ГЛАВА 64

РАССУЖДЕНИЯ О СВОБОДЕ

Есть разница между человеком действия и человеком мыслящим. Роль человека действия заключается в том, чтобы действовать, а роль человека мыслящего — в том, чтобы думать. Различие очевидное, но все же порой размытое. Бывают случаи — и с этим согласится даже мыслитель, — когда думать не приходится, а надо действовать. Когда такое случается, человек действия играет свою роль без промедления. Ему мгновенно становится ясно, что именно нужно сделать. А вот человек мыслящий, наоборот, станет обдумывать, как поступить.

Несомненно, в раздумьях человека мыслящего будет присутствовать глубина, и его раздумья отнимут у него какое-то время. Более того, погрузившись в бездну раздумий, он вряд ли станет размышлять о том, что ему следует сделать то-то, то-то и то-то. Нет. Он гадает. Он взвешивает. Прикидывает варианты. А это очень опасный путь, чреватый пагубными последствиями. Очень скоро такой мыслитель окажется на скрещении множества дорог и не сможет определить, почему один из них привлекает его более других. "Можно взглянуть на это так... " — думает он. Потом думает: "А если посмотреть с другой стороны... " И сам не успевает заметить, как оказывается в мыслительном лабиринте.

В итоге он не предпринимает ничего.

— Ты точно не хочешь этого варльского хлеба, Морви? — осведомился Крам, отломив здоровенный ломоть от краюхи. Он не мог понять, как эта краюха избегла внимания монаха. Хотя... все-таки она лежала в чьей-то седельной сумке.

— Варльского хлеба? — рассеянно переспросил Морвен. Он в отчаянии сидел у догоравшего костра. За последние минуты у него мелькнуло последовательно несколько идей. Убежать и бросить Крама. Убежать и увести Крама с собой. Остаться с Крамом и — господи, разве он герой? — изумить разбойников, застать их врасплох, когда они менее всего будут этого ожидать. Но... но пока он еще не продумал всех подробностей последнего варианта.

— Варльского хлеба? Так он, наверное, зачерстветь успел.

— Морви, так ведь не в Варле же его испекли! Это просто называют его так, вот и все. Ну, то есть так Вигглер говорит. Представляешь, а когда-то я сам этого не знал.

Крам запихнул в рот последние кусочки и запустил руку поглубже в седельную сумку. Ничего хорошего там больше не оказалось.

По крайней мере, для Крама.

— Слушай, Морви, а это не твоя ли книжка? — протянул другу потрепанный томик Крам.

— Покажи.

Впервые за день Морви порадовался тому, что руки у него свободны. Он с интересом вертел в руках книгу. Пробежался пальцами по потрескавшемуся переплету из телячьей кожи.

Открыл книгу на титульном листе.

У Морвена сердце забилось громче и медленнее. Да, это была та самая книга. Такая же, как у него, но не его собственная. На верху титульного листа стояла подпись. Элдрик Хэлверсайд.

Ну конечно!

Впервые за весь день Морвен ощутил, что в голове у него прояснилось.

— Я знаю, кто он такой, — сказал он вслух.

— Кто?

— Хэл. Тот, кого они называют Хэлом.

Объяснить он ничего не успел. Затрещали сучья. Пленники поспешно сели так, как сидели, когда их связали. На поляну выбежал запыхавшийся Раджал.

— Где они?

Вопрос был обращен к монаху. Раджал стал трясти его, и толстяк открыл глаза.

— А? Что? А, это ты, ваган. А я думал, это курица. Знаешь, мне приснилась такая жирненькая курочка. Представляешь? Курица прямо у костра. Готовенькая, ощипанная. А мне нужно было только зажарить ее. — Он облизнулся. — И я зажарил.

Но ваган и не подумал улыбнуться.

— Где все остальные? — снова спросил он. Монах, наконец, заметил, какой тревоги полны карие глаза юноши, и махнул рукой в сторону пруда. Раджал в одно мгновение исчез в лесу.

Монах проводил его обескураженным взглядом.

— Что-то стряслось, — пробормотал он. — О господи, что-то стряслось!

И надо же было чему-то случиться именно тогда, когда они добрались до Олтби!

Зашуршала листва. Джем обернулся.

— Жрица, ты ошибаешься, — сказала та, что вышла из-за деревьев. — Ты думаешь, что этот юноша — ложный искатель кристалла, но он — истинный. Неужто твой дар так глубоко погребен под бременем тоски, что ты не узнала Ключ к Орокону даже тогда, когда он явился перед тобой? Я стара, мой дар слабеет, но когда я вижу что-то, это истинно. Неужели у тебя нет веры во все то, что я сказала тебе, во все то, что я напророчила?

