68

О чем Шаман несколько часов разговаривал с Гюрзой наедине, догадаться нетрудно.

Конечно же, о похищении Гарина. Теперь, когда Пантера самоустранился, автоматически отпала самая сложная часть задачи. Не надо было тратить силы на уничтожение Пантеры и ликвидацию последствий. А последствия могли быть очень серьезные. Пантеровцы могли отказаться работать на убийцу их лидера и даже объявить Шаману кровную месть.

Теперь же дело было улажено ко всеобщему удовольствия. Пантера скрылся в джунглях, а Гюрза согласился на компромиссное решение: Шаман отдает ему часть пленных валькирий, а пантеровцы организуют похищение Гарина.

Пять пленниц — это была не плата за операцию, а всего лишь подарок в обмен на компромисс. О плате договорились отдельно, и Шаман не скупился на обещания, тем более, что он имел карт-бланш от Варяга. Понятно, что президент, пусть даже и самозванный — это птица дорогая и расплачиваться с киднепперами надо соответственно.

После того, как стороны сошлись в цене, возникла еще одна проблема — порядок расчетов. Пантеровцы хотели получить половину суммы до операции и независимо от ее успеха, а другую половину — после и только в случае успеха. А Шамана такой вариант не устраивал и он предлагал гораздо меньший задаток.

Но в конце концов договорились и по этому вопросу — хотя произошло это не на первой встрече, а через несколько дней, уже после суда.

За это время пантеровцы успели прикинуть, что необходимо для операции и насколько вероятен успех. Последний показатель оценили, как «пятьдесят на пятьдесят», но все в один голос говорили, что без Пантеры будет трудно.

— Будем надеяться, что Пантера не возьмется охранять Гарина, — подвел итог Гюрза и закрыл эту тему.

Конечно, Пантера, оставшийся не у дел, никогда не нанялся бы в охранники. У него было другое призвание. Однако узнав об операции, которую затеяли его бывшие соратники, он вполне мог устроить им акцию возмездия. Судя по слухам о Пантере, который все-таки иногда выходил из джунглей и убивал не всех с кем встречался, он был бы рад стереть всех ушедших от него бойцов с лица земли — однако он еще не окончательно растерял остатки разума, и понимал, что воевать в одиночку против отряда суперэлитных бойцов ему не по силам.

Пантера понимал, что если он убьет кого-то из бывших соратников, которых он теперь именовал не иначе как «предателями», то они объявят ему кровную месть, и будут оправданы в глазах окружающих, поскольку люди Шамбалы давно уже считают Пантеру безумным диким зверем и готовы поставить памятник из золота в натуральную величину тому, кто его уничтожит.

Но вот если Пантера просто сорвет «предателям» сверхважную операцию, он сможет гордиться собой, а у них, в соответствии с самурайским кодексом, не будет права на месть.

Правда, не было никаких гарантий, что пантеровцы станут свято соблюдать самурайский кодекс, но для Пантеры это не имело никакого значения.

Поэтому Гюрза и его команда, обсуждая детали предстоящей операции, постоянно держали в голове этот непредсказуемый фактор. Но гораздо больше их интересовали другие факторы, без которых Пантере, пожалуй, будет нечего делать — операция сорвется и так.

Прежде всего, конечно, это боеприпасы. Метание ножей и поединки на мечах — это замечательно, но охрана Гарина предпочитает стрелять, и у нее пока есть чем это делать. Если близко воробей, мы готовим пушку.

А нападение, как известно, требует гораздо большей мощи, чем оборона. И боеприпасов это тоже касается. Нужен запас и немалый.

Чтобы создать этот запас, Шаману пришлось снова связаться с Варягом. Тот еще мог достать патроны и взрывчатку, хотя его собственные боевики в последнее время тоже старались обходиться холодным оружием.

Вообще это было странно: ведь изготовление пороха — не такое уж сложное дело.

Китайцы кустарным способом делали это за тысячу лет до изобретения огнестрельного оружия. А тут в Москве со всеми ее промышленными предприятиями никак не могли наладить производство. И только взрывы гремели то и дело, разнося к чертовой матери целые дома, когда очередной эксперимент кончался неудачей.

Когда в Москве на химическом заводе заполыхал грандиозный пожар, ни у кого не осталось сомнений, что это орудуют диверсанты. Их искали все — и Казаков, и Гарин, и Варяг и даже самозванный московский муниципалитет, — но террористы были неуловимы, как мстители. Через несколько дней после завода они подорвали еще и армейский склад, где хранился неприкосновенный запас кремлевской армии.

