На какое-то мгновение у Джема вдруг мелькнула мысль: а что, если этот подвал тянется без конца под землей? Только петом, когда глаза его немного привыкли к дыму, он увидел себя самого, такого несуразного в шикарной одежде, и понял, что стены в заведении Чоки были зеркальными.
Большая часть того, что происходило потом, казалась Джему сном — сном тревожным, неспокойным. Когда снятся такие сны, человек, бывает, просыпается, но только для того, чтобы затем снова погрузиться в пучину сновидений.
По крайней мере, у Джема были именно такие ощущения. А вот Пелл, похоже, пребывал в привычной стихии.
Друзья оказались за одним столом с теми двумя молодыми людьми, что повздорили из-за карт. Джарвел и наполненная свежим элем кружка успокоили лейтенанта. Его визави, напротив, остался мрачен и сидел, набычившись, после того как Чоки конфисковал его колоду карт. На столе перед ним поблескивали сложенные столбиком монеты. Время от времени он накрывал деньги руками и негромко ругался.
На груди у мрачного молодого человека сверкал и переливался галстук из золотой парчи.
— Будьте снисходительны к господину Бергроуву, — прошептал Чоки. — У него были неприятности. Очень плохо пошли у него дела в Варби в этом году.
— О?
Подробности были опущены, но господин Жак Бергроув все же поерзал на стуле и проговорил:
— Жутко жаль вашу маленькую сестренку, Пеллигрю. Я уехал сразу после того, как это стряслось.
— Будет вам, Жак. Не стоит, — успокоил его Пелл и прошептал на ухо Джему: — Жак опять вляпался. И наверняка из-за дамы! А Чоки всегда готов утешить своих мальчиков. Знаешь, говорят, что он на короткой ноге с самим премьер-министром!
Джем с изумлением наблюдал за хозяином. Для человека, призвание которого — ублажать аристократов, Чоки на редкость небрежно относился к собственному внешнему виду. Вероятно, его камзол некогда был великолепен, о чем можно было догадаться по отдельным сохранившимся жемчужинкам и золотым нитям, но теперь это было нечто бесформенное, закопченное, заляпанное жиром, прожженное сигарами. Под камзолом на Чоки была... пижама, колом стоявшая от пота и мочи. Когда старик зашаркал к двери, чтобы встретить новых гостей, Джем заметил, что тот в шлепанцах на босу ногу. Голые лодыжки Чоки оказались сильно распухшими, на них зрели нарывы. Джем с отвращением отвернулся.
— А почему его зовут Чоки?
— А это надо у девочек спросить.
— У девочек?
Пелл не ответил.
— Ты играй, давай. Правила помнишь, Нова?
Карты легли на зеленое сукно. Джем с трудом понимал правила игры. Он взял со стола карты. Пятерка перьев, четверка мечей, восьмерка колец... Что они значили, эти карты?
Играли они в игру под названием «Судьба Орокона», правила Пелл объяснял Джему раньше, но Джему плохо давались подобные игры. Ему казалось, что он никогда не сумеет уразуметь сложнейшую систему блефования и торговли, благодаря которой игрок должен был собрать полный набор карт с изображениями богов. Даже сами картинки на картах почему-то тревожили Джема. На одной карте был изображен... арлекин!
На всякий случай Джем выложил одну карту картинкой вверх.
— Ваганское отребье, — пробурчал Жак Бергроув. Почему — этого Джем не понял.
— Нова, не надо! — вскричал Пелл, наклонился и просмотрел карты друга. — Не стоит пока сбрасывать «бродячие» карты.
— Бродячие?
— Дайте-ка огня, кто-нибудь, — попросил лейтенант.
Он был долговязый, угловатый и какой-то нервный. Нервничал он явно не потому, что накачался элем и обкурился джарвела. И глаза у него были печальные.
— Ваганское отребье, — повторил Жак Бергроув, глядя на разноцветную фигурку арлекина, и порядочно хлебнул из кружки. Эль пролился ему на галстук, он выругался. — И когда только их всех перебьют, хотел бы я знать?
