Правила игры

Воительница блеснула глазами:

– Представьте себе, именно это я сделала, когда подписала с вами военный контракт. – Что он хочет сказать? Неужели решил признаться?.. Как бы там ни было, сегодня его мысли точно заняты бегством. Значит, нужно постараться выведать как можно больше.

– Да, я и не подумал, – натянуто улыбнулся Талигхилл. – Но в таком случае вы, наверное, сможете мне ответить: как быть? Какими показателями руководствоваться, заведомо обрекая людей на смерть? – Ты что, собираешься рассказать?! (А почему бы и нет?) С другой стороны, не все же Клинки останутся здесь, какую-то часть все равно придется забрать Значит, так или этак, а раскрывать свои планы нужно. Тэсса задумалась.

– Не знаю, – сказала она наконец. – Наверное, руководствоваться здесь можно лишь случайностью. А чем еще?… Естественно, если вообще есть возможность выбора, – добавила она.

Талигхилл горько рассмеялся:

– О, иногда так хочется, чтобы выбора не было! Никакого! Совсем!… Но выбор есть всегда.

– Все образуется, – неожиданно сказала Тэсса. – Все обязательно образуется и решится. – Она сама удивлялась этим, внезапно проснувшимся в ней материнским инстинктам – желанию утешить и обнадежить запутавшегося в жизни, такого сильного, властного и беспомощного мужчину. Наверное, дело было не только в искренности его слов, но и в том, что она в течение очень долгого времени оставалась одна. Ну и… много всяких других причин; она не собиралась их анализировать, демоны забери! – пускай этим занимаются новомодные врачи.

– Вы считаете? – спросил он, и глаза правителя загорелись. На мгновение… – а потом так же быстро потускнели. Наверное, вспомнил что-то очень неприятное. – Впрочем, вряд ли все образуется, чем бы ни закончилась эта война. Либо честь, либо победа. Что бы вы выбрали? Вот он, выбор: победа или честь. Третьего не дано. Чему бы отдали предпочтение вы?

– Правде, – тихо произнесла она, догадываясь, о чем идет речь.

Пресветлый покачал головой, его пышный хвост грустно дернулся.

– Правда означает честь. Победы не будет. Она задумчиво уставилась на Юго-Западную; башня напоминала сейчас догорающий факел, внизу суетились хумины.

– Я думаю, это тоже своеобразное спасение чести – спасение страны. Принести в жертву десятки – чтобы остались в живых тысячи, принести в жертву честь – чтобы одержать победу в войне. Мне кажется, люди поймут. Пускай не простят, но поймут.

– Даже те, кого я обреку на гибель?

– Я же поняла…

Он резко повернулся к ней:

– Что?!

– У вас был великолепный план, мой правитель. Единственно верный в сложившейся ситуации. Может статься, хумины все же переиграли нас. Но может – нет. В этом случае приведите его в исполнение. Положите личные честь и совесть на алтарь победы. Люди вас никогда не простят, вы себя – тоже. Но Боги, я уверена, отнесутся с одобрением. Неужели вам этого мало?

Талигхилл покачал головой:

– Мне плевать на одобрение Богов, Тэсса. Я не верю в них. Но мне достаточно вашего одобрения – даже не прощения, лишь одобрения, – чтобы совесть и честь отправить в пламя, вслед за безвинными людьми.

– Оставьте, Пресветлый, – произнесла она тихо. – Давайте не будем скатываться к дешевым комедийкам, что разыгрываются на базарных площадях. Я…

В это время дверь, ведущая на лестницу, громко стукнула, и на площадке появился слуга.

– В чем дело? – раздраженно спросил Талигхилл. – Что тебе нужно?

– Правитель, господин Тиелиг приказал вам передать, что можно начать. Он сказал, вы знаете, о чем идет речь.

Боги, неужели он все-таки собирается сбежать?! После всех тех слов… сбежать – и оставить людей умирать здесь, лишить их надежды?.. Нужно остановить! Но так, чтобы никто не узнал, что он даже намеревался сбежать.

Пресветлый стоял в рассеянности. Похоже, он попросту забыл, о чем идет речь.

– Правитель, – вмешалась Тэсса, – может быть, мне уйти?

