Чисто научное убийство

      В то замечательное время я еще не был женат, и мы с Холмсом вели холостяцкую жизнь на Бейкер стрит. Мой друг поднимался рано, а я предпочитал понежиться в постели, тем более, что промозглая лондонская весна располагала именно к такому времяпрепровождению. Я спускался к завтраку, когда Холмс уже допивал свой утренний кофе, и мой друг каждый раз спрашивал, не попросить ли миссис Хадсон поставить на плиту еще один кофейник.
      — Спасибо, Холмс, отвечал я. Вы же знаете, я предпочитаю, чтобы кофе не обжигал горло.
      Холмс качал головой, ясно давая понять, что он не одобряет столь странной привычки, и углублялся в чтение «Таймс».
      В то апрельское утро, с которого началась описанная ниже история, наш диалог был прерван звонком во входную дверь. Холмс отложил газету и прислушался. Из холла донесся глухой и низкий бас, но слова невозможно было разобрать. Миссис Хадсон что-то отвечала, и я даже догадывался — что именно, но мужчина продолжал настаивать.
      — Я бы на вашем месте, Ватсон, сказал Холмс, допил эту холодную бурду, которую вы называете кофе. Судя по голосу клиента, он не намерен ждать, когда мы закончим завтрак.
      На лестнице послышались легкие шаги нашей хозяйки, и миссис Хадсон поднялась в столовую, слегка возбужденная от перепалки, которая закончилась явно не в ее пользу.
      — Мистер Холмс, сказала она осуждающе. Там, внизу, посетитель, и терпения у него не больше, чем у кэбмена, которому не заплатили за проезд.
      Холмс бросил на меня многозначительный взгляд.
      — У человека, отправившегося в Лондон из Портсмута первым утренним экспрессом, сказал он, должны быть серьезные причины проявлять нетерпение. Скажите, миссис Хадсон, чтобы он поднялся.
      Холмс улыбнулся, увидев недоумение на моем лице, но ответить на немой вопрос не успел. Посетитель взбежал по ступенькам и вошел в комнату. Это был молодой человек лет двадцати пяти, с широкоскулым лицом, на котором выделялись длинный и острый, будто с какого-то другого лица перенесенный, нос, и глаза, черные и беспокойные. На посетителе был широкий дорожный плащ, в правой руке он держал цилиндр и трость. Цилиндр был, пожалуй, из тех, что вышли из моды в Лондоне еще в семидесятых годах, да и манера держаться выдавала в этом человеке провинциала.
      — Мистер Холмс? — произнес посетитель, переводя взгляд с Холмса на меня и обратно.
      — Рад познакомиться, мистер Говард, сердечно сказал Холмс, привстав и делая широкий жест в мою сторону. А это мистер Ватсон, мой коллега и помощник. Садитесь вон в то кресло. Надеюсь, вы не возражаете, если наш разговор будет происходить в присутствии мистера Ватсона?
      На протяжении всей этой фразы посетитель смотрел на Холмса со все возраставшим изумлением. Даже я, давно привыкший к сюрпризам, оказался в полном недоумении: судя по реакции молодого человека, мой друг совершенно правильно назвал его имя. Между тем, я точно помнил, что миссис Хадсон не передавала Холмсу никаких визитных карточек.
      — Шляпу, продолжал Холмс, — вы можете повесить на вешалку, а трость прислоните к стене. Как бы вы ни дорожили этой фамильной реликвией, она здесь будет в безопасности.
      Наш гость с шумом вздохнул и осторожно, будто опасаясь новых реплик со стороны Холмса, повесил цилиндр, прислонил трость, после чего опустился в кресло, не спуская взгляда с моего друга.
      — Как вы узнали… — начал он и замолчал.
      — Вашу фамилию? — пришел на помощь Холмс. Ведь вы действительно Патрик Говард, пасынок Джорджа Уиплоу, покончившего с собой прошлой ночью?
      — Да, это так, но… — пробормотал Говард и обратил свой взгляд ко мне, надеясь, что я смогу рассеять его недоумение. К сожалению, я был не в силах это сделать.
