, – сказала она. – Он бросил и меня, и кусочек бекона, который я ему принесла после завтрака, ради того, чтобы перепачкать в шерсти ваши брюки. – На ней был фиолетовый пеньюар с высоким воротником и длинными широкими рукавами, застегнутый на все пуговицы и перевязанный поясом. Она подняла отвороты и прижала их к груди – таким образом пеньюар скрывал ее фигуру полностью. Ее золотистые волосы были еще заплетены в косу и чуть растрепаны после сна.

Шарль подхватил щенка на руки, подошел к Луизе и сел у ее ног. Луиза вслед за ним тоже опустилась на колени, утонув в пышных юбках пеньюара – ее ночная рубашка, должно быть, прелестна: кружево цвета лаванды проглядывало в небольшом вырезе на груди.

Шарль предложил ей хлеба. Она отказалась, слегка покачав головой. Тогда он скормил кусочек щенку, пока они оба почесывали его мягкую пушистую шерстку. Эта уловка Шарлю определенно удалась. Они сидели так в течение нескольких минут, поглаживая щенка – его пальцы касались ее пальцев, ее рука сталкивалась с его рукой. Песик блаженно перевернулся на спину, подставив им свой пушистый живот. «Молодчина, – подумал Шарль, – сообразительный малыш». Луиза принялась почесывать его бок, а Шарль – живот, причем время от времени их руки по-прежнему соприкасались.

В это время суток западный дворик был погружен в прохладную тень, которую отбрасывали высокие стены дома. По краям двора росли кусты ежевики и невысокие деревья, чья листва не загораживала вид на море. На террасе стояло несколько скамеек. Здесь хорошо было греться на солнышке и смотреть на Средиземное море, видневшееся вдали.

Продолжая ласкать щенка, Луиза улыбнулась и произнесла:

– Я придумала ему чудесное имя.

– По-моему, у него уже есть имя – Беар.

– Нет, я просто зову его так – Беар, медведь. Правда, он больше похож на белого медвежонка, чем на собаку?

– Немного, – согласился Шарль. Ему нравился щенок – пушистая грязновато-белая шерсть, висячие ушки. Он был забавным и совсем не походил на пойнтеров Шарля или борзых и мастифов, живущих в его главной резиденции. Беар, вытянув лапы, спал на брюшке, распластавшись на полу. По правде сказать, он больше походил на медвежью шкуру, чем на что-либо другое.

– Раньше он был совсем как маленький медвежонок, – сказала она. – Но он растет.

– Сколько ему уже? – У щенка начали вытягиваться лапы, он стал мускулистым.

– Думаю, месяца три-четыре. И ему нужна настоящая кличка.

– Ну и какая же?

– Шарлемань, – гордо объявила Луиза. Шарль нахмурился:

– А тебе не кажется, что это внесет некоторую неразбериху в наше с тобой общение? Ведь ты, вероятно, будешь звать его попросту Шарль.

– Иногда – может быть.

– Ну нет. – О Господи, да она готова всех называть его именем. – Так я никогда не узнаю, зовешь ли ты меня или собаку.

Луиза задумалась – ей и в голову не приходило называть щенка Шарлем в честь мужа. Она наморщила лоб и пожала плечами.

– Это смешно в конце концов. Часто случается, что несколько членов семьи носят одно и то же имя: вспомните о традиции называть сыновей в честь отцов.

– Но я-то не его отец.

Луиза хмуро сдвинула брови. Она совсем не то имела в виду.

Боже правый! Шарль наконец понял: она хочет назвать щенка в честь того проклятого ловеласа с корабля. Который и есть он сам! Нет, он окончательно запутался.

Шарль поднялся, отряхнул брюки. Он снова почувствовал глухое раздражение. «Прекрасно, – сказал он себе. – Ты так расстроен, так жадно желаешь эту женщину, что ревнуешь ее к самому себе. И к собаке».

– Нет, – твердо заявил он. – Я не позволю тебе называть собаку моим именем. – Одернув сюртук, он добавил: – Наших сыновей мы тоже не станем называть Шарлями. – Ощущение такое, как если бы жена пыталась дать ребенку имя ее любовника. – У них будут разные имена.

Он фыркнул, буркнув себе под нос:

– Если только мы когда-нибудь перейдем к процессу, который делает возможным их появление на свет.

Луиза помнила, как две недели назад ее матушка беспрестанно восклицала: «Не правда ли, это очаровательно?! – Под „этим“ она подразумевала Ривьеру, Прованс, Францию. – Не правда ли, это самое прекрасное место на земле?! Не правда ли, он самый добрый и великодушный человек из всех, кого тебе приходилось встречать? Не правда ли, у него такой забавный дядя?!» Родители Луизы почему-то были уверены, что она без ума от Шарля д'Аркура и Франции. Совершенно плоские и скучные фразы, сказанные на французском, казались ее матушке исполненными глубокого смысла и поэзии. «Если бы мы могли уловить все нюансы». Все странности французского быта она считала полезными нововведениями, когда такие же приспособления в Нью-Йорке назвала бы непродуманными и никчемными.

Справедливости ради надо сказать, что практически ничто из того, с чем им пришлось столкнуться во Франции, не имело аналогов у них дома. В общем, новомодных приборов было не так уж и много. А все имеющиеся выглядели совершенно неузнаваемо. Французы, похоже, питают страсть ко всяким кнопкам и безделушкам. В подвале дома находилось огромное хитроумное приспособление с циферблатами, переключателями, спирально изогнутыми трубами и шлангами, ведущими к огромному контейнеру, напоминавшему по виду паровой котел с крышкой, привинченной дюжиной массивных болтов. Все это нагромождение труб, шлангов и баков было не что иное, как нагреватель. Его требовалось включать за полчаса до приема ванны, дабы обеспечить подачу горячей воды. Дядя Тино все утро объяснял Луизе, как нагревать воду с помощью этой «простой» машины.

Слово «простая» нельзя было понимать буквально. Свои пояснения дядя Тино сопровождал активной жестикуляцией, уследить за которой было почти невозможно.

– Вы поворачиваете этот циферблат вот здесь и нажимаете вот эту кнопку и смотрите на стрелку вот этого прибора, чтобы заметить, как быстро она движется. Если стрелка подходит вот сюда, немедленно выключайте всю эту громадину, прячьтесь в угол и зовите на помощь.

Дядя Тино, наверное, задался целью вывести ее из себя.

– А это опасно?

– Да нет, – усмехнулся он, – все прекрасно работает. – Впрочем, по его тону было ясно, что он хотел сказать «да». Все возможные неполадки в нагревательном приборе своего племянника он рассматривал как обычные бытовые проблемы.

Луиза с тоской уставилась на агрегат. Придется принимать холодные ванны.

– Такие приспособления установлены во всех домах?

– О да, у всех соседей имеется нечто подобное. Подобные нагреватели мастерит местный умелец. У него неплохо получается!

– А не лучше ли выписать нагреватель из Парижа?

Дядя Тино вытаращил на нее глаза.

– Из Парижа? Да вы знаете, сколько это будет стоить? Они ведь обдерут вас как липку. – Он сказал «выдоят вас, как корову». – В Париже.

– Но ведь у него столько деталей. Он, должно быть, часто ломается?

– Ну конечно. – Дядя Тино хитро подмигнул и заметил, как будто это было основное преимущество, которое она по глупости своей упустила: – Но этот парень живет прямо в городе и всегда может его починить. – Он добавил: – Не то что какие-то там «паризьен», – он произнес слово «парижане» с противным носовым звуком, – которые слишком заняты поеданием своих рогаликов, чтобы работать.

«Вот так так», – подумала она. Француз, который ненавидит французов.

Дядя Тино на самом деле приходился ее мужу не дядей, а кем-то вроде двоюродного или троюродного кузена, общался с ней без излишних церемоний. Он равно презирал парижан и юных дебютанток из Нью-Йорка, которые «до восьми утра прохаживаются по дому в ночной рубашке, а потом полчаса переодеваются».

Со свойственной ему бестактностью дядя Тино заявил ей, что не понимает, почему такая красивая девушка почти полтора часа прихорашивается перед зеркалом. Он произнес это совершенно беззлобно. Он и не собирался ей льстить. Просто хмуро констатировал факт, сожалея о несовершенстве всего сущего или о том, что не все в мире подвластно Тино Аркуру.

Поскольку князь уехал по делам, Луизе предстояло провести первый день своей замужней жизни с его угрюмым родственником. Ему было поручено показать молодой княгине дом, рассказать ей о заведенных здесь порядках и выяснить, какое занятие она для себя выберет. Тино попросили также открыть южную спальню. Непрестанно о-ля-лякая и укоризненно покачивая головой, он приказал горничной и экономке прибраться в комнате.

После схватки с ней по поводу ее неудачного выбора клички для щенка Шарль д'Аркур уехал. Он появился только к ленчу, но Луиза его не застала, поскольку в это время ходила с Тино в швейную мастерскую, где шили портьеры. Когда она вернулась, Шарль уехал на парфюмерную фабрику.

Вечером, когда Тино предложил на выбор, либо помочь ей распаковать вещи, либо отвезти ее в лабораторию, где работал Шарль, Луиза поспешно спросила:

– А вы останетесь со мной?

– Только если вы нуждаетесь в моей помощи. Шарль привезет вас обратно.

– О нет, вы можете быть свободны! – радостно воскликнула она. – Я буду готова через пять минут.

Фабрика представляла собой квадратное коричневое двухэтажное здание, занимавшее по площади целый квартал, – закопченные стены и ничем не примечательный фасад. Луиза помедлила по пути к крыльцу и заглянула в пыльное окно. Внутри она увидела женщин, сидящих за длинными столами. Столы были завалены цветами – нет, только лепестками цветов на чем-то вроде рамок. Женщины сортировали или очищали их. Молодые парни подносили огромные корзины с лепестками – вероятно, роз, поскольку лепестки были розового цвета. Подростки рассыпали лепестки в кучки на полу. В одном углу комнаты лепестков скопилось так много, что в них можно было бы утонуть по пояс. Все это выглядело удивительно – процесс извлечения аромата у природы.

Шарль работал в лаборатории, полной медных трубочек и фильтрующих приспособлений. Когда они вошли, он как раз надевал сюртук, собираясь уходить. Луиза застыла на пороге, ошеломленная сильным запахом. Жасмин. Комната наполнилась его ароматом, как если бы в лабораторию зашла женщина, надушившаяся стойкими духами. Запах сам по себе был приятным, но слишком насыщенным.

Застегивая сюртук, Шарль сказал:

– Я собирался поехать на западные поля. Максим говорит, что на лаванде опять появился грибок. Надо будет взглянуть на него, пока еще светло.

– Я бы хотела поехать с вами, – тут же предложила Луиза.

– Но экипаж там не проедет. Мне придется ехать верхом.

– Я умею ездить верхом.

– Но у нас нет женского седла.

– А я подоткну юбки и сяду в седло по-мужски. Я и раньше иногда так делала.

Муж бросил взгляд сначала на Тино, потом на нее.

– А ты сможешь ехать рысью или галопом? Мы поскачем по равнине.

– Ну конечно, смогу.

Так она избавилась от Тино, этого короля сентиментального пессимизма, по крайней мере до конца дня.

Луиза поняла странную вещь: оказывается, она предпочитает общество Шарля д'Аркура не только обществу Тино, но и любого другого мужчины. Она чувствовала себя с ним легко и непринужденно. Даже сегодня, несмотря на вчерашнюю ссору. И несмотря на то, что они за все время пути не обмолвились ни словом друг с другом – только летели вскачь по равнине. Ветер бил ей в лицо, и глаза у нее слезились. От такой скорости у нее дух захватывало, но Луизе нравилось нестись вслед за ними.

Ее муж слился с лошадью в единое целое, как диковинный кентавр, стремясь достичь конечной цели их путешествия до захода солнца. Хотя Луиза изо всех сил пришпоривала коня, стараясь поспеть за ним, она не могла сравниться с ним в искусстве верховой езды. Ей хотелось смеяться. И было приятно наблюдать за ним с некоторого расстояния. Вид у него был… лихой: иссиня-черные волосы развеваются на ветру, длинные полы темного сюртука хлопают по ногам.

Когда они поднялись на пригорок и перед ними открылась фиолетовая долина, Луиза ахнула от восхищения.

Лаванда в полном цвету. Она посажена рядами, уходящими за горизонт.

Они спустились с крутого склона, и князь спешился.

– Осторожно, – сказал он, предлагая ей руку, чтобы помочь спуститься на землю. – Тут неподалеку пасека.

Пчелы. Луиза слышала приглушенное жужжание. Перекинув ногу через седло, она спросила:

– А пчелы не кусаются?

– Да нет. Если только ты не будешь размахивать руками и не придавишь одну из них, когда она случайно запутается в складках платья.

Луиза положила Шарлю руки на плечи, и он принял ее в свои объятия. Он прижал ее к себе, так что Луиза скользнула вдоль его тела. Как только он отпустил ее, она толкнула его в грудь, разгадав его уловку и разозлившись, как пчела.

Они привязали лошадей у низкого деревца и стали спускаться вниз, к лавандовому полю. Шарль д'Аркур направлял ее, придерживая за локоть. Последние тридцать ярдов их пути проходили по каменистому склону. Луиза сначала думала, что это ей придется ему помогать: князь вытащил свою трость, которую он прикрепил к седлу. Но, как это ни удивительно, поддерживать пришлось ее, Луизу. Он с ловкостью управлялся со своей тростью – совал ее под мышку, балансировал ею, опирался на нее, когда предлагал руку Луизе.

Очевидно, вести женщину было для него делом привычным. Он поддерживал ее за локоть, за талию, за руку, слегка подстраховывал, положив ладонь на спину, когда Луиза шла по сравнительно ровному участку склона. Эта уверенность и надежность никак не согласовались с ее представлениями о нем.

Как это он говорил прошлой ночью? Что он, его рубашка или что-то еще были принесены в жертву любви? Интересно, а что он вообще знает о любви? У него довольно странный вкус: его последняя возлюбленная не отличалась хорошим характером – ее так же тяжело терпеть, как и несварение желудка. Женщины. Луиза вдруг поняла, что у него были женщины. Несмотря на все недостатки ее мужа, он, по-видимому, легко мог соблазнить женщину, которую хотел. Она покосилась на него, тайком наблюдая за его прыгающей походкой.

Каждый раз, стоило ей бросить на него взгляд, она не уставала поражаться его своеобразной привлекательности. Безобразный красавчик, который невольно притягивает к себе. женские взоры! Несмотря на все внешние противоречия, которые Шарль д'Аркур и сам прекрасно понимал, он был тщеславен и горд и в то же время враждебно относился к собственной внешности. Тем не менее он нарочно одевался броско и франтовато, чтобы обратить на себя внимание. Сдержанный и подчеркнуто любезный, он постоянно находился в напряжении, балансируя между изысканной галантностью и гневной обидой на жестокую судьбу.

В результате все его существо излучало мощь и темную силу, которую он удерживал в повиновении. В нем было что-то звериное, мрачное. Некоторые женщины обожают грубую силу. Теперь Луиза понимала, почему миссис Монтебелло отпускала ревнивые колкости в ее адрес. Луиза не разделяла ее вожделения, но могла оценить ее вкус.

Этот противоречивый человек, стоя рядом с ней, произнес:

– Самая пышно цветущая лаванда растет неподалеку от Нимса, но мне не требуется много лаванды, поэтому для меня и этот сорт хорош.

Луиза откинула голову назад. Крутой спуск полностью завладел ее вниманием, и она почти не смотрела по сторонам. Теперь она видела, что они подошли прямо к краю лавандового поля. Вряд ли можно было представить себе нечто более прекрасное, чем это море цветов.

Симметричные грядки серо-зеленых кустиков высотой по колено с яркими фиолетовыми соцветиями уходили вдаль. Ах, какой это был чудесный вид! Вечернее солнце заливало ярким светом фиолетовые волны лавандового моря. Кустики выглядели так аккуратно, словно их причесали. Их стебли были усеяны шипами, на которых и располагались маленькие цветочки, бледно-фиолетовые снаружи и пурпурные внутри. Серо-зеленые листики, узкие и длинные, росли на молодых побегах.

Луиза ступила между грядок. Приподняв подол платья чуть выше, чем того требовали приличия, – почва была пыльная и каменистая, – она двинулась вперед. Приходилось внимательно смотреть себе под ноги, иначе можно было вывихнуть щиколотку, запнувшись об острый камень. И все же вокруг было так красиво – яркие сочные краски лаванды. Воздух был напоен пряным ароматом и жужжанием пчел, собирающих нектар.

Она видела, как Шарль нагнулся и выдернул сорняк, попавшийся им на пути. Луиза шла вслед за ним мимо ярких, нежных переливов фиолетового и пурпурного цветов, покрывавших каменистую почву цвета соломы.

Наконец они остановились рядом с кустиком, который цвел хуже остальных, и ее муж присел перед ним на корточках. Он сорвал одну веточку, внимательно осмотрел ее, затем отодвинул стебли и немного подрыл куст у основания.

– Черт побери! Эта напасть снова вернулась, как и в прошлом году, перед сезоном дождей.

– Это грибок?

– К несчастью, да. Хотя я бы с удовольствием его кому-нибудь одолжил. Мне до смерти надоел этот… – Тут он произнес латинское название, которое она не расслышала.

Они вновь двинулись вперед. Луиза решила, что вышла замуж за джентльмена-фермера, который выращивает цветы для получения эфирных масел, будучи при этом еще и химиком. А теперь он обнаружил знание ботаники.

– Смотри, – сказал Шарль, сорвав несколько цветков лаванды. Он любовно разглядывал соцветия, протягивая их ей на ладони. – Видишь? – Кончиком пальца он указывал на маленький фиолетовый цветочек. – Вот здесь и заключен аромат. Каждый цветок покрыт ворсинками внутри и снаружи, а вот здесь, – он осторожно рассек цветок ногтем, – видишь, поблескивает? Это специальные железки, содержащие эфирное масло. Это масло я и извлекаю из цветка.

Шарль взял руку жены в свою и, высыпав цветки ей на ладонь, слегка растер их.

– Понюхай, – попросил он.

Луиза вдохнула в себя свежий, пряный аромат. Он продолжал слегка поглаживать ее руку, пока она не отняла ее у него. Ее ладонь пощипывало там, где он потер ее. Она подняла на него глаза: какой он странный – этот человек с изуродованным лицом и трепетной любовью к цветам.

Он продолжал:

– Английская лаванда считается более ценной, но я предпочитаю свой сорт. У английского кустарника запах стерильный, он размножается черенками и побегами от корней, а не семенами. А мой сорт, – он любовно провел ладонью по верхушкам стеблей, – дикий. Он рассыпает семена на каменистой почве. И я чувствую разницу по запаху. У моего растения запах более сильный, пряный… Более мощный, что ли, – сказал Шарль и рассмеялся.

Открытая улыбка озарила его лицо. Он сверкнул белыми, чуть неровными зубами. Приятная улыбка – немного плутоватая, но теплая и искренняя, как прованское солнце.

Луиза смотрела на него как зачарованная. Она нравится ему. Он обращается с ней нежно и бережно. И она никак не могла понять почему. Его отношение к ней нисколько не изменилось даже после вчерашней ночи и ее красноречивого отказа разделить с ним супружеское ложе. Видимо, здесь не обошлось без черной магии.

Прежде чем повернуть обратно, Шарль насыпал ей в руку пригоршню цветков и сказал:

– Древние использовали лаванду, когда принимали ванну. Некоторые полагают, что само название «лаванда» произошло от латинского слова «lavare», что значит «мыться». Вот, держи. Сейчас я наберу тебе еще для ванны. – Остановившись, он сорвал несколько цветущих веточек, пахучих, ярких, и сделал из них букет. – Оборви только цветки, брось их в горячую воду, пусть они немного намокнут, затем полезай в ароматную воду. – Он протянул ей букетик и снова широко улыбнулся. – И пока будешь нежиться среди цветов, думай обо мне.

Получилось же все наоборот. Вечером того же дня Шарль, прислушиваясь к шуму воды в ванной, думал о ней: она лежит в его новой сияющей ванне обнаженная, мелкие фиолетовые цветочки сталкиваются с ее гладкой белоснежной кожей, ароматный пар поднимается от воды. Он расположился в своей комнате на другом конце коридора и с каждым всплеском воды чувствовал прилив возбуждения, всерьез подумывая о том, чтобы в одиночестве дать ему волю. Однако он все же решил встать и пойти к Луизе.

Шарль постучал в дверь ванной:

– Могу я войти?

Послышался всплеск и ее удивленный возглас.

– Нет… нет! – запинаясь крикнула Луиза.

– Я хочу войти, Луи… Лулу. – Все, он преодолел этот барьер. О Господи, лучше он будет называть ее так, чем обращаться к ней официально, чтобы хоть как-то растопить холодность в их отношениях.

Еще всплеск. Похоже, она вылезает из ванны. Хочет запереться от него.

Шарль решительно распахнул дверь. Луиза накинула на себя фиолетовый пеньюар. Он успел заметить белоснежное плечо, округлость груди, тут же скрытую под толстым слоем ткани.

Он сказал:

– Мои поступки гораздо привлекательнее моей внешности. Красота необходима в нашей жизни, это не роскошь. Ты не должна ненавидеть себя за то, что красива.

– Простите, что вы сказали?

– Вчера ночью ты рассердилась на меня, когда я сказал, что ты прелестна. По крайней мере это явилось одной из причин твоего раздражения. Но ты действительно хороша собой. И ты должна получать от этого удовольствие. Так же как сегодня ты наслаждалась ароматом лаванды.

Луиза рассмеялась и потуже завязала пояс пеньюара.

– И вы пришли сюда, чтобы сказать мне об этом?

– Нет, я зашел, чтобы увидеть тебя обнаженной, но поскольку ты оказалась проворнее меня, я хочу проверить, удастся ли мне уговорить тебя раздеться снова.

Луиза опять рассмеялась, на этот раз веселее, и попыталась протиснуться мимо него к двери. Но он преградил ей путь.

И тут – инстинкт, отчаяние, он не мог сказать, что именно заставило его сделать это, может, злость, – Шарль наклонился и обхватил ее за бедра. Издав возмущенный вопль, Луиза стала вырываться из его объятий. Тогда он подхватил ее на руки, шагнул к ванне и опустил жену в воду. Рукава его рубашки намокли, но дело стоило того – зрелище было достойно внимания. Луиза погрузилась в воду, окунувшись в нее с головой, болтая ногами и хватаясь за его плечи, и тут же вынырнула. Ее намокший пеньюар окрасил воду в фиолетовый цвет.

Продолжая отплевываться, она взвизгнула:

– Вы с ума сошли? – Ее волосы, которые она узлом завязала на затылке, расплелись и погрузились в воду вокруг ее пурпурно-фиолетовых плеч.

Луиза стала барахтаться в ванне, пытаясь выбраться, но стоило ей приподняться, как отяжелевшая ткань пеньюара поползла вниз, и Луиза снова рухнула в ванну, запахнув пеньюар, причем одна его пола была надежно прижата, а вторая, словно кружевная морская водоросль, извивалась вокруг ее ног. Шарль уставился на ее изящные икры, видневшиеся под темнеющей водой, – ее пеньюар напоминал диковинное морское чудище, истекающее фиолетовой кровью. Он не сводил глаз с ее стройных лодыжек, изящных ступней с высоким подъемом. По поверхности плавали цветки лаванды, намокшие и потемневшие в прозрачной воде цвета спелой сливы.

Луиза смутилась:

– Вы… вы… – По-видимому, ее французский словарный запас не включал в себя бранных выражений. Он решил ей помочь и подсказал: – Кретин, дикарь, негодяй.

– Сукин сын.

– Ого! – удивленно воскликнул он. – Черт возьми, ты делаешь успехи. Так гораздо лучше, чем все эти твои великосветские замашки.

Луиза оскорбленно поджала губы и уселась поудобнее, опершись руками о края ванны. Нахмурившись, она пробурчала:

– Вы могли меня утопить.

– «Ты, ты». Используй это слово, – сказал он, предлагая ей перейти к менее официальной форме обращения, принятой только между близкими друзьями и любовниками.

– Я не знаю, как с ним спрягать глаголы. Мой преподаватель считал это обращение интимным.

– Так научись. Написание у них различно, а произносятся они так же, как формы первого лица. Это значит, что «ты» и «я» суть одно. – Он перевел дух. – Лулу… – На французском ее имя означает «миленькая», «лапочка» – так обращаются к пухленькому ребенку или пушистому щенку. Он повторил: – Лулу… – Затем: – Посмотри на меня. – И тут, повинуясь неожиданному порыву, он принялся расстегивать пуговицы рубашки.

