По зову сердца

Парень мне понравился. Звать его Алесь Федорович, белорус. Прекрасно владеет немецким языком. Оршанское направление прикрывает 39-й танковый. Здесь я сам веду наблюдение. На Могилевском – 12-й армейский, за ним наблюдают Василий и Аня. Колонна Василия перебазировалась на Могилев, и он и Аня хорошо там устроились. Алеся Федоровича пока что переправил в Гапонское лесничество к леснику. Ты с ним там встретишься и посмотришь, как он на рации работает. Лесник – наш человек – связной партизан. Он постепенно всех вас переправит в Богушевск.

Когда все было закончено, Вера спросила:

– Здесь не интересовались Верой Железновой?

– Пока что, как говорят православные, бог миловал.

– А я, Михаил Макарович, этим заболела. Стоит кому-нибудь на меня посмотреть, как мне кажется, что вот он разинет рот и спросит: «Не вы ли Вера Железнова?» Жуть!

– Такое у нас бывает. Нервы, милая, устали. Им надо бы отдохнуть там, у нас дома, чтобы над тобой не висел вечный страх и подозрение. Но пока что это несбыточно. Так что давай зажмем покрепче все, придавим страх и будем так же неуловимо трудиться для нашего славного дела.

На этом распрощались. А утром, чуть засерело, Михаил Макарович провожал Веру и ее товарищей в путь.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Стук в окно напугал Веру. Она мгновенно сунула в тайник шифрограмму, которую готовила для передачи фронту, и потушила коптилку.

– Кого это леший несет в такую непогоду? – ворчал Захар Петрович, хозяин дома, слезая с печи.

В ответ чуть слышно донеслось с улицы:

– Откройте, Захар Петрович. Это я, Петр Кузьмич.

– Боже мой! – радостно всплеснула руками Вера.

Михаил Макарович еще в сенях сбросил непромокаемый дождевик, стряхнул с него воду и вошел в хату.

– Здравствуйте, друзья! Не ожидали? Небось, напугались?

– Да, трошку есть. Тут у нас на деревню частенько налетают. Так что мы привыкли, – чиркнул спичкой Захар и зажег коптилку.

– Частенько? – спросил Михаил Макарович, опасаясь за Веру.

– Конечно, не так часто, как в городе, но все же… Больше всего после налета партизан. В прошлом месяце эшелон они спустили, так на другой день все деревни, в том числе и наши Тесы, опустели. В прошлую среду в Добрино кого-то из полицейского начальства хлопнули, и нас снова шуровали. Мы как только о таком деле услышали, сразу кто куда. Приходим домой, а дома замки взломаны и все вверх дном. Бывает, иной раз наш дом обходят.

– Да, а где ж хозяюшка-то? – Михаил Макарович вынул из рюкзака пакет со сладостями. – Это вот ей мой скромный подарочек.

– Спасибочко, сегодня она в больнице дежурит. Чтобы охранять Юлю, мы с ней сделали так: если я работаю день, она идет в ночь, если я иду в ночь, она работает днем.

– Спасибо вам, Захар Петрович, и от себя, и от Юли, и от командования Западного фронта.

Вера забеспокоилась о Михаиле Макаровиче. Захар Петрович успокоил ее:

– Я сейчас выйду на крылечко и попильную. Если стукну в раму, вы, Петр Кузьмич, сразу к лестнице, что на гору. Да лучше идемте, я вам покажу. Юля, посвети. – Захар Петрович подвел гостя к лестнице, встал на ступеньку и раздвинул в стене две доски. В образовавшуюся дыру ударил дождь. – На, попробуй это сделать сам. – Михаил Макарович точь-в-точь повторил.

– Теперь проведи по низу рукой, – наставлял Захар. – Там гвоздь крюком. Нащупал? Поверни. Так вот, когда вылезешь, доски опусти и поверни гвоздь шляпкой вверх. Это для того, чтобы бобики доски отсюда не открыли. Понял?

– Понял.

– А за досками сразу сланечник. Так по нему дуй, а там болото, лес. Стебли сланечника специально для этого не выдергал. Мы хотя народ и деревенский, но не лыком шиты, – хитровато подмигнул Захар. – На этот счет добра кумекаем, да и ушки на макушке. Покуль! – Захар приподнял руку и скрылся за дверью, через какие-то секунды стук в окно оповестил, что он на месте.

