Лазутчиков кругом достаточно, эти новости дойдут до Исфахана, - полезно знать и Стамбулу. Так поступал умный шах Аббас, когда хотел прославить свои деяния и устрашить соседей. Азнаурский съезд - важный труд царства. Его возглавишь ты, Даутбек. Обрадуется и Квливидзе, давно мечтает восхитить азнауров своим строящимся замком с усыпальницей. Выедешь завтра с Димитрием. Хочу дары в монастырь святой Нины послать в знак посвящения Автандила.
      - Что ты, Георгий? - изумился Даутбек. - Возможно ли хоть на один день оставить крепость? На глазах Димитрия камешки не перестают прыгать, а если узнают о его отъезде...
      - Никто не проведает. Вижу, скучает мой Димитрий, давно не видал золотую Нино, пусть сердце согреет... Охранять Инжирное ущелье до возвращения его будет Эрасти с арагвинцами. Без моего желания ничто не свершится. Поезжайте спокойно. Не тайна, мой Даутбек, тебя Димитрий больше нас всех любит, да и ты...
      - Жалею, - слегка смутился Даутбек, - ведь никогда Димитрий не изведает счастья очага.
      - А ты?
      - Тоже нет, Георгий. Незачем перед вами скрывать, - из дружбы к Димитрию, пусть его рана не вскроется моим счастьем. Хотя, спасибо небу, счастьем не жертвую, сердце никого не держит... Но не об этом сейчас разговор, все сделаем по твоему замыслу.
      Помолчали. Дато с уважением слушал мужественного друга, во имя дружбы отрешившегося от личной радости. О благородных порывах думал и Саакадзе: может, так лучше, меньше слез... Слез?.. Саакадзе вздрогнул: откуда такие мысли?
      - Даутбек, - внезапно спросил Саакадзе, - ты никогда не думал о нашем сходстве?
      - Думал, Георгий, как будто совсем не похожи, но чем-то совсем одинаковы. Может, когда-нибудь пригодится... Знаешь, сейчас пришло в голову: хорошо, что в Носте собираемся, нельзя надолго от народа уходить. Носте это твой колодец, откуда можешь без конца черпать любовь и признательность народа. Из Верхней, Средней и Нижней Картли туда приходят глехи, месепе, даже мсахури, посмотреть, как у тебя крестьяне живут. Не возгордился ли ты? Не позабыл ли звание вождя народа? Не обложил ли его двойной данью? По всей Картли идут споры. Если хочешь, чтобы пламя веры в тебе не погасло, надо подбрасывать ароматные ветви.
      - Прав Даутбек, нам всем следует навещать свои уделы, - проникновенно сказал Дато. - Говорят, мой отец совсем голову потерял от богатства, дом в три этажа с башнями воздвиг, всех глехи и месепе работой и податью замучил, моим именем злоупотребляет...
      - Ты об отце как о чужом говоришь, так тоже не совсем хорошо.
      - Дорогой Даутбек, не могу любить за одно родство, за дела люблю. Слышал, Георгий, отец собирается просить тебя о потомственном азнаурстве. Откажи!
      - Нет, мой Дато, уже сам решил наделы увеличить и родителей "барсов" перевести в потомственные азнауры. Католикос скрепит подписи правителя, тогда во веки веков никто не посмеет отнять звание и дарованное. Надо все предвидеть, еще не окончен путь борьбы, князья живы, Шадиман тоже: неразумно оставлять близких без защиты. Азнауры с большими наделами и с собственными дружинниками будут защищены, как панцирями. В Носте объявлю об этом. И еще объявлю: всех участников Марткобской битвы перевожу в мсахури - будь то глехи или месепе. А мсахури - в азнауров. Поговори с отцом серьезно и незаметно ограничь его власть.
      - Советуешь мне выехать в Носте?
      - Нет, Дато, на тебя возлагаю большую заботу: скрытно собрать сведения - сколько в Картли монастырей, каким достоянием владеет каждый, какой землей, лесом, виноградниками, садами. Крайне важно выяснить число семейств глехи, хизани, месепе, мсахури. И в отдельный список внести церковных азнауров... Полгода даю тебе на такую перепись.
      - Что ты замыслил, Георгий? - одновременно вскрикнули Дато и Даутбек.