      — Послушайте, Холмс, сказал я, судя по всему, у мистера Говарда серьезное дело, и если вы каким-то образом узнали заранее о его посещении…
      — Дорогой Ватсон, добродушно сказал Холмс, а я-то думал, что вы и сами поняли, кто наш утренний гость, едва он переступил порог. Это же очень просто. Интонации голоса и легкий акцент выдают в нем жителя Южной Англии, причем из портовых районов Саут-Даунса, от Портсмута до Пула. Судя по нетерпению, проявленному этим господином, он вряд ли провел ночь в гостинице. Когда наш гость поднялся наверх, одного взгляда на его плащ и запыленные башмаки было достаточно, чтобы удостовериться в том, что он действительно явился к нам прямо с вокзала. Наверняка он путешествовал не всю ночь, иначе взял бы с собой чемодан или, хотя бы, дорожную сумку. От Портсмута до Лондона, как вы знаете, два с половиной часа езды, и попасть сюда мистер Говард мог только в том случае, если выехал первым утренним экспрессом.
      — Ну хорошо, воскликнул я. А имя? Откуда вы узнали имя?
      — Это еще проще, пожал плечами Холмс. Если молодой человек отправился в Лондон из Портсмута в такую рань, чтобы повидать меня, то у него должны были быть к тому серьезные основания. О чем серьезном, случившемся в Южной Англии, сообщали газеты в последние сутки? Только о неожиданном самоубийстве Джорджа Уиплоу, известного судовладельца. Дорогой Ватсон, вы же сами показывали мне вчера эту заметку в «Экспресс»…
      Я едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лбу. Действительно, я первым обратил внимание на заметку. Она была короткой, но достаточно содержательной. Судовладелец Джордж Уиплоу покончил счеты с жизнью, выстрелив себе в голову из револьвера. В оставленной на столе записке он просил никого не винить в своей смерти. Джордж Уиплоу был вдовцом и жил со своим пасынком Патриком Говардом, сыном покойной жены от ее первого брака.
      Судя по всему, именно молодой Говард и сидел сейчас перед нами, глядя на Холмса взглядом, полным суеверного ужаса.
      — Вспомнили? — нетерпеливо спросил Холмс.
      — Да, согласился я, заметку в «Экспресс» я вспомнил. Но, разрази меня гром, Холмс, с чего вы взяли, что эта старая и, судя по виду, недорогая трость, является семейной реликвией?
      — Да именно потому, что она старая и недорогая! Уиплоу был одим из самых богатых людей в Южной Англии, и если один из представителей этой семьи не расстается с такой неказистой тростью, то она наверняка не куплена в ближайшем магазине. Я прав?
      Он обратился к мистеру Говарду, и молодой человек, успевший уже взять себя в руки, ответил глухим голосом:
      — Вы совершенно правы, мистер Холмс. Трость принадлежала еще моему отцу… Я его плохо помню, это был замечательный человек… Впрочем, это неважно… Я приехал потому, что… Мистер Холмс, мне нужен ваш совет!
      — Совет сыщика-консультанта? Разве в деле о самоубийстве вашего отчима есть неясности?
      — Полиция считает, что нет. Инспектор Харпер вчера очень четко изложил на следствии все обстоятельства. Коронеру ничего не оставалось, как вынести вердикт: «самоубийство»…
      Говард замолчал, глядя перед собой неподвижным взглядом.
      — Тогда, мягко сказал Холмс, какой вам представляется моя роль в этом деле?
      — Мой отчим… — хрипло произнес Говард. У меня не было причин любить его. Но это… это не основание для того, чтобы примириться с неправдой. Мистер Холмс, я хорошо знал отчима. Это был не тот человек, который способен добровольно расстаться с жизнью! Покончил с собой? Ха-ха! Я скорее поверю в то, что Темза впадает в Ирландское море. Его убили, вот, что я вам скажу!
      Взгляд Холмса стал острым.
      — У вас есть основания для такого утверждения? — резко сказал мой друг.
      — Основания?.. Одно-единственное: старый Уиплоу скорее убил бы весь мир, но не себя.
      — Я хотел бы знать детали, проговорил Холмс, складывая на груди руки. Ватсон, обратился он ко мне, подайте, пожалуйста, том справочника «Кто есть кто» на букву «У».
