Орлиное гнездо

Но этот приступ ненависти ко всему и всем вокруг быстро прошел. Побагровевший от злости Макс вдруг стал похож на ребенка, сморозившего глупость и густо покрасневшего от стыда.

— Успокоился? — участливо спросил его Слава. — Замечательно. Тогда поговорим о деталях.

14

На следующий день после смерти Бармалея в его особняк звонили многие. В городе, стране и мире нашлось не так уж мало людей, пожелавших выразить глубокие соболезнования родным и близким покойного. Среди них присутствовали не только организованные преступники, но и прочие сильные мира сего, как-то: банкиры, бизнесмены, депутаты городской, областной и государственной дум, местные и федеральные чиновники, а также родственники и друзья детства. Некоторые из них не только выражали соболезнования, но и с волнением в голосе интересовались, что теперь будет с теми договоренностями, которые были недавно или давно, а порой и очень давно заключены между звонившими и Бармалеем.

В беседах широко использовался эзопов язык, переполненный иносказаниями и умолчаниями. Заинтересованные лица делали вид, как будто покойный был законопослушным бизнесменом, а Серый Волк делал вид, будто и сам он — тоже коммерсант кристальной честности, а вовсе не кандидат на пост главаря мафии. При этом собеседники отлично понимали друг друга, причем соболезнующие уясняли главное — все идет по плану и находится под контролем, Серый Волк твердо держит власть в своих руках и отменять старые договоренности не собирается. А Волк, в свою очередь, приобретал потенциальных союзников в лице бизнесменов и политиков, которым совершенно ни к чему потрясения и катаклизмы в мафиозной среде.

Теперь врагам Серого Волка придется потратить много сил и денег, чтобы переманить на свою сторону бывших партнеров Бармалея. А самого Волка эти партнеры будут поддерживать без всяких дополнительных вложений, на прежних условиях.

Вот что значит первым среагировать на смерть босса и перехватить инициативу раньше, чем остальные успеют сообразить что к чему.

Многие из врагов Волка находились здесь же, в Бармалеевом особняке, где беспрестанно надрывались все телефоны. Однако никого из них охрана во главе с Гоблином к этим телефонам не подпускала, а помощники Серого отвечали на звонки вежливо, но однообразно: «Перезвоните по номеру такому-то». Это был номер личного сотового аппарата Великого и Ужасного, который Волк сразу по прибытии в особняк сунул себе в карман.

После двух часов ночи поток звонков стал иссякать, а еще часа через полтора прекратился совсем, после чего Волк решил, что со спокойной совестью может лечь спать. Враги и недруги разъехались по своим домам, особняк был полон охранников, подчиненных Гоблину, а также собственных телохранителей Серого, так что он не слишком опасался за свою жизнь.

Он уже почти уснул, несмотря на беспокойные мысли, бродившие в голове, когда сотовый телефон Бармалея опять подал голос. Волк лениво дотянулся до прикроватного столика, поднес трубку к уху и недовольно пробормотал сонным голосом:

— Ну?

— Баранки гну! — банально отреагировал на другом конце линии человек, в речи которого отчетливо ощущался кавказский акцент. — Слушай внимательно, да! Я повторять не буду ни разу. Бармалей остался должен три зеленых лимона. Он платить не захотел — ты плати. Понимаешь, да?

Волк не понимал. Во-первых, он еще не до конца вернулся из состояния полусна, а во-вторых, даже в здравом уме и твердой памяти он ничего не мог сказать про три миллиона баксов, которые Бармалей, оказывается, был должен каким-то кавказцам. Хотя Волк был в курсе большинства дел Великого и Ужасного, именно это дело каким-то образом прошло мимо него.

«Так вот за что его грохнули!» — пронеслось в голове Серого. Вообще-то грохнуть Бармалея могли многие и по многим причинам, но теперь Волк уже не сомневался, что виноваты именно эти кавказцы.

