Багряную куртку всегда он носил,

Видать, обожал он багрянец.

В Зензане частенько встречали его,

Хотя сам он был не зензанец.

Хочешь знать, где Боб Багряный?

Правда, ты хочешь знать?

В царстве Вианы, в царстве Вианы

Надо его искать!

— Славная песенка, Радж. А дальше знаешь?

Джему удалось осторожно повернуться на бок. Без особого удивления он обнаружил, что на нем — белый балахон, как на монахе. Почему бы это? Он поднял руку и коснулся плеча. Рука сразу намокла. Кровь просачивалась сквозь грубую ткань. Но не только это увидел и почувствовал Джем. Он обнаружил, что кристалл светится. Свет его был виден сквозь чехол. Джем вздохнул. Внизу, на озаренном солнцем склоне, он увидел овец. А может быть, это были козы.

Он храбро сражался с неправдой и злом,

И цвета притом не менял он.

Другим в эту пору стал синий милей,

Но Боб не расстанется с алым!

Хочешь знать, где Боб Багряный?

Правда, ты хочешь знать?

В царстве Вианы, в царстве Вианы

Надо его искать!

Раджал вспомнил еще несколько куплетов, но ничего нового Джем из них не узнал. В каждом куплете рассказывалось о каком-то из подвигов знаменитого разбойника. И как только зензанцы запоминали эти куплеты? В одном куплете пелось про Боба и монаха. В другом — про подвиги Боба в краю Олтби, но ни слова не говорилось о том, что это за край. Затем — про Боба и знатную даму. Про Боба и про побег зензанского принца. Боб то и дело ухитрялся провести синемундирников, и то и дело спасал какого-нибудь несчастного и невинного. А губернатора, естественно, все это приводило в ярость.

Были ли эти истории правдивы? Это, пожалуй, было не важно. Боб служил символом зензанского Сопротивления и сам мог быть как реальной фигурой, так и вымышленной. В куплетах часто упоминались его черный конь, серебряный пистоль, роскошная алая куртка, пелось о том страхе, который этот разбойник внушал эджландцам. Вот в том, что он внушал страх, можно было не сомневаться. Раджал улыбнулся. Конечно же, спроса на эти грубоватые баллады не было ни в аристократических салонах, ни в театрах, где выступали «Маски». Мало того: само их исполнение приравнивалось к государственной измене. Он негромко перебирал струны.

— Радж, это дерево... — проговорил Джем. — Что это за дерево?

— Это яблоня, Джем.

— Ты уверен, Радж?

— Уверен, Джем.

— Но, Радж, плоды на ней какие-то забавные.

— В каком смысле «забавные»?

— Они из золота.

— Да нет, что ты! Это яблоки!

— Яблоки? Ты точно знаешь?

— Конечно! Зеленые яблоки!

— Радж, это все настоящее?

Кровь-то у Джема была настоящая? Раджал аккуратно отложил в сторону лютню и внимательно всмотрелся в расплывавшееся по ткани балахона красное пятно. Джем откинулся на спину. Раджал осторожно открыл плечо Джема и нежно коснулся раны кончиками пальцев. Неужели он думал, что сможет остановить кровотечение? Во взгляде Раджала была печаль — глубокая, неизбывная печаль. Он смутно осознавал, что все, что сейчас происходит, на самом деле нереально. Но другая часть его сознания твердила ему, что реальнее в его жизни не было ничего.

Раджалу вспоминалось все, что произошло с ним за последние луны. Даже дни, проведенные с «Серебряными масками», казалось, отступили в прошлое. Он видел себя во время репетиций, изнурительных тренировок, где его учили гнуться во все стороны. Потом видел себя у зеркала во время гримирования. Он посыпал белой пудрой свой парик. Потом вспомнилось, как он, в плаще с радужной каймой, гордо выходит из кареты. Каким же он был глупцом! Как-то раз он утащил у паяца белила и намазал ими лицо, шею и руки. Его кожа стала белой, белее, чем у Джема. Раджал как зачарованный смотрел на себя в зеркало. А потом сгустились сумерки, и его кожа уже не стала казаться такой белой, а потом пришел паяц, увидел его и обозвал дурачком.

Они часто его так называли — арлекин и паяц. Порой они называли его и неблагодарной тварью, которую следовало бы вышвырнуть в грязь, из которой они его в свое время вытащили. Но на самом деле они вовсе не вытащили его из грязи. Наверное, говоря так, они вспоминали о каком-то другом юноше. И все же что-то в Раджале им нравилось. Ведь не зря же они избрали его своим фаворитом? Радж отвечал на их привязанность и смущенно, и с гордостью. Только поначалу он был шокирован и испуган, но очень скоро понял, что бояться нечего — ну разве что зависти других юношей из труппы. Он понимал, что его недолюбливают, но понимал и другое: никто не решится выступить против него открыто. Разве хоть один мальчишка-ваган, удостоившийся чести поступить в «Маски», рискнул бы лишиться места в труппе из-за глупой гордыни?

