– Куда это мы? – спросила Вера.
– На нашу базу.
* * *
К полночи Михаил Макарович, дед Гриша и такой же, как и дед Гриша, проводник Макар Филимоныч лесами добрались до последней речки. Переехав ее, Макар слез и пошел впереди подводы. Так они двигались глухоманью долго, пока не остановил вышедший из черной шапки кустов партизан. Макар подошел к нему вплотную.
– А это ты, Филимоныч? – послышался молодой голос. – А кто с тобой?
– Наши. Фронтовые товарищи.
– Фронтовые? – партизан подошел к телеге, поздоровался, спросил фамилии.
– Кудюмов, – ответил Михаил Макарович.
– Кудюмов? Правильно. Слазьте. – И партизан повел их к землянкам.
– Куда вы нас ведете?
– Как куда? К командиру. Он приказал, как прибудете, чтоб сразу же к нему.
У землянки их остановил караульный.
– Постойте. Я доложу. – И юркнул в тамбур, за ними Филимоныч. Оттуда дохнуло спертым воздухом.
– Товарищи, входите!
Их встретил подтянутый капитан и отрекомендовался командиром бригады. Затем представил находящихся здесь комиссара и начальника штаба.
– А это, – повернулся к стоящему у дверей партизану в бушлате и фуражке, – товарищ по связи с Большой землей. Он как раз собирался идти на аэродром. В два часа прибывает самолет.
– В два часа? – Михаил Макарович посмотрел на свои часы. – Остается очень мало времени. А я бы хотел побеседовать с Юлей. Как она?
– Неважно. Большая температура, кашляет. Ей надо перелить кровь. А у нас это невозможно. Мы запросили наш штаб – он приказал отправить ее на Большую землю и сообщил, что Западный фронт высылает за ней самолет.
– Большое вам спасибо. – Михаил Макарович потряс комбригу руку. – У меня есть что вам сообщить. В нашей округе сосредотачиваются большие силы полевых войск и карателей, что, я думаю, для вас небезопасно. Но это более подробно я расскажу после отправки самолета, а сейчас прошу провести меня к Юле.
– Вы нас простите, – извинился комбриг. – Мы сейчас все выйдем принимать самолет. А вас Макар Филимонович проводит. Прощаться не будем – на площадке встретимся.
Войдя в землянку, все остановились у дверей. Доктор приложил палец к губам – и все замерли. Вера уже лежала на носилках и тихо стонала. По ее осунувшемуся лицу скользил свет от мерцающего огонька плошки. В уголках смеженных ресниц сверкали слезинки от жгучей боли. Почувствовав, что кто-то вошел, Вера чуть-чуть приоткрыла глаза, и ее губы вздрогнули:
– Милые вы мои, дорогие, как я рада, что я могу с вами попрощаться, – протянула она здоровую руку. Михаил Макарович подхватил ее и поцеловал.
– Здравствуй, голубушка ты моя. Мы тоже рады. Вот со мной и Григорий Иванович. Мы пришли тебя проводить и пожелать тебе полного выздоровления. – Михаил Макарович гладил ее руку. – К утру ты будешь дома, в нашем госпитале. Там врачи замечательные, и они быстро поставят тебя на ноги. И кто знает, может быть, снова будем работать вместе и так же ковать победу. Большое тебе, Юля, спасибо! За Алеся не беспокойся. Я его спарил с Захаром Петровичем, и у них дело пойдет…
Доктор приоткрыл дверь, и в землянку ворвался рокот самолета.
– Товарищи, нам пора двигаться.
– Минуточку, доктор. – Михаил Макарович вытянул из кармана конверт и сунул Вере за пазуху. – Это письмо моей семье. Там, у нас на аэродроме или в госпитале, передай, чтобы бросили в кружку. С Аней и Василием я не связался. Выздоровеешь, съезди к их родителям и, как умеешь, успокой их. Пройди к нашему командованию и поведай про наши дела и про наше житье-бытье. А теперь прощай.
