Правила игры

– Довольно! – раздраженно скрипит старец. – Я слышал достаточно. Вели запрягать.

/смешение – огонек свечи гаснет, стиснутый с боков костлявыми пальцами/

– Что со мной? Где я?

Талигхилл пошевелил рукой, поднес ладонь к глазам и с усилием стал в нее всматриваться – кажется, он вернулся-таки в собственное тело. Да, этот шрам – такого там не было.

– С вами все в порядке, Пресветлый, – сообщил знакомый голос.

Правитель вскочил, хотя движение болью отдалось в висках:

– Кто здесь?

– Я, Пресветлый. – Перед ним стоял Тиелиг. – С вами все в полном порядке.

– Да? – недоверчиво переспросил Талигхилл. – Но что со мной случилось?

– Думаю, об этом сейчас лучше забыть – и вам, и мне.

– А голос? И что это за чужак был в моем сознании? Жрец Ув-Дайгрэйса сокрушенно покачал головой:

– К сожалению, объяснений всему этому нет Я бы посоветовал вам забыть. У нас сейчас имеются более важные проблемы.

Талигхилл огляделся:

– Почему я в комнате, а не в коридоре? Ведь мы же…

– Прошу вас, Пресветлый, выслушайте меня. Я расскажу вам, что случилось.

Тиелиг и в самом деле рассказал. Но правитель не желал верить его словам, он резко встал с кровати и подошел к двери; распахнул ее:

– Храррип, какой сегодня день? Телохранитель ответил.

Медленно, словно стремясь оттянуть неизбежное, Талиг-хилл закрыл дверь и повернулся к жрецу Бога Войны.

– Но что это все значит? – с неприкрытым ужасом произнес он. – Что же все это значит, демоны меня съешь?!

– Это значит, что сейчас требуется все ваше мастерство. Необходимо найти выход из западни, в которой мы поневоле оказались – мы все.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал Талигхилл. – А теперь мне необходимо собраться с мыслями.

– Как будет угодно Пресветлому. – Жрец поклонился и ушел, оставляя правителя наедине с неразгаданными загадками.

Он плохо помнил то, что случилось после падения с лошади в подземном коридоре.

Да было ли само падение? Очнувшись, Талигхилл обнаружил, что коридор пуст, но не просто пуст – а заброшенно пуст, так, словно в нем никого не было уже давным-давно. Он лежал на грязном полу, в темноте, рассекаемой лишь тоненьким лучиком света. Поднявшись, Пресветлый оглядел себя: чужая одежда, чужое тело. То есть сначала он даже не понял, что тело принадлежало кому-то другому, но потом взгляд его случайно скользнул на ладонь – там не было шрама, к которому Талигхилл привык с детства. Случайное падение с пальмы оставило свою метку – а вот теперь этой метки словно и не существовало.

«Куда же я попал?»

Правитель перебрал возможные варианты (а было их не так уж много) и пришел к заключению, что, скорее всего, он умер. И оказался в одном из загробных миров. Вряд ли это край Ув-Дайгрэйса, скорее уж – подземные владения Фаал-Загура. Хотя и говорят, что Бог Боли мертв, но ведь это не значит, что царство его изчезло.

Пресветлый подумал, что он никогда не верил в Богов, хотя и допускал возможность их существования. Ну что же, теперь можно будет проверить, кто же прав: он или многочисленные жрецы.

Наклонившись, Талигхилл обследовал предмет, из которого пробивался тонкий лучик света. Осторожно, чтобы случайно не обжечься, правитель поднял этот факел и, держа его. как и положено, когда несешь факел, пошел по коридору… куда? – в том направлении, которое показалось Талигхиллу правильным. В конце концов, вторично ведь не умирают.

Шел он довольно долго. Вскорости факел погас, и Пресветлый отбросил в сторону эту ненужную вещицу; дальше двигался на ощупь.

Он уже потерял надежду, когда вышел наконец к дверям. За ними Талигхилл обнаружил зал, очень похожий на нижний зал Северо-Западной, однако же выглядевший несколько иначе. Не особо присматриваясь к различиям, правитель поспешил к противоположному краю зала, где нашел (как и надеялся) еще одну дверь.

