Пожиратель мух

Сергей включил в салоне свет и осмотрелся. Все было в порядке, если не считать заблеванной куртки. Похоже, его рвало во сне. Елки зеленые, он ведь мог захлебнуться собственной блевотиной! Его передернуло. Теперь Вика ему выдаст по полной. Так выдаст, что уж лучше бы действительно захлебнулся. По крайней мере, не пришлось бы иметь дело со всем дерьмом, которое она обязательно, просто обязательно выльет ему на голову.

Он посмотрел на часы и ужаснулся – стрелки показывали почти два часа ночи. Выходит, Вика ждет его три часа.

«Убьет, – подумал Сергей. – Точно убьет, к бабке не ходи. И что самое поганое – будет совершенно права».

– Что же за непруха-то, а? Господи ты боже мой, что ж мне так не везет? – Сергей толкнул дверь и вышел из машины. – Хорошо хоть, дождь кончился…

Он отошел к обочине, расстегнул ширинку и принялся справлять малую нужду, удивляясь, сколько в нем накопилось.

– Эх, беда бедовая! – тоскливо крикнул он ночному лесу. Тот ответил тихим таинственным шорохом.

Сергей хмыкнул и сосредоточился на своем занятии. Когда ручеек, наконец, иссяк, он неторопливо застегнулся и направился к машине. Здесь его ожидал очередной неприятный сюрприз. Только сейчас он заметил, что «Нива» кренится на правый борт, как чайный клипер, идущий галсами. И все из-за спущенного правого переднего колеса.

– Вот ведь говна вселенские… – пробормотал он.

В принципе, ничего страшного не было. В багажнике лежала запаска и домкрат, да и всей работы минут на десять. Раздражал сам факт такой несправедливости. Это ведь надо – на забытой богом дороге, по которой сто лет в обед никто не ездил, наехать на какую-то дрянь и пробить колесо. Может быть, единственный гвоздь на двадцать километров, и он ухитрился его словить. Вот уж точно – говна вселенские и несть им числа. К тому же, лишние десять минут, проведенные на дороге – это лишние полчаса Викиных воплей. Которых и так набежало примерно на пару вечностей…

Сергей нырнул в машину, взял пачку сигарет и закурил. Подумав немного, снял куртку, скомкал и бросил на заднее сиденье. На улице было холодно, но дышать собственной блевотиной не хотелось. Уж лучше померзнуть немного. Помахивая руками, как спортсмен на разминке, он подошел к багажнику, открыл его и, кряхтя, вытащил запаску. О кошмаре, который ему приснился, он больше не вспоминал.

Сменить колесо оказалось не так просто. Домкрат просто погружался в грязную жижу, не поднимая машину ни на волос. Сергей попытался найти место посуше, но машина, как назло, стояла в низинке, куда стекала вся вода, превращая любую лужу в непроходимое болото. Гнилые пороги задачи тоже не облегчали.

Выматерившись вполголоса, Сергей вернулся к багажнику. Где-то должна была валяться дощечка, которую он специально возил для таких случаев. Подложить ее под домкрат – и готово дело. Но перерыв весь багажник при тусклом свете лампочки, ничего похожего он не нашел. И вспомнил, что выложил ее – Вике, видите ли, понадобилась подставка под ведро с шашлыками. Николай Чудотворец, ну на шиша ведру подставка? Но ведь упрямая, не переспоришь… А теперь – пожалуйста, долбись как хочешь, Сереженька.

– Викулечка, я тебя люблю, – мрачно сказал Сергей, возвращаясь к колесу. – Я тебя просто обожаю, солнышко ты мое.

Несколько минут он возился с домкратом, пока не поймал себя на том, что просто автоматически переставляет его с места на место. Сознание же находится где-то далеко, или, вообще уснуло, предоставив полную свободу действий тому, что всякие шарлатаны от психологии называют шестым чувством… И это чувство ясно говорило ему, что он здесь не один. Сергей тряхнул головой, прогоняя странное ощущение. Никого здесь быть не может. Кому придет в голову шляться по ночному лесу? Если только какой-нибудь зверь?