– Давай сядем, – Михаил Макарович показал Вере на табуретку около стола и сам опустился на другую. – Вчера к нам прибыло еще пополнение – радистка, владеет немецким языком. Она передала, что «Гигант» просит срочно сообщить, что у тебя в глубине шестого корпуса?

– Много и мало. Засекла много, а что за войска, вернее, их состав и номера, не знаю. Надо уточнить.

– Очень рад. Теперь, Юля, надо уточнить все то, что ты обнаружила, и проследить, куда все это двинется. Попросим Захара Петровича связать тебя с витебскими партизанами. Только это потом. А сейчас расскажи, – Михаил Макарович положил свою ладонь на руку Веры, – где думаешь устраиваться на работу?

– На работу? – нахмурилась Вера. Это слово ее пугало. Идти на работу надо было туда, где больше всего военных. Конечно, хорошо было бы в часть, но это так сразу невозможно. Одно остается – немецкий бар, а это каждый день трепка нервов от нахальных предложений захмелевших и трезвых «арийцев». И она, сдвинув за ухо свесившуюся на глаза каштановую прядь, выдавила: – Пойду официанткой в «Каффехауз!»

– В «Каффехауз»? Не советовал бы. По всей фронтовой ситуации мы, видимо, в этих краях засели надолго, возможно, на всю зиму.

– На всю зиму? – Вера сделала большие глаза. – Значит, наши осенью наступать не будут?

– Про это я тебе сказать ничего не могу. Как я понимаю, чтобы развернуть генеральное наступление в Белоруссии, надо основательно подготовиться. Когда сюда ехала, заметила, какая здесь местность? Сплошь озера, болота, леса, и еще ко всему этому они укреплены. Видела, какие укрепления? И их, Юля, с ходу не возьмешь.

– У нас здесь, вокруг Богушевска, тоже роют.

– Вот видишь, роют. По всей вероятности, роют и за Богушевском и в других местах. И это все – «Восточный вал». Он простирается на большую глубину и в несколько оборонительных полос. Обо всех их работах с помощью партизан ты должна разведать и сообщить фронту. Поняла?

– Поняла.

– Тогда одевайся, – Михаил Макарович бросил ей дождевик. – И подмени Захара Петровича.

– Зачем?

– Я ему объясню, что и как надо сделать.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

На сегодня Вера наметила пробраться в Лукты на связь к Змитроку Клышке и взять у него сведения. Он обещал пробраться по шоссе на реку и там «пронюхать», что немцы строят по Серокоротинке, да и узнать, что делается на Лучесе.

Но ее желание не сбылось. Только она рассталась с Устиньей, которой сообщила, куда идет, и вышла из садика на пристанционную площадь, как столкнулась нос в нос с захмелевшим унтером.

– Фройлейн, айн момент! – остановил ее унтер. И если бы не его товарищ, такой же долговязый, как и он, то унтер облапил бы Веру.

– Данке, – поблагодарила Вера и опешила: на нее сквозь роговые очки смотрели широко раскрытые серые глаза. – «Боже мой! Неужели он?» – Но, не показав виду, повернулась, взяла сумочку под мышку, что значило, что сзади «хвост», и пошла на перрон и, чтобы Устинья их заметила, сознательно прошла мимо нее. Чувствуя сзади торопливые шаги, еще быстрее зашагала в конец платформы.

– Вера Яковлевна, – наконец нагнал ее очкастый. – Это ж я, Иван Севостьянович Стропилкин, не узнаете?

Да, не было никаких сомнений, перед ней стоял Стропилкин.

– Вы, господин Стропилкин, ошиблись. Я не Вера.

– Неправда. Вы Вера Железнова. – Стропилкин крепко сжал ее локоть.

– Отстаньте от меня, – выкрикнула Вера, да так, чтобы слышали рабочие, отдернула руку и побежала.

– Вера, остановитесь, – несся за ней Стропилкин. – Я должен вам сообщить очень важное… Вашей жизни касается. Остановитесь!..