За дверью было то, что он так боялся увидеть. Башня, до боли знакомая ему башня, которая теперь выглядела по-другому, чуждо. Наверное, именно такой она и должна быть в мире Фаал-Загура.

Измученный долгой дорогой и неизвестностью, Пресветлый закричал. Он кричал долго, изливая знакомым стенам отчаяние и боль, – так воет волк долгим осенним вечером, потеряв свою волчицу; так рыдает журавль, обнаруживший разоренное гнездо; так тоскует буйвол над трупом своего малыша.

Появились какие-то люди, говорившие на странной смеси ашэдгунского языка и нескольких хуминдарских наречий. Но потом они перешли на нормальный и стали уверять Талиг-хилла, что все в порядке. Пресветлого провели в комнату (его же комнату, только изменившуюся, как и все вокруг!). Там он лежал некоторое время; затем пришел сухощавый старик…

В этом месте в памяти правителя был провал, не желавший ничем заполняться. Следующий кусок воспоминаний оказался связан со странным голосом… но здесь у Талигхилла не было уверенности в том, что это ему не привиделось в бреду.

Даже если Боги говорили со мной – тем меньше у меня причин верить в них.

Решив для себя сей вопрос, правитель поднялся и стал ходить по комнате, размышляя. Пресветлому претило вынужденное бездействие, в котором они пребывали из-за его, Талигхилла, случайного обморока. Единственным выходом была бы атака хуминов, оказавшихся у Ханха, рядом с дверьми в тоннель. Несомненно, абсолютно безвыигрышный поступок, так как все преимущество сейчас на стороне противника. И все же… Надо бы с кем-то посоветоваться.

Со слов Тиелига он знал, что не далее как несколько часов назад уже проводил обсуждение нынешнего положения со своими военачальниками. Но поскольку тогда в теле правителя находился другой человек, Пресветлый не помнил ничего из сказанного и решенного им. Жрец, правда, вкратце пересказал. И все же…

Нам нельзя здесь оставаться. Нельзя!

Но боевой дух войск подорван. Ведь, по официальной версии, Талигхилл с отрядом задумал ночную вылазку именно затем, чтобы атаковать хуминов. И – отступил. Следовательно, всякая очередная попытка также обречена на неудачу.

Он горько усмехнулся.

Ну вот, ты же именно этого и хотел. Теперь твое честное имя не будет замарано – доволен? Все вышло шито-крыто, никто и не подозревает о том, что должно было произойти на самом деле. Судят за совершенные поступки и высказанные вслух мысли. Но ты вот лично знаешь, как планировал ту ночь, так что придется мучаться, дружище, придется – никуда ты от собственной совести не сбежишь!

Вот ты и сделал свой ход, старина. Неудачка! Кто-то переиграл тебя. Что теперь? Начать партию заново не получится, это – жизнь, не махтас.

В комнате показалось невыносимо душно. Он рванул на горле чересчур туго завязанный воротник, но от этого не полегчало. Дышалось с трудом.

Талигхилл вышел в коридор и пошел, почти побежал наверх, на колокольню. Там воздух, там должно быть свежее.

Привычно, как на старого знакомого, посмотрел звонарь с рассеченной губой.

Он ведь не знает, что я собирался оставить его здесь. Звонарь не боевая единица, он был мне не нужен, и я отдал приказ.

Талигхилл со злостью опустил кулак на каменный парапет.

Звонарь удивленно взглянул на правителя и ушел, не желая, видимо, вмешиваться и не считая возможным оставаться.

Демоны! И я даже не исполнил задуманное до конца, не совершил то злодейство, за которое теперь вынужден…

Вдалеке, на самом пределе видимости, появилась темная точка. Она двигалась к северному входу в ущелье.

– Что это такое? – прошептал Талигхилл. Уж он-то думал: ни один человек по собственной воле не приблизится к Крина. Однако ж, смотри ты…

– Господин, – негромко произнес от двери телохранитель. – Господин, пора обедать.

