Глава 22

Лестница вилась, уводила все выше и выше, и каждый шаг казался страшным сном. Корс Кант дышал тяжело, с присвистом, словно дряхлый старик. Он больше не видел шибболов, но чувствовал, что они где-то рядом. Их теплые пушистые лапки держали его за руки, помогали взбираться по бесконечно тянущейся лестнице. Он шел, прихрамывая, и его рассудок по-прежнему туманило безумное зелье Анлодды.

Стены были скользким» от водорослей и липкого мха. Чем выше забирался бард, тем холоднее становилось. Юноша жутко продрог в одной рубахе.

Он обхватил себя руками, и уже давно расплакался бы, не считай он такое поведение достойным только женщин и кельтов.

«Я — Корс Кант Эвин, римлянин до мозга костей. Я не какой-нибудь дикарь, что не стыдится наготы своей!» Шибболы пищали, тревогу навевали. «Анлодда» — так звонят колокола, она к себе его звала. Но почему земля дрожит? Законы где твои, Эвклид?

И все ж текут ручьями слезы. Как им не течь? Кругом угрозы!

Вперед? Вперед! Туда, где свет! Иди за шибболами вслед! Принцесса ты или богиня — мне это все равно отныне! Твоих волос багряных грива, и кожа белая на диво… — нет, я не должен опоздать, богини не умеют ждать!

Корс Кант слышал, как похрустывает свиток, что он вытащил из каменной гробницы. Теперь было довольно светло, и он мог бы прочитать, что же там написано.

— Et in Arcadia ego… — произнес Корс Кант в такт шагам. Откуда озноб? От холода? Или это священный трепет? «И я в Аркадии» — что это? Белиберда или сокровенное послание? Анлодда все бы поняла, а уж Меровий — тем более.

Юноша шагнул на очередную ступень и растянулся ничком. Лестница закончилась и привела его в круглую комнату. Темное спокойное озерцо лежало на полу. Оно исчезало под низкой аркой в стене.

Корс Кант жадно припал к воде. Та оказалась жутко холодной, как он и предполагал. Юноша выдернул руку из воды. Нет, то была не вода. Вязкая жидкость липла к коже, словно растопленный жир.

А по другую сторону его ждала она. Он знал это, ему некуда было спрятаться от этой уверенности.

Он произнес имя Анлодды и расшнуровал рубаху. Поежился, когда почувствовал порыв ледяного ветра. «Лишь этот путь назад ведет, но я готов ползти, как крот, чтоб не ступать сюда ногой, в ужасный омут ледяной!» Корс Кант скатал рубаху, поднял ее над головой — так, держа в одной руке рубаху, а в другой свиток, он и вошел в пруд. Ноги его тут же свело от холода, он ойкнул. Постояв, не шевелясь, несколько мгновений, он все же набрался решимости и вошел в ледяную жидкость по щиколотку, потом по колено, глубже, еще глубже… Он шел, думая об одном: скоро он вновь увидит Ее!

«Если она еще жива». Ледяная жидкость обжигала кожу, прогоняла любые мысли. Юноша поспешил вперед, ступая по каменному дну.

Он миновал арку, отметив, что замковый камень не совсем квадратный, но между тем прекрасно подогнан. «Чудо зодчества, — подумал юноша. — Наверняка римляне строили». И в этот самый миг дно оборвалось.

Он погрузился в скользкую жидкость, хотел крикнуть, но тут же наглотался. Заработал руками, вынырнул на поверхность.

Это оказалось гораздо хуже, чем плыть по харлекскому заливу! Тягучая, вязкая жидкость не создавала сопротивления, и юноша, работая руками, только погружался все сильнее.

Лицо его облепило тканью. Он выпустил из пальцев рубаху, и она опутала его руки, но свиток он сжимал крепко, не выпускал. Бард отчаянно работал руками, и наконец ноги его коснулись дна, однако при этом он с головой погрузился. Корс Кант сжал губы. Грудь распирало. «Я не глупый зверь! Я выдержу, выдержу!» Теплое ловкое тельце метнулось к нему и напугало юношу. Еще одно, такое же — шибболы! Неужели они могут тут плавать?

