Главное – не дать разрастись войне. Впрочем, в истории с этой спецкомандой было настолько много невнятного и просто странного, что генерал вполне мог допустить, что ей могли поставить и вполне конкретную цель, которую Василевский или даже Сам просто не сочли нужным сообщить ему. «Пока», – сказал он себе успокаивающе. Это тоже не имело значения. Москва или не Москва, но в его зоне ответственности, на территории КНДР, ни один советский человек не мог без разрешения главного военного советника сделать ничего такого, что выходило бы за его прямые служебные обязанности – будь это техническое обслуживание самолетов, атака на строй терзающих тыловые города вражеских бомбардировщиков или радиоразведка.
Как любой прошедший Великую Отечественную офицер-фронтовик, генерал-лейтенант Разуваев относился к разведке и к спецоперациям (и особенно к связанным с ними людям) с почтением, переходящим едва ли не в пиетет. Но такая разведка и такие сиецоперации должны были быть логичны и понятны. А главное – просты. Ворочающемуся в теплом коконе прогревшегося наконец-то меха генералу вспомнился 1946 год, когда он побывал в Демократической Голландии на какой-то полузабытой уже армейской конференции, где стал почти случайным свидетелем возвращения разведгруппы из рейда. Отряд боевых пловцов Дважды Краснознаменного Балтийского флота, не разделенного еще надвое, был переброшен (кажется, из Лиепаи) в маневренную военно-морскую базу Росток, а оттуда – в передовую военно-морскую базу «какой-то-там-Виг». Через два дня группа вернулась на издырявленном пулями трофейном немецком «шнелльботе» – без единого офицера на мостике, но все же не потеряв безвозвратно ни одного человека, а вдобавок вытащив с «той стороны» замотанного до состояния мумии двухметрового немца или голландца с глазами человека, абсолютного не верящего в происходящее. Что они делали эти два дня и кто был этот немец, генерал Разуваев так никогда и не узнал, да и не собирался спрашивать – себе дороже. Но зрелище возвращающихся из рейда диверсантов, одного за другим выносящих на берег своих тяжелораненых, неожиданно поразило его тогда именно своей простотой.
Генерал уже почти спал, но мелькающие под прикрытыми веками образы и обрывки мыслей были настолько мелкими, что практически не требовали напряжения. Если развед-операция планируется слишком сложной, то она обречена. Более того, она была обречена уже тогда, когда ей придавалось слишком большое значение на самом верху. Так ничего не вышло у спецгруппы генерал-лейтенанта Благовещенского, присланной ему с «Большой Земли» в самом начале войны, специально для охоты на целый и невредимый «Сейбр». И это при том, что прибывшие истребители, насколько он знал, были действительно отлично подготовлены, прекрасно разбирались, что надо делать, и не сомневались в успехе. Действительно, делов-то: зажать американский истребитель в «клещи», провести его к своему аэродрому и посадить практически насильно, получив в неповрежденном состоянии современнейший истребитель врага, пригодный для изучения и сравнительных испытаний. Дравшиеся с этими самыми «Сейбрами» с самого начала, с первого боя 17 декабря 1950-го еще года, строевые летчики первого состава их «особого» 64-го авиакорпуса были на сто процентов уверены, что у «спецов» не выйдет ровно ничего. Но это не произвело тогда ни на кого никакого впечатления. Американца должны были взять так, как были взяты несколько десятков немецких истребителей и бомбардировщиков за годы давно минувшей Великой Отечественной войны... А такая уверенность слишком опасна. Пилоты истребителей 5-й воздушной армии ВВС США оказались далеко не мальчиками, и в первых же боях с «Сейбрами» группа понесла настолько тяжелые потери, что реализм перевесил – как-то сразу проявившись в их понимании и ситуации, и собственных возможностей. «Летающий» командир спецгруппы полковник Дзюбенко погиб, разбившись при посадке на поврежденном, насколько было известно, самолете, и на этом история группы практически завершилась. Уцелевшие летчики вернулись в Союз, зная об этой войне и об американских истребителях гораздо больше того, что знали несколькими неделями раньше. А целый «Сейбр» (сначала один, потом другой) добыли боевые летчики 64-го ИАКа. Нормальные фронтовики, делавшие свою обычную солдатскую работу – так, как ее положено делать, если хочешь, чтобы тебя уважали.