      Я встал со своего места и, проходя мимо нашего гостя, буквально кожей ощутил исходившие от него волны страха. Говард вздрогнул, когда моя рука случайно коснулась подлокотника его кресла. Открыв справочник на нужной странице, я подал Холмсу толстый том.
      — «Уиплоу, Джордж, прочитал Холмс, род. 1823. Отец — Уиплоу, Бернард (1798–1863), судовладелец, мать — Уиплоу (дев. Мейджер), Мария (1821–1876). В 1847 женился на Маргарет Бирн (развелся в 1854), с 1869 женат на Энн Говард (1822–1881). Владелец семнадцати паровых судов (в т. ч. «Марианны» и «Кентавра«) и трех парусно-паровых, а также ремонтных доков в Портсмуте и Саутгемптоне. Совладелец Южной пароходной компании, одной из крупнейших в Соединенном Королевстве. Состояние оценивается в 700 тысяч ф.с.». Холмс захлопнул справочник.
      — Теперь я припоминаю, сказал он. Несколько лет назад Джордж Уиплоу разорил компанию «Южноафриканские линии», неожиданно снизив фрахтовые цены. Потом он перекупил большую часть судов этой компании и, став монополистом, взвинтил цены так, что заработал сотню тысяч фунтов в один-единственный день…
      — Да, кивнул наш гость. Именно так оно и было. Теперь вы можете себе представить, насколько далек был мой отчим от мыслей о самоубийстве.
      — Вы полагаете, Холмс, наклонив голову, внимательно посмотрел Говарду в глаза, что конкуренты и враги, которых у него было немало, могли желать гибели старого Уиплоу, и кто-то из них…
      Холмс не закончил фразу и покачал головой, показывая, насколько неправдоподобной представляется ему эта мысль.
      — Это слишком солидные люди, заявил Говард, чтобы опускаться до убийства. В этом деле вообще много неясного. Я бы даже сказал, что в нем неясно все.
      — Как и где было обнаружено тело вашего отчима?
      — В его собственном кабинете на первом этаже загородного дома. Это в трех милях от гавани Портсмута, в деревушке Чичестер. Марта, домоправительница, почувствовала запах газа на первом этаже. Все комнаты были открыты, кроме кабинета, газ мог идти только оттуда, в кабинете недавно установили это новомодное газовое освещение… Дверь была заперта изнутри, и это показалось подозрительным. На стук никто не отвечал. Я был наверху, только поднялся с кровати и приводил себя в порядок. Марта крикнула меня, она была очень взволнована… Я позвал садовника, и мы взломали дверь. Я едва не задохнулся, так сильно в кабинете пахло газом. Отчим сидел за столом и… Сначала мы подумали, что он отравился газом. Но нет — он оказался убит выстрелом в висок. Револьвер лежал тут же, на полу около кресла. На столе мы нашли записку… Но прежде мы раскрыли все окна, иначе моментально задохнулись бы.
      — Когда вы вошли в кабинет, окна были закрыты? — спросил Холмс.
      — Да, все три. Отчим вообще редко открывал их, он не любил шума, а весна нынче холодная, и окна еще даже не расклеили после зимы.
      — Как же, сказал Холмс, мог убийца, если он существовал, войти в кабинет и выйти из него, если окна и дверь были закрыты изнутри? Там был еще один выход?
      — Нет, мистер Холмс.
      — И вы не слышали выстрела?
      — Нет. Но я крепко спал, и, к тому же, в кабинете очень массивная дверь. Звук выстрела наверняка был приглушенным…
      Холмс покачал головой. Признаюсь, услышав рассказ молодого Говарда, я пришел к мнению, что отчим его покончил с собой. Похоже, что и Холмс не нашел иного объяснения услышанному.
