Трудно сложившийся бой 21 февраля он вспоминал каждый день и едва ли не каждый час. Даже просто само возвращение «домой», от района боя к Аньдуну, было довольно сложным, но прошло оно без единой неприятности. Еще одно способное перехватить их на посадке звено американских «охотников» так и не появилось, прошляпив свой шанс – ну и слава богу. Потом были успешная посадка, и встреча с друзьями и командованием дивизии, не побрезговавшим узнать подробности боя из первых рук.

Комдив-32 полковник Гроховецкий, тезка командира полка по имени и отчеству, знал о подполковнике Лисицыне больше, чем тот предполагал, и гибель летчика ставить ему в вину не собирался. Три сбитых «Сейбра», включая тот, с которым столкнулся доложивший о повреждении катапультной системы пилот, а также сбитый самим подполковником – против одного самолета и одного пилота, вполне подходили под определение «удачного боя». Плюс один поврежденный американец, «обмененный» на одного поврежденного своего. Добрался ли враг до дома, сбили ли его по дороге зенитчики, упал ли он сам, выработав топливо из прошитых осколками баков, или же разбился на посадке – бог его весть. А свой – здесь, рядом, его тут же потащили в ремонтную мастерскую, и старший инженер полка уже к позднему вечеру, когда Олег с Владленом, очень задумчивые, вернулись на «УТИ» из Догушаня, официально заключил, что поврежденный истребитель однозначно может быть восстановлен в местных условиях силами техсостава полка.

Утром следующего дня к ним прилетел и старший инженер дивизии. Внимательно понаблюдав, как техники потрошат групповой ремкомплект, готовясь к замене консоли, и ставят заплатки на фюзеляж, он согласился, что ПАРМ[59] тут не нужен: товарищи справятся сами. Могло быть, разумеется, и хуже – даже уцелевший и благополучно приземлившийся «МиГ» в ряде случаев требовал перегона на один из тыловых аэродромов, где им смогла бы заняться авиационно-техническая дивизия корпуса. Самолет вообще могли списать как непригодный к дальнейшей эксплуатации, пополнив таким образом список потерь 913-го ИАПа. В последнем случае его разобрали бы на узлы и на каждый выписали бы свое собственное заключение. Или же просто отправили бы в Союз или Китай: в училища, где юные курсанты осваивают пилотаж, не требующий от конструкции машины таких нагрузок, каких от нее требует настоящий воздушный бой.

А потом, на следующий день, погиб еще один пилот. Погиб не в бою, а на своем аэродроме, не справившись с управлением на посадке. Пробег у «МиГ-15бис» – 700-750 метров, но гробанулся старший лейтенант на первой же сотне. При касании его повело в сторону, и было видно, как он с трудом выровнял машину, вильнув по ВПП широким смазанным зигзагом. Потом его повело в другую сторону, левое колесо шасси, уйдя за бетон, чиркнуло по отсыпке. И все – в следующую секунду «МиГ» швырнуло вбок и вверх, перевернуло, ломая крыло с грохотом и стоном, отчетливо слышным с двух километров, и протащило по сцементированному доломитом и льдом гравию. «Санитарка» примчалась через минуту, в нее набились все, кто сумел прорваться к дверям, но было поздно. Остекление фонаря кабины, способное удержать пулю винтовочного калибра, вдавило и вмяло внутрь, и молодому летчику, так и оставшемуся в кресле с руками, вцепившимися в ручку управления, стесало почти половину головы. Посадка совершалась парой, и ведущий старшего лейтенанта, самолет которого коснулся полосы на секунду раньше, на десяток метров впереди и на совершенно такой же посадочной скорости, узнал о произошедшем только из вопля руководителя полетов в наушниках.