В этот момент она ненавидела себя и ту игру, которую затеяла. Но мужчины так часто говорят о чести и долге и так редко делают что-либо, руководствуясь именно честью и долгом, что ей поневоле приходилось принимать свои меры. У Тэссы, в конце концов, тоже есть представление об этих двух категориях.

– Нет-нет! – проговорил он, наверное, даже энергичнее, чем следовало бы. Она может подумать… Ладно, что сказано, то сказано. – Останьтесь, прошу вас.

Слуга тактично кашлянул и придержал хлопавшую от сквозняка дверь.

– Ступай, – повернулся к нему Пресветлый. – Скажи, что передал мне сообщение.

– И все? – рискнул поинтересоваться слуга. Тэсса затаила дыхание.

– И все, – резко ответил Талигхилл. – Ступай!

Человек, посланный жрецом, удалился.

Воительница тихонько выдохнула и неожиданно обнаружила, что у нее получилось это с небывалой томностью. Боги! Что я вытворяю?!

– Вот, – сказала она. – Я осталась. Но мне кажется, здесь становится излишне людно. – Воительница бросила взгляд на молчаливого телохранителя, скрывавшегося в тени. – К тому же холодает.

– Да, пойдем ко мне, – предложил Талигхилл. Кажется, мне удалось! Демоны, Тиелиг может и подождать. Или догадается и откроет нижние двери сам. В конце концов, он лучше моего разбирается в этих желтых лепестках и сможет доподлинно установить, кто из спасшихся имеет надежду выжить. Вот пускай и занимается этим. А я…

Правитель приобнял ее за талию и укрыл плечи женщины своим плащом.

В конце концов, он очень даже ничего… Ну, то есть… Нужно же как-то спасать положение.

К тому же она долго, невыносимо долго обходилась без мужчин. Да и отступать – поздно.

/смещение – твои глаза отражаются в ее глазах блеском целого мира/

Обошлись без потерь. Почти. Трое неудачников стали с подветренной стороны и на мгновение оказались в облаке дыма. Пришлось застрелить.

Слава Берегущему, не успели никого поранить. Но все равно перед глазами Охтанга до сих пор стояли их лица – вызверившиеся, с пеной на губах, с отчаянием во взорах. Они ведь прекрасно понимали, что стали смертниками, и даже пытались сдержать порывы, клокотавшие в них, но лепестки ша-тсу оказались сильнее людей. Как, впрочем, и всегда.

Данн бросил последний взгляд на догорающую башню, которую им сегодня удалось завоевать. Первые десятки разведчиков уже были внутри, остальные поднимались по приставным лестницам. К рассвету окончательно выяснится, можно ли подземными коридорами добрагься до Северо-Западной. Скорее всего, нет, но оставить этот вариант непроверенным Охтанг не имел права.

Однако же у Брэда неожиданно появилась альтернатива, на которую он, признаться, и не рассчитывал. Закусив губу – сказываюсь напряжение последних суток, ведь он не спал около двадцати часов, – данн пошел к своему шатру. Там его ждал Собеседник вместе с человеком, которого Охтанг уже не надеялся увидеть.

Орз Витиг выглядел паршиво. Но для того, кто был однажды на волосок от смерти, – неплохо. Живо выглядел.

– Я нашел дорогу, – повторил он, когда данн оказался в шатре. – Можно идти в обход.

Нол Угерол, впившийся в десятника пиявкой, как только тот рассказал об этом впервые, нетерпеливо пошевелился. Наверное, готов был все бросить и лично бежать на переват.

– Подробности, – проронил Брэд, опускаясь на свою любимую скамеечку. – Ты же понимаешь, Орз, мне нужны подробности. Потому что это может быть изощренной ловушкой, не более того.

Витиг задумался, а потом решительно покачал головой:

– Это не ловушка, данн. Я расскажу тебе, и ты сам поймешь.

– Рассказывай, – кивнул Охтанг.

Десятник вкратце поведал о том, как ему удалось выжить (по большому счету – дважды), после чего перешел к событиям последних суток.

– С этим пацаном мы вернулись в пещеру. Кони там были, хотя я и не ожидал этого. Однако ж подфартило. Раб умер раньше, чем успел отпустить животных. А те, хоть и боялись мертвяка, сбежать не могли – поводья-то оставались намотаны на руку.

И вот мы передохнули и решили возвращаться. Припасов у нас было на пару дней, и то при сильной экономии, а потом – как? Не к северянам же, побирушками.