Вот и себе Раджал мысленно постоянно твердил то же самое.

Джем назвал его кокоткой, но это было не совсем справедливо. Тело его не было осквернено, если не считать осквернением прикосновения. Много раз старики заставляли его раздеваться донага, и потом он ложился с ними в постель. Они прижимались к его молодому телу, они целовали его, облизывали. Но больше они ничего ему не делали. И через какое-то время Радж понял, что на большее они и не способны. Лишь раз он ощутил какое-то особенное напряжение в теле паяца. Потом несколько дней паяц проявлял к нему особую нежность. Но большей частью старики не требовали и не ожидали от Раджала никакого ответа на свои ласки, и он на них не отвечал. В каком-то смысле он начал ощущать, что его могло бы и не быть рядом с арлекином и паяцем. Он был нужен им как бы не сам по себе, а как воспоминание о прежних возлюбленных, как призрак былой любви.

А потом ему стало казаться, что и арлекин с паяцем были призраками, фантомами любви, которую он сам еще не успел познать. Бедный арлекин! Бедный паяц! Раджал никогда больше не вернется к ним. Радж мысленно бесшумно прикрыл дверь, за которой остались пылающие угасающей страстью старики, нежащие воспоминания о былой любви. Он не испытывал ненависти к ним. Он не отвергал их. Он решил, что они просто-напросто приснились ему в глубоком, тревожном сне.

Но они научили его многому такому, чего он не забудет

А кровь все текла и текла из раны на плече Джема. Раджал, охваченный тревогой, то отводил пальцы, то снова прикасался к ране. И вдруг он понял, что должен сделать. Он встал на колени и стал пить вытекающую из раны кровь, а когда оторвался, увидел, что рана затянулась. Потом, по прошествии времени, он удивлялся, как это могло произойти, ведь он всегда был уверен в том, что не владеет магией. Магией владела Мила, а то, чему Радж научился за время странствий с «Масками», было не магией, а наукой любви.

Быть может, этой науки и хватило для заживления раны?

Джем открыл глаза. И тут Раджала посетило мучительное озарение. Он понял, что этой муки ему теперь не избежать до конца дней. «Я люблю его», — понял он. А еще в это же самое мгновение Раджалу почудился голос, который он услышал однажды вечером, засмотревшись на свое вымазанное белилами лицо в зеркале.

«Дурачок, — насмешливо проговорил паяц. — Дурачок, дурачок!»

Птичка под названием «Боб Багряный» щебечет в листве. Теплый ветерок заставляет звенеть струны лютни Раджала. Белые облака плывут, как во сне, по синему небу. Кто-то поднимается вверх по склону холма и окликает Джема и Раджала — какой-то человек с корявым посохом. Поначалу (наверное, из-за посоха) кажется, что это пастух. Но нет, этот человек одет во все черное, как и Джем. И еще он курит трубку из слоновой кости. Знатный господин усаживается, скрестив ноги, под дерево. Посох исчезает бесследно. Синевато-серый дымок от трубки поднимается к листве. Господин смотрит на Джема, переводит взгляд на Раджала. Они встревожены. Ведь тогда, когда они видели лорда Эмпстера в последний раз, лицо его было искажено гримасой гнева.

Теперь же он спокоен.

Слишком спокоен.

Он начинает говорить. И вот тут-то происходит нечто странное. Друзья уже догадывались, что и это дерево, и этот солнечный день, и этот зеленый склон — что все это не может быть настоящим. И тут иллюзия начинает таять. Мало-помалу проступает поверхность каменных стен. Небо сменяется темным сводчатым потолком. В скобах на толстых колоннах горят факелы. Откуда-то сверху — видимо, через отверстие в крыше — проникает холодный лунный свет.

Но все это происходит медленно, очень медленно.

Лорд Эмпстер говорит о Пелле, о бедном глупом Пелле, которому теперь уже никогда не завязывать галстука, красуясь перед зеркалом в мастерской у Квисто, никогда не распевать могучим голосом каноны в Главном храме, никогда не предаваться радостям в заведении у Чоки — о да, лорд Эмпстер прекрасно знал о том, что молодые люди посещают это заведение. Он говорит о том, как это славно, что по нынешней моде молодые люди носят парики. В противном случае мозги бедного Пелла разлетелись бы по всей окраине Агондона. Да, дуэль завершилась весьма неожиданно. И все же, пожалуй, Пелл не отказался бы от такой кончины.

