К ней липли все сумасшедшие чувствовали спасительную энергетику, которая была настолько сильной, что в любом поле сразу появлялись помехи — именно на ней заклинивало турникеты в метро и регистраторы билетов в аэропорту. И еще Дебору легко угнетали хамы. Как пример, ее долго третировали промокашки, проживающие через перегородку. И ладно бы просто хабалились, так нет же — затевали многонациональные летучки и охали, как многостаночницы, на всю комнату. Дебора попросила Орехова развести мизансцену. Орехов устроил показательный дебош и подселил к обидчицам Деборы Макарона. Как бы на квартиру.
— Ну что, — сказал Макарон промокашкам, знакомясь, — с завтрашнего дня начинаем занятия авральным сексом! — Потные носки, чтение вслух «Капитала», разработка при свечах планов захвата Кремля — Макарон умел донимать, как вросший ноготь. Промокашки быстро поняли, как по-настоящему плохо может бывать на свете. И оставили Дебору в покое.
Как журналист Дебора славилась убийственными материалами. Она была сколком времени, остро чувствовала социал и улавливала висящие в воздухе идеи. А информацию подавала так, что читателю казалось, будто он сам до всего додумался.
Когда бы компания ни заваливалась к Деборе в гости, та вечно приводила себя в порядок: мыла голову, сушила волосы.
— Что ты все моешься? — напрямую спросил Орехов. — Неужели такая грязная?
За шесть лет Дебора не произнесла ни слова. Она могла органично отмолчаться на любую тему и объясняла это тем, что при разговоре из нее вытекает электричество, поэтому после беседы она чувствует себя опустошенной. К ней тянутся собеседники только из числа энергетических вампиров. И единственная защита от них — молчание.
Над Деборой висел специфичный женский рок — едва она надевала колготки, как тут же возникала затяжка. К ее ногам все тянулось. Их хотелось потрогать. Это порождало разночтения. На Дебору в сессионные периоды стал западать Артур, производя пробные шаги различного уровня неадекватности. До известного момента Дебора мужественно терпела.
А вот послушать умные речи Дебора была готова всегда. Для этого ее уговаривать не требовалось. Узрев готовую гульбанить толпу, она даже не интересовалась причиной.
— Нас призывают на службу, — сообщил Орехов.
— Вот повестки, — показал бумажки Артамонов.
— И тебя забирают, Макарон?
— Я свое отбарабанил, — хмыкнул в бороду аксакал курса. — Пусть теперь других помылят.
— Тогда и я еду с вами! — воскликнула Дебора.
— Учись, Улька, — посовестил поверенную в делах Орехов. — Ты согласилась всего лишь на побывку, а Дебора готова полностью разделить тяготы и лететь за нами сломя голову хоть на край света.
— Я бы тоже могла при определенных условиях.
— Почему сразу условия? Дебора же не ставит.
Теперь компания была почти в сборе. Для окончательной комплектности оставалось вычислить Свету. Поймать ее было сложнее, чем Дебору или Ульку. Вся в делах, Света практически не бывала в комнате. Она являла собой плоскую, с клинически узким тазом девушку, передержанную в горниле общежитий. Не отнять у нее было только фигуры, а вот попить с лица возможным не представлялось. Как и многим другим социальным объектам — площадям, улицам и городам — перестройка вернула Свете ее историческое имя — Лопата. Произошло это на эпохальном празднике по случаю сдачи Макароном зачета по логике. Уснув от перебора, Света упала вместе с тумбочкой и, не меняя позы, продолжала сидеть на тумбочке, уже лежа на полу.
— Надо же, падает, как лопата! — изумился Орехов.
Вывернуться из-под прозвища Свете не удалось. Позже она призналась, что именно так к ней обращались в школе. На благодатной почве ДАСа историческое имя обрело вторую жизнь.
Лопата была пожизненным ответсеком. Она сочинила концепцию не для одного десятка газет и ни разу не повторилась. Ее приглашали на работу в серьезные издания. Как человек податливый, она всем обещала, но никуда не шла.