— Тогда, когда мы перебьем зензанцев, — устало проговорил лейтенант с таким видом, словно на этот вопрос ему доводилось отвечать не впервые. — Надо соблюдать очередность. Жак, дай огонька, пожалуйста!
Жак Бергроув не обратил на его просьбу никакого внимания.
— Если бы я мог, — заявил он, — я бы всех ваганов из этой земли выдрал бы, как сорняки, и спалил бы к такой-то матери!
— Развоевался... — усмехнулся лейтенант и знаком подозвал слугу с огнивом. — Жака однажды призвали... в гвардию синемундирников, представляете? И что же вы думаете? Он откупился! Да, на словах он у нас еще как воюет! — Лейтенант невесело рассмеялся и затянулся новой сигарой. — Твой ход, Жак.
— Я тебе всю правду скажу, — пьяно покачиваясь, пробормотал Бергроув. — Это ваганы, подлецы, над твоей сестрой надругались.
— Это неправда! — не выдержал Джем и вскочил, весь дрожа от возмущения. Он не сразу понял.
Жак...
А ведь он сразу подумал, что в этом типе что-то ему знакомо.
— Ребятки! Ребятки! — захлопотал Чоки, стараясь погасить очередной скандал. — Будет вам, юный Эмпстер, не стоит расстраиваться! Господин Бергроув у нас нынче не в духе, вот и все. Похоже, ему здорово досталось, и еще досталось бы, если бы мне не доложили. Мог бы и поблагодарить, но разве я дождался от него благодарности? Но ведь я от своих мальчиков добродетелей не жду, а жду только пороков, только пороков!
С этими словами Чоки разразился хриплым хохотом. Джем был вынужден тоже посмеяться из вежливости.
Пелл был потрясен. Он старался успокоиться, но порой им овладевали мысли о бедняжке Пелли. О, если бы он тогда мог оказаться в Варби!
Он встряхнулся, сдержал подступившие слезы.
— Ну, так вот, значит... — подал голос лейтенант. С каждой минутой в нем оставалось все меньше и меньше городского лоска. — Ваш дружок, надеюсь, не любитель ваганов, а? Ну и правильно. Пускай их старики любят, уроды...
— Ну, будет, будет, — проворковал Чоки. — Вечер только начинается. Не споете ли для нас, господин Пеллигрю? Создайте настроеньице, уважьте. Вы же знаете, как мы все обожаем ваше пение.
Карточная игра была прервана. Пелл, радуясь возможности покинуть компанию, направился к обшарпанным клавикордам в углу. Непонятно откуда доносились нестройные звуки ансамбля виол. Пелл стал играть вместе с музыкантами, музыка зазвучала веселее. Среди прочих талантов Пеллема числился и могучий баритон. Нынче утром Джем слышал, как Пелл зычно распевал канонические молитвы, и молитвы в его исполнении звучали торжественно. Теперь, когда Пелл перешел на лирический репертуар и завел трогательную балладу, которую они с Джемом чуть раньше слушали в театре, баллада в его исполнении уподобилась военному маршу. Слушатели раскачивали в такт кружками и подпевали в припевах:
Было дело, шут умел
Короля развеселить,
А теперь он постарел,
Нету силушки шутить!
Еле видит, еле слышит,
Еле он, болезный, дышит,
Нету силушки шутить!
Джем и не заметил, как услужливый Чоки отвел его от стола и усадил на диван, уложил его голову на мягкие подушки. Кто-то расшнуровал его ботинки, кто-то вложил в пальцы сигару. Джем медленно, осторожно затянулся. Лампы теперь горели еще более тускло. Заведение Чоки превратилось из игорного зала в темную колдовскую пещеру, где раскачивались из стороны в сторону молодые мужчины — кто пьяный, кто обкурившийся наркотических листьев.
А потом Джем заметил и еще одну перемену.
К раскачивающимся мужчинам потянулись женщины. Откуда они взялись? Одетые в легкомысленные пеньюары, они зазывно покачивали бедрами. Джему они представлялись призраками, видениями, а вот остальные, похоже, не испытывали никаких сомнений в их материальности. Мужчины присвистывали, обнимали женщин, хлопали по бедрам.