Моторы тяжело нагруженного транспортника гудели в темноте за иллюминаторами ровно и успокаивающе. Снова сказав себе, что засыпает, и снова не сумев провалиться в желанное забытье, генерал подумал, что пакет с документами по работе с армейской спецкомандой, не имеющей даже четкого индекса или названия, должен ждать его прибытия в Пхеньяне. И это при том, что все ее бойцы служат в Корее уже не первую неделю, делая то, что составляет их ненужные среди своих, но зачем-то все же заданные и исполняемые легенды. Ну и пусть делают. Интересно, летит ли с ним в этом же самолете какой-нибудь подполковник или полковник, назначенный руководить планируемой операцией... или операциями? Или он уже там, среди вылизанных поземкой предгорий и стынущих в ожидании весны равнин Корейского полуострова, ждущего тепла для того, чтобы запах гниющего сена и гниющих фруктов на сутки или двое проплыл через блиндажи, просачиваясь в туннели и колодцы, пока его не перебьет запах разлагающихся в зловонных ямах тел...
Напоследок генерал подумал и о том, что каким бы ни был тот приказ, который московские тыловики отдадут новой спецкоманде, все равно вся судьба этой операции, при всей ее микроскопичности, будет зависеть только от него. И почти наверняка она будет связана с тем, о чем он не мог забыть все последние дни, – с применением химического оружия в значимых для фронта масштабах.
Довольный собственной догадливостью, генерал наконец-то уснул. Во сне он улыбался, но искоса поглядевший на эту улыбку майор-артиллерист, вставший со своего места, чтобы размять израненные многие годы назад и все чаще напоминающие о себе закоченевшие ноги, содрогнулся от застарелой боли. Он слишком хорошо помнил, в каких ситуациях фронтовики улыбаются так, что хочется закричать.
Узел 4.1
21 февраля 1953 года
Воздушный бой редко бывает легким. Не был он легким и в этот раз – ни для кого, даже для американцев, и так-то сразу же получивших двукратный перевес.
Все началось, по меркам летчиков, сравнительно поздно, но все же утром. В 8 часов 20 минут 21 февраля звено одного из полков 14-й истребительной авиадивизии китайских народных добровольцев в составе 6 истребителей «МиГ-15бис» поднялось на перехват одиночного авиаразведчика интервентов. Сначала предполагалось, что разведчиком является « RF-80» – скоростная реактивная машина, созданная на базе устаревшего в первый же год войны истребителя «Шутинг Стар». Но к 8:33 разведчик был достоверно опознан оказавшимся прямо по ходу его маршрута наземным «постом оповещения» как «RF-86». Наблюдатель был опытный, и ему можно было верить. Кроме того, этот вариант выглядел более естественным. Поршневые машины-разведчики, вроде регулярно работавших в прифронтовой полосе «RB-26» и «RF-51», китайские и корейские летчики уже научились неплохо перехватывать. И хотя с реактивными самолетами справиться значительно сложнее, шансов уцелеть при встрече с «МиГами» у «RF-80» тоже было немного.
Впрочем, командир китайского авиаполка, возбужденный появлением потенциально доступного его «весовой категории» противника, не сомневался, что если радиометристам удастся точно навести его звено, то с одним «Сейбром» они справятся совершенно без проблем. В короткой боевой истории дивизии имелось уже несколько подобных эпизодов, отмеченных теперь рядом обгоревших табличек, содранных с обломков вражеских машин и прибитых ко входу в столовую ее штаба. Несколько смущало, что этот разведчик идет без прикрытия в светлое время суток, но в последние недели американцы почему-то поступали так все чаще и чаще. Насколько Тьюан-чанг[29] Чжу знал, интерпретировать такое поведение штаб Объединенной воздушной армии пока не мог, но выгоды от подобной странности и для их дивизии, и для остальных пока оказалось действительно немного. Несмотря на отлично, по общему мнению, организованную сеть постов ВНОС[30], а также все большее насыщение системы фронтовой и объектовой ПВО современными радарными системами и техниками и операторами, подготовленными советскими инструкторами, сложный рельеф местности и высокое качество тактической и летной подготовки пилотов противника приводили к тому, что перехватывать и сбивать разведчиков удавалось пока не так часто, как это теоретически можно было ожидать. И все же, это был хороший шанс.
– Кии-Ии... Кии-Ии...