Лопаты не оказалось в комнате и в этот раз. На посиделки в фойе отправились без нее. С некоторым сожалением, потому что Лопата привносила в компанию толику разнообразия. Орехов и Макарон сливали в ее сторону все свои остроты и пошлости.
— Я ее приволоку, — додумался отправиться на поиски в одиночку Макарон.
— Идемте все вместе, — не захотела никого отпускать Улька.
И поплелись по этажам, тяготея к верхним. Допив наличность, решили выбраться наружу и вытекли на лестничную площадку. В подъехавшем лифте на корточках с бутылкой шампанского и песцовой шубой в руках сидела Лопата.
— А мы к тебе, — сказал Макарон. — Идешь с нами? У нас прощание с галстуком.
Внятного ответа не последовало.
— Да она никакая, — вычислил Артамонов.
Лопата была более чем навеселе. Глаза поднимались только до колен, длинные волосы затягивало сквозняком в лифтовую щель, обтянутая марлевкой грудь сиротливо просвечивала сквозь кисею. Горсть настрелянных сигарет торчала меж пальцев. Лопата попыталась продолжить стрельбу.
— О! Кво я вжу! У вс не найдеса сигретки, чтобы покурить? — выползло из нее.
— Найдется. Без фильтра будешь? — вошел в положение Орехов.
— Бду.
Орехов оторвал фильтр и подал Лопате сигарету.
— Сибо! — мотнула она головой.
— Не за что.
— Это кой корпус? — спросила она из последних сил.
— Второй.
— А мне в первый! — сообщила она и потянулась к кнопкам. Достала до нижней. Падающую, лифт понес ее в подвальные помещения и через минуту вернул обратно. Лопата опять нажала, куда пришлось. Макарон сунул ногу между дверей.
— Слышишь, Свет, у меня плащ-палатка есть, с иголочки. Муха, так сказать, не сидела. Может, договоримся? Я помогу тебе снять симптом. А потом, как человек честный, женюсь.
— Птом, Карон, птом.
— Ты мне уже два года мозги крутишь.
— Я ж сзала, птом, — повторила она и обратилась к Ульке: — Хошь, ди. Там пховик стался.
— Да зачем мне пуховик? — пожала плечами Улька.
— Тгда я сма забру попзже.
— Ну так что, я зайду завтра? — не мог угомониться Макарон. — А, Свет?
— Да оставь ты ее в покое! — посоветовала Улька. — Не видишь, у нее гормональный синдром. Она же таблетки принимает, чтобы не противно было.
Отношение Макарона к Свете было странным. Он переносил на ногах любые по вирулентности чувства, а перед Лопатой становился просто неузнаваемым.
— Как это — оставь в покое?! — возмущался он бездействию друзей. Может, ей помощь требуется!
На прощанье Света пробормотала, что скоро она завяжет с мужиками настолько радикальным способом, что останется только ахнуть.
— Набралась и несет всякий вздор, — не поверила Улька.
Однако ахнуть-таки пришлось, и не одной только Ульке.
В отличие от боливийцев, нации с запущенными музыкальными культурами эфиопы и конголезцы — ничего не пели. Они сбывали последние партии привезенного с зимних каникул товара. По причине не сезона на рынке услуг царил демпинг. Цены были настолько бросовыми, что очередная дипломница заныривала к черномазым славянофилам всего на часок, а выпархивала назад уже с коробкой замшевых сапог. Бартер осуществлялся круглосуточно, поскольку спрос со стороны черного континента превышал предложение.
Компания выползла из ДАСа и устроилась на парапете в ожидании такси. Аксакал курса, испуская дух товарищества, надувал воздушные шары. Трагедия и совесть курса бросали в них стекляшки и внимательно вслушивались в разрывы. Аксакал безмятежно надувал новые шары и подавал их в массы.
