ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Записка, принятая Майей по телеграфу, обрадовала ее так, будто не у комдива нашелся сын, а у нее самой свершилась самая заветная мечта. С тех пор как она полюбила этого обаятельного генерала, хотя любовь была и безответной, Майя по-юношески сильно переживала его радости и печали.

Долго не думая, она поправила прическу и бросила Тосе, любезничавшей в тамбуре с лейтенантом:

– Ступай в дежурку! А я пошла со срочной телеграммой. – И даже не сказала к кому.

Уже шагнув в тамбур землянки генерала, Майя как-то сразу оробела и остановилась.

– Кто там? Входите! – послышался голос Железнова.

– Это я, телеграфистка Волгина, с телеграммой.

– А, это вы, Майя. – Яков Иванович толкнул дверь и, придерживая ее, пропустил Майю. – Что за телеграмма? Давайте.

Краснея, она протянула телеграмму и трепетно промолвила:

– Поздравляю вас, товарищ генерал, от всей души поздравляю.

– С чем, Майя? – И Яков Иванович стал читать, не веря своим глазам. – Майя! Да вы же добрый гений. Понимаете ли, какая это радость? Эх! И ничего-то у меня нет сейчас хорошего, чем бы я мог вас от всей души отблагодарить. Дайте хоть поцелую, а подарок считайте за мной. – И Яков Иванович поцеловал ее по-отечески в щеку. – Спасибо! Большое спасибо!.. Присядь. Потом вместе пойдем. Только вот распоряжусь.

И он позвонил заму по тылу:

– Тимофей Гордеевич, подскажите, когда Валентинова уехала с крестьянскими детьми? В четырнадцать? А сколько, по-вашему, туда и обратно займет времени? Говорите, часов пять. Спасибо. – Положив трубку, Яков Иванович и дальше рассуждал вслух: – Еще прибросим час. Следовательно, их надо ожидать что-то около двадцати. – И он позвонил Никитушкину. Тот появился мгновенно. – У нас с Ириной Сергеевной большая радость. У меня нашелся сын, а у нее – сын и дочь…

– Сердечно рад за вас и за Ирину Сергеевну, – с душевностью выпалил Никитушкин.

– Так вот, Александр Никифорович, полагаю, что они так к часам двадцати будут здесь. Поэтому прошу вас, во-первых, нагреть воды, чтобы помыть сына. Во-вторых, вот здесь, – Яков Иванович показал на противоположную стенку от своей кровати, – приготовить постель, в-третьих, прикажите повару, чтобы он приготовил по этому случаю ужин на шесть человек. Три сюда и три Валентиновой. Все. Ясно?

– Так точно. Ясно.

– Тогда действуйте.

Как только захлопнулась дверь, Майя встала:

– Разрешите идти?

Яков Иванович, взяв фуражку, открыл дверь.

– Идемте. Мне с вами по пути. – Он проводил ее почти до самой землянки узла связи. – Если кто меня будет спрашивать, то я буду у полковника Хватова, – и взял ее руку, чтобы еще раз поблагодарить.

Железнов подошел к землянке Хватова. Тот встретил его у входа.

– Дорогой Яков Иванович, от всей души поздравляю. Так, может быть, поедем встречать на большак?

– Нет, давай у дома Ирины Сергеевны.

Еще не успели погаснуть в пурпурном небе последние лучи ушедшего за горизонт солнца, как из леса послышался шум автомашины, а вскоре появился и сам «студебеккер».

Железнову не сиделось, и он, а за ним и Хватов поднялись со ступеньки крыльца и пошли навстречу. «Студебеккер» остановился, и шофер, выскочив из кабины, с сияющей улыбкой доложил:

– Товарищ генерал, сына привезли, – и тут же мигом раскрыл задник кузова, где в ожидании уже стоял Юра и спрыгнул прямо в распростертые руки отца.

– Папа! Здравствуй! – заливаясь слезами, Юра повис на шее отца.

Тем временем Хватов снял ребят Валентиновой. Увидев, как мальчик, ища опору, заводил руками, вздрогнул. Но делая вид, что ничего не заметил, стал помогать Валентиновой сойти с машины.

– Яков Иванович, – (за дорогу все острое у нее перегорело) спокойно обратилась к генералу Ирина Сергеевна, – оставайтесь вы все у нас. Мне все равно ребят кормить. Да у меня и просторнее. Поужинаем вместе. А потом я ребят – своих и вашего – помою. На обратном пути с промежуточной станции я заказала сюда ужин и попросила своих боевых подруг истопить баню. Ну как, согласны?