— Конечно, можем, нам неведом страх!

— Мы любим воду! Мы же шибболы!

— Смотри! Учись! — и оба шиббола помчались, понеслись.

— Спасите! Я тону, я погибаю!

— О, шибболы в беде друзей не покидают!

— Держись за спины наши крепче, рубаху брось, мы вызволим тебя! Верь нам! Верь! — кричали шибболы.

— Но я не вижу ничего? Неужто смерть невидима моя?

— Ты помирать собрался? Лучше сделай вдох, и слушай, что советуют друзья!

Корс Кант с трудом разлепил веки и обнаружил, что видит под водой не хуже, чем на поверхности. Ловкие шибболы из неуклюжих зверушек превратились в грациознейших созданий, они пребывали в своей стихии. Он вдруг вспомнил, где видел существа, подобные им. Как-то раз они рыбачили с Гвином (который теперь был приставлен к Кею и потому неуязвим), и наткнулись на стайку орок, которые играли и плескались в волнах.

Тогда напуганный до смерти Гвин Галахад-младший, сын Ланселота и неизвестной женщины, стал умолять Корса Канта вернуться домой. Бард отказался. Он-то знал друидскую магию плавания, а Гвин чуть в штаны не наложил от страха. Орки окружили их, они таращились на них, брызгались и смеялись.

А сейчас Корс Кант, как зачарованный, не отводил глаз от шибболов. Отважился протянуть руку и провел ею по боку одного из огромных черно-белых созданий. Бок на ощупь оказался гладким и скользким, словно надутый для забавы бычий пузырь! Они пели и вскрикивали. Корс Кант смутно догадывался о смысле их песенки:

«Мы зовем тебя, зовем! С нами вместе поплывем!» — Дайте мне ухватиться за ваши спины! — умоляюще проговорил Корс Кант. Похожие на водяных слонов шибболы послушно подплыли к нему с двух сторон, подставили спинные плавники. «И с чего я взял, что они пушистые? — гадал Корс Кант. — Они гладкие, словно выдубленная кожа». Юноша крепко обхватил одного шиббола, положил руку на спину второго — в этой руке он по-прежнему сжимал цилиндр со свитком.

Странная мысль поразила Корса Канта. «Я произнес фразу! Почему же я не дышал? Почему не захлебнулся? О боги, я.., мертв?» «Нем, мертв и слеп! Что я за бард? Не чувствую, не вижу! Я не выдержал испытания, я не достоин того, чтобы держать в руках арфу! И хорошо, что я бросил ее, ибо нечего мне долее притворяться бардом!» Шибболы плыли и напевали свою песенку. Корс Кант крепко держался за их спины, и его слезы смывала тягучая жидкость. Как ни странно, свиток остался свернутым.

Ночью и днем Песню поем,

Пляшем на волнах день и ночь!

Шибболы колотили по жидкости сильными хвостами, мчались вперед, унося барда с собой. «Я найду Анлодду, найду Ланселота.., а что потом? Теперь, когда я знаю, что я — не бард, кто же я такой?»

Злобных акул,

Мерзких акул

Гоним без жалости прочь!

Еще немного — и юноша почувствовал бы себя оркой, могущественным господином царства Ллира, священного правителя Эйрского моря, Гэльского залива и даже Средиземного моря — этого римского озера.

— Не льсти нам, — предупредил правый шиббол.

— Вот-вот, — подхватил второй. — Никакие мы не орки и не орлы. Мы — шибболы! Мы — словно deux ex machina.

— А это гораздо лучше!

— Мы быстрее их всех! Вот мы где!

— И вот где ты!

Они мчались к поверхности. Корс Кант, охваченный ужасом, ухватился еще крепче за спины шибболов. Как сильны стали его руки — те, что прежде были способны только перебирать струны! А шибболы взмыли в воздух — совсем как тот раненый дракон, которого Корс Кант видел во сне тысячу лет назад.

— Не бойся, ты не упадешь! — успокоил юношу один из шибболов.