По Москве ходили слухи про террористов-разрушителей, которые задались целью уничтожить цивилизацию. Деяния Пантеры и его собственные комментарии к ним подливали масла в огонь, но между безумным терминатором и городскими террористами существовала определенная разница. Если Пантера лелеял мечту истребить всех людей и выкорчевать человеческий род с корнем, то разрушители хотели лишь ввергнуть остатки человечества в первобытное состояние.

Разрушители считали, что первобытный и варварский мир был светлее и чище, а огнестрельное оружие, двигатель внутреннего сгорания и электричество развратили людей, загадили природу и довели мир до такого состояния, что терпение высших сил лопнуло.

Высшие силы — неважно, добрые или злые, Бог или дьявол, Небо или преисподняя — разрушили мир, сохранив невредимым лишь один маленький участок земли. И дали обитателям этого участка новую природу, более прекрасную, чем та, что была прежде.

Но люди не образумились и снова стали отравлять воздух дымом, перегонять живое дерево на топливо для своих адских машин, делать порох и взрывчатку и добывать электричество.

И вот разрушители, увидев такое кощунство, решили бороться с ним своими силами.

И боролись, надо сказать, весьма успешно. Сначала производство боеприпасов никак не удавалось наладить, и некоторые детали заставляли думать о саботаже. А когда все трудности, казалось, были преодолены, по Москве прокатилась волна взрывов.

Впрочем, некоторые компетентные лица считали, что разрушители появились в Москве уже после первых взрывов, которые были случайными. Когда делаешь взрывчатку в кустарных условиях, без таких случайностей не обходится. Больше того, по некоторым сведениям, одна подпольная лаборатория взлетела на воздух не от чего-нибудь, а от удара молнии. И это вполне могло навести не в меру впечатлительных людей на мысль о вмешательстве высших сил.

Так или иначе, более поздние взрывы уже не оставляли сомнений в том, что их причиной был террористический акт, а не случайное возгорание или молния, посланная богом-громовержцем.

И разумеется, ни обезвредить террористов, ни предотвратить новые теракты власти не могли. Если уж они проморгали чеченских диверсантов в ту пору, когда ничто не предвещало катастрофы и в Москве нормально функционировала милиция и спецслужбы, а армия была боеспособна и хорошо вооружена, то что говорить о ситуации, когда в городе царит троевластие, армия разбежалась, о милиции все давно забыли, а спецслужбы боятся высунуть нос за пределы Садового кольца.

А главное — ни у кого нет оружия. То есть разных железяк навалом, но патронов к ним нету, а без патронов автомат Калашникова в качестве оружия ничем не лучше дубины, а пожалуй даже и хуже.

Но охрана всех этих лабораторий и пороховых заводов, независимо от того, кому они принадлежат — кремлевцам, мафии или правительству Экумены — патроны имеет, и несмотря на это разрушители справляются с любой охраной без единого выстрела.

— Тут действуют профессионалы, — сказал Гюрза, изучив информацию по нескольким последним терактам.

— А сколько таких профессионалов может быть в Москве? — тут же спросил Шаман, имея в виду переманить разрушителей на свою сторону.

— Ну, вообще-то в Москве до катастрофы было несколько сотен элитных бойцов высшего класса. Но к ним можно прибавить просто элиту — армейский спецназ, СОБР и тому подобное. А еще разные любители — мастера единоборств, среди которых есть такие бойцы, что даже я не хотел бы с ними столкнуться в бою без правил. В принципе, за несколько месяцев из любого десантника можно сделать хорошую боевую машину. Так что несколько тысяч бойцов такого класса в Москве может быть вполне.

— А вас у меня всего тридцать шесть человек. И у Гарина примерно столько же.

Интересное получается кино.

Тридцать шесть человек у Гюрзы осталось после ухода Пантеры. Несколько боевиков ушли из отряда из солидарности с ним, и хотя Пантера от их услуг отказался, к Гюрзе они тоже не вернулись. А вообще отряд сильно поредел с тех пор, как пантеровцы пришли в джунгли Шамбалы из Москвы. Многие покинули Пантеру раньше из-за его мании убийства и абсолютной непредсказуемости, которая могла привести к их собственной гибели.

Теперь эти бойцы не спешили возвращаться. Они нашли новую работу — охраняли боссов мафии, стерегли золото, сопровождали караваны. Зачем им лишние проблемы…

Впрочем, Гюрза все-таки надеялся вернуть в отряд кое-кого из этих парней — хотя бы на время операции. Судя по тому, что он успел узнать о системе охраны Тимура Гарина, в этой схватке каждый человек будет на счету.