Сердце Джема сжалось от безотчетного страха.
Пелл уже не играл на клавикордах, снова звучали только фальшивящие виолы. Джем, повернув голову, увидел, что его друг крутанулся на вертящемся стульчике и оказался в объятиях одной прелестницы. Зеркала удваивали, бесконечно умножали сцены объятий, поцелуев, грубых ласк. Все больше становилось в зале призрачно-белых фигур в пеньюарах. Женщины падали в кресла, растягивались на диванах, вспрыгивали на столы, залитые элем.
Но эти призраки быстро обретали плоть. Стоны и визг сливались с пением виол, подолы белых пеньюаров взлетали вверх или трещали по швам. Тут и там сновал, облизывая свои змеиные губы, Чоки. Вот его противная физиономия повисла над Джемом, скрюченные пальцы стали гладить его, ласкать. Джем смутился, вздрогнул. Ему бы вскочить с дивана, но Джорвел лишил его подвижности.
— Господин Эмпстер, вы, похоже, новичок в мире наслаждений? Это не беда. Для чего еще нужен Чоки, как не для того, чтобы всему обучать молодежь?
В шепоте Чоки звучала безграничная доброжелательность. Он завел руку за спину, и словно по волшебству с ним рядом оказалась совсем юная стройная девушка. Светлые волосы занавесом закрывали ее лицо.
— Самая новенькая. Новенькая — для новеньких. Ну-ка, покажись, Джильда, пусть господин тебя хорошенько рассмотрит. Прелестная девочка, правда? Я ее давно заприметил. Она еще та штучка, не смотрите, что скромничает. Я ей так и говорил: не сбережешь невинность, окажешься у Чоки. Уж и не знаю, как мне благодарить того молодого офицера, что ее обработал! Ну, хороша, господин Эмпстер? В заведении у Чоки дурного не предложат. У меня девиз такой: за хорошие денежки — хороший товар...
Продолжая бормотать, Чоки отступил, а девушка опустилась на диван рядом с Джемом и принялась без смущения расстегивать его модные брюки.
— Вот так, так... — прошелестел шепот Чоки.
Девушка наклонилась и поцеловала Джема в губы. Ее длинные волосы защекотали его шею.
Прилив желания сокрушил все преграды. Сколько времени миновало после тех дней, когда Джем предавался восторгам любви с Катой? Он дал клятву хранить ей верность, но что толку? Увидит ли он ее когда-нибудь вновь? Она, во всяком случае, не осталась ему верна!
На миг перед мысленным взором Джема возникло видение Каты. Ее лицо... памятные очертания тела. Но прилив страсти снова разрушил все барьеры, размыл видение.
То, что происходило теперь, было слишком реально.
Джем уже не сомневался: через пару мгновений девушка окажется под ним и он удовлетворит свое желание. В последний миг перед тем, как это произошло, Джем бросил взгляд в сторону клавикордов и увидел, что его друг, сжимая в объятиях одну из кокоток, предается любовным утехам прямо на музыкальном инструменте.
Зал оглашался нестройными аккордами.
Потом Джем будет сожалеть об этой ночи. Думая о ней, он будет чувствовать, что что-то потерял.
Но только порой и не подолгу.
Он еще побывает в заведении Чоки.
ГЛАВА 32
ВСТРЕЧА НА ЛЬДУ
— Какая грация!
— Какая точность!
— Как плавно они скользят!
— Даже Фредди довольно изящен, правда?
— Фредди всегда изящен. Это его главное занятие в жизни.
— Я всегда знала, что он — ограниченный тип.
Разговор вели леди Чем-Черинг, леди Маргрейв, лорд Эмпстер и Тиши. С ними рядом сидел и сэр Пеллион, но он в беседе не участвовал. Был день праздника, устроенного леди Чем-Черинг. Со знаменитой стеклянной террасы дома Чем-Черингов открывался прекрасный вид на замерзший Риэль, где кое-кто из приглашенной молодежи катался на коньках.
— Я волнуюсь за Фредди, — сказала леди Маргрейв. — Стоит ли ему уделять такое внимание этой девице?