      — Я не вижу, мистер Говард, чем бы смог вам помочь. Судя по тому, что вы рассказали, случай предельно ясный. Вам кажется, что отчим не мог сделать этого в здравом уме, но вы, возможно, не знаете всех обстоятельств…
      — Я?! — вскричал Говард. Мистер Холмс, я знаю все о финансовых делах компании! Они блестящи! Отчим и мистер Баренбойм, это его компаньон, оба вводили меня в курс дела, потому что полагали, что я со временем займу место одного из них… а может, и обоих… Я — законный наследник, у отчима не осталось других родственников. Нет, мистер Холмс, поверьте мне, я знаю отчима достаточно, чтобы утверждать: если этот человек таким образом завершил счеты с жизнью, значит, сам дьявол посетил его в ту ночь!
      Холмс едва заметно улыбнулся. Он наверняка вспомнил в этот момент о «деле безумного портного». Тогда тоже казалось, что безумца посетил сам князь тьмы, а в результате выяснилось, что произошла обычная пьяная драка. Холмс справился с тем делом за три часа.
      — Я заплачу, сказал Говард, и я уверен, что мистер Баренбойм будет со мной согласен… Вы должны расследовать это дело, мистер Холмс.
      — Жаль, сказал Холмс, что вы не телеграфировали мне вчера утром, сразу после того, как обнаружили тело. Сейчас наверняка большая часть следов уничтожена.
      Он обернулся ко мне.
      — Ну что, Ватсон, не хотите ли совершить небольшую поездку? Когда ближайший поезд на Портсмут?
      — В тринадцать сорок с вокзала Виктория, сказал я, заглянув в железнодорожный справочник, лежавший на бюро.
      — Я возвращусь с вами, быстро сказал Говард. У меня еще есть дела в Лондоне, но я возьму билеты и буду на вокзале за полчаса до отправления.
      Холмс упруго поднялся на ноги. Проводив нашего гостя до двери, он обернулся ко мне и сказал:
      — Вот весьма странное дело, дорогой Ватсон. С одной стороны — абсолютно ясное. С другой — полный туман. Думаю, нам предстоит интересная работа.
      Следующие два часа Холмс провел, просматривая газеты и перелистывая справочники по химии, а я раздумывал, стоит ли брать с собой в поездку мой револьвер. По зрелом размышлении я оставил оружие дома — вряд ли нас ожидало нечто большее, чем осмотр комнаты и разговор с экономкой и слугами. Летом я, пожалуй, спустился бы к докам и на набережную, чтобы подышать морским воздухом, но сегодня там наверняка было сыро, холодно, и ветер пронизывал до костей.
      Мы прибыли на вокзал Виктория ровно за полчаса до отправления портсмутского экспресса. Говард уже поджидал нас, нервно прохаживаясь по перрону.
      — О, мистер Холмс! — просиял он. Я уже начал было думать, что вы отказались от поездки.
      Холмс молча показал клиенту на большие вокзальные часы.
      — О да, сказал Говард, но я все равно нервничал.
      Мы заняли отдельное купе. Экспресс тронулся точно по расписанию, и мимо замелькали сначала дымные лондонские пригороды, а потом коттеджи, столь характерные для Южной Англии. Мистер Говард несколько раз пытался завязать разговор, начиная его с такой естественной темы, как погода, но Холмс лишь качал головой, однажды открыв рот для того, чтобы сказать:
      — Дорогой мистер Говард, будет лучше, если я составлю мнение об этом деле после того, как увижу все своими глазами. Поглядите, эти коровы будто сошли с полотна Констебля!
      Коровы, пасшиеся на сыром лугу, были самыми обыкновенными, и Говард обиженно замолчал, а я отметил про себя, что Холмс, видимо, хотя бы раз посещал Национальную галерею. Произошло это наверняка в мое отсутствие, иначе мой друг не преминул бы высказать мне свое — естественно, отрицательное, мнение о той мазне, которую современные живописцы называют пейзажами.
      На привокзальной площади нас ждал экипаж, и мы поспешили скрыться в нем от накрапывавшего дождя.
      — Домой, сказал кучеру Говард, и поторопись, Сэм.
      — В Чичестере, — проговорил Холмс, полагаю, есть гостиница или хотя бы постоялый двор, где мы с Ватсоном могли бы провести ночь, если это представится необходимым?
      — Вы меня обижаете, мистер Холмс! — воскликнул Говард. В доме есть комнаты для гостей, и они уже наверняка подготовлены к вашему приезду. Вы полагаете, что вам придется задержаться? — спросил он после небольшой паузы.