Эта потеря была небоевая, ни один американский ас не записал уничтоженный «МиГ» на свой счет, но от этого было не легче. Еще несколькими днями спустя, 25 февраля, 535-й полк «соседей» потерял сразу две машины, сбитых «Сейбрами», – оба летчика, включая подполковника Акимова и старшего лейтенанта по фамилии Заболотный, сумели катапультироваться. В результате сначала командующий 32-й ИАД, в состав которой входил полк, а затем и сам командующий 64-м ИАК генерал-лейтенант авиации Слюсарев «выразили озабоченность» по поводу состояния дел с летной подготовкой в полках, базирующихся на аэродром Аньдун.

Было понятно, что случившееся есть просто совпадение, но к мнению вышестоящего начальства легкомысленно относиться не положено по уставу, поэтому дел хватило всем. Сам Олег, например, провел следующие дни в обнимку с методическим планом штурманской подготовки и переклеенными вдоль и поперек учебными картами. Но последовавший затем приказ о получении нового типа самолетов... Никто не знал, что это может означать, но на войне такое случается регулярно.

Можно было представить себе, в каком мыле находятся сейчас штабы дивизии, корпуса, а то и всей воздушной армии. Перегон из тыла страны в Китай тридцати истребителей «МиГ-15Сбис» тремя отдельными группами необходимо было обеспечить таким огромным количеством деталей и мелочей, что Олег искренне радовался, что он не «чистый» штабист. Уведомление и инструктаж зенитных, технических, автотранспортных и медицинских подразделений, увязывание с корейскими и китайскими товарищами плана усиления противодиверсионного прикрытия их аэродрома, сотня разнообразных прочих действий такого же типа осуществлялись сейчас «там», выше их.

Отдельно обеспечивалась передача «высвободившейся» техники полка 781-му ИАПу ВВС 5-го ВМФ, летный состав которого находился в Китае без собственных самолетов и должен был подменять в вылетах летчиков полков 216-й ИАД. Такая схема уже отрабатывалась 578-м полком, с августа 1952 года по январь 1953-го входившим в состав 133-й ИАД именно «без техники». Часть машин 23-й, 24-й и 27-й серий завода «№153» были не новые, успевшие повоевать еще в 97-й ИАД, но так тоже было принято.

Продлиться все это должно было еще долго, как минимум половину недели. А поскольку из-за все той же нелетной погоды на рядовых летчиков полка нагрузка в эти дни была нулевая, то многие бездельничали. Стыдно признаться, но такое было заразно, и вместо того, чтобы зазубривать наименования многочисленных корейских речек и речушек, как было запланировано им себе на сегодняшний вечер, или хотя бы устроить внеплановый зачет по знанию местности молодым летчикам, он, штурман полка, позволил себе расслабиться уже часа на три. Причем в одиночку.

– Разрешите, товарищ подполковник? – просунулась в дверь солдатская голова в китайской форменной ушанке с козырьком.

– Разрешаю, – свободно ответил он, даже не стараясь прикрыть бутылку. В конце концов, вечер был поздний, полетов завтра не будет, а летчикам алкоголь полагается по всем нормам питания.

– Я напомнить хотел, товарищ подполковник. Майор Скребо просил сказать, когда вы освободитесь...

– А-а! – Олег обрадовался и замахал солдату рукой. – Отлично! Молодец! Проводи его сюда, пулей!

– Есть пулей...

Дверь захлопнулась, и шаги простучали по коридору. Олег засмеялся и тут же нахмурился. Все-таки немного он уже опьяцел. Этого солдата подполковник в лицо не помнил – слишком много здесь таких было, молодых и коротко стриженных: но то, как быстро он побежал исполнять его приказание, пусть и изданное настолько развязным топом, было хорошим признаком. Пожалуй, в полку его все еще уважали. Потерять в бою одного из подчиненных – дело в авиации настолько привычное, что каждый опытный командир или видел такое со стороны, или испытывал сам. В 42-м, 43-м, 44-м годах они вообще почти не переживали, если сбитым оказывался не такой товарищ или друг, что легче, кажется, умереть самому. Сбили одного лейтенанта – придет другой, и возможно, он будет лучше. Эскадрилья потеряла сразу двоих – плохо, конечно, и ребят жалко, но зато я сам поджег «Мессер» одной длинной очередью аж с двухсот метров – такое получилось первый раз, и это следует отметить... И память погибших в этот день тоже отмечали, тут же, вместе, одним и единственным стаканом. Потому что назавтра нагрузка на уцелевших возрастала еще больше.