Впрочем, почему обязательно кавказцы? Может, там разные люди есть, а человек с акцентом только по телефону звонит. Да и какая разница. Автомат убивает вне зависимости от того, лицо какой национальности нажимает на курок.

Молчание затянулось, и кавказец не выдержал первым:

— Чего молчишь? Боишься, да? Правильно боишься. Только не умри от страха. Сначала заплати, а потом умирай. Сейчас надо три лимона, потом будет больше. Такси едет, счетчик крутится, знаешь, да?

Серый Волк знал. Ему самому не раз и не два доводилось ставить на счетчик должников и получать с них деньги или душу, оторванную от тела. Либо тело, лишенное души — что, впрочем, практически одно и то же. Конечно, ни душу, ни тело в банк не положишь и на базаре не продашь — зато другим наука. Долги надо отдавать.

Сон больше не шел. Чтобы спать после таких предупреждений, надо иметь нервы из закаленной стали, а Волк такими нервами похвастаться не мог.

И что самое странное — невидимый собеседник ни словом не обмолвился, кому, где, когда и как надо отдать эти деньги. Конечно, это было несущественно — ведь у Серого все равно нет трех лишних миллионов долларов. Однако все равно удивительно. Настолько, что Волк подумал даже, а не розыгрыш ли это. Может, друзья-соратники на испуг берут?

Мысль эта не принесла успокоения. Хотелось напиться, но Серый понимал, что нельзя, и решил прибегнуть к другому действенному средству снятия стрессов. Он поднялся, в одних трусах вышел в коридор, приказал дежурному охраннику разбудить Гоблина, а когда тот явился на зов, повелел:

— Найди мне бабу. Только быстро. Одна нога здесь, другая сам знаешь где.

— Позвонить в эскорт? — уточнил Гоблин.

— Какой, на хрен, эскорт?! В доме баб, что ли, нет?

— Есть прислуга и учительница.

— Какая учительница?

— Лену и Толика музыке учит. Лена и Толик были дети Бармалея — те самые, которых папочка прочил в звезды эстрады и кино.

— Молодая?

— Двадцать восемь.

— Рожа и остальное в порядке?

— Нормально. Только она не согласится.

— А кто ее спросит? Жить захочет — все сделает. Тащи ее сюда.

— Наталья Борисовна будет недовольна. Может, лучше девочку с кухни привести. Очень милая девочка, с ней сам Бармалей трахался.

Наталья Борисовна была женой, то есть теперь вдовой Бармалея. Ее недовольство в нынешних условиях было очень нежелательно, однако Серый Волк в плохом настроении становился упрям, как сто ослов, и уперся рогом:

— Сказал, хочу училку — значит, веди! И забудь про Наталью Борисовну. Ты теперь на меня работаешь, а ее наши дела вообще не касаются. Дом и бабки ей отписали — пусть радуется, а серьезным людям мозги парить нечего. Давай действуй!

Гоблин молча пожал плечами и отправился выполнять приказ.

15

Матросы продали винт

Эскимосам за бочку вина,

И судья со священником

Спорят всю ночь,

Выясняя, чья это вина.

«Наутилус Помпилиус»

— Наша задача сейчас — любой ценой пресечь утечку информации!

Люди, хорошо знающие генерала Дугласа, давно не видели его в таком возбуждении. Генерал обычно был спокоен, как кирпич в стене древнего замка. Но сейчас состояние его нервной системы явно оставляло желать лучшего.

— Если журналисты начнут копать вокруг «Янг Игла», последствия будут ужасающими. Я говорю даже не о позорной отставке всех, кто участвовал в этом проекте или просто знал о нем. Это само собой разумеется. Многие еще и под суд пойдут, и сядут в тюрьму на много лет. Не исключен даже импичмент президента, но и это мелочь по сравнению с тем, что будет означать огласка для престижа страны. Уотергейт после этого покажется детской забавой. Я только что прочел документы о том, на какие средства строился «Янг Игл». По всем бумагам этот аппарат проходит как спутник связи нового поколения. Если выяснится его настоящее назначение, Конгресс взвоет, как стая голодных волков. В этой стране никому не рекомендуется обманывать Конгресс, а уж если вы это делаете, то надо стараться получше прятать следы.