– И он прикоснулся губами к ее разгоряченной щеке. Но тут Вера обхватила его обеими руками и поцеловала:
– Прощайте, дорогой мой соратник! Ведь вы были мне и другом, и боевым товарищем, и отцом. И таким я буду помнить вас всю свою жизнь. Поцелуйте за меня тетю Стешу, Аню, Василия, Лидушку и скажите им, что они навсегда в сердце моем. Дедушка Гриша, прощайте, – пересиливая боль, притянула и его к себе.
Михаил Макарович и дедушка Гриша понесли Веру, и только у посадочной площадки их сменили партизаны. У самолета Михаил Макарович и дед Гриша, словно расставаясь навсегда, еще раз распрощались по-родному и стояли до тех пор, пока не затих в ночном небе рокот.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Командующий фронтом, несмотря на свой спокойный характер, на этот раз говорил с подъемом. Чувствовалось, что он хочет убедить командование армии, командиров корпусов и их замов по политчасти, что и с имеющимися силами и средствами можно сделать большее.
Как хотелось Железнову сейчас встать и сказать: «Товарищ командующий, посмотрели бы вы, какие кругом болота. Боеприпасы и харч красноармейцы на своем хребте на передовую тащат…»
Командующий, глядя на него, как бы угадал его мысли:
– О том, что войска устали и что в ваших стрелковых полках маловато активных штыков, не густо и с боеприпасами, да тут еще такая распутица и слякоть, Военный Совет знает. Но ответьте себе, как быть дальше? Войска вашего фронта решительными действиями в трудных условиях взломали за лето и осень не одну линию вражеской обороны, форсировали Угру, Десну, Днепр, освободили Рославль и важнейший стратегический узел обороны Смоленск, вломились в междуречье Западной Двины и Днепра, овладели «Смоленскими воротами», вернее, воротами в Белоруссию. Овладели и вдруг остановились в болотах предполья «Восточного вала», где красноармеец не только тащит на своей спине все необходимое на передовую, но и спит стоя, так как под ногами болото и вода. Конечно, так дальше нельзя. Мы должны, подобно войскам Белорусского фронта, которыми ныне командует генерал-полковник Рокоссовский, проломить «Восточный вал», занять выгодные позиции, чтобы, набравши сил, совместно с нашими соседями – Первым Прибалтийским и Белорусским фронтами – двинуться на освобождение многострадальной Белоруссии. Должен вам сообщить, что войска генерала Рокоссовского десять дней тому назад овладели пригородом Гомеля – Ново-Белицей. А три дня тому назад южнее Гомеля форсировали Сож и Днепр, там прорвали «Восточный вал», продвинулись на пять – десять километров и заняли плацдармы. А в районе Шатиловки одна из дивизий, не полнокровнее наших, форсировала Сож, с ходу овладела опорным пунктом Каменная Рудня и там вышла к Днепру… А ведь состояние войск Белорусского фронта не лучше нашего… – Командующий обвел всех взглядом, как бы спрашивая: «Так чем же мы хуже?» – В недалеком будущем, я уверен, Белорусский фронт овладеет Гомелем и двинет свои войска на Речицу и Жлобин. Как было бы хорошо нам к этому времени совместно с Прибалтийским фронтом окружить и разгромить шестой армейский корпус и овладеть важным стратегическим узлом «Восточного вала» – Витебском! А затем, смотрите, что хотелось бы? – И командующий указкой провел две невидимые стрелы от Витебска и Гомеля к Минску. – Где-то здесь, в районе Минска, с помощью белорусских партизан окружить основные силы фельдмаршала Клюге и разгромить их. Это пока мечта, мы должны вселить ее в душу каждого воина нашего фронта. А пока будем решать ближайшую задачу. – И он повернулся к командарму. – Какой у нас дальше план?
– Сейчас они разойдутся по корпусным группам, и каждый корпус будет решать свою задачу. А что касается нас, то мы с начальником штаба поделили между собой группы и будем работать с ними, – доложил командарм.
– Хорошо, – согласился командующий. – Я тоже пойду по группам.