– Шарль… – Ее прелестные глаза широко раскрылись от изумления – взмах густых ресниц, напоминающих крылышки золотистой пташки.

Он храбро встретил ее взгляд и продолжал раздеваться.

Его рубашка распахнулась, и Шарль одним резким движением снял ее, настойчиво повторяя:

– Смотри.

Она отвернулась к стене.

– Надень рубашку.

– Нет. – Шарль стянул и нижнюю сорочку, бросил ее на пол и стал расстегивать брюки. – Посмотри на меня. Я не такой уж плохой экземпляр, если уж на то пошло.

– Шарль… – Луиза осторожно повернула голову и рискнула бросить на него взгляд украдкой. Устыдившись собственного любопытства, она вспыхнула, что было на нее не похоже. Шарль никогда раньше не видел, чтобы она краснела от смущения.

Глядя на зардевшуюся Луизу, Шарль почувствовал, как по телу его пробежала дрожь возбуждения. Этого было достаточно, чтобы когда он снял брюки, отбросил их в сторону и предстал перед ней в одних кальсонах, перед их слегка приподнялся. Шарль усилием воли заставил себя подавить возбуждение, которое не осталось незамеченным ею. Глаза Луизы невольно остановились ниже его пояса, потом она поспешно отвела взгляд. Он повторил:

– Посмотри на меня. Разве я так безобразен? Луиза потупилась, разглядывая поверхность воды.

– Нет, – пробормотала она и слегка вздрогнула: он не мог понять, от чего именно. Она продолжала: – Ты хорошо сложенный… – она замялась, – зрелый мужчина.

Шарль нахмурился:

– Я не старик.

– Нет. – Луиза покачала головой, по-прежнему не поднимая глаз. – Ты… стройный, мускулистый, рослый.

– В таком случае вылезай из ванны и дай мне прикоснуться к тебе, по крайней мере обнять.

– Шарль, я не то имела в виду. Я… у меня такое странное чувство, что…

– Какое именно?

– Я не могу это объяснить.

– Тогда и не пытайся. Вылезай из ванны, иначе я сам сюда залезу. Одно из двух, выбирай.

Она вскинула на него широко раскрытые глаза, рот ее округлился.

– Не-ет! Нет, нет…

Он ступил одной ногой в ванну (она подтянула колени к подбородку), потом с громким плеском – другой, раздвинул ее колени и уселся в теплую воду у ее ног. Она обхватила колени руками и прижала их к груди.

Шарль погрузился в воду, которая доходила ему до подмышек – Луиза была в воде уже почти по шею, – в ванну с теплой водой, лавандой и трепещущей, взволнованной женщиной. Аромат приятно щекотал ему ноздри. Его цветы… ее мыло… ее намокший пеньюар, слабо пахнущий ее жасминовыми духами. Но сильнее всего Шарль чувствовал аромат Луизы.

Тем временем она забилась в противоположный конец ванны, натянув отяжелевший от воды пеньюар до подбородка. Закутавшись и стянув руками отвороты и полы пеньюара, Луиза посмотрела на мужчину, сидевшего напротив.

Он был сложен, как Посейдон. А лицо… Она тяжело вздохнула. Хуже всего в лице Шарля была его лучшая часть, где настороженно сверкал голубой глаз. Квадратные скулы, под кожей ходят желваки. Прямой нос с едва заметной горбинкой, который тоже нельзя назвать правильным: широкие раздувающиеся ноздри, узкая переносица. Резкие черты лица. Да он такой и есть – воплощенная агрессия. И он залез в ее ванну!

И осуществил вероломное нападение: вытянув ногу, Шарль просунул ступню между ее лодыжек, пытаясь вытащить ее ногу, которую она согнула в колене и прижала к подбородку. Завязалась битва. Он старался расцепить ее руки, но Луиза сжалась в комочек. Шарль сделал вид, что сдался, но тут же начал настоящую войну. Он убрал свою ногу и приподнялся, опираясь на края ванны, и навалился сверху на ее сомкнутые колени. Луиза отпрянула, расцепила пальцы и, изловчившись, пихнула его коленом в грудь. О Боже, его грудь горячая и твердая и покрыта мохнатой порослью, как у лесного зверя, – мокрая, она облепила его мускулы средневекового гунна.

Он придавил ее согнутую ногу, и Луиза поморщилась:

– Мне больно.

Шарль не улыбнулся, не извинился и не отступил.

– Тогда убери колено, – приказал он.

Затем чуть отстранился, схватил жену за лодыжку и вытянул ее ногу – теперь, когда он снова плюхнулся в ванну, заливая пол водой, то оказался там, где и хотел оказаться: между ее ног.

– Ну, теперь доволен? – сердито осведомилась Луиза, глядя ему в лицо.

– Нет, – сказал он. – По правде сказать, я глубоко несчастен. – И, не успев перевести дух, выпалил: – Ну держись, прелесть моя. Я тебя сейчас поцелую.

Луиза сжала губы, и Шарль раздраженно фыркнул, его дыхание коснулось ее губ и щеки.

– Ну же, перестань, – сказал он и состроил забавную гримасу. – Я же хорошо сложен, ты сама говорила, помнишь? И я твой муж. Давай проверим, сможешь ли ты вытерпеть мои губы хотя бы полминуты. Это всего лишь поцелуй.

Луиза криво усмехнулась:

– Ну да, когда ты лежишь на мне в мокрых кальсонах в ванне, полной воды.

Шарль слегка улыбнулся краешком рта.

Луиза быстро отвернула голову – просто королева-недотрога. Его губы ткнулись в ее щеку. Он вздохнул и отстранился от нее. Она не знала, что у него на уме и почему он так настойчив. Луиза могла перечислить десятки молодых людей, которых ее отказ сразу же останавливал.

Но решительный Шарль д'Аркур снова склонился над ней. В этот раз он нарочно поцеловал ее в щеку и проложил дорожку из горячих, влажных поцелуев к ее уху – туда, где начиналась шея. По коже Луизы поползли мурашки.

О Господи, это же Шарль, ее Шарль! Он внезапно очутился вместе с ними в этой чертовой ванне. Как она по нему соскучилась. «Когда ты выйдешь замуж, ты будешь верна?» Да – кто бы мог подумать? – тебе, дорогой паша.

– Ну перестань, перестань, – раздался у нее над ухом голос настоящего Шарля из плоти и крови. Его огромная фигура заслоняла от нее стены и потолок. – Ты сморщишься, как чернослив, если будешь упрямиться. Поцелуй меня, Лулу. Дай мне шанс сделать тебя счастливой.

«Лулу». Когда он успел забыть «мадам» и «мадемуазель», звучавшие так подчеркнуто официально в течение двух с половиной недель их знакомства?

Шарль наклонился к ней за поцелуем – уверенно, без тени смущения или робости. Большим пальцем он провел по ее губам, целуя уголок ее рта. Луиза вздрогнула в теплой воде – тело ее таяло от удовольствия, и одновременно внутри ее росла смутная, безотчетная тревога. Он слегка вывернул ее нижнюю губу пальцем, чтобы приоткрыть ей рот, и постучал ногтем о плотно сомкнутые зубы. Приблизив свой рот к ее губам, он просунул язык внутрь, под ее нижнюю губу.

Какое дивное ощущение! Как будто ее целует какой-то мифический дракон. Шарль обхватил ладонью ее затылок и прижал ее лицо к своему. Его горячие сухие губы прижались к ее губам, раздвигая их, и его язык скользнул ей в рот между зубов.

Ее муж, Шарль д'Аркур, загадочный и уродливый князь без княжества, обещает ей плотское наслаждение, обдавая ее горячим дыханием.

Шарль целовал ее. Луиза невольно разжала пальцы, сжимавшие полы пеньюара, и тот сполз с нее в чуть теплую воду и расплылся по ее поверхности. Тесная ванна не давала Шарлю возможности разместить свое огромное тело, и Луиза почувствовала, как он заворочался, пытаясь приподняться, и коснулся ее бедра – твердый, большой. Все это вряд ли можно было назвать «всего лишь поцелуем». Желание проснулось в ней и бросило ее в водоворот страсти. По всему телу разлилось сладостное томление – восхитительное, опьяняющее чувство. Как бывало в объятиях ее Шарля.

Шарль и… Шарль.

Оба они смешались в ее сознании. Луиза отвернулась и тихо застонала – не от удовольствия, а скорее от смущения и разочарования. Настоящий Шарль, ее муж, просунул колено между ее ног, устраиваясь поудобнее.

Луиза закрыла глаза. Темнота. Голова ее кружилась, все тело обмякло – она не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, словно лежала на дне океана. Волны плескались о края ванны. И она снова очутилась на корабле, качающемся на бурных волнах… Все было, как тогда, – она отчетливо помнила свои ощущения, когда Шарль входил в нее. Его силу, мощь. Его движение внутри ее. Его дыхание. Невероятно! Его же здесь нет. Над ней склонился другой мужчина и поглаживает пальцем ее нижнюю губу, чтобы она открыла рот и повернулась к нему. «Какая чудовищная похоть», – вспомнились ей ее собственные слова, которые она произнесла в непроглядной тьме.

Ее паша – он и не он… Он здесь – и его нет. Луизе стало страшно: ее сознание раздваивается – на корабле она была одна, а здесь совсем другая, холодная, неприступная… Она потеряла в волнах океана частицу себя, которую теперь никогда не найдет. Луиза чувствовала себя так, будто потеряла свою половину, будто ее рассекли надвое, и она никак не может вновь обрести целостность. Ей чего-то не хватает, чего-то недостает. «Этого недостаточно». Она разлучена с человеком, который ей дороже всех на свете… Без него она – никому не нужный осколок…

Луиза прерывисто вздохнула, проглотив подступивший к горлу комок. Она не плачет. Она никогда не плакала.

– Луиза…

Что это? Галлюцинация? Она, видно, бредит наяву. Сейчас даже и голос у нее над ухом звучит в точности, как его голос, – так он шептал ее имя во мраке. Она приоткрыла глаза и увидела своего мужа, который целовал ее в шею. Луиза чувствовала на себе его губы – горячие, жадные, оставляющие на коже отметины. Так это он произнес ее имя? И поцеловал в то самое местечко чуть ниже уха. Но это не тот человек.

«Верность» – пронеслось у нее в голове. Постоянство. Да, она ненавидит случайные связи. У нее не будет других мужчин. И этот ей не нужен.

– Шарль… – Луиза уперлась руками ему в грудь, пытаясь отпихнуть его от себя.

После двух-трех толчков он спросил:

– Ну что? Что еще? – Дыхание его было хриплым и частым. – Ради Бога, да что случилось?

Луиза сжала кулачки. Ей неудержимо хотелось плакать. Господи, да она сейчас захнычет, как обиженный ребенок. Луиза зажмурилась.

Шарль д'Аркур замер над ней, потом негромко промолвил:

– Посмотри на меня. – Прямо какое-то заклинание. «Посмотри на меня».

Она чуть-чуть приоткрыла глаза. И то выражение, которое она увидела на его необычном лице, поразило ее: это было искреннее участие. К этому, конечно, примешивалась изрядная доля досады и даже гнева. Но тем не менее ошибиться было нельзя: Шарль д'Аркур смотрел на нее с нескрываемым сочувствием, беспокойством и безграничным терпением взрослого, умудренного опытом человека. Его доброта не побеждала более эгоистичные чувства, отражавшиеся на его лице, но преодолевала их. «Удивительный человек», – подумала Луиза и плотно сжала губы. Что ж, она тоже проявит великодушие. Она закрыла глаза и пробормотала:

– Продолжай. – Пусть увидит, что и она способна на самопожертвование. – Делай что хочешь. – И постаралась принять непринужденную позу.

Шарль застыл, не шевелясь, и промолвил в каком-то отчаянии:

– Луиза, если бы я хотел сделать это один, то остался бы в своей спальне. Что случилось?

Луиза откинула голову назад и слегка ударилась затылком о край ванны.

– О Шарль, – промолвила она и всхлипнула. – У меня был мужчина, ты мне его напоминаешь. – Не очень-то подходящая ситуация – лежа в ванне с собственным мужем – для откровенного разговора.

Но – о чудо! – этот потрясающий человек, казалось, был тронут. Он прижался щекой к ее щеке.

– Это все?

– Да.

– Надеюсь, он тебе хотя бы нравился.

Какой он странный, этот француз, – так всегда восклицала ее матушка. Да, весьма снисходительный.

– Конечно, – ответила она. – Я его обожала. – Ей хотелось рассказать кому-нибудь об этом, и ее муж – о, как правы были ее родители! – показался ей сейчас самым добрым и внимательным человеком на земле. Она вдруг добавила: – Он умер.

Муж слегка отстранился от нее, выпрямив руки:

– Умер?

– Да, он… он все равно что умер. Внезапно.

Молчание. Шарль не знал, что сказать. Изумлению его не было предела.

Луиза продолжала:

– Мне кажется, я все еще тоскую по нему. Я часто думаю о нем. – Она рискнула бросить взгляд на мужа.

Его лицо выражало крайнюю степень удивления. Он не мог вымолвить ни слова – лишь прошептал, как будто оплакивал себя самого:

– Боже правый. – Он слегка покачал головой, не сводя глаз с ее лица.

И тут искреннее сочувствие, терпение, доброта и заботливое внимание ее мужа обрушились на нее, и она больше не могла сдерживать себя.

Луиза громко всхлипнула, давясь рыданиями, обхватила его за шею и заплакала навзрыд. Он чуть подался назад, пораженный ее неутешным горем. Луиза попыталась встать. Пятки ее скользили по дну ванны, колени подкашивались.

В тот же миг и ванна, и пол ушли у нее из-под ног, сильные руки подхватили ее – одна под колени, другая под спину – и прижали к твердому мужскому плечу. Луиза уткнулась лицом в мокрую поросль на груди мужа, шум стекающей воды, словно гул водопада, наполнил ванну. Ее пеньюар окончательно сполз с нее и плюхнулся в воду. Вокруг нее обернули полотенце – мягкое и сухое.

Луиза по-прежнему не открывала глаз. По неровному хромающему ритму его походки она поняла, что муж несет ее куда-то. Он продолжал молчать. У нее слова тоже не шли с языка, и Луиза радовалась его молчанию.

Потому что иначе она бы закричала: «Будь проклята двойственность!» Нечего сказать, верность. Кому она верна? Негодяю, с которым ей удалось обрести себя, с которым она была открытой и искренней. И что же он сделал? Бросил ее. Пять дней спустя. И не вернулся. Он не пришел за ней. Ему все равно, где она и что с ней. Он исчез. Не сказав ни словечка на прощание, ни спасибо, ни до свидания.

Черт бы побрал этого болвана! Он заслуживает смерти.

Шарль донес Луизу до ее спальни и уложил в постель. Она казалась такой маленькой и жалкой, лежа на покрывале с широко открытыми сухими глазами.

Он мертв? Он умер? Что она имела в виду?

А что, если мертвец восстанет из гроба и присоединится к ней в постели? Может, открыть ей правду? Может, тогда она не будет задыхаться от отвращения? Может, она перестанет быть такой раздражительной? Та боль, которую она испытывает сейчас, не что иное, как разочарование после первого романа. «Перестань, Луиза, – думал он. – Это ведь длилось всего пять дней. И я не умер и не исчез с лица земли. Мы с тобой были вместе. Мы были близки, как взрослые люди, и приятно провели время». Он оставил не одну дюжину женщин и при более драматических обстоятельствах.

Но всем им было далеко не восемнадцать.

Что он натворил! Как ему теперь загладить свою вину? Чем утешить ее?

«Ложись с ней», – сказал себе Шарль. Утешь ее, как утешают взрослые взрослых. О да, а заодно утешь и себя. Он спустил мокрые кальсоны, решив, что именно это ему и надлежит сделать. Однако его действия были преждевременны. Отшвырнув кальсоны пинком ноги, он вдруг услышал, как она шмыгнула носом и после прерывистого всхлипа дыхание ее стало ровным и спокойным. Юное создание заснуло глубоким здоровым сном.

Шарль стоял посреди комнаты в чем мать родила и никак не мог прийти в себя.

Из противоположного конца коридора доносился плеск воды – из ванны достали ее пеньюар… или его рубашку, нижнюю сорочку и брюки. Значит, экономка зашла в ванную. Она укоризненно прищелкивала языком, отжимая мокрую одежду. С ней, по-видимому, была горничная, и обе женщины вытирали пол. Он и Луиза оставили после себя лужи воды.

Услышав в ванной перешептывания и смешки, Шарль резко обернулся и поморщился.

Он потихоньку прокрался в гостиную и нырнул в дверь своей спальни напротив смежной комнаты. Единственный, кто ждал его там, был неуклюжий желтовато-белый щенок. Беар стремглав бросился к Шарлю и запрыгал у его ног. Он так радостно вилял хвостиком, что его лапки разъезжались по полированному паркету. Итак, сегодня Шарль лег спать не один: после того как песик несколько раз безуспешно пытался вскочить на постель, Шарль поднял его и уложил рядом с собой. Щенок прижался к его плечу и задремал. Его шерсть слабо пахла жасмином и акацией – любимыми духами Луизы.

Глава 21

На следующее утро Луиза открыла глаза, увидела в окно солнце, потом перевернулась на другой бок и проспала до обеда. Тино прислал ей записку, выражавшую недовольство. Оказывается, сегодня она должна пересмотреть с ним оставшуюся часть списка под названием «Возможные занятия и обязанности княгини д'Аркур». Поскольку она является отныне хозяйкой двух особняков (третий находился где-то в Париже), ей предоставляется право определить сферу своих главнейших интересов. С не меньшей почтительностью, точнее с совершенным ее отсутствием, она нацарапала ответ Тино: поскольку сам Тино и другие родственники князя так замечательно со всем управлялись до нее, то пусть они и продолжают этим заниматься. У нее нет ни малейшего желания заказывать обеды, заново обставлять дом или восстанавливать старое убранство. Поднявшись с кровати, Луиза достала из чемодана свои учебники по математике и принялась разбирать теоремы.

Наконец одевшись и спустившись в холл, она повстречалась с Шарлем, который приезжал на ленч и уже снова собрался уходить. Увидев ее, он задержался на пороге.

– Лулу, поедем со мной Я покажу тебе цветочные поля.

Она вцепилась пальцами в круглый шарик, украшавший столбик винтовой лестницы, и поджала губы.

– Зачем? Чтобы потом ты снова окунул меня в ванну вместе с пресловутыми цветами?

Шарль ухмыльнулся. Так, прекрасно: этот Шарль или тот – она зла на них обоих.

Он произнес:

– Стыдно признаться, но я об этом нисколько не сожалею. – Шарль медленно кивнул в знак того, что извиняться он не собирается. Продолжая загадочно ухмыляться, он концом трости приподнял край подола ее платья, зацепившийся за последнюю ступеньку лестницы.

Луиза поспешно сделала шаг назад. Что еще на уме у этого типа? Довольно и того, что он опрокидывает столы, бросает женщин в ванну и бегает за ними в кальсонах.

Шарль убрал трость, поставил перед собой и оперся на нее обеими руками. Потом выпятил губы, пощелкал языком на французский манер и ядовито заметил:

– Ну, если ты желаешь провести остаток дня в обществе Тино…

– А какие цветы там растут?

– Жасмины и розы, а после мы обследуем оранжереи. Луиза предостерегающе подняла пальчик:

– Не думай, пожалуйста, что если я еду с тобой, то… В общем, в следующий раз я подопру дверь ванной стулом.

Он усмехнулся.

– Это было бы чудесно. Я имею в виду то, что ты согласилась ехать со мной. Мне гораздо приятнее в твоем обществе, чем одному. И кроме того, я уверен, тебе понравится то, что я тебе покажу. А что до остального, то я тебя тоже предупрежу: если ты все же решишься запираться от меня при помощи стула в моем собственном доме, выбери какой похуже и попрочнее. – Шарль оставил шутливый тон и спросил уже более серьезно: – А зачем тебе запираться от меня? Разве я плохо обращался с тобой вчера?

– Нет…

– Или сделал что-то, что тебе было неприятно?

– Нет-нет, но…

– Тогда доверься мне и перестань поджаривать меня на медленном огне.

Он так и сказал: «Поджаривать на медленном огне». Луиза опешила:

– Но я вовсе не…

– Ну конечно, нет, милочка моя. Итак, ваша светлость, вы едете или нет?

Луиза не знала, что и подумать. Никто никогда не говорил с ней в таком тоне. Шарль продолжал саркастически ухмыляться, глядя на нее. Он не сердится.

Она ему определенно нравится. Ее светлость миссис Недотрога и Злючка.

Луиза насупилась, решая, оскорбиться или нет. Возможно, она упустила в его фразе какие-то нюансы, о которых постоянно твердит ей матушка.

– Подожди меня, я только возьму шаль и захвачу с собой кусочек сыра. Я… м-м-м… пропустила ленч. – Как, впрочем, и завтрак, если уж говорить начистоту.

Шарль д'Аркур несся вскачь по равнине. Он сидел в седле с непринужденной грацией, отпустив поводья. Холодный мистраль, срывавший порой крыши домов, не смог бы выбить его из седла. Он был ловким, опытным наездником. Луиза чувствовала себя рядом с ним желторотым птенцом.

Она решила, что лучше излить досаду на того, кто все равно не сможет ничего сказать в свое оправдание. Ее грубый, вульгарный паша. Распутник. «Будь собой». Ха! «Дай себе волю, чтобы я воспользовался тобой» – вот это больше похоже на правду. Его необходимо забыть. Без него ей гораздо лучше.

Но ни решимость, ни злость не могли побороть в ней отвращение к себе. Молоденькая глупышка. О, как она ненавидела свою молодость. Вот бы перескочить через несколько лет и сразу оказаться дамой в годах!

Ее замужество не давало ей никакой опоры, она не могла найти свое место рядом с мужем-французом, не видела для себя никакого более-менее полезного занятия. Луиза чувствовала себя избалованной бездельницей, какой, в сущности, и являлась. Пока они неслись в молчании по равнине и ветер свистел у нее в ушах, она не переставала мысленно корить себя за то, что не оправдывает ожиданий окружающих. К этому примешивалась досада на свою тупость – она ведь даже не понимает, чего именно от нее ожидают. Господи, хватит спать до обеда, злиться и хлюпать носом, лежа в ванне.

Шарль внезапно остановил лошадь. Куда он ее привез? Вокруг расстилалось поле, покрытое зелеными кустиками, кое-где между грядок проглядывала бурая земля.

– Это жасмин, – выдохнул он с нескрываемым благоговением. Поле казалось бескрайним и начиналось прямо возле копыт лошадей. – Жасмина у меня больше всех остальных цветов, и в два раза больше полей занято под посадки. – Во владениях князя насчитывалось семь полей жасмина, что делало его воистину жасминовым князем Франции. Муж принялся рассказывать Луизе о своем предприятии, которое, по-видимому, обожал.

Он выращивал и собирал и другие цветы, чье эфирное масло используется в парфюмерии: лаванду, розы, а также цветы кислого севильского апельсина, акацию и мимозу. Князь производил шесть-семь цветочных ароматов и использовал сотни различных экстрактов, пытаясь создать свои собственные букеты запахов, включая и амбру, один из самых дорогих ингредиентов. Амбру теперь поставляет ему отец Луизы. Он собирается отойти от дел в конце лета и передать управление компанией князю, своему зятю. Некоторые духи Шарля д'Аркура раскупались довольно неплохо, но сам он не считал их первоклассными. Напротив, его экстракты эфирных масел использовали крупнейшие парфюмерные фабрики Парижа – они были самого высшего качества. Таким образом, его предприятие давало ему немалый доход.

Получение жасминового эфирного масла являлось самым трудоемким и дорогим процессом. Правда, тут немалую роль играло и то, что жасмин «лучше всего растет на землях между Канном и Грассом». Жасминовое поле растянулось на много километров, и поэтому князь предложил Луизе проехать верхом, вместо того чтобы спешиваться. Они ехали и ехали, и посадкам не было видно конца. Сидя на лошади, Луиза смотрела по сторонам: по сравнению с лавандой жасминовое поле выглядело скучным и однообразным – невзрачные кустики, посаженные, как и лаванда, ровными рядами. Правда, сами кустики росли беспорядочно. Растения были высотой чуть выше колена. Шарль ехал впереди нее, и его лошадь задела хвостом верхушки кустов, когда он повернул в конце ряда.