Все присутствующие слушали генерала молча и были крайне подавлены. Именно им предстояло в случае огласки отправиться в позорную отставку, а кое-кому и в тюрьму. Из всех посвященных в тайну генерал Дуглас был как раз наименее уязвим. Он узнал подробности о проекте «Орлиное гнездо» несколько часов назад и не участвовал ни в обмане Конгресса, ни в прочих махинациях, связанных с этим делом. Зато многие присутствующие в комнате для совещаний и некоторые отсутствующие в ней — от полковника Ричардсона и до президента США Клиффорда включительно — завязли в указанном деле по самые уши.

— Министр обороны сейчас информирует президента, госсекретаря и директоров ЦРУ и ФБР, — сообщил притихшей аудитории шеф Агентства национальной безопасности, прилетевший из Вашингтона прямо к началу этого совещания. — Без помощи спецслужб нам уже не обойтись. И молитесь, чтобы нам не пришлось оповещать о свойствах «Янг Игла» руководителей дружественных государств. Я гарантирую, что после этого они сразу станут несколько менее дружественными. А этого нам очень не хотелось бы, не правда ли?

— При каких условиях это будет неизбежно? — поинтересовался генерал. Он уже знал ответ, поскольку успел перекинуться с шефом АНБ парой слов до начала совещания, однако хотел, чтобы его услышали все.

— Если возникнет угроза применения спутника, — сказал специалист по национальной безопасности. Генерал повернулся к полковнику Ричардсону:

— Это в принципе возможно? Я имею в виду применение «Янг Игла».

— Я воздержусь от оценок, сэр. То, что уже произошло, тоже считалось невозможным.

— И каков может быть ущерб?

— Мы специально не подсчитывали, поскольку никто не планировал применять аппарат в мирное время. Его задача — наводить хаос в спутниковых системах связи и разведки противника в условиях войны. Но я уже дал поручение своим экспертам — они подсчитают вероятный ущерб для мирного времени.

— Ну хотя бы примерный порядок цифр вы можете назвать?

— Десятки миллиардов долларов. Может быть, сотни, но это маловероятно.

— М-да, — пробормотал генерал, нервно сжимая кулаки, а потом произнес, ни к кому персонально не обращаясь: — А мы не можем свалить это на кого-то еще?

— В каком смысле? — удивился директор АНБ.

— Пустить утку, будто этот спутник, к примеру, китайский. Китайцы недавно запустили ракету нового образца, и что на ней полетело — широкой публике неизвестно. По-моему, ЦРУ должно с этим справиться.

— Слишком большой риск, — пожал плечами шеф АНБ.

— Риск в любом случае большой, — заметил генерал. — Об этом раньше надо было думать. До того, как мы все вляпались в это дерьмо.

— В любом случае такой вариант придется обсуждать не здесь и не в этом составе. Санкцию на подобную операцию может дать только президент. А он вряд ли захочет вляпаться еще и в конфликт с Китаем, который неизвестно чем закончится.

— А если свалить на Россию? Она-то в нынешнем положении уж точно не рискнет объявить нам войну.

Россию генерал Дуглас недолюбливал точно так же, как и Китай. Обе эти страны претендовали на роль сверхдержав, а Джордж Дуглас, генерал и сын генерала, с детства придерживался той точки зрения, что в мире должна существовать только одна сверхдержава — Соединенные Штаты Америки.

— Генерал, все, что вы предлагаете — нереально, — с сомнением покачал головой директор АНБ. — Это вопрос политический, а политики никогда на такое не пойдут. Они охотнее уволят в отставку всю армию вплоть до последнего рядового, лишь бы самим остаться чистенькими.