— Артур курса! — построил Варшавского Орехов. — Видишь, тачка сворачивает? Держу пари: бутылку водки нам везет тот самый водитель!
— Сам Артур! — огрызнулся Варшавский.
— Ну и ладно, — не стал наседать Орехов. — Придется самому. — На просторе, взалкав алкоголя, Орехов мог на спор догнать любого лося, даже если от погони тот уходил бы в гору.
Независимо от того, что компания часто собиралась вместе за пузырем, каждый принимал на грудь свой отдельный напиток и по своей особой причине. Орехов пил генетически, Улька — как взрослое животное, Лопата — притупляла ощущения от случайных связей, Артамонов — за компанию, а Макарон — чтобы чаще попадать в нештатные ситуации, в которых он, будучи экстравертом, мог проявить себя двояковыпукло. Дебора вообще не пила, ее организм не умел вырабатывать ферменты, разлагающие алкоголь на кетоны и ацетоны. Точно так же, как ее психика не могла вырабатывать сыворотку против наглости.
В холлах ДАСа закончился просмотр матча чемпионата мира по футболу. Наша сборная выиграла у венгров 6:0. Бурные аплодисменты поначалу держались внутри здания, а потом перешли в овации и стали просачиваться на улицу. Наконец заскандировало и завибрировало телом все, что могло шевелиться. Обитатели ДАСа высовывались из окон, выползали на балконы и лоджии. Да здравствует Советский Союз! «Спартак» — чемпион только на заборах!!! Долой царя! Долой самодержавие! Бей мадьяр, спасай Россию! Да здравствует Сталин! Да здравствует Беланов! Свободу товарищу Протасову! Потом, как в тюрьме, забарабанили ложками по посуде и настолько вошли в раж, что в течение двух часов не могли остановиться. Лозунги взяли крен в сторону социалистического реализма. Ректора к ногтю! Коменданта на мыло!
Вахтерам пришлось вызвать коменданта, благо, жившего неподалеку. Тот прибыл и, проходя к подъезду, едва успел уклониться от пролетавшей мимо тумбочки. Наметанным глазом он засек нужную комнату — и сразу туда. Пятеро венгерских болельщиков с двумя сочувствующими кампучийцами мужественно раздирали на части трехстворчатый шкаф.
— Вы зачем это делаете?! — заорал на них комендант.
— В окно не пролезает.
Позже комендант объяснил, что, ответь они честно, их бы просто сдали в вытрезвитель. А поскольку они соврали, пришлось завести уголовные дела и отправить на родину вербальные ноты.
Сумасшествие не стихло ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Коменданту, блюдя дружбу народов, пришлось выйти на силовые структуры. В результате заграноперации в следующем туре наши слили бельгийцам 3:4. Лишь после этого ДАС стих, и бал выпускников стал постепенно сходить на нет.
Глава 2. ИНСТРУКТАЖ В ЗАВИДОВЕ
На сессиях Варшавский умолял Артамонова не заниматься дзен-буддизмом не будить его по московскому времени. Сегодня внять полярным мольбам Варшавского было кстати — на двоих последняя бутылка пива «Афанасий» делилась гораздо проще. В протоколе ее распития зафиксировали, что присутствовавшие при этом Артамонов и Орехов поручают спящему по уважительной причине Артуру сдать бутылки, вновь сервировать мебель и ждать возвращения. В случае, если новобранцы не вернутся и безвестное отсутствие протянется дольше недели, сообщить родственникам, что мобилизованные пропали без вести уже дипломированными. А в случае если соня Варшавский не дождется призывников и улетит домой, пусть оставит в тумбочке хоть немного денег, свинья!
Подперев глаза спичками, Артур прочитал записку и решил не умничать: выполнил поручения сообразно протоколу — запасся на вечер провиантом и, скромно неся свои мирские повинности, расставил шахматы.
