– Я думаю, что благодаря этому дару ты можешь диагносцировать болезни у людей.
– А зачем? Проще в поликлинику сходить, – возразил я.
– Понимаешь, есть такие болезни, которые даже супесовременное оборудование может обнаружить только на поздних стадиях, когда они уже трудно поддаются излечению или вообще не поддаются. А люди, которые могут видеть биополе, предскажут человеку, что в будущем у него могут возникнуть проблемы с таким-то органом. И будет время предупредить болезнь или остановить ее.
Что-то мне совсем не улыбалась роль знахаря, или, как их сейчас называют, экстрасенса. Уж о чем, о чем, а об этом я никогда не мечтал.
Мы разошлись поздним вечером. Антон посоветовал мне ничего не предпринимать и жить, как обычно.
– Если это тебе предопределено, то скоро ты сам все поймешь, – сказал он мне напоследок.
Перед сном я долго думал об этой открывшейся способности, но так ни к чему и не пришел. Ночью мне приснилась какая-то девушка (очень красивая, между прочим), которая стояла на коленях в той самой камере, в эскуриале, и держала в руках мою монету. Мне запомнилась, что она была в свадебном платье.
* * *
Через день в школе появился Красильников. Он выздоровел.
– Как дела? – спросил он.
– Да никак, – настроение у меня было хуже некуда.
– А я после того вечера почти сразу выздоровел. Вчера утром проснулся – насморка нет, температура нормальная. Я для приличия еще денек дома побыл, а потом сказал отцу, что в школу хочу. Ну и удивился же он. «Обычно, – говорит, – больничные себе продлевают, а ты укорачиваешь».
– Я уверена, – сказала Журавлева, которая слушала наш разговор, – что это неспроста.
Они оба посмотрели на меня. Я почему-то почувствовал себя виноватым.
– Вы думаете, это я сделал?
– Конечно! – убежденно ответила Ева. – Я отлично помню, что Антон был совсем больным, когда мы приходили к нему. Я даже опасалась, что могу подхватить от него грипп.
– Ну не таким я был и больным! – возмутился Антон. – Но то, что мне полегчало после твоего ухода, это точно.
– Вот не было печали... – я вздохнул и поплелся на свое место – прозвенел звонок.
* * *
После уроков, как обычно, была тренировка. Красильников чувствовал себя совсем здоровым и пошел вместе со мной. Мы с Антоном играли в разных командах, и когда это случилось, он был на противоположном от меня конце площадки. Поэтому я не видел толком, как получилось, что он столкнулся с Пашкой Синевым и упал на левую руку.
Все подбежали к Антону. Он сидел на полу держался за кисть руки, которая опухала буквально на глазах.
Леонидов склонился над Красильниковым и внимательно изучил руку.
– Скорее всего, перелом. – сказал он. – Паша, – обратился тренер к виновато сопящему Синеву, – беги в медпункт.
– Так там никого уже нету! – ответил Пашка.
– Ах да, я и забыл, что уже четыре часа.
Я помог Антону подняться на ноги. Рука, видно, здорово болела, но мой друг держался молодцом. Мы пошли в раздевалку.
– Сейчас я позвоню, чтобы прислали машину, – сказал Леня, – тебе нужно в травмпункт. Юра, помоги ему переодеться.
Пока Красильников с горем пополам облачался в брюки и свитер, все уже быстренько оделись и разбежались – тренировка на сегодня закончилась, и Леонидов всех отпустил по домам. Только Пашка Синев нерешительно топтался рядом с нами. Но мы как будто его не видели.
– Ты это... – промямлил он наконец, – извини меня. Я не хотел.
– Да ладно, проехали, – сказал Антон, – с кем не бывает.
Пашка удовлетворенно вздохнул и поспешно выскочил из раздевалки. Мы с Красильниковым остались вдвоем.
– Что-то задерживается Леонидов, – сказал я.