— С нами нигде не пропадешь! — заверил его второй. А потом оба умолкли, а через пару мгновений первый грустно проговорил:

— Печалится душа моя.

— Ведь расстаются и друзья, — в тон ему добавил второй.

Корс Кант молчал. Только теперь он по-настоящему разглядел своих могущественных друзей. Их глаза, что так весело сверкали в глубине, на поверхности вдруг подернулись поволокой боли. Бесконечно улыбаясь, они запрокинули головы и вскрикнули — могущественные, добрые — невероятные. Все-таки их покрывали мех и перья, а не гладкая кожа. Куда девались острые зубы? А плавники? Все пропало, все исчезло. Шибболы разительно изменились, как только достигли поверхности. Корс Кант скользил по прозрачной жидкости, глядя на них сверху вниз.

— Спасибо, друзья. Я обязан вам жизнью. Шиболлы переглянулись и расхохотались.

— Своей жизнью? Но какой? Неужто плотью и душой?

— А может, арфой? Или свитком? Потом заплатишь, и с избытком!

Шибболы подпрыгнули, расплескали брызги, нырнули и исчезли.

Корс Кант обнаружил, что все же может плыть, если не будет паниковать. Он осторожно поплыл вперед, к далекому свету. Страх ушел, остался только трепет, в который его повергли могущество и ловкость шибболов.

Он был гол, у него не осталось ничего, кроме свитка пергамента. Вода — если то была вода — стала значительно теплее, но по мере приближения юноши к красноватому свечению снова стала холоднее.

Он перевернулся на спину и стал осторожно работать руками. Небо было мертвенно-черным — ни звездочки. «Наверное, это не небо, а потолок, только очень высокий, и потому я не вижу его, — решил Корс Кант. — Я обнажен, таким я родился на свет. Наверное, теперь мне придется умереть обнаженным — без арфы, без рубахи, без меча, без башмаков». Корс Кант сейчас и свиток бы отдал за возможность поплакать — но, увы, его последняя слеза осталась в озере шибболов. Даже этой капли жизни в нем не сохранилось.

Под ложечкой сосало, саднило в носу. Во рту пересохло, а ведь он наглотался этой странной воды! «Произошло ли все это со мной на самом деле, или я до сих пор лежу на холодном каменном полу в пещере, куда упал, и у меня сломана спина, а голова распухла от предательских видений?» И тут голова юноши ударилась о камень. Перед ним встала стена, уходившая глубоко под воду. Где она заканчивалась наверху, юноша не видел.

«Прекрасно. Теперь придется плыть, покуда я не умру от изнеможения. Если толь…» Корс Кант набрал в легкие побольше воздуха, обхватил колени руками и нырнул в прозрачную жидкость.

На глубине, втрое превосходившей его рост, Корс Кант обнаружил отверстие в стене. Его барабанные перепонки дико заболели. Он скользнул в отверстие и поплыл по темному подводному туннелю.

Перемена оказалась столь внезапной, что он чуть было не ахнул. Ему хотелось дышать! Впервые с того мгновения, как шибболы спасли его жизнь, ему захотелось дышать!

Вода! Самая настоящая вода! Очень холодная — но настолько, насколько может быть холодна настоящая вода!

Туннель тянулся бесконечно. Корс Кант плыл и делал так, как учил его Мирддин: всякий раз, когда ему казалось, что сейчас он захлебнется, он выпускал из легких немного воздуха. К тому времени, как туннель закончился, юноша израсходовал почти половину запаса воздуха.

Он вытянул руку вверх, но потолка не нащупал. Так что же? Туннель действительно закончился или просто стал шире?

В отчаянии Корс Кант закашлялся, выпустил тучу пузырей и рванулся к поверхности, рассекая мутную, стоячую, но все же настоящую воду. «Молю тебя, богиня Анлодда, пусть я выплыву на поверхность!» Но вместо этого он ударился головой о потолок.

Почти ослепнув от нехватки воздуха, Корс Кант устало погрузился в воду и задел животом дно. Снова рванулся наверх и вперед. В ушах у него гремели ритуальные барабаны.