Вот так было – и все принимали это как должное, потому что война была такая, что если переживать из-за каждого погибшего так, как они переживают сейчас, то за месяц боев твой разум просто разорвет на части невыносимым напряжением от окружающей, пропитывающей тебя, смерти. Сейчас же – все иначе.

Олег налил себе еще, сделал небольшой глоток и задумался, где взять еще один стакан. В том, что майор Скребо не откажется с ним выпить, он не сомневался. То, что завтрашний день был для полка га-ран-ти-ро-ванно нелетным, было настолько здорово, что такое само по себе требовало давно назревавшей необходимости в алкоголе. Из выдаваемого офицерам по летной норме у многих скопились довольно впечатляющие запасы. Некоторые «подкармливали» технический состав: инженеров, вооруженцев и техников, обеспечивавших надежность твоего самолета в бою, но все равно у каждого в рундуке или тумбочке стояли по две-три непочатые бутылки с коньяком или водкой. Кому дома рассказать – не поверят.

– Разрешите?

Это был уже майор. За две недели, прошедшие с момента их знакомства, он осунулся и больше не производил того впечатления физической мощи, какое было раньше. Но все равно – крепок мужик.

– Заходи, Николай Ильич, гостем будешь. Садись со мной, не обижай.

Олег действительно обрадовался майору и с улыбкой на лице встал, пожимая ему руку. Один совместный бой уже сам по себе здорово их сблизил, а когда генерал Слюсарев приказал командованию дивизии помочь полку опытными кадрами, «ВСС дивизии»[60], как для экономии времени именовали его должность, оказался первым, кого к ним откомандировали. С Олегом они настолько сошлись, что у подполковника часто возникало ложное, не имеющее никакого отношения к действительности впечатление, что они когда-то были близко знакомы и едва ли не воевали вместе. Он дважды переспрашивал майора о боевом пути, который тому достался, но нет – ПВО есть ПВО. Если не считать последнего месяца той войны, с фронтовыми летчиками «оборонщики» пересекались разве что в небе Ленинграда, Грозного или Мурманска.

Майором Скребо ходил, наверное, самый последний месяц, дожидаясь давно заслуженную им вторую звездочку на двухпросветный погон, по возрасту он был старше лишь ненамного, а поскольку разница в звании среди воюющих летчиков большого значения не имела, то они безоговорочно воспринимали друг друга ровней. Сам же Олег вполне осознавал, что своим высоким званием он был обязан только везению в нескольких последних боях Второй мировой войны, твердо задавших темп его военной карьере. К тридцати трем годам он мог быть полковником – не так уж много, если вспомнить, что легенда корпуса, почти не воевавший в Отечественную Пепеляев[61], был полковником уже в тридцать два, но все равно неплохо. Если не собьют...

Майор сел, шаркнув стулом по дощатому полу и опершись на него всей спиной – с удовлетворенным стоном и выражением, которое Олег безошибочно перевел как «ну наконец-то!». Мысль о том, что надо бы добыть второй стакан – или в «кубрике», как с его подачи называли сейчас в полку комнату отдыха, или где-то еще, – осталась недодуманной, поэтому Олег просто пододвинул ему свой. Майор выпил не колеблясь, едва хватанув воздуха в качестве закуски.

– Тяжело? – спросил у него Олег, когда Скребо отдышался.

– Да нормально, – вздохнул тот. – Бывало потяжелее.

– Что думаешь про то дело с «Илами»?

