Вопросы вспыхивали один за другим, по мере того, как органы чувств просыпались и начинали поставлять информацию в мозг.

Он лежал на чем-то жестком и очень неудобном. Было сыро и холодно, как в склепе. И так же темно. Темнота вызывала беспокойство. Не хватало еще ослепнуть. Конечно, ни с того ни с сего зрение не потеряешь… Но вся беда в том, что события последних часов начисто стерлись из памяти. Последнее, что помнил Виктор – как они с Андреем и Катей свернули с шоссе на проселочную дорогу, ведущую к деревне. И все. Дальше – одно большое белое пятно.

Но за память Виктор пока не волновался. Куда больше заботили глаза. Что, если он получил какую-то травму и ослеп? Виктор надавил пальцами на веки и резко отпустил. Перед глазами вспыхнули цветные всполохи. Нет, не похоже. Насколько он знал, у слепых не бывает никаких кругов или точек на мертвой сетчатке. Значит, со зрением все в порядке, палочки и колбочки исправно делают свою работу. Выходит, темнота вокруг. Это немного успокоило. Ненадолго. Как обычно бывает, на смену одному вопросу пришел десяток.

Нужно выяснить, где он находится. Виктор пошарил руками вокруг и понял, что лежит на шершавых досках. Но полом назвать это было нельзя. Щели между досками были шириной в несколько сантиметров. Рука нырнула в щель, и под досками Виктор нащупал что-то твердое и холодное. То ли камень, то ли плотно утрамбованная земля. Он лежал на грубо сколоченном деревянном настиле, который немного возвышался над полом.

Ладонь скользнула чуть дальше и влезла во что-то мокрое. Виктор брезгливо отдернул руку. Но потом любопытство взяло вверх. Он поднес ладонь к лицу и принюхался – ладонь пахла огуречным рассолом.

«Господи, что же это за дерьмо такое? Где же я? На консервном складе?»

Он, кряхтя, перевернулся на бок. Потом неуверенно сел, опираясь руками о доски. Голова закружилась, желудок судорожно сжался несколько раз, но это быстро прошло. Виктор немного отдышался, потом тщательно ощупал себя – нет ли переломов и открытых ран. Ничего подобного, насколько он мог судить в кромешной темноте, не оказалось. Ушибов, видимо, хватало, причем досталось и голове – он нащупал здоровенную шишку на затылке, но это не пугало. Если они угодили в аварию – можно сказать, дешево отделался. Только какая связь между аварией и огуречно-рассольной темнотой?

«И все-таки, где я оказался?»

– Эй! – позвал Виктор. – Есть тут кто-нибудь?

Слова затихали, едва слетев с губ. Тишина, окружавшая Виктора, была такой же густой и вязкой, как темнота. Нарушало ее только тихое попискивание. Очень похожее на крысиное.

Он огляделся. Везде было одно и то же – ничего. Пошарил рукой по сторонам, но нашел только пустоту.

«Хе-хе, а может, я умер?» – мелькнула шальная мысль. И, несмотря на идиотский смешок, четко прозвучавший в голове, она не показалась такой уж смешной. Сердце сделало резкий скачок и ухнуло куда-то вниз.

«Не мели ерунду, – сердито одернул он себя. – Покойники не мерзнут. Попытайся вспомнить, что произошло перед тем, как ты угодил сюда. Ответишь на этот вопрос, поймешь, где ты сейчас сидишь».

Но это было не так-то просто. Как ни напрягал Виктор память, последним более или менее ясным воспоминанием был поворот на проселок. Да, они ехали на день рождения Сергея. В деревню. Был вечер. Кажется, около семи, может немного позже. Шел дождь, и видимость была очень плохой.

Этот момент показался Виктору важным. Плохая видимость… Что-то с ней было связано. Что-то неприятное. Они слетели с дороги? Не вписались в поворот? Возможно, очень возможно. Тогда потеря памяти объясняется очень просто – удар головой, и в результате ретроградная амнезия. Иногда, в результате черепно-мозговой травмы, человек начисто забывает последние часы или минуты, предшествовавшие несчастному случаю. Все остальное вспоминается легко, но этот небольшой временной отрезок оказывается стертым.