Поле роз смотрелось еще непригляднее: низенькие кустарники, переплетенные между собой, и почти ни одного распустившегося цветка. Новые бутоны были прелестны, но, так же как и на жасминовом поле, цветки были собраны подчистую.

Они двинулись к следующему жасминовому полю, и пока Шарль ехал между грядок и осматривал растения – не появилось ли какой болезни, не надо ли их полить или подкормить, – он продолжал рассказывать:

– Цветки собираются утром – в это время суток они сильнее пахнут. Лаванду убирают раз в год – как раз сейчас. Ты видела ее во всем великолепии, прямо перед сбором. Розы цветут по восемь месяцев в году, жасмин – только с июля по октябрь. Правда, в августе и сентябре он цветет гораздо обильнее и становится ароматнее. Это поле по утрам покрыто цветами. Смотри. – Шарль указал на закрытые бутончики. – Если бы ты побывала здесь с утра, то зрелище было бы впечатляющим… – Он оживился, размахивал руками, приподнимаясь на стременах, чтобы показать ей что-то вдалеке. Луиза завидовала увлечению, с которым он относился к своему делу.

Шарль продолжал:

– Сейчас для нас наступает горячая пора: мы даже нанимаем рабочих со стороны, чтобы успеть убрать.

– А где растет новый сорт, «Жасмин брачной ночи»? – быстро спросила Луиза.

– В оранжерее. Мы пытаемся привить его, а потом пересадим в фунт.

– А ты можешь купить еще у того же поставщика?

– Надеюсь, да.

– А как его имя?

– Кого?

– Ну, того поставщика, у которого ты купил «Жасмин брачной ночи». Откуда он, где живет?

Шарль смотрел прямо перед собой на темно-зеленые кусты, как будто не слыша ее. Луиза повторила вопрос, и Шарль повернулся к ней в седле.

– А зачем тебе это, сладкая моя? Может, ты решила посадить свое собственное поле, дабы составить мне конкуренцию?

– Нет, я просто… – Луиза опустила глаза, к щекам ее прилила горячая волна – она почувствовала себя уличенной в чем-то, хотя это было невозможно. В чем он мог ее уличить? Она всего лишь спросила о человеке, которого отныне не удостоила бы при встрече даже взглядом. Чем дольше она думала о нем, тем больше злилась.

Мысль о возможной встрече с арабом подогревалась теми сведениями, которые Луиза получила в ходе этой беседы: муж знаком с ее пашой. Он знает его достаточно хорошо, ведет с ним дела, знает его в лицо, знает его имя и где тот находится сейчас.

Следуя за мужем по направлению к оранжерее, Луиза снова и снова думала о том, стоит ли вновь заводить разговор на эту тему. Как только они спешились, она решила, что не стоит, и спросила:

– Ты веришь в любовь?

Шарль д'Аркур протянул к ней руки, помогая сойти с лошади.

– Думаю, да. – Он смерил ее странным взглядом. Потом улыбнулся, словно догадался, что она хотела спросить совсем не об этом, и, в свою очередь, поинтересовался: – А ты?

– Нет. – Влюбляются только глупцы. Луиза всегда это знала – достаточно вспомнить всех тех идиотов поклонников, которые в ее присутствии превращались в ослов.

Супруг снял ее с седла и поставил на землю.

Луиза продолжала:

– Впрочем, я верю, но не в любовь, а в привязанность и дружбу. – И добавила специально для него: – В доброту и взаимное уважение. Бывает, конечно, и любовь: когда кто-то помогает тебе обрести себя, показывает тебе то, что ты сама хотела о себе узнать.

Князь вытащил свою трость из-за ремешка на седле и кивнул. Потом направился к оранжерее, поигрывая тростью и почти не опираясь на нее. Обернувшись через плечо, Шарль спросил:

– Ну так ты идешь?

Луиза поспешила вслед за ним. Примерно акр занимали маленькие тепличные домики – их было двадцать или тридцать. Форточки и рамы были приоткрыты под разными углами. В каждой теплице росли опытные образцы или чувствительные теплолюбивые растения, ради которых приходилось поддерживать определенную температуру и влажность. Вдалеке виднелась оранжерея, в которой выращивали рассаду и прививали растения. Там-то князь и проводил свой эксперимент.

Как только они ступили на порог оранжереи, Луиза застыла как вкопанная, увидев столики с лотками, из которых торчали знакомые веточки. Оранжерея была полностью заполнена «Жасмином брачной ночи». Некоторые из веточек уже выбросили первые побеги. Форма листьев, их фактура, цвет… все выглядело так же, как на той веточке, которую она вытащила из своей мусорной корзины в каюте. У Луизы закружилась голова.

Ее волновало множество вопросов. Покупал ли Шарль другие растения и рассаду у человека, который продал ему этот жасмин? Как далеко живет тот торговец? Как ее муж познакомился с ним? Как они поддерживают связь друг с другом? Где сейчас этот человек? И может ли ее муж встретиться с ним?

Между тем лекция по садоводству продолжалась. Луиза никак не могла вставить слово в поток специальных терминов.

Шарль никак не мог остановиться:

– Ты приехала в самое интересное время года. Завтра я покажу тебе фабрику, а здесь я провожу небольшой эксперимент, который проходит весьма успешно. – К оранжерее примыкала экспериментальная лаборатория – маленькая комнатка в задней части дома. Туда он и повел ее. – Мы используем несколько способов, в том числе и с оливковым маслом. Оно сравнительно дешевое, поскольку его производят прямо здесь, но дороже, чем очищенное свиное сало. – Луиза понятия не имела, о чем он толкует, окончательно потеряв нить рассуждений. – Как бы то ни было, вскоре мы увидим, можно ли получить больше экстракта с оливковым маслом и каково будет в этом случае качество эфира. Эксперимент проводится уже несколько месяцев.

Они вошли в лабораторию. Луиза застыла и тут же отпрянула назад. Аромат.

– Не правда ли, впечатляет? – улыбнулся Шарль.

Впечатляет? Да это ужасно! Тяжелый воздух насквозь пропитан тем самым запахом, который источали цветы у нее в волосах в памятный день. Этот запах привел ее через темный коридор к той двери, и так день за днем, все пять дней, все глубже и глубже затягивая ее в бездну… «Какая же ты идиотка, – пронеслось у нее в голове. – Тебя разыграли, как последнюю дуру».

– Но как же… Что… – пролепетала она.

К Луизе медленно возвращалось ощущение реальности. Ее муж собрал увядшие цветки с купленных им веточек, и теперь она, Луиза, должна была оценить аромат, созданный Шарлем д'Аркуром. И в то же время маленькая лаборатория была наполнена его запахом. Запах темноты. Другого человека. Не цветы, а сам ее возлюбленный с корабля лежал на стеклянных рамах, окантованных деревом. Их – ее и его – ночи любви погружались в помаду из очищенного жира. Они же, их ночи, покрывали полотно, натянутое на проволочный каркас. Их поместили в пузырьки. Они превратились в белые лепестки с розовой сердцевинкой и плавали в оливковом масле.

Муж говорил и говорил, подробно описывая каждый процесс, и у нее начала кружиться голова. Она вместе со своим возлюбленным отстает со стекла, потом расплавляется при самой низкой температуре…

Шарль сунул ей под нос открытый пузырек, и Луиза похолодела. Что с того, что она мысленно похоронила его? Что с того, что она зла на него? Что она ненавидит его за то, что он ее бросил? Любимый восстал из мертвых и обвился вокруг нее сладким запахом. Он здесь. Призрак качающейся тьмы. Человек, который проник в ее душу, а потом бросил. Мужчина, пробудивший в ней желание близости и разбивший ей сердце, Рядом раздался голос мужа:

– Он цветет только ночью.

Луиза оперлась ослабевшей рукой о край стола и выпалила:

– Я хочу вернуться в Ниццу.

Шарль удивленно поднял на нее глаза:

– Что?

– Прошу тебя, вернемся в Ниццу.

– Но я же работаю здесь, – попытался возразить он.

– Прошу тебя, пожалуйста. – Ну как его уговорить? Луиза промолвила умоляющим тоном: – Я соскучилась по родителям, по семье, по друзьям.

Она слушала себя: в голосе отчаяние – да, убедительно. Скорее прочь отсюда. Хватит с нее цветов и ароматов.

– С тобой все в порядке?

– Я тоскую по дому. – Луиза прикусила губу. О Господи, этот запах сведет ее с ума. «Прочь, прочь отсюда». – Поедем в Ниццу, – прошептала она. – Я хочу вернуться в Ниццу как можно скорее.

Муж нахмурился. Но когда она услышала его ответ, то мысленно возблагодарила Бога за то, что князь ее так обожает и потакает ее капризам.

– Хорошо, – сказал он. – На один день. Послезавтра мы снова вернемся сюда. Это тебя устраивает?

Луиза кивнула.

– А сейчас я хотела бы вернуться домой, чтобы подготовиться к отъезду.

Шарль вернулся с Луизой домой, где она тут же принялась складывать вещи, как будто собиралась обратно в Америку, а не в Ниццу. Потом – даже не пообедав и не поиграв со своим щенком, – отправилась спать до наступления темноты. Впервые Шарль видел женщину, которая так много спит.

После обеда Шарль собрал свой дорожный саквояж – правда, с меньшим энтузиазмом – расческа, бритвенные приборы, пара любимых брюк. Его дом в Ницце полон одежды, да и не только одежды, поэтому ему не надо было долго собираться. Открыв ящик комода, он увидел плоский бархатный футляр. Жемчужное ожерелье, которое он хотел подарить Луизе после первой брачной ночи. Шарль вынул прямоугольный футляр – длинный и широкий, как его рука, – и открыл его. Черные жемчужинки, большие и маленькие. Тонкая работа. И стоит бешеных денег – больше, чем весь этот дом. Он тайком ездил за ожерельем в Париж.

Крупные жемчужинки напоминали широкую ленту – шесть нитей будут украшать шею Луизы. Каждая третья черная бусинка заменена граненым бриллиантом чистой воды в оправе из платины – по величине он такой же, как и бусинки. Ожерелье застегивалось сзади на застежку, с которой на спину Луизы будет свисать цепочка из бриллиантов поменьше. С ее помощью она сможет пристегивать оставшуюся часть ожерелья, представляющую собой каскад струящихся блестящих жемчужных нитей и бриллиантов, постепенно уменьшающихся по размеру и в конце концов сравнимых по величине с бусинками ожерелья, которое она порвала.

После первой брачной ночи Шарль не стал дарить ей это украшение по вполне понятным причинам: экстравагантность такого дорогого подарка была совершенно необъяснима. Но потом подходящего случая не представилось. Он ждал, когда ему самому захочется сделать этот подарок, символизирующий доверие, любовь, вечную преданность. Непомерное счастье, которое они могли бы обрести вдвоем, если бы только… Но дарить это сейчас глупо. Этот дар предназначается возлюбленной.

Несколько мгновений Шарль разглядывал жемчужное ожерелье, потом положил его в футляр, защелкнул крышку и сунул футляр в саквояж – вероятно, только затем, чтобы увезти его из этого дома.

Глава 22

В Ницце Луиза переносила свое замужество гораздо легче. Даже теперь, когда курортный сезон закончился, город жил роскошной светской жизнью, к которой она привыкла. Под опекой родителей, окруженная родственниками и друзьями, она вновь почувствовала себя той Луизой, которую она всегда знала, хотя и не очень любила.

Неделю спустя после ее возвращения в Ниццу (с тех пор она ни разу не побывала в Грассе, несмотря на свое обещание) Луиза сидела за матушкиным письменным столом и составляла благодарственные письма. Продолжали прибывать свадебные подарки – большей частью от людей, которые и понятия не имели, что свадьба уже состоялась. Она была одна в комнате. Все остальные (кроме Шарля – он еще не приехал из Грасса, но его ожидали с минуты на минуту) заканчивали приготовления к пикнику, который должен был начаться через полчаса.

Луиза посадила чернильную кляксу на последний за этот день конверт. С помощью матушки она написала более пятидесяти благодарственных посланий – та заказала открытки и составила список: подарок, имя, степень родства, адрес.

Ее родители также заказали официальные объявления. Их завтра отпечатают в типографии – пятьсот штук, и все их необходимо разослать, а некоторые и надписать. Луиза должна была добавить несколько строчек от себя своим почерком – надо сказать, она с легкостью сочиняла подобные образчики светской любезности. «Дорогие месье и мадам такие-то, как вы можете видеть из объявления, мы с Шарлем уже поженились. Нам очень хотелось поскорее начать совместную жизнь, и, хотя мы не смогли пригласить вас на свадьбу, мы надеемся, что вы вместе с нами примете участие в приеме в нашу честь, который состоится в декабре».

Родители Луизы мечтали устроить пышный бал. Это грандиозное торжество обещало стать событием сезона и лучшим балом на всем Лазурном берегу. Гарольд и Изабель Вандермеер хотели представить свету молодоженов, а заодно и себя, родителей невесты, хозяев праздника, и таким образом войти в высшие круги. «Наша дочь живет теперь здесь. Мы намерены стать частью местного бомонда и быть рядом с нашими внуками».

«Боже правый, внуки!» Луиза положила запечатанный конверт в стопку и аккуратно подровняла ее, постучав корешками по столу. Конечно, родители хотят быть рядом и искренне заявляют об этом. Без сомнения, им нравится быть частью окружения князя. Луиза наблюдала забавный феномен: ее родители, вращавшиеся в кругах богатых магнатов в Нью-Йорке, изо всех сил старались выйти на международный уровень.

Первым шагом на пути к этому стала французская традиция под названием corbeille, от которой матушка Луизы была в восторге (и которую ревностно оберегала – стоило Луизе взять что-нибудь или переставить, она высказывала резкое недовольство). А традиция заключалась в следующем: это была выставка свадебных подарков, а именно драгоценностей, преподнесенных невесте родственниками и друзьями. Тиары и броши, колье, ожерелья – платина и белые опалы, золото и бледные рубины – все это великолепие лежало дома у ее родителей в стеклянной витрине под охраной переодетого полицейского и кучера Шарля. По обилию подарков родственники Шарля и Луизы заключили, что, хотя пышной свадьбы не было, свет не счел это нарушением приличий. Луизе преподнесли огромное количество даров, и полный список их с указанием имени дарителя должен был скоро появиться в газетах. Традиция была действительно забавная: дарители соревновались, кто преподнесет невесте самый ценный подарок.

Да, все шло как нельзя лучше. Она заключила брачный контракт, который полностью оправдал себя. Все были довольны. Ее родители счастливы. Будущее самой Луизы обещает быть блестящим – Шарль д'Аркур связан с ней крепкими узами не только брака, но и выгодного делового сотрудничества.

Были, конечно, и другие преимущества. Друзья и знакомые князя восхищались красотой его невесты – одни искренне, другие с нескрываемой завистью. Ее супругу это было известно, и он наслаждался производимым впечатлением. Пия Монтебелло, которая часто присутствовала на вечеринках в их честь, бесилась от ревности, но князю все было нипочем. Луиза вышла замуж за человека, которому определенно нравилось ставить всех в тупик.

Поведение Шарля д'Аркура выбивало Луизу из колеи. Что-то ему надо от нее, но что – она никак не могла понять. Что-то гораздо более сложное, чем просто совокупление в ванне, ибо это он мог бы запросто получить. Итак, если не физическая близость, то что же? Страстный пыл? Эмоциональная открытость – беззащитная нагота в темноте?

Ну нет, Луиза не собиралась повторять ошибки прошлого.

Но вот что удивительно: когда она нарушила свое обещание и отказалась поехать с ним в Грасс, он выразил только изумление и озабоченность – а потом остался с ней, управляя своими делами из Ниццы, что было ему очень неудобно. Опять он проявляет великодушие, предоставляет ей возможность выбора и относительную свободу, потворствует ее желаниям. Шарль усложнил себе жизнь ради того, чтобы облегчить ее существование. А Луиза не могла даже как следует отблагодарить его за это. Она ненавидела себя за то, что нуждалась в его жертвах, что в итоге, по сути, сбежала к родителям.

Если для своего возлюбленного с корабля она была лишь забавой, то для этого человека она значила гораздо больше и при этом почти ничего не отдавала ему взамен. Почему?

Она не знала. Шарль д'Аркур оставался для нее загадкой. Достаточно заметить, что он имел полное право требовать и настаивать, а вместо этого встречал каждый ее новый каприз с удивительным спокойствием и старался понять его мотивы – поразительное благородство души.

Шарль приехал на праздник в их с Луизой честь на два часа позже, чем его ждали. Его опоздание, конечно, вызовет нарекания со стороны жены и ее родителей, но он ничего не мог поделать. Путешествие из Грасса было полно приключений. Его лошадь потеряла подкову за десять минут до въезда в Ниццу – десять минут, если нестись галопом. Ему пришлось пойти пешком, ведя ее в поводу. Добравшись до дому и наскоро переодевшись, он еще полчаса ехал в экипаже в предместье Эза, где родители Луизы снимали дом. Ему еще повезло, что он опоздал всего на два часа.

Дворецкий-англичанин открыл ему дверь и взял у него цилиндр, и Шарль прошел в дом, который был ему хорошо знаком. Дело в том, что он сам предложил родителям Луизы снять этот двухэтажный особняк, владельцем которого был его друг. Особняк располагался на краю обрыва, словно орлиное гнездо. Шарль направился на террасу, где собрались его жена с ее и его родственниками и остальные приглашенные.

С просторной боковой террасы открывался великолепный вид на Средиземное море, с высоты утеса море выглядело впечатляюще. Сразу за оградой утес круто обрывался. Дом словно парил над землей. Жить в нем – все равно что жить на облаке. Если перегнуться через ограду, то можно коснуться рукой верхушек деревьев.

Но сегодня пробиться к ограде было нелегко. Широкую террасу заполнила толпа гостей. Шарль пробирался среди них, разыскивая глазами Луизу, попутно принимая поздравления от знакомых. Один друг, с которым он не виделся уже несколько недель, расцеловал его в обе щеки и воскликнул, округлив глаза:

– О-ля-ля, мой друг, твоя жена – просто чудо!

– Да, она прелестна, не правда ли?

Шарль никак не мог разыскать Луизу в такой толчее. Его заметила Изабель Вандермеер и, подойдя поближе, принялась бранить.

– Шарль, – заметила она, протискиваясь между чьими-то спинами, – вы непростительно задержались. Я сердита на вас. – Ее лицо изобразило досаду.

Он стал оправдываться.

– Но, мадам, я трудился, чтобы сделать вашу дочь еще богаче. Ах, Изабель, как раз вчера я получил из Марселя первую партию амбры и… – Он восхищенно вздохнул. – Ваш муж знает толк в своем деле. Это самая лучшая амбра, которую мне приходилось использовать. – Он возвел глаза к небу. – Она почти так же хороша, как та юная леди, которую вы воспитали. – Шарль склонился над ее рукой в запоздалом приветствии и поцеловал кончики пальцев. Изабель Вандермеер оттаяла. Он спросил: – А где Луиза? Я ее не вижу.

– Она где-то здесь, обаятельный вы хитрец. Не думайте, однако, что вы можете лестью загладить свою вину. На сей раз я вас прощаю, но только при условии, что вы познакомите меня с вашим кузеном, который прибыл десять минут назад.

– С моим кузеном? – Да у него их сотни. Повернувшись, он увидел того, о ком шла речь. – А-а. – Это был самый старший двоюродный брат Шарля Роберт Орлеанский, герцог Шартрский. Этот человек стал бы королем, если бы во Франции не упразднили институт монархии. – Ну конечно, – согласился д'Аркур.

Пока они пробирались через толпу к пресловутой знаменитости, Изабель спрашивала его:

– И как такое может быть, что вы князь, а он герцог, и все же он наследник престола, а не вы? Разве титул князя не выше, чем… – И она продолжала болтовню.

Шарль притворялся, что слушает ее, кивал и улыбался. Он уже оставил попытки объяснить ей и ее мужу то, что они отказывались понимать: родителями их зятя были племянница отрекшегося от престола короля и сын наполеоновского суверена, а их княжество перешло во владения церкви. Так что ничего королевского, как и у Роберта, если уж на то пошло.

Тем не менее Шарль представил восхищенную Изабель герцогу, а затем оставил их, прокладывая себе путь мимо кузенов, тетушек и дядюшек. Все, кто жил неподалеку, прибыли на праздник – его друзья, друзья Луизиных родителей, родственники, включая и тех, кто приплыл из-за океана, чтобы присутствовать на пышной свадьбе, и, к несчастью, был лишен роскошного зрелища.

Шарль старался быть по возможности любезным, останавливался и беседовал со знакомыми, а сам продолжал искать глазами жену. В этот момент кто-то схватил его за рукав. Он обернулся. Пия. Значит, Роланд где-то поблизости, ибо, увы, родные Луизы не могли не пригласить на торжество американского дипломата и его супругу. Шарль понятия не имел, как Пие удалось так быстро к нему проскользнуть в толчее, но она мертвой хваткой вцепилась в его руку.

– Шарль! – воскликнула она и понесла какую-то чепуху. Шарль терпеливо слушал ее, изображая интерес, и продолжал осматривать террасу.

Минуту спустя он произнес:

– Извини, Пия. Я очень рад за тебя, но мне надо идти.

Пия еще секунду удерживала его за руку, не желая отпускать. Наконец он метнул на нее сердитый взгляд и отчетливо произнес:

– Пия, отцепись от меня. Я хочу поздороваться со своей женой.

Она тут же выпустила его, испуганно оглянувшись по сторонам. Между ними вклинились двое гостей, и Шарль оказался свободен.

Но не прошел он и трех шагов, как его снова окликнули, на этот раз два незнакомых джентльмена, один из них был изрядно пьян.

– Мы хотели спросить, старина, ты знаешь, кто это очаровательное создание? – обратился к нему по-английски коротышка британец.

Проявив любезность, Шарль взглянул поверх голов в том направлении, которое указывал ему подвыпивший джентльмен. Он узнал кузину Луизы Мэри, стоявшую рядом с родителями.

– Да нет же, старина, не эта, а вот эта.

Леди в платье с пышной юбкой отошла в сторону, и Шарль наконец увидел «очаровательное создание»: у восточного края террасы в кресле сидела Луиза. Шарль едва сдержал восторженный возглас. На Луизе было платье из серебристо-голубой тафты, украшенное ленточками и кружевами, – легкое и изящное. Ее светлые волосы цвета слоновой кости были уложены в высокую прическу.

Луиза сидела, чинно сложив на коленях руки в перчатках, доходивших ей до локтей и оставлявших открытыми кончики пальцев: сквозь прозрачную кремовую ткань проглядывала ее белоснежная кожа. «Боже милосердный, – думал Шарль. – Она прелестна». Луиза кивала, слушая мать одной оперной знаменитости и вежливо улыбаясь ее сыну. А Шарль прирос к полу, оцепенев от восхищения.

– Так ты знаешь ее?

– Да.

Подвыпивший малый заметил:

– Она, похоже, богата.

– Это верно. – И они втроем продолжали глазеть на Луизу.

Шарль догадался, что тот из двоих, кто повыше, – новый «каприз» Пии, многообещающий молодой скульптор с длинным аристократическим французским именем, которое Шарль не запомнил. Он бросил на молодого человека любопытный взгляд. Новый кавалер Пии был строен, высок ростом, хорош собой – резкие скулы, красивые глаза под нависшими бровями. На вид ему было около тридцати, и он был пьян как сапожник. От него несло чем-то странным, как будто он пил не херес или виски, которые разносили на подносах, а дешевый одеколон или нечто подобное.

Разглядывая Луизу, этот господин обронил:

– Она словно сошла с полотен Боттичелли. Только еще красивее. – Для мертвецки пьяного он излагал свои мысли довольно связно, – видимо, сказывалась долгая практика. Его замечание было скорее эстетического свойства, без намека на похоть.

– Да, согласен, – сказал Шарль. Британец присоединился к его мнению.

– Да, а вот задница у нее плотная, – продолжал скульптор. Шарль грозно нахмурился и обернулся к говорившему. Тот поспешно поправился: – То есть я хочу сказать, что к ней не подступиться.

– Ах, вот что, – кивнул Шарль. Этот малый так надрался, что сердиться на него бессмысленно.

– Я люблю доступных женщин. – С этими словами скульптор направился в сторону Пии.

Юный британец остался. Если Шарль правильно понял, он был выпускником, на недельку сбежавшим из школы, чтобы повеселиться на Ривьере, – приятель Гаспара, старшего сына Тино. Прогульщик ткнул Шарля локтем в бок:

– Неприступная она или нет, мне все равно. Она то, что надо. Скажи мне, как ее зовут? И нравятся ли ей прогулки на автомобиле?