Майор пожал плечами. Историю со слишком уж многозначительным плакатом, увиденным Олегом в гостях у китайцев, он уже успел рассказать многим – помимо прямой передачи информации в соответствующую службу корпуса, офицеры которой пользовались репутацией людей, все схватывающих на лету. Самого майора эта история не впечатлила – мало ли, что расчеты ударов проводились с Японией в качестве цели. Это он постарался Олегу объяснить.

– Мы сами рассчитываем, как кого бить, но ты подумай – это же ничего не значит! Как по-твоему, лежит в каком-нибудь сейфе в Москве жутко детальный план по воссоединению Голландии?

– В смысле?

Мысли подполковника были самыми радужными, в настоящую секунду он просто испытывая удовольствие от комфорта и беседы, поэтому подобный перевод темы был для него слишком уж внезапным.

– В смысле – скажем, как с Финляндией было. Организовать в Москве или даже в Амстердаме второе правительство Западной Голландии, скажем, во главе с председателем Коммунистической партии Нидерландов мадам Джорин Катариной Ван ден Бург, и немедленно признать его законность. После чего по просьбе этого самого правительства и в исполнение воли голландского народа ввести войска в собственно Западную Голландию, точнее – в Юго-Западную. Что там у них пока стонет под пятой капиталистов – Зеландия, Брабант, Лимбург?..

– И что? – Олег все еще не понимал, да и вообще, странный разговор получался.

– Да ничего, это просто пример. Я полагаю, что таких планов в Генеральном Штабе лежит штук триста – для каждой страны в Европе, на Дальнем и на Ближнем Востоке. Но это не значит ни-че-го. Знаешь почему?

– Потому что в Западной Голландии стоят американские и британские оккупационные войска? – предположил Олег наудачу. Его занимало, как бы отнять у Николая Ильича до сих пор находящийся в его руке пустой стакан так, чтобы он не обиделся.

– Ну вот! – обрадовался майор. – Конечно! Но при этом те, кому это положено по должности, наверняка станут рассчитывать, сколько Ильюшиных, Туполевых и Микоянов с Гуревичами нужно и можно будет задействовать, если вдруг это потребуется, и сколько им нужно будет горючего и боеприпасов, учитывая естественную убыль и все такое... Вот и китайцы так же – тем более, что молодым летчикам такие упражнения вообще полезны, в первую очередь как раз с точки зрения штурманской подготовки. Тебе никогда не приходило в голову давать своим задания из области бомбардировочной авиации?

– Да регулярно! – пришлось кивнуть подполковнику. – Противодействовать бомбардировщикам-то нам приходится чуть не каждый третий летный день. Это американцы здесь с истребителями сражаются – с нашими, в основном, да время от времени с китайскими... Но ты, наверное, прав, – дать им, что ли, вводную «прикрытие бомбардировщиков» и заставить посчитать для них расход топлива и радиусы действия с разной нагрузкой?.. Хм-м...

Олег замолчал, чувствуя, что начинает понимать. Можно было сослаться на то, что в авиации ПВО, откуда Николай происходил, их как раз и «затачивают» почти исключительно под борьбу со вражеской бомбардировочной авиацией да с разведчиками, поэтому они и мыслят так своеобразно. Но все равно – мог бы догадаться раньше.

– Ты прав, – сказал он наконец. – Наверное, китайские ребята именно таким образом и упражнялись. Ну и молодцы, соответственно. А ты – философ.

– Да, мне уже говорили, – посмеялся майор. – И что философ, и что стратег. А я просто думать люблю. Во мне, наверное, хороший штабист выродился – в хватание за рукоятку двумя руками, и вот так вот: «дру-ду-ду-ду-ду!!!», – Николай наклонился вперед всем телом, выразил лицом злорадную свирепость и очень похоже изобразил стрельбу из авиационной пушки.

– Давай... Думатель...

Они чокнулись: один стаканом с плещущейся на дне водкой, другой сжатым кулаком – на удачу.

– Чтобы не было войны!

– Ну ты даешь! – майор хохотнул так, что водка едва не выплеснулась ему на руку. – А мы здесь чего делаем? Кур гоняем?