Похоже, именно это и произошло. Авария – удар головой – ретроградная амнезия. Но какого черта он не в больнице? Или, на худой конец, не в доме Сергея? Откуда этот могильный холод и огуречный рассол на полу? Откуда вонь тухлятины? Сюрреализм.

Виктор потер виски. Всему должно быть объяснение. Всему. И если невозможно найти его с помощью логики, придется прибегнуть к эмпирическим методам.

Виктор еще раз ощупал себя. Куртка была на нем. Пошарил по карманам. Паспорт, права, техпаспорт, бумажник – все было на месте. Кроме сигарет. Пачка «Кэмел» осталась в машине. Вместе с зажигалкой. Виктор выругался про себя. Сейчас старенькая «Зиппо», привезенная знакомым прямиком из Бредфорда, очень бы пригодилась.

Телефона тоже не было. Как и ключей от машины. С ключами понятно – они, наверное, остались в замке зажигания. А телефон? Уж с ним-то он никогда не расставался. Вопреки всем правилам, номер сотового он давал клиентам, состояние которых вызывало опасения. Уж лучше быть разбуженным среди ночи, чем наутро, хорошенько выспавшись, узнать, что твой клиент сиганул с двенадцатого этажа только потому, что не нашлось человека, готового поговорить с ним по душам.

Инвентаризация ничего не дала. Никаких намеков на то, что произошло, и где он может сейчас находиться. Память тоже продолжала забастовку. Виктор знал, что зачастую достаточно малюсенького толчка извне, чтобы воспоминания вернулись. Одно слово, случайно брошенный взгляд на случайный предмет, какой-нибудь запах, особенно запах, – этого могло быть вполне достаточно, чтобы выстроилась цепочка ассоциаций. Но откуда взяться всему этому здесь, в подобии склепа?

Виктор рассовал обратно по карманам документы, застегнул молнию и медленно встал. На какой высоте потолок, он не знал и не хотел разбить голову о балку. Поэтому поднимался очень осторожно, выставив одну руку вверх. Ноги были еще полусогнуты, когда рука уперлась во что-то твердое. Судя по всему, сверху тоже были неоструганные доски. Он выпрямил ноги и коснулся макушкой потолка.

Следующие несколько минут Виктор примерял на себя роль крота. После пяти минут блуждания во мраке с вытянутыми вперед руками, как при игре в догонялки, Виктор так и не смог понять, где находится. Время от времени под ногами хрустели стеклянные осколки, один раз он наткнулся на нечто вроде квадратной колонны, дважды чуть не упал, когда дощатый настил вдруг закончился. Вот и весь результат.

Обойдя вокруг колонны, Виктор решил, что напрасно теряет время. Он, подобно молекуле, участвующей в броуновском движении, метался туда-сюда, без всякого плана и четкого направления.

– Так дело не пойдет, – сказал Виктор вслух. Звук собственного голоса придал бодрости. – Хватит без толку шастать.

Он прижался спиной к колонне, ощутив, как холод проникает даже через куртку, и медленно, шаг за шагом двинулся вперед, стараясь выдерживать заданное направление. Через пять шагов рука коснулась холодного, покрытого капельками влаги камня. Он провел рукой в одну и другую сторону. Кусок стены. Виктор немного удивился. В деревне, куда они направлялись, каменных домов не было. Все сплошь деревянные срубы. Неужели они в городе? Выходит, из памяти выпало несколько часов? Худо, совсем худо…

Виктор, постояв немного, двинулся вдоль стены налево. Дошел до угла. И тут рука наткнулась на деревянную полку. Выше была еще одна. Рука скользнула по гладкому дереву и чуть не смахнула на пол стеклянную банку. Банка была большая и, судя по тяжести, под завязку наполнена какой-то жидкостью. Рядом стояла еще одна. Виктор провел рукой дальше и насчитал еще десяток таких же банок. Вспомнился разлитый огуречный рассол.