– Товарищ генерал! – окликнул дежурный связист Железнова, переходившего со своей группой в соседний дом. – Вас просит к телефону генерал Алексашин.
«Алексашин? – забеспокоился Яков Иванович. – Что бы это значило?» – и заторопился за связистом.
Генерал Алексашин сразу же сообщил:
– Товарищ генерал, еле вас нашел. Ваша дочь Вера в нашем госпитале в Смоленске.
– Ранена?
– Да, ранена…
– Очень серьезно?
– Очень. Но не волнуйтесь, врачи говорят, что будет жить. Я вчера у нее был. Ей перелили кровь, и она чувствует себя лучше.
– Будьте добры, каким-нибудь способом передайте ей, что я завтра у нее буду.
* * *
Первым прилетел в госпиталь Костя Урванцев, во всем блеске выходного летного обмундирования, с двумя орденами Красного Знамени.
– Вы к кому? – спросила сидевшая на ближайшей к нему койке девчина с рукой на перевязке.
– К раненой Вере Железновой.
– К новенькой, – прошумело по палате.
– Вон на той койке, что в середине, – показала девчина, а за ней и все, те кто был поблизости к нему.
– Вера, к тебе летчик, – коснулась ее руки соседка.
– Летчик? – Огоньком жизни вспыхнули глаза Веры. – Костя! – громко вскрикнула она, а затем тише: – Милый, здравствуй.
Костя все, что держал в охапке, положил на кровать у ног Веры. Дыхнул раза три в свои ладошки и ими нежно зажал горячую руку Веры.
– Здравствуй, Веруша. – И в этом звуке слилось воедино – и радость встречи, и страдание за боль любимой, душевная теплота, которая неудержимо рвалась наружу. И если бы сейчас в палате никого не было, то он расцеловал бы и эту руку, и пылающие жаром щеки, и эти милые карие глаза.
– Сядь поближе, – Вера чуть-чуть кивнула головой. Костя поцеловал торчащие из ладоней Верины пальцы, тихонечко опустил ее руку на постель и, подвинувшись еще ближе к изголовью, коснулся ладонью ее лба.
– Горишь?
– Немного. Сегодня уже лучше. Ждал?
– Очень.
– Спасибо.
– Каждое твое письмо раз за разом все крепче и крепче связывало меня с тобой, – склонившись к Вере, шептал Костя.
– Что вы шепчетесь? Не стесняйтесь, говорите полным голосом, – посоветовала соседка. – Вы так мило говорите, что и нам приятно послушать.
– Это, – Костя развернул сверток, – тебе, Вера. Здесь весь ассортимент сладостей нашего бедного военторга. Лакомься. Подруг угощай.
– Положи. – Вера покосила глазами на тумбочку. – Ульяша, покажи, пожалуйста. Я еще не знаю, какая моя полка.
– Я тебе верхнюю освободила.
В палату вошел сопровождаемый медсестрой седоватый военный, на плечах через белый халат вырисовывались грани погон.
Он был с охапкой пакетов.
– Железнова, товарищ генерал, вон на той коечке, что у тумбочки с пышным букетом. – Медсестра пропустила его впереди себя.
– Папа? – приподнялась Вера.
– Что вы делаете? – подскочила к ней сестра и, подложив ей руку под голову, опустила на подушку. – Смотрите, чтобы она не поднималась, – предупредила она Железнова.
Яков Иванович опустил все пакеты на стол, прошел к Вере и припал губами к ее лбу.
– Верушка, дорогая ты моя, здравствуй. Ну, как ты себя чувствуешь?..
И слово за словом полились их повествования обо всем-всем…
– Товарищ генерал, разрешите попрощаться с вашей дочерью.
– Ах, простите. – Яков Иванович вышел из узкого проема кроватей и пропустил Костю.
– Смотри выздоравливай. Как только выкрою время, прилечу. Сама летчица и знаешь, что если погода летная, то ждать меня нечего. Если такая, как сегодня, – жди. Мы отсюда недалеко. – И обернувшись к Железнову, Костя почтительно склонил голову: – Всего вам доброго, товарищ генерал.