Раскинь руки, коснись воздуха, окружающего тебя, ощути зреющее в воздухе зло! Без этого юноши Зло поглотит нас всех! И все будет тщетно, о глупая сестра Аджль!

Что же до тебя, атаман, то мне трудно поверить в то, что и ты мог так жестоко обмануться. Однако тебя ожидает твоя собственная судьба.

Это была Ксал. Сбросив одеяния матушки Реа, она предстала перед всеми в своем истинном обличье. То ли более не имело смысла притворяться, то ли она устала от притворства и теперь желала только истины. Сейчас, стоя посреди полянки, старуха казалась и величественной, и в то же время необычайно хрупкой. Глядя на нее, Джем думал о том, что дни ее сочтены. Ему стали понятны все ее печали, он необыкновенно остро ощутил их. Она могла вот-вот уйти из жизни, при том, что ее народ пребывал в рассеянии, Зло могло поглотить мир, а ее преемница пропала без вести. Глаза Джема наполнились слезами.

Он выдохнул:

— Великая Мать, скажи мне, куда мне идти?

Старуха устремила на него добрый взгляд, взяла его за руку. На ее лиловом тюрбане сверкал темный камень. Все молчали, но Джем понял, что скоро получит ответ на заданный вопрос. Ксал держала Джема за руку и смотрела ему в глаза так, словно знала, что должно сейчас произойти.

Конечно, она знала.

На полянку выбежал Раджал. Он бежал всю дорогу от лагеря и теперь еле дышал. Он согнулся в поясе, зажал рукой бок и выдохнул:

— Дольм говорит...

— Дольм? Что говорит Дольм? — Атаман шагнул к юноше. — Говори, ваган!

— Дольм говорит, что пришел сигнал... от наших лазутчиков... в Рэксе... Он говорит... ЧАС ПРОБИЛ!

Послышались вздохи и восклицания.

— Значит, свершилось, — прошептал Хэл.

— Наконец, — воскликнул Бэндо.

Рэггл и Тэггл завизжали и стали прыгать на месте. Взгляд Ланды метался. Она радовалась и боялась. Атаман отвернулся, чтобы никто не увидел, что глаза его наполнились тревогой. Только Джем не шевельнулся. Он по-прежнему смотрел в глаза Великой Матери. Можно было подумать, что он не понимает, что вокруг него творится. Но на самом деле он сразу все понял. Сверкал камень на тюрбане Ксал, Джем чувствовал прикосновение ее руки. А думал он о солнечных зайчиках, которые видел, сидя на ветке дуба и глядя в сторону Рэкса.

ЧАС ПРОБИЛ!

Атаман, наконец, подал голос.

— Войска Орвика окружают город. Очень скоро начнется сражение, которого мы жаждали и боялись так долго. Поля Аджля очень скоро вновь обагрятся кровью. Но еще рано, еще так рано!

— Но, атаман! — воскликнул Бэндо. — Почему же рано? Столько циклов миновало!

— А я говорю: рано! Принц Орвик — глупец. Он спешит, и его спешка может нам всем дорого обойтись.

— Нет... — простонала Ланда.

Атаман ответил ей грубовато, даже жестоко:

— Глупая девчонка, что ты можешь понимать? Мы столько лет действовали тайно, скрытно. А чего добьется Орвик? Погубит весь свой народ из-за своей неуемной гордыни? Его так называемое войско, вооруженное вилами да мотыгами, побеждает там и сям, в степях Ана-Зензана, но выступить на Рэкс, сейчас! Каков может быть исход сражения, кроме гибели сотен, тысяч людей — необученных, невежественных зензанцев? Неужели этот глупец не видит, что такое катастрофическое поражение раз и навсегда уничтожит Сопротивление?

Ланда вскричала:

— Жестокий разбойник, как ты смеешь так сомневаться в Орвике... О, как ты можешь быть так немилосерден к нему?

Разбойник и не подумал ответить на этот вопрос. Гнев вспыхнул в сердце Джема. Гнев и жалость к девушке. Однако Джем внимательно наблюдал за Бобом Багряным. Тот стремительно развернулся к Хэлу и Бэндо.

— Мы не имеем права проиграть этот бой. Хэл, мы можем сделать единственное. Бэндо, ты согласен?

Хэл побледнел.

— "Рэкский..."

— "Лавочник"? — выдохнул Бэндо.

Сердце Джема забилось сильнее. ЧАС ПРОБИЛ. Знак, которого он ждал. Этого знака ждали повстанцы, прячущиеся по лесам в Зензане. Все становилось на свои места.