Командир звена, опытный боевой летчик, имевший «за ремнем» уже с полдюжины воздушных боев с самолетами агрессоров и две победы «в группе», общался с ведомыми и с командным бункером полка короткими отточенными фразами. Нескладный, худой и угловатый северянин с сильной примесью уйгурской крови, он преображался в воздухе, превращаясь в уверенного в себе и своей машине бойца, разговаривающего с врагами на том языке, которым с ними положено разговаривать, защищая небо братского народа: языком пороха и стали. Напыщенно, но точно...
– Товарищ командир полка Чжу, – сказал сзади солдат-телефонист. – Полковой радиолокатор принял разведчика. Курс тот же, высота одиннадцать тысяч.
– Что соседние посты? – поинтересовался командир полка, наморщив лоб. Ему не надо был смотреть на карту, чтобы представить положение вражеского самолета в корейском небе. Этот участок пространства он знал не хуже, чем оставшийся далеко за спиной родительский дом, сожженный японскими оккупантами и теперь заново отстроенный с его помощью.
– Ничего.
Разведчик, похоже, набирал высоту. В этом не было ничего странного, но удивляло постоянство курса. Можно было вспомнить, что они отучили врагов по пять минут летать неизменными курсами уже давно, когда в воздухе появились способные догнать почти кого угодно советские «МиГи». Но командир полка просто пожал плечами. Если американцу надоело жить – это его собственная проблема. При желании можно было наскоро придумать легенду о том, что летчика, возможно, обвинили в трусости, и теперь он стремится доказать, что не боится пилотов китайских и корейских ВВС. Или он на самом деле храбрец и уверен, что перехватить его сложно. В любом случае, он сильно рискует: шестерка новых «МиГов» – это очень много. Хотя... Сколько стоит самолето-вылет полного звена реактивных истребителей в их условиях, командир полка вполне себе представлял.
Разведчика обнаружила радиолокационная станция, по поводу которой в дивизии ходили упорные слухи о том, что ее обслуживают советские товарищи – настолько эффективно она работала. Сбоев, разумеется, хватало и на ней, но вот с полгода назад станция поставила рекорд обнаружения одиночной низколетящей цели, не побитый во всей армии до сих пор. На четырех тысячах метров она могла взять разведчика, даже такого малоразмерного, как «RE-86», километров с семидесяти – разумеется, лишь в тех секторах, которые не были затенены склонами соседних сопок. Но сейчас полк «принял» цель, и теперь многое зависело от подготовки персонала их собственной радиолокационной станции – а им предстояло еще много учиться, чтобы хотя бы приблизительно дорасти до уровня «соседей».
– Кии-Ии...
Командир полка подумал, что старший летчик придирается к своему ведомому, второму номеру звена. Этого пилота он тоже хорошо знал и относился к нему с большим уважением. Но что-то в его поведении командиру звена сегодня не нравилось, заставляя нервничать и повторять позывной ведомого раз за разом. В воздухе уже находились «МиГ-15» их полка, но у них должно было быть не так много топлива, поэтому Чжу и отдал приказ о взлете «МиГ-15бис». Летчикам полка были отчаянно нужны летные часы – и в первую очередь часы пилотажа на наиболее современном истребителе из всех, состоящих на вооружении ВВС НОАК. В итоге боевой вылет со сравнительно невысоким риском, даже вне зависимости от того, удастся ли сбить разведчика, окупался уже сам собой. Не удастся в этот раз – удастся в следующий, когда враг уже точно не будет уклоняться от боя.
– Товарищ командир полка Чжу, пост ВНОС № 9 сообщает, что принял условный сигнал со стороны деревни Миа.
– Хорошо, – отозвался Чжу, покосившись на второго связиста, непрерывно обменивающегося короткими репликами с телефонистом продолжающей успешно вести американца радарной станции. Американец вошел в инверсионный слой, и его должно было быть отлично видно. Теперь планшетист вел прокладку, и молодой штабист в ранге командира взвода, во френче, разорванном по спине наискосок и аккуратно зашитом не слишком подошедшими по цвету нитками, склонялся над плексигласовой плитой, чернильным карандашом быстро вписывая эшелоны разведчика и рвущегося к нему звена перехватчиков напротив индексов радиометрических ориентиров, отстоящих друг от друга на считанные километры.