      - Хочу проверить, какая часть царства покрыта черной рясой. Тебе поможет монах Бежан, сын Георгия Саакадзе. Он сейчас трудится над гуджари церковных владений. В последний приезд уверял меня, что один Кватахевский монастырь обладает большим состоянием, чем треть азнаурского сословия, и гордился тем, что благодаря бережливой руке духовных иерархов грузинская церковь сохранила громадное количество недвижимых владений. - Саакадзе усмехнулся. - Он напомнил мне, что царь Александр еще в гуджари тысяча четыреста сорок второго года не только осуждает, но и проклинает тех, которые завладевают церковным имением и вещами, считая это величайшим преступлением, ибо вещи и имения в лице церкви пожертвованы самому Христу нашему спасителю. Вот, друзья, в чем самое сильное препятствие для развития царства.
      - А какую силу можно противопоставить силе благочинных владетелей? угрюмо спросил Даутбек.
      - Об этом и твердит Бежан. И хотя я с ним не спорил, он закормил меня доводами из старых гуджари. Полагаю, что для посещения Кватахеви у тебя, Дато, удобный случай. Ты еще не отблагодарил Трифилия за участие в крестинах маленького Дато. Погости день, два, гуляй по густым аллеям с Бежаном и тебе нетрудно будет направить его мысли к разговору о величии святых обителей.
      - Георгий, враждуй хоть с богом, хоть с чертом, но только не с церковью!
      - Я тоже так полагаю, мой Дато. Ты, разумеется, с Гиви поедешь. Хорешани спокойнее, когда Гиви рядом с тобой скачет.
      Даутбек тревожился все сильнее: "Что он затевает? Почему "барсов" из Тбилиси выпроваживает?"
      Забеспокоился и Дато: "Странно, никогда от нас ничего не скрывал. Наверное, такое замыслил, что реки побегут вспять!"
      - Итак, друзья, завтра отправитесь в путь. Медлить нельзя, до вторжения шаха Аббаса надо земные дела закончить, потом настанет долгое время войны.
      Со двора несся веселый шум, Даутбек распахнул окно. В тени старого каштана Иорам Саакадзе и Бежан Горгаслани яростно фехтовали, повторяя поединок Автандила и Зураба. На каменной ступеньке, кутаясь в легкую вуаль, Дареджан с гордостью следила за ловкими ударами сына и лишь изредка с напускным гневом выговаривала за слишком азартные нападения. Облокотясь на резные перила балкона, Русудан писала матери, княгине Нато Эристави, послание на вощеной бумаге, обмакивая гусиное перо в золотые чернила. Она приглашала приехать в Носте погостить и привезти Маро и Хварамзе из Ананурского замка, где дочери ее продолжали жить ради горного воздуха и приданого, над которым трудились двадцать крестьянок, вышивая от зари до звезд шелками по кисее, золотом и серебром - по бархату и атласу. Русудан сообщала о своем выезде с семьями "барсов" в Носте на жаркие месяцы.
      Едва колыхались листья дикого каштана. Из глубины сада веяло тонким запахом пунцовых роз.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Если бы князя Шадимана Бараташвили спросили, почему сегодня он так тщательно одет, почему цирюльник с таким усердием придал его выхоленной бороде форму ассирийского клина и надушил лучшими благовониями, - Шадиман даже не смог бы сослаться на пятницу, ибо, несмотря на старания муллы и уговоры Исмаил-хана принять веру Магомета, он так и не соблазнился случаем усладиться множеством жен.
      После утренней легкой еды в личных покоях, куда он ради сохранения аппетита не приглашал ни царя Симона, ни Исмаил-хана, он отправился на обычную прогулку по крепостной стене. Князь усиленно заботился о цвете лица и крепком телосложении. Заботился о ясных мыслях: никто не должен в нем найти горестную перемену, когда он вернется в Метехи. Что может быть смешнее желтого лица, дрожащих рук и подгибающихся колен?! Разве с таким омерзительным видом можно рассчитывать на уважение? Какой глупец фрескописец мог сказать, будто облысевшая голова внушает страх? Или, что усы, свисающие подобно кошачьим хвостам, приятнее пушистых колец, покоящихся на свежих щеках. Для борьбы нужны не только твердость воли и кипучесть мысли, но и изысканность.
