4

Через четверть часа мы с Агаттияром сидели в холле за чаем, и я рассказывал ему о своём знакомстве с Рашелью. Спящую девочку мы перенесли из флайера в комнату для гостей, и сейчас над ней хлопотала дочь профессора, Амрита, которую отец называл просто Ритой. Она заверила нас, что крепкий сон Рашели вызван обычным переутомлением, поэтому причин для беспокойства нет.

Выслушав меня, Агаттияр задумчиво нахмурился.

– Странно, очень странно. Я вижу эту девочку впервые, и понятия не имею, что ей от меня понадобилось. Она точно не моя родственница и не может ею быть. У меня нет никаких родственников на Полуденных – и я, и моя бывшая жена родом из Ранжистана. Кстати, вы уверены, что Рашель ваша землячка?

– Судя по её речи, да. Правда, у неё своеобразный акцент, но всё равно она говорит слишком чисто для жителя материка... гм, я имею в виду чисто с нашей, островной точки зрения. – Я немного помолчал. – Хотя теперь я уже ни в чём не уверен. Она лгала о соцкарточке, лгала, что вы её дядя, могла солгать и о том, что прилетела с Джерси. И вообще, она с самого начала вела себя подозрительно. Чего только стоила её истерика в метро, эти нелепые бредни насчёт пятидесятника.

Профессор неторопливо отпил глоток горячего чая.

– А это, между прочим, самый любопытный момент в вашей истории. Если допустить, что Рашель солгала вам, то сразу возникает резонный вопрос: зачем ей понадобилась такая откровенная ложь. Чтобы обмануть вас? Нет, не похоже. Ведь заведомо было ясно, что вы не поверите ей. В остальном она лгала вам достаточно правдоподобно – а тут взяла и ляпнула такую чепуху.

– Может, она просто растерялась, – предположил я. – Увидела кого-то знакомого, испугалась, что он может испортить её легенду, и в панике сболтнула первое, что пришло ей в голову.

– О пятидесятнике? – Агаттияр с сомнением хмыкнул. – Вряд ли это первое, что могло прийти в голову двенадцатилетней девочке. Да и её объяснения нельзя назвать бреднями, тут она ничего не выдумала. Нереев-пятидесятников действительно можно опознать по походке – если, конечно, специально всмотреться. Человеческую внешность они копируют безукоризненно, мимику и речь тоже, а вот с телодвижениями у них возникают проблемы, обусловленные некоторой спецификой строения суставов. При быстрой, энергичной ходьбе их ноги плохо сгибаются в коленях. Уловить это трудновато, но в принципе возможно. Всё дело лишь в практике: если по какой-то неведомой нам причине Рашель часто смотрела старую хронику, где фигурировали чужаки, и внимательно наблюдала за поведением пятидесятников, то нет ничего удивительного в том, что она опознала одного из них. Другой вопрос – почему она так испугалась. Судя по вашему рассказу, это не было похоже ни на абстрактный страх за всех людей в целом, ни на инстинктивную ксенофобическую реакцию; она боялась чего-то конкретного, направленного против неё лично.

Я вопросительно взглянул на Агаттияра:

– Вы всерьёз считаете, что мы повстречали пятидесятника?

– Вполне может быть. Вполне.

– Но ведь... это против правил! Иные обязались оставить нас в покое и не ступать на Махаваршу, пока мы соблюдаем условия мирного договора.

На лице моего собеседника мелькнуло какое-то странное выражение – то ли снисходительности, то ли разочарования.

– Вы действительно в это верите, мистер Матусевич? Неужели вы такой наивный? Хотя нет. Просто вы, как и подавляющее большинство наших соотечественников, предпочитаете сладкий самообман суровой и неприглядной правде. Неукоснительное выполнение договорённостей – удел проигравшей стороны, а победители делают то, что считают нужным, руководствуясь лишь соображениями целесообразности. По моим грубым прикидкам, сейчас на планете находится несколько тысяч пятидесятников, которые маскируются под людей. Их задача как раз и состоит в том, чтобы контролировать соблюдение нами всех условий мирного договора... или, если называть вещи своими именами, условий капитуляции.

