«Понятно… Умно выражаясь, эта территория не входила в “ареал”, с которого Богул имел право взимать мзду. “Жизненное пространство” поделено в Рукомойске очень четко!»

— Все понятно, Богул, — Аня вздохнула. — Могу только сказать: из всех мздоимцев, которых мне доводилось видеть, вы — самый симпатичный. Миленький такой.

— Благодарю. Мне приятно. Знаете старый анекдот? Парень устроился на работу в милицию. Проработал месяца три, а за зарплатой не приходит. Его спрашивают: ты чего за зарплатой не приходишь? А он говорит: “А я думал — пистолет выдали и крутись, как можешь”. — Смешно.

Светлова и Богул вышли из машины. Перед ними высился деревянный частокол в стиле “рашн деревяшн”, на воротах — резная досочка-вывеска: “Огонек”.

Светлова хлопнула дверцей машины — и от неожиданности замерла.

— Богул! — шепотом окликнула Анна.

Лейтенант оглянулся…

Анна кивнула на колеса машины: на колесах была белая глина.

Видимо, она попала на колеса на том отрезке дороги, где машина запрыгала на разрытой земле.

Значит, Кудинов?

— Богул… А что он вообще делает, когда не пьет, этот Кудинов? — поинтересовалась Светлова, разглядывая затейливый забор и вывеску.

— Э-э… А вы думаете, так бывает?

— Но все-таки… Не преувеличивайте. Наверное, все-таки бывает!

— Ну.., у него изначально — руки золотые. — Лейтенант Богул задумался над характеристикой Кудинова. — Есть такое выражение “руки золотые”… Что-то там мастерит, строгает, пилит.

— А что он пилит-то, если не секрет?

— Я не думаю, что это будет принципиальное уточнение. Знаете, это тип людей, которые все время что-то чинят, пилят и мастерят, и им не так уж и важно, что это. Для них это занятие — вроде наркотика. Они как что-нибудь увидят — сразу начинают это чинить. А потом сразу — пить. Чтобы не случилось ненужной паузы — отрезка времени, за который успеваешь оглянуться на свою жизнь. Чтобы не успеть задать себе некоторые неприятные вопросы.

— Например?

— Ну, типа “и зачем это все?”.

— И типа “в чем смысл жизни”?

— Ну, вроде того…

Богул вынул деревянную щеколду и распахнул ворота “Огонька”.

— Э, да тут целый музей деревянного зодчества! Чего только нет! — воскликнула Светлова.

— Ну вот, теперь вы видите, чего наш Кудинов все время пилит, — заметил Богул. — Я же говорил: золотые руки!

В самом деле, территория кафе-харчевни “Огонек” была, по сути, миниатюрным заповедником деревянного зодчества. И, очевидно, в авторском исполнении “зодчего Кудинова”.

За оградой из вбитых в землю кольев, которую без проблем преодолели Светлова и лейтенант Богул, располагались всевозможные миниатюрные теремки и беседочки, пеньки и скамеечки…

Самое большое здание тоже было срубом из толстых бревен.

Аня заглянула в один из теремков, и над головой у нее тут же зазвенело.

Она подняла голову, разглядывая колокольчики над входом.

— Какая-то дикая смесь из тибетских колокольчиков и русских сказок, — заметила Светлова, закончив осмотр. — По-видимому, такая же, как у Кудинова в голове. Новый загородный архитектурный стиль.

— Да такой красоты придорожной сейчас везде хватает, — поддержал “архитектурную” тему Богул. — Пеньки в виде скамеечек и скамеечки в виде пеньков. Зато, я думаю, на такую клюкву проголодавшиеся проезжие с большой дороги должны хорошо клевать. Если здесь еще и хорошо кормят, а хозяин встречает гостей босиком и в косоворотке, то коммерческий успех обеспечен.

Лейтенант Богул достал сигареты и присел на резную скамью. И еле удержал равновесие, чтобы не свалиться на пол:

— Ах ты…

— Что там такое?

— Да тут у него все с хитростью… Вроде как садишься и падаешь, но на самом деле, не падаешь! Шутка, наверное, такая.