— Не знаю, зачем мама ее приглашает. Она ведь никто, совсем никто, правда?
— Это не совсем так, милочка. Но тревожусь я не столько из-за этой девушки... Неужели вам непременно было нужно приглашать эту так называемую тетку Владу, Констанция?
— Трудно было бы пригласить девушку без нее. А так хочется сделать приятное Фредди.
— А я-то думала, что вы хотите, чтобы он загрустил.
— Метения, вы совершенно напрасно так говорите. Если вам показалось, что я имею какие-то намерения относительно Фредди, то мне очень жаль.
Бедняжка Тиши опустила глаза.
— И все же принц Чейнский — украшение для любой компании.
— Желаете сохранить его в качестве трофея?
— От вас ничего не скроешь, Метения. Как я рада тому, что уже немолода! Высший свет теперь уже не тот, как прежде.
Леди Чем-Черинг не в первый раз оглянулась. В гостиной, устроившись в уголке у камина, Влада Флей вела оживленную беседу с архимаксиматом.
Глазки главы церкви агонистов сверкали. Он уютно сложил руки на округлившемся после обильного ужина животе. Время от времени его живот подрагивал наподобие груды желе в ответ на очередную шутку собеседницы. «Подумать только! — подумала Чем-Черинг. — Я дожила до того, что вижу это!» Но что и говорить, в свете все перемешалось в последнее время. Чего можно было ждать, если самые высокородные особы позволяют себе столь вопиющее нарушение каких бы то ни было правил!
Леди Маргрейв заметила:
— Ваш юный протеже стал настоящим джентльменом, лорд Эмпстер.
— И верно! — подхватила леди Чем-Черинг, радуясь смене темы разговора. — И не подумаешь, что это молодой человек, которого я видела на балу. Он стал как бы ниже ростом, пополнел, и лицо у него стало румяное.
— Это Пеллем Пеллигрю, мама. Похоже, тебе стоит надеть очки.
— Тиши, тебе отлично известно, что очки у меня просто для украшения.
Однако Констанция все же поднесла к глазам лорнет, из-за чего вдруг стала очень похожей на дочь. После первого в сезоне бала Тиши стала носить очки в роговой оправе, а волосы гладко зачесывала назад и скручивала в узел.
— Ах да, — проговорила ее мать. — Мальчики просто неразлучны, верно? Всегда так приятно видеть веселящихся благовоспитанных молодых людей, правда, сэр Пеллион? У молодых все впереди...
Сэр Пеллион подслеповато прищурился. Все попытки расшевелить его были безуспешны. Он совершенно не вписывался в праздничную атмосферу. Впереди были пять дней говения, которые истинно верующие люди посвящали посту и молитве. Так разве не надо сейчас хоть немного повеселиться? Понятно, от Тиши не стоило ждать особого веселья. А вот гости, по мнению леди Чем-Черинг, могли бы себя вести иначе. Принять приглашение, за которое половина Агондона была готова драться, для того чтобы потом сидеть и помалкивать? Нет, это уж слишком. Ну, сколько можно сочувствовать старику? Одной только мысли о бедняжке Пеллисенте хватало для того, чтобы он начинал шмыгать носом. И не такой уж у него был жуткий нос — припудрил бы, так и вполне прилично бы выглядел. Понятно — гибель девочки была настоящей трагедией, но не до скончания же веков из-за этого горевать!
— Увы, я помню об одной благовоспитанной девушке, которой уже более не веселиться никогда, — вздохнул сэр Пеллион и промокнул глаза носовым платком.
— А мне знакома одна, которая и вовсе никогда не веселится, — пробормотала леди Чем-Черинг и бросила недовольный взгляд на дочь.
Тиши покраснела и уткнулась в толстую книгу, лежавшую у нее на коленях.
Она сердито перевернула страницу.
— Какая точность!
— Какая грация!
— С ума сойти! Хороша девушка, а?
— Я ее первым заметил!
Пелл рассмеялся.