69

Охрана президента Экумены была преисполнена дурных предчувствий. Трудности с кадровым составом, с боеприпасами и с транспортом составляли лишь часть ее проблем. Гораздо хуже было то, что сам Тимур Гарин ни в какую не хотел вести себя так, как полагается человеку, который в любую минуту может оказаться мишенью киллера.

Ему предлагали на выбор несколько зданий в Москве — каменных многоэтажек, где можно укрыться от пули и взрыва — но он продолжал править Экуменой из деревянного дома в Белом Таборе, искренне считая, что здесь, где все свои, никакая пуля ему просто не угрожает.

Охрана настаивала на том, что президент должен упорядочить встречи с людьми — с тем, чтобы можно было заранее проверить всех визитеров. Но Гарин пропускал эти рекомендации мимо ушей и его кабинет вечно напоминал Смольный в ночь революции, и охранники сходили с ума от того, что вокруг президента постоянно толклись люди, которых никто не знал. любой из них мог мгновенно выхватить из кармана нож и полоснуть им Гарина по горлу.

Но это было еще ничего по сравнению с его поездками. Для него держали под парами внедорожник с запасом топлива, но мобильность президента Экумены была такова, что этого топлива не хватило бы даже на неделю. Поэтому он ездил по всей дачной зоне на лошади, и охранники скакали следом тоже на лошадях. Но лошадей было мало, а по лесам и дорогам бродили банды.

Похоже, что Гарин, увидев, какой восторг среди дачников вызвало его возведение на пост президента Экумены, всерьез решил, что на территории, населенной этими дачниками, никакая опасность ему не угрожает.

Охранники и командиры отрядов самообороны во главе с Шороховым пытались его разубедить, и Гарин послушно соглашался. Да, опасно. Золотая лихорадка, всеобщее помешательство, банды, маньяки, враждебное окружение, киллеры мафии и ликвидаторы с Лубянки. Страшно даже нос из дома высунуть и лучше всего управлять Экуменой из железобетонного бункера. Но тогда это придется делать кому-нибудь другому. А он, Гарин, так не может.

Перед глазами у Тимура был живой пример — епископ Арсений, который был вторым человеком в правительстве Экумены и при этом обходился вообще без охраны.

— Господь меня бережет, — говаривал он.

Гарин в Бога не верил, но после всех событий, которые произошли со дня катастрофы, он считал себя исключительно везучим человеком и, как видно, думал, что ему будет везти всегда.

У него были свои люди и в мафии, и в Кремле, и в Клондайке, так что по идее, информация о любом заговоре должна была дойти до него раньше, чем заговорщики начнут делать первые шаги.

И такая информация действительно поступая, заставляя охрану напрягаться и нервничать. А Гарин по-прежнему оставался бодр и беспечен, храня верность своим привычкам.

— Шарль де Голль вел себя точно так же и умер в своей постели, хотя на него покушались десятки раз, — говорил он Шорохову, когда тот начинал горячиться и в очередной раз объявлял, что охрана снимает с себя всякую ответственность за его жизнь.

И теперь, когда с востока пришли какие-то туманные сообщения о команде суперэлитных бойцов, нанятых мафией для похищения президента Экумены, Гарин не проявил никакого беспокойства.

Сведения эти принес из Шамбалы Леша Григораш, доблестный рыцарь Вереска и Трилистника. Следуя за караваном, в котором вели пленных валькирий, он проник в ставку Шамана и узнал много нового и интересного не только о судьбе своей возлюбленной — Жанны Девственницы, но и о судьбе Пантеры и его отряда.

Григораш чуть было не нанялся надсмотрщиком к поэту Сергееву, но его узнали люди Гюрзы и вовремя предостерегли новоиспеченного помещика. Рыцарю пришлось уносить ноги, но до этого он успел переговорить с Востоковым, который знал о планах Шамана далеко не все, однако больше, чем другие.

Это был сверхнадежный источник, и Гарин должен был принять исходящее от него предостережение всерьез — но Тимур продолжал относиться к своей безопасности с прежним пренебрежением.

Хуже того, он приказал Шорохову в срочном порядке готовить отряд для вызволения захваченных в плен и проданных в рабство валькирий. И включить в этот отряд не абы кого, а самых лучших бойцов, включая нескольких элитных спецов из своей охраны.

— Я у себя дома, — аргументировал он, — а им придется пройти по триста километров туда и обратно по враждебной территории и выиграть бой с превосходящими силами противника.