– Ну да, конечно. Это я так... – Олег покачал головой, удивляясь сам себе. Хотел было объяснить, что именно он имел в виду, и не стал, – только скрежетнул зубами и едва подавил в себе порыв снова выдать воющий волчий перелив. За годы мира жена почти совсем отучила его от этой привычки, чтобы он не пугал детей – но сейчас, на войне, она появилась снова, как-то сама по себе.

Впрочем, привычки и самые настоящие суеверия среди воюющих он видал такие, что своя собственная была среди них мелочью. В том числе можно было вспомнить и те суеверия, которые встречались среди самых убежденных коммунистов полка, к которым Олег себя не относил. Например, у командира одной из эскадрильи «соседей», 535-го ИАПа, коллекционирующего «для музея» наглядную агитацию, которую базирующимся на Аньдун полкам исправно поставляло Главное политическое управление КНА и культурно-просветительное управление фронта. Почти наверняка майор был прав. Но слово «почти» никогда не было любимым словом сына учительницы.

Утро следующего дня начальник воздушно-стрелковой службы 32-й дивизии майор Скребо и начальник штурманской службы одного из полков этой дивизии подполковник Лисицын провели, отпиваясь чаем. Чай был гнусный – в нем имелось слишком много травяных примесей, чтобы он мог нравиться нормальному русскому человеку, когда тому столь нехорошо. Но им просто лень было идти за каким-то другим. Странно, что распитая на двоих неполная бутылка водки могла так сильно подействовать на крепких и абсолютно здоровых мужиков, но оба с чистым сердцем списали это на непривычный климат. Ругать еду, которой кормили в полковой офицерской столовой, не поднималась рука: нормы у летного и технического состава были большие, то, что в них входило, сто раз проверили и просчитали на предмет калорийности и питательности. И вообще, кормили в Китае гораздо вкуснее, чем в Союзе.

Теперь, допивая очередные чашки пахнущего мокрой соломой буро-зеленоватого напитка, Олег и майор Скребо уже сидели, перелистывая необходимые бумаги. Погода, как и ожидалось, была совершенно нелетная, и поскольку летному составу, отменив построение, объявили «день отдыха», то рядовые летчики еще отсыпались. Самим же командирам игнорировать работу было уже нельзя: слишком многое предстояло сделать.

– Чай не водка, много не выпьешь, – философски заметил Николай Скребо, переворачивая листок, густо исписанный фиолетовой копирочной машинописью в один пробел. – Ты посчитал уже, сколько к востоку от берега наш радиус получается, со всеми резервами?

– Посчитал. Сорок ровно.

Олег кивнул, этот вопрос занимал его самого. Полку, перевооружаемому на «МиГ-15Сбис», то есть истребитель сопровождения с резко увеличенным радиусом полета, предстояло теперь действовать не просто южнее проклятой линии Пхеньян—Гензан, но практически вплотную к линии фронта. И вдобавок на самой ее восточной оконечности, подозрительно близко к той самой береговой черте, которую им до сих пор также было запрещено пересекать.

Он мог только гадать, какую роль в подобном сыграл его военно-морской опыт. Скорее всего – никакого, если вспомнить, что за третий год войны через их корпус в свою очередь прошли уже несколько «настоящих» истребительных авиаполков флотских ВВС – «Техасцы», если пользоваться стареющим, быстро выродившимся на этой войне прозвищем тихоокеанцев. Как и Дважды Краснознаменный Балтийский флот, Краснознаменный Тихоокеанский был разделен в 1946-м на два: 5-й и 7-й, и у каждого имелись свои полки, которые надо было учить. К этому решению «Шпица»[62] относились весьма по-разному – в основном резко неодобрительно, но Олег твердо верил, что Вождь ошибки сделать не мог: через год, через два не понятая еще никем правота этого радикального решения обязательно скажется.