Шарль спокойно ответил:

– Ее зовут Луиза д'Аркур. Да, я уверен, она обожает прогулки на автомобиле, но молодые люди вроде тебя кажутся ей нестерпимо скучными. – По крайней мере он надеялся, что это справедливо.

Молодой человек воровато оглянулся и, понизив голос, спросил:

– А ты так близко с ней знаком?

– Надеюсь, что узнаю ее еще ближе. Мы женаты всего неделю.

Любитель езды на автомобиле побледнел как полотно, пробормотал сбивчивые поздравления и моментально растворился в толпе.

На самом деле Шарль и Луиза были женаты уже неделю и три дня. Один день в Ницце Луиза превратила в два, а потом и вовсе перестала их считать. Шарль уговаривал ее вернуться с ним в Грасс, но она не соглашалась. В конце концов он отправился туда один, чтобы забрать груз амбры и привезти его домой.

Сейчас ему ни в коем случае нельзя было надолго покидать поля и лабораторию. Он беспокоился о ходе эксперимента, который велся в лаборатории оранжереи без его надзора. Он тревожился, приживется ли его новый жасмин. Более того, сентябрь, до конца которого оставалось всего несколько дней, был самым напряженным месяцем в году для сбора цветов и получения эфирного масла. От того, насколько успешно пройдет этот месяц, зависел и успех всего года.

Тем не менее он подолгу находился в Ницце. А его последняя поездка в Марсель, оттуда в Грасс и обратно в Ниццу, и все за сутки, была сущим адом. Но Шарль не хотел принуждать Луизу ехать с ним и не хотел оставлять надолго в Ницце одну.

Он смерил взглядом школяра, упорно пробиравшегося к Луизе. Дурачок, он, вероятно, стремится пополнить собой свиту воздыхателей.

Супруга Шарля собрала маленький кружок молодых людей, горящих желанием обратить на себя ее внимание. Оперный тенор. Юный любитель автомобильных прогулок. Английский мальчишка – совсем ребенок, – совершавший путешествие по Европе и внезапно решивший остановиться на юге Франции на неопределенное время. Этот паренек (всего на год-два старше самой Луизы) ухитрялся проникать на все великосветские мероприятия, посещаемые Луизой. Видит Бог, она отнюдь не выглядела доступной. И Шарль, в свою очередь, изо всех сил старался выглядеть так же грозно, как свирепый пес, охраняющий вход в храм Будды.

Он не мог винить этих юных простаков за то, что они следовали за Луизой по пятам, ослепленные ее красотой, поскольку и сам пал жертвой ее чар. Но, черт возьми, он имел полное право щелкнуть их по носу, если они приближались слишком близко или осмеливались предпринимать решительные шаги, а не только пускать слюни. Если честно, Шарль злорадствовал, видя, как они увиваются вокруг нее.

И все же он ненавидел способность Луизы вызывать всеобщее восхищение почти так же сильно, как обожал ее. Шарль боялся ее красоты так же, как собственного безобразия. За прошедшую неделю он понял, что, появившись с ней на публике, начинает жутко ревновать ее. Его одолевали собственнические инстинкты. Он знал, что дотрагивается до нее гораздо чаще, чем она того желала, и с плохо скрываемым вожделением. Но ничего не мог с собой поделать.

Шарль шел к ней, протискиваясь мимо плотно обступивших террасу гостей, не спуская с нее глаз. В его душе шевелился ставший уже привычным страх: он женился на женщине, которая будет его дурачить. Он не мог забыть, как быстро соблазнил ее на корабле. Правда, ему хотелось верить, что в этом только его заслуга Луиза не устояла против знаменитого обаяния д'Аркуров. Зато теперь ему требовалось все его обаяние, чтобы снова завоевать ее. Он так больше и не поцеловал жену после того вечера в ванной, ни разу не коснулся губами ее губ. Продираясь сквозь толпу, Шарль мысленно терзал себя вопросами, кто из ее ухажеров имеет больше шансов – скульптор, тенор или зеленый юнец с автомобилем? Или… о Боже, Роланд Монтебелло внезапно возник неподалеку от Луизы – его отделяли от нее всего четыре человека. Монтебелло приветственно помахал ей рукой.

Шарль затаил дыхание и тут же чуть не расхохотался от облегчения: Луиза, не прекращая беседовать, слегка повернулась в кресле и смерила старого распутника ледяным взглядом, взмахнув золотистыми ресницами. Да, она может быть чертовски надменной! Так Луизе удавалось держать на расстоянии назойливых поклонников – она отгоняла их от себя с безразличием кобылки, отгоняющей хвостом мух.

Приближаясь, он продолжал наблюдать за ней. Луиза унаследовала от своей матушки умение держаться в обществе. Она сидела с непринужденным изяществом и любезно беседовала с друзьями и знакомыми, выказывая всем одинаковое расположение. О Господи, какая толчея. «Прочь с дороги!» – хотелось крикнуть Шарлю.

Он миновал семейство из Нью-Йорка, приехавшее на зиму в Канн, затем пролез между супругами-итальянцами, с которыми родители Луизы познакомились через общих друзей в Майами. И вот, когда он был в метре от Луизы, на его пути вновь возникла Пия. Она опередила его и, взяв Роланда под руку, предстала вместе с ним перед Луизой.

Пия что-то сказала ей. Луиза ответила.

Шарль чуть не свалил какую-то даму с ног, спеша к жене. Подойдя к Луизе, он склонился над ее креслом.

– Привет, дорогая, прости, что опоздал. – И поцеловал ее в щеку.

Наградой ему был гневный взгляд.

– Что с тобой стряслось? – спросила она. – Мы уже начали волноваться. – Выпрямившись, Шарль заметил, что ее щеки слегка порозовели.

Шарль, пообещав рассказать все позднее, встал позади кресла Луизы и тронул ее за предплечье, провел ладонью по плечу, закрытому вуалью, к обнаженной шее, где его ладонь и остановилась. Склонившись, он поцеловал ее в затылок.

Луиза, не оборачиваясь, взяла его руку и опустила.

– Шарль… – взволнованно произнесла она.

Она смущена. «Что подумают люди?» – спрашивала себя Луиза.

Конечно, она знала, что они думают. И то, что ее муж своими действиями намеренно подливал масло в огонь всеобщего любопытства, окружавшего молодую супружескую пару, заставляло ее краснеть.

Странное ощущение. Луиза никогда раньше не краснела. Это было неприлично и наивно, а ведь она считала себя достаточно невозмутимой. За прошедшую неделю самоуверенности у нее несколько поубавилось. Она не один и не два, а больше дюжины раз ловила себя на том, что ее лицо заливает горячий румянец в ответ на провоцирующие знаки внимания, которые оказывал ей Шарль. И она ничего не могла с этим поделать.

Более того, муж все прекрасно видел. Да и трудно было не заметить ее смущения. И Шарлю нравилось видеть ее смущение. Не то чтобы нравилось – он просто любовался ею с нескрываемым восхищением.

Луиза слегка повернула голову и краешком глаза поймала на себе его взгляд. Он улыбался своей плутоватой улыбкой, пожимая ее руку в перчатке. Стоило ему накрыть ее пальцы своей ладонью, как Луиза снова покраснела, словно внутри ее тела включился какой-то скрытый механизм, подобный дьявольскому костру.

Миссис Монтебелло прервала неловкое молчание:

– Шарль, Луиза считает, что вас не было на «Конкордии».

– Да, меня там не было, – подтвердил он. У Луизы создалось впечатление, что муж и его бывшая возлюбленная едва терпят друг друга. Удивительно, но их стычки доставляли ей удовольствие.

Дама рассмеялась.

– Ну конечно, нет, вас там не было. Как забавно, я просто спутала наше последнее плавание через океан с предпоследним, когда мы путешествовали вместе. – И она ослепительно улыбнулась.

Мистер Монтебелло вмешался в разговор:

– Мы хотели сказать, как мы счастливы за вас. – Дипломат любезно осклабился.

Роланд Монтебелло внешне выглядел вполне порядочным очаровательным джентльменом приятной наружности. Будучи сравнительно «молодым» человеком (с точки зрения матушки Луизы), он «добился больших успехов». Хоть и не посол, но все же Роланд занимал достаточно высокое положение – полномочный представитель в стране, с которой его собственная страна не имела полноценных дипломатических отношений. Он действительно обладал незаурядными способностями, если учесть, что он бегал за каждой юбкой, вызывая тем самым массу скандалов. Любой другой менее ловкий американец на его месте давно бы скатился в самые низы дипломатического корпуса.

Этот человек с наклонностями хищника поправил черный блестящий локон надо лбом, выбившийся из зализанной напомаженной прически. Его живые черные глаза с любопытством разглядывали Луизу.

Он сказал, обращаясь к ней:

– Ваш муж разбил все женские сердца в наших краях. – И добавил: – Как это ни странно. – Он пожал плечами, всем своим видом выражая добродушное удивление. – Ах, сколько безутешных дам оплакивают его женитьбу! Многие джентльмены, напротив, вздохнули свободнее, смею вас уверить. – Он улыбнулся, многозначительно вскинув бровь. – Вы вышли замуж за живую легенду, моя дорогая. – Обняв жену за плечи, он самодовольно ухмыльнулся и повторил: – Да, именно так, за живую легенду. И вряд ли кто-либо еще сообщит это вам с таким удовольствием, с каким это делаю я.

«Да он просто мерзавец. Напыщенный осел. Скорее свиньи полетят, чем я ему поверю» – так думала Луиза.

Тем временем «живая легенда» прошептал ей на ухо.

– Дорогая, я бы хотел побеседовать с тобой наедине. – И, обращаясь к чете Монтебелло и остальным гостям, он сказал: – Надеюсь, вы нас извините. – Он потянул Луизу за руку и поднял с кресла, увлекая за собой.

– Что случилось? – пробормотала она, протискиваясь вслед за ним сквозь толпу. – Где ты был? – Она стукнула его веером между лопаток, правда, ее гнев имел совсем другую причину. Пусть он перестанет играть с ее рукой. – Ты опоздал на два часа, – продолжала она бранить его. – С тебя мало шкуру содрать за это.

Шарль оглянулся на нее через плечо:

– Потерпи немного, прелесть моя.

Луиза оскорбленно надула губки. Он рассмеялся.

– Прошу прощения, ваша светлость. – Ему нравится дразнить ее – и как ей положить конец его бесконечным насмешкам?

Шарль взял ее под руку и притянул к себе, протискиваясь сквозь толпу гостей.

– Шарль… – Луиза пробовала сопротивляться, но ее попытки остались незамеченными – он положил ее руку себе на пояс.

Шарль протащил ее так через всю террасу. Наконец в дальнем углу он пробрался к перилам ограды и, потянув Луизу за локоть, поставил ее перед собой. Так они стояли, рука к руке и плечо к плечу, причем Шарль закрывал ее от толпы.

И только тут он ее отпустил.

Луиза с трудом перевела дух, слабо улыбнувшись. Вот глупышка, и чего она испугалась? Ведь он просто взял ее за руку! Она спросила:

– Итак, где же ты был? Тебя ждали два часа назад.

Шарль поведал ей сагу о лошадином копыте, о задержке в пути и своем отчаянии. Когда она выразила сочувствие его мытарствам, он добавил:

– Я как раз собирался поговорить с тобой об этом. Не могу больше здесь оставаться. Мне трудно разъезжать туда-сюда по нескольку раз в день. Но я не могу оставить тебя, я хочу, чтобы ты была со мной.

Они уже затрагивали эту тему. Луиза смотрела поверх его плеча. Вид с террасы открывался изумительный. Небо и море. Голубизна заполнила пространство – сверху, снизу и до горизонта.

– Я чувствую себя почти счастливой, – тихо произнесла она. – Здесь мне спокойнее.

– Как скажешь. – После паузы он произнес: – Спокойствие – это еще не все. Спокойствие – скучнейшая вещь. Тебе здесь до слез скучно, Лулу. Я вот что придумал: мой бухгалтер в Грассе уходит на пенсию в конце сезона. А ты неплохо управляешься с цифрами. Тебе не нравится вести хозяйство, и у меня достаточно помощников, которые могут этим заниматься. Почему бы тебе не поехать со мной на фабрику и не проверить кое-какие отчеты?

Луиза метнула на него быстрый взгляд.

– Счетоводство? – Он мог с тем же успехом спросить у нее: «Хочешь ли ты целые дни дышать пылью?» Шарль нахмурился.

– Что ж, даже если это тебе и не совсем по вкусу, то ты по крайней мере займешь свое время, а заодно поможешь мне.

– Ах вот что, – сказала она. Какое облегчение. Она ничего не хотела для себя. – Я помогу тебе, Шарль, если тебе требуется моя помощь. А ты можешь привезти свои книги сюда?

– Нет, не могу.

Луиза сменила тему разговора, указав рукой вдаль:

– Вон там, видишь? Что там находится?

Он сначала не понял, что она имеет в виду.

– Море, – недоумевая, ответил он.

– Нет, на другом берегу.

Он неуклюже обернулся к ней. Догадавшись, что она имеет в виду Северную Африку, Шарль перечислил страны:

– Марокко, Алжир, Тунис, Триполи, Египет. Черный континент. – Он вздохнул.

Шарль сразу понял, о чем – то есть о ком – идет речь, хотя она и не спросила открыто. Араб Шарль. Для него это более опасный соперник, чем все смазливые молодые люди, вместе взятые. Здесь, в Ницце, Луиза каждое утро выходила на берег моря и стояла там по нескольку часов, вглядываясь вдаль.

– Мне пришлось довольно долго жить в Тунисе, – сказал он. – Это было ужасно. Полно народу, грязно. Опасно, – добавил он. – Скопление безумных фанатиков.

Она уловила в его голосе горечь. Это ее заинтересовало. Луиза покосилась на него, и ее взгляд невольно остановился на его лице, точнее на шраме, пересекавшем слепой глаз. Она потянулась к нему, словно затем, чтобы коснуться его щеки, но, не коснувшись, убрала руку.

– Это случилось в Тунисе? У тебя в спальне в Грассе на стене висит турецкая сабля, а это похоже на порез. – Она снова хотела потрогать его шрам, но не решилась.

Шарль снова почувствовал неловкость и покачал головой.

– Да, это резаная рана, но ее сделал доктор. Мой глаз слеп от рождения. У моей матери были тяжелые роды. Говорят, я не желал появляться на свет, как положено. Доктор был вынужден воспользоваться инструментом, который спас жизнь мне и моей матери, но поранил мне глаз. Затем последовало заражение, с которым едва удалось справиться.

Луиза ничего не сказала на это, лишь спросила:

– Рана тебя беспокоит? Тебе больно?

– Нет. – Поскольку они взялись обсуждать его изъяны, Шарль добавил: – А вот колено иногда болит. Та сабля – напоминание о времени, проведенном в Тунисе, и принадлежала она арабу, который рассек мне колено.

Луиза повернулась к нему, облокотившись о перила ограды.

– Но почему? Почему на тебя напали?

– Я был тогда зеленым неопытным юнцом и служил у генерала в должности адъютанта. Местные жители ненавидели французов. Франция подчинила себе их страну. И вот однажды, когда я выходил из экипажа, ко мне бросился арабский фанатик. Он, видите ли, решил, что Аллах желает моей смерти. К счастью, негодяй ошибался. Аллах лишь желал, чтобы фанатик раздробил мне колено ударом сабли, а сам умер через два дня от ран, которые я ему нанес. Если на меня нападают, я не даю спуску.

– О Господи. Мне так жаль, – промолвила Луиза, – что тебе пришлось пройти через это. Но я рада, что ты выжил.

– Я тоже.

– Ты, наверное, теперь ненавидишь арабов.

Он пожал плечами.

– О, арабы, мавры, французы, – он усмехнулся, – и даже американцы. Люди везде люди – и хорошие, и плохие. – Он вздохнул и снова повернулся к ней. – Но вряд ли где-нибудь найдется уголок красивее. – Шарль устремил взгляд вдаль, поверх вершин крутых утесов, а Луиза продолжала смотреть на море.

Так прошло некоторое время – вокруг них слышался гул голосов, гости прохаживались по террасе. Внезапно Луиза спросила:

– А как насчет преподавателя?

– Преподавателя?

– Мне не очень нравится возиться с колонками цифр, но у меня неплохие познания в высшей математике. Что, если нам нанять учителя химии?

– Химии?

– Если ты хочешь, чтобы я поехала с тобой, я бы, пожалуй, согласилась при условии, что ты позволишь мне исследовать твои новые духи.

– Исследовать?

– Ну да, разложить аромат на составляющие, понять, из чего он состоит, и исследовать его. Этот запах… он пробуждает во мне какие-то особые чувства. – Луиза посмотрела на него с надеждой и улыбнулась. – Но ведь это лишь химические вещества и больше ничего, правда?

– Нет. Аромат обостряет восприятие действительности. И дело тут не только в химическом составе.

Луиза покачала головой, не соглашаясь.

– Если я выявлю его химический состав и проанализирую его, то смогу вывести химическую формулу его запаха и таким образом получить новые ароматы.

Шарль неприязненно поморщился:

– Ты хочешь создать искусственные духи?

– Но ведь за ними будущее, разве нет?

– Но у них неестественный запах.

– Сейчас это модно.

– Они же просто воняют.

– Значит, в формуле ошибка. Я выведу математически правильную формулу.

Шарль насупился. Черт бы побрал молодежь с ее любовью ко всему новому и модному. Он сказал:

– Ну хорошо. Наймем тебе учителя. Но в Грассе, да?

– Да. И еще мне понадобятся твои ароматы. Тот новый и немного эфирного масла нового жасмина. Да, еще книги, логарифмическая линейка, свой уголок в лаборатории и необходимое оборудование.

Ее требования несколько удивили его, и все же он был рад, что Луиза согласилась поехать с ним.

Шарль окинул взглядом толпу – мужчины старательно делали вид, что не смотрят в ее сторону, а сами украдкой глазели на нее поверх голов. Шарль, встревоженный, снова взял жену за руку. Так он стоял, поглаживая ее пальцы, пока не заметил, что Луиза пристально смотрит на него. Ее глаза пробежали по его лицу, плечам, груди и опустились так низко, как только возможно в толпе, – где-то на уровне пояса, если бы его сюртук был расстегнут.

Она продолжала рассматривать его, не обращая внимания на окружающих. Ему нравилось чувствовать на себе ее взгляд. Шарль поднес ее руку к губам и поцеловал.

Луиза застыла, не зная, что и подумать. Она смотрела на него как зачарованная. Ее глаза остановились на его губах, его лице, в то время как он продолжал целовать ее руку.

Луиза поймала себя на мысли, что у Шарля д'Аркура… интересная внешность. Она наблюдала, как он коснулся губами ее пальца, прозрачной вуали перчатки, как склонил голову над ее рукой, чуть подавшись вперед. Прямая осанка, непринужденное изящество движений. Учтивый, светский человек, любезный до невозможности. Такой любезный, что порой ей кажется, будто он смеется над ней.

Шарль поочередно целовал ее пальцы, приговаривая:

– И аромат… духов… это не только… химия… – Он слегка укусил ее мизинец и добавил, улыбнувшись и забавно пошевелив бровями: – Это магия.

Луиза уставилась на него широко распахнутыми глазами, завороженная его необычной мимикой. Затем ее губы растянулись в улыбку. Улыбка становилась все шире. Этого он и добивался. Шарль рассмеялся, и она рассмеялась вслед за ним.

Услышав ее смех, Шарль почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Ему хотелось закричать от радости. Девичий смех, он так по нему соскучился – звонкий, заразительный, искренний. Она снова стала той Луизой, которую он знал.

Она засмущалась, опустила голову и пробормотала:

– А это правда, что о тебе говорил месье Монтебелло? Ты коварный обольститель?

Шарль оскорбленно фыркнул:

– Нет, конечно, нет.

Он обвил рукой талию Луизы и притянул ее к себе вплотную. Перевернув ее ладонь, Шарль по очереди погладил каждый пальчик. Ее рука, не знавшая тяжелой работы, была мягкой и нежной. Он признался:

– Да, у меня были женщины, это правда. Но теперь мне никто не нужен и не будет нужен, кроме тебя, моя Лулу. Ты веришь мне?

Она слегка покачала склоненной головой.

Он обиженно вздохнул. И тут Луиза подняла лицо, лукаво улыбаясь. Ах, какая у нее прелестная улыбка. Она решила подшутить над ним в отместку за его насмешки.

– Да, – сказала она. – Я тебе верю. – И добавила более серьезно: – Хотя и не знаю, почему должна верить твоим словам.

Удовлетворенный ее ответом, Шарль поднес ладонь Луизы к своим губам, поцеловал и слегка потер влажное от поцелуя место подушечкой большого пальца, как будто хотел втереть поцелуй в ее ладонь. Это был незабываемый миг. Луиза подняла на него глаза и залилась горячим румянцем. Шарль готов был поспорить, что все ее тело вспыхнуло – впечатляющее зрелище при дневном свете.

Что касается Луизы, она почувствовала себя ужасно неловко, с удивлением ощутив первые признаки знакомого возбуждения, которое с каждой секундой становилось все сильнее. Она смутилась и была так взволнована, что не могла уже вести себя с той холодной светскостью, с которой всегда держалась на подобных раутах.

Рука Луизы напряглась, и она попыталась высвободить ее.

Он тихо заметил:

– Твоя матушка смотрит на нас. – Оба прекрасно понимали, что Изабель Вандермеер, его защитник и союзник, не одобрит холодность Луизы по отношению к супругу.

Луиза еле слышно выдохнула:

– Ч-что? – Вдобавок к смущению она чувствовала легкое головокружение.

Шарль наконец отпустил ее руку.

Но это было не более чем уловкой – муж и не думал отступать. Повернувшись к ней, он прижал ее в углу балюстрады, загородив собой от любопытных взоров, а руками оперся о перила по обеим сторонам от нее.

Луиза резко откинулась назад, забыв, что позади обрыв.

– Осторожнее, – сказал Шарль, поддерживая ее за талию. Он находился очень близко. Он увезет ее обратно в Грасс. Шарль ощущал себя сейчас по меньшей мере королем, если только когда-нибудь существовал французский король, женатый на американской красавице. Он никак не мог насмотреться на нее – какие у нее густые роскошные волосы, нежная кожа, прелестное платье, фигура, каждый жест и каждый шаг… Боже правый, это юное создание просто сводит его с ума!

Шарль наклонился и поцеловал ее.

Луиза резко отвернула лицо, и его губы коснулись мочки ее уха – обычная увертка, ставшая уже привычной. Шарль уже превратился в настоящего знатока по части маленьких радостей – он был несказанно рад, когда ему удавалось поцеловать завиток волос у нее на виске, прижавшись носом к свежей нежной щечке. Кончиком языка он обвел ее изящное ушко.

– Люди увидят, – прошептала Луиза.

– Пусть видят. Я женился на предмете своего обожания, и мне приятно открыто выражать свои чувства к тебе, – признался Шарль. Это и в самом деле чудесно. Его Луиза. Не чужая жена, а его собственная. Жена, которую он будет любить и лелеять и с которой, если только ему удастся преодолеть преграды, он создаст настоящую семью.

Луиза выгнулась назад, рискуя свалиться с шестидесятифутовой высоты.

– Шарль, здесь это неуместно.

– А где тогда уместно, девочка Лулу?

Она покачала головой, на лице ее отразились удивление, беспокойство и недовольство. Похоже, она напугана его поведением.

– Не здесь, – повторила она.

По ее мнению, это было неуместно нигде.

А по мнению Шарля, уместно везде, где только можно.

Он слышал, как кровь гулко стучит в висках. Луиза выглядит божественно прелестной – тафта, кружева и ленточки, и завитые локоны. Пахнет она тоже божественно – видно, душилась теми же жасминовыми духами, которые он помнил еще с первой ночи их знакомства, со слабой примесью клевера и акации. Шарль держал жену в объятиях, словно драгоценность, заключенную в шелка и вуаль. Она неловко зашевелилась, стараясь отстраниться от него.

Он чуть подался назад, но только затем, чтобы снова взять ее за руку. Луиза немного успокоилась, согласившись на этот компромисс. И все же Шарль чувствовал ее легкое, прерывистое дыхание. Ее грудь вздымалась и опускалась под серебристо-голубой тафтой, в то время как он перевернул ее руку ладонью вверх, обхватил ладонью ее запястье и погладил пальцем нежную кожу сквозь отверстия между пуговками перчатки.