— Черт бы побрал всех политиков!

— Черт бы побрал ваших вояк, которые умудрились упустить такой спутник.

— Ладно. Не будем валить вину друг на друга. Все хороши. Главное, чтобы не было утечки информации. А намеки на нее уже есть. Какой-то журналист звонил в пресс-службу Пентагона и интересовался «Янг Иглом».

Это тоже не было новостью. Слух о звонке репортера из CNN распространился среди посвященных в тайну «Янг Игла» непосредственно перед совещанием, и его участники, рассаживаясь за круглым столом, оживленно обсуждали этот слух.

— С минуты на минуту мне должны сообщить, откуда этот Джек Гроссман узнал название спутника…

Как раз на этих словах речь генерала прервал телефонный звонок. Он поднял трубку и стал молча слушать, а остальные завороженно глядели на его руку, которая все сильнее сжимала трубку, словно генерал хотел раздавить ее в кулаке. Потом он коротко сказал «Понял», повесил трубку и обрадовал всех сообщением:

— Кто-то разослал во все газеты и телекомпании письмо, составленное от имени передового отряда инопланетян. — Очевидно, у многих на лицах сразу отразилась мысль: «Все. У генерала съехала крыша. Пора вызывать „скорую“. Поэтому Дуглас поспешил пояснить: — Именно так, джентльмены: авторы письма представляются инопланетянами из системы Альфа Центавра и сообщают, что это они украли „Янг Игл“. И между прочим, угрожают вывести Пентагон на чистую воду.

— Господи боже мой! — воскликнул кто-то в наступившей тишине. — «Янг Игл» в руках у психов…

Истерический возглас остался незавершенным, поскольку у другого участника совещания — начальника штаба ВВС США генерала Гордона — начался сердечный приступ.

16

Спасательные суда ВМС США спешно вышли из бухты Пирл-Харбор в открытый океан через несколько минут после того, как командир самолета, на котором летел профессор Лемье, сообщил на землю о своем решении начать эвакуацию. Задание у спасателей было коротким и категоричным: любой ценой спасти профессора Лемье и доставить его в Сан-Франциско, а оттуда наземным транспортом под особой охраной отправить в Неваду. Спасение остальных пассажиров и пилотов борта-39, разумеется, тоже планировалось, однако не в ущерб главной задаче.

В окрестностях Гавайских островов было сравнительно тихо, буря бушевала севернее. Но Густав Хендерсон, бывалый шкипер, которого за глаза называли Веселым Роджером (хотя внешне он совершенно не походил на известную пиратскую эмблему и в прежние времена имел другую кличку — Толстый Викинг), внимательно прочитав сводку погоды в районе поисков, высказался по поводу предстоящей экспедиции вполне определенно:

— Дохлый номер. В такой шторм мы никого не найдем. Даже если они уцелеют и выйдут на связь, запеленговать их можно с точностью максимум в несколько миль, а видимость — от силы десять кабельтовых.

— Хуже другое, — задумчиво разглядывая карту, сказал штурман его судна с гордым именем «Орион». — До них почти тысяча миль — это часов тридцать пути, а в такую погоду и все сорок. А за это время в бурю можно тысячу раз погибнуть и заодно навсегда сойти с ума.

— Я про это и говорю, — ответствовал Хендерсон, после чего лично встал за штурвал «Ориона» и повел его к выходу из порта.

Спасатели держали курс к тому месту, где находился самолет, когда из него выпрыгнул профессор Лемье. Хотя они прекрасно понимали, что ветер и море должны были отнести парашютистов на много миль в сторону от этой точки, других ориентиров не было, и большие океанские буксиры со специальным оборудованием пробивались в заданный район практически без надежды на успех.