А потом все кончилось. Разведчик поднялся еще выше, тянущийся за ним след растаял, а через минуту его потеряли из виду и с земли. Как раз в этот момент полковая РЛС засбоила в очередной раз, и к тому моменту, когда ее операторы снова увидели «RF», он, как оказалось, уже поменял курс, и звено перехватчиков с ним разминулось. Сам же он то ли увидел их в инверсионном слое самостоятельно, то ли получил наводку с какого-то из находящихся в Западно-Корейском заливе боевых кораблей интервентов, но к тому моменту, когда комполка восстановил ориентировку своего звена, разведчик уже уходил на максимальной скорости на юго-восток.
Несколько минут перехватчики продолжали преследование. Единственным обнадеживающим моментом было то, что вскоре американец довернул чуть восточнее, – это позволило чуть сократить разделяющее их расстояние. Но все же этого оказалось мало, догнать облегченный скоростной «RF-86» не удалось, и вскоре командир полка вынужден был констатировать, что на этот раз у них не вышло ничего. Погоня на максимальной скорости по маршруту, напоминавшему вытянутую с севера на юг дугу, слишком быстро съедала запасы топлива, поэтому он разрешил своим срезать курс, пройдя над заливом. Это оказалось ошибкой.
Запретов на пересечение береговой черты либо определенных линий на картах китайским и корейским авиачастям не ставилось, но риск выхода из-под «зонтика» прикрытия советских истребителей был определяющим: исключая легкие ночные бомбардировщики, к линии фронта и даже просто к прифронтовым объектам машины вылетали настолько редко, что это каждый раз считалось событием.
За годы своей службы командир полка Чжу сталкивался с добровольцами «северного соседа» не один раз – и в воздухе, и на земле – и знал, на что можно было рассчитывать, когда чувствуешь в кабине идущего тебе на помощь истребителя русского или украинца. Узнаваемый, по его мнению, почерк советских пилотов бывший деревенский кузнец провинции Хэбэй, за шестнадцать лет почти беспрерывной войны выросший от рядового пилота до командира полка реактивных истребителей, по мере сил пытался перенять и сам. То, что ему это уже неплохо удается, он слышал не один раз и даже начинал подумывать, что это может быть и правдой. Но сегодня он был на земле и мог только ждать. Примитивный, полкового уровня, «стол боевого управления» заменял ему АСП – тот автоматический стрелковый прицел, который ставили на поставляемые в Китай и Корею «МиГи». Уже расслабившись, командир полка размышлял о том, что пошедший наперерез наглому разведчику командир звена тоже имел в своих рефлексах что-то такое, что могло со стороны заставить принять его за выпускника знаменитой Качи[31], Алма-Атинского или Оренбургского летных училищ, хотя у того, в отличие от Тъюан-чанг Чжу, это было врожденное: такому приходилось лишь по-хорошему завидовать... И как раз в этот момент все и произошло.
Полковой радиолокатор опять отключился на минуту или полторы, но планшетист вел прекратившее набор высоты звено «МиГов» «по счислению»: тому оставались считанные минуты до береговой черты. Командир звена уже перестроил свою шестерку в широко растянутый по фронту пеленг, и командир полка, услышав краткую, не потребовавшую повторения команду в динамике, одобрил решение своего офицера утвердительным кивком. И в этот момент солдат-радист прокричал сзади слова, даже не понятые в первую секунду командиром полка.
Парень был хунанец, и когда он волновался, его было не слишком легко понять. Поэтому Чжу сначала просто не поверил услышанному, а потом было уже поздно. Впрочем, поздно было с самого начала. Две группы американских истребителей – одну за другой – обнаружила уже чужая радиолокационная станция. Они шли почти перпендикулярно к его самолетам. Как комментировал обливающийся потом хунаньский мальчишка-рядовой с прижатой к уху телефонной трубкой, связывающей его с оператором станции «соседей», скорость выдавала в них «Сейбры».
Всего несколько минут назад этих самолетов не было, а почему и как такое могло случиться, гадать было некогда. Хотя чего там... Это было больно признавать, но командир полка Чжу, как профессионал, вполне осознавай, что радарные системы врагов по эффективной дальности превосходят те, которые производятся в Советском Союзе. Более того, и операторами на них тоже служат опытные профессионалы, продавшиеся капиталистам за пригоршню отнятых у бедняков долларов или фунтов, но при этом отлично знающие свое дело и демонстрирующие это при каждом удобном случае в надежде на очередную порцию кровавых денег. Если его звено отслеживали настолько точно, расставив ловушку с умением опытного охотника, то можно объяснить, почему американские истребители сразу получили такое преимущество – в первую очередь по высоте. А разменяв высоту и топливо на разгон, теперь они рвались вперед, с каждым десятком секунд приближаясь к его уже разворачивающимся и пытающимся уйти выше истребителям. Впрочем, вполне могло быть, что это совпадение и патрулирующие над заливом звенья американцев обнаружили перехватчиков самостоятельно – возможно, даже визуально.