— Бери ее, Нова. Если сумеешь! С меня же хватит дамочек Чоки, пока дело не дойдет до необходимости обзавестись наследником. Но... быть может, мисс Венс предназначена для Фредди Чейна?
— Этого жирдяя? Но что ей может в нем понравиться?
— Он принц. Кроме того, и полные мужчины бывают не лишены обаяния.
Джем зарделся.
— Ну, конечно! Но...
— Но! — Пелл снова рассмеялся и процитировал строфу:
Как мыслит женщина, мужчине не понять,
И женщине его не разгадать.
Загадки друг для друга. Потому
Его так тянет к ней, ее — к нему.
— Пелл, потрясающе!
— Это Коппергейт, если честно. Но если бы ты побольше учился, Нова, ты бы тоже знал эти стихи.
— Но!
Тут уж они оба расхохотались. Друзья отдыхали, сидя рядышком на набережной у личной пристани Чем-Черингов. За их спиной плавно изгибающаяся лестница уходила к дому. Перед ними скользили по льду на коньках сливки агондонского высшего общества, золотая молодежь Эджландии. Герцогиня Вантаж, маркиз Гева-Харион, лорд Ксоргос, наследник графа Каскоса, принцесса Нижнего Лексиона, герцогиня Фаргольд, юная Эрина Альдермайл, братья Вентурон и сестры Флонс, мисс Хаския Бишли, леди Бертен Бичвуд-Баунс...
Да-да, золотая эджландская молодежь, и все же на этом роскошном фоне была заметна носившаяся по катку, подобно комете, в мехах цвета снега, мисс Джелика Венс. Ее можно было назвать королевой катка, а Фредди Чейн... О, Фредди Чейн рядом с ней выглядел не более чем консортом.
Джем не отводил от девушки восхищенного взгляда. Что такого было в его кузине? Была ли она первой красавицей года? Вовсе нет. Можно ли было назвать ее выдающейся личностью? Тоже нет. Если присмотреться к ней повнимательнее, можно было увидеть, что в ее привлекательных чертах есть что-то пресное. Уже многие, многие из девушек, чей выход в свет состоялся в этом сезоне, кокетливо улыбались «Нове Эмпстеру». Мисс Альфредина Флонс всегда краснела и опускала глаза, когда появлялся Нова, а, по мнению Пелла, мисс Альфредина ни в чем не уступала Джелике Венс.
Порой Джему приходила мысль о том, что Джелика наделена каким-то особым даром. В прошлый день Кануна во время службы в храме он в этом убедился наверняка. Они с Пеллом опоздали к началу и, тактично извиняясь, пробрались на свои места — на скамью как раз позади той, где сидела Джелика. Молодые люди чуть ли не бегом добирались до храма. Они тяжело дышали, сердца их часто бились... В храм они отправились прямо от Чоки, где всю ночь опытные кокотки возводили их к вершинам наслаждения. И вот, озаренная дивным светом, лившимся из витражных окон, Джели едва заметно повернула головку и взглянула в глаза Джема. И все. Этот взгляд мог означать все — и ничего. Она тут же отвернулась, но Джему и этого хватило. Всю службу, до самого конца он дрожал от желания.
С воспоминаниями вернулось и желание.
— Это тебе не девочка у Чоки.
— Ты о чем, Пелл?
— Знаешь, Нова, — негромко проговорил Пелл, — девушки из высшего общества совсем другие, и обращаться с ними надо не так, как с девицами из заведения Чоки. Чоки оказывает нам удивительные услуги, и хвала ему за это, но у него не научишься тому, как обращаться со светскими девицами. Я просто решил, что нужно сказать тебе об этом, Нова. Чтобы ты не перепутал.
— Пелл! Ты думаешь, я совсем дурак! — возмутился Джем.
— Я просто думаю, что ты распетушился.
Пелл рассмеялся и хлопнул Джема по бедру. Джем тоже рассмеялся.
— Это опасно, когда так холодно. — И с удивительным для толстяка изяществом Пелл скользнул на лед. — Давай еще круг, — предложил он. — А потом будет ваганское представление.
— Ваганское представление?