Поднеся ее запястье ко рту, он провел губами по пуговкам, затем перецеловал промежутки между ними – единственно доступные участки нежной кожи. Приняв самый смиренный вид, он скользнул языком между застежек перчатки и лизнул ее запястье. Он добился-таки своего. Шарль закрыл глаза.

– Шарль… – Луиза попыталась отдернуть руку. Но он крепко держал ее.

– Сними перчатку, – пробормотал он.

– Шарль. – Дыхание ее стало неровным, прерывистым. Невероятно! Луиза взволнована из-за него. – Я… Никто и никогда… Это… – Она и дар речи потеряла.

То, что Шарль проделывал с ее рукой, было так ново и неожиданно для Луизы. Так не похоже на то, с чем она уже была знакома. Только теперь она поняла, что существует множество способов близости, о которых она даже не подозревала… и которые хорошо известны Шарлю д'Аркуру. Этот человек с помощью завуалированных намеков и внешне невинных знаков внимания мог пробудить в женщине желание, прежде чем она успевала понять, что произошло.

– Нет, этого мало, – сказал Шарль и попросил: – Дай мне твою руку. – И добавил: – Без перчатки.

Луиза отдернула руку, которую он только что целовал, и прижала к груди, стиснув в кулачок.

Шарль повторил:

– Позволь мне, я же прошу всего лишь дать мне руку.

– Но ты ведь не просто держишь ее… – Она не договорила, оглянулась вокруг, но он полностью заслонил от нее террасу, и она ничего не увидела.

Да, вот такой он негодяй, подумал Шарль. Ее прелестные голубые глаза взглянули на него из-под полуопущенных век. Далеко не невинный взгляд. Луиза опустила глаза и очаровательно прикусила нижнюю губу.

Шарль почувствовал, что его сдержанности приходит конец. Брюки его натянулись в паху. Да благословит его Господь, подумал он и снова схватил жену за руку, перевернул ее ладонью вверх, одну за другой расстегнул пуговички и стал снимать с нее перчатку.

Но не успел он довершить начатое, как Луиза остановила его. Взмахнув свободной рукой с зажатым в кулачке веером, она слегка ударила его по рукам. Тут ему припомнилась их первая ночь, когда она, используя веер то в качестве трости, то как штык, усмиряла прыть молодого лейтенанта.

Шарль заметил ее маневр, почувствовал легкий удар деревянных ребрышек веера с натянутым между ними шелком. Не то чтобы ему было больно, но в глазах у него потемнело от гнева. Нет уж, хватит. Он не намерен терпеть ничего подобного от своей жены, которой потакал почти во всем. От жены, которую он поцеловал по-настоящему всего один раз. Всего один поцелуй – подумать только! Нет, этого недостаточно. Он заслуживает большего.

Впрочем, может быть, кто-то случайно толкнул его. Он не мог сказать наверняка. Вокруг столько народу – гости расхаживают по террасе, беседуют. Шарль придвинулся к ней вплотную, отчасти по собственному желанию, отчасти для того, чтобы избежать столкновений с окружающими. Теперь он прижал ее к перилам, рискуя помять платье.

– Шарль, – выдохнула Луиза, вскинув голову. Он наклонился к ней и чуть нагнулся – она тут же отвернулась.

– Не упрямься, девочка Лулу, – сказал он. – Ты в безопасности. Нас окружают сотни свидетелей. Что я могу сделать? – Шарль взял ее рукой за подбородок и повернул к себе. А потом страстно поцеловал.

И сразу же пожалел, что вокруг столько людей, ибо его поцелуй имел поразительный успех. Если только можно считать это успехом: они женаты уже почти две недели, а он всего второй раз целует свою жену. Страстный, глубокий, чувственный поцелуй. И она тоже целует его в ответ – немного сдержанно, но все же целует. Такое впечатление, что ей нравится целовать его, и это ее почему-то беспокоит. Шарль склонил голову, чтобы сполна насладиться ее близостью.

И, о Боже, это было потрясающе! Как если бы он прыгнул с балюстрады и полетел вниз, к скалам и растущим на них деревьям. Сердце его подпрыгнуло в груди, казалось, вся кровь отхлынула к чреслам. Он просунул язык ей в рот, нащупывая ее язычок – маленький, горячий, подвижный – и осторожно лаская его. В тот же миг Шарль почувствовал себя твердым, как сосна, растущая за ним, чья вершина закрывала солнце, а корни оплели каменистую скалу.

Над его ухом раздался голос:

– Прошу прощения.

Шарль отпрянул, тяжело дыша, как будто и впрямь прыгнул с высоты. У него перехватило дыхание – так страстно он целовал Луизу. Ее глаза были полузакрыты. Так они стояли, почти касаясь друг друга губами и с трудом переводя дух.

– Шарль? – послышался тот же голос. Он бросил взгляд через плечо. Будь он проклят, если обернется и позволит всем увидеть, как далеко он отошел от общепринятых норм поведения в обществе.

– Шарль? Луиза? – Изабель Вандермеер тронула его за локоть и укоризненно нахмурилась. – Может, вы пройдете в дом? – Она слабо улыбнулась и недвусмысленно добавила: – Мне показалось, Луиза немного устала. Проводите ее наверх, Шарль.

– Гм, э-э… – Глупо улыбаясь, он наконец обернулся к ней, открывая взорам присутствующих Луизу. Он прижал жену к себе, крепко обняв за талию.

Луиза опустила голову, глядя в пол, и вспыхнула до корней волос – похоже, только ему одному удается вгонять ее в краску. Она сказала:

– Не волнуйся, мама. Нам и так уже пора ехать. Мы прекрасно провели время. Благодарю тебя за великолепный праздник.

Как? – пронеслось у Шарля в голове. Он ведь только приехал. Да, это вряд ли кому-то придется по вкусу. Но уж он непременно от этого выгадает.

– Да, нам пора. – После такого поцелуя он наконец вступит с женой в брачные отношения – в карете, по дороге домой.

Они прошли через толпу к выходу, прощаясь с гостями, и Шарль вдруг понял, что устроил грандиозный спектакль, – это его еще больше приободрило. И увы, не только потому, что он исцеловал запястье Луизы и прошелся языком внутри ее рта. Нет, тщеславие Шарля подогревалось не только поцелуем, но тем, как вспыхнула его жена, покидая террасу. Шарль был опьянен своей победой – и это на виду у полудюжины влюбленных юнцов, пяливших на нее глаза!

«Несчастный урод», – подумал он. Но, черт возьми, как приятно! Шарль всем им дал понять, что эта неземная красавица принадлежит ему. Ему одному. Он вышел к подъезду, где стоял их экипаж. Все идет хорошо. Он ликовал. Ему хотелось кричать во все горло – он наконец-то обратил на себя внимание собственной жены! Пусть весь свет об этом узнает!

Однако когда они приблизились к карете, Луиза прошипела:

– Если ты еще когда-нибудь позволишь себе нечто подобное в присутствии посторонних, я ударю тебя веером прямо по твоей нахальной одноглазой физиономии. Ты понял меня? – Она опередила его и, чтобы Шарль не сел рядом с ней, заняла все сиденье, разложив свои юбки, шаль, сумочку и веер.

После некоторого замешательства д'Аркур опустился на сиденье напротив и изобразил недовольство на своей «нахальной одноглазой физиономии».

– Ничего не понимаю, тебе же понравилось.

– Мне было стыдно и неловко. Зря ты не поднял ногу, как Виргюль, – один из псов Шарля в Ницце, огромный мастиф, – и не пометил меня, как дерево: «Мое».

Шарль скрестил руки на груди:

– Ты и есть моя.

Луиза наклонилась вперед и отчетливо произнесла:

– Нет, Шарль. Я принадлежу самой себе.

Он нахмурился. Он не мог даже поспорить с ней, поскольку прекрасно понимал, что жена права. Так, в молчании, они отъехали от подъезда.

Глава 23

Экипаж катил по дороге, солнечные блики мелькали в окне, попадая в основном на Шарля, и он щурился: лицо его при этом приобретало жуткое выражение.

Искоса поглядывая на него, Луиза чувствовала себя виноватой. Она робко проронила:

– Ты не должен ревновать меня.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Тебе следует держать себя в руках.

Шарль мрачно посмотрел на нее и спросил:

– А приходило тебе в голову, что, принимая во внимание красоту моей жены и мою собственную внешность, я никогда не смогу побороть в себе это чувство?

– Но ты же взрослый человек…

Он что-то поднял со своего сиденья и швырнул в нее. Комочек ударился ей в грудь.

– Ты ведешь себя, как ребенок. – Это был его платок, завязанный узлом.

Шарль хмыкнул.

– Возраст и опыт тут не помогут. Нельзя перерасти страдания или смущение…

– Или собственную глупость.

– Вот именно.

Между ними снова воцарилось неловкое молчание. Прекрасно, подумала Луиза. Пока они спускались по дороге вдоль берега моря, она заметила, что в экипаже как-то странно пахнет. Запах исходил от комочка, лежавшего у нее на коленях, – слабый, но очень необычный аромат.

– Что это? – Луиза взяла сверток в руки. Шарль бросил на нее хмурый взгляд и снова уставился в окно.

– Подарок. Я привез его тебе.

– Подарок? – переспросила она.

Он не ответил и не стал ничего объяснять, продолжая мрачно смотреть в небо. Казалось, что экипаж плывет по воздуху: земля пропала из виду – о ней напоминали только верхушки деревьев да покачивание экипажа и поскрипывание рессор.

Аромат. Луиза заинтересованно осмотрела подарок. Нечего сказать, презент – платок, от которого исходит сильный, землистый запах. Расправив платок на коленях, она увидела маленький невзрачный серый комочек, похожий на воск. Прозрачный, гладкий, матовый. И вдохнула запах – сильный, но довольно приятный.

Просто он очень острый. Холодный, чем-то напоминающий запах морских водорослей, этот аромат был чистым и свежим, как летний дождь, землистый, как влажный мох в чаще.

Маленький серый комочек содержал в себе инородные вкрапления – вероятно, осколки спинных пластинок моллюсков, – и из-за этого выглядел мутноватым, как мрамор. Луиза уже поняла, что это такое. Она положила на ладонь шарик амбры. Комочек был мягким. Тепло ее ладони немного растопило его, как если бы это было затвердевшее масло или жир. Она не могла оторвать от него взгляда. При соприкосновении с ее рукой запах изменился, стал мускусным, пряным, как восточные благовония.

– Это просто чудо, – произнесла она, обращаясь к своему спутнику, который по-прежнему сидел, отвернувшись к окну.

Шарль кинул на нее раздраженный взгляд.

Интересно, почему он решил, что имеет право на нее сердиться? Это она должна на него злиться – ведь он заставил ее краснеть перед толпой.

Помолчав, Луиза повторила:

– Нельзя быть таким ревнивым, надо держать себя в руках.

Шарль схватился рукой за ременную петлю над головой и стиснул ее так, что пальцы побелели. Он сказал:

– О Господи, я веду себя так, потому что люблю тебя.

Луиза опешила, не зная, что сказать на это.

– Но за что? – искренне удивилась она. Правда, тут же добавила, уже менее искренне: – Чего ты хочешь от меня?

Не дав себе времени на раздумье, Шарль выпалил:

– Я люблю в тебе твое жизнелюбие, твою способность честно взглянуть на себя со стороны, твою решимость, упорство, которое заставляет тебя упрямо стремиться к намеченной цели. Чего я хочу? – повторил он. – Я хочу, чтобы ты выбрала меня. Сама. Я хочу, чтобы очертя голову бросилась в мои объятия.

Шарль откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди, недовольный своей сумбурной речью. Он был так взволнован, что не мог продолжать. Как будто его признание явилось для него такой же неожиданностью, как и для Луизы.

Он наговорил более чем достаточно. Она не сводила глаз с его лица. Экипаж обогнул скалистый утес. Наконец Луиза опустила глаза.

В кулаке ее был зажат комочек амбры. На вид такой невзрачный, но обладавший удивительным ароматом. Поразительно, как мало общего внешний вид амбры имеет с ее запахом, с ее внутренней сущностью, с ее происхождением.

Странно, что тонкий, стойкий аромат принадлежит неприглядным затвердевшим кускам желудочного камня кашалота.

Когда они подъехали к дому, Шарль вышел из экипажа, чтобы помочь Луизе спуститься. Она помедлила в дверях и окинула его оценивающим взглядом. Он все еще сердится и не скрывает этого. Подавая ему руку, она сказала:

– Не стоило волноваться. Ты вовсе не так безобразен, как тебе кажется.

Замечательно, подумал он. По крайней мере они не собираются обсуждать его сумбурное признание в любви.

Но он ошибся. Луиза сама вернулась к этой теме. Сойдя с подножки, она произнесла:

– Шарль, тебе не повезло с супругой. – Луиза нахмурилась, прищурив свои прелестные глаза, лицо ее выглядело обеспокоенным. Она продолжала: – Я знаю себя. Я эгоистка. Могу притвориться великодушной, но никогда не чувствую потребности быть таковой. Не стоит и пытаться разыгрывать из себя благородную натуру. Мое жизнелюбие, энергия? Шарль, я своенравна, упряма и тщеславна. Заниматься хозяйством и вести жизнь примерной супруги мне кажется нестерпимо скучным. Я знаю, как вести себя в свете, я умею быть милой и любезной со всеми, но только потому, что я законченная лгунья. – Шарль открыл было рот, намереваясь что-то возразить, но она жестом попросила его помолчать. – О, я знаю, что красива, и хорошо, что ты это ценишь. Я разная. Но я не могу назвать себя добрым, хорошим человеком. Мне хотелось бы стать такой, как ты.

И, не дав ему опомниться, Луиза потянулась рукой к его лицу. Шарль попробовал увернуться, зажмурившись. Ее ладонь остро пахла амброй, которую, как он теперь понял, он не напрасно ей подарил.

И тут Шарль замер: ее пальцы коснулись его изуродованной щеки – нежно, осторожно, погладили его веко и шрам. Луиза внимательно рассматривала его лицо, и он внутренне сжался от страха перед тем, что она сейчас видит. Жалость. О, только не жалость, ради всего святого! Луиза заявила совершенно спокойно:

– Нет, в этом нет ничего безобразного и отталкивающего.

Говоря это, она провела ладонью по его подбородку – так, наверное, фея произносит волшебное заклинание. Шарль не смел пошевелиться. Луиза откровенно разглядывала каждую черточку его лица – пристально, оценивающе. Шарль чувствовал себя ужасно неуютно – она впервые подвергала его такому осмотру. И тут, продолжая изучать его с интересом и вниманием, она произнесла фразу, от которой у него захватило дух:

– Твое лицо завораживает меня, Шарль. Знай, что я рассердилась на тебя за поцелуй – и за то, как ты ласкал мою руку, – только потому, что не люблю выставлять свои чувства на всеобщее обозрение: прошу тебя, не заставляй меня показывать, как твои поцелуи волнуют меня. Если ты хочешь доказать остальным, что я всецело принадлежу тебе, то позволь мне самой об этом позаботиться. Я сделаю это для тебя. – Она помолчала. – Да, так будет справедливо. Ты ведь очень внимателен и заботлив.

Луиза опустила руку, приподняла подол платья и прошла в дом.

Шарль словно прирос к месту. Он простоял на дороге еще добрых пять минут, потеряв дар речи. По всему его телу от головы до пят разлилось тепло, в голове зашумело. Волна благодарности затопила его. Интересно, что значит ее обещание «позаботиться о нем»? Что ему предлагает это надменное дерзкое восемнадцатилетнее создание?

Глава 24

Загадочное обещание Луизы «позаботиться о нем» означало, очевидно, следующее: на крестинах новорожденной дочки его сестры – на которые юный прогульщик и любитель кругосветных путешествий каким-то образом все же раздобыл билет – Луиза взяла Шарля за руку, как только они вышли из церкви. Она держала его так все время, пока они поздравляли семью новорожденной и их друзей. После, на празднике, заметив, что Шарль с беспокойством наблюдает за глупыми ужимками своего кузена, который из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление, Луиза оставила молодого человека и подошла к мужу. Поздоровавшись с его собеседниками, она непринужденно взяла его под руку, потом привстала на цыпочки и поцеловала в щеку.

Ощущение было поразительное – ее обтянутая тафтой грудь на мгновение прижалась к рукаву его сюртука, ее нежные губки коснулись его виска чуть пониже уха, с изуродованной стороны лица. Но еще удивительнее было то, что в этот момент Шарль почувствовал себя ближе к ней не физически, а духовно. Луиза превратила его ревнивое беспокойство – которое в противном случае могло бы стать для них вечным поводом для ссор – в легкое приятное волнение влюбленного супруга.

И все-таки ее дружеское участие не устранило до конца его тревогу. Шарль по-прежнему со страхом следил за тем, как другие мужчины, гораздо красивее его, добиваются расположения его жены. Луизе удалось лишь немного смягчить жалящую боль.

Шарль не просил ее об этом. Он и не подозревал, что нуждается в ее помощи. Луиза по-прежнему держалась с ним несколько отчужденно, а взгляд ее часто бывал рассеянным и безучастным. Она не обещала ему ни вечной любви, ни немеркнущей страсти, но эта эгоистичная восемнадцатилетняя девочка дала Шарлю то, о чем он не смел и мечтать: она поняла его тайную боль и старалась излечить ее состраданием. И он был так благодарен ей за это, что от волнения не знал, что и подумать, куда деть глаза от смущения.

Они вернулись в Ниццу в первый же выходной октября. Войдя в дом, Шарль, усталый с дороги, только успел снять с себя сюртук и жилет и развязать галстук, как они с Луизой заметили на обеденном столе огромный букет роз в коробке.

Шарль прочел прилагавшуюся карточку и промолвил:

– Надеюсь, ты не будешь возражать, если я обмотаю свою трость вокруг горла этого юного путешественника и подвешу его на солнышке просушиться.

Луиза рассмеялась и сунула розы в мусорную корзину.

Шарль остался серьезен. Он молча достал розы, написал язвительный ответ, после чего, оборвав головки цветков, сложил весь мусор обратно в коробку. Однако к тому времени, когда он разделался с букетом, Луиза уже выскользнула из комнаты.

Шарль вздохнул. Он мог бы вернуть цветы дарителю, но что это изменит? Ибо существует тот, кого ни он, ни Луиза не смогут упаковать и сунуть в коробку. Это он сам. Его другое «я» с американского лайнера. Он знал, где сейчас Луиза и что она делает, но не имел ни малейшего понятия, как положить этому конец.

Она ушла туда, куда всегда уходила, стоило им приехать в Ниццу. Шарль направился вслед за женой на берег моря.

Две недели назад Шарль был абсолютно уверен, что Луиза скоро забудет возлюбленного с корабля. Это была ее первая любовь, первый опыт близости. Правда, не очень удачный опыт, но тем не менее необходимый для юной женщины, впервые столкнувшейся со взрослыми переживаниями и взрослыми поступками, – это был ее первый роман с жизнью. Со временем, когда она повзрослеет, память о нем постепенно потускнеет. Тем более что рядом с ней будет Шарль из плоти и крови. Живой человек вскоре затмит память о призраке.

И все-таки что-то в том Шарле, которым он был для нее на корабле, до сих пор притягивало ее И д'Аркура тревожило то, насколько серьезно Луиза восприняла их бурный корабельный роман Он Помнил, как достал ее из ванны, горько плачущую, вечером первого дня их совместной жизни. Он помнил, как она запросилась в домой в Ниццу после того, как вдохнула аромат жасмина. Похоже, разрыв с ним Луиза переживала гораздо болезненнее, чем он предполагал. Шарль боялся того, в чем она никогда не признается, о чем он может только догадываться. Ведь это он сам пробудил ее фантазию, сказав: «Для вас я тот, каким вы хотите меня видеть». И теперь Шарль опасался, что Луиза создала из его второго «я» нечто вроде идеального возлюбленного, дополнив смутные очертания любимого всем тем, чего так жаждало ее юное сердечко. Шарль стал для нее образцом, с которым вряд ли выдержит сравнение обыкновенный живой человек, и теперь она хранит верность своему идеалу.

На пляже, когда Шарль подошел к ней, Луиза стояла лицом к морю, вглядываясь вдаль и, вероятно, воображая невидимый берег Туниса. Она влюблена в призрак, который принес ей одни страдания.

«Так скажи ей правду, – приказывал себе Шарль. – Время для этого самое подходящее. Между нами все наладилось. Теперь или никогда. Скажи ей». Он повторял эти слова как заклинание по нескольку раз на дню, но вместо этого изрекал что-нибудь банальное.

– Ну, так ты сказала этому бездельнику, чтобы он оставил тебя в покое?

Луиза вздрогнула. Ветер взъерошил ей волосы, и одна из развившихся прядей упала на лицо. Слегка растрепанное создание удивленно взмахнуло ресницами. Она не заметила, как он подошел.

– Кого ты имеешь в виду? – спросила Луиза.

– Того британского молодчика, который прислал тебе цветы.

– А-а… – Луиза кивнула и снова обернулась к морю. Водная гладь покрылась рябью. Воздух был холодным, небо облачным, ветер нагонял первый осенний дождь. – Да, Шарль, я сказала ему, но дуракам все надо повторять дважды.

«Да, – подумал Шарль. – Как это верно». Он опустил глаза, принимая ее слова на свой счет.

Он вспомнил, как вел себя на корабле, – о, каким он был циничным, жестоким, как предусмотрительно избегал слова «любовь». Он ласкал Луизу, слушал, обнимал ее, ворковал с ней ночь за ночью, а сам мысленно называл ее бедной обманутой крошкой, своей лапочкой, своей женой. Не сказав ей об этом ни слова, в душе он уже обвенчался с Луизой Вандермеер за пять дней их знакомства. И с тех пор он ни разу не ощутил с ней сердечной близости.

Луиза тронула его за рукав. Шарль взял ее руку в свою и припал губами к ее ладони – это уже стало чем-то вроде ритуала. Когда они были наедине, ему было дозволено целовать и ласкать ее руки, и, Бог свидетель, он с радостью пользовался этой возможностью. Шарль успел изучить ее пальчики, ладонь, косточки пальцев и тыльную сторону руки и знал их лучше, чем руки любой другой женщины, которой он когда-либо обладал. Луиза неожиданно высвободила свою руку, подняла ее и пробежала кончиками пальцев по его шее за воротником рубашки, потом ниже и провела ладонью по его груди. Шарль тщетно пытался подавить невольный трепет наслаждения, охвативший его тело.

Опустившись до пояса его брюк, Луиза отдернула руку, ее голубые глаза пристально вглядывались в его лицо.

Он собирался ей что-то сказать, но что? Шарль забыл, зачем пришел.

Д'Аркур знал только одно – он бы отдал все, лишь бы она коснулась его еще раз.

Вконец запутавшись, он попытался поймать ускользающую мысль.

– Знаешь, тот человек, о котором ты мне говорила. Тот, который умер…

– Нет, – перебила его Луиза, сжав губы и покачав головой. – Не будем говорить об этом. Когда-то ты имел полное право ревновать меня к нему, но не теперь.

Не теперь? Интересно, что это значит – он может больше не ревновать ее к самому себе? Не важно. Шарль все равно скажет ей то, что решил сказать.

– Луиза, – продолжал он, – я хотел сказать тебе одну вещь…

И оба застыли словно громом пораженные. Он произнес ее имя. Имя, которым он называл ее в мыслях, невольно сорвалось с его губ.

Луиза обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ну да, конечно. Это его лицо – загадочное, странное и одновременно привлекательное. Но на мгновение ей показалось…

Нет. Он лишь произнес ее имя, которое так порой хотелось услышать. И все же Луиза не удержалась и спросила:

– Почему ты так назвал меня?

Шарль помолчал, потом ответил:

– Не знаю, вышло само собой. Наверное, мне просто нравится владеть всеми твоими именами, всем, чем ты обладаешь. – И добавил: – Я хочу, чтобы ты принадлежала мне вся – полностью, чтобы ты была открытой и откровенной со мной.

Открытой и откровенной. Эта фраза напомнила ей день, когда Шарль разделся перед ней в ванной. Он и сейчас, похоже, готов стащить с себя одежду.

Луиза напустила на себя беззаботный вид.

– Видишь ли, однажды я уже была открытой и откровенной… – Она горько рассмеялась. – Но из этого ничего хорошего не получилось.

Шарль внимательно смотрел на нее, пока она снова не отвернулась к морю. Потом он тихо произнес:

– Будь такой сейчас, со мной.