– Как у вас, летчиков, желают всего хорошего? – с улыбкой Яков Иванович протянул ему руку. – Кажется, по-охотничьи, ну – ни пуха ни пера?
– Так точно, – ответил Костя.
– Вот этого вам, дорогой ас, и желаю.
Когда Костя ушел, Яков Иванович спросил:
– Кто этот юноша?
Лицо Веры зарделось румянцем.
– Летчик-штурмовик Костя Урванцев. Хороший парень, товарищ по бывшему моему полку.
Яков Иванович хотел было спросить: «А как он узнал, что ты здесь?» – но не решился и больше Кости не касался.
И без него было о чем поговорить – о матери, Юре, бабушке.
– Маму-то орденом «Знак Почета» наградили. Она там цехом командует. Пишет, что на доске Почета ее фотография выставлена. Я предложил перебраться в Москву, а то и ближе. Так куда там, ни в какую. «Мы, – говорит, – завод на голом месте строили, и на нем я буду работать до Победы. А потом все равно за тобой не угонишься. Вы ж, наверное, до Берлина пойдете?» Так что, когда выздоровеешь, поедешь навестить мать, бабушку, Юру. Боже мой, как они обрадуются. Мать и бабушка, небось, сутки от радости плакать будут. – И так он просидел до тех пор, пока не пришла сестра с градусником.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
К выписке Веры в палате почти весь состав больных обновился. На месте Ульяши лежала, держа ногу на подвеске, разведчица Варюша. К окну, одна за другой, с перевязанными головами, – две подружки – зенитчицы Светлана и Лена. По другую сторону палаты, уже выздоравливающие, все с одной дивизии – разведчица Нюра, радистка Маша, снайпер Ася и пулеметчица Даша.
– Эх, – вздохнула Вера, выкладывая на стол все, что было в тумбочке, – жаль, ничего такого нет выпить на прощанье.
– Да, жаль, – поддержала ее Даша. – Но не горюйте, девчонки. Я сейчас. – И скрылась за дверью.
– Что она надумала? – Вера обвела всех взглядом.
Даша вошла с подругой по полку, неся графин с водой и банку с чем-то темно-малиновым.
– Раз нет фронтовой, то потчуются муровой. Черника на меду. Это и для таких, как ты, – подмигнула она Варюше и ударила ладонью по банке. Потом налила в кружки воду, опустила в каждую по две полных ложки варенья и разнесла лежащим.
– Так пожелаем же Вере ни пуха ни пера! И в мужья пригожего хлопца!
Чокнулись, выпили и захрустели пряниками. И в этот торжественный момент в палату влетел Костя с картонным ящиком в руках. Увидев Веру в новенькой военной форме и в сапожках, пропел:
– Ух ты! Ни дать ни взять, ты прежнею Верушкой стала. Здравствуйте, дорогие товарищи фронтовички! – поставил он ящик на стол и без всякого стеснения поцеловал Веру. – Готова?
Вера опешила, так как она ждала машину отца, которая должна была первоначально завезти ее в полевое управление фронта: так просил генерал Алексашин.
– Ты чего удивилась? В отношении отца? Так я приехал на его машине. Мою он отправил восвояси. А вызвал свою, вручил мне большущий тулуп, попросил закутать тебя потеплее и привезти к нему. А это, дорогие и милые девчата, – Костя хлопнул по ящику, – для вас от славных летчиков-штурмовиков. Ну, прощайся с подружками, – подтолкнул он Веру к Варюше, – и двинем. Всего вам хорошего! – Костя попрощался с каждой за руку.
Выйдя из палаты, Вера остановилась в коридоре.
– Ты чего?
– Мне надо ж обязательно в отдел кадров фронта к самому генералу Алексашину.
– Ну так что ж? Раз надо, значит, будем. А теперь куда?
– С врачами попрощаться.