– Наверное, никак не может машину найти, – предположил Антон, держась здоровой рукой за больную.
– Сильно болит? – спросил я.
– Сначала не очень, а теперь да, – ответил Антон.
Я не знал, чем помочь другу. Он сидел уже одетый и ждал Леонидова. В раздевалке было прохладно, и теперь, остывая после тренировки, я начал мерзнуть в трусах и майке.
Красильников, несмотря на боль в руке, это заметил.
– Чего ты стоишь тут, трясешься, как осиновый лист? Иди одевайся.
Я пошел к своему шкафчику. Натянув штаны и джемпер, я оглянулся. Антон, видно думая, что я на него не смотрю, уже не старался скрыть, как ему больно. Он закусил губу и прислонился головой к стене.
В это самое мгновение я вспомнил слова Журавлевой о том, что, может быть, теперь смогу лечить людей. Представилась отличная возможность проверить это.
Я снова встал напротив Антона и попытался увидеть биополе.
Сегодня у меня получилось гораздо быстрее и легче, чем позавчера. Пока я стоял перед ним, у меня в памяти всплывали рассуждения Евы о том, что от чего зависит. Теперь я видел, что она права. В том месте, где была травма, четко виднелось темное, почти черное пятно. Оно пульсировало и разрасталось.
Хотя я не большой знаток таких вещей, но мне сразу стало ясно, что эта штука – нехорошая, и ее нужно убрать.
Оставался один вопрос: как это сделать. Тут, как раз вовремя, мне пришла в голову мысль, что я просто могу этого очень сильно захотеть. Я напряг все свои силы и сосредоточил все свое внимание на этом пятне. Скорее, даже не пятне, а черной шишке. Ясно чувствовалось, что она причиняет Антону нестерпимую боль.
«Пусть оно исчезнет», – повторял я про себя, как заклинание.
А пятно начало светлеть и уменьшаться. Мне было очень тяжело, будто я выполнял трудную физическую работу. Я даже вспотел. Но мои труды не пропали даром. Пятно исчезало, как бы растворяясь. Я в тот момент не замечал, что Красильников открыл глаза и смотрит на меня, как загипнотизированный. Не знаю, сколько времени прошло, пока я «боролся» с этой штукой. Но вскоре она совсем пропала. Как только это случилось, в мозгу опять что-то переключилось, и Красильников стал прежним, безо всякой ауры. Я без сил опустился на скамью, стоящую у стены.
– Юра! – услышал я голос Антона как бы издалека.
– Чего? – вяло отозвался я.
– Что это было?
– Я, кажется тебя вылечил. Проверь, не болит больше.
– Нет, совсем ничего не чувствую. И опухоль пропала.
Красильников поднялся на ноги и подошел ко мне, на ходу ощупывая ушибленную кисть.
– Словно ничего и не было! – удивленно воскликнул он. – Посмотри.
Я повернул голову и посмотрел на руку, которую он мне протягивал. Она казалась совершенно здоровой.
– У тебя получилось! – радовался Антон.
Тут в раздевалку влетел Леонидов, а за ним медсестра, которую он неизвестно как разыскал, и наш водитель.
Так как Красильников стоял посреди раздевалки и выглядел абсолютно здоровым, а я сидел на скамейке, привалившись к стене, они, естественно кинулись ко мне.
– Где перелом? – медсестра наклонилась ко мне, изучая мои руки.
Я недоуменно на нее посмотрел.
– Это не у него перелом, – возразил Леонидов и показал на Антона.
– У меня ничего нет, – бодро заявил тот и для убедительности вытянул вперед обе руки, – все уже прошло.
Тренер подскочил к Красильникову и ощупал его кисть левой руки.
– Гм, он прав – ничего нет, – Леня выглядел растерянным, – но ведь травма была?
– Просто слегка ушиб, а теперь все прошло.
– Я своими глазами видел опухоль, – не успокаивался Леонидов.