Наконец, когда ему показалось, что миновала целая вечность, его голова показалась над поверхностью, и он судорожно вдохнул холодный воздух.

Корс Кант встал, тяжело дыша и кашляя. Пополз, хватаясь руками за дно, и в конце концов вышел из мелкого озерца, которым заканчивался подземный туннель.

На него, выпучив глаза, уставились какие-то люди в желтых балахонах. Один из них выронил кривой нож.

— Он.., он.., он воскрес из мертвых! — вскрикнул чей-то знакомый голос. «Голос Анлодды!» — И он предварит вас в Гал… Галилее.

А потом она упала, словно мертвая.

Один из мужчин в желтом балахоне указе на Корса Канта и проговорил испуганно и подобострастно:

— Это Аттис, мальчик-бог, он восстал из своей водяной гробницы!

Ланселот наконец обрел дар речи.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Ты жив!

Глава 23

Марк Бланделл, шагая вместе с другими воинами к берегу, пытался разложить по полочкам все, что успело произойти с ним после его перемещения в артуровские времена.

Во-первых: сколько бед он успел натворить в лице Медраута, появившись на поле боя подобно вдребезги пьяному тореадору?

«Может быть, не так уж много, — решил Марк. — Я бы не оказался в теле Медраута, не будь между нами довольно много общего». Как ни прискорбно, Медраут запросто мог точно так же растеряться в первом в его жизни настоящем бою, даже если бы в него не вселилось сознание Марка. Марк потерял самообладание в критический момент, утратил решимость, способность проявить инициативу — но именно этого, оказывается, все и ждали от Медраута, и такое поведение юноши ни для кого не явилось неожиданностью, Во-вторых: как исправить положение? Самое лучшее — так решил Марк — найти какого-нибудь доброжелателя, покровителя. Кого-нибудь, кто согласился бы обучать его и простил бы ему прежние промахи. Этот потенциальный покровитель должен был обладать достаточно высоким положением, дабы часть этого положения досталась Марку, и тогда его перестали бы так презирать.

Выбор представлялся Бланделлу очевидным. Оставалось только привлечь к себе каким-то образом внимание Меровия. В этом смысле у Марка перед Медраутом имелось неоспоримое преимущество — лично для себя ему ровным счетом ничего не требовалось. Это была игра, пусть и серьезная (для Питера, кем бы он ни был в этом мире), а Марк не был эгоистом и стяжателем. Поэтому он решил предпринять ход наудачу — такой, какой Медрауту не был свойственен. Но деваться было некуда.

Марк прибавил шага, догнал вооруженную свиту Меровия. По отрывочным высказываниям воинов, Бланделл успел установить, что Меровий — король далекой страны, называемой то Сикамбрией, то Лангедоком, а может быть, он вождь племени лангедоков. Как бы то ни было — король.

— Гм-м-м.., господа, — начал Марк не слишком уверенно. На его обращение телохранители Меровия среагировали далеко не сразу. Один из них, пониже ростом, вдруг все же чуть повернул к нему голову. — Господа, прошу вас, позвольте мне перемолвиться словечком с его величеством, королем Меровием. Это очень важно!

Двое сикамбрийцев (или двое лангедокцев) пошептались между собой. Затем один из них подошел к Меровию и что-то шепнул ему. Король согласно склонил голову и жестом подозвал Марка к себе.

Марк шагнул к королю, и внезапно обнаружил, что у него все-таки есть своя корысть в этом деле — но какая, этого он почему-то сам не понимал. Во рту у него пересохло, мысли заметались. Все слова, которые он так старательно подобрал заранее, куда-то выветрились.

— Государь, я.., я молю.., молю о… — Увы, все-таки начал с просьбы. Марк во все глаза смотрел на монарха, а Меровий — на него. Марк тут же почувствовал, как холодная десница сжала его душу, а еще ему показалось, что щеки его остудил прохладный ветерок, а сердце согрела любовь. Он больше не был неуклюжим, робким мальчиком — этаким маленьким лордом Фаунтлероем. Он был избранным, особо любимым чадом, понимавшим, что Меровий не осудит его, если он уронит мячик или еще как-нибудь опростоволосится.