– Стой, господин! – встал перед Стропилкиным, растопырив руки, Степан. – Чего вы за фройлейн гонитесь?

– Пустите. Она моя хорошая знакомая, и вот здесь за всю войну впервые встретились. Будьте добры, пустите.

– Хорошая знакомая? А чего же она тебя чурается? – наступали рабочие.

– Не узнала, – пятился Стропилкин.

Если бы не болтавшийся на тропе унтер, рабочие пропустили бы за Верой этого полунемца в бушлате и кепи. И там, в чащобе леса, конечно, прихлопнули бы его.

– Вот что, мил человек, топай отсюда подобру-поздорову. А то в здешних лесах, сам знаешь, всякий народ бродит.

Стропилкин, понуря голову, поплелся обратно, не обращая внимания на своего собутыльника.

Если до этого часа, – а Стропилкин знал, что Веру разыскивает контрразведка, – он восхищался и жалел ее, то сейчас, увидев ее строгой, но такой же обаятельной, с еще большей силой возненавидел себя: «Не признала. Ушла, и ни улыбки и ни одного теплого слова, лишь страшный взгляд ненависти и злобы…» Стропилкин остановился на лесной тропе, зло сдернул кепи, швырнул наземь и, сжав зубы, согнулся и так застыл.

В то время, когда рабочие остановили Стропилкина, унтер понял, что там «пахнет порохом».

Ему стало жаль Ивана, и он решил преподнести ему сюрприз.

Недолго думая, юркнул в лес наперерез Вере, нагнал ее на лесной дороге на Заозерье, где она хотела перемахнуть железную дорогу и там в лесу скрыться. Но только она выскочила на рельсы, как постовой на мосту пронзительно свистнул и оттуда бросилась к ней охрана.

– Хальт! – Раздался выстрел, другой, третий, а Вера мчалась зарослями сломя голову. И вот болотце, ей казалось, что уже спасение, как тут из-за качавшейся ветки выскочил солдат, схватил ее руку и закрутил за спину. Дальше сопротивление было никчемно. Через полчаса она сидела перед дежурным офицером комендатуры и отвечала через переводчика на его вопросы:

– Баскакова Юлия Петровна. Уроженка деревни Желание Знаменского района Смоленской области, беженка, безработная. Ищу работу. Вот удостоверение фюрера «Каффе-хауза» господина Гантмана, – положила она на стол справку. Офицер прочел, и глаза его подобрели:

– Вонзитц?

– Офицер спрашивает, где вы живете?

– Я? – Вера, не моргнув глазом, сказала: – Заозерье, третий дом от железной дороги. – Она давно приметила этот нежилой дом-развалюшку.

– Почему ее задержали? – спросил офицер.

– За ней с километр гнался Иван. Он мне сказал, что она его хорошая знакомая.

– Капитан вас спрашивает, – переводчик обратился к Вере, – вы действительно добрая знакомая Ивана Вольфа (Стропилкин здесь значился под этой фамилией)?

– А кто такой Вольф? – недоумевающе смотрела она то на переводчика, то на офицера.

– А вот тот молодой человек, который признал вас и потом шел за вами.

– Вольф? А я думала, что он просто нахал или бандит.

– Почему?

– Да по такой одежде иначе и не подумаешь. В вашем бушлате, кепи, а портки цивильные, в клеточку. Ни солдат, ни горожанин. Вот перепугалась и помчалась куда глаза глядят…

– У вас, фройлейн, с документами все в порядке. Но, как ни печально, до прихода Вольфа мы вынуждены вас задержать. – И как только Вера ни упрашивала офицера, тот был неумолим и отправил ее в камеру.

Проходя через двор, она тайком высматривала, как бы ей отсюда бежать. Но все это казалось несбыточным: камеры, как казематы, по-крепостному спрятаны в подвалах полуразрушенного мертвого здания, двор надежно обнесен дощатым забором, обтянутым поверху колючкой, а по углам его возвышались будки, где зловеще сверкали дула пулеметов и поблескивали котлообразные шлемы часовых.