Воротясь вечером, рабочая спайка Орехова с Артамоновым бросилась наперебой рассказывать о ландшафтах Завидова. Ужин грозился разрастись в авторский вечер писателей-почвенников. На первых порах цивильный Артур не мог ничего понять — настолько навороченным получался рассказ.
— Вы не могли бы короче и по делу? — высказал пожелание Варшавский. — Я же — не бойскаут, выслушивать ваши пейзажные воздыхания!
Спайка вняла просьбе. К ночи текст упорядочился, и Варшавский начал по глоточку въезжать в повествование. Рефлекторно он даже пытался согласно кивать головой, но ему не давал упертый в ноздрю мизинец. Наконец картина призыва обрела очертания и во весь рост встала перед глазами Варшавского.
Выводя на бумаге в порядке очередности все, что было набросано рассказчиками как попало, мы можем получить полную распечатку произошедшего на сборах в Завидове. Вот она.
До станции назначения Орехов с Артамоновым добрались на электричке и пешком тронулись через деревню в секретную войсковую часть, расположение которой по первой просьбе выдали местные жители.
— Вон там, слева за лесом, у зенитной батареи, будет арка, объясняли они дорогу, — потом направо мимо танкового полигона. Перед вертолетной площадкой и стрельбищем дорога пойдет как бы вниз. Минуете собачий питомник и увидите КПП.
— А что значит — пойдет как бы вниз? — переспросил Артамонов. — Не означает ли это, часом, что дорога пойдет как раз вверх?
— Ну, не то чтобы совсем вверх. Будет такой крутой взлобок, а дальше пологость и загиб в уклон, — пояснили местные.
— Но, по крайней мере, не как с обрыва? — Орехов уточнял маршрут до последней запятой. В компании он отвечал за пространство.
— Ну нет, нет! — не обиделись местные.
Подсказчики работали в секретной части кто дворником, кто егерем и всем своим видом давали понять, что никаких тайн из должностей и места работы они не делают.
Призывники тронулись в указанном направлении. Асфальт потихоньку иссякал. Когда кончилась и грунтовка, из кустов выехал «уазик».
— Ваши фамилии? — строго спросил офицер.
— Артамонов.
— Орехов.
Офицер пробежал глазами список.
— Садитесь! — открыл он дверцу.
Через тоннель «уазик» въехал на территорию части. Кругом просматривался порядок, как на старом католическом кладбище.
— Умеют, когда хотят, — отметил Орехов.
— Разговорчики! — поправил его офицер. — Вот ваша комната, — указал он кончиком сапога на дверь с номером из одиннадцати цифр. — Сбор в два часа в соседнем здании, — кивнул он тульей в нужном направлении. Из-за огромности фуражки и небольшого размера головы тулья начиналась прямо от бровей офицера.
— Есть, — сказал Артамонов, не отдавая чести.
— Не понял.
— Когда есть будем, спрашиваю?
— Отставить!
В охраняемый двор въехали еще три машины, потом еще и еще. Из них выходили ополченцы. Мелькнуло несколько знакомых и полузнакомых лиц с ФАКа. Офицеры спешно разводили прибывающих по отдельным комнатам. Переброситься приветствиями и обменяться соображениями по поводу странностей текущего момента не было никакой возможности — настолько все происходило быстро и спланированно. Удавалось разве что пожимать плечами, выражая всеобщее недоумение.
Помещение, которому принадлежали комнаты, представляло собой нечто среднее между казармой и кемпингом. А комната походила бы на кабинет, не будь в ней двухъярусной детской кровати. Орехов с Артамоновым присели на эти игрушечные нары.
— Вполне рабочая обстановка, — заключил Орехов.
За окном прошагал взвод солдат.
— Мать — два! Мать — два! — командовал сержант.
— В два так в два, — сказал Артамонов и достал из-за пазухи коробку мини-шахмат.
— Где взял? — удивился Орехов.
— Где взял, где взял! — передразнил его Артамонов. — На КПП!
— Под трибунал пойдем, — дернулся Орехов.