      Шадиман остановился у круглой башни ковровой кладки и пристально, как ежедневно, стал вглядываться в очертания Тбилиси, стараясь угадать, что делается за Метехскими воротами.
      Сердце Картли находилось в пределах взгляда Шадимана, но оно было так недоступно, что казалось бесконечно далеким. Словно он, князь Бараташвили, укрылся не в Таборис-мта, а в иранской крепости и виденное им не более как мираж в пустыне.
      На скалистом пике Таборис-мта реяло персидское знамя, Шадиман усмехнулся: шах Аббас всю жизнь мечтал увидеть свое знамя над Тбилиси, но почему-то не царь царей, а князь князей должен любоваться крылатым львом с солнцем на спине. А Тбилиси так же далек от Аббаса, как Метехский замок от Шадимана.
      У огромного каменного водоема, куда собиралась питьевая вода, сменялся караул. Этот источник жизни охранялся день и ночь сарбазами - грузинам не доверяли. Из крепостной церкви, превращенной в мечеть, вышли, совершив второй намаз, царь Симон с немногочисленной свитой и Исмаил-хан с персидскими военачальниками.
      Шадиман спрятался за выступ. Бедный Симон! Усердием к аллаху старается приблизить помощь шаха. Но еще неизвестно, когда "солнце вселенной" озарит его поруганный трон. Предусмотрительнее поступил князь Шадиман, он на пять лет припас в переходах первой и второй стены вино, рис и хлебные зерна. Пригнанное по его велению отборное стадо удачно размножилось и услаждает осажденных сочным мясом, густым молоком и питательным жиром. А в садах зреют миндаль, упругие персики, пряный инжир.
      Конечно, Саакадзе может внезапно изменить план осады и повести яростный приступ. Его всадники все чаще и чаще объезжают подножие крепостных скал. Поэтому ханы заставляют сарбазов стоять на страже бойниц и зубчатых укреплений, а на площадках заготовлены смола, метательные камни, чаны для кипятка. Слышится персидский говор, бьют исфаханские барабаны, кричит на минарете муэдзин... И кажется, будто кусок Ирана повис над грузинским городом.
      В ожидании лучшего происходят битвы с княгинями и княжнами, имевшими неосторожность въехать в крепость за царем Симоном. Одноусый царь в угоду Исмаил-хану воспретил грузинкам ходить с открытым лицом. Бедная княгиня Натиа; она накануне вечером оплакивала на груди Шадимана свою горькую участь, и ему пришлось утешать неосторожную до первого намаза.
      Немало хлопот Исмаил-хану и с гаремом. Жены требуют веселья, сладостей. Повара без устали жарят птицу и приготовляют из меда дастархан. Марабдинцы, как шуты, часами танцуют перед занавешенными окнами царского дворца, часами назойливо визжит зурна; ловят сорок и понуждают их трещать: "Победа царю Симону!"
      - А главное - не с кем поговорить... Саакадзе всегда отличался прозорливостью и в Метехи не поселился. Прав: за золотом и к сакле поползут, а за... скажем, Симоном Вторым и в крепость никто не торопится.
