Избранные ходы

      Когда Артамонов и Орехов вошли, в кабинете уже сидел человек. Блеклый, как моль, взгляд в никуда — типичный представитель органов, весь изготовившийся задавать вопросы и слушать. Но сегодня перед ним стояла обратная задача — объяснять и отвечать на вопросы.
      — Надеюсь, смысл затеи вы уловили, — начал он вводным тоном.
      — Честно говоря, не очень, — сказал Орехов, вынимая из кармана сбитые фигуры.
      — А еще точнее — совсем не уловили, — согласился с ним Артамонов, закрывая коробку.
      — Я поясню, — откашлялся куратор. — Всякая власть, насколько вы уже поняли, не сама по себе и не по большинству голосов, как вас учили прежде. Она как бы от Бога, но при этом тщательно подбирается и отбирается из имеющегося в наличии материала. Для подготовки почвы в регионах, исходя из нестандартности ситуации, мы изыскали самых нестандартных.
      — Но почему тогда здесь нет Макарона?! — попытался создать ложный переполох Орехов.
      — Какого Макарона? — не понял особист.
      — С нашего курса.
      — Не знаю, насчет Макарона никаких разработок не велось, — скуксился куратор так, как если бы у него в постели застукали мужика.
      — Странно, очень странно, — хмыкнул Орехов.
      — Знак не подошел, — догадался Артамонов. — Они с Лопатой Близнецы.
      — С какой Лопатой? — встрепенулся наставник.
      — Не с чужой, с нашей, — успокоил Орехов. — С нашей личной Лопатой.
      — Не будем отвлекаться, — вернул разговор в русло куратор. Продолжаю. Зовут меня — номер этой комнаты, — доверительно сообщил он. Для вас я просто число. Вам предстоит запомнить его. Одновременно оно является номером телефона для связи. Но выходить на связь желательно в крайних случаях. В случае тюрьмы или сумы. А лучше — вообще не выходить. В пары вас сбили условно, на основании поверхностной слежки. При желании любой из вас вправе поменять напарника. Рыба-Орехов может избрать другого Водолея, а Артамонов может поймать другую Рыбу. В резерве имеется и то, и другое. Работать вам предстоит в Калинине, то есть в Твери, город на днях переименуют. Вы спросите, почему? Отвечаю — потому что переименуют улицу в Москве.
      Куратор постоянно давал понять, что сам он во всей этой затее — на стороне новобранцев и только положение обязывает держаться строго. Его тон был настолько извинительным, будто он хотел выдать государственную тайну, но не знал ее.
      — Но ведь я невоеннообязанный, — сказал Орехов.
      — А вас никто на войну не посылает. Это дело добровольное. Вы можете отказаться. А вот Артамонов — нет, уже подпадает под статью. Ну так что, гражданин Орехов, вы отказываетесь?
      — Нет, почему же. И, кстати, от чего я отказываюсь? Вы так и не прояснили, в чем суть.
      — Уточняю диспозицию. Вкратце это звучит примерно так. — Он пытался выглядеть державно серьезным. — Наша власть, владевшая территорией без всяких на то фамильных документов, стала понимать безыдейность системы собственности. Владеет, вообразим, первый секретарь обкома имуществом области, а в бюро технической инвентаризации или в палате регистрации это не записано, не зафиксировано. Он работает, работает, наш первый секретарь, улучшает хозяйство области, а потом его раз — и сняли. Или еще проще умер. Ни по наследству не передать такую собственность, ни продать. Поэтому под натиском регионов было принято решение наверху — официализировать собственность, оформить ее по всем нормам международного права. Идея забродила при Леониде Ильиче, но обретает реальное воплощение только теперь, через три типа приватизации. На это уйдет какой-то срок.
      — А при чем здесь мы? — перебил его Артамонов.