Короче, посовещались, и я решил, что надо двигаться к вам, через горы. Ну. во-первых, там должно было быть поспокойнее, а во-вторых, в ущелье к тому времени такие страсти творились, что соваться туда я б лично не рискнул. А пацан – тот и вовсе отказался бы, очень уж сильно его напугаю тогда, хоть он и виду не показывав

Да-а, значит, оставалось у нас два варианта: обходить либо с запада, либо с востока. Оба пути представлялись почти одинаково опасными. Почти. Все-таки я удосужился вовремя поднять голову и взглянуть на этот огромный утес, который возвышается над восточной стеной ущелья. А на утесе-то том горел огонек!

Вот и пришлось нам идти по западной стороне.

Обмотали коням копыта гряпками и вечером отправились.

Шли трудно, потому как дороги узкие и очень извилистые. А потом пацан наткнулся на пещерку. Нам как раз нужно было найти, где б отдохнуть, – он и нашел. Я сунулся туда: и выясняется, что это не пещерка вовсе, а ход подземный. Ход, конечно, не самый лучший. Но добрались. Потом еще чуток по воздуху пришлось идти… там я пацана и потерял. Туземцы. У них там поселение, небольшое, неприметное. Они нас раньше заметили и вели небось от самого южного выхода из тоннеля. Но почему-то трогать не решались. Может, и дальше б не тронули, но пацан обернулся и – уж не знаю, каким чудом – заметил их. Тут они и смекнули, что ждать дальше нечего. Стали швыряться камнями из пращей. Потом и стрелы полетели. Пацана задело, и он вместе с конем рухнул на землю. Я хотел было остановиться, но увидел, что еще пара стрел вошла в тело и это уже стало бессмысленным. Жаль, конечно, парня, он держался достойно, не канючил. Но – жизнь распорядилась по-своему.

Орз Витиг глянул на Собеседника и добавил:

– Значит, так хотел Берегущий.

– Да, на подставку не похоже, – проронил после непродолжительного молчания данн. – Что же, в любом случае начать придется с этих туземцев. Пошлем пару десяток, обезопасим дорогу. Как считаешь. Собеседник?

В этом вопросе крылась насмешка. Брэд знал, что Нол Угерол, дай ему волю, даже туземцев бы не уничтожал, сразу полвойска послал бы в обход. Вот почему командовал солдатами Охтанг (хотя порой и начинал в этом сомневаться).

– Да, – скупо ответил жрец. – И немедленно. Время играет против нас.

Он повторил эти слова, наверное, в двадцатый раз за последние несколько суток.

– Вот и хорошо, – согласился данн. – Пойду распоряжусь. Спасибо, полусотенный Витиг. Глядишь, окажется, что именно ты спасешь от поражения эту кампанию.

И Брэд вышел из шатра, давая Орзу возможность осознать, что он повышен в звании.

/смещение – яркий свет за поворотом тоннеля/

– Теперь мы в осаде, – произнес Кэн, все также продолжая затачивать волнистую кромку клинка. – Уже несколько дней. Они не применили ни катапульты с этим разрывающимся зарядом, ни дыма, способного сводить людей с ума. И все же – на что-то надеются. Спрашивается: на что?

Тэсса не ответила. Она вообще мало говорила после той ночи. О нет, правитель проявил себя в постели с лучшей стороны – по этому поводу у нее не было к нему претензий. Но почему же на душе так мерзко?

Это глупо. Ты же обманула сама себя, он ничего не говорил о том, что собирается сбежать, – помнишь?

И все-таки Тэсса чувствовала себя одураченной. Если не хуже того – обыкновенной-разобыкновенной шлюхой, которая продалась – но только не за золотой, а за нечто иное.

Посмотри правде в глаза. Если бы выяснилось, что он собирался-таки сбежать, а ты – помешала; что, тогда бы ты не чувствовала себя так мерзко? Это же бессмысленно – думать, что ты заплатила за товар, который тебе не продали! А теперь избегаешь его – это еще хуже. Словно ты виновата в случившемся.

Но ведь я и виновата.