Только сейчас Талигхилл понял, что он (его тело), судя по ощущениям, еще не завтракал. Пресветлый покинул свой наблюдательный пост и направился в Большой зал, терзаясь сомнениями: как же отнесутся к нему, настоящему, военачальники и Хранитель Лумвэй? Они-то не знают, что произошло, а в последнее время правитель явно не отличался умом и сообразительностью.

За столом, однако, никого не оказалось. Слуги расторопно внесли блюда и удалились, оставив Талигхилла в одиночестве (телохранитель не в счет). Пресветлый с жадностью накинулся на еду, но она закончилась раньше, чем он насытился.

– Вели, чтобы принесли добавки, – немного раздраженный этим, велел он Храррипу. Тот смущенно кашлянул.

– Что такое?

– Нельзя, Пресветлый. По вашему приказу порции сократили до минимума. Даже вам.

– Прежде всего мне, – поправил его Талигхилл, только сейчас сообразивший, в чем дело. – Ну что же, пускай. А десерт?

– Велено выдавать только больным, детям и женщинам.

– Ну да, конечно, – пробормотал. – Как это я забыл?

Никогда еще не чувствовал себя так глупо.

Талигхилл с некоторой поспешностью покинул Большой зал и вернулся к себе. Здесь он возобновил хождение от стены к стене в надежде, что так или иначе выход из сложившейся ситуации отыщется.

Но так ничего и не решив, уставший и раздраженный, к тому же – полуголодный, Пресветлый опустился на кровать и решил немного вздремнуть. Может быть, разгадка головоломки придет к нему во сне? (Да и так будет проще дождаться ужина)

/то ли раннее утро, то ли летний вечер, когда небо полно лишь отблесками солнечного света, – смещение/

Брэд Охтанг сокрушенно покачал головой. Это движение стало за последние несколько дней дурной привычкой, от которой данн никак не мог избавиться. Обстоятельства, так сказать, не способствовали.

Осада увязла, как вязнет в нефтяной яме верблюд: медленно, незаметно трясина поглощает животное, и каждое движение только ухудшает положение. Нет, если не брать в расчет временной фактор, кампания проходила более чем успешно. Во-первых, пало две башни из четырех. Вспомним, что до недавнего времени Крина вообще считалось непроходимым именно из-за этих самых башен. Во-вторых, благодаря Орзу Витигу найден путь в обход ущелья (что, кстати, тоже до сих пор считалось невозможным). Наконец, в-третьих, войска противника оказались заперты в северных башнях безо всякой связи с внешним миром. В-четвертых же, постоянное снабжение всем необходимым войска Охтанга с тыла позволяет длительную осаду противника.

Но Собеседник в последнее время словно взбесился. Он рвет и мечет и кричит, что промедление смерти подобно. Похоже, он недавно беседовал с Берегущим, и тот недоволен.

Однако я не способен выжать из людей невозможное. Мы и так понесли неоправданно большие потери. Да и желтых лепестков ша-тсу не осталось. Инженеры обещают починить вторую катапульту, но это произойдет еще не скоро.

– Данн, там… – Раб, явившийся с сообщением, видимо, плохо представлял, что именно «там». Он судорожно вздохнул, зная, что в последнее время хозяин стал нетерпелив и резок. – Там странная повозка. Она приближается к ущелью. С севера.

На мгновение Охтанг задумался. Потом велел:

– Взять в плен, препроводить сюда. Если, конечно, доедут, – добавил он.

Раб поклонился и ушел, чтобы передать приказ.

/смещение – отблески пламени ритуального костра, рядом – тени безмолвных людей/

– Хорошо, – согласился Шэддаль. – Хорошо. Это ваше право. Но почему именно сейчас?

Укрин пожал плечами и тотчас поморщился – в битве у Ханха, когда им едва удалось отбросить хуминов и закрыть проход, Клинок заработал несколько серьезных ран.