      — Мистер Говард, сказал Холмс, глядя на голые стволы деревьев, чем больше я думаю о смерти вашего отчима, тем больше склоняюсь к мысли о том, что вы неправы. Полагаю, что осмотр места происшествия лишь убедит меня в этом. Но я бы хотел встретиться с мистером Баренбоймом, компаньоном вашего отчима, и задать пару вопросов местному инспектору.
      — О, разумеется! — сказал Говард. Сразу же по приезде я пошлю Сэма в Портсмут с запиской.
      Чичестер, как я и ожидал, оказался ничем не примечательной деревушкой с единственной улицей, на которой стояло вразброску десятка три коттеджей и церквушка, построенная, скорее всего, еще во времена Вильгельма-завоевателя. Из всех труб валил дым, а собаки сопровождали наш экипаж таким лаем, будто чуяли в нас похитителей хозяйских кур.
      К коттеджу Уиплоу вела узкая подъездная аллея, по краям которой тополя стояли будто солдаты на плацу. Сам дом показался мне весьма неказистым и неприветливым — типичное строение, созданное не для того, чтобы украсить собой пейзаж, а с единственной целью дать кров его обитателям.
      Дождь все еще моросил и, похоже, конца этому не предвиделось. В полутемном холле нас встретила экономка, которую Говард назвал Мартой, и показала нам с Холмсом комнаты на втором этаже, оказавшиеся столь же неприветливыми, как и все в этом странном доме, наводившем на мысли о том, что хозяин был слишком занят делами, чтобы занимать ум устройством собственного быта.
      — Ужин готов, сэр, сообщила экономка, но Холмс сделал отрицательный жест.
      — Сначала, сказал он, мы осмотрим кабинет, и я кое о чем вас спрошу, Марта. А потом мы с доктором Ватсоном непременно отдадим должное ужину.
      Кабинет находился в левом крыле здания, массивная дверь с бронзовой ручкой в виде головы льва была чуть приоткрыта, и на ней ясно были видны следы взлома. Марта вошла первой, по указанию Говарда, и зажгла три газовых светильника, рассеявшие полумрак. Мы вошли следом, и Холмс направился к большому письменному столу красного дерева, сделав нам знак держаться в отдалении. Марта вышла в коридор, а мы с Говардом остались у двери.
      Кресло, в котором, видимо, сидел старый Уиплоу, когда пустил себе пулю в голову, было отодвинуто к книжному стеллажу, занимавшему всю боковую стену кабинета. Три больших окна выходили в сад. Рамы были закрыты, по стеклам снаружи стекали струйки дождя, а изнутри еще остались висеть полоски бумаги, которыми окна заклеивались на зиму.
      Холмс наклонился и что-то долго рассматривал на полу, а потом начал перебирать бумаги, лежавшие на зеленом сукне стола в полном беспорядке. Возможно, этот беспорядок был создан полицией, а возможно, самим хозяином, для которого в этом нагромождении книг, бумаг и тетрадей была одному ему известная система. Видимо, мысль Холмса совпала с моей, потому что он обратился к Говарду:
      — Полиция нарушила порядок, в котором лежали на столе бумаги. Вы не могли бы восстановить его хотя бы приблизительно?
      — Почему же приблизительно? — вдохновился Говард возможностью придти Холмсу на помощь. Я знаю место каждой бумаги и каждой книги.
      Он подошел к столу и в течение трех минут ловко переложил книги в правый угол, тетради, сложив стопкой, в левый, а разбросанные бумаги собрал горкой и водрузил на пюпитр возле большого чернильного прибора.
      — Предсмертное письмо, сказал Холмс, было написано на одном из этих листов?
      — Нет, листок был вырван из синего блокнота, который всегда лежал сверху. Отчим записывал здесь мысли, которые приходили ему в голову, с тем, чтобы впоследствии вернуться к ним более основательно.
      Холмс перелистал блокнот и спрятал себе в карман. Потом он подошел к среднему из окон и провел рукой по обрывку бумаги.
      — Окно, сказал он, открывали рывком, бумага разорвалась, а не была отлеплена.