* * *
Вера и Костя сидели, закутавшись в просторный тулуп, тесно прижавшись друг к другу, и им мороз был нипочем. Для них не было большего блаженства, как сейчас. Не обращая внимания на Польщикова, который всю дорогу то и дело оттирал стекло от замерзания, Костя не выпускал Вериных рук из своих могучих ладоней.
– Если бы ты знала, как я жажду остаться с тобой где-нибудь наедине, как тогда в сорок первом в глухомани.
– А потом? – тихонько в ухо прошептала Вера.
– А потом взял бы на руки и закружил бы тебя…
– А что ж дальше?
– Что было бы дальше – не знаю… Но знаю, что всем своим существом, действиями и страстью выразил бы то, что слито в двух словах – «люблю тебя». – И Костя прильнул губами к ее щеке.
Вера погрозила пальчиком и выразительно показала глазами на водителя.
– Ему не до нас, – Костя все же принял достойную позу. Шушукаясь, они не заметили, как у Гусино машина свернула влево, и Польщиков спросил:
– Куда вам, в первый или во второй эшелон штаба?
– Раз в штаб, значит, в первый, – ответил Костя.
За Гусиным, на большаке, у шлагбаума, часовой их остановил и вызвал из домика дежурного.
– Вы к кому?
– К генералу Алексашину, – ответила Вера и доложила, кто она.
– Минуточку, – козырнул дежурный и убежал в домик. Минут через пять вновь появился и сказал: – Вы, товарищ Железнова, проходите, а вы, товарищ летчик, поезжайте вон туда, – показал он на ряд машин, – поставьте свой «газик» и сами можете там в бараке отогреться.
Веру на пороге встретил майор Токарь и предложил ей раздеться, а потом провел через сени к начальнику. Вера вошла и у дверей остановилась.
Генерал разговаривал по телефону с полковником для важных поручений командующего:
– …Когда Железнова направлялась первый раз в тыл, ее инструктировал Маршал Жуков и генерал Соколовский. Было бы хорошо, чтобы награды ей вручил сам Василий Данилович.
– Здравствуйте, Вера Яковлевна, садитесь. – Алексашин предложил стул. – Не виделись мы вечность. Надо о многом с вами поговорить…
Раздался звонок. Звонили от командующего. Кладя трубку, генерал сообщил:
– Через полчаса нас примет командующий. Поздравляю вас, от всей души поздравляю, – Алексашин тряс ее руку. – Вы, Вера Яковлевна, награждены орденами – Красной Звезды и Красного Знамени.
– Служу Советскому Союзу! – волнуясь, проглатывая слова, ответила Вера. – А как же Михаил Макарович и вообще вся наша группа?
Генерал Алексашин раскрыл папку и положил перед ней два приказа.
Одним награждалась вся группа за дела сорок второго года, а другим – за Смоленскую операцию.
– А Михаил Макарович? Наш старший?
– А, ваш старший? Он награжден первым приказом орденом Красного Знамени, а второй раз – Указом правительства – орденом Ленина.
– А где же он? – Вера бегала взором по строчкам приказов.
– Да вот он, – Алексашин взял первый приказ, показал раздел, где было напечатано: «Наградить орденом Красного Знамени», и прочитал: – Капитана Орлова Георгия Сергеевича. Тогда он был еще капитаном. А Указа у меня нет.
Вера многозначительно смотрела на генерала:
– Вот кончилась бы война, так пожалуй и не нашли бы друг друга. Все эти два года я крепко уверовала, что он Михаил Макарович, и строго оберегала это его имя.
Зеленый домик командующего ничем не отличался от остальных домиков этого леса. В приемной, кроме его порученца, никого не было.
– У командующего полковники Алексашин и Ильницкий. Они по вашему делу, так что чуточку подождите, – жестом порученец показал на стул у окна и скрылся за дверью, обшитой коричневым дерматином, и тут же вышел.
– Прошу вас, – он распахнул дверь.
– Здравствуйте, Вера Яковлевна, – генерал Соколовский протянул ей руку. – Как здоровье?