«Ага, – подумал Виктор, сам себе напоминая проницательного Штирлица. – Низкий потолок, холод, сырость, банки на полках вдоль стены… Похоже, подвал дома. А каменные стены – фундамент. Что ж, с этим, похоже, все понятно… И теперь вопрос на десять тысяч рублей – как ты сюда попал?»

На этот счет не было никаких соображений. Виктор решил оставить головоломку на потом, а пока закончить исследование подвала. Тем более, что все больше смущала одна крошечная деталь, которая не укладывалась в представления о подвалах деревенских домов. Запах. В подвалах обычно пахнет сыростью, плесенью, гнилой картошкой, может быть, крысиным дерьмом… Но никак не тухлым мясом. КАЖЕТСЯ, тухлым мясом…

Виктор сделал несколько шагов вдоль полок, заставленных банками. Дошел до очередного угла и снова повернул налево. Вонь как будто усилилась. Еще через три шага сомнений не осталось – он приближался к источнику запаха. И этот запах можно было идентифицировать, как смрад груды гниющего мяса. Виктор в нерешительности остановился. Стоит ли продолжать движение? Рассудок заботливо подсказал, что нормальный человек предпочтет держаться подальше от того, что так воняет. Совет был хорош. Но хорош в обычной ситуации. Очнуться же в темном подвале незнакомого дома, да еще с частично купированной памятью… И это после того, как ты ехал на день рождения к другу… Нет, ничего в этом нормального и обычного не было.

И все же все его существо противилось тому, чтобы сделать еще хоть один шаг по направлению к источнику запаха.

«Эгей, – подумал Виктор. – Я тебя прекрасно понимаю, парень. Но ведь ты знаешь, что там может быть выход. Такая маленькая лесенка и крышка люка. Или ты хочешь просидеть здесь до второго пришествия только потому, что на твоем пути оказалась дохлая крыса или кошка?»

Но потребовалось несколько минут, чтобы решиться, и еще столько же, чтобы заставить себя сделать шаг вперед. Больше всего он боялся наступить на кучу гнилого мяса и поскользнуться. Можно запросто переломать себе кости. Тогда уж точно придется ждать, пока кто-нибудь (тот, кто засунул его в этот дерьмовый подвал?) не придет и не вытащит его отсюда. Поэтому Виктор едва передвигал ноги. Он шел, шаркая, как дряхлая старушонка, не отрывая руки от холодной стены и стараясь дышать не очень глубоко – вонь становилась все сильнее.

И все-таки, несмотря на всю осторожность, темнота сыграла с ним гнусную шутку. Нога, которая делала шаг вперед, вдруг провалилась в щель настила и намертво застряла между досками, зажатая как в капкане. Тело же по инерции продолжало двигаться вперед. Виктор судорожно взмахнул руками, пытаясь нащупать опору, но те встретили лишь пустоту, и он рухнул вперед всем телом, попытавшись в последний момент упасть так, чтобы не повредить застрявшую ногу.

Он упал на что-то очень мягкое, податливое, вроде кучи дерьма, завернутого в плотную тряпку. В нос ударило чудовищное зловоние, и в лицо брызнула тепловатая смрадная дрянь. Виктор попытался вскочить, упершись ладонями в это вонючее нечто, но грубая ткань под руками поехала, словно под ней была скользкая глина, и. он снова ткнулся лицом в груду разлагающегося мяса.

«Господи, боже! Что это такое? Что это?!» – мелькнуло в голове, и тут же Виктора вывернуло наизнанку. Потом еще раз и еще.

Он барахтался на этой осклизлой куче, раз за разом щедро извергая содержимое желудка и пытаясь освободить ногу из ловушки.

Наконец это удалось, и он как ящерица отполз в сторону, не переставая содрогаться в рвотных позывах. При этом рука угодила в какое-то влажное скользкое месиво и, что самое отвратительное, успела нащупать в этом месиве клок волос. Что-то вроде обросшего вдруг волосами моллюска. ГНИЛОГО моллюска…

Виктор прижался к стене, чуть не визжа от ужаса и отвращения. Сердце колотилось у самого горла, а желудок ритмично сжимала чья-то холодная лапа.