– А когда еще? До сих пор наших людей погибало не так уж и много, чтобы совершать Прощание такого масштаба. К тому же правом проводить подобный обряд обладаю лишь я да еще несколько человек, но из присутствующих в Крина – я один. Мы, разумеется, повторим Прощание еще раз, если все закончится благополучно, но я вовсе не уверен в таком исходе. Так что…

– Хорошо, – развел руками старэгх. – Как я уже говорил, это ваше право.

– Благодарю.

Предводитель Вольных Клинков оставил кабинет Шэддаля и пошел по лестнице на колокольню.

Там все уже было готово: небольшой костер, пропитанный остатками имевшегося в башне масла и необходимыми благовониями, дощечки с именами погибших, люди, застывшие в молчании вокруг.

– Начнем, – негромко произнес Укрин. – Начнем Прощание, Братья!

Ему передали зажженный факел, и он прислонил огненный язык к костру. Пламя настороженно скользнуло на переплетение древесных обломков, вспыхнуло и заплясало в экстазе насыщения. Укрин поочередно брал со столика дощечки и бросал в костер, они вспыхивали и испускали к небесам облачко душистого дыма.

Тогда он заговорил речитативом, поднимая голос к тем же вершинам, куда сейчас устремлялись языки пламени:

Мертвых уносит огонь, а тела рассыпаются прахом.

За далекие звезды мертвых уносит огонь.

В звездное небо живые смотрят с печалью и страхом,

Не замечая, как жжет их пламя побед и погонь.

Мертвых уносит огонь – у огня соколиные крылья.

Как птенцов, осторожно, мертвых уносит огонь.

Только седые дымы дорогу к высотам закрыли,

Только гнездовий огня не увидит ни всадник, ни конь

Мертвых уносит огонь, и так тяжело расставаться!

Пламенем парус надут, и костер освещает корму.

Мертвых уносит огонь, а живые должны оставаться,

Чтобы суметь отомстить – неизвестно чему и кому [2]

Вспыхнул и погас последний язычок пламени В ущелье постепенно вползала тьма, и в это время чей-то голос изумленно произнес:

– Смотрите! Внизу что-то движется! Похоже на карету!

Укрин подошел к бойнице, выглянул, но так и не смог ничего разглядеть – глаза еще не привыкли к сумеркам. Поэтому он долго, непозволительно долго сомневался: обстреливать ли карету (или что это там такое?).

Впрочем, как выяснилось позже, его сомнения не имели никакого значения.

/радуга дивной красоты встает над рекой – смещение/

– В чем дело? – недовольно спросил Талигхилл, всплывая из пучин чудесного сна.

– Вам необходимо увидеть это, господин, – сказал Джергил. – На колокольне…

Рывком поднявшись с постели, правитель поспешил наверх.

– Что?.. – спросил он у господина Лумвэя. Тот стоял перегнувшись и напряженно всматривался во что-то внизу. На вопрос Пресветлого Хранитель лишь указал на дно ушелья и жестом предложил посмотреть.

Некий темный предмет (уж не та ли точка, что привлекла мое внимание утром?) продвигался к лагерю хуминов.

– Почему до сих пор это не обстреляли? – спросил Талигхилл.

Господин Лумвэй горько усмехнулся:

– Обстреливали уже. Только без толку.

– Что значит «без толку»? – удивился Пресветлый.

– Стрелы отскакивают от коней, – объяснил Хранитель – Как от камня.

Затаив дыхание, они следили за продвижением экипажа. Вот он оказался у лагеря, и стражники придержали животных под уздцы. Распахнулась дверь, и из кареты выбрался человечек, с такого расстояния еле различимый.

В это время на колокольню поднялся Тиелиг. Жрец Ув-Дайгрэйса был бледнее обычного, но в глазах его горел огонь, которого раньше Пресветлый не замечал. Тиелиг подбежал к пустой бойнице и выглянул наружу:

– ТЫ?!

Фигурка внизу медленно, словно не веря тому, что происходит, повернулась и вздернула кверху голову

– ТЫ?! – повторил Тиелиг громовым голосом, который, уж непонятно по какой причине, был отчетливо слышен не только здесь, на башне, но и во всем ущелье. Слова гулко дрожали, как будто их произнес один из колоколов за спиной жреца.