– А как же наше правительство? Оно о них знает?

– Разумеется, знает. И всячески содействует им. У него просто нет выбора. Мы не в том положении, чтобы диктовать свои правила игры.

Я только угрюмо покачал головой. Нельзя сказать, что я не подозревал об этом. Конечно, подозревал. Как и все здравомыслящие люди, я в глубине души понимал, что чужаки не могли предоставить нас самим себе, ограничившись лишь орбитальной блокадой и контролем дром-зоны. Это было бы глупо и опрометчиво с их стороны – а в недостатке ума и осмотрительности их нельзя обвинить, иначе им не удалось бы победить человечество, которое ещё полтора столетия назад считалось самой могущественной расой в Галактике. Однако я старался не задумываться об этом, так как ни к чему хорошему подобные мысли привести не могли. Я предпочитал тешить себя иллюзией, что Махаварша целиком и полностью принадлежит людям, и никто посторонний не смеет вмешиваться в наши внутренние дела...

Из комнаты для гостей вышла Рита. В руках она держала рубашку и брюки Рашели, а также носки и нижнее бельё – наверняка тоже принадлежащие девочке.

– Пока малышка спит, брошу её одежду в чистку. Терпеть не могу, когда дети ходят в грязном.

Лично я не считал, что Рашель была одета в грязное, но женщинам, как говорится, виднее.

– Карманы проверила? – спросил её отец.

– Да, конечно. Я положила всё на тумбочку возле кровати.

– Что у неё было?

– Жетоны на метро, бумажные деньги, лазерный мини-диск и дистанционный пульт. Ни каких-либо документов, ни карточки соцобеспечения я не нашла.

– Гм... А денег много?

– Многовато для двенадцатилетней девочки, но не очень. Чуть более шести тысяч. Принести?

– Будь так добра, дочка. И всё остальное тоже.

Рита бросила на диван одежду и вновь скрылась за дверью гостевой комнаты. Вскоре она вернулась оттуда и выложила на журнальный столик перед отцом тонкую пачку денежных купюр, пять жетонов, которые я купил для Рашели в аэропорту, миниатюрный оптический диск в прозрачном футляре без какой-либо маркировки и небольшой дистанционный пульт управления – скорее всего, от какой-то игрушки.

Первым делом Агаттияр пересчитал деньги. Их оказалось шесть тысяч триста сорок рупий – пять тысячных банкнот, тринадцать сотенных и две двадцатки. Тем временем Рита подхватила с дивана одежду девочки и вышла из холла.

– Банк она вроде не ограбила, слишком мелкий улов, – произнёс профессор, продолжая внимательно разглядывать лежащие перед ним деньги. – Н-да, занятно, занятно. С сотками и двадцатками всё нормально, зато тысячные... – Он протянул мне все пять купюр. – Вот, посмотрите на год выпуска.

Я посмотрел. С правой стороны каждой банкноты, под личной подписью председателя Федерального Банка, красовались крохотные циферки «3451». Сами банкноты выглядели совсем неизношенными, однако в них чувствовался какой-то неуловимый налёт старины.

– Они выпущены сто тридцать пять лет назад, – сосчитал я. – А с виду не отличишь от современных.

– Дизайн бумажных денег не менялся свыше двух столетий, – объяснил Агаттияр. – Теоретически они ещё в ходу, но на практике давно уже выведены из обращения. Тем более странно встретить пять таких банкнот вместе. Кстати, обратите внимание: все они из одной серии.

– Да, действительно. И что это может значить?

– Ну, разных вариантов много. Например, что девочка обнаружила чей-то забытый тайник, где лежали эти деньги. Может, их спрятала одна из её прапрабабушек, которая к старости тронулась умом и решила хранить свои сбережения наличными. – Он ненадолго задумался. – А знаете, путь этих банкнот в принципе можно проследить. До войны рупия стоила почти в сто раз дороже, и такие крупные купюры использовались главным образом для межбанковских расчётов. При любых операциях их номера обязательно фиксировались. Давайте я проверю.