Яков Иванович от такого неожиданного поворота не знал, что сказать. У него было большое желание никуда сейчас сына от себя не отпускать. За него вопрос решил Хватов:

– Согласны, только с такой разницей. Первоначально моются мужчины. То есть Юра, его папа и я. После – семья Валентиновых. И сперва моемся, а потом ужинаем. Пока мы будем мыться, ваши женщины накроют стол. Ну как?

– Быть по сему, – согласилась Ирина Сергеевна, а за ней и Яков Иванович, но здесь же спросил:

– А как же быть с бельем для Юры?

– Очень просто. Для своих я сделаю так, – загнула палец Ирина Сергеевна, – возьму солдатские рубахи, откромсаю у них рукава и подол, а в вороте прихвачу на живую нитку по размеру. Так же поступлю и с трусиками. Ведь им это только на одну ночь. А что касается верхнего, то им придется сутки походить в цивильном. Но пока они будут мыться, женщины прожарят одежду в дезкамере. Так поступим и с Юрой. А завтра за день с помощью подруг я сошью ребятам все новое и по размеру. Правда, за исключением обуви. Но это уже можно и подождать. А сейчас, мужчины, не теряя времени, в баню!.. – И Ирина Сергеевна быстро отвела своих детей в дом и тут же вынесла простыни. – Мыло и мочалки в бане. К концу мытья для Юры все будет в прибаннике.

Как только мужчины ушли в баню, Валентинова, горя желанием излить свою радость, сразу же позвонила Карпову. Но с другого конца провода ответили: «Двадцать первый проводит мероприятие», что означало «на передовой», и подойти не может.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дети настолько измотались, что Юра, как только сел в машину и прильнул к отцу, так сразу же и заснул. Яков Иванович внес его сонного в землянку, с помощью Хватова раздел и уложил в постель. Глядя на гноившийся рубец, обратился к Хватову:

– Как ты думаешь, пригласить хирурга сейчас или завтра? Жаль мальца будить.

Хватов опустил рубашонку:

– Пусть спит. – И отошел к столу. Там, грузно опустившись на стул и положив голову на ладонь, насупился.

– Что, голова болит?

– Нет, с головой ничего. Валентинову жаль. Представляешь, как она сейчас стоит перед слепым сыном и заливается горькими слезами. Я все это себе ясно представляю и переживаю. Еще там, у нее, задумался, как бы ей помочь. Завтра посоветуюсь с Соколовым. Он с лечебным миром знаком. Ведь спасают некоторым раненым зрение. Я сам таких видел.

– Как раз, Яков Иванович, и я об этом думаю. У нас на фронте есть нейрохирургический госпиталь майора Никольского. В нем имеется и глазное отделение. Говорят, что там чудеса делают. Так позволь, этим займусь я сам. Как раз завтра меня вызывают в политотдел армии. Проскочу заодно в госпиталь и поговорю с Никольским. Он замечательный, душевный и отзывчивый человек.

– Большое тебе спасибо! – Тут Яков Иванович хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл. – И позвонил полковнику Васильеву: – Тимофей Гордеевич, нет ли чего-нибудь подходящего на ноги для мальчиков на тринадцать лет, для моего сына и сына Валентиновой, на время, пока им сошьют обувку.

Последовал ответ: «Я позвоню». И минут через пятнадцать Васильев сообщил: «Что-нибудь подберем из реставрированных кирзовых маломерок».

Как только Юра встал и умылся, Яков Иванович посадил его за стол и, положив перед ним еще вчера написанное жене письмо, вручил самописку и сказал: «Пиши!» А затем продиктовал: «Здравствуйте, дорогие мамочка и бабушка! Обнимаю вас и целую. Вчера возвратился из фашистской неволи. Жив и здоров. Ваш сын и внук Юра».

Ранним утром женщины из ремонтных мастерских сняли с еще спящих ребят мерки и приступили к пошиву белья и верхнего – для мальчиков гимнастерок и шаровар, а для Дуси – платьица из красного материала в белый горошек. Вместо пальто для ребят подогнали телогрейки, а для Дуси решили сшить пальтишко из синего шевиота.

На фронте было спокойно, и Ирина Сергеевна, переложив всю работу по службе на своего помощника, решила остаться дома. Надо было что-то подыскать на ноги Дусе. И она поспешила в сапожную мастерскую.