Шорохов решительно этому воспротивился. У него и без того не хватало сил для борьбы с наездами мафии на дачников, с бандами и ворами, с поползновениями кремлевцев на захват (то есть возвращение себе) всей территории Москвы, с разрушителями и вандалами, и так далее в том же духе. А если забрать хотя бы нескольких элитных бойцов из президентской охраны, то Гарин может сразу считать себя трупом.

— Хорошо, я согласен считать себя трупом, но эти девчонки несколько раз спасали меня в самых трудных ситуациях, и я обязан им помочь, — ответил Гарин.

Вслед за этим грандиозный скандал Шорохову закатила его гражданская жена Юлия Томилина, лучшая подруга Жанны Девственницы. Но Шорохов уже не настолько ценил ее благосклонность, чтобы поддаваться на откровенный шантаж. Любовь прошла, завяли помидоры.

Шорохов спокойно пережил и крики, и битье посуды, и хлопанье дверью, и уход жены на Девичью дачу.

Пережить давление Гарина было сложнее. Шорохов даже пригрозил уйти в отставку.

Но президент Экумены отставку не принял и свой приказ не отменил, поставив Шорохова в совершенно непонятное положение.

Улаживать конфликт пришлось епископу Арсению, который, как обычно, быстро привел обе стороны к компромиссу. Договорились, что отныне министр внутренних дел Экумены Шорохов не отвечает за охрану президента Гарина. Вся ответственность ложится на начальника охраны Игнатова, который становится начальником службы безопасности. Повышение в ранге сопровождается снижением численности подчиненных, но Игнатов не такой человек, чтобы жаловаться на трудности.

Но по большому счету Гарин свел разговор к тому, что отныне за свою личную безопасность он отвечает сам. Если президент Экумены пострадает из-за своих собственных решений, никто другой не должен нести за это ответственность.

— А о деле ты подумал? — не преминул упрекнуть его Шорохов. — Здесь ведь все держится на твоем имени. если не будет тебя, все сразу развалится. Владыка один не справится. Если тебя убьют, всему делу хана.

— Слушай, кончай меня хоронить! — ответил на это Гарин. — Вы все как сговорились. Еще немного, и я действительно почувствую себя покойником.

— Да потому что так оно и есть. Ты ходячая мишень.

— Если я правильно понял Григораша, на этот раз меня хотят не убить, а украсть.

А это разные вещи. Игнатов не уверен, что он может предотвратить покушение, но похищения он не допустит наверняка.

— Ну да. И когда похитители это поймут, они пристукнут тебя — и все дела. Да и вообще я в это не верю. Есть масса людей, которым может прийти в голову тебя убить, но я не представляю, кому и зачем может понадобиться тебя похищать. На кой черт? Ради выкупа? Так они на эту операцию истратят больше денег, чем мы сможем им заплатить. Нет, чушь все это.

— В любом случае, это уже не твоя проблема, — подвел черту Гарин, и они с Шороховым разошлись примиренные, но неудовлетворенные.

А на следующее утро стало известно, что те валькирии, которые отказались участвовать в золотой лихорадке, а также те, которые добрались до Табора отдельно от Жанны и ее компании, усиленно готовятся к походу.

И еще все заметили, что с церковного подворья пропал ближайший помощник епископа Арсения иеромонах Серафим со своей вечной спутницей Верой и ее мужем Николаем.

Куда они исчезли, никто не знал.

70

Ткань была фабричная, хлопчатобумажная, и это несколько выпадало из стиля эпохи, но помещик Александр Сергеевич Стихотворец не обратил на это внимания. Как только ткани были доставлены, он засадил крепостных девушек за шитье, поскольку был в корне не согласен с фазендейро Балуевым по вопросу об одежде для рабов.

Балуев держал невольников обоего пола обнаженными, аргументируя это тем, что так они менее склонны к побегу и более покорны. В самом деле, если человека, привыкшего ходить в одежде, вдруг раздеть, он сразу делается более беспомощным.

И редко кто из новичков решится сходу удариться в побег голышом через джунгли. А со временем раб привыкает не только к наготе, но и к неволе.

Привыкают, конечно, не все. Многие постоянно мечтают о побеге. Однако бежать сломя голову готовы только новички, и обнажение очень хорошо остужает этот пыл.

А потом невольники начинают сопоставлять плюсы и минусы, все «за» и «против» — и убеждаются, что минусов больше. На сотни километров вокруг бандитская земля, и между бандитами действует договор о возврате рабов. Не подчиняются ему только полные отморозки, но они скорее убьют беглеца, чем отпустят. Впрочем, некоторые могут взять бегуна к себе в банду, но шансы на это очень малы.