– ТЫ, РАФААЛ-МОН?! ТЫ ПОСМЕЛ ЯВИТЬСЯ СЮДА, ПРЕЗРЕННЫЙ СЫН ПРОКЛЯТЫХ РОДИТЕЛЕЙ? Фигурка внизу рассмеялась:

– Я ВЕДЬ СОВЕТОВАЛ ТЕБЕ НЕ ПУТАТЬСЯ У МЕНЯ ПОД НОГАМИ, УВ-ДАЙГРЭЙС! ЭТО ТЕБЯ НЕ КАСАЕТСЯ, ДЯДЮШКА! ВПРОЧЕМ, ЕСЛИ ТАК УГОДНО – ЧТО Ж, С КОГО-ТО ВЕДЬ НУЖНО НАЧИНАТЬ, НЕ ПРАВДА ЛИ?

– ТЫ НИЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ, РАФААЛ-МОН! – прогремел жрец… прогремел Ув-Дайгрэйс. – ТЫ БЕССИЛЕН!

– ТАК ЛИ ЭТО, ДЯДЮШКА?! ДАВАЙ ПРОВЕРИМ! НО ПРЕЖДЕ, ЧЕМ НАЧАТЬ, Я ХОТЕЛ БЫ ПРИЗВАТЬ ОДНОГО МОЕГО ДРЕВНЕГО ПРИЯТЕЛЯ. ТЫ НЕ ПРОТИВ? ВПРОЧЕМ, ВСЕ РАВНО.

И Рафаал-Мон, сын Бога Боли и Богини Отчаяния, повернувшись на восток, вскинул руки к небесам.

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

– Итак, – тихо произнес господин Чрагэн, – итак…

Похоже, у него не было слов. У остальных, кстати, тоже. В это время в дверь комнатки постучали. Явился слуга, который что-то отчаянно зашептал на ухо Мугиду. Старик кивнул:

– Да, сейчас буду.

– Господа, – обратился он к нам, – прошу извинить, но дела требуют моего личного присутствия. Объяснения переносятся на завтра. Это даст вам возможность хорошенько поразмышлять над сегодняшним повествованием.

Мы не успели ничего сказать, а он уже вышел, оставив дверь приоткрытой.

– Ну, чего-то подобного я и ожидал, – заметил Данкэн. – Старику нужно прийти в себя и приготовиться к защите.

– Похоже на то, – мрачно согласился господин Шальган.

Я тем временем тихонько отозвал Карну, и мы оставили внимающих теряться в догадках и строить предположения. Нам же было необходимо обсудить нечто, их совсем не касающееся. И не только обсудить…

К моему удивлению, мы миновали дверь Карны, и я спросил – почему.

– Мыши, – объяснила она. – Как раз накануне твоей… пропажи я попросила, чтобы меня переселили в другую комнату.

Я кивнул. Теперь понятно, почему записку не нашли.

Больше в тот день я не занимался делами, связанными с гостиницей. Не было времени.

ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

После завтрака все мы остались в Большом зале Слуги убрачи со стола, и теперь наступило время, когда должны были прозвучать объяснения.

Мугид даже в такой, казалось бы, необычный день не переменил своего одеяния: он по-прежнему оставался в серой хламиде, с неизменным нарагом на поясе.

– То, о чем вы внимали вчера, господа, до сих пор было известно лишь небольшому количеству людей, – заявил он, начиная свой рассказ. – История Крина, как правило, подается в современных научных трудах без упоминания о той роли, которую сыграли в ней древние Боги Ашэдгуна. Мы, повествователи, являемся теми немногими, кто хранит правду о подобных событиях и несет ее через века. Поэтому мы обладаем некоторыми способностями, не свойственными обыкновенным людям. Среди подобных способностей – возможность почувствовать, где находится тот или иной внимающий. Это не означает, что я все время осведомлен об этом. Просто при необходимости и определенном напряжении с моей стороны я могу сие выяснить. Что и произошло позавчера утром.

Дабы вы не волновались, я солгал вам, сам же озаботился тем, чтобы возвратить господина Нулкэра, – вежливый кивок в мою сторону, – обратно. Были посланы слуги (как вы понимаете, сам я не мог отлучиться).