— А я тебе не сказал? Это у госпожи Чем давняя традиция. Она всегда приглашает «Серебряных масок», специально для гостей.
С этими словами Пелл укатил на середину катка. Джем бросился за ним. На коньки он встал недавно и поэтому догнал друга не сразу. Однако стоило отдать ему должное — он делал в катании большие успехи. Ему так нравилось это ощущение легкости скольжения, этой скорости бега! Вспоминая о прежней своей жизни — жизни калеки, — Джем громко смеялся. Он с радостью предавался танцу на льду, и этот танец казался ему куда более изящным, чем те, что танцевали на балах во дворце Короса.
Кружился, кружился замороженный мир — дом Чем-Черингов, дома по соседству — массивные, величественные здесь, у подножия острова. Новый Город изящно поднимался вверх от набережной Риэля. Слева виднелся старый мост, за ним — дома, дома, дома, на юге красовалась легкая арка моста Регента, обозначавшая границу между роскошными кварталами и доками.
Вращаясь на коньках, Джем видел это все сразу, и в ясном морозном воздухе все виделось так ярко... Но Джем видел не только это — он видел свою хорошенькую кузину, которая вращалась по другой орбите и все время оставалась недоступной.
О Джели, Джели!
Неужели она на самом деле влюблена во Фредди Чейна?
Принц поймал ее за руку, они едва не оступились, рассмеялись. Вот она вырвалась и устремилась вперед — пушистая комета, такая быстрая... Принц мог бы догнать ее, но тут появилась дерзкая мисс Бишли и ухватила его под руку. На стеклянной террасе прозвонил колокольчик.
«Дети, — как бы сказал его звон, — пора домой!»
Но вертится и носится по катку серебристая комета, и Джем не может оторвать глаз от нее.
О Джели...
— Пора, Нова! — кричит появившийся рядом с Джемом Пелл.
— Она исчезла!
— Гм?
Джем отталкивает Пелла, тот шлепается на лед, а Джем несется прочь, к арке моста Регента.
— Она убежала слишком далеко! — кричит Джем, обернувшись через плечо. — Это опасно!
Пелл только вздыхает и потирает спину. Братья Вентурон помогают ему подняться на ноги.
— А мне что-то не кажется, что мисс Венс грозит беда. Как по-вашему, Ульгар?
— Меня зовут Радди.
— То есть?
— Я не Ульгар.
— Прошу прощения. Никак не научусь вас различать. Наверное, это непросто — иметь брата-близнеца.
Пелл осматривается. Солнце садится. Он прикрывает глаза. Вскоре река из серебристой станет золотой, вспыхнет червонным золотом. Разведя острия коньков в стороны, он замирает и смотрит в сторону моста Регента, затем взгляд его скользит вдоль дамбы, где снуют повозки и экипажи, где стоят деревья с облетевшими листьями. Другие конькобежцы уже послушно взбираются вверх по извилистой лестнице. Поблескивают лезвия коньков, которые молодые люди держат в руках, затянутых в теплые перчатки.
— Пойдем, Пелл! — окликает кто-то Пеллема, но тот не поворачивает головы.
Его вдруг охватывает безмолвие, нежданное одиночество. Налетает со стороны залива порыв холодного ветра, ветер свистит под мостом, и от его свиста становится тревожно. «Я не тот, каким кажусь», — думает Пелл, и эта мысль его пугает. Что это может значить? Он прекрасно отдает себе отчет в том, что со времени гибели сестры всего лишь плывет по течению жизни. Но не раньше ли это с ним началось? И если раньше, то когда именно?
Конечно же, тогда, когда он нашел своего повелителя. Пелл называл этого аристократа «Эмпи», мог за глаза подшучивать над ним, но с самого начала его покровитель внушал ему тревогу.
Вот как это началось. Пелл с опаской заглянул в подернутые дымкой глаза. Эмпи — Эмпстер медленно отвел в сторону трубку, медленно выдохнул дым. «Я знаю тебя, Пеллем Пеллигрю. Приди ко мне, и твоя робость растает, как снег. Приди ко мне, и твое неуклюжее тело обретет изящество и легкость. Приди ко мне, и ты познаешь любовь женщин. Ты только должен служить мне, Пеллигрю, больше от тебя ничего не требуется».