— Не бойся, на них нет инвентарного номера.
— Походных в нашу коллекцию еще не попадало.
При шахматах коротать время было гораздо удобнее. В компании они играли мажоритарную роль. Сессия не начиналась, пока чья-либо коробка с фигурками не перекочевывала в комнату к Артамонову и Орехову. Если не добыты шахматы, не полагалось приступать даже к поиску напарниц. Учеба проходила как бы между партиями. Если играли без интереса, выигрывал Орехов, а когда на флягу армянского — Артамонов делил с ним первое-второе место. Сам-Артур при любом раскладе был третьим. После сессии доска с фигурами независимо от воли хозяина покидала ДАС в чемодане Артамонова или Орехова — такова была традиция. Коробку забирал тот, чья наступала очередь.
Вскоре явился офицер и велел двигаться к месту сбора. Соседнее здание, куда вел тротуар, походило на Дворец съездов. За ним сквозь деревья виднелась президентская резиденция. Все постройки вокруг походили на свежерубленные, декорации к историческому фильму.
Наглые ручные белки валились с деревьев и вырывали из рук последние крохи. Порхали и садились на плечи домашние коршуны и пустельги. Без задней мысли путались под ногами косули и рыси. Стриженые деревья и кустарники, обрамлявшие дорожки, были нетипичными для средней полосы. Они росли не в земле, а в зарытых туда бадьях.
— Хорошо, что не в Африке живем, — сказал Артамонов. — Представь, сейчас бы здесь гуляли гиены.
— Неспроста нас сюда затащили, пятачок. Зуб даю, неспроста. Очень похоже, что на корм для всего этого пригульного скота! — предположил Орехов.
Умозрительный зал, куда всех завели, был рассчитан на тысячу мест и выполнен в виде полусферы. Столы, уставленные провизией, располагались по окружности. В центре возвышался подиум. Часть столов была уже занята, за другие усаживались входящие. На каждом столе имелась табличка с фамилиями и номером. Номер на столе совпадал с номером на комнате — все те же одиннадцать цифр.
Возможности перекинуться парой слов со знакомыми по-прежнему не было никакой. Плотность офицеров доходила до трех товарищей на квадратный метр. Все рангом не ниже капитана. Подсказывая, как пройти к месту, или помогая усесться, военные не давали ни секунды продыху. Они не упускали из-под контроля ни пяди пространства, сводя на нет любые попытки общения, не запланированного организаторами схода.
Зал заполнился целиком. Офицер подвел Артамонова и Орехова к их столу, но откланиваться, как и другие провожатые, не торопился.
— Сначала нас нафаршируют, потом поведут в баню. А потом — на корм, — шепнул Орехов, отстаивая свои подозрения. — Как в сказке.
— Меня интересует, почему нет ни одной дамы, — поделился ответными подозрениями Артамонов.
— Желательно не разговаривать, — тормознул болтунов офицер.
Появился ведущий. Он сообщил, что к закускам можно приступать, а президиум выйдет позже. Упрашивать никого не пришлось, аппетит у приглашенных был нагулян.
Президиум появился не из-за кулис, а на лифте из подземного бункера и стал рассаживаться за большой круглый прилавок.
В зале зашуршали шепоты:
— Президент!
— Глоба!
— Министр печати!
— Министр обороны!
— Лонго!
— Наш декан!
— Какие лбы! Какие черепа!
— Ничего себе компания!
И действительно, перед призывниками предстало все высшее руководство страны — действующий Президент, Кандидат на его пост, правительство, начальник «Останкино», редакторы основных газет, ректоры соответствующих вузов, известные специалисты из родственных журналистике областей, политики, ведущие телепрограмм, обозреватели и чревовещатели.
Сцена включилась и потихоньку завращалась. Получалось очень удобно члены президиума периодически проплывали мимо приглашенных, совсем как в ресторане на телебашне. В президиуме, по прикидке Артамонова, насчитывалось человек сто. Одна половина явно охраняла другую.