Агаттияр забрал у меня деньги, положил их в нагрудный карман своей рубашки, а затем взял со стола футлярчик с диском. Поглядев на него с сомнением, он сказал:

– Всё-таки стоит просмотреть его содержимое. Это, конечно, не очень тактично, ведь там может быть что-то сугубо личное, но... В конце концов, девочка сама напросилась. Я же не заставлял её называться моей племянницей. – Он поднялся с кресла. – Извините, я ненадолго покину вас. Я предпочитаю пользоваться профессиональным терминалом в своём кабинете, а не этим ширпотребом. – Кивок в сторону большого стереоэкрана в противоположной стене холла. – Сейчас должна прийти Рита, она составит вам компанию.

Агаттияр поднялся по лестнице на второй этаж, оставив меня одного. Разумеется, я сразу понял, что дело вовсе не в его пренебрежительном отношении к бытовым терминалам. Просто он решил подстраховаться на случай, если диск действительно содержит сугубо личные записи. В своей собственной порядочности он был уверен, а вот мне – совершенно незнакомому человеку – не доверял.

Некоторое время я сидел, размышляя над всем случившимся. У меня возникла довольно глуповатая теория, что Рашель потеряла всех родных и близких в какой-то жуткой катастрофе и теперь самостоятельно ищет себе опекунов, не полагаясь на заботу государства. Почему бы, в таком случае, мне не включиться в этот конкурс? Я гожусь на роль её отца и по возрасту, и по социальному положению, вдобавок я родом с Полуденных и принадлежу к той же культуре, что и она. Правда, я разведён – но и Агаттияр тоже, так что тут он не имеет передо мной преимущества. Зато я существенно моложе и смогу уделять больше времени её воспитанию...

Я отогнал эти нелепые мысли и, чтобы чем-нибудь отвлечь себя, взял с журнального столика дистанционный пульт. Лицевая панель его состояла из двадцати четырёх миниатюрных кнопок, десять из которых были обозначены цифрами, а остальные – непонятными значками или аббревиатурами. Над кнопками находился небольшой жидкокристаллический дисплей, а ещё выше виднелся ряд крошечных отверстий – очевидно, там был вмонтирован микрофон для приёма голосовых команд.

Повертев немного пульт в руках, я наугад нажал несколько кнопок, но никакой реакции не последовало. Наконец я добрался до расположенной в правом верхнему углу панели кнопки с надписью «APL». Дисплей тотчас ожил, и на нём появилось сообщение: «Prise de contact. Attendez...» Оно продержалось секунд пять, затем сменилось другим: «Faute! La rеponse est absente». А ещё секунд через пять дисплей погас.

Я недоуменно моргнул и снова нажал ту же кнопку. Результат был аналогичный. В общих чертах, смысл обоих сообщений был ясен: в первом речь шла об установлении контакта, во втором говорилось, что произошла ошибка, ответ не получен. Но как безбожно были исковерканы все слова!

В холл вернулась Рита с уже вычищенной одеждой Рашели. Оглядевшись вокруг, она спросила:

– А где отец?

– В своём кабинете. Обещал скоро вернуться, а вам просил передать, чтобы вы составили мне компанию.

Рита мило улыбнулась, подошла ко мне и села в соседнее кресло.

– Ну, что там у вас? – поинтересовалась она. – Что-нибудь выяснили?

– Пока только то, что тысячные банкноты очень старые, – ответил я. – Сейчас ваш отец проверяет их номера и заодно просматривает содержимое диска. А я вот изучаю пульт... гм, если это можно назвать изучением. По-моему он неисправен – выдаёт какие-то искажённые сообщения. – И я продемонстрировал его в работе.

Глаза Риты сверкнули.