      — Ну да, отозвался Говард. Мы распахнули все окна, хотя и было ужасно холодно. Дышать здесь было невозможно…
      — Хорошо, сказал Холмс после того, как осмотрел остальные два окна. Он отошел к двери, знаком попросив нас с Говардом выйти в коридор, и наклонился, чтобы рассмотреть замочную скважину. Ключ — массивный, с огромным кольцом, все еще торчал изнутри.
      Выйдя в коридор, Холмс притворил дверь.
      — Я бы хотел, если позволите, обратился он к Говарду, поговорить с вашей экономкой. Вы могли бы тем временем послать записку к мистеру Баренбойму с предупреждением, что мы с доктором Ватсоном будем у него завтра в одиннадцать утра.
      С Мартой мы разговаривали с столовой, где уже был накрыт ужин на три персоны.
      — Итак, дорогая Марта, сказал Холмс, начните с того момента, как вы услышали выстрел.
      — Но я не слышала никакого выстрела, мистер Холмс! Я очень устала за день и спала без задних ног. Впрочем… во сне мне почудилось, будто что-то упало… или хлопнуло… но ведь это мне могло просто присниться, правда?
      — Конечно, согласился Холмс. Скажите, Марта, мистер Уиплоу лег раньше вас?
      — Нет, он обычно допоздна работал в кабинете.
      — А мистер Патрик?
      — Мистер Патрик уже спал, он ложится рано.
      — Хорошо, Марта, а теперь расскажите, что вы сделали, когда почувствовали запах газа.
      — Ох, мистер Холмс, я просто едва с ума не сошла. Я вышла в коридор, с утра-то я была в кухне, а там свои запахи, а потом я отправилась прибраться и сообщить господам, что завтрак готов, и мне так, простите, шибануло в нос, что я подумала, вот сейчас умру… Я сначала решила, что ветер задул светильник в холле, там, знаете, такой сквозняк, когда открывается входная дверь, но вспомнила, что никто из дома не выходил, а свет в холле и не зажигал никто, господа еще не вставали, а я ведь ночую в каморке возле кухни… О чем это я? Да, запах шел из кабинета, точно, из кабинета, и я подергала дверь, но она была заперта изнутри, я задержала дыхание и наклонилась, чтобы посмотреть в замочную скважину, но ничего не увидела, потому что ключ торчал в замке, и тогда я очень перепугалась… Вы можете себе представить, мистер Холмс, я ведь знала, что старый хозяин засиживается в кабинете допоздна, а теперь этот запах… И я помчалась наверх, чтобы разбудить мистера Патрика, но он уже сам вышел из комнаты — он сказал, что услышал мой крик, я не помню, наверное, я действительно закричала, когда почувствовала запах… Он сразу понял, что могло случиться, и побежал за садовником Генри, а тот принес инструменты, и дверь взломали. Господи, я вообще плохо помню, что было потом…
      — Вы первая увидели мистера Уиплоу? — спросил Холмс, делая успокаивающий жест.
      — Мы увидели вместе… Хозяин сидел за столом в кресле, но голова была откинута назад… а на полу была кровь и лежал револьвер, он выпал из руки бедного мистера Джорджа… Мистер Патрик и Генри сразу бросились открывать окна, но рамы были заклеены, и им пришлось сильно дергать, а я не могла, мистер Холмс, я выбежала в коридор и… По-моему, я упала в обморок, виновато закончила свой рассказ Марта и развела руками.
      — Я понимаю, насколько вы были взволнованы, сказал Холмс, доставая из кармана синий блокнот, но, может быть, вы случайно запомнили… Этот блокнот лежал на своем обычном месте?
      Марта покачала головой.
      — Не помню…
      — Марта, — продолжал Холмс, ваш хозяин, мистер Патрик Говард, утверждает, что Джордж Уиплоу был не таким человеком, чтобы покончить с собой. Вы давно служите в этом доме…
      — Тридцать лет, сэр. Тридцать лет и еще полгода. Я знала и жену мистера Уиплоу, упокой Господь ее душу. Мистер Уиплоу был… — Марта всхлипнула, он всегда знал, чего хотел, и он был хорошим человеком. Он любил жизнь, да, хотя он и предпочитал одиночество после смерти жены, но он очень любил по вечерам бродить по саду и… О чем я? Нет, мистер Холмс, я не знаю, какие у него были причины сделать то, что он сделал. Это ведь противно воле Господа!