«Вот дерьмо, вот дерьмо, вот дерьмо! – стучало в голове. – Что же это такое? Что, а?»

На самом деле, он понял, что это такое, как только упал и почувствовал под собой вонючую разлагающуюся массу, завернутую в ткань.

И еще волосы… ВОЛОСЫ! Мать твою, господи, это были человеческие волосы!

Но разум отказывался верить в это чудовищное объяснение и даже допускать саму возможность его существования. Он чувствовал, что пока догадка блуждает где-то во мраке подсознания, его рассудок в относительной безопасности. Но стоит облечь это смутное предположение в слова, стоит назвать это, уютный мирок, в котором он жил последние годы, рухнет с жутким грохотом.

Да, в этом мире те, кого любишь, выбрасываются из окон, в этом мире дрянь, засевшая в голове, медленно убивает тебя, а «Джонни Уокер» всерьез претендует на первый приз в конкурсе радостей жизни. Но все же в нем (хе-хе, ребята) есть и утренний кофе, и защита прав человека, и относительная уверенность в завтрашнем дне… Но самое главное – в этом мире нет места разлагающимся трупам в темных подвалах.

Виктор отполз еще немного назад. Рука до сих пор хранила ощущение прикосновения к волосатому моллюску. Но теперь была уверенность, что помимо волос там было еще что-то. Что-то уж совсем омерзительное. Ну да, конечно, за ту долю секунды, что ладонь прикасалась к моллюску, он успел уловить под ней шевеление. Что-то копошилось там. Живое, скользкое, мягкое.

«Черви, – обреченно подумал он. – Вот что это было. Черви. Маленькие. Что-то вроде опарышей. И хватит прятать голову в песок».

Его передернуло, желудок снова болезненно сжался. И тут в голове вспыхнула бессмысленная, но пугающая надпись:

…ТО, ЧТО КОГДА-ТО ЕЛО, САМО ДОЛЖНО БЫТЬ СЪЕДЕНО.

Он сдавил ладонями виски. Это уже было. Было! Та же фраза. И точно так же она появилась перед внутренним взором без всяких усилий с его стороны, будто пришла извне. И случилось это совсем недавно. После того как… Как что?

Надпись сменила другая картинка. Такая же четкая, ясная и необъяснимая. Огромная светло-серая птица, пролетающая в нескольких сантиметрах от его лица. Птица, размахивающая длинными, тонкими, совсем не птичьими крыльями. И еще звук удара…

Видение длилось несколько мгновений, а потом исчезло так же внезапно, как появилось. Растаяло, словно утренний туман под порывом ветра. Осталось лишь чувство, которое возникает, когда не можешь вспомнить нужное слово, хотя оно вертится на языке. Жилка, застрявшая в зубах…

Виктор потряс головой, будто это могло чем-то помочь. Вздохнул и покосился туда, где лежала смердящая куча. По телу пробежала нервная дрожь. Но на этот раз хватило мужества не закрывать глаза на очевидное: в двух шагах от него, в кромешной темноте подвала лежал труп человека. И как ни пытайся смотреть на вещи позитивно, в этой гребаной новости не было ничего хорошего.

Страх цепкой лапой сдавил горло. Виктор лихорадочно соображал, как мог попасть труп в этот чертов подвал. Первой мыслью было – хозяин дома спустился сюда за какой-нибудь банкой, и его хватил сердечный приступ. Вполне правдоподобное объяснение. Но, во-первых, судя по всему, он пролежал здесь не один день. Неужели никто из соседей не хватился? Неужели никто не зашел в дом, чтобы выяснить, почему человек так давно не выходит на улицу, и не почувствовал трупный запах, идущий из подвала? А, во-вторых, как сюда попал сам Виктор, если хозяин дома был уже мертв к тому времени и при всем желании не мог запихнуть потерявшего сознание гостя в подвал? Значит, или запихнул кто-то другой, или в подвале лежал не хозяин дома. Но и в том, и в другом случае, тот, кто бросил сюда Виктора, не мог не учуять этот запах. А следовательно…

Что «следовательно», Виктор не знал. Но догадывался, что положительные выводы из таких посылок вряд ли получатся.