– Вам, наверное, показалось, – сказала медсестра.
– Ничего не понимаю.
– Вам показалось, – повторил Красильников, – у меня ничего нет. Я совсем здоров.
Воцарилось молчание. Леонидов не знал, что и сказать.
– А этот как, – спросил водитель, указывая на меня, – может, ему помощь нужна?
Все посмотрели на меня. Бедный Леня совсем уже ничего не мог понять. Когда он уходил, я был здоровым и бодрым и стоял рядом с Красильниковым, а теперь я сижу, словно контуженный, а Антон стоит как ни в чем не бывало. Впору усомниться в собственном психическом состоянии.
– Да нет, у меня тоже все нормально, – сказал я, заставив себя подняться на ноги. – Просто переутомился.
Медсестра укоризненно поглядела на тренера.
– Вам не кажется, что вы слишком усердствуете?
Леонидов молчал, переводя ошалелый взгляд с Антона на меня и наоборот. Мне стало не по себе за то, что мы поставили Леню в такое неловкое положение.
– Все нормально, – сказал я громко, – уже и отдохнуть нельзя немножко.
Мне стало получше. Я закончил переодеваться, сложил свои вещи в спортивную сумку и закрыл шкафчик.
– Можно идти? – спросили мы с Красильниковым в один голос.
Леня молча махнул рукой, отпуская нас.
* * *
– У тебя получилось! – Антон ликовал. – Журавлева права была, ты теперь можешь лечить людей.
– Если после этого мне всегда будет также плохо, то я долго не протяну.
– Да, об этом я не подумал, извини! Значит, тебе это далось с большими усилиями?
– Еще с какими! Как выжатый лимон был. До сих пор колени подгибаются.
– Нужно об этом как следует поразмыслить, – сказал Антон задумчиво.
– Хочешь думай, а у меня нет сил. Мне бы только до дома доплестись и спать завалиться.
– Слушай! – Антона озарила какая-то догадка. – Попробуй взять монету в руки. Она у тебя с собой?
– Да.
Я никогда с ней не расставался.
– Достань!
Я вынул из внутреннего кармана куртки свою заветную монету и показал Антону.
– Попробуй зажать ее в кулаке, возможно, это восстановит твои силы.
Я крепко сжал монету. Не знаю, может, это было самовнушение, но мне и впрямь легче стало. Теперь дорога до дома не казалась такой длинной, я прибавил шаг.
– Подействовало?
– Вроде, но я не уверен.
– Ты ее с собой положи, когда будешь спать ложиться, – посоветовал он.
Красильников не догадывался, что я и так каждую ночь перед сном долго разглядывал монету и обязательно клал ее под подушку. Мне почему-то было неловко ему об этом рассказывать.
Мы дошли до моего дома.
– Давай я тебя до квартиры провожу, – предложил Антон.
– Спасибо, сам дойду, я же не инвалид, – отказался я.
У меня еле хватило сил, чтобы умыться и дойти до кровати.
Кажется, я заснул еще до того, как моя голова коснулась подушки.
Глава 8
Когда мы рассказали обо всем Журавлевой, она прямо запрыгала от восторга.
– Я же вам говорила! – повторяла она.
Проснувшись на следующее утро, я чувствовал себя почти нормально. Но только почти. У меня было такое состояние, будто я весь прошлый день трудился в поте лица и за ночь не сумел толком отдохуть. Хоть я и воспользовался советом Антона и всю ночь, даже во сне, сжимал монету в руках, силы мои восстановились только ближе к вечеру следующего дня. На тренировке Леонидов обратил внимание, что я неважно себя чувствую.
– Что-то ты какой-то вялый сегодня, – сказал он, – наверное, действительно, переутомился. Иди домой, отдохни.
Я не стал возражать и пошел домой. Вечером ко мне прибежала Журавлева.
– У мне к тебе есть дело, – сказала она, когда я провел ее в свою комнату.
– Какое еще дело?