Когда вернулась домой, то делопроизводитель Маша сказала, что звонил подполковник Карпов.

– Карпов? – встревоженно повторила Ирина Сергеевна и тут же крутанула ручку телефона:

– Тося, дай, пожалуйста, «Курган», а там двадцать первого.

И на этот раз неудачно. Вместо Карпова ответил майор Тарасов. Он сообщил, что недавно за Карповым заехал полковник Добров.

Обедали снова у Валентиновой. За столом были Якоз Иванович, Ирина Сергеевна и ребята.

– Чего это так срочно выехали Добров и Карпов? – поинтересовалась Ирина Сергеевна.

Яков Иванович понял, что волнует Валентинову. И хотя знал причину вызова, правды не сказал:

– Не знаю. Телеграмму подписал Алексашин.

– Раз Алексашин, значит, новое назначение. – Ирина Сергеевна не сводила глаз с Железнова.

Но он «пропустил» это мимо ушей и заговорил о Юре:

– У меня сегодня в штабе много работы, так пусть Юра до ужина побудет у вас. После ужина я заберу.

– Так и вы приезжайте ужинать. Я думаю, к этому времени вернется и Фома Сергеевич, – и, провожая на крыльцо, еле сдерживая слезы, обратилась к Железнову: – Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула. Все о ребятах думала. Ведь их здесь оставлять нельзя. А куда девать? Может быть, Юру и моих в Княжино отвезти?

– Я тоже об этом думал, но так ни к чему и не пришел, – глубоко вздохнул Яков Иванович. – Давайте отложим это до приезда Хватова. Его тоже вызвали.

Хватов вернулся за два часа до ужина и, не заходя к себе, прошел прямо к Железнову.

– Чего вызывали? – поинтересовался Яков Иванович.

– Подрабатывали на выдвижение. Хотят до начала Смоленской операции сделать все перемещения.

– Куда?

– Пока не знаю. Но говорят – на корпус.

– Видно, от нас заберут и Карпова и Доброва. Они сегодня уехали по вызову комфронта. Ирина Сергеевна в смятении. У нее на Карпова были большие надежды. Удалось побывать у майора Никольского?

– Добрался. – Хватов снял шинель и повесил на рогульку… – Он предлагает паренька положить на обследование и только после этого сумеет сказать, можно ли вернуть ему зрение.

– А когда?

– А это уж теперь будет зависеть от желания Валентиновой. А где Юра? Я зашел в военторг и купил по шоколадке. Одели?

– Одели. Юрка потребовал погоны. Я, говорит, солдат, и мне погоны положены. А где Соколов?

– Он сошел у медсанбата.

Яков Иванович позвонил в медсанбат. Трубку взял подполковник Соколов.

– Павел Сергеевич, что вы узнали о Гребенюке Иване Фомиче? Что? Его уже эвакуировали в толовой госпиталь фронта? Жаль! Тогда я вас прошу по мере возможности все же выяснить, где он будет находиться. Этот человек мне дорог. Он все время оберегал моего сына. Будьте добры!

– У нас, Фома Сергеевич, до ужина еще целый час, – Яков Иванович постучал по часам. – Давай подумаем, кого будем рекомендовать вместо Карпова, и так по всей цепочке, а также и вместо тебя. Откровенно говоря, очень жаль мне с тобой расставаться. Ведь скоро два года, как мы вместе. Что только не пережили… Ну, ладно, дружище. Давай думать. Вместо Карпова я предлагаю майора Тарасова, а вместо него – на должность начштаба – майора Егорова. На его место – комбатом капитана Кочетова. Он сегодня прибыл с курсов. Посмотрел бы, какой стал представительный. Твое мнение?

– Я за! – без колебаний согласился Хватов, – прекрасные и командиры и коммунисты.

– А кого ты вместо себя предлагаешь? – спросил его Железнов.

– Если ты, Яков Иванович, не против, я предлагаю подполковника Милютина.

Помолчали.

– Ну что ж, хорошая кандидатура, – и Яков Иванович положил свою увесистую ладонь на стол. – Согласен. А теперь поехали к Ирине Сергеевне и обнадежим ее хотя бы этой чуточкой надежды.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Карпов и Добров вернулись на второй день вечером.

Добров зашел к Железнову.

– Ну что, Иван Кузьмич, сосватали? – поинтересовался Железнов.