Лорд Эмпстер печально смотрит на Джема. Пелл, бедняга Пелл. Ведь он был верным другом, не так ли? Прекрасным спутником? Затем лорд Эмпстер повторяет последнюю фразу и переводит взгляд на Раджала. Теперь спутником Джема должен стать он. Другого быть не может.

Радж почтительно опускает голову.

Лорд встает и начинает расхаживать туда и обратно. Его посох таинственным образом снова возникает в его руке. Он говорит и говорит, и теперь в его голосе появляется тревога.

— Завтра рано-рано утром я покидаю Агондон. Важные дела призывают меня отправиться за границу. Все мои слуги уволены. Я запру дом на улице Давалон. Вам, молодые люди, тоже придется исчезнуть. Сэр Пеллион Пеллигрю и так уже достаточно убит тем, что погибла его внучка. Если он узнает о том, что вы причастны к гибели его внука, он обрушит на вас всю суровость закона.

Джем понурился. Ему было жаль Пелла, жаль его деда, и все же некий порыв заставил его воспротивиться.

— Милорд, Бергроув — вот кто настоящий негодяй и убийца, но он и не подумает бежать из города. Я полагал, что знатных господ не судят по тем же законам, по которым судят простой люд.

— Мой юный принц, эта мысль глупа, хотя в действительности так часто происходит. Однако не следует забывать о том, что господин Бергроув является любимчиком джентльмена, который известен вам под прозвищем «Чоки». Вам это известно. Но вам неизвестно, почему и за что Чоки так ценит господина Бергроува. Считается, что Бергроув некогда совершил какую-то выгодную сделку, но спрашивается, что это была за сделка? А дело в том, что Бергроув-старший (как говорят) вовсе не нажил состояние за счет каких-то успешных вложений капитала. Говорят, он продал Чоки свою молодую жену, женщину необыкновенной красоты. Ну, не самому Чоки, так в его заведение, что, в общем, одно и то же. Так вот, молодой Жак — его любимый незаконнорожденный сынок. Один из многих.

Джем обдумал услышанное. И кое-что понял.

— Получается, что господин Бергроув — мой дядя?

— Вы догадливы, юный принц. Следовательно, вы уже поняли, кто такой на самом деле этот «Чоки». Совершенно верно, он — ваш дед, эрцгерцог Ирионский. Более того: он — один из немногих господ, кто имеет возможность переговариваться с Транимелем. Без сомнения, человека, предавшего Эджарда Алого, тот может считать верным союзником. Так вот, юный принц, теперь вы должны понять, почему господину Бергроуву прощаются его, так сказать, маленькие шалости. Боюсь, что мой протеже вряд ли может рассчитывать на столь же благосклонное отношение премьер-министра.

Раджал сказал:

— Милорд, вы говорите, что нам следует уйти завтра. Но не стоит ли нам отправиться сейчас же — под покровом ночи?

Лорд Эмпстер на этот вопрос не ответил.

— Не волнуйся. Скоро уйдешь. Скоро.

Джем спросил:

— С вами, милорд?

Лорд Эмпстер вроде бы задумался.

— Нет, Джем, — ответил он. — Не со мной. Еще не время, верно?

— Милорд?

— Джем, я очень надеялся на то, что к этому времени ты успеешь завершить подготовку к испытанию. Ведь я поручил Пеллему очень трудное задание. Он должен был превратить тебя из неотесанного тарнского парнишки, спутника ваганов, в того, кто будет способен выдержать предстоящие испытания. Да, Джем, именно таков был мой план, хотя тебе, похоже, так и недостало сообразительности понять, в чем же он состоит. И вот ты, из-за своей несдержанности и вспыльчивости, разрушил этот план. Я и впредь буду опекать тебя, ибо твоя миссия чрезвычайно важна, но ты и твой друг-ваган должны отправиться без меня в глубь Зензана. Быть может, если это путешествие закончится успешно, ты как-то покаешься в том, что так глупо положил конец своей светской жизни в Агондоне.

— Значит, мы должны отправиться в Зензан?

К этому времени уже ни следа не осталось от солнечного дня, зеленого склона и яблони. Улетела красногрудая птичка. Джем и Раджал теперь сидят не на траве, а на деревянных скамьях. Что это за место? Конечно, это не особняк лорда Эмпстера! Но Джему почти все равно, где он находится. Встревожен Раджал. Теперь он вспоминает о том, что карета все время ехала, забираясь по улицам вверх. Он вспоминает улицу, двери — огромные, тяжелые дубовые двери, озаренные луной и окутанные густым туманом. В отчаянии и слезах он смотрит, как лорд Эмпстер выносит из кареты неподвижного Джема. Потом его лба и лба Джема касается рука. Чья это рука? Лорда Эмпстера?