Вместо ответа Ева полезла в большую сумку, которую притащила с собой, и выудила из нее маленького котенка. Это был перс с пушистой дымчатой шерстью. Он жалобно мяукал. Я с удивлением посмотрел на Еву, ожидая от не объяснений.
– Это наш котик, Персик, – сказала она.
– Очень приятно, и что дальше?
– Он у нас что-то приболел, может, попробуешь его вылечить?
Я почувствовал раздражение. Неужели она не поняла, как мне тяжело дается это «излечение».
– Я еще после вчерашнего не отошел, а ты тут со своими котами...
Журавлева умоляюще на меня смотрела.
– Юр, ну пожалуйста! Гляди, какой он хорошенький. Не знаю, что с ним, он уже два дня ничего не ест.
– А к ветеринару не пробовали водить?
– Вчера отводили, там прописали какой-то порошок, но, по-моему, он не помогает.
Ева смотрела на меня такими глазами, что я не мог ей отказать.
– Хорошо, я попробую, но ни за что не ручаюсь. Может, я не могу животных лечить, а только людей.
– Это вряд ли. У животных такое же биополе, как и у нас.
Мне было самому интересно, получится это у меня или нет. К тому же я подумал, что раз котенок маленький, то, может быть, и сил его излечение меньше займет.
С каждым разом мне становилось все легче просматривать биополе. Если в первый раз я потратил на это несколько минут, то теперь у меня получилось секунд за пять.
Аура этого мяукающего создания оказалась совсем не похожей на человеческую. В ней были совсем другие цвета, и форма, конечно, отличалась.
Я обратил внимание на то, что в ней преобладает сероватый оттенок, похожий на цвет того пятна, которое я видел у Антона в том месте, где была его травмированная рука. Я сразу понял, что котенок серьезно болен. Самое трудное, если честно, было сильно захотеть, чтобы он выздоровел. Это можно объяснить – ведь я никогда прежде его не видел и не испытывал к нему особой привязанности. Скорее, мне было его очень жалко. Но мне помогли глаза Евы, она так тревожно следила за своим питомцем, что я невольно проникся ее заботой о животном.
В конце концов мне удалось добиться того, что темно-серые пятна в его биополе стали тускнеть и сменяться другими цветами: лиловым, розоватым и сиреневым. Самое удивительное, что и сил это забрало не так много. Наверное, я был прав: размер имеет значение.
Вскоре животина как ни в чем не бывало весело резвилась у меня в комнате. Я сходил на кухню и принес Персику молока в блюдце. Он слизал его в одну минуту. Ева была на седьмом небе от счастья.
– Понимаешь, Юр, – тарахтела она, – мы, люди, хоть можем сказать, что у нас болит, а они-то не могут. Мы никак не могли определить, что с ним.
– Объелся, видно, чего-нибудь, – сказал я.
Журавлева хотела было возмутиться, но вовремя вспомнила, что я вылечил животину.
– Спасибо тебе огромное, – произнесла она, прижимая к груди своего Персика.
– Кстати, как ты себя теперь чувствуешь? – спросила она.
– Много сил потратил?
– Да не очень... – я осекся. Мне пришло в голову, что скажи я ей о том, что излечение животных дается мне намного легче, то она превратит меня в местного ветеринара. Не то, чтобы я не любил животных, но и в доктора Айболита превращаться тоже не очень хотелось.
– Устал, конечно, – сказал я и состроил убитую мину.
– Извини, что побеспокоила.
– Да ладно, чего уж там.
– Ты отдыхай, а мы пойдем.
Ева положила котенка, который теперь резво сопротивлялся, в свою сумку и выскользнула из комнаты. Я понадеялся, что теперь она не будет донимать меня такими просьбами.
Журавлева – человек деликатный.
* * *
Мне стали сниться странные сны. Все они обязательно были о той самой девушке, которую я увидел во сне в первый раз, когда открыл в себе способность проглядывать биополе.