Командир полка, сам уже рычащий команды в обтертую до желтизны прикрывающую микрофон пластину выносной трубки радиостанции и при этом короткими движениями свободной руки сигнализирующий помощнику и связистам, что ему от них надо, вдруг понял, что все эти последние фразы были сказаны в его мозгу кем-то другим, причем все – за какие-то одну или две секунды. На фоне всего происходящего голова думала сама по себе, рваными обрывками формулировок, цепляющихся друг задруга без всякого порядка. Минута – и было обнаружено еще и третье звено американцев, подходящее с другого направления и чуть отставшее от первых двух. Шестерка погнавшихся за разведчиком « М и Г-15бис» была еще цела, она пыталась оторваться от врагов, но ее судьбу все равно уже можно было считать решенной – противник имел слишком большое преимущество в высоте. Если полку очень сильно повезет, то командир звена со своим достаточно опытным уже ведомым с позывным «Кии-Ар», то есть «7-2», сумеет уцелеть в первой атаке и повредить или даже сбить хотя бы одного врага, прежде чем придет их время. В конце концов, американские истребители сделаны из такого же металла, что и китайские, и одного, двух или трех снарядов авиапушек достаточно, чтобы превратить их в пылающее нагромождение рваных алюминиевых листов обшивки и растерзанной механики – такое командир полка тоже видел, и не один раз. Но все равно – исход прямого боя в подобном соотношении предрешен одним только числом. А значит, надо спасать тех, кого можно.
Фактически, дерущееся в безнадежном меньшинстве звено составляло сейчас основную силу всей авиадивизии. 14-ю ИАД начали перевооружать на модифицированные «МиГ-15бис» летом 1952 года, и к февралю 1953 их дефицит стал менее острым. Но полностью освоивших новые машины нилотов в дивизии, считавшейся малоопытной и не слишком выдающейся по боевой подготовке, имелось еще слишком мало. После жестоких новогодних боев за контроль над несколькими сотнями кубических километров воздушного пространства над переправами, гидроэлектростанциями и коммуникациями КНА и КНД в дивизии оставалось почти три десятка «МиГ-15бис», но как раз сейчас заметная их часть была слишком далеко. Одна пара находилась в воздухе, прикрывая аэродром Догушань, однако командир авиаполка, лучшие летчики которого уже в ближайшую минуту должны были вступить в мгновенную и жестокую схватку, не колеблясь ни секунды, приказал ей садиться. Ему было совершенно ясно, что бой проигран с самого начала, и именно поэтому лишняя пара «МиГов», даже если бы ей хватило топлива, ничего не способна в нем изменить. Столкнуться в воздушном бою с «МиГ-15», который пилотирует недавний курсант, – именно так представляет себе рай любой американский, английский или австралийский летчик-истребитель.
Просто для того, чтобы что-то сделать, он передал сверхсрочное сообщение о происходящем и «наверх», в дивизию, и в релейный центр Объединенной воздушной армии, хотя надеялся, что там сами отслеживают все «напрямую», предупрежденные постами воздушного наблюдения и персоналом обнаруживших «Сейбры» радиотехнических станций. В воюющей уже почти три года стране до сих пор не хватало нормальных средств связи, и в сочетании с гиперцентрализованностью любой организационной структуры это приводило к тому, что многие даже не самые важные вопросы решались только при личном общении начальства и подчиненных. Но система ПВО все же была до какой-то степени исключением, и за последние полгода с их накалом воздушных боев в отношении связи и организации было сделано настолько много, что это не могло не впечатлять.
– Ориентировочно, двенадцать, – подтвердил он в трубку, когда ему перезвонили с КП.
С момента его собственного сообщения прошло всего секунд тридцать, и это означало, что командный пункт ОВА замкнулся сейчас именно на него. Возможно, это могло дать его ребятам хоть какой-то шанс.