      — Вы здесь действительно пока ни при чем. Вас направляют для решения перспективной задачи: вы должны внедриться в информационное и культмассовое пространство области и захватить основные секторы надстроечного рынка. Вам поручается морально подготовить вверенный регион к грядущим демократическим преобразованиям. И не только подготовить. По нашим разработкам и ориентировкам, вы должны будете присмотреться к кадрам, вычислить их соответствие нашей концепции и привести к власти на местах. На это вам дается пятилетка. И досрочно тут ничего делать не надо. Именно пять лет. Через пять лет вы и сами поймете — зачем. Если не поймете — мы позвоним и объясним. Через какое-то время произойдет смена Президента, и у страны начнется ломка. Неудачи внутренней политики будут списаны на старого Президента, а новый займется новаторством. В соответствии с нашей доктриной собственностью должен владеть сильный и умный. На исходных позициях у сегодняшних собственников будут некоторые преимущества. Здесь ничего не попишешь. Но дальше — пожалуйста. Монопольная система по управлению информацией и культурой будет подпилена с вашей помощью, и распределение собственности пойдет уже по волчьим законам жизни и открытой конкуренции. Кто у кого заберет. Смогут удержать нынешние — будут продолжать владеть, упустят — их проблема. На этот счет с Западом подписан официальный документ, нас обязывают это сделать. Так что никто претензий иметь не будет. Их инвестиционные компании на низком старте. Часть собственности откупят они. Вот, собственно, вкратце и все. А сейчас я попрошу вас дать подписку о неразглашении государственной тайны. И ознакомиться с мерой ответственности. — Куратор вынул из папки два красивых бланка, похожих на банковские векселя. — Вот тут, внизу, пожалуйста, — указал он клеточку для сигнатур. — Что касается поддержки вас в регионах, мы гарантируем помощь при решении любых вопросов. Чуть что — сразу к нам. А теперь вам надлежит проследовать на КПП.
      — Ничего себе мера! — выдохнул Орехов, когда вышли из кабинета. Расстрел за измену Родине.
      — Этому радоваться надо и принимать с гордостью, — объяснил Артамонов. — Расстрел — это высшая мера социальной защиты!
      — Да, влипли так влипли.
      — Купили, как щенков! Да как дешево — за то, что никто не тронет!
      — Остается надеяться, что и новая идея окажется такой же дурью, как все предыдущие — тоталитаризмы, оттепели, перестройки, ускорения, развитые и окончательно победившие социализмы! — сказал Орехов.
      — А меж тем, не выполнишь задание и — посодют! — сообразил Артамонов. — Не в шутку, а на самом деле. У нас во дворе случай был. Пописали двое пацанов под окнами, а соседка милицию вызвала. Их взяли, составили протокол и отпустили. Ребята уехали на Север. Через девять месяцев их арестовали и под конвоем доставили на материк. Оказалось, все это время они были в федеральном розыске. Потому что дважды не явились на административную комиссию и на основании протоколов само собой возбудилось уголовное дело! Суд, чтобы закрыть дело, был вынужден выписать им по сроку, который они оттянули на БАМе.
      — Идиотизм, — согласился Орехов. — Недавно я купил на развале Сборник кодексов, выпущенный издательством «Учпедгиз» в серии «Мои первые книжки». Полистал. Оказывается, мне можно пришить любую статью. Прямо сейчас бери и сажай — все подходит! Единственное, что мне не грозит, — так это быть привлеченным за самовольное покидание военного корабля во время боевых действий. А все остальное — как по мне шито. Даже по статье за нелицензионный отстрел бобров и то легко прохожу. Причем не за то, что нет лицензии, а поскольку в законе не дано точной трактовки понятия «бобер».
      На КПП новобранцев усаживали обратно в «уазики» и отвозили до трассы Ленинград — Москва. На Т-образном перекрестке рота военных автоинспекторов тормозила попутки и обязывала водителей взять в сторону Москвы или Питера одного-двух участников собрания.
      — Хорошо, хоть так, — сказал Орехов, — а то ведь могли отправить не в Москву, а в Александровский централ.
      — Не говори.
      Очередную партию призывников особисты выпускали из «уазика» только тогда, когда инспектора подгоняли для них транспорт. Межгрупповое общение пресекалось настолько грамотно, что никто не смог перекинуться ни словом.