«Неужели конец?» – Веру охватил озноб, когда она опустила ногу на первую ступеньку спуска в этот страшный подвал. И чем ниже спускалась, тем острее охватывала ее тревога провала. Вот она в камере, проскрипела дверь, проскрежетал засов, и тревога о товарищах еще сильнее охватила ее. В полумраке Вера наткнулась на топчан, опустилась на него.

А в комендатуре в присутствии капитана и переводчика перед комендантом уже объяснялся Стропилкин.

– Так кто ж твоя московская знакомая?

– Эта девушка, герр оберст-лейтенант, не она!

– Я не спрашиваю, кто эта девушка. Это я в ней из опроса знаю, – потряс офицер бумагой. – Кто твоя московская?

– Звать ее Вера, а фамилию запамятовал, никак не могу вспомнить. – Стропилкин понимал, к чему комендант его клонит.

– Не помнишь? Так я тебе напомню, – и, полистав досье Стропилкина, прочитал: – Железнова Вера Яковлевна. Вспомнил?

– Так точно, теперь вспомнил. Вера Яковлевна Железнова.

– Жалеешь? Спрашиваю, жалеешь ее, Веру Железнову?

– Никак нет, не жалею, – твердо ответил Стропилкин, зная, что по имеющимся в комендатуре приметам Вера не подходит.

– Она на Веру Железнову не похожа.

– А чем не похожа?

– Вот, например, волосами.

– Ну, положим, волосы можно выкрасить.

– Да вот и глазами тоже. У Железновой Веры – синие, а у этой карие. Глаза-то не выкрасишь?

– Да, глаза не выкрасишь, – насупился оберст-лейтенант. – С этим делом надо разобраться. – Обер-лейтенант вручил офицеру листки опроса Баскаковой и досье Стропилкина-Вольфа. – А когда все это прояснится, передать ее в абвер. Вольф, останьтесь! Садитесь, – показал он на стул против себя. – Вера Железнова опасная преступница. Поэтому во имя великих идей фюрера и победы Германии вас ничто не должно удерживать – ни совесть, ни жалость, ни любовь. Вы поняли?

От этих слов мороз пробежал по спине, но Стропилкин в знак согласия качнул головой:

– Понял. Во имя фюрера и победы Германии.

– Так вы сегодня вечером пойдете к ней и, если установите, что она действительно Вера Железнова, сейчас же, где бы я ни был, днем и ночью, доложите мне. И только мне. Поняли?

– Так точно, понял, – Стропилкин снова качнул головой.

– Тогда действуйте. Хайль Гитлер!»

* * *

Степан в обед слетал в Тесы. Захар как раз был дома. По возбужденному лицу и по тому, как с оглядкой входил Степан в хату, Захар понял, что случилось что-то неладное.

– Юлия Петровна не приходила?

– Нет. Что-нибудь случилось? – Захар смотрел большими глазами на Степана.

– Значит, ее взяли.

– Взяли? – Захар опустился на лавку. – Раз так, то, Степан, больше ко мне не ходи. А я сейчас подамся в Рябцево и предупрежу Алеся.

В густые вечерние сумерки Алесь пришел к Захару. Все, что могло компрометировать Веру, забрал к себе и спрятал в свои тайники.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

В маленьком оконце затухал день, и подвальная камера-одиночка погружалась во мрак, нагоняя на Веру безысходную тоску. Ее удручал не страх пыток, не даже смерть, а то, что остановилось ее дело. А чтобы наладить его, надо много времени. А тут, в тылу корпуса, две дивизии, да и третья обозначилась. Алесь это плохо знает, прозевает их выдвижение… А если они лесами скрытно подберутся, ударят на Лиозно и там повернут на Смоленск… Тогда – море крови и тысячи жизней. Неужели нет выхода? И она, сама не зная зачем, двинулась вдоль стены, постукивая косточкой пальца и прощупывая каждый кирпич. Наконец шатающийся кирпич ее остановил. Она вцепилась в него, вытащила и тут же загорелась наивной мыслью проковырять здесь дыру… Но тут звякнул засов, противно проскрипела дверь, и в камеру кто-то вошел. Он стоял, как призрак, у самой двери. Вере чудилось, что этот призрак смотрит на нее страшными, звериными глазами. Пятясь, она подошла к топчану, забралась на него и села в самый угол.