— Государь.., я молю о прощении. Я чуть было не погубил своих людей, и теперь чувствую себя.., настоящим мерзавцем.

— У кого-то получилось лучше, — согласился король. — Но были и такие, у кого получалось куда хуже.

— Я только хочу.., государь, мне бы хотелось, чтобы ты.., как бы это сказать.., взял меня под покровительство, и поучил боевым искусствам.

Меровий усмехнулся. Он все прекрасно понял.

— В последние дни мир полон чудесных превращений, — сказал он, но не объяснил, что имел в виду. — Не знаю, хороший ли из меня будет учитель. Твоя чаша пуста или полна?

— Я думал, что полна, но, видимо, я пролил ее до капли. Теперь она пуста, я не сомневаюсь в этом. Меровий кивнул.

— Хорошее начало. Что ж, моим людям не помешает славный малый, который присмотрит за тем, как они будут перетягивать тетивы на луках.

Марк только сейчас заметил, что впереди за деревьями уже проглядывает песчаный берег. Видимо, вернулись они не той же тропой, по которой уходили, поскольку оказались гораздо дальше к северу, ближе к оккупированному ютами городу.

Отряд залег в высокой траве. Довольно долго воины просто лежали и пристально наблюдали за крепостью. Меровий назвал город Харлеком, но Марк видел перед собой только окруженную земляным валом крепость, а может, замок. Во времена Марка здесь никакого города и крепости не было.

Несколько десятков ютов без дела слонялись у городских ворот. Были здесь как трезвые, так и те, кто явно под хмельком. Эти передавали друг дружке глиняные кувшины и весьма заметно покачивались. От моря тянулась длинная деревянная пристань. Похоже, она лежала на понтонах, а не на вбитых в дно сваях — еще одно римское нововведение.

У покачивающегося причала стоял корабль — точно такой же, какой проплыл совсем рядом с Марком Бланделлом, когда он вынырнул из моря, впервые оказавшись в теле Медраута. Возле этого корабля покачивался другой, поменьше, а рядом — еще один. Получалось, что попасть на большой корабль можно было, только перескакивая с одного судна на другое.

— Нам нужен один, — произнес кто-то негромко. Марк оглянулся. У него за спиной на коленях стоял Меровий и смотрел в сторону кораблей, поднимавшихся и опускавшихся па волнах.

— Один?

— Только один.

Марк почувствовал чей-то взгляд. Повернул голову влево и увидел, что на него сморит и явно усиленно прислушивается к их разговору с Меровисм сакс Куга. Поняв, что привлек к себе внимание, соломенноволосый сакс отвернулся и сделал вид, что беседа его совершенно не интересует.

В здешней расстановке сил Марк пока плохо разбирался. Но понимал, что Куга — враг Меровия, Ланселота и его людей. С какой стати Куга сопровождает маленькое войско в походе на Харлек, Марк не догадывался. Из немногих разговоров с Селли он знал, что саксы на этих землях являлись захватчиками. После ухода отсюда римлян северные замки занимали кельты — валлийцы, скоты, корны и ирландцы. Вероятно, где-то жили пикты. А саксам полагалось бы жить на юге страны.

Почему-то Марку стало не по себе из-за того, что Куга пытался подслушать их разговор с Меровием.

— Медраут, — сказал король. — Давай отойдем в сторону и поговорим.

Марк, пригнувшись, спустился с невысокого склона к лесу, выпрямился и затрусил за размашисто шагавшим Меровием. Тот шел, не оглядываясь. Затем он заговорил на ходу — так, словно не сомневался, что юноша следует за ним по пятам.

— Ланселот и его спутники убьют довольно много ютов и, вероятно, освободят принца, если тот еще жив. Они внесут сумятицу в ряды врагов, но ненадолго. Нам следует отплыть, как только они присоединятся к нам. Но нам ни за что не перегнать конных ютов.