      Орехову с Артамоновым подсунули фуру с желто-черными треугольниками радиационных меток на бортах.
      — Товарищ капитан, — попытался забраковать транспорт Орехов, — на нем мы излишне засветимся. А в нашем положении…
      — Вы что, на губу захотели?! — взбеленился особист. — Забыли, что на службе?! Быстро садитесь и вперед!
      Водитель фуры взвизгнул от радости, получая в распоряжение четыре свободных уха, — подфартило. Он пожаловался на жизнь в том плане, что «плечевые» тетки, одна другой краше, голосуют по всей трассе, а ему брать пассажиров по своей воле запрещено.
      — Мы надеемся, к нам вы без претензий? — спросил Орехов.
      Водитель не понял юмора и сделал вид, что не расслышал. Он предложил попутчикам есть и пить. Орехов с Артамоновым расставили шахматы. Водитель от неожиданности исполнил частушку:
 
У работников ГАИ
Очень длинные… жезлы!
Разбираются с движеньем,
Как с капустою… Козлы!
 
      Орехов с Артамоновым зааплодировали.
      — Частушка и в самом деле свежая, — признали они.
      — Крутая? — обрадовался контакту водитель. — Напарник слова дал.
      — Это наша серия гуляет, — сообщил Орехов.
      — Какая серия? — спросил водитель.
      — Мы сочиняем частушки и запускаем в народ на обкатку, — разъяснил Орехов. — Работа такая. Не верите? Могу продолжить серию:
 
У работников продторга
Нету собственного морга,
Потому что формалин
Стоит очень дорого.
 
      — Так это вы все сами? — вылупил глаза водитель.
      — Конечно, — подтвердил Орехов. — Серия называется «Клинские напряги».
      — Ну, мне сегодня и повезло! — воскликнул водитель.
      — И все «утки», которые гуляют по стране, тоже запускаем мы, признался Артамонов. — В нашей системе есть специальный Подкомитет «уток».
      — Да ну?!
      — Вот те крест! И все анекдоты тоже сочинили мы.
      — Какие анекдоты?
      — Которые гуляют по стране.
      — Да ну?! — продолжал изумляться водитель, он решил, что сразу за этим последует конкурс на лучший анекдот, но получилась заминка. Тогда водитель сам запел о том, как удачно он устроился в жизни, зацепившись за спецперевозки. И это было сущей правдой — весу в нем имелось центнера полтора, не меньше. Он сидел за рулем, широко расставив ноги и пропустив между ними брюхо, слегка прикрытое малиновой майкой. Всю эту конструкцию колыхало и заносило на поворотах. Кабина была сплошь уставлена пакетами с едой и бутылками. Водитель машинально сметал видимое и доставал из бардачков скрытые порции. Поглощая запасы, он рассказывал, как сложно стало бороться за зарубежные рейсы, тариф на ходку вырос вдвое. Потому что транспорт с радиоактивными отходами пересекает границу без досмотра. Забивай шмотьем хоть весь салон. Спихнуть добро через «комок» — нет проблем, товар отрывают с руками. А вот рейсы на наши атомные станции совершенно невыгодные счетчик Гейгера щелкает, а навара никакого. Водитель посоветовал попутчикам за любые деньги устроиться в «Спецавто» и больше не знать горя. Естественно, сначала нужно сдать на категорию С…
      — Конечно, это правильно, — не стал возражать Орехов, — когда в стране полный развал-схождение, без балансировки не обойтись.
      Водитель почесал репу. Прежде к нему не применяли подобных сентенций.
      Транспорт миновал конаковский пост ГАИ и, не снижая скорости, зашуршал по деревне Шорново. Слева нарисовался памятник Ленину. Ильич с присущей ему хитрецой выглядывал из засады на дорогу. В его глазах стыл извечный вопрос: «Как нам реорганизовать Рабкрин?»
      — Да вы не стесняйтесь, — сказал водитель и подвинул пассажирам угощенье. Судя по набору импортных коробок, радиационные отходы, тикающие за спиной, следовали на Урал из-за бугра.