Сначала я думал, что все это случайность. Но сны о девушке повторялись регулярно. Через какое-то время я начал догадываться, что мне как будто показывают фильм, но не с начала, а с конца. Странное ощущение. Из-за этого я в первое время никак не мог уловить связи. Но поскольку один и то же сон повторялся по нескольку раз, у меня начала складываться связная история.
Сцена в подземелье была финальной. А до этого девушку вели туда вооруженные люди в сопровождении священника со строгим неподвижным лицом. Потом я увидел ее в большой комнате, а вокруг были какие-то люди, как мне показалось, ее родители, братья и сестры.
Самое главное, я точно знал, сам не знаю откуда, что эта девушка лечила людей с помощью моей монеты – тогда она принадлежала ей. Из чего я заключил, что сны связаны с монетой.
Я рассказал об этом Антону.
– Знаешь, а мне тоже снились странные сны в то время, когда у меня была та гадальная доска. Но в них, к сожалению, не было красивых девушек. Я постоянно видел во сне двоих людей, по-моему, они были пожилыми. А когда доску украли, эти сны прекратились.
– Мне кажется, что я вижу историю этой монеты. Тот момент, когда она попала в камеру эскуриала.
– Очень может быть, – ответил Красильников.
Он выглядел каким-то озабоченным. Я понял, что Антон хочет поговорить со мной о чем-то, но не решается. Я так прямо и спросил его об этом.
– Да, меня кое-что беспокоит, – ответил он.
Мы сидели у него в комнате. После тренировки я сразу пошел к Антону, чтобы обсудить с ним мои сны.
– Ты не замечаешь, что с тобой что-то не так? – острожно спросил Антон.
– Что ты имеешь в виду? – не понял я.
– Сегодня ты схватил «тройку» по русскому. А ведь с тобой давно такого не бывало.
– Я вчера так устал, что даже не открывал учебник.
– А раньше ты не уставал? С того момента, как у тебя появилась монета, – уточнил Красильников.
Я задумался и покачал головой.
– Нет, так сильно я не уставал даже до этого.
– Вот-вот, – Антон закивал, – мне тоже кажется – что-то стало изменяться.
– Я сначала не придавал этому большого значения, но теперь тоже понимаю, что мне уже не так везет, как раньше. Вчера вот опять с мамой спорил: заставляла меня посуду мыть, а такого с моего приезда ни разу не было.
Красильников засмеялся.
– Ну ты и тунеядец!
– Просто я не так люблю заниматься домашним хозяйством, как ты.
– Побыл бы на моем месте, полюбил бы!
– У меня и с отцом проблемы начались. Он мне теперь начал делать выволочки каждый день.
– За что? – удивился Антон.
– Как за что? За плохие отметки, да и за другие повинности.
Их у меня в последнее время много стало.
– Тебе не кажется, что все это связано с твоей новой способностью?
– Излечивать?
– Ага.
– Кажется? Да я в этом уверен!
– А ты еще много раз это делал?
– Не очень. Кроме тебя я еще вылечил Евиного котенка, нашего волнистого попугайчика...
– Я в хорошей компании, – Антон рассмеялся.
– А вчера я маму от мигрени избавил. А вместо благодарности...
– Постой! Ты что сказал ей?
– Да нет же! Она в тот момент дремала и ничего не поняла. А потом встала, как огурчик. И тут же давай меня шпынять за посуду!
Красильников продолжал хихикать. Не знаю, что в этом было смешного?
* * *
Еще через несколько дней я полностью убедился, что наши с Антоном предположения оказались верными. То ли я раньше не замечал, то ли и впрямь на нас в последнее время стали сваливаться всякие напасти, только мой отец подхватил сильную простуду. Я, как любящий сын, не мог равнодушно смотреть, как папа лежит на диване, беспрерывно чихая и кашляя и глотает таблетки пригоршнями. Он жаловался на боль в горле и головокружения. Участковый врач измерил ему давление, оно оказалось очень низким.