– Двенадцать истребителей. Предполагаю «F-86». Да, по скорости.
Юный комвзвода подсунул ему под глаза лист сероватой бумаги с простой пиктограммой: перекрещивающееся скошенное «X», уложенное набок. Командир полка поднял глаза, и планшетист кивнул ему, проведя в воздухе рукой. Матовый истертый планшет стоял вертикально, а с того места, где находился командир полка Чжу, видно было плохо, но длины провода не хватало, чтобы подойти поближе. Хотя пиктограмма все объясняла и так: радиолокационные отметки слились. Американцы догнали его звено.
– Есть ли какая-то надежда на помощь? – спросил он, даже не задумываясь над тем, с кем он сейчас говорит. Перезвонивший ему штабной работник не представился, для этого не было ни одного лишнего мгновения, а его голос оказался совершенно незнакомым и звучал невнятно. Кореец?
Ответ был дан не сразу: офицер из ОВА, кем бы он ни был, ретранслировал его вопрос кому-то другому и теперь дожидался ответа оттуда. Каждая секунда промедления могла означать для любого из его ребят конец. Впрочем, ни одна секунда, ни три, ни десять, ничего уже не решат – если ему сейчас и ответят «да», пройдут еще долгие минуты, прежде чем даже находящиеся в воздухе истребители братских дивизий смогут прийти на помощь, чтобы хотя бы попытаться отпугнуть врага своим числом.
Надежды на такое на самом деле почти не имелось: слишком уж неправдоподобным было сочетание таких нечастых на их войне факторов, как наличие в воздухе краснозвездных истребителей с полным или почти полным запасом топлива в пределах досягаемости и уже «под потолком», с необходимым запасом высоты. В противном случае, начав взлетать, они сами попадали под удар разогнавшихся до максимума «охотников» в тот момент, когда из-за малой скорости едва-едва могли маневрировать. Исход такого боя, за редкими исключениями, был достаточно однозначен. После атаки американцы обычно немедленно уходили в облака и обратно в Залив, а после этого снова спокойно набирали высоту и, в зависимости от остатка топлива, возвращались домой или продолжали патрулирование в ожидании следующей возможности.
– Да! – сказали наконец в трубку; даже не сказали, а не то прокричали, не то выплюнули. – Тяните бой к востоку, изо всех сил тяните! Помощь будет.
– Ии! Ии! – тут же выкрикнул комполка сам в поданную связистом вторую трубку, даже не заботясь о том, что его крик услышит и гнусавый штабист. – Тяните бой к востоку! Держитесь!
В наушнике рычало и трещало статикой и голосами. Звено отчаянно дралось за свои жизни: как могло и умело. Американцы не прощают ошибок – замыкающий истребитель звена, ведомый третьей пары, обязанной прикрывать ведущую пару сверху и слева, был подбит в первой же атаке. Теперь он едва справлялся с управлением, с трудом удерживая свой поврежденный истребитель от срыва при каждом резком перекладе рулей. Дымные трассы уже несколько раз проходили почти вплотную к его фюзеляжу, но полученное при завязке боя попадание, обернувшееся рваной, вывернутой наизнанку дырой в плоскости, каким-то чудом оставалось пока единственным. Пока. Определив для себя степень риска как приемлемую, враги зажали их сверху. В этот раз они не собирались уходить, не пополнив свой боевой счет.
– Эскадрилья подходит с востока... Один из полков 32-й ИАД... Оповещение зенитчиков сектора о «входных воротах» будет обеспечено... – Голос в телефонной трубке выдавай куски жизненной информации с длинными паузами между фразами, будто говоривший считывал ее с ленты телетайпа.
– Ориентировочное время подхода – две или три минуты...
Это было здорово. Две или три минуты – это просто отлично, это почти чудо. Даже если тот незнакомый офицер с КП оказался слишком оптимистичен и американцы не позволят его летчикам оттянуть проекцию реактивной собачьей свалки к северу, подальше от линии фронта, эти минуты, быть может, сможет пережить хоть кто-то из них.
«Эскадрилья», – подумал командир полка, дотягиваясь рукавом до истекающего потом лба, стараясь при этом не столкнуть зажатые в руках трубки рации и телефона. Он стиснул зубы, чтобы не застонать от напряжения в ожидании того, когда крики и команды в эфире сменятся на вой горящего, падающего со своим самолетом летчика – любого из знакомых ему по имени уже не один месяц.