– Вера Яковлевна, не пугайтесь. Это я, Иван Севостьянович. Где вы? Со света не вижу. Отзовитесь. – И его рука зашуршала по топчану. Вера сжалась в комок, готовая броситься на этого ненавистного человека.

– Дайте свет! – что есть силы закричала она. – Свет дайте!

Дверь распахнулась, и солдат по-немецки спросил Стропилкина, что нужно.

– Свет!

– А может, без света лучше? – хихикнул солдат.

– Свет давай! – раздраженно гаркнул Стропилкин.

Не прошло и минуты, и в нише, вырубленной в стене выше двери, замаячил фитилек светильника.

– Вера Яковлевна, – так же тихо начал Стропилкин-Вольф.

Вера его оборвала:

– Я уже говорила вам, что я не та, за которую вы меня принимаете.

– Нет, Вера, вы та. Я вас узнал. В вас все то, что было и раньше…

– Вы ошибаетесь, господин Вольф. Я совсем не Вера, и, пожалуйста, отстаньте от меня. Вас подослали, чтобы выпытать у меня признание. Так знайте же, что вы ничего от меня не добьетесь.

– Вера Яковлевна, дорогая, – Стропилкин подвинулся ближе, – послушайте меня…

– Господин Вольф! Отодвиньтесь, не то я ударю!

– Не смейте меня так называть, – прохрипел Стропилкин. – Для вас я тот же, прежний Иван Севостьянович.

– Вы, Стропилкин, – предатель и уже никак не можете быть прежним Иваном Севостьяновичем. Так что уходите, пока я вам вот этим, – Вера взмахнула кирпичом, – физиономию не расквасила.

– Вера Яковлевна, послушайте…

Но Вера так сильно толкнула его в грудь, что он грохнулся на пол.

– Если я уйду, – настойчиво шептал Стропилкин, – не убедившись, что вы Вера Железнова, вас отправят в абвер. А там страшными пытками вырвут признание, размотают всю вашу сеть и расстреляют. Вера, вы не знаете абвер. Это учреждение ужаса и смерти. Они пытками затравили Юру. Он, спасая вас, все наврал. Они приняли за правду и все же расстреляли его. В случае вашего непризнания, я доподлинно знаю, вас отправят в абвер.

– Никакой сети у меня нет, и ничего они не размотают. Но что же вы все-таки предлагаете? Назваться Верой Железновой и этим ускорить мне более легкую смерть?

– Нет. Спасти вас.

– Спасти? Как?

– Хотя вы поколебали во мне веру, что вы есть та самая, которую я до сего времени ношу в груди своей, все же еще раз прошу, признайтесь, что вы Вера Яковлевна, и я вас спасу.

– Для чего же вам надо мое признание?

– Чтобы я вам поверил, – душевно промолвил Иван Севостьянович. – Вера Железнова, какой я ее знал, – это олицетворение верности, бесстрашия и подвига. И если вы не Вера, то меня берет сомнение, есть ли в вас эти качества. А для вашего освобождения у меня должна быть полная уверенность во взаимном доверии.

– Для чего?

– Опять же для вашего спасения.

– А вы не допытывайтесь признания и спасайте меня, как бы вы спасаете Веру Железнову. За меня вам наши тоже зачтут.

– Меня волнует не это, а верность. – И Стропилкин вплотную пододвинулся к Вере, крепко сжал ее руки и зашептал ей в самое ухо:

– Представьте себе, я выведу вас на улицу, – а это без крови не обойдется, – что дальше? Гибель?..

– Так что же вы предлагаете? Смерть? Но не здесь в застенке, а на улице?

– Нет, освобождение. Я вас выведу. Там, на улице, нас ваши подхватят, прикроют и уведут. Пока погоня развернется, мы уже будем далеко в лесу. А для этого мне надо связаться с вашими людьми… Но чтобы они мне поверили, – Стропилкин протянул ей блокнот и карандаш, – напишите им несколько слов.

Представив себе, как этот блокнот попадет в руки оберст-лейтенанту, как начнут хватать ее товарищей, Вера отвела блокнот, хотя на случай своего внезапного исчезновения у нее была договоренность со Степаном.

– У меня никого нет.