Почти все. Джем пока не знал, кто такие Король и Королева Мечей и какое они имеют отношение ко всему этому.

— Наследство, которое нам оставил Тор, — сказал атаман.

— Наследство, которое его погубило! — воскликнул Хэл.

— Это слишком жестоко, — сказал Бэндо.

— Более жестоко, чем наши враги? — презрительно парировал атаман и обернулся к Раджалу. — Ваган, вернись к смотрителю. Пусть приготовит моего коня. Когда стемнеет, я поскачу в Рэкс.

— Боб, прошу тебя! — взмолилась жрица. — Там охрана! Там патруль! Это так опасно! Ради...

— Ради чего? — усмехнулся атаман. — Жрица, уж тебе следовало бы яснее всех остальных понимать, что мы или выиграем это сражение, или все погибнем! Не спорь со мной более, я принял решение. Лавочнику следует сказать: ЧАС ПРОБИЛ.

С этими словами атаман был готов уйти, но тут Джем, наконец, поднялся на ноги, освободил руку. Его глаза сверкали.

Он проворно шагнул в сторону, загородил атаману дорогу и вознамерился не отступать, даже если бы атаман его толкнул. Джем с гордостью отметил, что он уже ростом почти равен этому странному, жестокому мужчине. И он бесстрашно взглянул в глаза атаману.

— В чем дело, мальчишка? Опять хочешь что-то сказать про свои дурацкие фантазии? Уйди с дороги. У меня нет для тебя времени. Я еду нынче ночью.

— Нет. Еду я.

— Ты, мальчишка? Ты?

Джем ответил не сразу, но ответил настолько решительно, что даже атаман не сразу нашелся, что возразить.

— Ехать должен я, — заявил Джем. — Это мой пароль.

ГЛАВА 65

КРИК ЗА ДВЕРЬЮ

— Поднимаю ставку.

— Блефуешь!

— Нет, поднимаю!

— Ну, хорошо, милая!

— Ха-ха! — Джели, визгливо расхохотавшись, сгребла все карты к себе. Это оказалось так легко. — Тетя, ты мне подыгрываешь!

— Вовсе нет, милочка. Стараюсь обыграть тебя. Но не получается.

Тетя Влада устало улыбнулась. Восстановить красоту ей удалось ненадолго. Она снова лежала на спине на диванчике у камина, завернувшись в зеленое одеяло. Под боком у нее лежал Ринг и несколько обеспокоенно поглядывал на хозяйку. А вот Джели никакой обеспокоенности не выказывала. Другая девушка на ее месте хотя бы задумалась о том, почему бы это ее тетка так внезапно и резко сдала, отступила перед одолевшей ее слабостью. Другая девушка встревожилась бы. Но Джели думала только о своем блестящем будущем.

Она волновалась. Бросив карты на стол, она встала и заходила по маленькому будуару.

— Осторожнее с Рином, — предупредила Влада и хрипло закашлялась. — Он на полу.

Да уж, Рин! Несколько дней назад птичка улетела, а потом тетя Влада вдруг нашла за буфетом маленькую ящерку и тут же принялась утверждать, что это Рин, да еще ждала, что Джели ей поверит и порадуется вместе с ней. Джели бы с отвращением швырнула мерзкое создание в огонь или скорее велела бы Эльпетте сделать это, но тетка бурно воспротивилась. Это уж было слишком.

Джели подошла к окну, резким движением раздернула шторы. Напрягая глаза, она старалась разглядеть в темноте свет фонарей, лунные блики. Подумать только — вечер, а она сидит дома! Как ей хотелось оказаться в обществе, где было бы много людей, музыки, смеха и веселья! Но нет, теперь ей снова, как в детстве, приходилось сидеть взаперти и ждать, когда будет провозглашена ее судьба. «Никто не должен ничего знать, — заявил премьер-министр. — Никто не должен ничего знать, пока не придет время».

По улице проехала карета. Проводив ее взглядом, Джели посмотрела на лестницу, на ступенях которой когда-то упала замертво ее дуэнья. Пожалуй, Жу-Жу одобрила бы то, как теперь жила Джелика! На миг у Джели мелькнула странная мысль. Не могло ли быть так, что старушка не умерла в тот день, а просто-напросто преобразилась в тетю Владу? Девушка обернулась, посмотрела на немощную старуху, лежавшую на диване. Ей хотелось верить в то, что тетя Влада еще поправится и воспрянет. Ведь предстояли такие грандиозные приготовления! Сейчас Джели как никогда нужна была тетка. Джели ненадолго забыла о тоске и снова с вожделением подумала о том прекрасном будущем, которое ее ожидало. О да, она была продана величайшему из мужчин!