Так она думала. Однако, если бы Тэсса пожелала посмотреть правде в глаза, то вынуждена была бы признать, что на самом деле нечто совсем другое привело ее в такое растрепанное состояние духа. Ведь… чего она ожидала от Пресветлого? Ну, накинется, как на рабыню, подомнет, полюбит разок-другой да и откатится, смачно вздыхая, – да и начнет себе похрапывать-посапывать, как молодой буйвол. Всего-то и делов. Пострадать во имя жизней многих и многих людей. Всего-то и героизма.

А вышло по-другому. То есть… именно этого Тэсса подсознательно хотела: чтобы не накинулся, а нежно обнял, да поцелуями по телу растекся, да в глаза смотрел, в душу самую, чтобы глазами этими ласкал похлеще пальцев, чтобы – дышать в такт, чтобы неистовствовать и безумствовать сообща, чтобы после – снова гладить друг друга, а затем – чтобы опять все повторилось… и опять, и опять – до бесконечности. Она так долго была без мужчины! Но тогда это уже становилось не куплей-продажей, а получением удовольствия, и страдание как-то само собой обесценивалось, превращалось в преда… ну да, в предательство Тогина! Ради которого – Тогина – и было-то все затеяно!

Ладно, если б еще оказалось, что она на самом деле этим своим поступком заставила правителя остаться. Так ведь он и сбегать не собирался в тот вечер, вот в чем соль! Боги и демоны Ашэдгуна, вот и выходит, что она не во имя людей пошла на этот шаг, а лишь ублажая самое себя. Ну и, как выяснилось, Пресветлого…

Да, правитель повел себя в постели вовсе не так, как ожидала воительница, – а именно так, как она этого втайне хотела. И поэтому, когда он наконец заснул, она заснула вслед за ним, ни о чем не заботясь, лишь отстраненно отметив, что солнце уже взошло и, следовательно, Талигхилл не успеет сбежать. А он и не думал…

Потом она проснулась одна. Рядом лежала записка: «… не хотел будить. Было великолепно…» Ну и так далее. Вот. А выйдя из комнат, услышала разговор и все поняла. Насчет того, что ошиблась, ошиблась крупно.

И с тех пор старалась не попадаться на глаза Талигхиллу, а уж тем более – не оставаться с ним наедине. Что было так же глупо, как и все ее предыдущие поступки. Однако она не могла себя заставить поступить иначе.

– … Но дело даже не в том, на что надеются хумины, – продолжал Кэн. – Самое отвратительное: нам надеяться не на что. Знаю, говорить и думать так не пристало, но лучше бы в Юго-Западной умерло побольше людей.

Она подняла взгляд, отрываясь от своих невеселых мыслей:

– Что ты имеешь в виду?! Брат покачал головой:

– Все то же самое. Припасы. Как выяснилось, у нас не хватает еды.

– Но Хранитель…

– Хранитель не рассчитывал, что на треть или на четверть увеличится состав гарнизона. К тому же многие сейчас ранены, им требуется больше еды и особый уход. Это мы можем сидеть на сухом пайке. Да и то – долго ли?

– И что, по-твоему, делать? Кэн усмехнулся:

– Я уже говорил. Молиться Богам. И отстреливаться от хуминов. Первое, кажется, имеет больший смысл. Хотя их армия вроде бы и поредела. Похоже, люди постепенно учатся стрелять метко.

Тэсса поднялась со стула:

– Пойду поишу господина Лумвэя. И узнаю насчет припасов.

Ей удалось отыскать Хранителя в кабинете – сидел, вертел в пальцах перо, с кончика которого, незамеченные, капали на столешницу дождинки чернил.

– Да, – ответил господин Лумвэй на вопрос воительницы. – К сожалению, все так и есть. Но тут уж ничего не поделать, госпожа. Мы не можем выпроводить людей обратно. Хотя бы потому, что их некуда выпроваживать. Я вообще удивляюсь, что вы не знаете… – Он хмыкнул, зацепивши пальцем чернильное пятно, некоторое время с досадой разглядывал запачканную руку, потом продолжал: – …Д-да, я вообще удивляюсь, что вы об этом не знали. Новость-то всполошила некоторых. – Хранитель поморщился. Видимо, под «некоторыми» подразумевались вполне конкретные лица. – Хотя, разумеется, официальных сообщений не было.

Ну и правильно. Кому нужны официальные сообщения? Здесь и так все становится известно раньше, чем произойдет, саркастически подумала Тэсса. Интересно, кто-нибудь знает про… ту ночь? Телохранитель, конечно, – но телохранитель-то как раз будет молчать.