— Ну такие шутки-приколы для загородного отдыха всегда были в традиции. Как, например, в Петергофе: наступаешь на что-то, а тебе фонтанчик — в физиономию. Или, знаете, как в ресторане “Мефисто”: там в туалете — хихикают…

— Кто?

— Ну, предполагается, что привидения. Тоже шутка такая.

— Может быть, это и шутки всякие… Может быть… Например, как в русских народных сказках? Там молодца напоили, спать на лежанку положили, а лежанка — кувырк! И летит молодец неизвестно куда.

— Все-таки он, по-видимому, действительно умелец?

— Да уж.., леший его забери!

— Не одобряете?

— Не люблю я, Анюта, этих умельцев.

— Отчего, Богул? А вот женщины обычно таких мужчин — “золотые руки” хвалят: хозяйственный и все такое…

— Ну, я ведь не женщина, а мент. Какие-то, понимаете ли, они, эти “золотые руки”, обычно непрозрачные. Все время что-то там строгают, мастерят и мурлычут себе под нос. Чего они там себе мурлычут, спрашивается? Что там у него в башке.., какие тараканы?

Вот у нас одно дело недавно закрыли… Один такой умелец все мебель мастерил, мастерил, все под нос песенки себе мурлыкал… Тихий такой, безобидный. Ну, те самые “золотые руки”, в общем. А потом старушке своей голову взял да отчекрыжил — ив кастрюлю положил. И сел телевизор смотреть. Ну, не пенсионер, а просто Саломея какая-то ветхозаветная!..

Вот поэтому я их, Анюта, не одобряю. Непроницаемые они, непредсказуемые. Очень уж в себе! Слишком много времени наедине с острыми колющими и режущими инструментами проводят.

— Пожалуй… Хотя обобщения подобного рода редко бывают верны.

— А вам что же, Аня, нравятся, которые сами мебель мастерят?

— Да нет, Богул. Если честно, у меня на редкость пошлый вкус: мне больше нравятся мужчины, которые покупают мебель в магазине “Икеа” и расплачиваются при этом кредитной картой.

— Да, — согласился лейтенант, — эти все-таки более предсказуемые. Хотя…

— Что такое?

Лейтенант усмехнулся:

— Обобщения редко бывают верны!

Ни одного человека на территории “заповедника деревянного зодчества” Светлова и лейтенант Богул не встретили. Тишина здесь действительно стояла, как в заповеднике.

Возможно, это было связано с утренним временем — слишком рано. Такие кафе-харчевни оживают обычно к середине дня, а по-настоящему — к вечеру. Когда съезжается расслабляться народ и начинается гульба.

Дверь в харчевню была закрыта, но Богул достал какие-то подозрительные ключики и с легкостью отомкнул закрытую дверь.

— Отмычки это у вас, что ли? — поинтересовалась Светлова.

— Фу! — Богул отмахнулся. — Откуда вы слова-то такие знаете? Отмычки! Просто так — для пользы следствия.

Осмотр “Огонька”, в общем, не дал ничего особенного.

Кроме, может быть, некоторой информации о странной изобретательности владельца этого заведения, дающей почву для догадок. Атак.., сплошное разочарование. Богул аккуратно замкнул дверь “Огонька”.

— Дайте хоть поглядеть, чем это вы пользуетесь “для пользы следствия”. — Аня протянула руку за “ключиками”.

— Ну поглядите, поглядите! Богул разочарованно вздохнул, окидывая прощальным взором “Огонек”.

— Ни-че-го, — раздельно, по слогам произнес лейтенант, покидая вместе со Светловой сие занятное заведение.

Хозяин кафе-харчевни Алексей Борисович Кудинов, когда его навестили вернувшиеся из “Огонька” Светлова и лейтенант, был, как обычно, в подпитии.

— Я не могу допрашивать его в таком состоянии. Это запрещено правилами, — вдруг неожиданно щепетильно заявил Богул, взглянув на не вяжущего лыка Алексея Борисовича.

— А я могу! — сказала Светлова. — У меня уже нет правил. При наличии стольких трупов все правила куда-то испарились! Осталась только целесообразность.

Но непреклонный Богул, как всегда, страшно занятый своей милицейской текучкой, все-таки уехал.

А Светлова осталась в квартире Кудинова.