Вечером, дождавшись, пока отец останется один (мама выселила его в гостиную, чтобы не заразиться), я вошел к нему. Папа спал, дыхание у него было тяжелое, с хрипами.
В темной комнате я хорошо видел, что биополе отца явно было не в порядке. Мало того, что оно было тусклым, в области поясницы проглядывалось множество серых пятен. Я вспомнил, что он уже давно жалуется на боли в спине. Но к врачу не идет – все некогда.
Вот я и избавил его сразу и от простуды, и от проблем с позвоночником. Трудно описать, каких трудов мне это стоило.
Я доплелся до своей комнаты и свалился на кровать, даже не расстелив постель – сил не было. Теперь мое собственное дыхание стало тяжелым и хриплым. Утешало только одно: то-то папа удивится, когда проснется утром здоровым и бодрым.
Жаль, что родители так и не узнают, кому они обязаны избавлением от своих недугов. Представляю, что с ними было бы, если бы я им об этом сказал!
* * *
Мне снова приснилась та девушка. Теперь я знал, что ее зовут Мануэлла. Она собиралась выйти за муж за парня, которого любила, и была очень счастлива.
Естественно, я проспал. Мама еле меня растолкала. Отец ходил по квартире и напевал – от болезни и следа не осталось. Он думал, что это таблетки ему помогли.
– Теперь я буду верить в современную медицину, – довольным тоном сказал он, забыв, что эти же самые таблетки не приносили никакой пользы в прошлые дни.
Я с трудом разлепил веки, да и то благодаря маме, которая немилосердно трясла меня за плечо. Есть совсем не хотелось.
Поковырявшись в тарелке, я кое-как оделся и пошел в школу, чувствуя себя столетним стариком. Опоздал на двадцать минут.
Антон сразу понял, чем я занимался накануне.
– Кого на этот раз спасал? – спросил он на перемене.
– Отца, – промямлил я.
– Сильно он разболелся?
– А по мне не видно?
– Еще как видно. Не пойму, зачем ты школу пришел в таком состоянии.
– А что бы я родителям сказал?
Меня взяла досада. Неужели он сам не понимает, задает такие идиотские вопросы. Я тогда не думал, что в последнее время все чаще стал злиться и раздражаться по пустякам. Антон не стал больше ни о чем меня спрашивать. Наверное, понял, что я не в том настроении.
За последнюю неделю мой «рейтинг» среди одноклассников резко понизился. Только Красильников и Журавлева меня терпели, с остальными я уже по нескольку раз переругался. То же самое было и с учителями. Математичка влепила мне уже две «пары» и больше не говорила, что поездка в Испанию благотворно на меня подействовала.
Еще хуже, что и на тренировках я стал показывать ужасные результаты. Леонидов посоветовал мне принимать витамины. Он обеспокоенно поглядывал на меня – приближались соревнования на городской кубок. А я был в очень плохой форме.
Я решил, что до соревнований не стану лечить больше никого, чего бы мне это не стоило. Мне совсем не хотелось оказаться слабаком и опозорить команду, а все к этому шло.
В этот день я получил еще одну «пару», на этот раз по физике. Лидия Васильевна – наша химичка – тоже чуть не поставила мне «двойку», но потом передумала и сказала:
– На следующем уроке ты мне ответишь по обеим темам, сегодняшней и следующей. Ясно?
Я безразлично кивнул и пошел на свое место. Лидия Васильевна проследила за мной тревожным взглядом. Наверное, тоже подумала, что я переутомился.
А на меня такая апатия нашла, что мне было все равно, кто что подумает. Мысль о тренировке, которая как обычно, была после уроков, нагоняла на меня зеленую тоску. А тут еще и урок физкультуры! Он был последним.
Бульдозер объявил, что сегодня у нас прыжки через коня.