– Как будто бы сосватали на дивизию. Но куда – не сказали. С каждым в отдельности беседовал сам Соколовский. У нас, сказал он, есть думка выдвинуть вас на дивизию. Конечно, это не сегодня и не завтра, но скоро. Одно советую вам – бережливее относитесь к командному составу. Потом, говорит, у вас есть замечательные качества – храбрость и бесстрашие. Но комдиву нужны еще разум и выдержка. Так что, прошу вас, не суйтесь без нужды в пекло и так далее. Здесь я понял, что он говорил не без твоего, Яков Иванович, участия.

Карпов, так тот сразу же прошел в автопарк, но Валентиновой там не было. Позвонил ей на квартиру. После многих звонков в трубке зазвенел тоненький детский голосок:

– Мамы нет дома. Ушла за ужином.

Он полагал, что ошибся, и позвонил еще раз. Ответил тот же голосок и то же самое.

– А ты кто будешь?

– Я? Я Дуся. Дочка мамы.

И этот голосок девочки как-то сразу наполнил его душу новым, до сего времени неведомым чувством, и его потянуло сейчас же туда пойти. Не теряя времени, Карпов позвонил в полк майору Тарасову и, убедившись, что в полку все благополучно, а на фронте спокойно, широкими шагами направился к дому Валентиновой. У плетня остановился и с удивлением посмотрел на двух маленьких солдатиков. Один из них – при погонах, – изображая из себя кавалериста, скакал верхом на палочке и лихо рубил воздух самодельной саблей.

Другой, без погон, стоял неподвижно и смотрел на закат солнца.

– Здравствуйте, казаки! – приветствовал их Карпов.

Юра принял стойку смирно и отчеканил:

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

Ваня, тот просто сказал «здравствуйте». На крыльцо выбежала и поприветствовала Карпова девочка в красном с горошком платьице и с такими же цветастыми бантиками в косах, а за ней и Ирина Сергеевна.

– Тебя зовут Дуся. – Карпов пожал руку девочки. – А вот как звать боевых орлов, не знаю.

– Рядовой стрелковой дивизии Юрий Железнов! – четко доложил Юра.

– Сын нашего генерала? – Карпов обратился к Валентиновой.

– Да, сын генерала, – подтвердила она. – А это мой сын, Ваня. – И губы ее дрогнули.

Удивленно глядя на Ваню, Карпов раскрыл рот, чтобы спросить, что с ним, но Ирина Сергеевна, приложив палец к губам, остановила его и здесь же подтолкнула дочь:

– Дуся, приглашай Петра Семеновича ужинать с нами. – Дуся подошла к Карпову, взяла его за руку и тем же, что и в телефоне, голоском пропела:

– Петр Семенович, идемте с нами ужинать.

Ирина Сергеевна рассадила ребят так, чтобы Ваня был около нее и чтобы ей было легче помочь ему поесть. Карпов сидел напротив нее и думал, как помочь женщине в этом безысходном горе. Подбодрить участливым словом? Что толку? Деньгами? Было бы самое лучшее, думал он. Для того, чтобы пристроить ребят где-нибудь в тылу, у крестьян, нужны большие деньги, а с деньгами у него самого было плохо: ведь он жил только на фронтовые, а все остальное жалованье получает в Княжино жена по аттестату, который он выслал ей в тамошний райвоенкомат еще в сорок первом году.

После ужина Ирина Сергеевна, убрав со стола, дала Дусе тряпочки и устроила ее в уголке мастерить одежку для куклы, сделанную из таких же тряпочек. Ребят же посадила за стол, положила перед Юрой брошюрку о героическом подвиге Зои Космодемьянской и попросила почитать Ване. И вот, когда дети занялись своим делом, она вышла на крыльцо и там опустилась на ступеньку к Карпову, который с нетерпением ждал этого момента: ведь из-за последних событий они не виделись, как ему казалось, целую вечность. К тому же вечер дыханием цветущей хвои будоражил душу. А тут еще своими трелями манил к себе в черноту леса шальной соловей.

– Пройдемся немного, – обхватив рукой, приподнял ее Карпов и коснулся губами ее губ.

– Не надо, Петя, – Ирина Сергеевна сняла его руку со своего плеча. – Я очень и очень устала. Не знаю, как только ноги держат. – И снова опустилась на ступеньку. – Давай лучше поговорим, как дальше жить будем? Видишь, как у меня получилось, – и радость и горе… А тут ходят слухи, что тебя назначают на другое место и даже в другую армию.