– Практически здорова. Раны затянулись. Готова к выполнению нового задания.
– С заданием следует повременить. Вам надо после ранений как следует подлечиться, набраться сил, здоровья, укрепить нервы, а уж потом будем говорить и о задании, – и он перевел взгляд на Ильницкого: – Дайте ей отпуск и отправьте ее в такое место, где бы можно было и полечиться и отдохнуть.
– Большое спасибо, товарищ командующий. Но я прошу Вас перво-наперво разрешить мне съездить в Сибирь к маме. Ведь я ее, да и вообще всех своих, не видела с первого дня войны.
– Я не против. Но рекомендую посоветоваться с врачами. А теперь слово за генералом Алексашиным.
Алексашин поочередно зачитал оба приказа, и командующий вручил ей оба ордена. На что Вера ответила более чеканно, чем полковнику Ильницкому:
– Служу Советскому Союзу!
– А это от меня лично, – Соколовский протянул коробку конфет. – Большое Вам спасибо и от Военного Совета и от штаба за все то, что вы и ваша группа сделали для фронта.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
В просторной землянке при керосиновой лампе генерал Железнов, водя циркулем по карте, обстоятельно рассказывал командованию дивизии цель предстоящего наступления.
– Корпус прорывает фронт на участке Забелинки – Аргуны. Наносит удар на Заходники и выходит на Лучесу с целью лишить витебскую группировку противника основной рокады Витебск – Орша. Затем следующим ударом на Замосточье, на рубеже озеро Городно – река Черниченка – и железнодорожную рокаду на Оршу. Учтите, что Прибалтийский фронт последним наступлением, ударом на юг, овладел Старым Селом, перехватил там километров пятнадцать железной дороги и шоссе Витебск – Полоцк и вышел на северную излучину Западной Двины. Представляете, что получится, когда и мы здесь захватим железную дорогу? – Яков Иванович стучал циркулем по карте. – А получится то, что витебская группировка останется без железных и шоссейных дорог, с единственным разбитым Лепельским большаком, который находится под надежным контролем партизан. Так что, товарищ Добров, собирай мощнее кулак, бей на Грибуны. Там седлай Оршанское шоссе, выходи на Лучесу, а затем развивай успех на Русаки, занимай рубеж озеро Городно – Заболино и крепко держи Витебско-Оршанскую железную дорогу. Времени для подготовки тебе вполне достаточно. Так что действуй!
Добров со скорбным видом проговорил:
– Не знаю, как все пойдет. Видели сами, завируха-то какая, да и мороз здоровый.
– Здоровый? – переспросил Железнов, посматривая на часы. – Это хорошо! Что нашему солдату здорово, то фрицу – смерть! Фрицы, небось, по землянкам и убежищам от мороза и завирухи попрятались. Так мы их в эту завируху и накроем. – Хлопнул он ладонью о ладонь. – Одно советую, в одиночной подготовке бойца обратите особое внимание на лыжную подготовку и на стрельбу на ходу.
– Ты что, торопишься? – Добров заметил, что Железнов все время посматривает на часы, – а я хотел пригласить тебя на чашку чаю.
– Да, тороплюсь. Верушка из госпиталя возвращается. Так что я тебя приглашаю. Выкрой время и часикам к четырем приезжай. Смотри, дома не обедай. Там Ирина Сергеевна такую вкуснятину готовит, что пальчики оближешь.
Обратно ехали медленно: метель замела дорогу.
Сметя в сенях перчаткой снег с бекеши, Железнов поспешил в дом, откуда несло манящими запахами жареной свинины с луком, пирожками с капустой и еще чем-то сладким. Желая скорее увидеть Веру, он, не снимая бекеши, заглянул во вторую половину дома. Но там ее не было, лишь у стола Ирина Сергеевна колечками лука наводила красоту на селедке и винегрете.
– Где бы она могла быть? – глядя на Валентинову, недоуменно пожал плечами Яков Иванович. – Ведь этот удалец, Костя-то, с утра уехал за ней… Неужели что-нибудь случилось?