Она задавалась этим вопросом уже несколько дней, но ни к каким определенным выводам не пришла. Не спрашивать же ей у людей.

Господин Лумвэй продолжал вертеть в руках перо.

– Это, знаете ли, мой звездный час, – сообщил он будничным тоном. – Никогда еще Северо-Западная не была в осаде. Если и возникали какие-либо… сложности, то они выпадали на долю южных. А вот теперь – мой ход. И… не рассчитал!

– Я думала, поставкой продовольствия занимались другие люди. Тот же господин Тиелиг пожертвовал…

– Вы абсолютно правы, – сказал появившийся на пороге жрец Ув-Дайгрэйса. – Пожертвовал. Но из-за ограниченных сроков и разгильдяйства отдельных ответственных лиц только часть припасов попала в башни. Остальные пришлось возвращать с полдороги. Но я, в общем-то, пришел не затем, чтобы оправдываться перед вами, госпожа (за мной ведь нет вины, чтобы оправдываться). – Он вежливо поклонился воительнице и обратился к Лумвэю: – Я пришел за расчетами, помните?

Хранитель тяжело вздохнул и развел руками:

– Их еще не закончили. Но и так ясно, что с сегодняшнего дня придется снова сократить порции.

– Как сильно? – уточнил жрец.

– А как долго мы здесь пробудем? – вопросом на вопрос ответил господин Лумвэй. – Неизвестно. Так что понизим до Возможного предела.

– Поможет?

– Не поможет, – признался Хранитель.

– Я так и знал.

Тэсса, стоявшая все это время в кабинете, наконец вышла. Собственно, она бы вышла и раньше, но заметила в коридоре одного человека, с которым ей не хотелось встречаться.

Мабор шагал к лазарету. В душе было пусто и пыльно, как в спешно покинутой комнате. Он знал, что еще пару деньков, и они останутся без Трепача. И хотя не так давно ему была противна компания своих собратьев по рудникам, теперь Бешеный не представлял, как же мир обойдется без этого самого Трепача. То есть представлял, конечно, – но знал, что в казармах все станет по-другому. Этот малый на самом деле запал в их души сильнее, чем можно было ожидать. Да и они все, в конце концов, запали друг другу в немытые, нечесаные души, в души с прорехами и рубцами – не выкарабкаться. Наверное, именно потому, что были так похожи между собой и слишком много пережили сообща.

Но скажи Мабору кто-нибудь об этом, тот не ответил бы ничем, кроме злобного смеха.

Трепач выглядел паршиво. Он побледнел, щеки глубоко запали, казалось, что, когда «счастливчик» разговаривает, рискует укусить самого себя. Руку отрезали, но что-то там у врачевателей не получилось: по телу начала расползаться какая-то зараза. Мабор понимал, что это происходит не столько из-за слабого здоровья Трепача, сколько из-за отвратительного питания. Пайки всем уменьшили, и поговаривали, что урежут еще.

– Явился, – пробормотал больной. Стоило ему заметить Бешеного, как он оживился, но оживление было временным; Мабор знал, что потом Трепачу станет еще хуже. – Ну что, как я выгляжу? Думал на танцульки сходить – лекари не отпускают. Говорят, однорукому неудобно обнимать баб.

– Н-да? – недоверчиво протянул Бешеный. – Значит, это заразительно.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился больной.

– Твое трепачество. – Мабор хмыкнул и оглядел помещение. Везде стояли койки с людьми. Кое-где, если позволяло место, койки сдвинули по две-три, и больных укладывали рядами, чтобы больше поместилось. И все равно многие лежали прямо на полу, на подстилках.

– Слушай, это что, все из Юго-Западной?

– Ага, – кивнул Трепач. – Оттуда. А еще больше, говорят, бродит по башне.

– Бродит… – проворчал Мабор. – К нам тоже нескольких подселили.

«Счастливчик» посмурнел:

– На мою полку?

– Ха! Кому она нужна, твоя полка?! Ждет-дожидается единственного, кто согласится на ней спать.

– А что ребята? – с плохо скрытой тоской спросил Трепач.

– Прости, ты не мог бы помочь? – вмешался в их разговор… э-э-э… ну да, Кэйос. Паренек, который находится под протекцией «самого Кэна».

– В чем дело? – недружелюбно проворчал Мабор.