      Только все напрасно, дорогой Георгий, сколько ни сверкай - потускнеешь, и скоро... Так подсказывает разум. Когда хочешь достигнуть вершины крутой горы, подымайся медленно по тропе, нельзя гнать коня по скале, непременно свалишься... Давно хотел дать тебе совет, Великий Моурави: если, правда, затеял в одном котле сварить рыбу, мясо и лакомства; раньше попробуй сам, потом угощай друзей... Что? Царство обороняется народом? Пустое! Сам себе не веришь. Если бы в Сурамском бою не было полководца Саакадзе, не было бы и победы, хотя бы в двадцать раз больше сбежалось скотов, ибо народ - это стадо. Сама церковь признает это - "паства"! А католикос - главный пастушок! Нет, Георгий, должен тебя просветить: как нельзя выровнять всю землю, так немыслимо уравнять всех людей. Есть лес - есть кустарник. Есть долины - есть прогалины. Попробуй все смешать под одним шатром - самого мутить начнет. Как ты сказал? Прогалины можно сделать долинами? Но для этого надо вырубить лес, а на такое немало времени нужно. А ты как намерен? Князя выгладить под азнаура? Месепе под мсахури? Царя под правителя?.. Не торопись. Раньше займись сословием крестьян, у них всего пять различий, попробуй всех превратить в месепе или в мсахури, повоюй с ними оружием, убеждением, что у бога все крестьяне в одной цене... На это у тебя уйдет не меньше двадцати пяти лет... Потом примись за азнауров. Пусть все привилегии разделят между собой и не стремятся к княжескому званию. На это у тебя уйдет не меньше пятидесяти лет. Затем отбрось рукава чохи и возьмись за князей - светлейших, владетельных и мелкопоместных. Докажи, что все они одинаковы, как близнецы. Если они тебя сразу не убьют, то на это у тебя еще уйдет не меньше ста лет. А через триста лет будут опять главенствовать князья, кичиться азнауры, возделывать землю крестьяне... Нет, Георгий, тебе не удастся твоя игра. Я люблю беседовать с тобою: умом ты не обижен, но иногда удивляешь слепотой... Что тебе надо? К чему мчишься?.. Впрочем, известно - к пропасти...
      Шадиман вошел во внутренний двор укрепления Шах-Тахты - пяти круглых башен, объединенных зубчатой стеной. Косые тени густо падали на Цавкисский мост. Шадиман поднялся по витой лесенке на среднюю башню: вот оттуда, из-за Телетских гор, должен прийти шах Аббас... разрушить Картли, нет - власть Саакадзе!..
      Сойдя вниз и миновав боковые ворота, Шадиман вышел на шиферный выступ, где в белых тюрбанах, облокотившись на копья, застыли сарбазы. А там, за тройной линией стен, расстилались обширные фруктовые сады тбилели, и в мареве виднелся сад грузинских царевен. Шадиман нехотя провел ладонью по глазам: слишком долго сегодня с тобою беседовал, Георгий, устал... Если бы хоть убедил в чем...
      Внезапно Шадиман подался вперед: уж не наваждение ли? Нет, две серые огромные черепахи ползут вверх. Шадиман с неожиданной проворностью сбежал ко второй линии стен, потом к первой.
      - Ява-а-аш! Ява-а-аш! - закричали сарбазы, натягивая тетиву.
      Один из ползущих поднялся и, размахивая полотенцем с изображением персидского льва, пошел прямо на сарбазов.
      Дежурный онбаши сердито вышел ему навстречу. Вдруг на лице его промелькнуло приятное изумление.
      Короткий разговор, и он повел смелых гостей каменистой тропой к железным воротам.
      К этим же воротам стремился Шадиман. Кто они? Гонцы? Неужели из Ирана? Может, войска подходят?
      Шадиман учащенно дышал, он почти бежал, но и Исмаил-хан, извещенный юзбаши, тоже торопился. Шадиман умерил шаги.
      - Святая божья матерь иверская! Это Вардан Мудрый! - закричал со стены чубукчи Шадиман.
      Действительно, в ворота входил, задыхаясь, Вардан, за ним - его старший сын Гурген. Они казались пришельцами из далекого, недосягаемого мира.
      Если бы не гордость, Шадиман кинулся бы купцу на шею, но, взглянув на дергающиеся усы Исмаила-хана, сдержанно спросил:
      - Вардан, как мог ты рискнуть, да еще днем?
      - Всю ночь ползли, светлейший князь, очень повезло... Победа дому Сабаратиано! Пусть враги, взглянув на твое цветущее лицо, рассыплются пеплом! Очень повезло. У этого носатого черта, Димитрия, что-то случилось, ускакал в Носте, за ним другие саакадзевцы.
      - Как ты сказал?
      - Саакадзевцы... так зовут сейчас приверженцев страшного Моурави.
      Шадиман тягостно подумал: плохо! Мысль о династии Саакадзе начинает проникать в сознание плебеев, надо наступать немедленно.
      Исмаил-хан всецело завладел Варданом, торопясь с расспросами.
      - Нет, высокочтимый хан, меня никто не посылал, более двадцати лет служу я верно моему господину, светлейшему князю Шадиману.