– Юность, Яков Иванович, юность! Смотрите, как бы летчик не увез ее к себе в землянку, – усмехнулась Ирина Сергеевна.
– Типун тебе на язык.
– Чего типун? Чай на фронте все по-фронтовому. Здесь свои законы.
– Брось шутить, Ириша. Ты же сама на этом обожглась, так как же можешь желать такого моей дочери?
– Яков Иванович, дорогой мой, никак вы обиделись? Простите меня, я пошутила.
– Да уже отошло. Ты, Ириша, знаешь, что я одобряю только ту фронтовую любовь, которая происходит на основе истинных чувств и взаимной честности. Все остальное распутство… Ты что-то хотела у меня спросить?
– Да это можно и в другой раз.
– Зачем откладывать? Говори сейчас, пока никого нет.
– Я хотела бы, как только Вера оправится, вместе с ней повезти ребят в Княжино. У нас с Фомой Сергеевичем другого выхода нет.
– Сейчас это вполне возможно. Только после наступления. Лады?
Ирина Сергеевна успела только произнести – «лады», как в тамбуре затопали ноги.
– Это, наверное, Вера? – Яков Иванович распахнул дверь и от удивления отступил шаг назад: перед ним неожиданно предстал, вытянувшись во фронт, уже в годах, щупленький с бородкой красноармеец.
– Здравия желаю, товарищ генерал! – отдавая честь, не переступая порог, отчеканил пришелец: – Я, товарищ генерал, Иван Фотич Гребенюк, прибыл прямо из госпиталя, навестить вашего сынка, Юру. Как он тут воюет?..
– Так что ж вы, дорогой мой, стоите в тамбуре? Заходите – гостем будете. – И Яков Иванович, готовый расцеловать Гребенюка, взял его под руку и ввел в землянку: – Ирина Сергеевна, знакомься. Это Иван Фотич. Тот самый дедушка, который сберег Юру и твоих ребят, а в страшную минуту своим телом прикрыл их от неминуемой гибели. Спасибо тебе, дорогой Иван Фотич. – Яков Иванович обеими руками крепко сжал его руку. Теперь-то мы вас не отпустим.
– Да, да, не отпустим, – ринулась к Гребенюку Ирина Сергеевна и, схватив его руку с большим чувством материнской благодарности, поцеловала его. – Раздевайтесь, и никаких отговорок.
– Да я зашел только Юрочку да и ваших деток повидать. Родными они стали мне. Где же Юра, ваши детки. Если недалече, то засветло я к ним подамся?
– Далеко, Фотич, в Сибири. Так что раздевайся. – Яков Иванович ухватился за борт шинели и стал его расстегивать. – У меня сегодня торжество. Дочь вернулась оттуда же, откуда и вы.
– Дочь? Верочка? Жива? – взволнованно промолвил Иван Фотич. – Если бы вы только знали, как мы с Юрой там, в тылу врага, за нее переживали. Аж вспомнить страшно.
С улицы послышалось тарахтение машины, в сенях затопало много ног. С клубами морозного облака раскрылась дверь, и первой влетела Вера. Она здесь же у двери мгновенно сбросила на лавку шинель и шапку и кинулась в объятия отца, поцеловала и склонила голову на его плечо.
– Ну, ну, ты чего? Эх ты, летчица! – гладил ее волосы отец и прижимал к себе. Вера смахнула набежавшие слезинки, встряхнула прической и поздоровалась со всеми.
– Знакомьтесь. Это летчик Константин Урванцев. Мой хороший товарищ по первому авиаполку, – представила она Костю.
Костя тут же отприветствовал общим поклоном и направился к двери встречать новых гостей.
Приехали Добров и Бойко. Добров подошел к Вере:
– По праву самого старого друга разреши тебя приветствовать по-нашенски, – и он, пройдясь щепотью по своим буденновским усам, облапил ее. – Дай бог тебе остаться такой же красавицей, какой ты есть, и приобрести мужа любящего, трудолюбивого, умного, мужественного и отважного!