– Там… нужно помочь перенести. – Пацан не отвел взгляда и держался молодцом. Хотя, по всем правилам, ему следовало бы стушеваться и свалить подальше. – Умер человек. Все остальные заняты, а я сам не смогу дотащить.

– Ладно, – согласился Бешеный. – Подожди тут, я сейчас вернусь, – бросил он Трепачу. И отправился вслед за пацаном.

Мертвяк лежал в компании нескольких живых людей, внешне ничем от них не отличаясь. Все были одинаково бледны; глаза трех – закрыты, один бредил. Он ухватил Мабора за руку и все шептал что-то сорванным от долгого крика голосом; что – не разобрать. Бешеный осторожно высвободился и взял мертвяка под мышки. Кэйос с противоположной стороны приподнял ноги, и они поволокли труп из лазарета в морг.

Морг располагался двумя этажами выше, в комнате, примыкающей ко внешней стене башни. Дважды в сутки тела предавались огню, чтобы исключить возможность распространения всякой заразы. Бешеный с пацаном уложили труп рядом с другими и отправились обратно в лазарет.

– Ты что же, – спросил «счастливчик», пока они спускались, – решил переучиться в лекаря? Пацан покачал головой:

– Не-а, просто здесь нужны были помощники. Я, конечно, понимаю, что намного почетнее воевать, но Кэн попросил. Да и пользы сейчас от меня здесь побольше. Все равно схваток пока не будет, а стреляю я плохо. Мало тренировался.

– Ага, а врачевать можно без тренировок – так, что ли

– Так я же не врачую, – возразил Кэйос. – Помогаю, чем могу. То да се принести, больного помыть, трупы вон… Только трупы в одиночку носить не получается – тяжело.

– Ясное дело! – хмыкнул Бешеный. – Ты, слышь, за Трепачом-то присматривай, лады? Наш человек. Паренек не понял:

– Кто такой Трепач?

– Пойдем, покажу.

Он подвел Кэйоса к койке «счастливчика»:

– Слышь, Трепач, я тут тебе вроде как персонального лекаря раздобыл. По знакомству… Эй, Трепач, ты что же, уснул, а?.. Трепач, хорош прикидываться! Тут человек тебя ждет, познакомиться…

Паренек проворно потянулся к шее больного, приложил пальцы; подождал.

– Все.

– Что значит все? – осторожно спросил Мабор, хотя уже понял, что произошло.

– Он умер, – объяснил Кэйос. – Помоги отнести, пожалуйста. А то мне одному…

– Знаю, – отмахнулся Бешеный. – Знаю…

Он присел на краешек койки и посмотрел на лицо Трепача-вытянувшееся, бледное. Прости, что без почета, старина. Передавай привет Ув-Дайгрэйсу, когда свидишься.

– Ну, понесли, что ли?

Мабор перехватил тело так, чтобы не задеть Трепачеву рану, словно боялся, что тем самым сделает «счастливчику» больно; Кэйос взялся за ноги – поволокли.

/смещение – солнечные круги расходятся от упавшего в центр камешка тьмы/

Было очень больно. Воняло овцами.

Он пошевелился, только сейчас догадавшись, что он – Обхад. Тысячник ашэдгунского войска.

Не выполнивший возложенной на него важнейшей миссии.

Сколько прошло времени? Час? Сутки? Неделя? Может быть, люди уже умирают, исключительно по его вине.

Во рту скопилась горечь. Обхад, морщась, сглотнул и попытался подняться.

Он лежал в шатре. В жаровне горел огонь, снаружи не доносилось ни звука. Тысячник сел, пошатываясь и глядя по сторонам. Некоторое время он искал глазами свою дорожную сумку: там инструкции, там коды. Потом понял, что знает это все наизусть, учил ведь от нечего делать.

Значит, о сумке можно не беспокоиться. Надо – в путь.

Обхад встал на ноги и замер, привыкая к позабытым ощущениям. Упал. Снова поднялся.

Когда рухнул во второй раз, решил, что на такую ерунду попросту нет времени. Пополз.

– Далеко собрался? – спросили сверху. – Ты что же, хочешь себя угробить, человек Пресветлого? Он отрицательно помотал головой:

– Надо. Как давно я здесь лежу?

– Три дня.

– Сколько?! – захлебнулся тысячник. – Три дня?!