Если мы преуспеем, то оставим в Харлеке истерзанное сомнениями, напуганное войско, которое вполне может покинуть город к нашему возвращению. Но если юты изловят и казнят нас, они возрадуются одержанной победе и воодушевятся. И тогда — даже если о захвате Харлека узнает Артус — юты не уйдут и еще сильнее укрепят город.

— Стало быть, все зависит от того, удастся ли нам захватить корабль, — сделал вывод Марк, стараясь следовать мысли Меровия, — и подготовить его к возвращению Ланселота.

— Но корабли охраняют, Медраут. Что подсказывают тебе полученные знания? Каков будет наш план?

Марк закусил губу, задумался. Настоящий Медраут, наверное, изучал военную тактику, а Марк Бланделл никогда в жизни не дрался с тех пор, как закончил среднюю школу.

«Хватит думать, говори, упрячь себя и свое сознание куда подальше!» — Нужно совершить обманный маневр, — выпалил он. — Нужно увести ютов в другую сторону. Одни уведут их, а другие захватят корабль.

Меровий улыбнулся, запрокинул голову, посмотрел на верхушки деревьев. Его длинные черные шелковистые волосы каскадами струились по широким плечам, покрывали спину, словно плащ.

— Неплохо.

Несколько мгновений король стоял молча, не шевелясь. Марк, по натуре холерик, неожиданно для самого себя обнаружил, что ему приятно стоять и наблюдать за Меровием. Что-то в этом человеке было успокаивающее, гипнотическое.

— Да, — произнес Меровий наконец. — Город стоит на северо-востоке от пристаней, примерно в миле, но от моря его отделяет густой лес. Он обрывается в ста ярдах от города, и примерно на таком же расстоянии до пристани. Нужно будет отправить отряд по лесу, чтобы наши люди напали на ютов со стороны города.

Сначала юты ничего не поймут, могут принять нас за своих, и так будут думать, пока мы не подойдем поближе. Потом, разобравшись, в чем дело, они бросятся к нам, а берег в это время опустеет.

— А мы в это время кинемся к кораблю и захватим его?

— В это время второй отряд, поменьше числом, тут же выбежит из прикрытия на берег и захватит третий, самый большой корабль. Остальные придется отвязать и поджечь — нам нельзя рисковать, ведь на этих судах юты могут броситься в погоню за нами.

— Но как же первый отряд? Им удастся уйти? Меровий печально улыбнулся.

— Им предстоит тяжелое дело, юноша. Я надеюсь на то, что, заметив горящие корабли, юты перепугаются и бросятся к пристани. И тогда, если нашим воинам удастся отделаться от ютов и убежать в лес, их, быть может, даже не станут преследовать.

Если все получится именно так, то мы сможем забрать их на корабль в назначенном месте, где встретимся и с Ланселотом.

Марк нарисовал в уме картину маневра: сначала ложный удар на северо-востоке, а потом реальный, на юге. Горят корабли, мчатся юты.

Мчатся ли?

— Медраут?

Марк растерялся. Сказать Меровию, что его замысел может сорваться.., нет, это неразумно.

— Но.., если юты не уйдут, если они не бросят первый отряд? Что тогда будет с нашими воинами, государь? Меровий опустил глаза.

— Я же сказал — им предстоит тяжелое дело. Некоторые, быть может, сумеют добраться до корабля вплавь. Мы поможем им, насколько сумеем.

Бланделл долго молчал. В горле у него стоял ком — что-то вроде липких бисквитов, которые иногда пекла Селли.

— Многие погибнут, ты это хотел сказать, государь? Наверное, и я тоже, но я хочу пойти с этим отрядом, ибо я.., не Геракл, чтоб захватить корабль голыми руками.

Несколько мгновений король изумленно созерцал Марка. Потом понимающе улыбнулся.

— Что? Я что-то не так сказал? — Марк постарался не выразить испуга, но все же, как ему показалось, голос предал его. Неужели он совершил промах, выдал себя?

— Нет, ничего, юноша. Просто ты напомнил мне кое о ком.

— О друге?

— О незнакомце из далекой страны. Но думаю, он все же друг. — Меровий шагнул к Марку ближе. Уголки его губ скорбно опустились, — Только об одном я хочу предупредить тебя, Медраут. Есть в нашем войске один, кому я не доверяю. Ты знаешь, о ком я говорю.