      - Значит, путь свободен, раз ты сюда пришел? - прервал его хан.
      - Свободен? Я с сыном десять раз жизнью рисковал и кисет с серебром дружинникам роздали. Очень повезло, начальник стражи у водопада в Инжирном ущелье - мой кунак. За тайный пропуск в крепость обещал ему табун в триста коней. Доверчивый кунак не сомневается, что я только ради торговли стремился в крепость. Вот тюк с парчой для ханум захватил. Посулил, если выгодно продам, еще полкисета серебра ему отсыпать.
      - Удостой мой слух соловьиными песнями, - погладив эфес сабли, сказал Исмаил-хан. - Твоя доброта да будет примером паломникам в Кербелу. Чтобы увидеть князя, серебро швыряешь, табун коней, как горсть песка, бросил. Пехлеван? Велю с тебя шкуру снять - повернешь язык к правде!
      - Напрасно грозишь, хан, и так скажу: не пехлеван я, но знаю: князь Шадиман - щедрый князь. За хорошую весть вернет мне серебро и табун, откуда иначе взять бедному такое богатство для расплаты?
      Шадиман понимал: хан не допустит беседы наедине, хотя купец именно за этим и пришел:
      - Говори, Вардан, у меня нет тайн от благородного сардара... Но, может, ты устал? Отдохнуть, поесть хочешь? Вон сын твой еле на ногах стоит.
      - Ты угадал, светлейший господин, теперь скажу главное. В Исфахан караван веду, конечно, не явно. Не пожелаешь ли послание Караджугай-хану отправить? Или благородный сардар окажет мне доверие? Или царь Симон осчастливит?
      - Почему ты и сын в серебристые плащи закутались?
      - Светлейший князь, сейчас луна...
      - Чубукчи, накорми купцов и проводи в покои Исмаил-хана. - Шадиман едва заметно опустил веки.
      Чубукчи, дотронувшись до левого уха, учтиво поклонился.
      Сардару невыносимо хотелось потащить к себе купцов сейчас же, но Шадиман уже повернулся и спокойно зашагал. Исмаил-хан догнал его и почти насильно уволок в свой дворец, на праздничную еду. Он неотступно следовал за Шадиманом, даже за пилавом не спускал с него подозрительных глаз, стараясь разгадать мысли "змеиного" князя.
      Еще дымился в фаянсовых чашках крепкий кофе, а прислужники уже ввели принаряженных купцов. Вардан пустился в подробный рассказ, как он ловко обманул майдан, поверивший в его намерение отправиться в Эрзурум торговать картлийскими изделиями. Турция ему, конечно, как перец - кошке! Он стремится в благословенный Иран, поведать доблестному Караджугай-хану о состоянии Картли. Но чтобы вступить в пределы земель шах-ин-шаха, ему нужна пропускная грамота от сардара персидских войск в Тбилиси.
      Вардан не поскупился на проклятия дому Саакадзе, всем его сторонникам и даже скоту и деревьям. Страшный Моурави преследует несчастного купца за преданность князю Шадиману. Торговля плохая, Вардан беднеет, его благосостояние тает, как свеча. Счастливый час возвращения царя Симона в Метехи - вот в чем спасение Вардана!
      Подробное описание дел Картли, которой без стеснения правит Саакадзе, привело в ярость сидевшего до сих пор безмолвно царя Симона. На его тюрбане заколыхался султан, мерцая алмазами.
      Украдкой следя за царем Симоном, купец в упоении продолжал извещать о самовластии ностевского "барса", захватившего в придачу церковь вместе с епископами и католикосом. Верные люди в Метехи клялись, что князьями Мухран-батони некоторые уже начинают тяготиться, но пока боятся восстать...
      Еще о многом хотел расспросить Шадиман, но купец вежливо напомнил, что ему необходимо вернуться наступающей ночью. Князь встал, - он пойдет заготовить послание Караджугай-хану, а если сардар сочтет удобным, пусть подробно изложит шах-ин-шаху положение дел.