Уйдя с флота, Олег несколько отстал от жизни и не вполне понимал, как организована сейчас морская авиация. Но два «засветившихся» в Корее полка ВВС ВМФ он знал точно: уже ушедший 578-й и меньше недели как прибывший на аэродромы «первой линии» Мяогоу и Дапу 781-й ИАП. Последнему они и отдавали свои машины, что также наверняка вызвало немало сложностей – требовалась переброска техсостава, обслуживающего персонала, аэродромной техники и так далее. Но это уже дело флотских ВВС.

При желании можно было поразмышлять и о том, что, пользуясь прикрытием двух полков реактивных истребителей, один-другой полк новейших ракетоносцев «Ту-4К», что бы ни говорили о реальной эффективности ракет в качестве противокорабельного оружия, сможет утопить почти что угодно. И даже если создание большого количества специализированных ракетоносцев было ошибкой, сам факт их существования, то есть то, что новые «Ту» проходят над Красной площадью на парадах в честь Первого мая, делает военную ситуацию для агрессоров сегодняшнего и завтрашнего дня еще сложнее.

Самому Олегу, большому любителю в одиночестве перетасовывать на листке бумаги возможные комбинации выявленных разведками эскадрилий в американских 5-й и 20-й воздушных армиях, а также авиагруппах их авианосцев, крейсирующих у берегов Кореи, было крайне мало известно о реальном положении дел. Выписанный на хвосте тактический индекс «D» – это или «Корсары», или «Скайрейдеры» с «Орискани», а «М» или «А» – это «Пантеры» с «Эссекса», а также наверняка с полдюжины других эскадрилий. И что? Это все обрывки информации, хотя и интересные. Но при этом он очень мало знает о том, какие еще авианосцы могут ударить по их приближенному теперь к побережью аэродрому. Можно только надеяться, что это знают и просчитывают те, кому положено.

Точно так же и сами интервенты вряд ли точно знают, какое количество современных ударных самолетов Советский Союз сможет поднять в воздух в случае разрастания конфликта. А такое положение дел само по себе является для них отличным сдерживающим фактором. Американцы никогда не пойдут на прямой удар по Китаю, будучи уверены, что в таком случае Сталин не будет колебаться ни единой секунды. И в этом они, надо сказать, правы на все сто. Что будет с Дальним Востоком и конкретно с КНДР – вопрос непростой и, как говорится, открытый. Но в Европе, как и десять лет назад, сухопутным войскам Советской Армии противостоять не может ничто. Обе Голландии будут объединены в считанные дни, за этим придет очередь пары других стран, и к тому моменту, когда война перерастет в атомную (что тоже совершенно не вызывает сомнений), бои будут вестись уже не под Миддельбургом, а где-нибудь хотя бы под Марселем. Или каким-нибудь другим городом на букву «М».

– Ты закончил?

Майор поднялся со своего места и теперь разминал поясницу, изгибаясь торсом вперед и назад. Все-таки он был несколько тяжеловат для своего роста, и при таких нагрузках это давало о себе знать.

– Да какое там... – махнул рукой Олег. – Так, сижу, рассуждаю про себя.

– Опять про то же?

У него заняло почти секунду понять, что майор имеет в виду их вчерашний разговор. Поняв это, подполковник отрицательно покачал головой.

– Нет. Уже про другое. Про то, что, учитывая новый район боевой работы, ребят надо будет готовить к более частым встречам с палубниками – что английскими, что американскими.

– Это твоя специальность, насколько я помню, – к месту заметил ПВОшник. – Сколько там у тебя?

– Да хватает вроде, – вынужден был признать Олег. – И «Барракуда», и «Файрфлай», и «Авенджеры», и «Хеллке-ты», и даже «Корсар» вроде. Забавно, что столько типов из этой коллекции все еще летают, да?