Луиза хотела что-то сказать, но у нее перехватило горло. Шарль, вероятно, догадался о причине ее молчания, потому что вновь вернулся к той же теме.

– Тот человек, о котором ты говорила, что он умер…

Луиза снова перебила его:

– Шарль, с этим покончено, все в прошлом. – И призналась: – Он не умер, просто мне хотелось, чтобы он умер.

– Прости, я не понял.

Луиза смотрела на море. Нет, сейчас она не в силах взглянуть в лицо мужу. Но она сделает это ради него – она заставит себя снова стать открытой и искренней. Луиза объяснила:

– Понимаешь, у нас был роман. Я думала, все обойдется. Я думала… он увидит, что я… нет, не увидит, а поймет… что я могу быть… – Она прерывисто вздохнула, смущенная. Все выходило как-то сбивчиво, сумбурно. – С ним…

К горлу снова подкатил комок, и ее голос пресекся. Луиза с трудом вымолвила одними губами, полушепотом:

– С ним я стала самой собой.

Повисла тягостная пауза, которую она поспешила заполнить:

– Мне казалось, я могу позволить себе быть… честной. Я была откровенна с ним, потому что знала: наш роман рано или поздно закончится. – Тут ее голос окреп, – Если мои тайные страхи, надежды и мысли внесли сумятицу в мою жизнь, я могу отказаться от них и сделать вид, будто ничего не произошло. Моя искренность и то внимание, с которым он выслушивал меня…

Луиза не могла продолжать. Сглотнув комок и закусив губу, она произнесла с неожиданной силой:

– Я чувствовала себя ближе к нему, чем предполагала. И мне это нравилось. Я сама себе нравилась. Мне все нравилось. А ему, очевидно, нет. Он оставил меня, как и обещал, но… я думала, что смогу переубедить его – Она покачала головой. – Это теперь не имеет значения. Он был красавец, франт – настоящий Казанова. Обходительный и любезный. Я уверена, у него таких, как я, немало. – Луиза добавила: – И я ненавижу его за то, что он предал меня, за то, что воспользовался мной, а потом бросил за то, что посмеялся над моей доверчивостью.

Луиза помолчала, ожидая, что скажет Шарль, боясь взглянуть на него, боясь увидеть на его лице отвращение. Он по-прежнему молчал, и она продолжала:

– Я рассказываю тебе все это только потому, что ты думаешь, будто твоя внешность – причина моей отчужденности. Это не так. Я смотрю на тебя с восхищением. Дело не в тебе. Дело во мне. Я всегда чувствовала себя чужой среди людей. А сейчас к тому же я просто в ярости. Просто сама не своя. – Луиза поджала губы. – Я так зла… на себя. И на него тоже.

Волна лизнула берег и отхлынула, и Луиза услышала позади себя голос мужа:

– Ты не выглядишь сердитой, ты не настолько зла на него, чтобы…

– О нет, я бешусь от злости. – Луиза рассмеялась – ну как он не понимает? – Я слишком хорошо вышколена и умею скрывать свои истинные чувства. Внутри у меня все кипит. – Ах, как хорошо наконец выговориться – особенно перед Шарлем.

Луиза немного успокоилась и мягко, отчетливо произнесла:

– То, что я чувствую сейчас, – это печаль утраты. Я иногда вспоминаю его, помимо своей воли. И то, что я не могу его забыть, приводит меня в бешенство. Я обнажила перед ним свою душу, а он все время оставался закрытым, как комната без окон. Ловко у него это получилось – он ухитрился завлечь меня в свою игру, и я слепо поверила ему и подчинилась его власти. Иногда мне кажется, что если бы я сейчас встретила его, я бы знаешь, что сделала? – Луиза осторожно покосилась на мужа.

Шарль смотрел на нее, но по его лицу ничего нельзя было понять. Он пробормотал:

– Нет, не знаю. Так что же?

Луиза неожиданно расхохоталась – звонко, от души.

– Я бы его поколотила – веришь? С превеликим удовольствием. – Она принялась мечтать вслух: – О, я бы свалила его с ног – этого тупоголового повесу, положила бы его на обе лопатки и поставила ногу ему на грудь. Я бы ни за что его не простила, – сказала она. – Как это мелко, подло – только идиот может так забавляться!

– Да. Я тебя нисколько не осуждаю, – прозвучал голос мужа сзади. – Из твоего рассказа следует, что он и впрямь тупоголовый идиот.

Луиза, не поднимая головы, ждала, что он еще скажет. И только услышав его шаги по мокрым прибрежным камням, поняла, что Шарль уходит.

Луиза вскинула голову. Что, если своими признаниями она причинила ему боль? Но ведь именно ему, своему мужу, она полностью доверяет – даже поведала о том, что мучило ее все это время. Хорошо, что она ему все рассказала. Или нет?

Хорошо или плохо, но человек, который шел сейчас вдоль берега, не выглядел ни сердитым, ни оскорбленным. Он был погружен в себя, в свои мысли.

Холодная волна окатила ноги Луизы. Она приподняла подол платья, глядя вслед Шарлю. Ветер раздувал его рубашку, как парус и разметал длинные темные волосы.

Да, она сказала правду: она очарована его внешностью. Он великолепно сложен. Когда колено не болит, он даже не хромает. После долгой езды верхом его походка приобретает характерный ритм из-за того, что его бедра и колени крепко сжимали спину лошади. Шарль не желает смириться со своим увечьем и отказаться от того, что может причинить ему боль, и поэтому сейчас снова чуть-чуть прихрамывает.

Брызнули первые капли дождя, и батистовая ткань прилипла к мускулистой спине, обрисовывая глубокую ложбинку между лопатками, спускающуюся до пояса.

О Боже правый! Луиза поднесла сложенные лодочкой ладони к губам – жест удивления перед собственным прозрением. Она забыла и свою злость на того, другого человека, и то, почему этот уходит от нее. Этот мужчина.

Она хочет его!

Она хочет не просто поцелуя в запястье. Она хочет его целиком, все его тело. Когда это успело произойти? С каких это пор она хочет близости с мужчиной, слепым на один глаз, со шрамом на лице и с хромающей походкой… и сильными плечами, и мускулистой фигурой, который относится к ней с такой искренней и нежной заботой?

Святые небеса, она, может быть, даже любит его? Со всеми его недостатками и изъянами – настоящего человека, не мечту?

Подумав так, Луиза сначала обрадовалась. Все складывается замечательно: они любят друг друга.

Но поразмыслив, Луиза спросила себя: а что она может предложить ему со своей стороны? Свою красоту – да, но что еще? Что он еще говорил ей? У нее есть твердая воля. Луиза усмехнулась. Ее воля? Она как-то не задумывалась над этим.

Вот что у нее есть, так это острый ум. И увы, не менее острый язычок. Вдобавок ко всему, у нее пылкое воображение. (На мгновение ей показалось, что ее муж – что-то в его походке, движениях – напоминает Шарля с корабля. Что невозможно уже потому, что она ни разу не видела его при дневном свете.) Ей присущи прямодушие и честность – во всяком случае, она изо всех сил старается быть честной.

Итак, можно ли считать все вышеперечисленные черты ее характера достойными восхищения?

Несмотря на его признание в любви, Луиза сомневалась, что ее можно любить. Ей бы хотелось быть милой, сострадательной, доброй и ласковой. Она хотела стать такой, но не получалось. Не то чтобы ей было наплевать на окружающих. Шарль был небезразличен Луизе, это уж наверняка. Просто ко всем, включая себя, она предъявляла слишком высокие требования.

Но какое это имеет значение сейчас? Она хочет быть с человеком, который идет впереди нее по берегу моря, – и она будет с ним. И ей все равно, достойна она его или нет. Да, засмеялась Луиза, вот он, неприкрытый эгоизм, – желание иметь то, чего не заслуживаешь.

Но если он любит ее, то почему не попробовать испытать его? Просто проверить, можно ли назвать то, что она и Шарль д'Аркур чувствуют друг к другу, любовью?

Луиза окинула его фигуру оценивающим взглядом: он брел вдоль прибоя, засунув одну руку в карман брюк. Она не знала никого, кто мог бы сравниться с Шарлем д'Аркуром. Он и в самом деле настоящий волшебник – он сам себя создал. Он взял то, что предложила ему жестокая судьба, и сделал из этого шедевр, представлявший собой гармоничное сочетание великолепного вкуса, сильного характера, доброты и ума.

Море отвлекло Луизу от размышлений, лизнув ее босые ноги холодным языком волны. На этот раз она не успела подхватить юбки, и мокрое платье прилипло к ее лодыжкам. Волна снова подкатилась к ее ногам. Нежное Средиземное море. Она взглянула вдаль поверх его синевы. Дождевая туча уходила к противоположному берегу. О Боже! Она хочет быть со своим мужем, а того, другого стремится поскорее забыть, но ей не помогают никакие заклинания – его призрак является ей, как живой. Да, у нее и в самом деле разыгралось воображение. Она, нахмурившись, смотрела вслед мужу. Порой он так напоминает ей…

Луиза решила действовать в соответствии со своим замыслом. Вечером того же дня она зашла к Шарлю в спальню в их доме в Ницце – огромную комнату с современными удобствами. Он чистил зубы, наклонившись над умывальником.

Заметив ее, он выпрямился и застыл со щеткой во рту. Луиза взяла у него щетку, положила на край умывальника и притянула к себе его лицо. И поцеловала его. Шарль опешил от неожиданности и позволил ей продолжать в течение добрых десяти секунд, не мешая и не помогая; Ему нравится, что она целует его, это ясно. Ей тоже нравилось его целовать. Его зубы были гладкими, а во рту чувствовался привкус соды. Поцелуй получился приятным и необычным – холодный от воды и горячий от его дыхания. Затем Шарль обнял ее с такой силой, что Луиза невольно отшатнулась и прислонилась плечами к выключателю на стене, и в комнате мгновенно погас свет.

Темнота.

Ее муж замер в нерешительности, как будто потерял ее во мраке. Луиза тоже застыла. Они стояли друг против друга, прислушиваясь к своему дыханию в темноте.

Это было странно и непонятно для них обоих. В следующее мгновение чары рассеялись. Он включил свет. Они уставились друг на друга. Казалось, между ними только что проскользнул призрак другого Шарля. Его присутствие ощущалось так явственно, как если бы он действительно был рядом с ними.

Это снова произошло. Один и другой. Два человека. Почему ее неумолимо преследует это проклятие? Луиза могла объяснить это только одним: именно ее муж был с ней на корабле. Теперь она знала, что хромота у него иногда пропадает. А ведь лишь неровная походка отличала его от… «От кого?» – спрашивала она себя.

Луиза окончательно запуталась.

Итак, поначалу ей не удалось осуществить свое желание и доказать мужу свою любовь. Жизнь ее по-прежнему шла своим чередом, не отклоняясь от привычной траектории.

Море притягивало ее как магнит. Как будто именно в нем был источник мучительных противоречий. Пока они жили в Ницце, она каждый день ходила на пляж. Когда они возвращались в Грасс, Луиза при первой же возможности бросала взгляд в сторону лазурной синевы между крышами домов, кронами деревьев или уступами скал. Она хотела находиться там, где был Шарль, ее муж. И все же порой она мечтала, как наймет лодку – всего на день или на неделю, – поплывет к далеким берегам Танжера, Маракеша или Касабланки… Эти названия звучали для нее примерно так же, как Эдем или Валгалла. Или Ад.

Чтобы не думать об этом, она пыталась найти себе какое-нибудь занятие. Шарль привез Луизе эфирное масло из нового жасмина, но она даже не открыла пузырек. Раза два она встречалась со своим преподавателем химии, но забыла прочитать учебник к следующему уроку и перестала посещать занятия. Луиза стала разборчивой в еде и порой не могла проглотить ни кусочка. Она похудела. В Грассе, где Тино прекрасно справлялся со всеми обязанностями по дому, Луиза взяла за правило проводить время следующим образом: вставала с постели и сразу же шла на балкон, где сидела в ночной рубашке и смотрела на море, находившееся за двадцать километров от их дома, размышляя над тем, что надо бы одеться и сходить в город, или просмотреть книги по химии, или написать благодарственную записку организаторам вечеринки, или еще что-то.

Ею овладели уныние, тоска. Ничего особенного. Так она старалась внушить себе. У нее было все, что только можно пожелать, и теперь она ощущала внутреннюю пустоту. Луиза завершила возложенную на нее миссию: сначала выезжала в свет, затем ей сделали предложение, и она вышла замуж. Ее триумф позади. А что впереди, она не знала, поскольку еще не решила, что ей нужно от жизни. Именно поэтому Луиза ничего не делала. Она старалась понять, в чем смысл ее бытия, и не находила ответа на этот вопрос. Поэтому ей казалось вполне логичным, что она осознает это прямо здесь, в уютном кресле на залитом солнцем балконе.

– Могу я войти?

Луиза очнулась от сна.

– Ч-что?

Уже стемнело. Шарль просунул голову во французские двери балкона.

– Я зашел в твою комнату, – сказал он. – Можно к тебе присоединиться?

Она выпрямилась в кресле, плохо соображая, что к чему. Присоединиться к ней? Где она? И куда делось солнце? Уже вечер?

– Я… э-э… – Она спустила ноги с кресла и только тут заметила, что на ней знаменитый фиолетовый пеньюар, который немного посветлел от воды. Под ним на ней ничего не было. Пеньюар слегка распахнулся, обнажив грудь. Луиза стянула полы и сказала:

– Подожди минутку, Шарль. – И жестом попросила его вернуться в комнату.

Как только он исчез за дверью, она встала, потуже затянула пояс, пригладила рукой волосы. Господи, в каком она виде – настоящая растрепа!

Она прошла в спальню. Вид у нее был недовольный, смущенный: она стыдилась своей лени и скуки – так пьяница злится, когда его застают за его любимым занятием. Да, она уже опьянела от безделья, думала Луиза.

– Что тебе нужно? – спросила она не слишком любезно.

– У меня кое-что есть для тебя. – Шарль стоял перед ней, держа под мышкой большой плоский футляр. – Я знаю, тебе грустно и тоскливо. Надеюсь, это поднимет тебе настроение.

– Не стоит, Шарль. Я прекрасно себя чувствую.

– Нет, это не так, – возразил ее муж. Он был одет очень элегантно: накрахмаленная рубашка, шелковый галстук, темные брюки, яркий жилет, расшитый цветами, и один из длинных сюртуков для торжественных случаев, в руках – самая изящная тросточка.

Характерным движением фокусника, непринужденным и изящным, он выхватил футляр из-под мышки и протянул ей. Прямоугольный футляр был обит темным бархатом – в таких хранят драгоценности.

Прекрасно! – мысленно съязвила Луиза. Камешки и бриллианты – это ей, конечно, сейчас нужнее всего. У нее и так уже около полусотни тиар и ожерелий… И тут она одернула себя.

Луиза чувствовала, что этот подарок имеет для Шарля особое значение. Он, похоже, подготовил речь: Луиза видела, как дрогнули черты его лица, – он не знал с чего начать.

Шарль откашлялся.

– Я ездил в Париж и купил тебе это, – произнес он, – когда мы с тобой еще не были женаты. Я думал, что скоро стану твоим возлюбленным, – я мечтал об этом. И до сих пор страстно этого желаю… – Шарль махнул рукой, по-видимому, собираясь сказать совсем другое.

Он продолжал:

– Но мне бы хотелось подарить тебе это сейчас потому, что я стал для тебя тем, кем и не надеялся стать, – твоим другом. Мы с тобой близкие друзья – так мне кажется. И вот потому, что у меня было множество возлюбленных, но я приобрел всего одного близкого друга в лице женщины, я хочу преподнести тебе, – он смущенно усмехнулся, – свадебный подарок. – С этими словами Шарль передал ей футляр, испустив вздох облегчения, – самое трудное позади.

Луиза взяла футляр в руки – шелковистый темно-синий бархат.

– О Шарль, – ахнула она. Ее тронул его жест. – Шарль, но это совершенно лишнее…

– Открой. – Он широко улыбнулся.

Посеребренный замочек щелкнул, футляр легко раскрылся, и Луиза увидела…

Черные жемчужины. Она уставилась на них, как на чудо.

Ожерелье напоминало то, что было у нее когда-то.

Одна нитка у него порвалась, и жемчужинки рассыпались по палубе… одна бусинка прокатилась по ее щеке, и она поймала ее губами с его пальцев… а потом жемчужинка еще долго подскакивала и перекатывалась по качающемуся полу каюты…

Луизе на мгновение показалось, что пол уходит у нее из-под ног.

– Позволь, я надену на тебя ожерелье, – сказал Шарль.

– Но… Как… Как ты узнал? – спросила она.

– Что узнал?

– Что я люблю… о Боже… что я потеряла…

– На фотографии, которую мне послал твой отец, и на портрете в твоем доме в Нью-Йорке ты была в таких бусах. Я решил, что тебе понравятся и эти. Поэтому и купил их.

Да, это звучало правдоподобно.

– Нет, – вырвалось у нее. Луиза попятилась.

Шарль шагнул к ней и взял из рук футляр. И вот она уже чувствует, как тяжелое ожерелье опускается ей на грудь. Целый фунт черного жемчуга. Множество нитей окружают ее шею, ниспадая вниз до уровня талии.

– О Шарль, это так мило с твоей стороны. Они такие… – Тяжелые. Холодные. Более короткие нити ожерелья покоились в вырезе ее пеньюара. И каждое движение вызывает их трепет – они скреплены между собой крошечными пряжками из платины.

Шарль продолжал застегивать ожерелье, Луиза обратила внимание на аромат, исходивший от его ладоней. Цитрусовый мускус с добавлением – теперь она знала, что это, – амбры. Это не похоже на ее мужа, это похоже… Господи, неужели он случайно купил то же мыло или лосьон для бритья? Луиза подняла руки и потянулась к застежке. Жемчужные нити заструились вниз, обрисовывая ее грудь.

– Я… – Она не могла больше вымолвить ни слова. Шарль сказал:

– Я рад, что они тебе нравятся, позволь, я застегну. Убери пальцы, а то ты запутаешь волосы между застежками. – Он отодвинул ее руки, защелкнул три или четыре пряжки у нее на шее, затем промолвил: – Ну вот, готово. – И отступил назад.

Жемчужные нити падали в декольте пеньюара – странное, почти жуткое ощущение. Луиза вскинула руки, пытаясь отыскать сзади застежку, но ей мешали волосы. Она вдруг отчетливо поняла, что ненавидит это колье, этот жемчуг.

Луиза наконец нащупала застежки, но их оказалось слишком много. Ее раздражение росло. Она нервно дернулась.

– О Шарль, помоги мне! Сними их. – Луиза встряхнула ожерелье. Жемчужинки градом посыпались внутрь пеньюара – тяжелые, гладкие.

С очередным ее рывком оставшиеся нитки жемчуга упали в вырез и раздвинули отвороты пеньюара, пояс развязался и соскользнул вниз. Пеньюар распахнулся.

Но Луизу сейчас занимало только одно – как бы поскорее снять чертово ожерелье. Черные жемчужинки перекатывались по ее груди, пока она возилась с застежкой. Они зацепились за один сосок, потом, как только она дернула застежку, жемчужные нити раскачались и зацепились за другую грудь.

– Помоги же мне. – Луиза умоляюще взглянула на Шарля.

Нестерпимо, ужасно – она не может больше выдержать на себе это ожерелье. Вот он, камень преткновения, – эти бусы воплощают того, другого, ее страхи, ее истерзанную душу.

– Прошу тебя, – повторила она.

Шарль словно прирос к полу, глядя на нее с открытым ртом.

– Боже правый. – Он облизал пересохшие губы и уставился на нее во все глаза. – Ты… твоя кожа цвета слоновой кости… И… и… – Он старательно избегал смотреть ниже ее пояса, но в конце концов сдался и остановил взгляд там, где не следовало. – И ты настоящая блондинка. Как песок на побережье у Антиба.

Черт бы его побрал.

– Шарль, я не могу снять это украшение. – Пальцы Луизы стали скользкими, неловкими. – Ты надел его на меня – ты и сними!

– Снять? – с недоумением пробормотал он.

Проклятая застежка такая крошечная, крепкая и состоит чуть ли не из сотни пряжек. Ее волосы мешают ей. Господи, это какой-то кошмар – ненавистный черный жемчуг. Нити, как живые, перекатываются по телу от груди до талии, гладкие, как стеклянные шарики. Они лижут ее своими холодными языками. Луиза вздрогнула, ее начало трясти от нетерпения.

– Шарль, – умоляла она. – Сними, прошу тебя!

Слезы. О нет, только не слезы! Но чем яростнее она дергала за застежку, тем сильнее сжималось ее горло и пощипывало в глазах.

А этот несчастный стоит как пень, пожирает ее глазами, разглядывая ее обнаженное тело. Его дыхание стало хриплым, он стиснул зубы – как будто можно сдержать то, что не поддается контролю.

– Милосердный Боже, – выдохнул Шарль, ему не хватало воздуха.

– Черт возьми, Шарль. Вот здесь. – Луиза повернулась к мужу спиной, чтобы он мог видеть застежку. – Расстегни ее.

Сзади раздался его голос:

– Луиза, если я подойду к тебе, то не смогу сдержаться.

– Так ты поможешь мне или нет?! – Луиза яростно дернула. Тяжелое ожерелье со стуком раскачивалось между ее грудей и ударялось о живот. Она собрала жемчужины в горсть, намереваясь порвать ненавистные нити…

– Остановись, – сказал Шарль. Он подошел – высокий, сильный – и взялся за застежку.

Слезы сразу отступили, но внутри поднималось смутное беспокойство. Почему? Он же собирается помочь ей. Шарль притянул жену к себе, убрал ее руки, вцепившиеся в пряжку, и высвободил пряди волос, запутавшиеся в жемчужных нитях. А потом наклонился и поцеловал ее в шею.

Это был крепкий поцелуй, горячий и резкий. Луиза невольно вскрикнула. В следующее мгновение Шарль обнял ее с такой силой, что она припала к стене, прижавшись щекой к обоям. Он обхватил ее сзади: одна его рука прижала к ее груди жемчужное ожерелье, круговыми движениями растирая жемчужные нити, словно полируя кожу, а другая опустилась вниз и оказалась между ее ног.

Он прижал Луизу к себе, его бедра сзади прижались к ней. Она ягодицами чувствовала его напряжение. Над ее ухом послышался его негромкий стон, перешедший в шепот:

– О Бо-о-оже!

Он сжимал ее в объятиях – о, какое наслаждение чувствовать его! Острое, сверхъестественное, даже болезненное. Сладостное удушье. Луиза скользила по стене то вверх, то вниз, терлась щекой о ее поверхность, отвечая движениям его тела, то поднимавшим, то опускавшим ее. Одна его рука поглаживала ее между ног, а вторая растирала на груди круглые маленькие жемчужные бусинки и граненые хрусталики, вращавшиеся на нитях ожерелья. «Да. О, да». Ее муж. Она хочет этого. Она не будет думать. Пусть это наконец случится. «Да, Шарль, обними меня, ласкай меня, прижми к себе так крепко, как только можешь».

– Повернись ко мне, – пробормотал он.

Луиза не стала оборачиваться и прильнула к стене, опершись о нее ладонями. Муж по-прежнему был сзади, прижимая ее к стене, а она едва могла дышать – от его близости у нее захватывало дух.

– Повернись ко мне, Луиза.

Внутри ее росла необъяснимая тревога: что-то не так.

– Сними, – вымолвила она, и голос ее пресекся. Наверное, это связано с жемчужным ожерельем. – Сними с меня бусы, прошу тебя.

Шарль, прильнув к ней всем телом, убрал волосы с ее шеи, его ловкие пальцы быстро расстегнули пряжку. Жемчужные нити упали каскадом в узкое пространство между Луизой и стеной, задержавшись на ее груди.

– Пусти меня, – сказала она.

Шарль отстранился. Ожерелье соскользнуло вниз. Он резко повернул жену к себе.

Прижав ее спиной к стене, он просунул руки под ее пеньюар и обхватил за талию. Затем его горячие ладони скользнули вниз, сжали нежные ягодицы. Он приподнял Луизу, притянул к себе, прижимая своим телом к стене. И поцеловал!

Его поцелуй был неистовым, безумным. Жадным. Страстным. Он сводил с ума. Ощущение нереальности происходящего усиливалось. Его губы. Его тело.

Вожделение, влечение, отвращение, желание, жемчужины во мраке… все перемешалось в голове Луизы, словно стеклышки калейдоскопа. Он пахнет, как ее Шарль. Он обнимает, как ее Шарль. Он даже целуется, как ее Шарль. Если он сейчас войдет в нее, она почувствует то же самое, что и…

Нет, это невозможно! Ее замечательный, преданный муж не способен на такое.