32-я ИАД. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Хотя на фоне всего произошедшего и происходящего – наверное, всё же просто хорошо. Сейчас в Корее воевали семь истребительных авиадивизий на «МиГ-15» и «МиГ-15бис», включая трех «соседей»: 2-ю, 14-ю и 18-ю. Рядом базировались остатки 20-й бомбардировочной – эта летала на «Ту-2». Но прозвучавший в эфире номер «32» четко обозначал советских добровольцев: это была одна из трех их истребительных авиадивизий: 32-й, 216-й и действующей с аэродромов второй линии 133-й. Подходящая авиаэскадрилья могла принадлежать 535-му, 913-му или, если он ничего не напутал, 224-му истребительным авиаполкам, полностью оснащенным самолетами «МиГ-15бис». Скорее всего, какому-то из двух первых, базирующихся несколько ближе, на Аньдун.
Как эта дивизия может работать, знал каждый офицер ВВС, имеющий по своему рангу доступ к информации ОВА. Или предполагал – хотя бы по тому, что в прикрываемой ею зоне на каждую пораженную наземную цель американцы тратили втрое или вчетверо больше самолето-вылетов, чем «в норме», – в первую очередь на прикрытие каждой ударной машины несколькими собственными истребителями. Если кореец честно сообщил ему реальное положение дел, то это что-то новое. Туда, в небо над заливом, где крутился сейчас бешеный клубок истребительного воздушного боя, советские пилоты заходили пока считанные разы – в первую очередь потому, что им это было запрещено.
Как было уже сказано, бой оказался не из легких даже для американцев, которых было двенадцать против шести. Наличие сравнительно неплохо развернутой радарной сети все же позволило красным в самый последний момент обнаружить противника. Поэтому выбить половину звена их истребителей в первом же заходе не удалось.
Более того, класс подготовки попавшихся им китайских пилотов оказался достаточно неплохим. Уйти вверх «МиГам» не дали, но они раз за разом выкручивались из прицелов, то и дело пытаясь контратаковать. Или, во всяком случае, демонстрируя готовность к контратаке тем положением, которое они стремились занять по отношению к отдельным американским звеньям и парам в клокочущем смутными следами трехмерном пространстве над какими-то безымянными корейскими островками и песчаными банками. Повредив в самом начале боя один из китайских «МиГов», а затем и второй, американские летчики все же были достаточно уверены в себе, чтобы не форсировать бой. Пилотаж на таких перегрузках выматывал людей сильнее, чем может вымотать борца-тяжеловеса бой с десятком крокодилов в наполненном глицерином бассейне. А то, что азиаты физически значительно слабее европейцев и хуже переносят продолжительную тяжелую нагрузку, апофеозом которой и является современный воздушный бой, было известно уже давно – собственно, с тех времен, когда «Летающие тигры»[32] дрались над Китаем против японцев.
Кроме того, их противников, как было известно, сейчас гораздо хуже кормили, и это просто не могло не сказываться. И вдобавок, у них не было противоперегрузочных костюмов.
Мучительно пытаясь загнать мечущуюся косыми зигзагами и почти состворенную сейчас пару врагов в прицельную марку радиодальномерного прицела, командир того звена американской эскадрильи, которое тоже было принято называть «красным», выжимал из своей машины все возможное, стараясь подобраться поближе, чтобы пройтись по врагам хотя бы одной хорошо нацеленной очередью из шести своих крупнокалиберных пулеметов. Промахнувшись в первой атаке и потратив время на то, чтобы прикрыть некстати подставившуюся вторую «красную» пару, первая настолько отстала от рвущихся к северу китаез, что упустила свой шанс. За это время кто-то добрался до «МиГов» вместо них, и один из китайцев наконец-то начал «парить». Тонкая, почти незаметная струйка керосина тянулась за шатающейся теперь из одной стороны в другую серебряной машиной слабым пунктиром, отмечая его эволюции в небе. За время своих туров в Корею командир звена уже видел, как по-разному могут гибнуть реактивные машины, и сомнений у него почти не оставалось – этому истребителю скоро конец. Первому.
Вторую машину невезучего звена истребительного авиаполка китайских добровольцев американцы сбили через 30 или 40 секунд – к этому времени двигатель первого поврежденного «МиГа» окончательно сдох, и летчик катапультировался, надеясь спасти свою жизнь.