      Но едва Шадиман вошел в свои покои, как чубукчи взволнованно зашептал:
      - Два коня у пчельника ждут, тоже в серебристых плащах... Верхней тропой, через кустарники Инжирного ущелья... За телетский отрог... Ночью через мост у Шав-Набади... Лесом, через Волчью лощину... А оттуда один полет стрелы до башен Марабдинского замка. Вардан все проверил, медлить нельзя. Пока хан томит купцов, надо схватить плащи и ускользнуть. Вардан обещает по дороге в Иран свернуть в Марабду, тогда выслушает твои приказания и попросит передать сыну триста жеребят в уплату за двух коней и устройство побега.
      Шадиман размышлял: бесспорно - это единственный случай покинуть ненавистный плен. Но бежать? Скрыться? Такое не к лицу светлейшему Шадиману. Посвятить Исмаила? Но не захочет ли сардар, вместо Шадимана и чубукчи, воспользоваться лунными плащами для себя и царя Симона? Тогда... тогда надо...
      Начертав витиеватое послание, Шадиман закончил его пожеланиями вечной жизни доблестному Караджугай-хану, звездоносцу шах-ин-шаха.
      Чубукчи, словно тень, следовал за Шадиманом. За пазухой у чубукчи грелись кисеты с драгоценностями... Но князь в раздумье остановился у крепостной стены. Внизу, в наступающей мгле, Тбилиси казался роем светлячков... Скоро совсем стемнеет, а потом взойдет луна. Ночь коротка, надо торопиться...
      Хан тоже приготовил послание "льву Ирана". Симон наполнил свой свиток жалобами, умоляя властелина спасти его и Картли от узурпатора Саакадзе.
      Словно узник, Вардан сидел в овальном переходе, окруженный сарбазами. У него было достаточно времени для тревог и размышлений... Выйдя в тот вечер от Моурави, ослепленный неожиданными возможностями, он почти бежал, чтобы скорее обрадовать семью. Но позже его охватило сомнение: прочно ли обещание Саакадзе? Правда, все знают, решения свои Моурави не меняет, но судьба его меняется слишком часто... И разумно ли сразу отвернуться от князя Шадимана? Пусть он сейчас бессилен, но это временно, ибо он князь и, конечно, в Метехи вернется... А вдруг, пока вернется, Саакадзе уже выполнит все обещания? Что же, тогда Шадиман еще выше подымет своего поставщика редчайших изделий и вестей. Разум купца подсказывал служить честно обоим... Хоть бы скорее с Шадиманом поговорить!..
      Но Исмаил-хан решил не допускать тайной беседы. Сардар инстинктивно чувствовал, что Шадиман заинтересован в каком-то сообщении. Может, предательство готовит князь? Грузины - да охранит Али каждого правоверного от встречи с ними! - все из одной глины вылеплены. Вот Саакадзе - да поразит его копье Мохаммета! - получил из алмазных рук шах-ин-шаха звание "Непобедимый" и оправдал его, разгромив в Картли иранское войско. Но не омрачит мою память шайтан, - Саакадзе не князь по крови.
      Размышления хана прервал вошедший Шадиман...
      Хан изумился: бисмиллах! Разумный из разумных, князь Шадиман сам намерен спуститься в логово "барсов"! А если Саакадзе приступом возьмет Марабду? Не возьмет? Церковь не допустит?
      Шадиман внимательно разглядывал ногти хана: как отвратительно поблескивает шафран.
      - Нет, храбрый из храбрых Исмаил-хан, Саакадзе сейчас не затеет междоусобицу, невыгодно. Но и я не собираюсь поступать опрометчиво. Из Марабдинского замка буду сноситься с Исфаханом. Купец Вардан еще не раз тайно отправится в Иран. И скрытно, но неуклонно я стану объединять князей для общего восстания. Когда шах-ин-шах - да будет путь его усеян розами! подойдет к Картли, все князья устремятся к нему навстречу и сложат у его ног свои знамена. Если же сейчас не воспользуемся случаем, придется нам до седых бород томиться на этих камнях. Разве купец не просвещал нас, какие меры принимает Саакадзе? Если мне не удастся снарядить князей, то для персидских войск, которые вступят в Картли, повторится опасность Упадари.
      Исмаил-хан понял тяжелую правду в словах князя. Из Марабды, несомненно, легче будет торопить Исфахан с присылкой помощи. А Шадимана аллах не обидел силой убеждения и ненавистью к Саакадзе.