В общем, лучше вести себя тихо и ждать. Ведь не может же это безобразие продолжаться вечно. Должна когда-нибудь появиться на планете нормальная власть.

Был у Балуева и еще один аргумент в обоснование наготы невольников.

— Скотина одежду не носит, — говорил он и даже не пытался скрывать, что приравнивает невольников к коровам и лошадям. Наоборот, он бравировал этим, и другим новоявленным рабовладельцам такой подход очень нравился.

Однако Александр Сергеевич Стихотворец был с этим в корне не согласен.

— Все мы люди, все мы православные, от царя до холопа, — говорил поэт, и казалось, что эту фразу он где-то вычитал, только никто не мог вспомнить, где. — Просто каждый должен знать свое место, и тогда в мире наступит тишина и спокойствие.

Поэтому Стихотворец сразу разрешил своим крепостным одеться в то, что удалось найти в ставке Шамана и попросил самого Шамана помочь ему раздобыть ткани для пошива настоящей русской одежды.

Эту самую одежду Жанна Девственница как раз и кроила, когда в поместье Стихотворца появилась колоритная группа людей.

Семь девушек в роскошных фольклорных костюмах, босые, но в богато украшенных головных уборах вступили в усадьбу под предводительством чернобородого священника, молоденького дьякона и трех монахинь. Увидев их, Стихотворец остолбенело застыл с открытым ртом на пороге своего недостроенного дома.

— Доброго здоровья, хозяин, — обратился к нему священник.

— День добрый, — ответил Стихотворец несколько неуверенно.

В это время из-за дома вышла Жанна, одетая в простую ночную рубашку с платком, повязанным вокруг бедер. Похожий наряд он носила еще в Белом Таборе, и там несколько дополнительных штрихов делали ее похожей на французскую крестьянку. Но здесь и ночнушка была не стильная, и платок не такой как надо, так что Жанна была ни на что не похожа, хотя все равно выглядела соблазнительно. Про таких говорят: хоть мешок надень — хуже не будет.

Жанна уже оправилась от последствий распятия и выглядела превосходно. А радость, вспыхнувшая на ее лице, ясно показала, что она узнала новоприбывших.

Правда, опознать в разодетых русских красавицах грозных валькирий, привыкших к другим нарядам, было не так уж просто, но Жанна слишком много времени провела с ними вместе и могла узнать их в любом обличье.

Валькирий было четверо, и одна из них — глухонемая девушка, которая была совсем забитой девочкой, заклеванным цыпленком, когда случайно попала в отряд, а теперь стала веселой и смелой красавицей — мгновенно сделала Жанне знак: «Молчи!» Жанна под ее руководством пыталась учить язык глухонемых, чтобы руководить боем без слов и криков, и освоила основы довольно успешно. Она чуть заметно кивнула, хотя на самом деле знак был лишним — Жанна и так не собиралась бросаться подругам на шею, демаскируя их намерения.

Больше того, сразу после обмена условными знаками Жанна повернулась и ушла. Надо было предупредить Дарью, которая не отличалась такой сообразительностью и могла все испортить.

А священник тем временем завел с помещиком неспешный разговор о том, что он хотел бы построить во владениях Стихотворца церковь и монашескую обитель. А начать с простого скита, вроде землянки, которую можно соорудить за несколько дней.

Иеромонах рассказал Стихотворцу, что, путешествуя по земле Шамбалы, он был глубоко удручен тем обстоятельством, что здесь нет ни одной православной церкви, а люди живут звериным обычаем и исконно русские традиции всеми забыты — если, конечно, не признавать за русскую традицию беспробудное пьянство. И вот узнал он, что есть в этой безбожной земле островок праведности, где русские обычаи в большом почете, и люди верны православию.

Стихотворец аж зарделся от гордости и, захлебываясь от бурных эмоций, стал докладывать священнику о своих достижениях в деле сохранения и восстановления традиций, среди которых он особенно выделял крепостное право, не стесняясь углубляться в историю в поисках доказательств того, что разрушение исконно русского благочестия началось с реформ Александра Второго, которого Стихотворец ненавидел лютой ненавистью.

Иеромонах не возражал и даже привел подходящую к случаю цитату из Священного Писания, чем обрадовал Стихотворца еще больше. Раз уж святые апостолы не осуждали рабство, то Бог точно на его стороне.

Когда Стихотворец начал читать свои стихи, отец Серафим, знаток и любитель поэзии, сдерживался уже с трудом, но самообладания ему было не занимать.