Девчонки недовольно зажужжали, а ребята ничего против не имели. Я тоже нормально отношусь к прыжкам через коня, с этим у меня проблем никогда не было. Но только не в этот день.
Сначала отпрыгали девчонки. Потом они тесной стайкой собрались у стены и приготовились наблюдать за нашими достижениями. Так как я самый высокий в нашем классе и стою в начале шеренги, а Бульдозер обычно начинает с конца, я должен был прыгать самым последним.
Все показали неплохие результаты. Даже невысокий пухлый Сашка Давыдов, и тот прыгнул нормально. Настала моя очередь.
Я встал к стене и начал разбег. Мне казалось, что я бегу не по деревянному полу спортзала, а по рыхлому снегу или даже по зыбучим пескам, которые норовят утянуть меня. Ноги с трудом отрывались от пола. До коня я все-таки добежал (если так можно назвать мое передвижение, занявшее раза в два больше времени, чем у самой хилой девчонки), а вот снаряд так и не сумел одолеть. Запрыгнуть-то я запрыгнул, да так и уселся на коня верхом, как джигит какой-нибудь. Сел так плотно, что и вперед продвинуться не мог.
Все покатывались от хохота. Только Красильников и Журавлева смотрели на меня с сочувствием, но от этого мне было еще тяжелее.
Бульдозер обрадовался возможности поиздеваться надо мной – у нас с ним отношения неважные из-за его сыночка.
– Что же ты так, Гислер? – злорадно спросил он меня. – Наверное, так увлекся баскетболом, что ничего другого уже не можешь.
Я слез наконец с этого дурацкого коня и поплелся к раздевалке – не мог больше оставаться там, хотя до конца урока было еще далеко.
– Ты куда! – разъярился Бульдозер.
– Разрешите ему уйти, – вступился за меня Антон, – он в последнее время слишком устает.
Видно, в Бульдозере осталось что-то человеческое – он не стал приставать ко мне больше. Пробурчал только, что «некоторые мнят себя „звездами“, а сами элементарного не могут».
Эх, до чего же мне было тошно! Понятно, на тренировку идти я сегодня не собирался – хватит с меня одного позора.
Одевшись, я вышел на улицу. Домой идти не хотелось. Я побрел куда глаза глядят, и ноги сами принесли меня к речке.
Стоял конец октября. Снега еще не было, но уже чувствовалось приближение зимы. Вода в реке была темной и мутной. Рядом с ней было еще холоднее, поэтому берег был пустынным.
Мысли у меня были такие же мрачные, как и вода в реке. Очень трудно примиряться с неудачами поле того, как привык быть везде первым. К хорошему-то быстро привыкаешь. А вот к плохому – не очень. Кто-то из моих друзей сказал: «За все надо платить». Кажется, это была Ева. Теперь я понимал, что это на самом деле так.
Я был, как говорится, на гребне славы. Конечно, в масштабах нашей школы, но это тоже немало. Исполнялись все мои желания. Все меня хвалили, я был доволен жизнью. А когда у меня обнаружилась способность лечить, я не мог не применить ее, хотя с самого начала понял, что это мне дорого обходится. Так что же? Нужно выбирать? Успехи или избавление от болезней моих близких?
От всех этих мыслей я совсем запутался. Вынул из кармана монету. Она тускло блестела на моей ладони. Сначала я думал, что она принесет мне счастье, а теперь получается, что я благодаря ей зарабатываю себе неприятности.
Мне снова припомнились все события последних недель. Ссоры с родителями. Испорченные отношения с учителями. «Двойки».
Замечания Леонидова. Бульдозер! Я вспомнил, какое было у него выражение лица, когда я застрял на этом проклятущем коне. Он издевался надо мной. Тут же припомнился хохот одноклассников.
«Как я теперь появлюсь в классе после такого позора!».