– Неправда! Зачем же вы, москвичка, дочь комдива Железнова, вдруг, ни с того ни с сего, прогуливаетесь здесь, во фронтовом районе, да еще в таком рубище? Зачем?

– Я ничего писать не буду.

– Не верите? Я понимаю вас: «Стропилкин предатель. Раз он предал Родину, так может и нас предать». Да? Но вы, Вера Яковлевна, своим пребыванием здесь, своей стойкостью вывернули мою душу, сбросили с нее всю страшную дрянь. Спасая вас, я спасаю и себя… – Стропилкин склонился к ее коленям и заплакал.

Его слезы ее окончательно сокрушили, и она решила довериться ему:

– Писать я вам ничего не буду. А если вы действительно решили меня освободить, то я могу навести вас на таких людей, которые мне помогут. Но если, Иван Севостьянович, это провокация, то, поверьте, часом раньше или позже вы погибнете разом со мной.

– Что вы, Вера Яковлевна! – Стропилкин задрожал. – Как вы можете после всего этого обо мне так думать?

– Так вот, слушайте. Завтра рано утром идите той тропой, по какой вы гнались за мной. Там будут работать железнодорожники. Вы не бойтесь, подойдите к ним и попросите прикурить. Они, наверное, вас спросят обо мне.

– А если не спросят?

Вера задумалась. Ей никак не хотелось называть имя Степана.

– Тогда вы сами спросите: нет ли среди вас соседа Юлии Баскаковой? Кто-нибудь из них откликнется: «Я сосед, – скажет он. – В чем дело?» Или что-то в таком духе. Этому человеку вы поведайте свой план и договоритесь с ним, как будете действовать.

– Все понял. Так и сделаю.

– А как я буду знать?

– Я сделаю так, что завтра меня снова сюда пришлют. И тогда я вам скажу все.

– А если не пришлют?

– Жизнью пожертвую, но вас спасу. Только, если вызовут на допрос, не поддавайтесь ни на какие провокации. Верьте! – Стропилкин отошел к двери и, стуча в нее кулаками, вызвал караульного.

Назавтра в первой половине дня Веру вызвали на допрос. Проходя по коридору мимо зеркала, она не узнала себя: бледная, глаза провалились, щеки впали, как у старухи. «Не падай духом! Держись! Ты же коммунистка!» – мысленно прикрикнула на себя Вера, приосанилась и смело пошла к коменданту.

В его кабинете был переводчик, вчерашний капитан и Стропилкин-Вольф.

– Гут морген, фройлейн Вера Яковлевна! – приветствовал ее комендант и показал на стул, рыская глазами то на Стропилкина, то на Веру.

– Не понимаю вас, – пожала плечами Вера. – Не ферштейн.

– Господин оберст-лейтенант приветствует вас, Вера Яковлевна, и предлагает сесть, – подсказал переводчик.

– Что вы приписываете мне какую-то Веру? Когда я Юлия и по отцу Петровна.

Переводчик по-немецки пересказал коменданту возмущение Веры. Тот, поглядывая то на нее, то на Стропилкина, ответил, что лейтенант дословно перевел:

– Бросьте, Железнова, упираться. Иван Вольф все нам рассказал.

Это было для обоих великое испытание, чтобы ни один вздох, ни одно движение лица не выдали взрыв возмущения, у Веры – на Стропилкина, у Стропилкина – на коменданта.

– Ничего он вам сказать такого не мог, хотя уж очень добивался, чтобы я назвалась Железновой. А если и сказал, то, видимо, из-за трусости перед вами. Я еще раз повторяю – я Юлия Баскакова и никакой Веры Железновой не знаю.

– Тогда передадим вас абверу, и там вы поневоле признаетесь, – повторяя слова коменданта, сказал переводчик.

– А какой от этого толк? Все равно я чужое имя на себя не возьму. Лишь на вашей душе будет еще одна невинная жертва.

Ничего не добившись, комендант отправил Веру в камеру.

– Как вы думаете, – обратился комендант к Стропилкину, – есть смысл с ней вести разговор или плюнуть на это и передать ее абверу?

Стропилкин ответил не сразу.

– Как ваше мнение? – не терпелось коменданту.