      Выслушав повеление хана вручить два плаща князю Шадиману, купец повалился в ноги: как рискнет он с сыном без лунных плащей скатываться вниз? Лишь по этой примете в него не пошлют сотни отравленных стрел.
      Улыбаясь, Шадиман напомнил купцу свойство горных ущелий: пусть он неустанно вопит, и это благополучно донесет до слуха его родственника, начальника стражи у водопада, весть о торжественном въезде Вардана Мудрого на собственном седле.
      Через час Шадиман и чубукчи, закутанные в серебристые плащи, перешли через третьи линии и поползли по отрогу.
      А еще через два часа Вардан и его сын, снабженные пропускными грамотами в персидское ханство Шемаху, тоже со всеми предосторожностями направились вниз, то и дело, пока их могли слышать сарбазы, выкрикивая чье-то нелепое имя: Гюльбяра!..
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Лишь на второй день к вечеру прискакал Эрасти с арагвинцами. Он сообщил Саакадзе о бегстве князя Шадимана Бараташвили. У сторожевых башен остался Автандил, теперь царь Симон может считать себя в полной безопасности, больше никто не нарушит сон крепости.
      Пропускную грамоту у Гургена, сына купца, Эрасти отобрал, дабы Вардан не передал ее кому-нибудь другому. Так сказал он купцу, но на самом деле Эрасти хотел снабдить ею Папуна и этим избавить его от необходимости находиться неотступно при азнауре Датико.
      Саакадзе в раздумье зашагал по комнате. Распахнув окно, Эрасти поставил на скатерть матовый глиняный кувшин с водой, обернутый куском холста, и тихо вышел.
      Наедине с собой Георгий решил привести в ясность свои действия. "Все ли правильно в моих поступках? Пожалуй, я не совершил роковых ошибок. Раньше всего необходимо было удалить Шадимана из крепости. Его знание дел царства, знакомство с путями к замкам, вернее - к сердцам и мыслям князей, его советы Исмаил-хану в дни нового вторжения персидских полчищ грозили бы неисчислимыми бедствиями. Чем дальше движется время, тем ближе нашествие шаха. Оставшись без "преданного" князя, одноусый Симон еще более попадет под влияние Исмаил-хана, а чем больше истукан омусульманится, тем невероятнее его второе воцарение. Церковь не допустит. Рассчитываю на хитрость "змеиного" князя, вероятно, не открывшего Исмаил-хану все потайные замки Картли и приберегшего самые крепкие для шаха Аббаса, дабы выторговать первенство при безмозглом царе Симоне или... при любом ставленнике "иранского льва". Необходимо разъединить друзей, обессилить Шадимана и обезвредить Исмаил-хана. Сейчас Тбилисская крепость подобна пустыне, в сыпучих песках которой увязнут мечты шаха Аббаса.
      Может, было бы разумнее устроить побег Исмаил-хану? Завлечь сардара в Инжирное ущелье и обезглавить?.. Нет, смешно радовать своим безумством шаха Аббаса. Взбешенный "лев" ринулся бы на Картли раньше, чем намеревался. Напротив, то, что Исмаил-хан занозой засел в сердце Грузии, успокаивает хищника, и он медленно готовится к прыжку. Так медленно, как это необходимо Картли для почетной встречи...
      Но опасность не только в персах: извечная вражда с князьями только притихла. Может, лучше открытый бой, ибо знаешь тогда, какая сила у врага? Сейчас время лести и восхищения Великим Моурави, и - как бы коротко оно ни было - воспользуюсь им, не переставая остерегаться князей. Думаю, для устрашения других следует ударить по рукам наиболее опасных. Не случайно хмурится Зураб, - кто-нибудь его подстрекает, сочувствует: "Обойден ты, доблестный Эристави Арагвский! Одно осталось тебе - следовать, как глупцу, за колесницей Саакадзе!" А того не умыслит, что благодаря Саакадзе стал Зураб владетелем Арагвского княжества, что искусство боя передал ему Саакадзе, как отец сыну! Но что пользы в упреках? Если начали мутить, не остановятся на Зурабе... И выудить невозможно, притаились... на самое дно спрятались... Нужна соблазнительная приманка. И Саакадзе закинет в мутное болото удочку... На Шадимана клюнет даже самый осторожный водяной паук. Да, Шадиман - это крючок, за который цепляется власть князей...