– Минуточку! Ведь это... Позвольте-ка мне. – Она выхватила у меня из рук пульт и сама нажала кнопку «APL». – Да, точно! Это по-французски. «Установление связи. Ждите...», а потом: «Ошибка! Нет ответа». Что же касается сокращения «apl», то оно, скорее всего, означает «appel», что переводится как «вызов». Вот уж не думала, что где-то на Махаварше пользуются этим языком!

– Вы его знаете?

– Да так, немного. Учила в своё время.

– Вы филолог?

– Нет, я врач, сейчас прохожу интернатуру. А иностранные языки моё хобби. Мне нравится их изучать, хотя многие мои знакомые считают, что я напрасно трачу своё время. Но они ошибаются. Каждый язык – это не просто набор слов и грамматических правил, а особый, неповторимый тип мышления. Например, художественные книги лучше читать в оригинале – никакой перевод, даже самый талантливый, не способен передать все нюансы авторской мысли. – Говоря это, Рита нажимала по очереди все кнопки на пульте. Ни на одну из них, кроме «APL», дисплей не реагировал. Наконец она подытожила: – Очевидно, устройство, которым управляет этот пульт, находится слишком далеко, и с ним нельзя установить связь. Что вполне естественно, если девочка не солгала и в самом деле прилетела с Полуденных. Так далеко никакая дистанционка не дотянется – ведь вряд ли она передаёт сигнал через спутник.

– Но зачем Рашели понадобился пульт с французским интерфейсом?

Рита пожала плечами:

– Может, это её родной язык. В некоторых отдалённых районах материка люди всё ещё разговаривают на хинди, бенгальском или тамильском. Возможно, где-то проживает и небольшая община франкофонов. Ведь во время войны Махаварша дала приют нескольким миллионам беженцев с других планет. Большинство их обосновалось на островах Полуденного архипелага.

– В том числе и мои предки по отцовской линии, – сказал я. – Однако потомки переселенцев ассимилировали уже в следующем поколении. Я никогда не слышал, чтобы у нас на островах существовали какие-то отдельные национальные группы.

– Я тоже не слышала. Но как бы то ни было, а пульт существует. И кроме того: имя Рашель – через «ш» и мягкое «ль» – это французское произношение привычного нам имени Рейчел.

На лестнице послышались шаги, и к нам спустился профессор Агаттияр. Он старался держаться спокойно и непринуждённо, однако лихорадочный блеск его глаз выдавал сильное волнение.

Рита тут же вскочила и бросилась ему навстречу.

– Папа, мы нашли кое-что интересное. Смотри, этот пульт использует французский язык. – Она продемонстрировала свои слова нажатием кнопки «APL», а потом вкратце повторила то, что перед тем говорила мне о возможном происхождении Рашели.

Выслушав дочку, Агаттияр рассеянно кивнул и торопливо забрал у неё пульт.

– Всё верно, Рита. На острове Джерси действительно проживает небольшая франкоязычная община. А Рашель – внучка одного моего друга молодости, мы с ним вместе учились в университете. На том диске, кроме всего прочего, я нашёл её семейный альбом. Я ещё не знаю, что привело её ко мне, но... Впрочем, поговорим об этом позже. – Нетерпеливым жестом он предупредил возможные расспросы дочери и повернулся ко мне: – Теперь всё прояснилось, мистер Матусевич. Большое спасибо, что позаботились о Рашели. Кстати, сколько она вам должна? Я компенсирую все ваши расходы.