Но как только Шарль захватил ее губы целиком и его язык скользнул ей в рот, внутренний голос подсказал: «Нет, он не просто похож. Это он – твой любовник с корабля».

Нет… Но зачем? Зачем ему понадобилось это делать? Нет!

Луиза стала вырываться из его объятий.

– Шарль, пусти меня. – Она барахталась в его руках, отпихивая его локтями.

– Что? – пробормотал он. – Что такое, Луиза? – Низкий, глубокий голос ее Шарлей – их обоих.

Нет. Это голос мужа, твердо сказала она себе. А второе – всего лишь плод ее больного воображения.

– Пусти меня, – повторила она. – Пожалуйста, Шарль… – Луиза уже не могла с уверенностью сказать, к кому она обращается. – Прошу тебя, перестань, – упрашивала она. – Оставь меня в покое. Я неважно себя чувствую.

Это еще мягко сказано. Все поплыло у нее перед глазами. Стена закачалась, пол накренился, ноги дрожали.

– Лулу? – услышала она сквозь туман. Воздух холодил ее обнаженную грудь.

– Уходи, – приказала она и открыла глаза. Перед ней ее муж – он, и никто другой. Шарль д'Аркур уставился на нее так, словно она сумасшедшая. – Уходи! – выкрикнула Луиза.

Шарль попятился к двери, не сводя с нее глаз. Луиза запахнула пеньюар и обхватила руками плечи. Как только он шагнул за порог и вышел в гостиную, она направилась к двери – медленно, с достоинством – и закрыла ее, оградив себя от этого человека.

Привалившись плечом к косяку, она повернула ключ в замке.

А то, что случилось потом, Луиза никак не могла объяснить.

Она сползла по стене, вконец обессиленная. Огромная волна отчаяния поднялась и обрушилась на нее, придавив к земле. Луиза опустилась на пол у двери, и здесь страдания настигли ее. Причина горя была непонятна и необъяснима. Нет, причин хватает: слишком много разочарований, слишком много ошибок и просчетов. Не в состоянии совладать со всем этим, она разрыдалась. Ей не на что опереться, нечем успокоить мучительную боль, разрывающую ее изнутри. Луиза чувствовала, что тонет в глубоком омуте несправедливости и крушения всех надежд, – все глубже и глубже опускаясь на дно. Так она и лежала в течение получаса, захлебываясь слезами.

Все это время Шарль находился по ту сторону двери, прижавшись лбом к косяку, и слушал рыдания Луизы. Он ощущал себя глубоко несчастным, и его угнетало чувство вины. Да, он виноват во всем. Она оплакивает его – его второе «я». Как будто он и вправду умер.

«Что ж, вероятно, так и есть», – подумал Шарль.

Но так больше не может продолжаться. Довольно. Пора сесть с ней рядом и объяснить, что толкнуло его на этот бесчестный, низкий поступок. Хватит увиливать и защищать себя. Его дурацкая игра доведет жену до нервного срыва.

Глава 25

– Она беременна, Аркур, – заявил доктор Оливье. Шарль позвал его на следующий день после того, как Луиза проспала до обеда, не просыпаясь. – Не беспокойтесь, – говорил ему доктор. – Ваша жена абсолютно здорова. Сильная и крепкая. Она сейчас может похудеть, это иногда случается в начале беременности. Ребенок влияет на аппетит матери. Любимые блюда усваиваются не так хорошо, как раньше. И вы не должны принимать близко к сердцу ее капризы – она может всплакнуть без видимого повода. С молодыми матерями такое случается – они очень впечатлительны.

– Беременна, – тупо повторил Шарль. – Но… но что же мне теперь делать?

– Делать?

Шарль не совсем понимал, какой, собственно, совет он хочет услышать. Мысль о том, что Луиза беременна, как-то не приходила ему в голову, когда он пытался объяснить ее вялость и апатию. Если ничего не сажал, то что же говорить о плодах?

– Беременна, – снова повторил он. Оливье рассмеялся:

– Да, и вам ничего не надо делать. Природа сама о себе позаботится. Кроме того, ее беременность еще под вопросом.

– Под вопросом?

– Внутренние ткани потемнели, изменили цвет. Матка приподнялась, крошечное увеличение – ничего особенного. И все же я в этом уверен: она сказала мне, что у нее задержка уже две недели. – Доктор подмигнул ему. – Это хороший знак, если учесть, что вы женаты около месяца. – Он снова подмигнул – может, у него нервный тик? – Дитя медового месяца. – Он похлопал Шарля по плечу, что означало примерно следующее: «Ну, ты силен, братец». – Поздравляю. – Доктор протянул ему руку. – Если все и дальше так пойдет, – продолжал он, энергично тряся его руку, – то вы сравняетесь с вашим дядей, и у вас, как и у него, будет куча ребятишек.

Доктор уехал, а Шарль все стоял в дверях холла. Беременна. Его жена, с которой он еще ни разу не был близок, как с женой, беременна от него. Щекотливое положение…

Впрочем, хватит ходить вокруг да около. Беременность отчасти объясняет подавленное настроение Луизы, но не степень ее расстройства. И Шарль знал, что должен сделать. Сейчас ему необходимо быть решительным и предельно честным. Он пойдет к ней в комнату, признается во всем и – он улыбнулся – скажет, что это его ребенок. Ребенок. Семья. Шарль никак не мог свыкнуться с мыслью, что станет отцом. Ребенок. Его ребенок!

В состоянии радостного возбуждения Шарль поднялся по лестнице, мысленно готовя себя к объяснениям, признаниям и извинениям. Он будет на коленях просить у нее прощения. Луиза увидит перед собой виновника всех ее бед. И он не питал никаких иллюзий относительно этого разговора – и ребенок тут не поможет. Шарль подготовился к самому худшему: Луиза будет в бешенстве. Но как только она все узнает, как только простит его…

Он остановился перед дверью ее спальни, глубоко вздохнул и постучал.

– Войдите, – послышался из-за двери ее голос. Шарль вошел и кивнул горничной:

– Оставьте нас, пожалуйста.

Дверь за Жозеттой закрылась, и Шарль подошел к кровати. Луиза выглядела гораздо лучше, чем накануне. Ее веки чуть-чуть припухли, но цвет лица был вполне здоровый. Она полулежала в постели под пологом, опершись спиной о подушки. Несмотря на всю серьезность момента, Шарль не мог не отметить, что она очаровательна, – волосы ее растрепались после беспокойного ночного сна и теперь рассыпались по подушке. Луиза лежит перед ним, и в ней его ребенок.

И выглядит смущенной и виноватой. То, что она чувствует себя виноватой, сначала удивило его, потом рассмешило. Луиза всегда говорила о своем «романе» в прошедшем времени, как говорят о том, что случилось столетия назад. Она никак не ожидала, что этот роман напомнит о себе так ощутимо.

Луиза собирается оправдываться перед ним.

Шарль непременно посмеялся бы, если бы сам не был так взволнован. Он сунул руки в карманы, бросил взгляд на ее согнутые колени под одеялом.

– Ну как ты? Все хорошо? – пробормотал он.

Она кивнула, осмелившись поднять глаза, потом сказала:

– Правда, никак не приду в себя после унизительного осмотра, которому меня подверг доктор. – Луиза помолчала и добавила: – Хотя его диагноз смутил меня еще больше. – И спросила еле слышно: – Он уже сказал тебе?

– Да.

Прошла тягостная минута. Шарль стоял у ее постели, молясь о том, чтобы Луиза выслушала его и поскорее простила. Она опустила голову, щеки ее пылали. Она осуждает и корит себя.

– Я солгала ему, – сказала наконец Луиза.

– Солгала?

– У меня задержка уже почти четыре недели. Видишь ли, месячные должны были наступить почти сразу после нашей свадьбы, но я решила, что они задерживаются из-за моего, волнения и других причин. Так уже бывало раньше, но… – Она вздохнула. – Ошибки быть не может.

– Да, это так. – Что еще он мог сказать? Она расстроена и смущена. Он счастлив. Ребенок, думал Шарль. Семья, ребенок – это то, о чем он мечтал. Шарль улыбнулся ей и ласково потрепал ее ноги под одеялом. – Все будет хорошо, – ободряюще промолвил он. Не зная, как начать, он выпалил то, что сейчас было у него на уме: – Видишь ли, это мой ребенок. Мой.

Луиза резко вскинула на него глаза. Поразмыслив, она нахмурилась и прикусила губу.

– О Шарль, ты не обязан…

Шарль повторил более отчетливо:

– Я отец ребенка.

Луиза в замешательстве отвела взгляд.

– Шарль… – Она поджала губы. – Я очень ценю твою преданность и то, что ты пытаешься сделать. Ты самый благородный, самый честный и самый добрый человек, какого я знаю…

Шарль замялся:

– Ну, не такой уж я и…

– Нет-нет. Ты прекрасный человек. – Луиза говорит вполне искренне. Она подняла на него взгляд, она верила в него. – Я не стану притворяться. Я хочу, чтобы ты все знал. Тот роман, о котором я тебе рассказывала, случился на корабле. – Она прикрыла рот рукой и опустила голову. – О Господи, какой стыд! – И, по-прежнему не поднимая взгляда, очаровательная Луиза с самым невинным видом пробормотала по-английски: – Он говорил мне что-то о мерах предосторожности. Он сделал это нарочно, сукин сын!

Брови Шарля поползли вверх от изумления.

Луиза продолжала:

– Я люблю тебя, я очень люблю тебя, Шарль, но воспоминания о том негодяе не дают мне спать спокойно. Я мечтаю отомстить ему… Ах, если бы я могла ему отомстить! И теперь, когда еще один сюрприз, – подлец оставил во мне частицу себя, я готова убить его.

– Ты не хочешь этого ребенка?

Луиза помолчала, размышляя.

– Полагаю, что хочу. Это прекрасно – иметь детей. Но… Я не думала, что все произойдет именно так.

– Да, – согласился Шарль. – Но ребенок в самом деле мой, Луиза. Видишь ли…

– Шарль, – перебила она его, – если ты хочешь убедить в этом весь свет, если ты хочешь защитить меня, я буду тебе благодарна. Я всем буду говорить то, что ты считаешь нужным, но между нами не будет никаких недомолвок. Прошу тебя. Я так рада, что правда выплыла наружу. Какое это облегчение. Ненавижу ложь.

Шарль смотрел, слушал и покусывал губу.

– И я считаю, – сказала она, – что будет лучше, если Тино и мои родители тоже узнают правду, потому что ребенок будет похож на того, другого. Они будут презирать меня, но, поверь мне, ты в их глазах будешь выглядеть благородно. Мы откровенно переговорим об этом и наконец избавимся от моего паши, изгоним его призрак с помощью честности.

– Твой – кто?

– Мой паша. – Луиза печально улыбнулась. – Так я его мысленно называла. Он был араб, так я думаю. О Шарль, у ребенка будут смуглая кожа, черные глаза! О Господи. Нет-нет… – Смиренное раскаяние. Не очень-то приятно видеть это выражение на ее всегда таком самоуверенном юном личике. – Шарль, мне так стыдно! Никто не поверит, что это твой ребенок, что бы я ни говорила. У нас обоих голубые глаза.

– Луиза, я как раз хотел сказать тебе…

Она взглянула на него.

– О Шарль, ты так добр ко мне.

– Нет, не то. – Он покачал головой. – Видишь ли… Не слушая его, Луиза продолжала:

– Другого я от тебя и не ожидала. Ты самый благородный из мужчин, Шарль д'Аркур. Я восхищаюсь тобой, муж мой, и уважаю тебя больше всех на свете.

Шарль посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, потом отвернулся, смущенный, и подошел к окну.

Она спросила:

– Тот человек, который продал тебе жасмин, был арабом? Как его имя? – Луиза решила выяснить все до конца. Шарль усмехнулся:

– Кто? Старина Аль-Багдад?

– Как? – Несколько удивленная таким необычным именем, Луиза осторожно промолвила: – Да, думаю, что это он. – И после минутного колебания осведомилась: – Ты хорошо его знаешь? Он отец моего ребенка.

– Когда-то я его хорошо знал. – Шарль скрестил руки на груди. – И он не араб – он француз. И отъявленный осел, – добавил Шарль. – Этот негодяй притворялся и арабом, и еще черт знает кем, и соблазнил добрую половину женщин на побережье, подобно Дон Жуану, только чтобы польстить своему тщеславию. И он подлец и трус, каких свет не видывал. – Д'Аркур оглянулся на нее через плечо. – Кстати, у него светлые глаза.

Луиза насупилась.

– Нет, Шарль, глаза у него карие.

Он повернулся к ней всем телом и гневно воззрился на нее:

– Ты еще будешь спорить со мной? Как можно спокойнее она возразила:

– Они темно-карие, Шарль.

– Темно-карие? А ты видела его? Ты смотрела ему в глаза и видела, что они карие?

Досадно! Она ему не верит. Нет, не только досадно – гораздо хуже. Шарль почти признался ей в том, что он тот самый романтический возлюбленный, с которым она была на корабле, а эта девчонка продолжает верить, что встречалась с обходительным красавцем и у него карие глаза, вы только подумайте! Нет, она с ума сошла!

Луиза сидела в постели, уставившись на простыни, и усиленно вспоминала. Смуглое лицо, мелькнувшее между складками восточного головного убора. Спокойный, приятный голос по телефону.

Она спросила:

– А как давно ты его знаешь?

Шарль передернул плечами.

– Он правда такой негодяй, как ты о нем рассказываешь? То есть я хочу сказать, что ненавижу его, но…

Шарль метнул на нее быстрый взгляд – один из тех, что наводили ужас на окружающих.

Луиза умолкла, но не от страха.

Как это мучительно для него, думала она. Ведь этот человек способен оборвать бутоны роз из-за глупой любовной записки. А теперь любовное послание запечатано в лоне его жены. Жестоко расспрашивать его!

И тем не менее она попросила:

– Расскажи мне о нем.

Шарль молча покачал головой и тяжело вздохнул – стон отчаяния, но не боли. Он не чувствует себя оскорбленным – всего лишь расстроенным.

Нет, она подумает об этом после. Почему ей вдруг стало важно не то, что он ответит, а как?

Шарль открыл было рот, но Луиза опередила его:

– Он хорош собой?

Шарль прищурился и мстительно отрезал:

– Он отвратителен.

Стоило этим словам сорваться у него с языка, он побледнел как полотно и с силой втянул в себя воздух, будто хотел вернуть их обратно.

На мгновение он пробудил в ней сострадание.

– О, Шарль, – потрясенно обронила она. Луиза снова смутилась, засомневалась.

О ком бы они сейчас ни говорили, уродство все равно оставалось его признанием – смелым признанием, которого она еще ни разу не слышала от него. Ему пришлось переступить через свою гордость, чтобы сказать об этом. Поэтому она возразила:

– В вас нет ничего неприятного или безобразного, сударь. Ты самый лучший человек на свете. – Луиза действительно верила в то, что говорила. Она с чувством произнесла: – С самого начала нашего знакомства ты вел себя по отношению ко мне исключительно благородно. Но я не всегда умела это ценить. Теперь я хочу, чтобы ты знал, как я это ценю. У тебя самая добрая душа и самое великодушное сердце.

Да. Муж ее обожает. Она обожает его. Она его любит. Он любит ее. Все замечательно.

«Самый лучший человек на свете», стоя у окна, окинул жену долгим взглядом, после чего вздохнул и направился к двери. Помедлив у ее кровати, он обронил:

– Да, благородный герой. – Он откашлялся. – Если тебе ничего пока не нужно, Луиза, я спущусь вниз. Мне надо выпить – все-таки есть что отпраздновать. Мне немного не по себе, – признался он и спросил: – С тобой все в порядке?

– Ну конечно.

– Вот и славно. – Шарль провел рукой по волосам и одернул сюртук.

Тщеславие, подумала она. Ее муж самолюбив и тщеславен. Конечно, в хорошем смысле, но его тщеславие непомерно раздуто – оно ощутимо даже в темноте.

Тщеславие, осязаемое в темноте. От этой мысли Луиза похолодела.

Нет-нет. Конечно же, нет. Ее муж – добрый, порядочный человек. Он ведь не тот мерзавец, который разыграл ее… Разыграл? Значит, она для него – забава, шутка? Нет-нет, муж любит ее. Обожает до самозабвения. Он делает все, что она ни попросит. Он честный и верный.

Вот только вопрос: как долго умная женщина может лгать себе?

Луиза не знала. Она знала только одно: та двойственность, которая мучила ее уже больше месяца, была напрямую связана с вполне реальным существом – ее мужем. Нет-нет, мысленно отмахнулась она. Она ни за что не признается себе в этом. Если она закроет на это глаза, то, может быть, правда перестанет быть правдой. Она улыбнулась:

– Благодарю тебя, Шарль, благодарю от всего сердца. Ты так добр ко мне.

Она посмотрела ему вслед, все еще не уверенная в том, кто именно вышел из спальни. Признать правду – значит признать и то, что ее дорогой любящий супруг вовсе не так прямодушен и честен, как ей хотелось думать. Что, возможно, он коварный обманщик, и в его натуре имеются гораздо более серьезные изъяны, чем в его внешности. А если это так, то ее главное оружие, ее защита от всех врагов – ее совершенная красота – вовсе не так могущественна и надежна, как ей казалось.

О, как он, наверное, смеялся над ней после того, как она отдалась ему!

Пять минут спустя, наливая себе уже четвертую рюмку виски, Шарль услышал громкий вопль. Что-то со звоном разлетелось на куски, что-то ударилось о стену. Погром, судя по всему, происходил в спальне Луизы.

Прекрасно, подумал он, осушив рюмку. Наверху женщина – в интересном положении – крушит и бьет все, что под руку попадется. Внезапно наступила тишина, и Шарль решил проверить, не случилось ли чего.

Он поднялся по лестнице без особых приключений, отметив, что еще крепко держится на ногах. В голове у него шумело, но хмель пока не затуманил сознание. Распахнув дверь в комнату Луизы, Шарль увидел все довольно ясно и отчетливо.

Луиза стояла перед умывальником в кружевной ночной рубашке очаровательного сиреневого цвета, которую до сих пор ему удавалось созерцать только в вырезе ее ужасного фиолетового пеньюара, полинявшего в ванне. В дальнем углу комнаты у стены валялись осколки кувшина и тазик для умывания. Луиза подняла на него глаза. Противоречивые чувства отразились в ее взгляде: злость, испуг, растерянность. Она переводила глаза с осколков на мужа, и ее хмурое личико покрылось краской смущения.

– Ничего, ничего, – пробормотал Шарль, входя в комнату. Луиза позволила ему обнять себя. – Все в порядке. В этом проклятом доме ты можешь переколотить все, что захочешь.

Он хотел еще что-то сказать, но Луиза чуть отстранилась от него, положила ладони ему на грудь и провела ими по его плечам, рукам, остановившись на запястьях. Потом прильнула к нему всем телом. Она замерла на мгновение, нахмурилась, пристально вглядываясь в его лицо – что она искала там, Бог ее знает.

Нежный влажный ротик Луизы приоткрылся, как будто она хотела что-то сказать ему, но не произнесла ни слова. Шарль видел – под ее верхней губой блеснула ровная полоска белых зубов. И тут, может, под влиянием виски или еще чего, у него закружилась голова. Волосы Луизы рассыпались в беспорядке. Его руки поддерживали ее за талию, которая переходила в округлые женственные бедра. Этого Шарль уже не мог вынести. Сейчас он ее поцелует.

К его немалому удивлению, Луиза поцеловала его первой. Это был жадный поцелуй – открытый, страстный, – каким он и должен быть. Но как только Шарль обнял жену, завладел ее губами и, склонив голову, впился в нее ртом, ее кулачки замолотили по его груди.

Однако Шарль чувствовал: что-то изменилось в ее отношении к нему. Он подхватил Луизу на руки и опустился с ней на кровать, проделав все это с удивительной резвостью для человека, у которого все плыло перед глазами.

О Боже, какая она нежная, податливая! И он желает ее, как безумный. Шарль отыскал ее самое чувствительное местечко, и Луиза выгнулась ему навстречу, застонав от наслаждения.

Шарль рывками расстегивал пуговицы брюк, а Луиза пробормотала:

– Скажи мне.

Так он и сделал, покрывая поцелуями ее шею, щеку, подбородок:

– Я схожу по тебе с ума. Я хочу ласкать тебя везде, ласкать всем телом, чувствовать тебя…

– Нет, – промолвила она, отпихивая его и отворачиваясь. – О Шарль. – Луиза сжалась в комочек.

Нет? Шарль обхватил ее руками, прижимая ее к себе и надеясь утешить, – в этот момент его освобожденное естество проскользнуло в долину между холмами ее гладких, теплых ягодиц. Он вздрогнул, пытаясь понять, почему она отвернулась и что значит ее «нет», когда тело говорит ему «да». Но он уже не мог рассуждать трезво – он всего лишь мужчина. Он рванулся вперед – стоило ему оказаться в тесном проходе между ее бедер, и все его тело вспыхнуло, как небо, озаренное солнцем. Шарль не мог ни о чем думать – все поглотило наслаждение. Ее нежная плоть окружала его, и тут – сжав ее бедра, он скользнул внутрь прежде, чем понял, что произошло.

Луиза сначала сопротивлялась, но Шарль держал ее крепко. Ее плоть прильнула к нему, захватывая, затягивая его в себя, отпуская и снова сжимая, своей лаской усиливая блаженство. Луиза застонала – Шарль не мог понять, то ли от боли, то ли от удовольствия, сопротивляясь или, наоборот, отдаваясь ему. Он обхватил руками ее тело со всей силой, на какую был способен.

Луиза, милая Луиза, приподняла бедра, он вошел в нее так глубоко, что столкнулся с основанием ее лона. И внутри у него словно что-то взорвалось. Вспышки, яркие и сильные, сотрясали его тело.

На мгновение Шарль пришел в себя: полог кровати медленно вращался вокруг него или же кружилась голова? Виски пульсировало в его венах, отвечая на блаженный трепет любимой. Его с головой накрыла волна удовольствия. А Луиза… Она говорила ему что-то, но Шарль только покачал головой. Надо попытаться убрать руку с глаз – тогда комната перестанет вращаться. Этот совет, данный самому себе, – последнее, что он помнил. В следующую секунду сознание покинуло его.

Глава 26

Сплетни основывались на следующих фактах: после двух недель знакомства – тайный побег и венчание, затем – поцелуи на глазах у всего света, и не только в губы… Эти сведения подкреплялись еще и тем, что, по слухам, они были близки сразу после обеда, а последствия их близости были в полном смысле слова разрушительными. От прислуги стало известно о том, что потом творилось в ванной: на полу остались лужи воды, а по всему дому валялась мокрая одежда. Добавьте ко всему вышеперечисленному дорогое ожерелье, подарок любящего супруга (которое на следующий вечер после той ночи Луиза смогла носить), и…

Шарль ничего не мог с этим поделать. Отныне ему завидовали все мужчины, а женщины провозгласили своим романтическим героем. И все благодаря Луизе. Князь и княгиня д'Аркур были провозглашены самой романтичной супружеской парой на всем Лазурном берегу – титул, дарованный им семьей, друзьями и знакомыми. Шарль прочитал об этом даже в утренней газете через два дня после того, как стало известно о беременности Луизы, и после самого ужасного сексуального буйства, которое Шарль мог за собой припомнить.

– Да, кое-кто времени зря не теряет. Послушай-ка, что они пишут, – сказал он Луизе за завтраком.

Они сидели в парадной столовой в их доме в Ницце – Луиза заказала такой обильный и роскошный завтрак, что им потребовалось больше места, чем обычно. И теперь она уплетала его с огромным аппетитом. Шарль пил кофе и просматривал утреннюю газету.

– «Спрашивается, кто ожидал, что маленькие князь или княгиня появятся сами по себе? Молодожены напоминают влюбленных голубков, при одном взгляде на которых всех бросает в жар – так сильна их взаимная страсть. По дошедшим до нас слухам, отпрыск старинного французского рода может появиться довольно скоро – гораздо раньше, чем ожидалось. Примите наши самые искренние поздравления, ваша светлость. Очевидно, даже голубая кровь при определенных обстоятельствах способна вскипеть».

Луиза расхохоталась.

Шарль взглянул на нее поверх газеты. Она сидела рядом с ним за их длинным обеденным столом и накручивала на вилку яичницу по-американски.