      — Хорошо, Марта, сказал Холмс, прервав монолог, который мог бы продолжаться еще долго. Можете идти и подавать ужин.
      Когда Марта вышла, Холмс обернулся ко мне:
      — Дорогой Ватсон, я вижу, вы хотите высказать свое мнение.
      — Холмс! — воскликнул я. Вам не кажется, что эти люди попросту пристрастны? Поверьте мне, как профессионалу: человек, бывает, кончает счеты с жизнью по таким поводам, которые со стороны кажутся совершенно нелепыми. Я действую вашим методом. Есть факты, которые невозможно отрицать. Первое: рана в виске, второе — револьвер, выпавший из руки мертвеца. Предсмертная записка. Наконец, комната, запертая изнутри. И газ. Скажите, зачем убийце, если на миг допустить, что это было убийство, зачем ему открывать газовый рожок? Между тем, если старый Уиплоу решил покончить с собой, все это естественно: он ведь мог опасаться, что рана окажется не смертельной, и тогда газ довершил бы начатое.
      На протяжении моей речи Холмс утвердительно кивал, показывая, что он полностью согласен с моими рассуждениями.
      — Вы правы, Ватсон, сказал Холмс. Я и сам знавал случаи, когда самоубийство выглядело нелепым, помните Крестона, преуспевающего адвоката, который пустил себе пулю в лоб в разгар блестящей карьеры? И лишь спустя год выяснилось, что причиной была любовная история… Вы правы. Но скажите мне, Ватсон, если Уиплоу решил покончить жизнь самоубийством, для чего ему было стреляться — ограничился бы тем, что пустил в комнату газ… При заклеенных окнах и запертой двери это была верная смерть.
      — А если бы кто-то из домочадцев, почувствовав запах, помешал задуманному?
      — Ночью? — с сомнением сказал Холмс. Впрочем, дорогой Ватсон, я не буду с вами спорить, ибо, вероятнее всего, вы правы. Думаю, что беседа с инспектором и с компаньоном Уиплоу поставит на место недостающие звенья. Похоже, добавил Холмс и покачал головой, что мы зря поддались уговорам Патрика Говарда. Сразу же после разговора с мистером Баренбоймом отправимся на вокзал. Дорогой мистер Говард, вы, надеюсь, позаботитесь о билетах?
      Я обернулся. Говард, видимо, вошел в столовую при последних словах Холмса и, услышав его просьбу, ответил:
      — Да, конечно, если вы полагаете…
      Сделав несколько шагов к столу, он поднял руки и воскликнул:
      — Но, что бы вы ни говорили, мистер Холмс, я не могу поверить! Он так любил жизнь!
      Фраза показалась мне произнесенной с излишней театральностью.
      — Дорогой мистер Говард, мягко сказал я, в жизни вашего отчима наверняка были события, о которых вы ничего не знали.
      — Я?! — вскричал Говард, но пыл его неожиданно угас, и он сказал так тихо, что мы с Холмсом едва расслышали: — Впрочем, может быть, может быть…
      Ужин прошел в тягостном молчании. Похоже, что Говард был разочарован, но разве можно требовать от сыщика, тем более такого, как Холмс, чтобы он делал выводы вопреки очевидным фактам?
      Ночью я спал плохо, дождь за окном усилился, и капли бились о стекло, будто птицы. Были и еще какие-то звуки, кто-то тихо шел по коридору, потом, мне показалась, то ли открылась, то ли закрылась дверь внизу, спросонья я подумал, что только сумасшедший способен гулять под дождем посреди ночи.
      Утро решило порадовать нас. Я проснулся от того, что солнечный луч заплясал у меня на переносице. Небо почти очистилось от туч, и, выглянув в окно, я не узнал вчерашнего пейзажа. Дождь всегда делает картину серой и мрачноватой, а сейчас деревья перед домом выглядели молодыми и стройными, а на ветвях я разглядел уже набухшие почки.