Выход был один – продолжать свои поиски. Он обследовал только две стены. Осталось еще столько же. Может быть, он нащупает дверь. Или наткнется на лестницу, ведущую наверх.

«Или еще на один труп».

Сейчас он все отдал бы за коробок спичек. Но желающих совершить выгодную сделку поблизости не было. Поэтому Виктор медленно поднялся и, придерживаясь за стену, двинулся вперед, осторожно нащупывая ногой каждую доску. Через три шага нога пнула что-то мягкое. Виктор понял, что это труп, и содрогнулся всем телом. Послышался писк и шорох. Он вспугнул крысу, закусывающую покойником. Виктор представил, что эта же крыса может запросто укусить и его. По телу вновь пробежала дрожь.

«Спокойнее, спокойнее… Перестань забивать голову всяким дерьмом. Все будет в порядке, если ты не начнешь паниковать и делать глупости. Просто перешагни через… Этого парня и иди дальше вдоль стены. Это все, о чем тебе сейчас нужно думать».

Так он и сделал. Просто перешагнул труп, будто тот был корягой на дороге. И через несколько шагов наткнулся на лестницу. Крепкие деревянные ступеньки вели наверх. Виктор облегченно вздохнул и вытянул руку, нащупывая крышку. Пальцы ясно ощутили металлические петли, небольшой зазор между крышкой и перекрытием. Чуть не вопя от радости, он толкнул крышку, прикрыв на всякий случай глаза – после этой темени даже слабый свет ослепит так, что мало не покажется.

Но предосторожность оказалась напрасной. Крышка даже не шелохнулась. Он толкнул сильнее, потом поднялся на пару ступенек, уперся в крышку плечами и, напрягая все мускулы, попытался выпрямиться… Ни черта не получилось. Крышка оставалась неподвижной, словно на ней примостился бегемот. Через десяток минут, наполненных бесплодными попытками выбраться наружу, Виктор принялся молотить по крышке кулаками и орать что-то нечленораздельное, вкладывая в эти крики весь свой страх, злость и отчаяние. Ему было уже наплевать на то, что человек, запихнувший его в подвал, мог быть опасен.

В конце концов, взмокший, несмотря на могильный холод подвала, Виктор обессилено присел на нижнюю ступеньку.

«И что ты будешь теперь делать? – спросил он себя. – Ведь это ловушка, дружище. Самая настоящая ловушка. И рядом с тобой лежит тот, кто угодил в нее немного раньше. Надо что-то делать, нельзя вот так просто сидеть. Нельзя».

Ответ нашелся быстро, но эту мысль он поначалу отогнал, как чумную собаку. Слишком она была мерзкой… Но гнусная, отвратительная мыслишка с настойчивостью дворняги продолжала вертеться рядом и путаться под ногами.

Наконец, Виктор сдался.

– Ну, хорошо, – сказал он вслух. – Давай просто посмотрим в лицо действительности. И если после этого ты решишь, что это стоит сделать – сделаешь.

Он снова услышал рядом назойливый шорох, и топнул ногой.

– Итак, ты сидишь в подвале. Рядом – покойник, который пролежал здесь не один день. Как сюда попали вы оба – ты не знаешь. Господи, с ума можно сойти… Спокойно, спокойно… Может быть, есть еще какой-нибудь выход. Причем, совсем рядом.

«Ты сам в это веришь?» – мысленно спросил он себя.

– Не очень. Но отбрасывать такую возможность глупо. В любом случае, у тебя есть два варианта. Либо сидеть здесь и ждать, когда кто-нибудь придет и откроет его. Либо попытаться выбраться самому. Но без света это вряд ли получится. Так? Даже если есть еще один выход, в темноте ты можешь ползать здесь до скончания века, пытаясь его отыскать.