Встал управляющий всеми этими делами и сказал в микрофон:
— Как вы уже догадались, мы пригласили вас не только для того, чтобы угостить чрезвычайным обедом…
— Я же говорил — на мясо, — не унимался Орехов, делая ход конем.
— У нас к вам есть и соответствующее чрезвычайное предложение, которое вы воспримете как приказ, — продолжил ведущий. — Чуть позже товарищ Глоба введет вас в его астральный курс, а сейчас несколько слов устроителям встречи. Доверительно говоря, инициаторам и идеологам. Пожалуйста, товарищ Президент, — ведущий проделал в сторону центрального кресла ужимку, похожую на книксен.
— Уважаемые журналисты, друзья! — начал Президент. — Прежде всего хотелось бы определиться, где находимся… да… и поздравить вас с успешным завершением учебы. Хотелось бы… но жизнь, как вы знаете, штука сложная. Приходится работать. Нагорный Карабах, Зебражан. Как говорится, назрел вопрос. Отсюда возникает предложение. Журналистское, так сказать, расследование, исследование, как хотите. Я сам учился и помню. Вся эта филология, пятая колонна, четвертая власть. Другими словами, разрешите поздравить, поскольку хотелось бы, не теряя времени, приступить к работе.
В завершение речи, выражая полнейшую уверенность в сказанном, Президент, словно сорвавшись с цепи, ударил по столу ладонью, описав ею настолько характерную дугу заядлого доминошника, что для полного натурализма оставалось только крикнуть: «Рыба!»
— Заметил? — Орехов толкнул локтем Артамонова. — Этот без пятна.
— Просто лампа отсвечивает. Ходи.
— Никакая не лампа! У них полно двойников! Шах.
— Может, замазал чем? Или срезали? Сейчас врачи что угодно отрежут.
— А может, пятно — это для имиджа?
— Ты мне не оставляешь никаких пешек к существованию.
— Сдаешься, что ли?
— Полчаса продержусь. Но если нас сюда затащили не на мясо, то зачем?
— Похоже, именно это нам сейчас и расскажут. Шах.
— Предлагаю отложить партию до лучших времен.
— Сейчас партия сама отложит тебя до лучших времен.
— Хорошо, слил. Общий счет по двум.
Следующее слово было предоставлено Кандидату в Президенты. В смысле доклада он был еще короче.
— Товарищи, — сказал он без бумажки, — или, как теперь принято говорить, господа, понимаешь!
— Не по шпаргалке шпарит, значит — настоящий! — сказал Артамонов.
— Да, на экране он благовидней.
— Накачивают наркотиками.
— Разговоры! — ткнул Орехова под ребро офицер.
— Мы собрались, чтобы, некоторым образом, обсудить положение, добрым голосом продолжал Кандидат. — Почему здесь? Вернее, почему с вами? По нашему мнению, вы как раз и есть тот самый передовой отряд молодежи, чтэ-э… раньше приписывалось совсем не тем. Мы отобрали для дела самых нестандартных, то есть, наиболее образованных и в совершенстве владеющих профессией. Людей с нелогичным поведением, со смелыми жизненными воззрениями. То есть людей броских, бросающихся в глаза не только обывателю, но и органам, которые, так сказать, обеспечивают нашу кадровую политику. С вами здесь поработают конкретные люди. Вы получили повестки, но здесь не армия. Почему здесь? Здесь у нас центр. Центр подготовки. Лучшие умы лаборатории, понимаешь…
— На котлеты нас привезли, чувствую шкурой. И главное — никакого шанса сдернуть, — нагонял тоску Орехов. — Я пошел ладьей.
— Да заткнись ты, — пнул его ногой под столом Артамонов. — Ставлю ферзя.
— Мы хотели бы доверить вам все информационное пространство, — гнул дальше Кандидат, — по двое на каждый регион. Это даст нам заключение. Политический момент очень сложный, богатства страны ничьи и неуправляемы. И даже не наши. При том, чтэ-э… мы здесь. Поздравления наши примите и будьте готовы… Это что, уже конец? — повернулся он к кому-то в президиуме.