Стропилкин принял стойку «смирно» и ответил:

– Надо, господин оберст-лейтенант, еще раз попробовать. Отправить ведь никогда не поздно.

– Хорошо. Тогда займитесь. – И комендант перевел взгляд на офицера. – Если он вам доложит, что ничего не получается, связывайтесь с абвером и отправляйте. При всех обстоятельствах мне кажется, что эта Юля важная птица.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Как только камера потонула в полумраке, так же, как и вчера, вошел Стропилкин.

– Вера Яковлевна, не пугайтесь, это я, Иван Севостьянович, – прошептал он. – Света не просите. Садитесь.

– Вы с оружием?

– Так надо, – Стропилкин сел рядом, положил автомат на топчан. – Теперь слушайте. Как только выскочите из наших дверей, так сразу же бегите направо. У дома, что на углу, вас встретят ваши люди. Если не встретят, то заворачивайте направо, за угол, там, у разрушенного дома, будет стоять грузовик. Так вы прямо в его кабину. А там уже все – вы спасены!

– А вы?

– За меня не беспокойтесь. Я вас здесь у входа прикрою и – на смолокурню. А там болотом – к вашим. Так мы договорились. А теперь давайте немного передохнем да и за дело.

– А как же я выйду на улицу?

– Здесь я вас выведу, как бы на допрос к начальству. Об этом я караульного уже предупредил. А там, в здании, дверь со двора, как раз против выходной двери на улицу. Как только войдем, вы сразу шмыгнете под лестницу. Я пройду к часовому и скажу, что его просит дежурный, а сам встану вместо него. Вот в этот-то момент вы выбегайте на улицу. Выбежите и летите без оглядки, учтите, что для спасения считанные минуты. На счастье – минуточку молчания. – Но он молчать не мог: – Увидя вас, я второй раз родился. И как страстно хочется своей кровью смыть весь тяжелый груз преступления перед Родиной… И я это, Вера, сделаю… А теперь – нам пора. – И он постучал в железную дверь. Дверь распахнулась, и свежим воздухом надежды и бесстрашия обдало Веру. И она, подобно арестантке, заложив руки за спину, первой вышла из подвала и торопливо зашагала по уже серебрившейся заморозком стежке.

– Постойте, я посмотрю. – Стропилкин остановил Веру у черного входа в комендатуру, открыл дверь и, убедившись, что там никого нет, коснулся рукой ее локтя. Вера поняла, переступила порог и мгновенно юркнула под лестницу.

Тот первоначально как бы зашел в основное помещение, но тут же торопливо вышел к постовому у входа:

– Штанге, тебя дежурный вызывает. Иди, а я постою. – И встал вместо него, раскрыл входную дверь и вышел на улицу. Как только Штанге скрылся за дверью коридора, Стропилкин сделал знак: «Беги!» Вера сорвалась с места, вылетела на улицу, осмотрелась и тут же повернула направо и торопливо зашагала к углу. Ее подхватил под локоть Степан и повел к машине.

Выигрывая для Веры время, Стропилкин стоял в растворе открытых дверей с автоматом на изготовку.

– Что за шутки? – взревел выскочивший на площадку дежурный. Но увидев озверелый взгляд Вольфа, крикнул помощнику по охране:

– Арестовать! Курт, усилить охрану камер!

Стропилкин короткой очередью скосил бросившихся к нему солдат, чем поднял «в ружье» всю комендатуру. Выскочив на улицу, он бросился на другую сторону. Там перемахнул палисадник и скрылся в зарослях заброшенного сада. Вслед раздался выстрел, потом другой.

– Взять его! – скомандовал дежурный группе солдат.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Шофер дядя Рыгор сразу повернул машину на южную окраину и там проскочил в лес на какую-то минуту раньше, чем сюда вышло оцепление. Минуты через три Рыгор миновал дорогу на Козлы. Здесь на опушке рощи остановил машину и высунулся из кабины.

– Василий Климович, пробеги, посмотри, где сворот на полевую дорогу.

Из кузова соскочили два партизана и побежали вперед. Вера тоже было подалась, но ее Рыгор удержал:

– Сидите, подстрелят. А нам приказано вас оберегать.