– Забавно, – согласился майор. – Но про «Барракуды» ты зря, они уже сошли. Убогая была машина. Не машина, а угребище, едва ли не хуже «Хэмпденов»[63]1, будто не англичане делали. А «Хеллкеты» здесь только едва появились, и то как-то странно, – и тоже сразу пропали[64]. В воздушном бою мы бы из них винегрет сделали, а как штурмовик «Корсар» явно лучше, вот и... А-а... – Он махнул рукой. – Что я тебе все это рассказываю, нашел благодарного слушателя, учу папу...

Он не договорил, но понятно было и так, и Олег благосклонно хмыкнул. Майор Скребо был в доску свой, и в отсутствие молодежи в пределах прямой видимости ему можно было позволить почти все, что угодно.

– Ладно, я пошел, – заключил майор. – Сколько там у нас времени, девять почти? Часов в десять встретимся в штабе, а там видно будет.

– Погоди, – задержал Олег уходящего. – Я спросить хотел, а что в дивизии известно: будут остальные полки перевооружать?

– Знаешь, я сам хотел бы это знать...

Майор развел руками и сделал такое движение мышцами лица, будто с очень большим трудом удерживался, чтобы не выругаться в четыре колена.

– Про другие полки, кроме девятьсот тринадцатого, в приказе не было ничего. Но что нас будут, – это правильно: теперь мы на две с половиной тысячи можем летать, прямо отсюда. Шансов перелететь куда-нибудь под Чангдо и нормально оттуда работать у нас практически нет, как ты знаешь. Так что то, что Москва опять не разрешила Марченко проявить инициативу, – это тоже правильно. Растягивать дивизию ни в коем случае нельзя. Мы же друг друга прикрываем: взлеты, посадки, выход из боя... Мы ведь как переплетенные пальцы: все вместе, как сжатый кулак, а один оторванный полк – почти готовая мишень. На китайских ребят у меня мало надежды. За пару дней и их бы пожгли, и вас... Хотя китайцы, конечно, хоро-ошие ребята, боевые. Мне несколько человек из их летчиков повезло узнать – так они мне настолько свою старую команду напомнили, я чуть не прослезился, ей-богу.

– Да, – сразу кивнул Олег. – Мне тоже. Один полковник был на том поле, куда мы с Владленом летали двадцать первого: как он матом ругался! Такие колена! И так по матери, и эдак! Главное, по-русски ни бельмеса, только «товарищ» да «атака», а матом кроет сверху донизу. Молодец... Но я к чему: в общем, если узнаешь что-то про соседей или про другие дивизии – скажи мне сразу, ладно? Даже в обход командования. Это может быть важнее, чем кажется.

– Все теории строишь, – покачал майор головой. – Ну да это дело твое. Я и сам люблю поумничать, только у меня слишком уж много совпадает.

– И что сейчас? – стараясь не дрогнуть голосом, спросил неожиданно екнувший где-то внутри то ли селезенкой, толи чем-то другим Олег. – Будет война?

В этот раз ему совершенно не понадобилось что-либо объяснять: майор Скребо все понял и так.

– Не будет, – твердо ответил он, помолчав. – Я думаю, что не будет.

Помолчав еще с несколько секунд, подполковник и майор просто отвели друг от друга взгляды. Затем Николай поднялся и ушел по своим делам, а Олег, несколько успокоенный его уверенностью, занялся настоящим делом: сведением «простынь» по боевому радиусу «МиГов» сопровождения с 600-литровыми подвесными баками при работе с аэродромов Аньдун, Мукден-Восточный, Аньшань и Куаньдань. Если командование дивизии примет решение передислоцировать их на сколько-то десятков километров, даже предварительные подсчеты могут сэкономить ему немало времени.

Считается, что принятое первым решение, даже чисто интуитивное, является наиболее верным, но Олег в математику верил. Наверное, это семейное, и маму бы порадовало, по вряд ли ей была бы интересна привязка к местным ориентирам расчетов времени боевого патрулирования реактивного истребителя «МиГ-15Сбис», взлетевшего с полными баками с любой из имеющейся в округе полос длиной 750 метров и выше, с запасом топлива на 10 минут воздушного боя. Хотя 10 минут – это уже вообще не бой, это готовое списывание по причине дальнейшей непригодности к летной работе, а то и по инвалидности.