— Хорошо еще, что лето и широты низкие, — заметил все тот же Хендерсон. — Если не утонут, то могут и выжить. Не то что на севере — если упал в воду, то считай себя покойником.

— Если бы «Титаник» тонул в тропиках, жертв было бы в десять раз меньше, — кивнул головой штурман, который был моложе Хендерсона и плавал на спасательных судах сравнительно недолго.

— Не забывай про акул. У них обычно хороший аппетит, и чем дальше к югу — тем их больше. Скушают и, как звать, не спросят.

— Бррр, — штурмана передернуло, и он, отвернувшись в сторону бушующего моря, сказал: — Нет, уж лучше умереть от холода, чем в желудке акулы.

— Не переживай, — махнул рукой Хендерсон. — В этом случае ты умрешь гораздо раньше, чем доберешься до акульего желудка. Сначала она перекусит тебя пополам, а уж потом…

— Ну и черный у вас юмор, шкипер, — еще раз вздрогнув, заметил штурман.

— Работа такая, — пожав плечами, ответил Веселый Роджер.

— А почему все-таки начальство не хочет объявить SOS? — поинтересовался штурман. — Ведь там рядом коммерческая трасса. Пока мы доберемся, их вполне могут подобрать гражданские суда. Во всяком случае, шансов больше.

— Начальство трясется за свою задницу. Этот Лемье набит секретами по самую макушку, и они скорее согласятся его утопить, чем позволят каким-нибудь русским или китайцам выловить его из воды. Ты думаешь, они зря посадили к нам эту береговую шишку? — С этими словами шкипер ткнул пальцем в пол. Там, внизу, в кубрике, страдал морской болезнью офицер ВВС, который должен был взять под охрану профессора Лемье и его секреты, — конечно, если профессор не утонет к тому времени, когда спасатели достигнут места катастрофы.

— Капитан, с берега передали уточняющие сведения, — раздался по внутренней связи голос радиста.

— Излагай, — скомандовал Хендерсон.

— Либерийский сухогруз передал «Всем! Всем! Всем!», что прямо ему на голову свалился большой самолет. В штабе думают — это наша птичка. Тут координаты.

Радист продиктовал цифры, и штурман молча уткнулся в карту.

— Ерунда это все, — сказал шкипер. — Ну, свалился, и что с того? Он мог еще не одну сотню миль пролететь на автопилоте после того, как все с него спрыгнули.

Он склонился к переговорному устройству и попросил радиста:

— Уточни, когда упала птичка.

— А только что, — без промедления ответил радист.

— Так сразу докладывать надо, если знаешь, — рявкнул шкипер и принялся сопоставлять данные, бормоча что-то вслух.

Получалось, что после, прыжка профессора лайнер летел еще минут сорок. Вполне достаточно, чтобы все успели спрыгнуть. Только разнести их должно было при этом на десятки миль.

Придя к такому выводу, Хендерсон снова обратился к радисту по внутренней связи:

— Запроси берег, как там дела у «Линкольна»? И насчет группы из Фриско тоже.

Радист несколько минут молчал, потом сообщил:

— «Линкольн» будет готов к выходу только через несколько часов. Группа из Фриско уже вышла, но будет на месте позже нас.

Крейсер «Авраам Линкольн» получил команду выйти из Пирл-Харбора на поиски профессора Лемье и остальных по мере готовности к походу. Но выход задерживался — на крейсере шел текущий ремонт механизмов, а часть экипажа находилась в увольнении, и это создавало проблемы.

К месту гибели борта-39 спешили также корабли ВМС США, находившиеся на момент катастрофы в открытом море. Некоторые из них имели шанс добраться до места раньше штатных спасателей, однако все равно не раньше чем через 10 — 15 часов.

А за десять часов ой как много чего может случиться!

Утонуть, во всяком случае, можно и за десять минут. А кое-кто и за десять секунд ухитряется.