Но кому он стал служить? Чему — Добру или Злу? Для большинства людей Эмпстер был верным престолу вельможей, вполне надежным и основательным представителем определенного социального круга. Но для более проницательных людей он был и кое-кем еще. Кое-кем еще. Нова это тоже заметил. Пелл это понял. Но если Нова мог говорить об этом, то Пелл не мог. Что-то мешало ему — словно какая-то пелена сразу окутывала персону лорда Эмпстера.
И потом, кто такой этот Нова?
«Приезжает мой юный протеже, Пеллигрю. Ты позаботишься о нем. Можешь считать себя, если хочешь, в некотором роде мужчиной-дуэньей. (Помнится, тогда Пелл рассмеялся) Но имей в виду: мой протеже никогда не будет считать тебя таковым. Ты его друг, Пеллигрю, его верный друг».
Его верный друг... но ведь это так и было! Пелл вдруг поежился от холода и более пристально вгляделся в поднимающуюся ото льда дымку.
— Нова! — прокричал он и был уже готов броситься вслед за другом.
Но этого не потребовалось. Из дымки, раскрывшейся, словно занавес, вынырнули две фигуры. Рука в руке, они стремительно пролетели под аркой моста. Садящееся солнце позолотило их, и они стали похожими на богов. Пелл почему-то испугался — так испугался, что неизвестно почему вдруг снова шлепнулся на лед.
— Еще раз — и лед треснет, Пелл, — рассмеялся Джем, пробегая мимо.
Глаза его победно сверкали. Девица Венс тоже рассмеялась — звонко, по-девичьи.
Пеллу стало обидно.
— Можно ли мне будет навестить вас? — донесся до него голос друга, который помогал юной леди взойти на причал.
Пелл остался один-одинешенек на катке. Начало смеркаться. С дамбы доносился скрип колес. А совсем близко вдруг послышался птичий посвист. Давным-давно Пелл не слышал голоска этой птички.
Ти-вить! Ти-вить!
На Пелла с любопытством смотрела пташка под названием «Боб Багряный».
— Да ну тебя. Ти-вить! — передразнил птичку Пелл.
ГЛАВА 33
ЗОЛОТОЙ С ЗЕЛЕНЫМ
— Как изящно!
— Как тонко!
— Лучше «Масок» нет никого, верно?
Укутавшись в меха, гости расселись вдоль стен стеклянной террасы, нависавшей над двором дома Чем-Черингов. У дальней стены расположился ваганский оркестр. Дудочки, пастушьи рожки, гиттерны, так называемые Харионы, флейты Оранди и флейты Короса вели странную мелодию.
Вдоль стен горели светильники, в которые были подброшены медленно горевшие веточки особых ароматических растений. По террасе распространялся тягучий, дурманящий запах. А по каменным плитам двора с легкостью привидений скользили танцоры в масках и лиловых колпаках. Вперед, назад, в сторону, вперед... руки танцующих двигались в лад. Только за счет неустанного труда можно было достичь такой необыкновенной гармонии, а, глядя на выступление труппы, можно было подумать, что все это дается актерам без всякого труда. Казалось, что они не только движутся в унисон, что они так же мыслят. Лиловые плащи развевались за спинами танцующих, создавая впечатление волн моря.
А через мгновение лиловые актеры исчезли, и их сменили другие, одетые в зеленые плащи. И никто бы не смог точно сказать, в какой момент исчезли лиловые.
Джем не смотрел на представление. Он пробирался сквозь толпу гостей следом за Джели.
— Вы не ответили на мой вопрос, — настойчиво проговорил он.
— Вопрос? — Джели не обернулась. Она вдруг повела себя холодно. Она жалела о том, что на катке позволила этому молодому человеку излишнюю фамильярность. На лестнице она отняла у него руку, а войдя в дом, тут же поспешила вернуться к своей эксцентричной спутнице.
Неужели она на самом деле держала его за руку?
Джем в безумном порыве схватил Джели за руку.