– Да, Ириша, назначают. Но ты не волнуйся. Я как только на новом месте обживусь, так сразу же буду хлопотать, чтобы тебя перевели к нам в дивизию или куда-нибудь поближе. Тогда мы опять будем вместе.

– А дети?

– А их надо устроить где-нибудь поближе к тылу, у крестьян.

– Это, Петя, легко сказать, да сделать трудно. Кто это возьмет на себя обузу и ответственность возиться со слепым мальчиком?

– За хорошие деньги возьмутся. А деньгами я помогу.

– А я, Петя, думаю о другом.

– О другом? – насторожился Карпов. Он очень боялся, как бы она не решилась повезти их вместе с Юрой в Княжино, ведь там была его жена.

– Вчера я была в нейрохирургическом госпитале. – Зная ревнивое отношение Карпова к Хватову, она сознательно здесь покривила душой. – Там мне предложили положить Ваню на обследование. Говорят, некоторым при таком ранении возвращают зрение. Но прежде чем на это решиться, я хочу посоветоваться с тобой.

– А что? Это, пожалуй, самое правильное решение.

Но сказал он это каким-то безучастным тоном, как о совершенно чужом ребенке, и это больно отозвалось в материнском сердце Ирины Сергеевны. И она как-то сразу сникла.

– Ириша, ты чего? Плохо тебе? – Карпов обнял и привлек ее к себе. – Может быть, боишься, что уеду и забуду? Нет, этого не будет, наоборот, буду тосковать и нестерпимо ждать того времени, когда мы снова будем вместе. Ну, что? Скажи хоть слово.

– Ну, что тебе сказать? – И чуть было не сорвалось у нее с языка, что мужем-то он, Петя, может стать, а вот станет ли отцом… Но сказала другое: – Тяжело мне будет без тебя…

Там, где только что замолчал соловей, замелькали узенькие лучи автомашины. Карпов встал и хотел было спрятаться от посторонних глаз. Ирина Сергеевна его задержала:

– Что ж, так и дальше будем прятаться от людей?

– Это машина комдива, и я не хочу, чтобы он меня здесь видел.

– Ну и что ж. Пусть видит.

Но за Юрой приехал только один Польщиков. Услышав сигнал, ребята высыпали на крыльцо.

– Раз так получается, я поехал. – Карпов поцеловал Валентинову. – Польщиков подбросит меня до автопарка, а там дежурной я доберусь и до полка, – и хотел было сесть в машину, но Ирина Сергеевна задержала:

– Попрощайся с детьми.

Карпов проворно взбежал на крыльцо и пожал Ване с Дусей руки:

– До свидания, детки. Всего вам хорошего. Слушайте маму.

Красный глазок машины давно растворился в ночной черноте, а Ирина Сергеевна, прижав к себе ребят, все еще смотрела ему вслед, удрученно думая о неласковом отношении Карпова к детям.

«А где ему взять ласки, когда всю свою жизнь жил в свое удовольствие – пустоцветом?» – мысленно сказала сама себе.

На другой день утром Карпов вызвал к себе начфина и приказал затребовать из военкомата данный жене денежный аттестат.

– А что с ней? – удивился начфин.

– Да ничего. Так надо.

Яков Иванович возвратился к себе в землянку, когда Юра уже лежал в постели. Он наскоро разделся, помыл руки и присел возле Юры.

– Вот видишь, сынок, какая у твоего отца служба. Никак не найду даже часика, чтобы пораньше освободиться и поговорить с тобой про твое житье-бытье, про твоих друзей и начальников. Да, чуть не забыл, – и Яков Иванович вытащил из кармана шинели мешочек с карамелью и вручил сыну. – Давай съедим сегодня по одной. А завтра возьми с собой и угости ребят Ирины Сергеевны. Ну, рассказывай, – Железнов сел поудобнее на чурбачок.

– А что рассказывать-то? – Юра, смакуя, сосал конфеты. Ведь за все время войны такая сладость с приятной кислинкой впервые попала ему в рот.

– А ты начни с самого-самого начала, с того момента, как мама ушла из дому по городской тревоге.

На этот раз Юра смог поведать отцу весь ужас только первого дня войны и весь тот кошмар, который пережил он с бабушкой и ребятами Валентиновой. И уже было начал рассказывать о том, как вернулась мать, как они эвакуировались, и на фразе: «Нас погрузили в машину – и на вокзал, и на вокзал…» путанно повторил несколько раз и заснул.