Свет факелов начинает мерцать. Лунный свет посередине пола становится золотистым. Темнота завистливо тянется к свету. Раджал напрягает глаза, чтобы не потерять из виду расхаживающего туда и сюда лорда, похожего на монаха в своих развевающихся одеждах. Медленный страх подкрадывается к сердцу Раджала. Но Джем думает только о том, что лорд говорит.

А Эмпстер вдруг сердится. Он наклоняется к самому лицу Джема и говорит:

— Глупый мальчишка, глупый! Ты еще спрашиваешь, куда пойдешь? Куда же еще, как не в Зензан, где находится кристалл Вианы, жаждущий воссоединиться со своим собратом? Разве ты забыл о Пылающих Стихах, которые предстали пред тобой во дни твоего неведения, которые призвали тебя к твоим священным испытаниям?

Рука лорда Эмпстера крепко сжала плечо Джема. Теперь и Джему становится страшно. Он словно впервые видит мрачный склеп, в котором они находятся, ясно различает черты лица своего опекуна. Это лицо пугает его. Но почему? Ведь это самое обычное лицо пожилого мужчины. Гладко выбритое, с редкими морщинами — лицо человека, который в молодости, наверное, был красив. Но почему-то Джему кажется, будто в коже, в плоти лорда Эмпстера есть что-то неживое, восковое. В глазах его сверкает холодное пламя, напоминающее блеск золотых тиралей. Джем, скорчившись на холодной скамье в полумраке, начинает раскачиваться из стороны в сторону и читает по памяти:

Помните: тот, кто спасет Орокон,

Будет отмечен и знаком и духом Риэля.

Вынесет он испытанья и беды такие,

Что и не снились героям прошедших времен,

Вызвав на битву ужасные Зла порожденья...

Раджал едва сдерживается, чтобы не закричать от страха. Разве это голос Джема? Этого не может быть... если только Джем не стал таким же полумертвецом, как лорд Эмпстер. Но лорд продолжает сжимать плечо Джема — его раненое плечо. Может быть, он мистическим образом передает Джему эти слова, вкладывает их в легкие Джема, в его гортань? Но нет. Эти слова запечатлены в сознании у Джема. Они выжжены жарким пламенем в его сердце.

Ибо восстанет из Небытия

Мраком рожденный змей Сассорох,

Силы свои увеличив стократно.

Явит чудовище истинный лик свой,

Имя, что прежде скрывало, объявит.

Джем помнит и другие стихи, но лорд Эмпстер вдруг резко отрывает его от скамьи и волочет по полу туда, куда падает лунный свет.

— Подними голову и смотри, мой мальчик!

В это время где-то высоко-высоко прозвенел храмовый колокол. Раджалу показалось, что даже колонны завибрировали от его скорбного звона. Джем почти ничего не слышит. Он только видит, а то, что он видит, настолько ярко, что он едва не кричит от боли. Он смотрит на лик луны, ставший особенно четким отсюда, с немыслимой глубины.

— Отпустите его! — Раджал пробует вмешаться, напуганный светом, падающим на лицо его друга. Но это бесполезно. Лорд Эмпстер отталкивает Раджала и заставляет Джема смотреть на слепящую луну. Да так ведь он Джему глаза спалит! Раджал падает на каменный пол. Его лютня, ударившись о камень, издает жалобную ноту.

Лорд шепчет Джему на ухо:

— Полнолуние! Мальчик мой, разве ты не понимаешь? Сегодня ночью полная луна будет светить во мраке над туманом! А по календарю полнолуния нет. Как же такое может быть? Тебе это никогда не приходило в голову? Принц Джемэни, Ключ к Орокону, разве ты никогда не взирал на руины времени?

Раджал, распростертый на полу, кричит:

— Перестаньте! Запрещено смотреть на полную луну! Лорд Эмпстер запрокидывает голову и смеется.

— О ваган, пора избавиться от глупых суеверий! Что ты можешь знать о моей старой подруге, о прекрасной свидетельнице моих ночных странствий? Сколько лет она взирает с тоской на все те глупости, из-за которых мир все более и более погружается в пучину упадка? И все же, разве она не мечтает о том, чтобы Эпоха Искупления завершилась и чтобы к ней вернулась былая краса? Есть такой стишок, я его услыхал давным-давно. Его придумали крестьяне... в другой стране. Хочешь, я расскажу тебе этот стишок, Джемэни?

Лунная Дама, Лунная Дама,

Как бы ты вновь засияла,

Если бы кто-то собрал воедино,

Пять всемогущих кристаллов.

— Пойдем, милый мой принц, настало время твоих испытаний!