      — Смотри-ка! — указал Артамонов на обочину, сплошь уставленную свиными головами на табуретках.
      — Где-то я такое уже видел, — припомнил Орехов. — По-моему, на Красной площади.
      — Я всегда беру здесь свежанину, — признался водитель. — Дешевле, потому без эпидемконтроля.
      — И свинья, павшая от ложного бешенства под Бородино, легко сходит за здорового кабана, только что зарубленного в Дурыкине, — помог ему с продолжением Орехов.
      — Рассказик у меня зреет в голове, — поделился муками творчества Артамонов. — «Сто лет одиночества, или Свинья на обочине» называется. Главная героиня — молодая хавронья. Действие происходит на откормочном комплексе. Подслушав свинарок, хавронья узнает, что убойный вес — сто сорок килограмм. Она садится на мощнейшую диету и держится на комплексе не один десяток лет. Ее проверяют на предмет ящуров, поносов и прочих вазомоторных насморков, чтобы раскрыть тайну худосочности, но она здорова и живет себе припеваючи.
      — Хороший сюжет, — проникся Орехов. — Вот бы и людям установить убойный вес.
      Водитель вздрогнул и спросил:
      — А при чем здесь обочина?
      — Обочина? Обочина не при чем, — ответствовал Артамонов.
      — Но она введена в название рассказа, — не отставал водитель.
      — А чем свинья хуже пикника?! — вступился за друга Орехов.
      В Клину Ленин был не в духе и с подозрением щупал пустоту в полых карманах.
      У Химок попутка уходила на МКАД в сторону Рязанского шоссе. Пассажиры покинули кабину. Вычислив, что автобусами долго, они изловили такси, чтобы достичь ДАСа засветло.
      — Родись у меня сегодня дочка, я бы назвал ее Фурой! — сказал в сердцах Артамонов, стряхивая с себя радиоактивную пыль.
      Орехов с Артамоновым долго совещались: посвящать Артура в завидовское дело или нет — все-таки государственная тайна и немалая мера ответственности. В конце концов решили открыться, поскольку государство, пусть даже и устремившееся в новое будущее, все равно ничто по сравнению с желанием потрепаться.
      Артуру было рассказано все как есть. Накатив косуху коньяку, он принялся давить на сознание.
      — Значит, вы получили путевки в жизнь? — пытал он уставших друзей.
      — Да.
      — То есть, вы учились не зря, а я — зря?!
      — Где-то так.
      — То есть, вы умные, а я дурак?!
      — Выходит. А теперь про Дебору, Артур, — сказал Орехов. — Я тебе это сообщаю только потому, что если начнет сообщать Артамонов, то получится драка. Итак, с Деборой тебя познакомил я, и поэтому отвечаю за последствия. Только ты не воспринимай все это текстуально. Пока ты раздумывал, Артамонов отвел ее в тапках на Академическую попить газировки. Потом они среди ночи смотались за котлетами на Аэровокзал. Сам понимаешь, свет не ближний. Выслушали до конца соловья в зарослях на Кащенко. Конечно, это не значит, что они тут же побегут в церковь, но маршруты их прогулок показательны, согласись. Мы пришли к выводу, что ситуация требует рокировки. То есть, Артамонов берет Дебору себе в работу, а ты, Артур, идешь на фиг. Я и сам по первости был не прочь приударить за ней, но я в этом плане безответственен, как никто другой. И уж если Деборе выбирать из двух оставшихся зол, то свалить в сторону лучше тебе, Артур.
      — Да я никогда на нее серьезно и не претендовал. Так, променад.
      — Вот и я о том же, — сказал Орехов. — Просто сам ты никаких точек в вопросе не ставил. И поскольку ты ей до сих пор ничего серьезного не предложил, предлагаю развести стороны документарно, — подвел он итог. Чтобы потом не было вопросов.