Я разозлился. Еще никогда в жизни я не впадал в такое бешенство. Я с неприязнью посмотрел на монету, которая словно жгла мою ладонь. Ну чего мне не хватало раньше! Учился прилично. В баскетболе итак был один из лучших, если не самым лучшим. Все было нормально. Неужели я не мог бы добиться успехов без этой штуковины? Так уж ли она мне нужна?
В голове помутнело от ярости. Все эти вопросы казались мне неразрешимыми. Я понял, что не могу сделать выбор: что мне важнее, успех или благополучие близких?
И, решив, что ничего, кроме неприятностей, она мне не приносит, я размахнулся и швырнул ее в реку.
В следующую секунду в голове прояснилось.
«Что я натворил!» – меня охватил такой страх, никогда больше не увидеть своей драгоценной монеты, что я готов был без раздумий броситься в реку, чтобы достать ее оттуда.
Но вода была холодная. Я все-таки еще не псих.
«Может, это судьбой так предопределено», – сказал я себе, вспомнив слова Красильникова.
Не сумел я справиться со своей находкой. Видно, она не мне предназначена. Мне хотелось плакать. Я круто развернулся и пошел домой. Но, пройдя несколько шагов, остановился и замер на одном месте.
«Какое право я имел выбросить монету! Она ведь не моя. Эту монету ищут музеи всего мира. От нее зависит разгадка секрета тамплиеров! Если уж у меня не хватило сил обладать ею, я обязан был вернуть ее на законное место – в музей, откуда ее украли. А я что сделал? Это называется „собака на сене“ – ни себе, ни другим».
Я понял, что поступил подло и малодушно.
«Может, в мире живет кто-то, кто лучше сумеет распорядиться монетой! Я должен вернуть ее!».
Я решительно возвратился к реке. Попробовал ее рукой – вода была ледяная, градусов пять, а то и меньше. Но это не останавливало меня. «Сам напортил, сам и исправлять должен», – сказал я себе.
Я посмотрел по сторонам. Вокруг не было ни души. Да и кому придет охота шататься по берегу реки в такую погоду? Я скинул куртку. Тут же меня обдало холодной сырой волной осеннего ветра. Поеживаясь, я продолжал снимать одежду.
Когда очередь дошла до брюк, мне послышался чей-то громкий крик.
Обернувшись, я увидел Красильникова, который со всех ног несся ко мне.
– Ты чего? – спросил он меня, задыхаясь от быстрого бега.
– Ничего, – спокойно ответил я.
– В моржи, что ли, записался?
Антон сказал это с улыбкой, но при этом на меня смотрели его испуганные глаза. Я догадался, почему он такой.
Красильников, видно, решил, что я собираюсь утопиться. От этой мысли я даже повеселел.
– Просто хочу окунуться, – сказал я.
– Ты с ума сошел – вода ледяная!
– А я недолго!
– Гислер! Не дури! Ты не проплывешь и трех метров.
– Это почему?
– Тебе ноги судорогой сведет. И потом, ты посмотри на себя – ну какой из тебя пловец, если ты через коня не смог перепрыгнуть!
Красильников нажал на больное место. Я разорался:
– Не твое дело, доплыву я или нет! Иди, откуда пришел, понял?!
И продолжал раздеваться.
– Ну ладно, – сказал Красильников с такой решительностью, что я удивленно посмотрел на него, – раз ты полезешь, то и я с тобой. Может, смогу тебя вытащить, когда ты тонуть начнешь.
Так поступают настоящие друзья. Я никогда и не сомневался, что Антон – мой лучший друг. По крайней мере, этого монета не смогла изменить.
– Тебя это не касается, я сам справлюсь, – ответил я.
– С чем?
– Ни с чем, – я понял, что чуть не проболтался.
– Ты что, натворил что-нибудь?
Красильников всегда отличался умом и сообразительностью.
Отпираться не имело смысла.
– Я монету бросил в реку.
– Ага! Теперь все ясно. И что же, ты думаешь, что сумеешь ее найти?