Что-то зашуршало на подоконнике. Джели опустила глаза. Это была ящерица. Она задела скомканный листок бумаги. Джели сбросила ящерку на пол, и та проворно убежала за ножку кресла. А скомканная бумага так и осталась на подоконнике. Джели заметила, что края ее обведены черным. Письмо. Откуда?

Потом Джели вспомнила. Несколько раз с тех пор, как тетка слегла, в будуар заходил дядя. Похоже, ему хотелось посидеть рядом с Владой, подбодрить ее, приласкать. Когда он появлялся, Джели уходила к себе, но все равно слышала противный голос дядюшки через дверь. О, как он был ей неприятен! Как ей хотелось поскорее выбраться из этого гадкого дома!

Сегодня, чуть раньше, дядя читал тетке письмо. Что за письмо, Джели не поняла. Она слышала только еле внятное бормотание. А потом дядя расхохотался и скомкал письмо. Джели решила, что он швырнул его в огонь, а, он, оказывается, хотел выбросить в окно, да промахнулся.

Джели равнодушно развернула скомканный лист бумаги.

Мой милый братец!

С великой печалью сообщаю вам о смерти моего супруга, лорда Вильдропа. Я знаю, что некогда вы были близки с дорогим моему сердцу человеком, что вас связывали общие дела в пору Осады, которая сотрясла наше королевство. Не сомневаюсь, что вы будете горевать по нему не меньше меня, и поверьте, Джорвел, что я искренне сочувствую вам. Какая это трагедия — ведь вы согласитесь с этим, — то, чтоэтот лучший из людей (любимейший из мужей, храбрейший из героев) испустил свой последний вздох так скоро после того, как ему, наконец, пожаловали давно заслуженный им дворянский титул! Как трагично и то, что эта провинция — вашапровинция — лишилась столь мудрого, столь справедливого, столь милосердного губернатора!

Теперь Долины попадут в другие руки. В ту пору, когда был жив мой супруг, я питала надежды на то, что я, слабая женщина, могла бы взять на себя бразды правления, как-то влиять на моральную и духовную жизнь жителей провинции. Увы, оставаться здесь не под силу, ибо здесь в каждом дереве, в каждом доме, в каждой улице я вижу и слышу имя моего возлюбленного супруга. Думаю, вы понимаете, что я решила вернуться в Агондон и провести оставшиеся из отпущенных мне дней в смирении и молитвах.

Джорвел, скоро я снова буду с вами и привезу вам милую племянницу Катаэйн. (Молюсь о том, чтобы в самое ближайшее время она была выдана замуж!) Быть может, милый брат — скажите, что это так и будет! — когда мы увидимся вновь, мы обнимемся и поплачем, вспоминая те дни, когда была жива лучшая изженщин (моя дорогая, любимая Руанна!), когда она принадлежала вам и когда мне принадлежал лучший из мужей! О, какого счастья мы лишились!

Однако мы должны смиренно принять волю господа Агониса.

Остаюсь, любимый брат,ваша сестра Бекка

(леди Вильдроп).

P.S.

Увы, хотя мои приготовления почти закончены, моя любимая племянница Катаэйн не готова к тому, чтобы тронуться в путь! Она так страшно горюет о смерти дяди, что совсем занемогла. Между тем она настаивает на том, чтобы я не отказывалась от поездки в Агондон, пока стоит хорошаяпогода и пока здоровье позволяет мне выдержать столь долгий переезд. Мне нестерпимо жаль покидать девушку, однако я понимаю, что она будет в целости и сохранности под попечением моей верной служанки Нирриан (милая Нирри! Как я ей благодарна! В последние годы я бы без нее просто пропала!). Мой духовный наставник, капеллан Фиваль, сопроводит меня в столицу, так что не извольте беспокоиться, милый брат, о том, как я перенесу дорогу.

Надеюсь, малышка Джелика здорова. Катаэйн просит передать ей привет и сожалеет о том, что не в состоянии написать сама. Как жаль, что мы не можем все встретиться! Жажду посвятить свою жизнь тем из моих родных, кто еще жив.

Джели нахмурилась и выронила письмо. Сначала сердце ее забилось веселее — она подумала, что Катти скоро приедет. Потом сердце ее екнуло — она поняла, что Катти не приедет. Но когда Джели вспомнила о том, как Катти измывалась — да-да, именно измывалась над ней в письмах в прошлом году, — она вынуждена была признаться себе самой в том, что испытывает злорадное удовлетворение. Если Катти теперь лежала в постели под надзором какой-то жалкой служанки, так ей и надо. Она наказана за свою дерзость!