– Спасибо, Иван Кузьмич. Постараюсь выбрать такого, – улыбнулась Вера и стрельнула глазами на Костю. Тот ответил тем же.
– Друзья, прошу к столу, – пригласил Яков Иванович и сам сел за его торец. – Первую чарку поднимаю за Верушку, за ее выздоровление и за все то, что пожелал ей Иван Кузьмич, и еще за то, что она сегодня удостоена двух наград – орденов Красной Звезды и Красного Знамени.
– Ура! – взревел Добров.
– А чего же не на груди? – Ирина Сергеевна подалась к Вере. – Давай их сюда. Я сейчас тебе их привинчу.
– Идемте, – и Вера увела ее в первую половину. Оттуда она вышла сияющая и с двумя орденами на груди. Отец поднялся из-за стола и поцеловал ее.
– Папа, – Вера повела отца в первую половину. – Костя хочет сейчас попросить твоего согласия… Ну как это – попросить моей руки…
– Твоей руки? А ты знаешь, что он за парень?
– Прекрасный. Он всю войну меня ждал.
– А ты любишь его?
– Пуще жизни своей.
– Ну что ж, коль по любви и в добром согласии, пусть просит.
Вера, окрыленная радостью, подсела к Косте и шепнула:
– Он согласен.
Костя встал, покраснел.
– Дорогой Яков Иванович, хочу сообщить вам, что мы – я и Вера – давно любим друг друга. – Он взял под локоть Веру и с ней подошел к Железнову. – И я, дорогой Яков Иванович, прошу вашего согласия на наш брак.
Яков Иванович встал, долго по-отцовски смотрел в глаза Кости, как бы высматривая в них всю будущую жизнь и судьбу Веры, а потом спросил:
– А ты любишь ее по-настоящему?
– Люблю, – опустив ресницы, кивнул головой Костя.
– Тогда желаю вам счастья, дорогие вы мои, – и Яков Иванович обнял их обоих. Затем проводил молодых за стол, наполнил стаканы. – Друзья, – поднял он чарку, – выпьем за их любовь, за любовь вечную и верную и еще за то, чтобы война не разбила их любовь!
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Николай Иванович Алексеев родился 17.12.1898 г. в городе Петербурге в семье дворника.
Рано осиротел, рос и воспитывался у родственников в деревне Гусева Гора Гдовского уезда. В 10-летнем возрасте пошел на свой хлеб: был сначала учеником, подручным электромонтера, затем электромонтером в технических конторах Петербурга, на трикотажной фабрике «Керстэн» и Обуховском заводе. Окончил городское училище и двухклассную рабочую вечернюю школу. С августа 1915 г. служил в старой русской армии; воевал на Западном фронте – в Белоруссии и на Юго-Западном – в Галиции. Принимал участие в революционных событиях в Петрограде, в Великой Октябрьской революции. После роспуска старой армии (1918) работал электриком на тормозном заводе «Вестингауз». Сорок лет (с октября 1918) служил в Советской Армии, пройдя путь от рядового бойца до генерал-майора инженерных войск. Участвовал в борьбе с интервентами на Карельском фронте, в освобождении Белоруссии от польских оккупантов (1920), в боях на Хасане и в Великой Отечественной войне – на Западном и 3-м Белорусском фронтах.
Награжден двумя орденами Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденами Кутузова II степени, Отечественной войны I степени, крестом Грюнвальда III класса и медалями. Член КПСС.
Литературную работу начал в 1939 г. с очерков, которые публиковались в армейской печати. Пишет на русском языке. Автор романов «Яков Железнов» («Советский писатель», 1946), «Испытание» (Курск, 1957), «По зову сердца» («Мастацкая лiтаратура», 1974) и пьесы «Сестра Варвара» (поставлена в 1961).
Примечания
[1]
ЮГА – Южная группа армий.
[2]
В воскресенье не могу.
[3]
В среду, четверг? В четверг, наверное, нас здесь не будет. Мы отсюда уходим.