      Результатом разговора стал передаточный акт в виде объективки: имя Дебора, возраст — 21, рост — 173, вес 63, основные типоразмеры 90-60-90, обувь — 36, волосы — каштановые, цвет глаз — зеленый, кожи — телесный, вредная привычка — совесть. Особые приметы — жатая юбка и красный батник. Через плечо — дамская сумка для товаров двойного назначения. И внизу подписи: сдал — принял. Варшавский — Артамонов.
      — Нас забрасывают в информационное пространство, Артур, — сказал Орехов, складывая бумагу вчетверо. — Это все равно, что посылают на три веселых. Мы с Артамоновым, насколько ты помнишь, этот предмет особенно не учили. Лично я без подсказки не то что газету, листовку выпустить не смогу. А у Деборы — набор конспектов. Поэтому мы забираем ее в помощь. Это вынужденная мера.
      — А Улька? — уколол Орехова Варшавский.
      — Звать не буду, но если приедет, назад не погоню.
      — Тогда я тоже в Калинин! Там хоть перспектива просматривается. А то в Якутске такая скука!
      — Никто не против энтузиазма, — предупредил его Артамонов, — но, ты понимаешь, с чем это будет сопряжено?
      — Понимаю. Ни с чем. Вы когда выезжаете на место?
      — Завтра.
      — Тогда я смотаюсь домой, быстренько разведусь с Каталиной, заберу Галку и — к вам! Уходя от жены, я решил, что налево будет удобнее.
      — Ты считаешь, что изобрел новое средство по уходу…
      — Но вы же знаете Каталину! С ней невозможно!
      — По поводу своих судеб ты можешь не отчитываться, — сказал Орехов.
      — Но кого-то я должен взять с собой или нет? Жилья вам, случаем, не обещали? Молодым специалистам полагается…
      — Какие мы к черту специалисты!

Глава 3. НАЗНАЧЕНЦЫ ВСТУПАЮТ НА ВВЕРЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ

      Шахматы, толковый словарь, сборник кодексов — с таким набором средств Орехов и Артамонов вступали в Калинин. Жизнь вынуждала взять регион с минимальным боекомплектом. Подбор инвентаря был не случаен. Каждая единица имела свое значение, назначение и предназначение. Шахматы держали в тонусе мозговой ресурс, кодекс напоминал о двойственности природы света, бьющего в камеру через маленькое окошечко, а словарь был необходим для толкования неоднозначных текстов людей при исполнении. Обе книги считались настольными.
      Орехов и Артамонов не глядя передвигали фигурки на магнитных подушечках и занимались каждый своим делом. Орехов дочитывал кодекс, все более укореняясь в мысли, что прямо сейчас его можно привлечь по любой статье. Хобби Артамонова было толще — «Советский энциклопедический словарь» под редакцией академика Прохорова. В качестве закладки Орехов использовал строкомер, а у Артамонова роль ляссе играл двусмысленный галстук в виде килы, которая время от времени пружинисто вскидывала голову и угрожающе шипела. Артамонов неспешно вглядывался в страницы и читал вслух:
      — Калинин, до тридцать первого года — пристань на Волге, железнодорожная станция, население — четыреста одна тысяча жителей по переписи семьдесят седьмого года. Машиностроение — вагоны, экскаваторы. Текстильная, полиграфическая промышленность. Четыре вуза, в том числе университет, три театра. Трамваи. Возник в двенадцатом веке нашей эры, хотя ни одного живого свидетеля, который бы мог это достоверно подтвердить, до сих пор не найдено. С тысяча двести сорок шестого года — центр Тверского княжества. Отсюда в середине пятнадцатого века стартовал в Индию Афанасий Никитин, эсквайр.
      — Давай без отсебятины и помедленнее.
      — Нет проблем. В ты-ся-ча че-ты-ре-ста во-семь-де-сят пя-том го-ду, зачитал Артамонов по слогам, — город был присоединен к Московскому княжеству. Награжден орденом Трудового Красного Знамени…
      — За что?
      — За то, что отсоединился до сих пор!
      — Этот факт надо срочно сообщить Макарону, находка может стать хребтом его диссертации. Как раз в тему.