Анна и Богул, по-видимому, как-то незаметно поменялись амплуа. Богул под влиянием постоянного зудения Светловой о “неевропейской дремучести, тотальном неуважении к человеку и совковом беззаконии” стал говорить о каких-то правилах. А Светлова, доведенная до точки всем, что случилось с ней за последнее время, уже стала забывать такие слова, как “уважение к правам” и “правила”, и готова была ради целесообразности на что угодно.

Это означало, по-видимому, что действительность была всесильна — она подминала под себя приезжего, с какими бы правилами он сюда ни заявлялся.

Но право же, сейчас Светлова, глядя на пьяного Кудинова, не знала, что лучше: когда человек трезв и понимает, что говорит, и не несет всякий бред, но при этом хорошо контролирует себя и, если не хочет, не проговорится!.. Или когда он вот такой: расскажет обо всем, что ни спросишь. Даже о самом, так сказать, сокровенном. Что было и чего не было!..

При взгляде на Кудинова невольно приходили на ум строчки из “Жуд-Ши” — про “три периода”.

Как там? В первом периоде опьянения теряют благоразумие и стыдливость, стараются сохранять спокойствие И воображают, что говорят правду.

Во втором делаются похожими на взбесившихся слонов и совершают безнравственные и безрассудные поступки.

В третьем теряют сознание, падают, как мертвецы, и решительно ничего не помнят.

К счастью, Кудинов еще не добрался до второго и тем более до третьего периода. Но стоило ли радоваться, что он уже достиг первого, когда воображают, что говорят правду?

— Алексей Борисович, “Огонек” вам давно принадлежит? — поинтересовалась Светлова, заставив выпить Кудинова две чашки очень крепкого кофе.

— Огонек? — Кудинов уставился на Светлову, как баран на новые ворота. — Какой еще, на хрен, огонек?

— Кафе “Огонек”. Или кафе-харчевня — как вам больше нравится…

— А-а.., кафе! Много будешь знать — скоро состаришься. А ведь не хочется, правда?

— Пока не знаю.

— Огонек, говоришь… — Кудинов ухмыльнулся. — Заметьте, как Леша Кудинов нужен — пожалуйте, Лексей, к нам на огонек… А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы. И такие же подлые, как жизнь… И я вам вот что скажу… А может, и хорошо, что так все вышло? Я ведь…

Он наклонился к Аниному уху:

— Боюсь! Поняла? Натурально боюсь!

— Кого вы боитесь, Алексей Борисович?

— Кого… Ха-ха.., так тебе все и расскажи. Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается, — пробормотал Кудинов.

И вдруг вскочил на ноги и заорал:

— Я боюсь? Да ты что?! Никого я не боюсь! Всех замочу, если что!

Конечно, белая глина на подъезде к “Огоньку” реально свидетельствовала о том, что Кудинов может замочить. И если не всех, то многих. Это точно.

Но, глядя на бьющего себя в грудь, качающегося и бесконечно пьяного Кудинова, Светлова мало в это верила.

Но… Анна еще раз напомнила себе: все “впечатления” от человека бывают очень обманчивыми.

Даже если этот пьяный бред — не спектакль… Вполне возможно, что в ином своем состоянии Кудинов и способен на то, во что Светловой не верилось.

В конце концов, она никогда не видела его трезвым. Возможно, в состоянии трезвости Леша Кудинов — само воплощение хладнокровия, собранности, изощренной жестокости и хитроумия!

И вообще… Гораздо более, чем “впечатления”, важны и заслуживают внимания факты.

А факты таковы: Кудинову принадлежит сверхподозрительное и уединенное в лесу заведение — кафе-харчевня “Огонек”.

На подъезде к “Огоньку” — та самая белая глина.

Кудинов — супруг сбежавшей Амалии.

— Аня! Я должна сообщить вам нечто совершенно исключительное! — Елена Ивановна остановила Аню, как всегда, ухватив за локоть. Но на этот раз ее пальцы, лежащие на сгибе Аниного локтя, были как-то слишком напряженно сжаты. Словно их свело судорогой. Можно сказать, не взяла за локоток, а практически впилась, будто боялась, что Светлова вырвется.

— Что-то случилось?

— Несомненно.

— Что же именно?