«Ну ладно, давай, скажи это. Только скажи вслух, чтобы как следует осознать то, что ты хочешь сделать».

Он немного помолчал, собираясь с духом.

– У этого парня… У этого трупа в карманах может оказаться что-нибудь полезное. Например, спички или зажигалка. И тебе нужно… Нет, тебе придется его обыскать. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.

«Господи Иисусе на резиновом клиросе, – всплыла в памяти фраза из какого-то фильма. – Вот я это и сказал. Теперь осталось только сделать».

Но стоило Виктору представить, что ему предстоит, желудок сделал сумасшедший кульбит и попытался вылезти наружу через глотку.

Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Виктор заставил себя сделать первое движение в сторону трупа. Все происходящее казалось дикостью, фантазией, порожденной больным воображением.

«Господи, неужели это происходит на самом деле?»

В какой-то момент Виктору показалось, что он сейчас откроет глаза и окажется в собственной постели, в небольшой уютной квартирке на Московском проспекте. Вспотевший, с колотящимся сердцем, но счастливый до одури оттого, что все это оказалось лишь сном.

Но время шло, расстояние между ним и трупом неуклонно сокращалось, а кошмарный сон никак не хотел заканчиваться. Виктор отчетливо ощущал под ладонями шершавое дерево настила и чувствовал вонь разлагающегося тела. Тела, к которому ему предстоит вскоре прикоснуться. И если бы только прикоснуться! Тщательно обшарить все карманы… Вот уж действительно «господи Иисусе на резиновом клиросе».

Как ни успокаивал себя Виктор, как ни убеждал, что ничего совсем уж ужасного в этом нет, что это просто вынужденная необходимость, но все же не смог сдержать вскрика, когда пальцы коснулись холодной студенистой массы.

Виктор отдернул руку. Снова накатила тошнота. Он явственно представил себе, как должен выглядеть этот парень, пролежав несколько дней (а может, и недель) в сыром подвале. Картинка получилась что надо. Вкупе с кошмарной вонью, исходившей от тела, она дала вполне ожидаемый эффект. Виктор чуть не выблевал собственный желудок. На языке осела едкая горечь желудочного сока.

Виктор вытер губы рукавом и поморщился. От одежды несло, как от выгребной ямы.

«Этот запах никогда не выветрится, стирай не стирай, – подумал он. – Но если ты не обыщешь этого парня, вполне возможно, что через некоторое время вопрос о стирке отпадет сам собой… Ну же, соберись. Давай, просто протяни руку».

Наконец, он решился. Стараясь держать голову подальше, он протянул руку и коснулся покойника. Провел ладонью по телу, определяя, во что одет мертвец. На ощупь это был ватник. Ладонь скользнула в сторону и нашарила боковой карман. Нырнула в него и угодила в сырое месиво крошек, влажных кусочков бумаги и еще какой-то дряни. Желудок сжался в липкий комок. Но Виктор сообразил, что это просто размокшая пачка сигарет.

«Господи, я не могу поверить. Ну надо же, а? Обыскиваю покойника… Мать твою, мать твою, мать твою… Это же настоящее мародерство. Вот сейчас он как схватит тебя за руку!», – проносилось в голове, пока рука копалась в кармане.

Пальцы нащупали что-то твердое. Сердце радостно подпрыгнуло. Виктор вытащил находку и как следует ощупал ее. Так и есть – зажигалка! Пластмассовая одноразовая зажигалка. Виктор уже было собрался зажечь ее, но остановился. Если огонек загорится и осветит то, что лежит рядом, обыск закончится. У него просто не хватит пороху продолжить свое дело. Поэтому он бережно положил зажигалку в куртку и принялся за второй карман.

Ему снова улыбнулась удача. На этот раз рука выудила перочинный нож.

Покончив с ватником, принялся за штаны. С ними было сложнее. Они прилегали вплотную к телу. Было жутко чувствовать под пальцами податливую гнилую плоть. Снова на ум пришло сравнение со студнем, завернутым в тряпку. Но поиски оказались не напрасными. Теперь трофеем стала связка ключей. Виктор не знал, от чего они, но на всякий случай сунул в карман куртки.