Джели рассмеялась, подошла к спинету, взяла несколько аккордов, надеясь тем самым выразить свою радость. Но играла она плоховато, и музыка ей скоро прискучила. Джели уселась на стул напротив дивана, на котором лежала тетка, и взяла с пепельницы наполовину выкуренную сигару, свернутую из листьев джарвела. В последнее время Джели удавалось сделать несколько затяжек. Джели поискала огниво. Тетка не возражала.

— Тетя, — сказала Джели, сделав затяжку, — расскажи мне историю. Ты всегда такие чудные истории рассказываешь.

Глаза тетки были полуприкрыты. Она отозвалась слабым голосом:

— Увы, милая, мне нечего рассказывать. Когда заканчивается собственная история, другие рассказывать не хочется.

Ринг жалобно мяукнул и подобрался ближе к лицу Влады. Джели рассердилась. В последнее время тетка часто так разговаривала. Да что это с ней? Зачем она так себя вела?

— Нет, расскажи мне историю! — крикнула Джели.

Она вовсе не собиралась гневаться и сама поразилась собственной вспышке. Может быть, это из-за Джарвела случилось?

Тетя Влада только печально смотрела на племянницу и нежно, рассеянно гладила шерстку Ринга. Как можно было так ошибиться? Взгляд Влады скользнул к ломберному столику. Она протянула руку и взяла со столика несколько карт. Восьмерка колес. Четверка шпилей. Король мечей. Ага, король мечей... Было уже слишком поздно. Была пора, когда время растянулось, а потом вдруг побежало слишком быстро. Влада перебирала карты и думала о девушках, которых тоже тасовала, как карты. Пелли... Ката... Джели... карты в игре, не более того. Так она думала. И она думала, что ей удастся управлять судьбой всего королевства. Быть может, с Катой получилось бы лучше. Да, Ката была тоньше, в ней было какое-то особое благородство. Пелли была слишком слабой, по-своему слабой была и Джели. Ката... Да, она совершила ошибку. А теперь время убегало, все быстрее и быстрее, ускользало из рук.

Влада снова взглянула на карты и увидела, что перед ней Король Мечей. И тогда она рассказала Джели свою последнюю историю. Начав рассказ, Влада села, и ее слабый голос вдруг приобрел силу. Если бы Джелика слушала внимательно (а она слушала совсем не внимательно), ей бы показалось, что устами ослабевшей, умирающей тетки глаголет чей-то голос, не ее собственный.

— В древние времена, когда мой народ впервые пришел в зензанские земли, он принес с собой кристалл Вианы. Помазанницей богини стала верховная жрица Хара. Она носила кристалл на сердце, и никто не мог прикоснуться к нему без ее дозволения. Она вместе с другими жрицами главенствовала в Рэкских холмах, и там царили порядок и гармония. Однако время шло, и в стране созревали иные силы. Завидуя жрице, мужские секты, называемые зензалями, стали пытаться отобрать у нее власть.

Пять зензалей восстали против жрицы. Первыми из них были Перья. Они пытались добиться власти за счет своей учености, провозгласить себя умнее, чем жрица Хара. Они собирались в тесных и сырых пещерах и вели свои мудреные ученые беседы. В конце концов, они договорились до того, что перестали замечать вокруг себя леса, перестали чувствовать ароматы природы

Вторыми были Колеса. На самом деле символом этой секты являлась монета. Эти верили только в силу и власть золота. Им принадлежало все, что можно было купить за золото, они и покупали все, но не могли купить души людей искренних и честных. Души таких людей глубоки, они подобны бездонному колодцу. И если бросить монету в такой колодец, она будет падать бесконечно долго и никогда не достигнет дна. Сердца Колес ожесточились, стали холодными.

Шпили были кланом мужчин-жрецов, которые были готовы поклоняться богине Виане по-своему, не так, как поклонялась жрица. Умничанье Перьев сочеталось в них с алчностью Колес. Были еще и Кольца, поборники плотской любви. Эти были готовы поработить женщин ради удовлетворения своей похоти и не позволять им заниматься более ничем, как только любовью. Последними были Мечи. Эти посвятили себя оружию и не обладали ни умом, ни сердцем, а одной лишь только грубой силой.

Со временем каждый из зензалей окреп и набрался сил. Зензали привлекали к себе множество сторонников. Не только мужчины, но и женщины попадались на их удочку и начинали поклоняться пустым, несуществующим силам. Вышло так, что предводитель каждой из сект стал называться Королем. Со временем короли обзавелись Королевами.