      Одевшись и приведя себя в порядок, я постучал к Холмсу и, услышав знакомое «Да!», раскрыл дверь.
 
      Холмс сидел в кресле у окна и курил трубку. Похоже было, что он уже давно встал и спозаранку размышлял над странной кончиной старого Уиплоу. Увидев на моем лице вопросительное выражение, Холмс покачал головой, давая понять, что никакие новые соображения не пришли ему на ум.
      Когда мы спустились к завтраку, Говард уже доедал свой тост. Он хмуро поздоровался и даже не пытался скрыть того, что чрезвычайно недоволен результатом визита великого сыщика. На его лице так и читалось: «я-то думал, что вы, мистер Холмс, оправдываете свою репутацию…» — Если у вас, мистер Говард, есть здесь дела, вежливо сказал Холмс, когда мы поднялись из-за стола, то я просил бы не провожать нас. Визиты, которые нам предстоят, простая формальность. Свое мнение я уже высказал и не думаю, что оно изменится.
      Говард прерывисто вздохнул. В глазах его вспыхнул и тут же погас огонек.
      Кучер Сэм отвез нас в Портсмут, и всю дорогу Холмс восторгался пейзажами Южной Англии, которые, по моему мнению, были унылой пародией на действительно замечательные пейзажи Уэльса или Нортумберленда. Я понял, что Холмс не желает говорить о деле Уиплоу.
      Инспектор Харпер оказался крепким мужчиной лет сорока, с широкими плечами и бычьей шеей. Он не производил впечатления умного человека, маленькие глазки смотрели пристально, но без всякого выражения.
      — Мистер Холмс! — воскликнул инспектор, едва мы переступили порог его кабинета. Я рад вас видеть!
      Радость эта, однако, никак не отразилась на лице Харпера, оставшемся столь же бесстрастным, как статуэтка короля Эдуарда V, стоявшая на столе.
      — Вы, конечно, не помните меня, где вам, знаменитостям, помнить простых полицейских, продолжал Харпер. Три года назад я работал в Олдершоте, и ваше участие в деле об убийстве девицы Логан было просто неоценимо!
      — Припоминаю, сказал Холмс, ее удавили бельевой веревкой, верно? Ватсон, это одна из тех историй, которые еще вами не описаны.
      Теперь и я вспомнил то дело, но, признаюсь, инспектор Харпер совершенно выпал из памяти. Если бы мне пришлось когда-нибудь приводить в порядок свои записи о деле Логан, я так бы и не вспомнил, кто из полицейских помогал Холмсу в расследовании.
      — Вас интересуют обстоятельства смерти мистера Уиплоу? — продолжал между тем инспектор. Я знаю, в Чичестере поговаривают, будто Уиплоу убили. Но это ведь всегда так — стоит кому-то отправиться в мир иной не в свой срок, и тут же начинаются пересуды. Люди есть люди. Дело-то ясное.
      — Я хотел бы, прервал Холмс речь инспектора, с вашего разрешения посмотреть на предсмертную записку.
      — О, я знаю, вы замечательный психолог, мистер Холмс! Текст может сказать вам многое. Почему Уиплоу решился на этот шаг? Я-то думаю, что он очень переживал из-за смерти жены, матери молодого мистера Патрика. Она уже три года как в могиле, пора бы придти в себя, но вам-то известно, как это иногда бывает… Будто и забыл, а вдруг накатывает, и так становится тошно, что хоть в петлю…
      Последнюю фразу инспектор произнес неожиданно упавшим голосом, и я подумал, что в его жизни тоже произошла трагедия, позволившая если не с одобрением, то с пониманием отнестись к поступку Уиплоу. Холмс бросил на инстектора быстрый взгляд и склонился над листком, вырванным из блокнота. Четким почерком на листке было написано всего две строчки: «Вина в этом только моя. Мне и отвечать. Всегда ваш, Джордж Уиплоу.» — Что скажете, Ватсон? — повернулся ко мне Холмс.
      Он передал мне листок, и я некоторое время изучал текст.
      — Джордж Уиплоу был основательным человеком, сказал я наконец.