— Я спросил, можно ли мне навестить вас.
Джели сверкнула глазами.
— Нас никогда не бывает дома.
— Я знаю, где вы живете. Буду стоять рядом с домом и ждать.
— Вы слишком назойливы. Но в этом случае вы будете выглядеть не только назойливо, но и глупо.
Последнюю фразу произнесла не Джели, а Влада. Джем покраснел и отпустил руку кузины. Толпа сомкнулась. Джели скрылась из глаз.
А во дворе сменяли друг друга танцоры в алых, синих, золотых плащах. Затем появился Черный Страж с длинным, составленным из сегментов телом. Он извивался и пытался изловить Жонглера-Попрыгунчика. Вокруг жонглера сновали обезьянки, но жонглер не уронил ни одного из своих разноцветных шариков. С террасы во двор дождем сыпались золотые монеты. Аристократы отвечали щедростью на каждый удачный трюк. Можно было представить, что к концу представления двор будет просто-таки вымощен золотом.
Леди Чем-Черинг бросила крону.
— Посмотришь на них — и вспомнишь детство, — вздохнула она.
— Вы провели детство среди ваганов? Признаться, Констанция, я и не знал, что вы — дитя табора.
— Метения, я вовсе не это имела в виду, и вы это прекрасно знаете. Разве вы не помните ту роскошную ваганку? Ярмарку, которую раньше ежегодно устраивали на Оллонских полях? «Маски» тогда были свежеиспеченной труппой, их было меньше, но какое это было зрелище! Помните тот год, когда впервые привезли льва из Унанг-Лиа? Как мы боялись этого льва, пока не узнали, что у него вырваны зубы и когти... — Леди Чем-Черинг печально вздохнула. — Теперь поля замостили. А какими счастливыми мы были тогда, в теплые дни сезона Терона. Наденем соломенные шляпки — и бегом на ярмарку! Это ведь было еще до того, как возвели мост Регента. Приходилось переправляться на пароме.
— Вы сказали «мы»?
— Вы ведь помните, Элсен, правда? Кто еще был с нами тогда... Мейзи Тарфут, Эйри Гева-Харион, Делия Флонс и... кто же еще, Элсен? А это что еще? Влада Флей? Вот уж действительно...
Констанция не смогла удержаться от неодобрительного взгляда. На другом конце террасы «пресловутая» гордо возвышалась над своей юной племянницей и архимаксиматом. Все, что сопутствовало этой женщине, было вызывающе. Даже меховое манто, представлявшее собой мозаику мехов лисы, медведя и тигра. Такое редко можно было увидеть на ком-либо из женщин, приглашенных в доме леди Чем-Черинг.
— Что же это за общество, — проворчала леди Чем-Черинг, — где какая-то куртизанка, и к тому же с примесью зензанской крови, способна пробиться в высший свет, и за счет чего? Исключительно за счет своей пресловутости!
— Но ведь вы ее пригласили, Констанция.
— Да, но... каждый должен знать свое место!
Лорд Эмпстер только улыбнулся. Бедняжка Констанция! Некогда она не стала бы вот так сурово обрушиваться на общество. Некогда она царила в агондонском высшем свете, словно королева, а ее роскошный особняк был как бы вторым в столице дворцом. В те времена только те, кто мог без труда доказать свое высокое аристократическое происхождение, имели право переступить порог этого дома. Приглашения на приемы, написанные очаровательным девичьим почерком на позолоченных карточках, ценили наравне с драгоценностями.
Теперь... Осталась роскошь, остался аристократизм, но сердцевина высшего общества как бы опустела, будто ее чем-то разъело. По сравнению с шикарными домами Нового Города особняк Чем-Черингов выглядел старомодным и маленьким, да и хозяйка его утратила былую свежесть. Когда-то имя ее произносили с благоговейным трепетом, а теперь порой оно звучало с плохо скрываемым сожалением. На вечеринках у леди Вентурон царствовали искусство и музыка. У баронессы Больбарр — молодость, красота, любовь. А что ценилось и лелеялось в доме у леди Чем-Черинг, кроме благородного происхождения и обладания состоянием?