      Макарон сверстал диссертацию задолго до поступления в аспирантуру. Единственным больным местом в научном труде была тема — Макарон никак не мог с ней определиться. Конечно, доведись ему поприсутствовать на защите, он бы придумал. Но время шло, материалы и библиографические изыскания пухли и получались настолько обширными, что придать им какой-то единый вектор становилось все невозможнее. В муках Макарон съедал батон за батоном. Выручил случай. Макарон пошел сдавать древнерусскую литературу, и попалось ему «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. Накануне Макарон вызубрил древние записки на старославянском, и, когда на экзамене стал выдавать текст наизусть, как тарабарское заклинание, преподаватель с поплывшими по лбу глазами предложил ему для простоты понимания как-нибудь осовременить текст, приблизить его к новейшей истории, рассмотреть в контексте развития словесности.
      — На чем же Афанасий вернулся из-за трех морей? — cпросил преподаватель Макарона.
      — На подводной лодке! — осовременил текст аксакал. — На тростниковой! Взял там, в Индии, напрокат! — приблизил он историю вплотную к нашим дням.
      У преподавателя отпала челюсть, и поставить ее на место смогли только в ветеринарной клинике.
      Электричка равномерно постукивала. За окном плескалось Московское море. Местные жители пытались продать каждому пассажиру по вяленой вобле и всовывали рыбу в окна на полном ходу. Забирать товар было удобно, а расплачиваться — не очень. Да и что тут говорить, отдавание денег всегда связано с определенным риском.
      Началась проверка билетов. Молодая билетерша, явно выходя за рамки обязанностей, спросила:
      — Что это вы тут делаете, пьете, что ли?
      — Ну вот, пошла ревизионная корректура, — недовольно вздохнул Артамонов и отвернулся к окну.
      — Поддерживаем отечественных производителей, — объяснил Орехов, пытаясь наладить контакт. — Слыхали, Указ вышел. О поддержке. И мы, как законопослушные граждане… сидим, поддерживаем…
      — Не дурите мне голову! Быстро все убирайте! — засомневалась кондукторша.
      — Мы не дурим. Просто играем в поддавки, пьем русского рецепта питье «Вереск» и захрустываем огурцом от старушки — все отечественное.
      — Пить здесь запрещено! Разложились тут, видите ли! Сейчас милицию вызову! — подняла тревогу служащая.
      — Вызывайте! — не выдержал Орехов.
      — Не кипятись, пятачок, милиция здесь ни при чем. Просто девушка не видит в тебе никакой племенной ценности! Отсюда все проблемы, — допустил Артамонов и включил спецэффект своего галстука.
      — Не умничайте! — шарахнулась в сторону проверяющая.
      — А вы хоть представляете, кто мы такие и куда едем? — теперь уже невзыскательно спросил Орехов. — Если б знали, вы бы наверняка не гоношились.
      — Знаю я, куда вы едете, — в Редкино! — выпалила ревизорша. — Туда ездит всякий сброд!
      — А вот и не угадали, — смилостивился Артамонов, оторвавшись от окна. — Мы едем в Калинин выполнять триединую задачу. Знаете, что такое триединая задача? Это когда трое не могут сделать то, с чем запросто справляется один. Так в словаре написано.
      — Вас высадить надо! — сверкнула проверяющая строгими глазами.
      — А вы сами, девушка, из Калинина?
      — Какая разница?!
      — Разницы никакой, просто смазываете первое впечатление о городе. А нам там жить, — вздохнул Артамонов.
      — Если сейчас же не уберете, я иду за нарядом! — все больше воодушевлялась кондукторша.
      — Вы бы лучше присели к нам да поговорили за жизнь, чем вот так принародно шуметь, — пригласил Орехов к столу казенную даму. — Вы же видите, что это не карты, а шахматы.
      — А вот это — тоже шахматы?! — ткнула она в бутылку. — Если вы сейчас же не прекратите, я доложу о вас начальнику поезда!