— Идемте со мной.

Туровская повела ее по коридору, ведущему к служебным помещениям.

Аня тут, в общем, уже неплохо ориентировалась. Именно здесь находилась комната Немой.

Они действительно остановились возле двери этой комнаты.

И Туровская явно подрагивающей рукой достала связку ключей и открыла дверь.

— Понимаете… Милиция уже осматривала, конечно, после ее гибели эту комнату. Но получается, правда, что они увидели не все…

— Не все?

— Да, я устроила сегодня большую уборку и… Елена Ивановна наклонилась к батарее отопления, просунула между ее ребрами тонкие, изящные пальчики и протянула Светловой блестящую вещичку.

Это снова были часы. На этот раз — дамские.

— А можно мне их взять с собой? — попросила Светлова.

— Конечно, конечно! Ведь истина должна восторжествовать!

— Спасибо.

— Вы удивлены?

— Воистину! — совершенно искренно выдохнула Светлова. — Ничего более удивительного я в своей жизни еще не видела!..

— Сергей Александрович!

Аня снова была в гостях у Кривошеева. Начала она с него просто потому, что Кривошеев находился от Рукомойска по расстоянию ближе других родственников пропавших женщин. К тому же с ним был контакт.

Если не повезет, конечно, придется беспокоить и остальных. Свиридовых… Айвазянов…

— Взгляните! Вы не узнаете эту вещь? Хозяин дома посмотрел на часы — и тут же закрыл лицо ладонями.

— Это Галины часы, — едва слышно пробормотал он.

Светлова вышла из дома Кривошеевых, мало сказать, потрясенная.

Вот и ответ, зачем Туровская бросила тень подозрения на Немую после ее самоубийства!

Хозяйка мотеля “Ночка” хотела отвести их от себя.

Тогда, за чаем, когда Аня после гибели Немой навестила хозяев “Ночки”, Елена Туровская разыграла все, как по нотам…

Задумка была, конечно, неплоха: ей надо было обвинить Марину Скворцову, но Елена слишком хитра, чтобы делать это напрямую. И вот — создала иллюзию, будто полна всяческих нелепых идей насчет “яблоньки и яблони”, свято верит в наследственность. Несмотря на то что Туровский противоречил жене и был недоволен, она — наперекор! — развила эту тему, тему причастности Немой к исчезновениям людей: “Вся в папу, а папа у девочки страдал шизофренией”.

Как будто неизвестно, что это заболевание передается по мужской линии…

А теперь еще и “нашла” в комнате Немой часы исчезнувшей Кривошеевой.

Одного Елена Ивановна только не учла в своем стремлении повесить все исчезновения людей на “дочь маньяка” Скворцову. Не учла, потому что не могла об этом знать…

Светлова уже осматривала комнату Немой.

Но тогда между ребрами батареи не было этих часов. Уж чему-чему, а осмотру помещения старинный приятель Дубовиков Аню научил! Не было там, не было этих часов! И вообще никаких часов не было!

Так откуда же взяла их Елена Ивановна? Ведь часы действительно принадлежали Кривошеевой.

Ясно, откуда. У самой Кривошеевой.

Значит, Елена?

— Мы, кстати, у Кудинова кое-что обнаружили, — сдержанно, но “с чувством”, как об очередном своем сюрпризе, сообщил Светловой Богул.

Лейтенант отказался от расспросов пьяненького Алексея Борисовича, но, как оказалось, времени даром не терял.

От “осмотра помещения”, то бишь квартиры Кудинова — скорее всего несанкционированного, — “правила” Стаса Богула не удержали.

— Что же именно вы нашли?

— А то… Следы работы со взрывчаткой.., вот что!

— Так вы думаете, что это он Осич взорвал?

— Говорю же, умелец! Золотые руки!..

— Ой, золотые! Вы уже поинтересовались у него, что и откуда взялось? И как он эти “следы” объясняет?

— Пока нет. Не хочу его вспугнуть. За Кудиновым станем следить, — пообещал Богул. — И уж если он поедет в свой “Огонек”, будем, разумеется, особенно начеку.