— О… Куге. Об этом саксе.

— И о его людях. Не говори им ни слова о нашем замысле. Ни слова. — Голос Меровия звучал негромко, холодно, проникал сквозь кожу, отдавался эхом в сердце и животе. Меровий продолжал:

— Когда мы подплывали к Харлеку, кто-то предупредил ютов о нашем прибытии. Увы, я опасаюсь, что то мог быть наш гость. Боюсь, он не настолько наш союзник, как мы рассчитывали.

«Предупредил? Марк поджал губы, гадая о том, что же случилось. Но что бы ни случилось, видимо, именно из-за этого Марк появился в этом мире не на борту галеры, а в бурном море.

— Никому ни словечка, — пообещал Марк. Взгляд его был прикован к глазам короля. Он не смог бы не исполнить его приказа — скорее бы он себе кое-что отрезал.

— Заклинаю тебя, — произнес Длинноволосый король, — во имя Сына Вдовы.

Бланделл был настолько загипнотизировано глядел на Меровия, что не сразу обратил внимание на масонский пароль.

— Сына Вдовы, — автоматически повторил он. Меровий взял дрожащую руку Марка, коротко пожал. Ощутив знакомое прикосновение, Марк ответил на него.

— Мы встречаемся на ступени, — проговорил Меровий.

— И р-растаемся в квадрате, — прошептал Бланделл.

— Иди и не страшись долее. — Меровий взял Марка за плечи, развернул и подтолкнул, дав знак вернуться к остальным.

Марк поскользнулся на выросшем из земли корне, ударился головой о нависший над тропой сук, и тут же оказался посреди безмолвно готовящихся к выступлению воинов. Все суетились, готовили оружие, доспехи. Все, кроме Куты. Этот вперил в Марка испытующий взгляд, как только юноша появился из-за деревьев.

Кута улыбнулся — открыто, обезоруживающе. Марк с любопытством смотрел на сакса. «В чем же тебя подозревают, дружище? Что ты натворил, чтобы вызвать такие подозрения?» У Марка было неприятное чувство: как вдруг подумалось, что почвой для подозрения могла стать всего лишь национальность Куты. Та самая национальность, к какой принадлежал и Марк Бланделл в своей реальной жизни.

— Что ж, — пробормотал он себе под нос. — Поговорить-то я с ним могу, этого мне не запретили. Но ни слова о…

Глава 24

— Стыд вам и позор! — сымпровизировал Питер. — Кто проявил непочтение к воплощению… «Как его зовут-то, елки-палки?»… — Аттиса! Вы будете наказаны за это святотатство! — Он выразительно взмахнул рукой, и повелел Анлодде подняться. Та живо вскочила. — За эту ересь!

Анлодда как зачарованная смотрела на него. Золотистые пряди упали ей на лицо, а она и не замечала этого. Казалось, она не дышит.

— Святотатство, — повторил Питер и устремил взгляд на Корса Канта, надеясь, что юноша сообразит, как быть, и убежит. «Как только он очутился здесь именно в это время? И что, проклятие, случилось? Куда подевалась его одежда?» Корс Кант только закашлялся.

Питер затаил дыхание. Тут с Анлодды словно чары спали. Питер заметил, что она натянута, как струна, и готова в следующий миг закрыть собой юношу.

Но тут дар речи вернулся к Корсу Канту.

— На.., на колени! Лицемеры! Еретики! Анлодда постучала пальцем по виску и указала на жрецов, которые уже и так валялись на полу ничком, закрыв головы руками. Она тоже начала играть роль.

— Аттис, — заявила она осуждающе и гневно, — недоволен вами. — Она быстро вошла в образ. — Он очень вами не доволен! Он гневается на вас! Вы начнете клясться, что все вы — христиане или мытари. Но нет, вы целыми днями только и делаете, что сидите на своих жирных задницах да обжираетесь! Никчемные людишки! Отвечайте, кто из вас принес последнюю жертву?