Вскоре вернулся один, встал на подножку и сказал:

– Езжайте до скирды, а за ней Антип стоит. Только не загуменьем, а подальше от Могилевки. Что-то там шумят.

– А там, вишь, плешь-то какая. Будем как на ладони. Да и она-то как на рождество светит, – кивнул Рыгор на луну. – И так и этак плохо. Так что жми на всех скоростях через поле. За горой сразу Хромейково, там нас должны встречать наши и прикрыть.

– Коли так, то держись! – и Рыгор дал полный газ. Машина неслась, разбрасывая на выбоинах по кузову людей. Но они терпели, так как с обеих сторон в полукилометрах чернела опасность: справа – Могилевка, слева – Вакары.

– Ну, слава богу, кажись, пронесло? – с шумом выдохнул Рыгор. – А вон и Хромейково.

В низине на фоне неба ясно выделялись журавли колодцев и коньки крыш деревни.

– Проскочим Хромейково, а там еще с полкилометра – и мы спасены! Вот так-то, товарищ Юля!

Вот проскочили Хромейково, а дальше получилось не так, как говорил Рыгор: справа со стороны Яновщины затрещала стрельба. Пули засвистели, зацокали по кузову. Там, за стенкой кабины, кто-то рухнул и застонал. Зазвенели стекла, и колючей болью обожгло руку и грудь Веры.

– Рыгор! Не останавливай! Езжай прямо. Мы здесь прикроем. – Только и слышала Вера и очнулась, когда ее взяли из машины и переложили на повозку.

– Где я? Кто вы? – спросила она окружавших ее вооруженных людей.

– У своих. Заслоновцы мы, – ответил пожилой мужчина в фуражке и стеганке. Придержав с помощью Степана Веру за плечи, посадил ее лицом к лунному свету и нацелился пороть ножом рваный рукав. Вера его остановила и показала на грудь. Распахнув одежду и увидев рану, прогудел он:

– Ого! Нюра, быстро сумку! И побольше чего-нибудь чистенького.

– Что это? – спросила Вера, смотря в сторону ясной Полярной звезды, откуда слышались одиночные выстрелы.

– Это то, что нам надо поскорее отсюда уходить, – и фельдшер быстро обнажил Веру до пояса, наложил на рану полотняные подушечки, забинтовал их такими же полотняными бинтами и также проворно Веру одел, оставив ее правую руку под одеждой.

– Ну, Юля Петровна, прощай. – Степан пожал ей руку. – Поправляйся. А мы тебя найдем.

– Как же ты, Степан Глебыч, пойдешь? Слышь, еще палят.

– Я же не на авто. Пойду болотами до озера. Тут ведь недалечко. А утром с рабочими на лодке переправлюсь в Рябцево.

– Постой. – Вера удержала его и обратилась к фельдшеру: – Товарищ доктор, будьте добры, во внутреннем кармане пальто пуговички.

– Пуговички? Сейчас, – и он заправил руку за пазуху Веры, вытащил две – маленькую и большую – красноармейские пуговицы и положил ей на ладонь.

Поблагодарив доктора, она поманила к себе Степана, наклонила его голову и зашептала на ухо:

– На и запрячь поднадежнее эти пуговицы. Передай их Алесю. Это пароль для свидания со связными. А всех связных хорошо знает Захар Петрович. – Вера взяла его руку. – Спасибо тебе, родной мой Степан Глебыч, и за спасение и за верность. Иди, дорогой!

– Выздоравливай, – помахал рукой Степан. Вскоре послышался его голос: – Рыгор, пошли?

– Эх-ма! – крякнул Рыгор. – Мне без машины возвращаться нельзя. А с ней еще хуже – она-то вся в дырьях, и все стекла – вдребезги. С такой машиной любой бобик схватит и отправит на тот свет. Так что, дружок, ступай один. А я закачу ее подальше в болото да и подамся вместе с заслоновцами бить фашистов и всякую их погань.

– Доктор! Вы готовы? – донеслось из темноты.

– Готовы.

– Тогда следуйте за нами.

– Нюра, садись, – скомандовал фельдшер, сам сел за возницу и повернул коня на дорогу вслед за уходившими партизанами в глубь леса.