Я, конечно, стал отнекиваться, для меня уплаченные в ресторане деньги были сущей мелочью, но профессор всё же настоял на своём и буквально силой вырвал у меня кредитку, чтобы перечислить на неё восемьдесят пять рупий. Пока он возился с моей карточкой у терминала, я немного собрался с мыслями и пришёл к выводу, что его история о друге молодости – сплошная ложь, причём ложь неубедительная, придуманная наспех. Во-первых, если бы Рашель действительно была внучкой его бывшего сокурсника, Агаттияр выглядел бы озадаченным и заинтригованным, но никак не взволнованным. Во-вторых, он прежде всего попытался бы связаться с родственниками девочки и выяснить, что случилось, – но вместо этого сразу бросился в холл с явным намерением поскорее выпроводить меня. И в-третьих, я не понимал, почему в таком случае Рашель потчевала меня сказками о своей покойной тётушке, а не сказала прямо: я еду в гости к старому другу моего деда...

Да уж, дело тут было нечисто. Но, по большому счёту, меня это не касалось. Рашель хотела встретиться с профессором Агаттияром, и я помог ей до него добраться – а дальше пусть они сами разбираются. Меня это не должно интересовать... А однако интересовало, очень интересовало. Я всегда был крайне любопытным человеком.

Агаттияр вернул мне кредитку и ещё раз поблагодарил за заботу о Рашели, откровенно давая понять, что нам уже пора прощаться. При всём своём любопытстве, я был человеком тактичным и ненавязчивым, поэтому принял его намёк к сведению и с сожалением заявил, что должен уходить.

Но тут в наш разговор вмешалась Рита. Похоже, она не уловила всех скрытых нюансов ситуации, и, вопреки планам отца, принялась упрашивать меня остаться у них на ужин. Усилием воли профессор скрыл раздражение, мигом проявившееся на его лице, и из вежливости вынужден был присоединиться к предложению дочери, надеясь, что я всё-таки откажусь.

Я бы и впрямь отказался, тем более что совсем недавно обедал, однако любопытство в конце концов возобладало над соображениями такта, и я принял их приглашение. Агаттияр был заметно раздосадован, зато Рита наоборот – обрадовалась.

– Вот и отлично, – сказала она, стрельнув в меня своими блестящими чёрными глазами. – Сейчас я накрою стол. Только сначала посмотрю, как там девочка.

Заглянув в комнату для гостей и убедившись, что Рашель по-прежнему крепко спит, Рита отправилась на кухню. Когда дверь за ней закрылась, Агаттияр натянуто улыбнулся и произнёс:

– А вы явно приглянулись моей дочери. Обычно она не очень-то жалует молодых людей, которые заходят ко мне в гости. Правда, в основном это мои сотрудники или аспиранты – представители скучной, по её мнению, профессии. А вы совсем другое дело. Лётчик, человек действия... Вы женаты?

– Разведён, – сказал я. – Детей нет. – И тут же, без всякого перехода, спросил: – А как зовут деда Рашели?

Последовавшая затем длительная пауза была весьма красноречива. В данный момент профессор не ожидал от меня такого вопроса и потому растерялся. Придумав историю о друге молодости, он наверняка позаботился и об имени, однако сейчас, застигнутый врасплох, не смог сразу вспомнить его.

– Жан-Поль Лафонтен, – наконец ответил Агаттияр. – Но мы называли его просто Джоном, так привычнее... Кстати, а вас как зовут? В смысле, ваше личное имя.

Было ясно, что он хочет увести разговор от неудобной для себя темы. Я решил не давить на него – ведь, в конце концов, он был здесь хозяином, а я только гостем.

– Стефан, – сказал я. – Но чаще меня называют Стасом.

– Вот как? Почему? Ведь «Стас» – это сокращённое от «Станислас», а вы должны быть Стивом.

– По идее, да. Однако я с детства привык быть Стасом. Это наша давняя семейная традиция, возникшая ещё до того, как мои предки переселились на Махаваршу. Уже много поколений старшим сыновьям в нашем роду поочерёдно дают имена Стефан и Владимир, а сокращённо Стас и Влад. Моего отца зовут Владом, дед был Стасом – ну, и так далее.

– А откуда были ваши предки?

– С Вилии. Когда чужаки захватили планету, на ней оставалось в живых лишь около ста тысяч человек. Сначала их отправили в концентрационные лагеря на Калхале, а потом, вместе с жителями других аннексированных планет, депортировали на Махаваршу.