Только теперь Олег понимал, что тогда, пятого числа, он вел себя как сумасшедший. Никакое желание пересилить себя, справиться со страхом ради будущих боев, не стоило того, что он принял неравный бой в таких условиях, когда мог уйти. Нормальный бой в век реактивных самолетов – это «ударил и убежал», или «Бум-зум», как говорят американцы, англичане и даже, кажется, немцы. Наверное, маме был бы чуть-чуть интереснее его несостоявшийся пока рассказ, если бы она представила, что используемый в расчетах самолет – это не какое-то абстрактное понятие, а весящая несколько тонн конструкция из стали, электрических проводов, каучука и керосина, заключенная в оболочку из мягкого, непрочного алюминиевого сплава. И с ее последним сыном, сидящим в кабине – вцепившись руками в ручку управления и вжавшись в подголовник с прикованным к «АСП-3НМ» взглядом в попытках выделить какой-нибудь флотский «Скайрейдер», который, в свою очередь, стремится сжечь заводик, сроду не производивший ничего сложнее керосиновых ламп, а теперь снаряжающий ручные гранаты и противотанковые мины. Сжечь вместе с рабочими, разумеется, потому что абсолютно все, имеющие хоть какое-то отношение к оборонной промышленности в Корее, работают в две двенадцатичасовые смены, а бросать работу при объявлении воздушной тревоги здесь никому в голову не придет.

Расчеты были самыми приблизительными – как говорится, «на два лаптя в любую сторону», но полезность их при том являлась несомненной, поэтому Олег продолжал работать, пока не увидел, что летчики уже ходят вокруг, занимаясь своими собственными делами. Взглянув на часы, он с удивлением понял, что 10 часов уже минуло, и, таким образом, назначенную встречу с майором Скребо в штабе он пропустил. Проблема была небольшая, потому что тот, кажется, сказал не «в 10 часов», а «часов в 10», а это во всех родах войск подразумевает совсем иное. Но все равно требовалось идти – хотя бы просто для того, чтобы узнать новости.

Новостей действительно оказалась целая куча: большинство их касалось перевооружения с «МиГ-15бис» на «МиГ-15Сбис», за какие-то сутки принявшего из абсолютного, невозможного хаоса хоть какие-то черты ситуации, являющейся сложной и до сих пор требующей массы человеческого труда, но уже вполне разрешимой. Так, собственно, и бывает в армии, и авиация здесь не исключение. Олег, к примеру, искренне полагал, что и войну с немцами советские люди выиграли не из-за лучшей своей организованности (этому было еще учиться и учиться, хотя подвижки к лучшему явно имелись), а из-за того, что благодаря своему характеру и привычкам меньше страдали от неизбежного на войне бардака почти во всем.

Еще одна новость Олега удивила: судя по словам осетина, командир полка собирался улетать в Ляншуй, на некрупный аэродром в ста с лишним километрах к северо-востоку от Аньдуна, на который, если он не путал, не базировался никто, кроме китайцев.

– Сказал, что у «малых соседей» одолжил «По-2», на нем и в такую погоду вполне можно добраться, – объяснил ему «ВСС полка», официально именовавшийся «помощником командира полка по тактике воздушного боя и воздушной стрельбе». Это был отличный боевой летчик, которым Олег искренне любовался: с такого только плакаты «Защитим родное небо!» писать. Лицо твердое и сдержанно-мужественное, рост высокий, плечи как у кузнеца. Само по себе это, разумеется, не значило ничего – мужественные лица он видал и у трусов, и у бездарностей, но у капитана оно полностью гармонировало с внутренним содержанием: он действительно был храбрым человеком, имел четыре лично сбитых в Отечественную и один уже здесь, в Корее, не считая по крайней мере еще одного подбитым.