      — И этим окажете ему большую честь! — сказал Артамонов, поправив нагрудные ромбы на лацкане, и вернулся к брошенному разговору с Ореховым. И, что самое интересное, Михаил Иванович лично подписал Указ о присвоении Твери своего имени.
      — Давай сыграем нормальную партию, — предложил Орехов и начал заново расставлять шахматы. — А то, видишь, население не врубается в поддавки.
      — А кто против? — не стал перечить Артамонов. — Только ты успокойся. Ну, не получилось снять девушку прямо на марше, что поделаешь.
      — Действительно, — безропотно принял удар судьбы Орехов.
      — Я никак не пойму, зачем переименовывать? — параллельно возмущался Артамонов. — Это мошенничество. Сделай что-нибудь свое и называй.
      — Все правильно. Каганович так и сделал. Он не поленился и, как только начали строить московский метрополитен, тут же присвоил ему свое имя. На всякий пожарный. Представляешь, был бы сейчас — Московский ордена Ленина ордена Трудового Красного Знамени и ордена Великой Октябрьской Социалистической Революции метрополитен имени Кагановича…
      — Неплохо звучит. Шах! — объявил Артамонов.
      — Ослеп, что ли? Открываешь короля! Настолько мы развлекли кондукторшу, что она про билеты забыла.
      — Калининская область, — продолжал Артамонов чтение словаря, население — полтора миллиона человек. Из них треть — пенсионеры. Область находится на водоразделе Москвы и Ленинграда, испокон веков она поставляла туда молодежь, а в обмен получала из обеих столиц отправляемых в ссылку за 101-й километр персональных пенсионеров. Один процент от общего числа жителей области — интеллигенция. Негусто, прямо скажем. И ревизорша нам это только что продемонстрировала. Работать придется без поддержки интеллекта, без всякого расчета на понимание. Причем в крайне стесненных условиях площадь области всего 85 тысяч квадратных километров. В последний раз высшее лицо государства посещало область в 1963 году. Забытый Богом край. Депрессивный регион, одна из самых отсталых областей России. Но для Водолеев — чем хуже, тем лучше. Двадцать две тюрьмы, восемь СИЗО, семь детских приемников, пять приютов, три публичных дома. Поверхность, в основном, равнинная, на западе — Валдайская возвышенность. Одна одинешенька. Средняя температура января — минус одиннадцать, июля — плюс семнадцать, доминирующая культура — лен. Осадки — семьсот пятьдесят миллиметров в год.
      — Не маловато ли будет?
      — Чего? Осадков?
      — Нет, публичных домов.
      — Сколько есть.
      — Сто сорок два памятника Ленину в полный рост, сто сидячих, восемьдесят бюстов, шесть лепнин Крупской, сто сорок семь постаментов Калинину, шестьдесят три Марксу, десять памятников Пушкину, пять Салтыкову-Щедрину, Крылова и девушки с веслом — по одному экземпляру, скульптур северного оленя — сто тридцать две.
      Объявили конечную остановку. Пассажиры бросились стягивать узлы и сумки с багажных полок. Возникла опасность получить по голове мешком. Когда народ сидел, казалось, что в вагоне свободно, но, как только все бросились в тамбур, желая выйти первыми, стало ясно, что в вагоне ехало больше номинала.
      — Граждане пассажиры, при выходе из вагона требуйте полной остановки подвижного состава! — посоветовал Орехов, прикрывая шахматную доску от погрома. — Кажется, приехали. Пакуемся?
      — Куда спешить? Давай доиграем, тебе через ход — мат!
      — Не скажи. Полчаса еще продержусь. Что-то я в последнее время проигрывать стал.
      — Надо менять дебют — мне больше тебе нечего посоветовать.
      — Ни за что! Я доведу его до ума.
      — Странно, что оркестра нет, — удивился Орехов, оглядывая перрон.
      — И виватного канта никто в нашу честь не выводит, — согласился Артамонов.
      — Я считаю, область не готова к нашему приезду.
      Поток пассажиров затащил назначенцев в подземный переход. С потолка и стен текла вода, под ногами хлюпало. Швеллеры для подъема детских колясок были смонтированы так круто, что молодые мамы по три раза скатывались назад вместе с колясками и поклажей. Орехов залюбовался жанровыми сценами альпинизма.