И так каждый вечер понемногу Юра раскрывал перед отцом свою жизнь и героические дела партизан Подмосковья и Смоленщины.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Весна пришла и в Княжино. Горячее солнце быстро согнало снег, и луга зазеленели муравой, а поля – озимью. Княжинцы спешили до начала полевых работ поднять землю на своих огородах да привести в порядок усадьбы. Аграфена Игнатьевна, хотя и некуда было спешить, тоже не отставала от своих соседей. И вооружившись лопатой, также ковырялась в своем маленьком огороде.

– Бог на помощь! – приветствовал ее с улицы старичок почтальон. – Железнова?

– Железнова, батюшка, Железнова, – засеменила Аграфена Игнатьевна к изгороди.

– Вот депеша с фронта. Так что, мать моя, идемте в дом. Надо в книге расписаться и время проставить.

Прежде чем это выполнить, Аграфена Игнатьевна, вооружившись очками, первоначально прочла телеграмму и, уставившись на почтальона неподвижным взором, бухнулась на табуретку.

– Батюшка, дорогой мой, да знаешь ли, какую ты нам радость-то принес, – залепетала Аграфена Игнатьевна. – Да за такую телеграмму моей расписки мало. – И она достала из шкафчика бутылку с остатками самогона и все вылила в стакан. – Потчуйтесь и закусывайте, – пододвинула Игнатьевна ему тарелку с салом и хлебом.

Тут вошла Русских и отвесила почтальону поклон.

– Хлеб да соль! Нет ли, Порфирьевич, и мне весточки?

– Ну как нет. Тебе, Гавриловна, всегда есть, – и он вручил ей письмо. На этот раз от Ивана.

– Спасибочко, дорогой. Заходи, я тебя тоже угощу.

– А вам, Игнатьевна, от кого?

Вместо Игнатьевны ответил Порфирьевич.

– От самого Железнова. – И, глядя поверх очков на Игнатьевну, спросил: – Разрешите, я прочту. – Та в знак согласия кивнула головой.

– Мои дорогие, восклицание, – торжественно читал он. – Сообщаю большую радость точка Сегодня возвратился Юра в полном здравии точка Обнимаем целуем вас Яков и Юра Железновы точка Подробности письмом.

Проводив почтальона и Гавриловну до калитки, Аграфена Игнатьевна вернулась в дом, быстро умылась, оделась и, взяв телеграмму, направилась на завод. На ее счастье, на кольце стоял автобус (теперь от Княжино до завода шла хорошо укатанная гравийка.)

На заводе ей тоже повезло – на проходной дежурил односельчанин, инвалид этой войны, и он пропустил Игнатьевну прямо в цех.

Матери всегда матери. И даже такая волевая и выдержанная женщина, как Нина Николаевна, и та, прочтя телеграмму, не постеснялась своих цеховых товарищей и товарок, упала на грудь матери и разрыдалась.

– Буде, доченька. Успокойся, – приголубила ее Аграфена Игнатьевна и посадила на ящик. – Не плакать, а радоваться надо, доченька.

– Что с ней? – встревожились товарки.

– Сын, милые, нашелся. Юрочка… – дрогнувшим голосом поведомила Аграфена Игнатьевна.

И полетело по цеху: у Нины Николаевны сын нашелся…

Тут же все стали советовать поехать и забрать его. На фронте мальчишку, как и любого другого, на каждом шагу подстерегает опасность. А тут все-таки глубокий тыл. Нина Николаевна тоже была такого мнения и, не откладывая дела в долгий ящик, пошла с Аграфеной Игнатьевной в партком к Илье Семеновичу.

– Что с тобой? – сразу же усадил он Нину Николаевну на диван. – Не пойму, то ли плачешь, то ли радуешься?

– Радуюсь, Илья Семенович, – и она протянула ему телеграмму. – Юра нашелся. У Яши он.

– От всей души рад и за тебя, Нина, и за тебя, Аграфена Игнатьевна.

– Пришла просить вас, Илья Семенович, посодействовать перед дирекцией о предоставлении мне отпуска для поездки за Юрой.

– Хорошо. Посодействую, – и осекся, вспомнив, что, приехав на фронт, Нина обязательно захочет повидать и дочь. А узнав о ней правду, будет страшно потрясена. – Постой-постой, а тут же Яша пишет, что «подробности письмом». Так давай уж подождем письма. Тогда все и решим об отпуске.