Они отыскали нашего беглеца в состоянии, близком к умопомешательству. Видимо, сказалось нервное напряжение последних дней, проведенных им в коридоре. С трудом доставили в башню и пошли звать меня. Господин же Нулкэр в это время… хм… несколько поторопился с выводами и принялся кричать.

Мугид выдержал паузу, чтобы все мы как следует прониклись сказанным.

– Что же касается объяснений господина Нулкэра, то, думаю, он захочет дать их мне одному, чтобы не отнимать понапрасну ваше время. Не так ли?

Я взвесил все «за» и «против». Было ясно, как день, что рассказ старика шит белыми нитками. Однако же он хочет переговорить со мной наедине. Боится, что я стану задавать опасные вопросы? Хочет договориться?

Только сейчас я понял, что вполне могу поторговаться с ним. Сумка в обмен на книгу. Книга, конечно, не моя, но ведь и господин Чрагэн не является ее законным обладателем. К тому же останется перевод, который я смогу отдать «академику» в качестве компенсации.

Я согласился.

Зато свое несогласие выразил тот, от кого ожидать подобное можно было меньше всего. Господин Шальган, «генерал в отставке».

– Минуточку, – сказал он, и родившиеся было шепотки вновь затихли. – Минуточку. Напомню вам, уважаемый господин Мугид, один эпизод из вашего же повествования. То место, где Пресветлый Талигхилл вспоминает о случившемся с ним. Это ведь он был в теле господина Нулкэра, не так ли?

– Не знаю, – пожал плечами повествователь. – Как вам известно, Пресветлому Талигхиллу снились необычные сны. Возможно, то, о чем идет речь, – лишь один из них…. Кстати, господа, я совершенно забыл! Вчера, когда слуга отозвал меня, я получил весьма утешительное сообщение. Да вот, можете сами слышать.

В голосе Мугида скользнуло едва заметное облегчение.

Мы слышали. Все мы слышали это – отдаленный звук мотора.

– Неужели спасатели?! – воскликнула госпожа Валхирр.

– Думаю, если вы подниметесь на колокольню, то сами сможете в этом убедиться, – заметил Мугид.

Как грубо он сыграл, – восхищенно подумал я. – Но ведь получилось!

Внимающие вскочили и поспешили к лестнице, все до одного. Остались я да старик.

– Итак, – сказал Мугид и внимательно посмотрел на меня.

Я кашлянул и опустил взгляд. Говорить с повествователем не хотелось, тем более – рассказывать, как все было на самом деле.

– Можете ничего не объяснять, – неожиданно сказал он. – Я и так все знаю. Если пожелаете, поговорим после последнего сеанса. Сейчас же скажите мне лишь одно: где фолиант?

Я взвесил все «за» и «против» и…

– Молчите! – прогремел за моей спиной голос. – Молчите, юноша! А вы, уважаемый, постарайтесь сделать так, чтобы ваши руки были у меня на виду.

– Вот уж от кого не ждал подобного, так это от вас, господин Чрагэн, – невозмутимо заявил старик. – И что же вы собираетесь делать с этим пистолетом, а?

– Стрелять, если понадобится.

Я постарался не шевелиться: он не сказал в кого.

– Что вам нужно? – осведомился Мугид.

– То же, что и вам. Фолиант. Вы ведь его перевели, Нулкэр, не так ли?

Я медленно кивнул.

– Где он?

– У меня в комнате.

– Ну, поднимемся в вашу комнату, – согласился господин «академик». – И вы, Мугид. Нам следует о многом поговорить. Но, если можно так выразиться, при закрытых дверях.

Повествователь пожал плечами:

– Как вам угодно. Но прошу, опустите пистолет. Во-первых, это не делает вам чести, а во-вторых, при желании я давно бы уже обезвредил вас.

Он едва пошевелился – и блестящая пластинка метательного ножа задрожала рядом с моим плечом. Второй раз за последние несколько дней! Не многовато ли?