Больше ничего найти не удалось. Да он особенно и не старался. Не смог даже как следует обыскать брюки. Нервы не выдерживали этого копошения в карманах разлагающегося мертвеца. Желудок протестующее ворчал, от вони кружилась голова, и Виктор решил, что с него хватит. Он и так перевыполнил план по стрессу на много лет вперед.

Отодвинувшись подальше от покойника, Виктор достал зажигалку. Она была вся облеплена влажными табачными крошками, мокрой папиросной бумагой и еще какой-то пакостью. Терпеливо он принялся очищать находку. Когда решил, что она достаточно чистая, с замиранием сердца крутанул колесико. Кремень высек искру, но на этом дело и кончилось.

Матерясь вполголоса, забыв о трупе под боком и вообще обо всем на свете, Виктор снова и снова что-то смахивал, дул, стучал… Черт, он был готов расцеловать этот кусочек пластмассы, если бы знал, что это поможет. Наконец, крохотный огонек вспыхнул, заставив на мгновение зажмуриться. Малюсенькое чахлое пламя ослепило его, как дальний свет фар на пустынной ночной дороге. Едва дыша, он повернул регулятор пламени до упора. Огонек дрогнул и немного подрос. Виктор почувствовал себя неандертальцем, которому впервые удалось, ударив камнем о камень, высечь искру и поджечь кучку сухого мха.

Ликование очень быстро сменилось тревогой – газа в зажигалке почти не оставалось. Нужно успеть выбраться отсюда, пока есть свет.

И все же, прежде чем приступить к поиску выхода, он сделал вещь, которую никак не собирался делать. Не хотел делать, боялся, прекрасно понимая, что увиденное будет преследовать его до конца жизни. Но какое-то извращенное, болезненное и в то же время непреодолимое любопытство взяло вверх. Так ребенок не может не посмотреть хотя бы мельком на дохлую кошку, прекрасно зная, что ничего приятного не увидит. Что это, желание заглянуть в будущее и увидеть, что, в конечном счете, ожидает каждого? Или наивное ожидание хотя бы намека на ответ вечной загадки смерти? Виктор не знал ответов. Он вообще ни о чем не думал, когда рука, словно сама собой, приблизила огонек зажигалки к мертвецу.

Виктор бросил боязливый, полный отвращения взгляд на труп. И порадовался, что зажигалка горит так плохо. Но и тусклого дрожащего света хватило, чтобы опять накатила тошнота.

Первое, что бросилось в глаза – практически полное отсутствие лица у покойника. То месиво, которое предстало взору Виктора, нельзя было назвать лицом при всем желании. И дело было не в процессе разложения, хотя и без этого не обошлось. Лицо было обглодано до костей. Лишь кое-где оставались ошметки зеленоватого мяса, покрытые светло-серой, копошащейся гадостью. Черные пустые провалы глазниц уставились в потолок. От носа, губ, ушей не осталось ничего. Виктор перевел взгляд ниже. И вздрогнул. Одной ноги у тела не было вообще, начиная от тазобедренного сустава, вторая ниже колена была объедена так же, как лицо. Руки выглядели не лучше. Кости с редкими остатками мяса. Раздутый живот выпячивался так, словно перед смертью человек целиком проглотил арбуз.

Повинуясь внезапному импульсу, Виктор снова перевел взгляд на лицо. И тут рука дрогнула. Огонек погас. Виктор сидел в темноте, чувствуя, как на затылке шевелятся волосы.

Кажется, он только что получил ответ на один из вопросов. Но радости это открытие не принесло. Скорее, наоборот, он предпочел бы остаться в неведении. Слишком страшным был ответ. Теперь он знал почти наверняка, в подвале чьего дома находится. И помогла ему понять это густая окладистая борода, спутать которую с любой другой было невозможно.

Рядом с ним лежал бывший сторож базы отдыха по имени Коля.