Агаттияр как-то виновато посмотрел на меня, затем быстро отвёл глаза.

– А вот мои предки не сопротивлялись захватчикам. Мы сдались практически без единого выстрела, капитулировали сразу, как только в наше локальное пространство вошёл флот Иных. Взамен за это нам оставили планету и даровали некое иллюзорное подобие свободы. – Он сделал короткую паузу. – Думаю, вы, как лётчик, особенно остро ощущаете эту иллюзорность.

Я помрачнел.

– Даже острее, чем вы думаете. Я работаю на суборбитальных маршрутах.

Мой собеседник понимающе кивнул.

5

Дальнейший наш разговор, в ожидании обещанного Ритой ужина, проходил довольно вяло. Агаттияр вежливо расспрашивал меня о работе, я так же вежливо отвечал ему, однако слушал он меня вполуха, то и дело нетерпеливо ёрзая в кресле. В данный момент его занимал только один вопрос – как долго я собираюсь досаждать ему своим присутствием.

В конце концов мне стало до того неловко, что я волевым усилием обуздал своё любопытство и решил уйти, не дожидаясь ужина. Я как раз размышлял о том, под каким бы благовидным предлогом мне откланяться, когда в холле раздался короткий мелодичный перезвон.

Агаттияр дёрнулся, словно его ударило током. Если раньше он был просто взволнован (ну, и ещё раздражён тем, что я никак не ухожу), то сейчас в его взгляде мелькнул настоящий страх. Страх панический – вроде того, который я видел в глазах Рашели, когда мы повстречали незнакомца в метро.

Резко повернувшись к терминалу, он отрывисто произнёс:

– Компьютер, внешний обзор! Покажи парадный вход.

– Слушаюсь, хозяин, – почтительно отозвался бесполый механический голос.

Сию же секунду на встроенном в стену стереоэкране возникло изображение широкоплечего молодого человека приблизительно моих лет, может, чуть младше – на вид ему было от тридцати до тридцати пяти. Профессор сразу расслабился и облегчённо вздохнул:

– Всё в порядке. Это Сайид Махдев, один из моих ассистентов на кафедре. Он живёт за несколько домов от нас и часто захаживает в гости без приглашения. Формально ко мне, но на самом деле – к Рите... Чёрт, как некстати! – В сердцах добавил Агаттияр и направился к входной двери.

Я так и не понял, вырвались ли последние слова у него невольно, или это был тонко рассчитанный намёк, что и моё присутствие здесь неуместно.

Вскоре из передней донесся немного хрипловатый голос:

– Добрый вечер, профессор. Перед вашим домом стоит чей-то флайер. Я пришёл не вовремя?

– Да нет, что вы, Сайид, – прозвучал ответ Агаттияра, однако в его любезном тоне всё же чувствовалась неискренность. – В нашем доме вы всегда желанный гость. Мы как раз собираемся ужинать. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Благодарю, сэр, но я к вам буквально на минутку. Проходил мимо, вот и решил заглянуть, поздороваться с Ритой. Давненько её не видел.

Они вошли в холл, и профессор познакомил нас, представив меня как сына своего старого университетского друга. Тем самым он фактически признавался мне в том, что солгал насчёт Рашели. Впрочем, я был далёк от того, чтобы обвинять Агаттияра в тугодумии или недостатке изобретательности. Просто сейчас он был до такой степени растерян и сбит с толку, что его мозг отказывался работать с должной быстротой и эффективностью.

«Ну и дела! – подумал я. – Интересно, что же такого он обнаружил на том диске?..»

Из кухни выглянула Рита и приветливо улыбнулась новому гостю:

– Здравствуйте, Сайид. Отец уже пригласил вас на ужин? Если нет, то приглашаю я.

– Очень жаль, но у меня дела, – ответил он вежливо. – Я хотел лишь повидать вас. В последний раз мы встречались дней десять назад, и я подумал, что будет нелишне напомнить вам о своём существовании.