17

Утонуть в бушующем океане можно очень даже быстро. Выжить в этих условиях в течение многих часов гораздо сложнее. Харви Линдсей, повредивший ногу при падении и лишенный даже элементарного спасательного жилета, давно уже должен был стать мертвецом, да, видно, бог, судил иначе.

Уже то, что он не убился сразу при падении с километровой высоты без парашюта, а умудрился в свободном падении попасть в объятия к коллеге, у которого был парашют, могло однозначно считаться чудом. Но вдвойне чудесным было то, что он до сих пор не утонул. Харви давно потерял всякое представление о времени, но по-прежнему цепко держался за спасательный жилет товарища по несчастью, и океан, как ни старался, а все-таки не мог оттащить их друг от друга.

Большой удачей было еще и то, что оба они не страдали от переохлаждения. Температура воды была всего на несколько градусов ниже температуры человеческого тела, а в таких условиях в ней можно находиться очень долго безо всякого вреда для здоровья.

Вот только волны все время захлестывали обоих офицеров с головой, и при неаккуратном вдохе ничего не стоило захлебнуться. Джона Рафферти, того офицера, у которого, на счастье Харви, оказался и парашют, и спасательный жилет, как пробку выкидывало обратно на поверхность воды, и он тянул за собой спутника, однако следующая волна накатывала тут же, и парни не всегда успевали сделать полный вдох.

Борьба со стихией выматывала их, отбирая последние силы. Особенно страдал, конечно, Харви, и казалось, что вот-вот его руки не выдержат и разожмутся — и тогда у него не останется никаких надежд на спасение. Правда, Рафферти помогал ему словом и делом. Харви давно оторвался бы, но Джон крепко держал его за рубашку и брючный ремень. Беда только, что у Джона тоже постепенно иссякали силы.

— Держись! — сначала орал, а теперь уже хрипло шептал Джон. — Мы прорвемся. Обязательно прорвемся.

Но силы таяли, а надежд на спасение оставалось все меньше. Если бы командир самолета подал общий SOS и призвал на помощь гражданские суда, тогда еще можно было бы на что-то рассчитывать. Однако Рафферти прекрасно понимал, что при перевозках такой степени секретности, которая была присвоена рейсу борта-39, надеяться на это глупо. Командование скорее даст всем утонуть, чем позволит чужому судну поднять на борт профессора Лемье. Мало ли что может с ним случиться. Сойдет с ума, подхватит воспаление мозгов, а может, просто обозлится — и начнет выбалтывать в бреду или в истерике государственные секреты особой важности.

Нет — на такой риск командование ни в коем случае не пойдет. А значит, надеяться можно только на чудо, потому что, когда в этот район подтянутся военные суда, Харви давно уже будет лежать на дне, а Джон Рафферти скорее всего потеряет сознание от истощения сил и захлебнется, когда волна в очередной раз накроет его с головой.

И вот, когда никаких надежд уже практически не осталось, произошло то самое чудо, в результате которого юный Харви Линдсей еще больше укрепился в вере, а Джон Рафферти просто проорал в небо, перекрывая свист ветра и грохот падающих волн:

— О святой наш благодетель Иисус на белом вертолете!!!

Из пелены дождя прямо на них свалился с греб волны бальсовый плот, морское судно до колумбовых индейцев, и Линдсей подумал, уж не сошел ли он окончательно с ума и теперь бредит перемещениями во времени. Для такого предположения у него были все основания, потому что на плоту находились три девушки вполне первобытного вида, а именно — без каких-либо признаков одежды на загорелых и весьма, между прочим, привлекательных телах. Впрочем, загорелой была кожа только у одной из них — удивительно красивой блондинки скандинавского типа. Две другие были смуглыми от рождения, причем одна имела типично индейские черты лица, а другая, скорее всего, была полинезийкой или, что еще вероятнее — метиской.

Впрочем, мысль о первобытном происхождении девиц опровергали вполне современные спасательные пояса, которые, однако, не скрывали ничего существенного.