— Богул, это ваше “начеку” — действительно начеку? Или — как с Кикалишвили и Кудиновой? Кикалишвили вы, помнится, тоже не хотели раньше времени тревожить. Ну да Отарика хоть нашли, а Кудинову так и нет — словно в воду канула.

— Вы несправедливы, — обиженно заметил Богул. — Кстати, вы постоянно акцентируете внимание на моих промахах, а вот когда я сообщаю вам информацию, о которой вы без меня и мечтать бы не смели, вы, Светлова, принимаете это как должное. Простого “спасибо” от вас не дождешься.

— Например, Богул?

— Например, я знаю, что вы усиленно сейчас обдумываете версию Туровской. А вам не приходило в голову, что Амалия могла оговорить Туровскую? Ну, я имею в виду эти ваши с ней беседы на пленке, которую вы дали мне послушать… Так вот. Я вообще склонен думать, что ее откровения с вами насчет Елены Ивановны — это ее месть. Не смогла она Туровскую простить.

— Что вы имеете в виду?

— А вы как думаете?

— Теряюсь в догадках.

— А вы не теряйтесь! Знаете ли вы, что Кудинов и был тем самым мужчиной, к которому Елена однажды — был в ее жизни с Туровским и такой, оказывается, эпизод — уходила от мужа?

— Откуда такие сведения?

— Осич когда-то мне рассказывала. Она очень переживала за Туровского и любила всем поплакаться…

— Да, да.., слыхала — Валентина Терентьевна была в него влюблена, — пробормотала Светлова рассеянно, потому что думала уже о другом.

Информация, сообщенная Богулом, все ставила наконец на свои места. Вот что, оказывается! Вот кого не хватало в этом раскладе!

Не хватало физически сильного Кудинова с его, странным заведением под названием “Огонек” — в лесу, на отшибе.

Поодиночке они не тянули на Питона… А вот вдвоем, Елена и Кудинов…

Елена, возможно, привлекала из мотеля на этот “огонек” жертвы.

Амалия, конечно, могла оговорить Туровскую… Но как быть с часами, принадлежавшими Галине Кривошеевой? Откуда-то они у Туровской появились?

Ведь она, как сказала Амалия, с цепи сорвалась…

— Кстати, Богул, — Анна проникновенно взглянула на лейтенанта. — Что касается простого “спасибо”, которого от меня якобы не дождешься. Вы даже не думайте, что я недооцениваю вашу грандиозную роль, если уж на то пошло… Большое вам человеческое спасибо!

— На здоровье.

— И вот еще что. Вам что-нибудь известно о том молодом человеке, который увивался вокруг Елены и потом странным образом исчез?

— Проверить?

— Угу… Если можно…

— Можно. Продолжаю искупать.

Значит, Елена. А Кудинова она заставляла помогать. Покорного, слабовольного в силу своего запущенного алкоголизма и по-прежнему, очевидно, в нее влюбленного Кудинова. Что он там толковал? “А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. — .. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы”.

В общем, ясно, что Алексея Борисовича она сделала своим помощником. Потому что на самостоятельного злодея он никак все-таки не тянул.

В общем, все, кажется, ясно… Ясно — и ужасно!

"Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается”, — Аня снова припомнила бормотания Кудинова.

Но если это так, то это трагедия!

Анна вспомнила чудесного грустного и умного Туровского, его фантастическую влюбленность в жену.

Что с ним будет?!

Приедет Богул, выведет Елену под белые рученьки, закованные в наручники, и сопроводит в черный “воронок” — на потеху всему городу.

Но ведь есть же какие-то способы иначе решать такие проблемы? Что толку во всех этих арестах, если она, по-видимому, больна.

Ее бы можно было поместить в какую-нибудь частную клинику на Западе, где больной человек сидит годами в комнате с окнами в сад… Туровский сможет там ее навещать. Все лучше, чем весь ужас совковых судебных процедур.

Туровкий небеден. Он мог бы сам решить этот “вопрос”.

По-человечески выходило, что Светловой следует с Леонидом Алексеевичем поговорить.

Поговорить — и отправляться наконец домой восвояси.

Остальное ее больше не касается, Кудинов и все прочее. Все остальное — это работа Богула. Его “ареал”. Что, в конце концов, она нанялась им тут их криминальные авгиевы конюшни расчищать?!