И стоило Виктору понять это, как плотина, сдерживающая воспоминания о последних часах, прорвалась, и они хлынули неудержимым потоком, грозя свести с ума.

Если бы еще сегодня утром Кате сказали, что через несколько часов она побьет личный рекорд, установленный одиннадцать лет назад на чемпионате города по легкой атлетике среди юниоров, она бы расхохоталась. Тогда она пробежала пятьсот метров за минуту тридцать одну и пришла второй, уступив почти секунду чемпионке. Через год Катя ушла из спорта, поняв, что выбежать из полутора минут не сможет, даже если угробит на это всю жизнь.

Спустя одиннадцать лет она смогла сделать это. И не на беговой дорожке, в тепличных условиях стадиона при поддержке толпы зевак. А в полном одиночестве, среди ночного осеннего леса, на неровной, покрытой ухабами и лужами проселочной дороге. Но в этот момент она не думала ни о рекордах, ни о секундах, ни даже о том, что в темноте может запросто переломать себе ноги. Она не думала вообще ни о чем. Просто бежала, почти летела вперед, не разбирая дороги, слыша за спиной пронзительные полные боли и ужаса вопли собственного мужа. Она догадывалась, чем они вызваны, и эта догадка подгоняла куда лучше отборного тренерского мата в былые времена.

Катя бежала сознавая, что бежит во имя спасения жизни… И рассудка.

Ей сразу не понравился этот чокнутый тип в дождевике. Едва она увидела его, под ложечкой противно засосало, а настроение, и без того не слишком хорошее, упало, как говорил Андрей, ниже плинтуса. Все равно что вернуться с работы домой после неудачного дня, зайти на кухню и увидеть огромного жирного таракана, удирающего со всех ног по обеденному столу. Примерно такое чувство у нее возникло, как только она увидела этого человека. Что-то вроде смеси страха, тревоги и отвращения. Откуда оно вдруг взялось, Катя не знала, но ломать по этому поводу голову не собиралась. Она не принадлежала к числу людей, которые по поводу и без принимаются копаться в себе.

Будь они вдвоем с Андреем, она настояла бы на том, чтобы оставить этого типа там, где он упал. В конце концов, сам виноват – нечего торчать посреди дороги. И Андрей послушал бы ее, уж будьте уверены. Но за рулем сидел Виктор, и машина была его. Тут уж даже Катя не чувствовала себя вправе командовать. Все, что ей оставалось – забиться в угол и время от времени хмуро посматривать на Андрея.

Хорошо еще, тип сел рядом с Виктором. Если бы его посадили назад, она точно устроила бы скандал. И плевать на Виктора. Хотя это был единственный из друзей Андрея, к которому она испытывала симпатию. Сергей был обыкновенным размазней. Этакий непризнанный гений, неудачник-подкаблучник, безропотно сносящий все выходки этой истерички Вики. И что эти кандидатские корочки, которыми он так кичится? Вот уж точно – горе от ума.

Остальные друзья-приятели ничуть не лучше – кто просто дурак, кто выпить любит, и все как один прям такие заядлые рыболовы и футболисты, что умереть не встать. Ни одного серьезного мужика. Все, как дети малые…

Виктор же ей нравился. Спокойный, рассудительный. Чем-то напоминал ей отца. Правда, после гибели жены он стал уж очень мрачным. Но даже это ему шло. Не раз Катя ловила себя на мысли, что немного жалеет о том, что познакомилась с Виктором после того, как вышла замуж за Андрея. Встреться он чуть пораньше, как знать, может быть, она носила бы сейчас его фамилию.

Но при всей симпатии к Виктору, Вите – как она его обычно называла, Катя не могла ему простить этого типа на переднем сиденье. Типа, от которого пахло, как от кучи грязных прелых листьев, которые в детстве ей доводилось убирать на школьных субботниках.

Пока они ехали, Катя не проронила ни слова. Виктор пытался болтать с незнакомцем, но Катя видела, что и ему этот тип не нравится. Не нравится – слабо сказано. Даже в полумраке салона она заметила, какое бледное у Вити лицо.