– Да, это ужасно! И как зло! – Она от души рассмеялась. Если газетные нападки и были несколько вульгарными, они все равно казались ей пикантными и сочными, как бекон, который она подцепила на вилку вместе с яичницей.

Шарль недовольно надулся.

– Их взаимная страсть?

– Не стоит обращать внимания на глупости, – заметила Луиза.

– Их взаимная страсть? – повторил он. – Ты рыдаешь в ванне или грозишься влепить мне затрещину, а их бросает в жар? – Он не решился говорить вслух о позапрошлой ночи – их близость больше напоминала горячую ссору, чем воркование влюбленных. Это несколько обескураживало его. Он чувствовал, что Луиза сердита на него, но за что? И что за этим последует?

Жена перестала смеяться и намазала тост маслом.

Шарль сложил газету.

– А твои родители, они что-нибудь подозревали?

– Ты о чем?

Он кивнул, указывая глазами на ее живот.

– А-а… – протянула она. – Нет, не думаю. Я рада, что мы не сказали им, кто настоящий отец ребенка.

Шарль убедил ее не говорить их семьям «правду». Он улыбнулся, довольный, что хотя бы эти сложности и связанное с ними унижение устранились с его пути.

Но то, что он услышал вслед за этим, ему не понравилось:

– Вот кому нам действительно следует открыть правду, так это отцу ребенка. Как его найти? Ты его, кажется, назвал Аль-Багдад?

– Нет, этого делать не стоит. – Шарль опустил чашку на блюдечко.

– Он имеет полное право знать.

Шарль нахмурился:

– Нет, не имеет.

– Но ты бы на его месте разве не захотел узнать, что у тебя есть ребенок?

– Конечно, нет. Зачем мне знать, к примеру, что женщина, с которой у нас был короткий роман на корабле, ждет от меня ребенка? Меня бы это известие не обрадовало.

Луиза лукаво взглянула на него, как бы говоря: ну и горазд ты врать!

– Ты бы непременно обрадовался, – сказала она. – Пригласи его к нам на обед.

– Что?! – воскликнул Шарль и чуть не рассмеялся.

– Пригласи его на обед, – повторила она.

– И не проси. – Шарль резка встал из-за стола. – Он в любом случае не сможет прийти, Луиза. – Уж это точно.

– Почему? Ты же знаешь его. Скажи ему…

Стены комнаты являли собой весьма необычное зрелище: три из четырех были увешаны зеркалами в старинных рамах всех форм и размеров. Это была его коллекция зеркал, которую д'Аркур собирал всю жизнь. Его отражение многократно повторилось в них, когда он предложил:

– Я сам могу сказать ему о ребенке.

– Нет, я хочу сообщить ему об этом при встрече. Убеди его, чтобы он пришел.

– Я не хочу. – И добавил: – Не могу.

Луиза скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла – видимо, пришла к какому-то выводу. Она спросила:

– Хорошо, Шарль, но почему?

«Почему? Почему? Почему?» Эта фраза повторялась в его мозгу, как отражения в зеркалах.

Да потому, думал Шарль, что он вконец запутался. Потому что его игра стала такой сложной и запутанной, что он уже не мог найти выход из лабиринта, в который сам себя загнал. Он хотел окончательно похоронить ее пашу – прямо сейчас. (Ее паша – вы только послушайте! Женщины – кто их разберет?) Луиза сердита на того, другого Шарля. Она ненавидит его. Она обожает Шарля д'Аркура. Шарль д'Аркур несколько виновато, но все же принял ее обожание. Она идеализировала его, но это было единственным его преимуществом. Да, ничего не скажешь, герой. Но герои получают в награду спасенную принцессу, а вот подлецам и негодяям не стоит на это рассчитывать.

Шарль молил Бога, чтобы все обошлось.

Во-первых, он боялся, что Шарль д'Аркур вряд ли сравнится с ее пашой в постели. И это не на шутку встревожило его теперь, когда она попросила – нет, потребовала, – чтобы он устроил ей встречу с этим малым.

Снова тупик, думал Шарль. Он никак не мог понять, что именно так ценила Луиза в его втором «я». Она ненавидела их пустой роман. Он, паша, предал ее. Но Шарль не мог отделаться от мысли, что Луиза никогда не перестанет воображать себе в темноте того, другого.

Луиза любит их обоих. (Оба его «я» – от этого можно свихнуться.) И куда это его приведет? Да никуда, в том-то и дело, в тупик.

И тут сумасшедшая идея родилась в его голове. Безумный, мучительный выход из затруднительного положения.

Нет, не сметь даже думать об этом.

Но пока Шарль стоял в зеркальной галерее столовой и смотрел на свои многочисленные отражения – все они выглядели слегка раздраженными и подозрительными, – в сознании его продолжалась мучительная работа.

Ее паша может вернуться и показать себя во всей красе. Он и поведет себя, как настоящий сукин сын. Луиза возненавидит его окончательно и разом избавится от надоедливых воспоминаний.

А герой Шарль д'Аркур станет центром и смыслом жизни Луизы.

Нет. Боже, нет, твердил он себе. Какой идиотизм!

Это просто невозможно. Он ведь не может войти б дверь своего дома и притвориться кем-то другим. Невыполнимый замысел – и к тому же низкий и подлый, что никак не вяжется с «благородным и великодушным сердцем».

Но что, если… Что, если ее паша вернется, чтобы продолжать свою игру, и будет таким же легкомысленным распутником, каким был сам Шарль? И тут еще более страшное «если» возникло из ниоткуда.

Что, если Луиза просит о свидании с пашой потому, что хочет продолжить их роман? Вдруг ей нравится, что ее паша ведет себя как последний негодяй, что, если она наслаждалась этим?

Вот с этого вопроса все и началось. Что, если достойная и очаровательная Луиза Вандермеер д'Аркур собирается сделать то, что у нее получится без труда: наставить рога своему безобразному да к тому же еще и неловкому мужу?

– Шарль? – раздался рядом голос Луизы. – Что с тобой? Все в порядке?

Шарль моргнул и положил свою газету на журнальный столик.

– Ну конечно, – сказал он. – Все хорошо. – Он оглянулся в поисках своего сюртука. – Я… э-э… – И вдруг нашелся: – Я схожу в город и пошлю ему телеграмму.

– Что?

Голос ее дрогнул. Шарль бросил на нее быстрый взгляд. Луиза смотрела на него во все глаза поверх надкушенного яблока.

Он улыбнулся.

– Пошлю телеграмму старине Аль-Багдаду, – пояснил он. – Посмотрим, согласится ли он прийти к нам на обед.

«И куда подевался человек, так ратовавший за искренность в отношениях?» – спрашивала себя Луиза. Кто убеждал ее выбрать его, броситься к нему очертя голову? И как можно выбрать того, кто сделал из себя двойную мишень? И куда помчался ее муж? Уж не на телеграф, это точно. Куда теперь заведут его окольные пути?

А любят ли они друг друга – она и этот скрытный человек? Или они просто связаны узами брака?

Луиза и вообразить не могла, какой запутанный клубок сплетет Шарль из их отношений, если бы сама не была одной из нитей последние шесть недель – сначала не подозревая ни о чем, а потом выяснив все. Невероятно, но факт.

Из холла донесся низкий, глубокий голос паши, который на безупречном французском спрашивал, куда, черт побери, запропастился его цилиндр. Луиза спустилась вслед за ним в холл. Он уже не хромал. Или прекрасно справлялся со своей хромотой, ступая как можно осторожнее – как он всегда делал в ее присутствии.

«Будь собой» – лучше не скажешь. Так он убеждал ее в темноте, но сам не следовал этому мудрому совету.

– На колонне винтовой лестницы, – подсказала она ему. – Посмотри там.

Луиза забежала вперед и подала Шарлю его цилиндр – он действительно оставил его там вчера вечером, когда они поднимались к ней в комнату. Любимый, дорогой. Он был потрясен, когда Луиза позволила ему войти в ее спальню, а потом позволила остаться. Все его самообладание улетучилось как дым. И это было замечательно.

Возможно, не так волнующе, как раньше, но сердце ее пело от радости. Она была бы полностью счастлива, если бы он решился признаться во всем.

И вот опять. Ну что еще за детские игры? Он что, собирается сам себе послать телеграмму?

Ей было нелегко его простить, но она переборола себя и забыла все обиды. Это она-то – надменная и придирчивая Луиза д'Аркур!

И сейчас все, что ей нужно от него, – это чтобы он честно ей во всем признался. «Расскажи мне все, Шарль. Облегчи свою совесть. Признайся, что совершил глупость».

Но нет, он принял у нее цилиндр. Луиза сурово сдвинула брови. Она была уверена, что после вчерашней ночи и ее сегодняшних намеков муж все ей выложит.

Но он промолчал. Шарль обнял ее и прижал губы к ее губам – точь-в-точь, как ее паша. Жадный, влажный, изощренный поцелуй. Муж неохотно оторвался от ее рта и вышел – плавной походкой, совсем не хромая. Как ее паша.

Да, в этом нет никакого сомнения. Она смотрела ему вслед, очарованная и одновременно испуганная.

Вкус его поцелуя на губах напомнил ей о прошлом. Этот человек построил свой обман на том, что она доверила своему океанскому знакомому. Он обвел ее вокруг пальца, как последнюю дуру. Он посмеялся над ней, причинив боль, хотя и не намеренно. И что еще хуже, ему все про нее известно. Все, что она рассказала о себе, все, что она и ее родители пытались скрыть от князя, князю было известно с ее собственных слов.

Беззащитная нагота. Он дважды раздел ее душу. Один раз на корабле, а второй раз – на пляже, когда она рассказала своему мужу все секреты его второго «я». Как странно все обернулось!

– О Шарль, – пробормотала она, глядя ему вслед. – Лучше бы тебе отказаться от того, что ты задумал. Потому что, если ты еще раз меня обманешь… – Если только он это сделает, их будущее окажется под угрозой.

Луиза покачала головой.

– Ты должен прийти ко мне с открытой душой, – чуть слышно прошептала она.

И Луиза молилась, чтобы так и произошло. Ибо если он действительно решил все еще больше запутать, то им никогда не избавиться от лжи.

Все ее тревоги свелись к следующему: «Если ты не остановишься, если не возьмешь себя в руки, как я уже не раз требовала, если ты не можешь быть со мной откровенным, раскрыться, довериться мне, положиться на меня… О Шарль, тогда я никогда не смогу получить тебя целиком и полностью».

И она не будет даже пытаться это сделать.

Луиза мысленно пообещала себе, что если Шарль продолжит свои рискованные игры, если все ее намеки и ожидания напрасны, то она уедет домой. Он не получит ни ее, ни ребенка. Жизнь и без того достаточно сурова. Луиза вернется туда, где проще раздобыть яичницу с беконом на завтрак и где ей не придется оставаться одной в своей душевной наготе.

Глава 27

В тот вечер Луиза рано отправилась спать. В последнее время беременность так утомляла ее, что у нее слипались глаза уже за обедом. Хорошо, что теперь ей по крайней мере известна причина ее недомогания. Она пожелала Шарлю спокойной ночи. Он озабоченно чмокнул ее в щеку и пообещал, что придет позже, – это уже вошло у него в привычку. Просто ему не надо спать столько, сколько ей.

Итак, Луиза осталась одна в своей спальне. Сквозь дремоту до нее донесся шум с балкона. Она никак не могла определить, что это. Когда же она встала с постели и подошла к балконной двери, то увидела что на балконе стоит человек. Луиза отпрянула, испуганно ахнула, но не успела вскрикнуть, так как ее с силой втолкнули в комнату и закрыли ей рот рукой.

– Ш-ш-ш-ш. Он услышит тебя. – Британский выговор с легким иностранным акцентом – теперь Луиза знала, что это французский, а не арабский акцент.

– Ш-Шарль? – Даже зная, с кем она разговаривает, Луиза не могла до конца в это поверить. Восточный халат, чалма, силуэт в темноте – Шарль тайком прибыл в город, чтобы ее повидать. У нее закружилась голова.

Ей стало смешно. Вот бы скинуть его сейчас с балкона!

– Как ты сюда забрался? – спросила она. Полуслепой человек неважно видит в темноте, к тому же хромой не должен так рисковать. С какой стати ему лазать по деревьям или взбираться по плющу? На его месте она бы боялась высоты.

Ну конечно, так и есть. Луиза захлопала ресницами. Ее Шарль с корабля не стал прыгать через поручни, предпочтя другой путь. «О, как глупо, – думала Луиза. – Какая же я дура!» Как же она сразу не догадалась?

– Шарль, – сурово промолвила Луиза. Как будто, повторяя его имя, она могла разоблачить его, Нет, это не помогло, потому что она – она сама вплела эту нить в их запутанный клубок. Господи, да придет ли конец этому идиотизму?

И все же Луиза не удержалась и воскликнула:

– Шарль, это ты!

– Ну конечно, я. Твой одноглазый муженек сказал, что…

– О, прекрати! Не делай этого!

Шарль попытался обнять ее.

Луиза вцепилась в его халат и попробовала встряхнуть его за плечи, но д'Аркур застыл непоколебимо, как скала.

– Скажи мне! – воскликнула она.

– Да послушай же меня. – И он бросил ей в лицо очередную глупость, свидетельствующую о темных сторонах его натуры: – Ты хотела завести роман на стороне, потому что твой будущий муж был тебе противен. Что ж, он по-прежнему уродлив? Хочешь ли ты возобновить, наш роман?

– Шарль…

– И меня зовут не Шарль, а Ален…

– Прекрати, прекрати, прекрати! – Луиза замолотила кулачками по его груди, но он поймал ее за руки. Почти умоляющим тоном она промолвила: – Ты не один раз пытался сказать мне об этом, так сделай это сейчас и не увиливай, не отступай назад только потому, что я тебя не од-д… – она хотела сказать «не одобряю».

Луиза вырвалась из его объятий и бросилась к выключателю.

Она включила свет, прежде чем Шарль успел сообразить, что происходит.

Шарль предстал перед ней во всем своем шутовском облачении, прищурив единственный глаз.

– Луиза… – вымолвил он.

Она отвернулась, не в силах смотреть на него, и тихо охнула. В следующую секунду она метнулась к комоду и рывком выдвинула ящики. Вытаскивая оттуда носовые платки и белье, она швыряла их на постель.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Я уезжаю, так больше не может продолжаться, Шарль.

На что он мрачно заметил:

– Ты знала. Ты все знала еще со вчерашнего вечера.

Она обернулась к нему, разъяренная:

– Да, но не в этом дело. Я все поняла еще позапрошлой ночью, когда мы были вместе, и только хотела, чтобы ты сам мне признался. Я хотела, чтобы ты сделал это по своей воле…

– Я пытался…

– Нет. Ты все выжидал подходящего момента. А я хотела, чтобы ты бросился ко мне очертя голову. Мне понравилась твоя идея, и я горела желанием опробовать ее.

У Шарля вырвался еле слышный стон, и он пробормотал:

– Прости меня.

Но его слова были сказаны ей в спину. Луиза выхватила саквояж из платяного шкафа, бросила в него белье и затянула ремни. Так, в ночной рубашке и с саквояжем под мышкой, она вылетела из комнаты.

– Куда ты собралась?! – воскликнул Шарль, следуя за ней в своем восточном наряде. – В Монреаль? Она прибавила шагу и повернула к лестнице:

– Нет. Я еду к родителям, а потом домой.

Шарль решил попытаться образумить ее. Он перешел на французский, и звук его голоса заставил ее остановиться на верхней ступеньке.

Он сказал:

– Я не хотел причинить тебе боль. Мне казалось, что так я пощажу твои чувства. – И откровенно добавил: – Я имею в виду, что раз уж я совершил глупость, то исправить ничего нельзя. Это молчание мне дорого стоило, Луиза… – Шарлю не хватало слов, чтобы выразить все муки, которые ему довелось испытать.

Луиза пристально посмотрела ему в глаза, потом обронила:

– Дважды, Шарль? Ты мучился и страдал, и совершил это дважды? – Она стала спускаться в холл.

– Подожди, Луиза, позволь мне объясниться. Остановись. Я скажу все, что ты хочешь от меня услышать.

– Слишком поздно.

– Нет! – вырвалось у него. Он старался догнать ее, но его колено болело после того, как он залез на балкон. И поэтому Шарль крикнул ей вслед: – Я не могу объяснить тебе, но я знаю, что нас связывают друг с другом крепкие узы! Ни я, ни ты – мы не должны покидать этот корабль. Мы должны плыть вместе. Ты можешь довериться мне, Луиза. Прости мне былые прегрешения и забудь о них. И я прошу тебя.

Она обернулась к нему на площадке лестницы, прижимая к себе, как безумная, саквояж с бельем.

– Ты? Простишь меня?

– Ведь это ты вынудила меня так поступить, – оправдывался он.

– Я вынудила тебя совершить эту низость, эту подлость? – ахнула Луиза. – Глупее ты ничего не мог сказать! Все, довольно, я ухожу. – Ей осталось спуститься всего на несколько ступенек – и она в холле.

В то время как ему надо было успеть пробежать два лестничных пролета. Но с больной ногой это невозможно – он ее не догонит. Луиза бросилась к парадной двери.

«Она сейчас ускользнет с присущей ей ловкостью и выскочит за дверь. Нет, черт побери». Шарль помедлил секунду, раздумывая. «Интересно, какой высоты лестница? Два лестничных пролета. Примерно один этаж. Что ж, попробуем». Он ухватился руками за перила и прыгнул вниз.

Он падал, падал и падал. Где он был эти несколько секунд? В воздухе? Вот он уже на полу. При падении он умудрился ударить здоровое колено. Шарль растянулся на спине, стукнувшись затылком об пол с такой силой, что из глаз посыпались искры. «Да, недурно. Изящный ход», – пронеслось у него в голове.

Впрочем, может, не такой уж и глупый. Луиза застыла на пороге, взявшись за ручку двери.

– Ты что? – сурово спросила она, надув губы и нахмурившись. Затем подошла к нему и повторила: – Что ты натворил?

Шарль взглянул на нее снизу вверх.

– Я бросился к тебе очертя голову.

Она вскинула брови и укоризненно повторила:

– Очертя голову.

– Мне показалось, здесь невысоко. – Шарль вздохнул и смущенно добавил: – Не думал, что все получится так быстро, не рассчитал.

– Тебе больно? – Она присела на корточки, все еще хмурясь, но уже не торопясь уйти.

«Что ж, расчет был верен», – подумал Шарль. Он ухмыльнулся и застонал.

– Не-е-ет. Я уничтожен, раздавлен. Я погибаю. – Он скорчил страдальческую мину. – Похоже, я сломал ногу. Пожалей меня, Луиза. Скажи, что все хорошо, что ты простила меня.

– Ты негодяй.

– Ты виновата не меньше меня.

– Я ни в чем не виновата! Разве это я втянула тебя в низкую, хитрую игру еще до того, как мы познакомились?

– Нет, но ты решила завести себе возлюбленного. Если бы ты не валяла дурака, болтаясь по палубе…

Тут они начали говорить одновременно, перебивая друг друга.

– Я валяла дурака вместе с тобой…

– …с этим болваном лейтенантом…

– Я не знала тебя. Я думала…

– А я был зол на тебя за то, что ты вышла с ним на палубу ночью. Я хотел, чтобы ты не спешила…

– Я и не спешила к тебе…

– …чтобы ты отнеслась ко мне с уважением и оценила то, что сулил тебе брак со мной…

– Ну что ж, я уважаю тебя. Только вряд ли ты того заслуживаешь.

– Ты оскорбила меня…

– Я думала, ты гадкий урод. – Луиза перевела дух. – А я…

– Да, я урод. – Шарль умолк на полуслове. – Ты? Ты считаешь себя гадкой?

– Ну да. Иногда я веду себя как последняя дрянь… – Луиза тоже умолкла, захлопала ресницами и ошеломленно изрекла: – Прямо как мои родители…

– Что?

– Они тоже говорят одновременно, и никто не может уловить смысл того, о чем они спорят. – Она рассмеялась. – Я всегда думала, что это очень… мило. Я жутко им завидовала. – Луиза упала на спину и растянулась рядом с ним на полу. – Это ужасно! – Ужасно или нет, но она снова рассмеялась.

Шарль поддался ее веселью, хотя и не понимал, чем оно вызвано. Так они и лежали на полу в прихожей, хохоча непонятно над чем. Луиза, давясь от смеха, взвизгнула:

– Вот это здорово! – Ее смех перешел в заливистый хохот. Она повернулась к нему и с трудом произнесла: – Боже правый, я милая и славная – ты только подумай! – Снова смех. – Лучше поздно, чем никогда, как ты считаешь?

Шарль схватил жену за руку.

– Я считаю, что настал подходящий момент. Иди ко мне, Луиза. Я бросаюсь в твои объятия. – Он помолчал и тихо добавил с глубокой серьезностью в голосе: – Я люблю тебя.

Смех ее тут же умолк. Воцарилась тишина.

Шарль притянул ее к себе, запустил пальцы в ее волосы и поцеловал.

Луиза вернула ему поцелуй, чуть задерживая дыхание, – он помнил, как она целуется. Шарль вдохнул в себя ее аромат – ах, это его погибель: ее запах в темноте приятнее любых духов, благоуханный, свежий, сладкий, запах травы после дождя и теплого парного молока, такого густого, что сливки можно снять сверху пальцем.

Он впился губами в ее рот, следуя за каждым движением ее губ. Господи, как он счастлив вновь держать ее в объятиях – не передать словами. И все же она что-то пыталась ему сказать. Похоже, Луиза хочет уединиться с ним наверху и зажечь свет.

Да, именно так. Шарль захлопнул дверь и, держа Луизу на руках, включил свет в спальне. Потом опустил ее на постель. Она блаженно вздохнула, когда он лег рядом с ней.

Луиза повернулась и, обхватив руками его лицо, провела по нему ладонями, лаская его лоб, глаза, щеки, нос – так, как она хотела ласкать его тогда, на корабле.

– Ты уверен, что снова стал единым целым? – спросила она.

– Нет. – Шарль перекатился на нее и, снова перевернувшись на спину, посадил ее на себя. – Как насчет такого положения?

– Ты про что?

Он заметил:

– Да, и еще у стены. У меня неплохо получается у стены, говорил я тебе об этом? И кресло. В кресле я просто неподражаем – тебе следует познакомиться и с этой позицией.

– В кресле? – Луиза, прищурившись, посмотрела ему в лицо. – О, – вымолвила она, залилась краской и поджала губы. – Ну, о стенах-то я кое-что знаю. А теперь слушай меня, Шарль: не думай, пожалуйста, что если я не бросила тебя в холле на полу, то все уладилось.

– Все никогда не уладится, Луиза. – Шарль скорчил гримасу. – Говорят, совместная жизнь – сложная штука. Но, дорогая моя, драгоценная, милая, любимая, я скажу тебе вот что: все мои пути ведут к тебе, какими бы извилистыми они ни были. И все твои пути ведут ко мне. Остановись. Тебе больше не надо искать себя, Луиза. – Он нежно подул ей в лицо. Она закрыла глаза, слегка изогнулась под ним и отвернулась. Шарль сказал: – Позволь мне исцелить все раны твоей души. – Он склонился к ее лицу и подул в ее полуоткрытые губы.

И здесь, в постели своего мужа, утонув в пуховой перине, Луиза взяла на себя инициативу. Она сняла с него рубашку, закрыв глаза, потерлась щекой о его грудь, поросшую густыми волосами. Они с Шарлем поменялись ролями. Он расстегнул пуговицы ее ночной рубашки и принялся медленно спускать ее с плеч. Он смотрел на Луизу и ласкал ее прекрасную грудь. Вот чудак – он прижался лицом к ее животу, громко втягивая воздух. Ей стало щекотно.

– М-м-м, – промычал он. Шарль встал перед кроватью и сбросил с себя последнюю одежду. Когда на пол упало его белье, он предстал перед ней во всей красе. Достойное зрелище.

– О, – вымолвила она. – О Шарль, ты такой… так хорошо сложен. – Перед ней стоял Геркулес. Она повторила то, что уже говорила когда-то: – Ты прекрасен.

Шарль не знал, что ответить, но знал, что следует делать.

Он забрался в постель и стянул с жены ночную рубашку. Луиза слегка смутилась – она привыкла представать перед мужскими взорами в шелках, кружевах и перьях. Шарль ободряюще заметил:

– Я ведь уже видел тебя, помнишь? На корабле. У тебя еще была на глазах повязка.

О да! Луиза покорилась его власти. И бросилась в его объятия очертя голову!