Рита заметно смутилась, подошла к нам и протянула Махдеву руку. Но вместо того, чтобы пожать её, он вдруг отступил на два шага, выхватил из кармана пистолет и направил его на нас. Любезно-слащавая мина мигом слетела с его лица, сменившись выражением жёсткой решительности.

– Стойте на месте! Все трое. Пожалуйста, без глупостей. Любое резкое движение – и я буду стрелять.

Пистолет в его руке был не муляжом и не игрушкой, это я понял сразу. Я, конечно, не военный и не полицейский, а всего лишь пилот гражданской авиации, однако знакомство со всеми видами вооружения входило в программу подготовки лётного состава, поэтому я без труда опознал лучевик «RD—28» – стандартное табельное оружие армейских офицеров. Кроме того, я моментально определил, что пистолет снят с предохранителя и переключён в режим полуавтоматического дискретного огня.

– В чём дело, Сайид? – произнесла Рита, моргая от растерянности глазами. – Что случилось?.. – Она вопросительно взглянула на отца: – Папа, что здесь происходит?

У Агаттияра был жалкий, подавленный вид. Его плечи ссутулились, руки безвольно свисали вдоль туловища, а мигом постаревшее и осунувшееся лицо выражало полную обречённость.

– Это моя вина, дочка, – тихо промолвил он, беспомощно глядя на своего ассистента. – Я идиот. Законченный кретин. Я наивно полагал, что за четверть века ко мне уже утратили всякий интерес, я даже мысли не допускал, что за мной могут следить... А оказывается, меня до сих пор принимают всерьёз.

– Совершенно верно, профессор, – подтвердил Махдев, продолжая держать нас под прицелом. – Вас по-прежнему принимают всерьёз. Ещё восемь лет назад я докладывал начальству, что вы просто безобидный старый маразматик, который не стоит нашего внимания. К счастью, мои рекомендации снять с вас персональное наблюдение были отклонены. До сего дня я считал, что трачу своё время впустую, но теперь все годы, проведённые с вами, окупились сполна. Эта малышка – самая крупная дичь из тех, что попадали в наши силки на этой дрянной планетке. И поймал её я, именно я!

Послышалось тихое шуршание открываемой двери, и из гостевой комнаты вышла Рашель, закутанная в простынь. Одной рукой она придерживала своё импровизированное одеяние, а другой энергично протирала заспанные глаза.

Махдев слегка повернул голову в сторону девочки. Повернул чуть-чуть, лишь самую малость, но при этом его внимание всё-таки распределилось между нами и Рашелью. И я немедленно воспользовался этим.

Повторюсь: я не военный, а гражданский лётчик, но кое-какой подготовкой всё же располагаю. Чтобы иметь допуск к полётам, тем более на суборбитальных маршрутах, нужно постоянно держать себя в отличной физической форме, не менее пяти часов в неделю проводить в спортзалах за разными тренажёрами и ежедневно делать пробежки. К тому же в авиацию людей с замедленной реакцией не берут.

Действовал я без раздумий, подчиняясь инстинктам, а не разуму. Уверен, что одним из руководивших мной инстинктов, был отцовский. Я не понимал сути приходящего, но из речи Махдева твёрдо уяснил одно: ему нужна была Рашель. Его слова о «крупной дичи» звучали зловеще, а страх и обречённость Агаттияра заставляли предполагать наихудшее. Я не мог допустить, чтобы с девочкой случилось несчастье.

Махдев всё же успел выстрелить, но я точно просчитал свой рывок и, поднырнув под его руку, сумел уклониться. Лазерный импульс наверняка угодил бы в грудь Агаттияру, если бы не молниеносная реакция Риты. Словно прочитав мои мысли, она резко дёрнулась в сторону, потянув за собой отца, и тем самым спасла его от неминуемой смерти.