      Но почему же ты, Саакадзе, выманив Шадимана из крепости, просто не убил опасного врага? Это мне мог бы подсказать даже Гиви. Пришлось бы так ответить простодушному другу: "Я, Саакадзе, не терплю детских решений. Враг должен быть раньше использован, а потом уничтожен".
      Окрылившись в Марабде, Шадиман невольно станет помогать мне обнаруживать тех князей его клики, которые притаились до более счастливых дней. Нет сомнения, услышав клич, они радостно ринутся в змеиное гнездо, дабы участвовать в новом заговоре. Тут мои "барсы" и разведчики пересчитают неосторожных путешественников к изысканному владетелю. А пока пусть Шадиман развлекает новостями "властелина вселенной". Другое скажу, князь Шадиман: я обеспокоен. Вдруг тебе вздумается самому оборвать свою замечательную жизнь. Что? Шадиманы просто не умирают? Я на это и рассчитываю... Еще ничего не изменилось? Не надо торжествовать преждевременно? Князья окопались в своих замках, по-прежнему сильны войском и могущественными угодьями? Пожалуй, теперь как раз время укротить их спесь. Но Саакадзе не совершит ошибки, не вступит в спор. Зачем? Не одним топором можно выкорчевать прогнившие пни, иногда помогает и огонь. Огонь тщеславия, пожирающий княжеское сословие. А пламя без дыма не бывает. Дым скуки выкурит владельцев из каменных гнезд... Тбилиси встрепенется, если наполнить кубок весельем. Метехские пиры уже недостаточны, нужны фамильные празднества. Эристави Ксанский обещал устроить пир в Тбилиси по случаю обручения сына с дочерью Великого Моурави. Для этого он спешно воздвигает красивый дом, наподобие своего замка. Мухран-батони тоже торопятся выстроить дворец против Метехи, для пребывания семьи, я тоже строю... Не успеет об этом разнестись молва, как все родовитые князья захотят украсить Тбилиси фамильными дворцами.
      Да, любезный Шадиман, сейчас я не пойду на замки войной. Рано. Лучше я воздвигну в Тбилиси мраморные дарбази, где начнутся пиры в честь могущественных княжеских фамилий и прославления их предков. А покровительницами дарбази приглашу именитых княгинь, кичливых и расточительных. Бедные мужья! Да возрадуются купцы и амкары!
      Не удостоишь ли ты, князь Шадиман, своим посещением дарбази книжников и мужей науки. Там встретит тебя покровительница княгиня Липарит и вспыхнет от удовольствия. Множество князей в ослепительных одеждах, окруженные нарядной свитой, возрадуют твой взор. Первое восхваление мы с тобой посвятим царю Давиду, возобновившему жизнь Грузии. Книжники изысканно воспоют могучие деяния царя-витязя, жреца науки и сабленосца.
      Восхищенный, ты пожелаешь под звуки тимпанов отправиться со мной в узорчатый дарбази, где тебе улыбнется покровительница пира, приятная тебе княгиня Цицишвили... Почему не слышу твоего радостного смеха, князь Шадиман? Ведь тут в сборе все твои приверженцы. Ты устрашал их, что Моурави уничтожит блеск фамилий и знамен, придушит Картли дешевой буркой. А перед тобою сверкают в самых фантастических сочетаниях парча, бархат и драгоценности. Ты изумлен: почему княгини прибывают в великолепных носилках? Кто придумал такую разорительную роскошь? Я! Я, мой Шадиман! Я использовал тщеславие князей и сумел распахнуть их сундуки, досель наглухо замкнутые для царства. Да возрадуются купцы и амкары! Да хлынут широкой рекой пошлины в царский сундук щедрот! А княжеская расточительность обратится в дешевые бурки для шестидесяти тысяч постоянного войска.
      Не забыта мною и аспарези для состязаний, рыцарских турниров, джигитовок, олимпийских игр. Вокруг аспарези, по греческому образцу, возведу амфитеатр из черного дерева с золотым орнаментом. И здесь будут толпиться князья с семьями, а покровительствовать согласилась красавица княжна Палавандишвили.