      — Да, есть еще ягоды в ягодицах, — заключил он свое первое серьезное исследование подведомственной территории.
      Тут же строился новый железнодорожный вокзал в виде перевернутой с ног на голову буквы «Н». Часы на башне показывали попеременно то 12 градусов мороза, то полночь, как в Петропавловске-Камчатском.
      В целях визуальной рекогносцировки агенты ползучей информатизации двигались к гостинице пешком. Город был вскрыт. Теплотрассы, как внутренности, лежали выдранными из земли. Похоже, с зимы. В отверстые траншеи медленно сползали малые архитектурные формы. Груды мусора, подготовленные к вывозу, вновь растаскивались.
      — Именно поэтому слово «загородная» у нас лексически лучше сочетается со словом «свалка», чем со словом «вилла», — сообщил Орехов. — Надо не забыть продать идею Макарону. Для диссертации.
      — Паршивый городишко. Грязный. Придется лотерею проводить, подытожил Артамонов.
      — Какую лотерею?
      — Экологическую.
      — Правильно! И всю прибыль пустить на очистку города! На этом можно сделать приличное реноме!
      — Во-первых, при социализме не бывает ни реноме, ни прибыли. Прибавочную стоимость вводят в расчеты только капиталисты. Во-вторых, ни копейки прибыли нельзя направлять на уборку города. Пусть канализацию чистит тот, кто ее забил, — продолжил перебитую мысль Артамонов. — Просто соберем деньги для первоначального рывка.
      — Тогда нужно сделать лотерею беспроигрышной, чтобы привлечь побольше участников! — как мог, помогал вариантами Орехов.
      — У тебя не мозги, а трехпроцентный раствор! — начал распаляться Артамонов. — Лотерея, наоборот, должна быть безвыигрышной! — По сложившейся традиции все свои замыслы, не созревшие для воплощения, он пробовал на Орехове.
      — Теперь, когда ты получил два взаимоисключающих образования, я вконец перестал тебя понимать, — сдался Орехов.
      — А что тут понимать? Комбинаторика и геометрическая прогрессия страшные вещи! Помнишь, в сказке шах погорел, когда ему предложили рассчитаться за услугу зерном. На каждую последующую клетку шахматной доски нужно было положить в два раза больше зерен, чем на предыдущую. Всего в два раза. Но на шестьдесят четвертой клетке должны были стоять уже эшелоны зерна. Невообразимо. В голове у рядового слесаря большие цифры не помещаются. Так и с лотереей. Если в систему ввести два дополнительных параметра, которые завязаны на трех предыдущих, то вероятность угадать или выиграть становится равной единице в минус сотой степени. Другими словами, чтобы угадать задуманное при условии, что в лотерею будет играть все население Земли, необходимо, чтобы оно, это население, равнялось ста миллиардам.
      — Ужасный ты человек. Но здесь, когда должны быть задействованы миллиарды человек, с наскоку нельзя. Это дело надо как следует обсудить, устаканить.
      — Неплохо сказано, сынок!
      Поселились в гостинице «Верхняя Волга».
      — Хорошо, хоть не Вольта, — утешился Артамонов.
      Ландыши-светильники у входа в гостиницу создавали иллюзию уюта. Прилавок администратора был сдан в аренду коммерческому магазину. «Recepcion» было написано на каморке под лестницей, поэтому оформить поселение дежурная предложила прямо в вестибюле.
      Номер, предложенный назначенцам, выходил окнами на Советскую улицу. «Старый чикен» в подвальчике на противоположной стороне бойко торговал цыплятами-гриль. Правее постукивала шарами бильярдная. А прижавшись вплотную к оконному стеклу и до упора закосив глаза влево, можно было видеть, как на одноименной площади Ленин ловил тачку. Туда же, влево, тянулись и цветочные ряды, которые начинались влажными цинниями и заканчивались у самого цоколя памятника пластмассовыми букетами для покойников.