В следующее мгновение я выбил у противника пистолет и сжатой в кулак правой рукой что было силы врезал ему в челюсть. Будь это какой-нибудь фильм-боевик, Махдев без труда устоял бы на ногах, и мы с ним продолжили бы обмениваться ударами. Однако в жизни всё происходит иначе – человек весьма хрупкое и уязвимое существо, поэтому тот из противников, которому удаётся нанести точный и прицельный удар, обычно побеждает. После моего классического апперкота Махдев оказался в таком же классическом нокауте, а кисть моей руки пронзила острая, нестерпимая боль.

Кажется, я вскрикнул. Хотя не уверен, потому что в это же время закричала Рашель – громко и пронзительно. Своими большими, исполненными ужаса глазами она смотрела на Махдева, который, весь потемнев от натуги, безуспешно пытался подняться с пола.

Превозмогая боль, я собирался подойти к нему и пару раз пнуть его ногой в поддых, чтобы он угомонился, но тут меня опередил Агаттияр. Добравшись до пистолета, он схватил его и с угрюмой решимостью всадил в своего ассистента целую очередь лазерных импульсов, отпустив гашетку только тогда, когда спина Махдева превратилась в обожжённое месиво.

Рашель мигом перестала кричать. Бросившись ко мне, она зарылась лицом на моей груди и расплакалась. Левой рукой я поглаживал её всклокоченные волосы, а правую отвёл немного назад, чтобы девочка невзначай не задела её и не причинила мне дополнительную боль. Я и так уже до крови искусал себе губы, стараясь хоть немного отвлечь болевые рецепторы моего мозга от искалеченной кисти.

К счастью, долго страдать мне не пришлось. Как и в предыдущем случае, Рита проявила чудеса быстроты и сообразительности. Спустя несколько секунд она появилась рядом со мной с открытой аптечкой и первым делом раздавила у меня под носом какую-то капсулу.

Я вдохнул аэрозоль с лёгким, освежающим ароматом, и мне сразу полегчало. Между тем Рита, не теряя времени даром, прижала инъекционную ампулу к моему правому предплечью и сделала мне укол. Острая боль в кисти и запястье быстро прошла на убыль, а вскоре исчезла вовсе.

– Благодарю вас, – с облегчённым вздохом произнёс я. – Очень уж неловкий получился удар.

– У вас могут быть вывихи и переломы, – сказала Рита. – Нужно срочно...

– Нет, дочка, – вмешался Агаттияр, по-прежнему сжимая в руке пистолет. – Сейчас некогда этим заниматься. Травма не смертельная, мистер Матусевич переживёт. А нам нужно уходить. Немедленно! Вскоре за девочкой начнётся настоящая охота.

Рашель наконец отстранилась от меня, посмотрела на него и неуверенно промолвила:

– Профессор...

– Молчи, милая, – перебил её Агаттияр. – Потом поговорим. Мой дом прослушивается, и тебе лучше не выдавать своих секретов.

– Но вы... вы знаете?

– Да, знаю. Знаю самое главное, я уже смотрел твой диск. И об этом стало известно нашим врагам. – Он подошёл к бездыханному телу Махдева и ногой перевернул его лицом вверх. – Я был слеп и глуп. Целых двенадцать лет я изо дня в день видел этого чело... это существо, мы много работали бок о бок, он был частым гостем в моём доме, но я ни на миг не заподозрил, кто он на самом деле. И это при том, что я прекрасно знал, как можно опознать пятидесятника, а полчаса назад даже снисходительно поучал мистера Матусевича... Ты, детка, сделала очень неудачный выбор, явившись ко мне.

Пока он всё это говорил, я внимательно разглядывал лежащего на полу Махдева. Кожа у него была значительно темнее, чем при жизни, челюсть сильно выдалась вперёд, нос напротив – втянулся в лицо, глаза стали раскосыми, а уши оттопырились и заострились кверху. Но при всём том он мало чем напоминал тех пятидесятников, которых я изредка видел в старых фильмах. Скорее он был похож на просто уродливого человека.