– Три дня, – подтвердил ятру. – Так что не торопись к своим Богам.

Его перевернули и уложили обратно. Обхад ругался и делал попытки вырваться, но они выглядели смешно, как у трехмесячного младенца.

– Не торопись, – повторил горец, седой и высохший, словно мертвый скорпион. – Тебе необходим покой.

– Отдохну в краю Ув-Дайгрэйса, – отмахнулся тысячник. – Мне нужно на Коронованный. Я же объяснял. – Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.

Горец был непреклонен:

– Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони – тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.

Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.

К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное – не лежать без движений.

Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.

Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.

Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет – пропал.

Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.

Все остальное – почему в поселке тихо, почему так долго ему позволили пролежать без чувств, кто такой Джулах и куда он подевался вместе с Обделенным, – все это можно будет узнать после того, как долг окажется выполненным. А можно будет и не узнавать…

Обхад подполз к стреноженному животному, понимая, в каком опасном положении находится. В прямом смысле слова. Затоптать его сейчас, испугайся животное, будет проще простого. Тысячник вознес краткую молитву Ув-Дайгрэйсу, а также всем остальным Богам, которых помнил. Конь фыркнул. Обхад осторожно поднялся, напрягая непослушное тело, втянул себя на спину неоседланного животного и пустил того вперед.

Он же стреноженный!

Удар о землю, рядом с головой опускается копыто – еще бы чуть-чуть, и все. Дурак.

Сзади неслышно подошел горец. Отвел в сторонку коня, затем вернулся к тысячнику и поволок его обратно в шатер Где-то на полпути Обхад заснул.

/смещение – тонешь, зеленоватая поверхность отдаляется и отдаляется, и солнечные зайчики тускнеют/

Воняло овцами. По-прежнему.

– Вечером, – сказал кому-то давешний горец-лекарь. – И сразу же пополз.

– Нужно было объяснить, – ответил Ха-Кынг.

– Тогда б он еще сильнее заволновался. Мог и не дожить.

– Что?.. – прохрипел пересохшим горлом Обхад. Слова выходили сморщенные и пустые, как шкурка полинявшего богомола. – Что происходит?

В поле зрения возникло лицо вождя ятру.

– Вы ошиблись. Анг-Силиб ведь не единственное место, пригодное для того, чтобы перейти через горы. Южане нашли другое. Это не такой удобный путь, но там было мало людей, способных встать на пути у хуминов. Нам сообщили, но слишком поздно. Мы ходили, чтобы помочь. Мы опоздали.

– И вернулись сюда, – обвиняющим тоном произнес тысячник.

– Что толку умирать без пользы? – безразлично сказал Ха-Кынг. – Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.

– Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?

– Сбежали, – все так же буднично сообщил ятру. – Мы нашли тебя слишком поздно. Но – хвала Богам – не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.

Обхад привстал, облокотясь на правую руку:

– Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.

Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.

– Да, – сказал наконец вождь. – Мы поможем тебе.

– Нет, – возразил лекарь. – Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.

– Не умру, – отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.

– Может, и не умрешь. А может – умрешь. Зачем рисковать?

– Скажи мне, что нужно сделать, – предложил Ха-Кынг. – Я сделаю.

– Я должен убедиться, – покачал головой Обхад. – Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.

– Мы не позволим…

– Отпусти его, – неожиданно сказал лекарь. – Ты же видишь, он не отступится от своего.

– Но отец…

– Отпусти, – повторил старый ятру. – Но, разумеется, не одного.

/смещение – негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/

– Дальше пойдешь сам, – сказал Джулах.

– Хорошо, – кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.

– Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет – будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…

Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.

Брэд Охтанг будет несказанно рад.

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

Мугид объявил о том, что на сегодня все. Привычные к повествовательному произволу, когда действие прерывалось – на самом интересном, разбившись на группки и обсуждая, «что же будет дальше», мы отправились ублажать позывы плоти. Господа внимающие настолько увлеклись своими версиями, что, вероятно, не заметили бы и лягушку в собственной тарелке А уж тем более – Нулкэра, стягивающего со стола фрукты и сующего их в карманы. Чем я и воспользовался.

Потом, не дожидаясь, пока все разойдутся, я встал и, бросив фразу об усталости и сонливости, ушел. Нужно было хоть немного поспать, хотя бы пару часов.