Затем начались выступления силовиков. Они по очереди пороли дичь методом внутреннего проговаривания. Из метрономически раскрывающихся ртов выползала откровенная дислалия. Последним, бормоча себе за китель, выступил основной военный. Получалось, что орать он мог только на плацу.
Ведущий суетился, торопясь отнять у него слово и предоставить менее косноязычному оратору.
— Мениск обороны, — шепнул Орехов и получил от наблюдающего офицера под другое ребро.
Вскоре любительские тексты закончились. Ведущий с явным удовольствием сообщил:
— А теперь, как мы и договаривались, слово предоставляется товарищу Глобе.
Зал поежился, зашушукал, загудел и долго не утихал. Чтобы прервать эту недисциплинированную спонтанность, кто-то очень хитро расстроил усилитель. В колонках дико запищало и завыло, словно подключили глушилку. Зал был вынужден стихнуть. Глоба тут же приступил к смыслу:
— Для введения в курс дела мне необходимо раскрыть небесные карты, разложить звездный пасьянс. Итак, Президент. Родился 2 марта 1931 года в 11 часов 52 минуты по московскому времени в селе Привольное Красногвардейского района Ставропольского края. По звездам он — десятый градус Рыб, Солнце в соединении с Лилит в Зените.
Зрители от непонятности информации стали врастать в кресла, слава Богу, позволяющие это сделать.
— Президент, — продолжал Глоба, — сыграл свою черную роль, придя к власти. Он призвал к действию все разрушительные темные силы и был их проводником. Можно посмотреть, какие силы он представлял. Правда, он мог пасть жертвой тех же сил, которые его провозгласили, потому что Нептун владыка Солнца и Черной Луны — находится в противостоянии к Солнцу в Деве. В Деве он находится в изгнании, в ущербном положении. Разберем дальнейшие шансы Президента с точки зрения власти. Прежде всего у него кульминирующее Солнце, родился вблизи полудня, полуденное Солнце вместе с Черной Луной. Посмотрим, может ли стихия удержать у власти или вновь вернуть к власти нашего Президента…
Делая свой доклад, Глоба показывал множество плакатов, насыщенных диаграммами и похожих на выкройки для шитья. Трассирующие кривые сплетались, сходились, расходились и лезли друг на друга. Газовые и пылевые туманности, галактики, их относительное вращение внутри друг друга, звездные скопления, планеты, созвездия, наползание одних сил тяготения на другие. Сам Глоба с двумя огромными скрещенными указками, размером, пожалуй, с биллиардный кий, походил на космического закройщика, который огромными ножницами кромсал небесный атлас, выкраивая лоскуты, которые могли оказать наиболее убедительное воздействие на аудиторию. Опускаясь в глубины дозвездного вещества, он подбивал свою модель кусками прошлого, делал вытачки и проймы из формул теории относительности, обметывал манжеты плоских разверток небесных полусфер вязью комет, развенчивал капюшоны несбывшихся по причине звезд пророчеств, вскрывал и закрывал гульфики черных дыр.
— Наш Президент, — продолжал Глоба, — Черная Луна в Рыбах. Мифологически он воплощает в себе совмещение двух крайностей — прошлого и будущего. Если он ведет себя как представитель прошлого, то выполняет темную программу, если идет путем реформ — светлую. С Селеной связан жребий сокровенного. Значит, светлое дело, которое он проводил, — тайное и непонимаемое нашими соотечественниками, особенно современниками. Стало быть, все, что он сделал хорошего, не останется безнаказанным. Темные дела его, наоборот, поощряются, поскольку Лилит в соединении с Солнцем в Зените. Такому человеку легче делать темные дела. Президент был хорош и нужен для определенного этапа. В 2003 году именно в его градус войдет главная стрелка космических часов. Президент не просто политик, на его примере стихия разыграла целый миф ухода со сцены советской власти. С одной стороны выдвижение его как типичного представителя советской власти, оформившего свою карьеру за счет родственных связей, писем, звонков, интриг, подкупа, с другой стороны — падение типичного представителя этой системы. Гороскоп политика должен соответствовать эпохе, иначе его не выдвинуть на передовые рубежи власти…
Аудитория вслушивалась и вдумывалась в смысл сказанного. Так просто и легко раскладывался на лопатки и разбирался по косточкам Президент страны, и так просто, под стаканчик заваренного в молоке чая, сносил разбираемый все эти выводы и умозаключения, что казалось, будто все происходит на экране, а не в жизни.