Хорошо хоть, Чрагэн оказался мужиком с выдержкой и не выстрелил. Он попросту убрал пистолет и кивнул:

– Пойдем

И мы, чинно и мирно, как цивилизованные люди, двинулись ко мне в комнату.

Здесь господин Чрагэн плотно прикрыл дверь и пригласил всех садиться. Потом обратился ко мне:

– Где же перевод?

– В тумбочке.

– Достаньте, пожалуйста.

Я извлек и выложил на стол плесневелый фолиант, блокнот с переводом и «Феномен Пресветлых».

– Ну что же, – неожиданно улыбнулся Мугид. – Вы прочли эту книгу, господин Нулкэр? Я пожал плечами:

– Если вы имеете в виду «Феномен» – не полностью; не хватило времени. Так, выборочно.

– О чем же именно, если не секрет?

– О суурах, о повествователях, о феноменоносителях. Ну и так, по мелочи.

– В таком случае вам будет проще понять, – удовлетворенно заявил старик. – А вам, господин Чрагэн, вам знакомы эти представления?

Тот сухо кивнул:

– Более чем.

– Вот и хорошо. Приступим, господа. Читайте, Нулкэр.

– Что читать? – не понял я.

– Перевод. Ваш перевод. Ну же, начинайте. Я пожал плечами и открыл блокнот:

– Первую страницу я перевел раньше и уже читал вам, господин Чрагэн. Но, с вашего позволения, повторюсь.

ПЕРЕВОД ПЛЕСНЕВЕЛОГО ФОЛИАНТА

…когда-нибудь или нет. Я не могу знать о том, какой из возможных вариантов будущего воплотится в жизнь, – и никто не может. И в своем незнании, обуреваемый желанием донести до тех, кто придет (если придет) после нас, свои знания, я пишу эти строки.

Я отдаю себе отчет в том, что, скорее всего, мой дневник прочтет некто, для кого он не предназначен. Что ж поделать, значит, так тому и быть. Разумеется, я не оставлю дневник без присмотра, но случиться может всякое

/следующий текст написан явно много позже предыдущего/

Зачем все это делаю? Ведь я совершенно отчетливо понимаю: уже не будет Третьего поколения. Собственно, его и не может быть по определению. Мы так же сильно связаны с ними, как нерожденный ребейок – с матерью, мы зависим от их восприятия окружающего, и подобно тому, как Первых сменили мы (а Первые – Изначальных), вместо нас приходит… что?

(Подозреваю: на самом-то деле они не так уж свободны от чего-то более сильного, чем и мы, и вообще… Не знаю. Нужно будет при случае спросить у Оаль-Зиира)

Как бы там ни было, я веду эти записки. В них – наша история, история нашего низвержения с небес и того, что происходит с нами сейчас.

… Наверное, перелом наступил после битвы в Крина. А может, еще тогда, когда Фаал-Загур уничтожил наши храмы и мы больше не могли запросто воплощаться и развоплощаться. По сути, нам необходимо было сделать выбор: либо навсегда уйти, оставив себе то максимальное количество свободы и власти, которое можно было сохранить в сложившейся ситуации; либо же оставаться и бороться.

Первые в свое время выбрали исход. Не все – часть осталась в Ашэдгуне, а впоследствии перебралась в Хуминдар. Но там они долго не продержались. Рафаал-Мон использовал южан для своих целей, и Первые в результате погибли, хотя слухи о том, что некоторые живы, доходят до меня и теперь. Верится в это с трудом, я уже боюсь надеяться.

… Подобный выбор, вставший перед нами после сражения у пролива Вааз-Нулг, мы сделали иначе, чем Первые. Мы предпочли остаться. Кое-кто утверждал, что у нас значительно больше шансов восстановить свое былое могущество. И это было так. С одной стороны. С другой же стороны, нельзя противиться тому, для чего настало время.

Какими нелепыми, должно быть, кажутся тебе, неизвестный, эти строки! Бог, Бог Войны, пишет, что нашлись силы могущественнее его и его поколения. Но ошибались не мы – ошибаются те, кто верит в абсолютное всесилие. Ибо в мире нет ничего абсолютного.