Надо сказать, правда, что в первые минуты у Джона и Харви не было ни времени, ни настроения заниматься созерцанием женских прелестей. Их гораздо больше интересовало собственное спасение. Девушки, кстати, тоже испытывали серьезные неудобства на колеблющемся по всем направлениям плоту, с которого в предыдущие часы сорвало мачту и хижину со всем ее содержимым, включая, кстати, и одежду путешественниц.

Девушек не унесло в океан только потому, что они успели привязать себя к плоту, но теперь им казалось, что и сам плот вот-вот развалится к чертовой матери, а его экипаж пойдет на корм акулам.

Индеанка, как хорошая католичка, громко молилась Богу. Блондинка, которая сильно сомневалась в существовании Бога, больше надеялась на Тура Хейердала и его правоту в вопросе о мореходности бальсовых плотов.

Как известно, Тур Хейердал переплыл Тихий океан на плоту «Кон-Тики» и утверждал, что это судно способно выдержать любую бурю.

Полинезийка была спокойнее всех. Она считала, что даже без спасательного жилета сможет добраться до родных островов хотя бы и вплавь, несмотря на то, что до них больше тысячи миль. Ни бури, ни акул она не боялась, и творящийся вокруг кошмар ей чем-то даже нравился.

Именно полинезийка первой заметила, что кто-то уцепился за плот, подползла к его краю и без тени смущения продемонстрировала Джону и Харви свой роскошный молокозавод.

— Если ты мне чудишься, то лучше перестань, — пробормотал Рафферти. — Я еще не хочу в психушку.

— А на тот свет ты тоже не хочешь? — весело спросила девушка на чистом английском языке и, не дожидаясь ответа, скомандовала. — Давай руку!

18

У подножия многоэтажного дома на тротуаре стоит молодой человек. Несколькими этажами выше на балконе расположилась красивая девушка.

— Мужчина, я вас боюсь! — восклицает девушка.

— С чего бы? — удивляется мужчина.

— А вдруг вы меня изнасилуете… — отвечает девушка.

— Ты думай, что говоришь! Я-то ведь внизу, а ты — наверху.

— А я спущусь.

Анекдот

За год, который учительница музыки Елена Бережная проработала и прожила в особняке Бармалея, Великий и Ужасный ни разу не пытался заняться с нею сексом. Бармалей всегда был горячим поклонником молодого тела и имел весьма нетривиальное хобби — лишение юных красавиц невинности. Поговаривали, что на его счету то ли сотни, то ли даже тысячи девиц, причем отнюдь не легкого поведения, и все — в исключительно нежном возрасте. Женщин старше восемнадцати Бармалей считал слишком старыми для себя и даже для собственной жены вот уже лет десять не делал исключения. Поэтому двадцативосьмилетняя Лена Бережная могла жить в его доме спокойно, нисколько не опасаясь за свою честь.

Однако на ее беду Серый Волк имел несколько иные пристрастия. Он, конечно, тоже не отказывался иной раз порезвиться с нимфеточками — а Бармалей, надо сказать, щедро делился своей добычей с приближенными, оставляя за собой только «право первой ночи» — однако Волк предпочитал женщин хотя и молодых, но опытных, лет по двадцать пять и больше.

Гоблин выполнил приказ нового босса относительно учительницы максимально точно, тихо и в кратчайший срок.

Он постучал в дверь комнаты, где спала Лена, внутренне радуясь, что находится она вдали от спальни Натальи Борисовны. Потом, однако, вспомнил, что вдова Бармалея ночует в своей городской квартире вместе с любовником — весьма своеобразная форма траура по усопшему мужу.

Вспомнив об этом, начальник охраны постучал громче. Сонный голос пробормотал: «Кто там?» — и Гоблин тихо ответил:

— Я — Вадим, начальник охраны.

Через полминуты девушка открыла. Она была в халатике, надетом поверх ночной рубашки. Сонные глаза глядели непонимающе.