— Давненько не бывал на подобных представлениях, — шепнул Орехов. Смотри, молотит, как молоток — и хоть бы раз улыбнулся. Спариваю пешки.
— Видишь ли, пятачок, — сказал Артамонов, — похоже, все это правда, а никакое не кино. Двойное гарде.
— Все говорит о том, — продолжил свое рукоделие Глоба, — что, несмотря на политику темных сил, программу наш Президент заложил светлую. Она должна сработать вопреки тому, что он сделал. Потому что для следующего за ним нового Президента, Водолея, чем ситуация хуже, тем она лучше.
Некоторые выпускники по привычке принялись конспектировать. Но между столами прошелся невысокий человек, пошептал на ухо особенно ретивым стенографистам, и те вмиг попрятали блокноты и авторучки. Записывать не рекомендовалось, разрешалось только запоминать.
— Теперь о преемнике, — вел дальше Глоба. — Кандидат в Президенты родился 1 февраля 1931 года в 16 часов 15 минут в деревне Бутка Талицкого района Свердловской области. Третий градус Овна. Солнце — одиннадцатый градус Водолея. Крестовая ситуация, тоже связанная с Зенитом. Таким образом, Рыба плавно и бархатно передает жезл нашей эстафеты Водолею, поскольку начинается его эпоха и мы не имеем права перечить природе. — Глоба отложил в сторону все свои кии-указки, свернул и положил в стопку плакаты. — Как уже было сказано, сюда отбирались самые лучшие из выпуска этого года. И очники, и заочники. Из самых лучших вузов страны, в которых ведется соответствующая вашей профессии подготовка. Но из суммы лучших затем были отобраны только два гомологичных знака зодиака — Рыбы и Водолеи. После чего вас скомплектовали в пары. Каждая пара являет собой соплодие Рыбы и Водолея, уложение которых валетом дает формулу преемственности в миниатюре. Так говорят звезды. К мнению звезд необходимо прислушиваться. Два этих знака будут, как диплоидная клетка, ознаменовывать переходный период. И лишь только следующий за ними более молодой знак, о котором мы здесь речи пока не ведем, принесет необходимый и планируемый нами законопорядок в нашу страну. Вы должны знать, какой знак следует за Водолеем и какая из засветившихся на политическом небосклоне фигур под этим знаком ходит. На этом все, спасибо за внимание!
— Во лепит! — восхитился кто-то за соседним столом.
Глоба донес глобальное видение затеи, а пролонгировал мысль в деталях Лонго. При этом он был краток и не так фантасмагоричен.
В президиуме выделялись три человека, степенность и безучастность которых давали повод заключить, что они старше всех званием и выше всех положением. Они присутствовали при стечении исполнителей, как иной раз в старину на партсобрании фабрики присутствовали люди из райкома. Это были авторитеты, реально управляющие страной.
Встал ведущий.
— В общем и целом, — сказал он, — я думаю, вам все понятно. А конкретные ценные указания вы получите от ваших кураторов в конфиденциальных беседах в тех самых кабинетах, куда вас привели первоначально. Номера кабинетов, если забыли, на ваших столах и на ваших повестках. Пять минут на перекур, и далее — как теперь принято говорить — работа в комиссиях.