… Мы решили остаться. Тебе, читающий эти строки, может быть непонятным, какой тяжелый выбор нам предстоял. Я объясню.

Рафаал-Мон, ставший для хуминов Берегущим, не был первым, кто додумался до такой возможности. Первым был его отец, Фаал-Загур. Правда, ему приходилось считаться со своей супругой, Ахр-Ньеной, которая больше известна как Богиня Отчаяния. Мы постарались, чтобы это имя оказалось стертым из людской памяти, и, похоже, преуспели в этом.

… А ведь как они были близки к исполнению своего замысла! Стать Триединым Богом, затмив и уничтожив таким образом всех остальных. Обрести мощь, которой до сих пор – согласно сказаниям – обладали лишь крупнейшие из Изначальных! Однако мы смогли вмешаться и развоплотить – без возможности вернуться – Ахр-Ньену. Да что там – по сути, мы убили ее. И думали, что тем самым навсегда отвратили Фаал-Загура и его сына от предательства всего поколения. Кроме того, Ахр-Ньена должна была играть ведущую роль в Триедином, и без ее участия замысел терял смысл.

Фаал-Загур сумел затаиться и ударить, когда мы не ожидали этого. В первый момент все выглядело так, словно он горит лишь жаждой мести, и поэтому мы слишком поздно обратили внимание на разрушенные храмы и убитых служителей. Слишком поздно. Сила ушла, и мы не могли вмешаться.

… Как смешно устроен мир! Кажется, именно в нашем поколении это проявилось ярче всего. А как еще охарактеризовать то, что нам, Богам, помогли люди?

Они возникли – подобно всему остальному, – порожденные воспаленным сознанием Изначальных (впоследствии люди предпочитали называть их демонами, что, впрочем, не меняло сути). Хаотичные по своей природе, не знающие самого понятия «постоянство», Изначальные обладали могуществом и властью, о которых мы можем только мечтать. Никто не знает, откуда они пришли, да и пришли ли. Скорее, самовозродились, упорядочившись, из Нереализовавшейся Пустоты. Их сознание пребывало в некоем подобии то ли сна, то ли бреда; и каждый (почти каждый) образ, рождавшийся в нем, так или иначе получал свое воплощение. Одним из таких образов был наш мир. Другим – постоянство мира.

… Порожденные сознанием Изначальных, люди зависели от него. До определенного времени. Затем демонам надоели старые игрушки (или чем там люди являлись для них?), и Изначальные перестали обращать на них внимание.

Никто не знает, как зародилось в человеке сознание. Считается, это стало возможным лишь потому, что, будучи творениями Изначальных, люди обладали их качествами. В том числе – маленькими зернами грез, развившихся впоследствии в сознание, отличное от сознания демонов, – в сознание, стремящееся к порядку. Как бы там ни было, люди обрели возможность влиять на мир, удерживая его в границах того, что принято называть реальностью.

… Возникновение упорядоченной реальности оказалось настолько противоестественным для Изначальных, что те вынуждены были обратить на нее свое внимание. Но сделали это чересчур поздно: восстановить былое состояние демоны не смогли, а часть из них к тому же завязла в реальности, не способная покинуть ее пределы.

Люди сталкивались с Изначальными (вернее, с теми их проявлениями, которые были способны воспринять системой своих наружных рецепторов). Согласно человеческой природе, они стали и демонов вплетать в ткань реальности, постепенно подчиняя их своему сознанию. Некоторые смогли сохранить относительную свободу, остальные же боролись – но безуспешно. Так возникли Первые.

…Первые представляли собой нечто среднее между Изначальными и Вторыми, то есть нашим поколением. От Изначальных они унаследовали непостоянство формы. Определенности, выраженной в личностном, индивидуальном качестве, свойственной нашему поколению, у Первых еще не было.

Разумеется, демоны тоже обладали некоторыми зачатками индивидуальности, но в связи с их хаотичной природой это не выражалось так сильно, как у Первых. Для людей же индивидуальность является одной из непременных характеристик. Поэтому изменения, исподволь вносимые их сознанием в реальность, породили Первых.