— Что такое? Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Волк хочет видеть тебя. Прямо сейчас.

— Зачем? — совершенно искренне удивилась Лена. — Сколько сейчас времени?

— Не важно, — ответил Гоблин, очевидно, на второй вопрос. — Пошли со мной.

— Куда? Зачем? Почему ночью? До утра подождать нельзя?

— Нельзя.

Лена несколько раз видела Серого Волка — как и он ее — и знала, что перечить ему не стоит. И, недоумевая по поводу ночного вызова, решила идти.

— Сейчас, я только оденусь, — сказала она Гоблину и попыталась закрыть дверь, но тот придержал ее и заметил:

— Необязательно. Можешь идти так.

После этих слов Лена сразу все поняла, и мысли ее лихорадочно заметались в поисках спасения. Гоблин понял, что сморозил глупость, заранее предупредив девушку о причинах вызова, и постарался загладить эту ошибку, не дожидаясь реакции учительницы:

— Только тихо. Ты все правильно поняла, но это не повод, чтобы так нервничать. Тебе надо будет только расслабиться и получить удовольствие.

— Я позову Наталью Борисовну.

— Не получится. Ее дома нет. И кричать не надо, очень тебя прошу. Волк может обидеться, и тогда никакая Наталья Борисовна тебя не спасет.

Лена спрятала лицо в ладони, и Гоблин подумал было, что она плачет. Но когда девушка отняла руки, оказалось, что глаза у нее сухие, а губы складываются в какую-то странную блуждающую улыбку.

— Если я не соглашусь, он меня убьет? — поинтересовалась она с каким-то преувеличенным спокойствием.

— С него станется, — подтвердил Гоблин.

Серый. Волк действительно никому не прощал обид, и хотя не всегда убивал виновных, но наказывал обязательно. И наказывал, как правило, жестоко.

— А если я сейчас убегу и пойду в милицию?

— Начнем с того, что ты не убежишь. Я бегаю быстрее. Что до милиции, то там над тобой просто посмеются и отправят на все четыре стороны. А потом мы с Волком тебя найдем, и ты умрешь в страшных мучениях.

— Значит, Волк решил сделать меня своей рабыней…

— Слушай, кончай болтать! «Рабыней-горбыней». Потрахаться он решил. Приспичило ему, понятно?

— Именно со мной?

— Именно с тобой. Пошли! — И Гоблин потянул девушку за руку.

Лена покорно пошла за ним, с удивлением замечая, как в эрогенных зонах зарождается и нарастает возбуждение. Ощущение это было чисто животным. Разум и сердце ее протестовали изо всех сил и были готовы смириться лишь перед угрозой смерти, но эрогенные зоны как будто жили самостоятельной жизнью, и Лена вдруг с какой-то смесью ужаса и изумления поняла, что стоит ей расслабиться, и она действительно может получить удовольствие от предстоящего совокупления.

Она вошла в комнату Волка молча и остановилась посередине, закрыв глаза. Серый махнул Гоблину рукой, и тот тихо вышел.

— Раздевайся! — скомандовал Волк, не желая тратить время на предисловия.

Не открывая глаз, Лена сбросила халатик и стянула через голову ночную рубашку. Потом опять безвольно опустила руки и зажмурилась еще плотнее. Ей почему-то казалось, что если она хоть на миг откроет глаза и увидит Волка, то уже не сможет отдаться ему без сопротивления. По дороге сюда Лена боролась с желанием попросить Гоблина завязать ей глаза, но так и не попросила. С Волком она разговаривать не хотела и поэтому решила просто глаз не открывать.

Что до Волка, то ему было все равно. Он окинул обнаженную женщину взглядом и остался удовлетворен. Бездетная Лена Бережная не отличалась голливудской статью или какой-то особенной красотой, но все-таки сохранила к двадцати восьми годам очень даже приличную фигуру.