Сергей тревожно огляделся. Зверья здесь хватало, это точно. Но трудно себе представить, чтобы ополоумевший от бессонницы медведь сидел, притаившись, в кустах и следил за тем, как он, Сергей, меняет колесо. А чувство было именно такое, что за ним наблюдают.

– Да ну, дикость какая… – сказал он вслух. Но звук собственного голоса не успокоил, а наоборот, заставил вздрогнуть, прозвучав неестественно глухо и как-то фальшиво.

Сергей прикусил язык и попытался сосредоточиться на своем занятии. Но стоило ему взяться за домкрат, чувство, которое он испытывал во сне, и о котором, как ему казалось, после пробуждения забыл напрочь, нахлынуло с такой силой, что он уронил инструмент в грязь и неосознанно прикрыл голову руками, как будто ждал взрыва. Тягостное, гнетущее ощущение присутствия какой-то мрачной силы становилось все сильнее. Он словно снова был в своем сне – насмерть перепуганный двенадцатилетний мальчишка в «салютовских» джинсах, бредущий по таинственной лесной тропинке.

«Эй-эй! Хватит дурочку валять, приятель, – подумал он, не решаясь больше говорить вслух. – Боже ж ты мой, тебе ведь не три годика, а тридцать три! Сказать кому – засмеют. Мальчугану тридцати трех лет от роду стало страшно в лесу. Умора! Давай, скажи что-нибудь. А еще лучше – крикни. Только помни о том, что завтра утром тебе будет стыдно. Ты будешь вспоминать, как кричал тут, распугивая призраков, и краснеть. Это уж как пить дать».

Кричать он не стал. Это было бы чересчур. Ему не раз и не два приходилось ночевать в лесу, в том числе и одному. Он частенько убегал от всех на два-три дня, с палаткой, удочкой и парой бутылок водки, а когда возвращался, все вокруг уже казалось не таким дерьмовым. Даже вечно недовольное лицо Вики. Но сколько раз он ни ночевал один на берегу какой-нибудь речки или озера, ему и в голову не приходило бояться. В конце концов, до пятнадцати лет каждое лето он проводил в деревне. И дед сумел приучить внука к жизни на природе. Уж во всяком случае, не трястись от страха, услышав крик выпи или шелест ветра в камышах.

Вот это как раз было хуже всего – знать, что никогда не боялся, да и бояться, собственно, нечего, но в то же время чувствовать, как каменеют мышцы спины, а кишки сами собой завязываются в причудливые ледяные узлы. Самый мерзкий вид страха – страх беспричинный. И вовсе не потому, что неизвестность пугает, хотя и это тоже есть, кто же спорит. Но главное – ты даже не можешь признать его права на существование, не можешь дать ему имя. И приходится делать вид, что ничего не случилось, чувствуя за спиной дыхание безымянного чудовища. Самое сложное – делать вид, что все в порядке…

Так думал Сергей, возясь с чертовым домкратом. Ему все-таки удалось худо-бедно установить его, и теперь, надев кусок трубы на рукоять, Сергей медленно поднимал машину, которая, как ему казалось сейчас, по весу не уступала Т-восьмидесятке с полным боекомплектом на борту. Он стал было насвистывать, но взяв несколько фальшивых нот, плюнул и продолжил работать молча. Жалкий свист посреди ночного безмолвного леса был так же неуместен, как болтовня с самим собой. И как почти непреодолимое желание закричать. Неуместен и… оскорбителен, подумалось Сергею. Хотя спроси его, кого можно оскорбить свистом в ночном лесу, он бы не нашелся, что ответить.

«Все из-за сна. Приснившийся кошмар пытается пролезть в реальность. Или ты сам из реальности ныряешь в этот кошмар», – говоря сам с собой, он выстраивал слова так, словно собирался перенести их на бумагу. В минуты волнения это обычно помогало успокоиться и сосредоточиться. Но не в этот раз.

Единственное, что он мог сделать, чтобы избавиться от давящего тяжелой свинцовой плитой ужаса – уехать из этого места как можно скорее. Поменять колесо и уехать. Тогда, возможно, утром он посмеется над своими страхами. Холодные шершавые пальцы бегали туда-сюда по позвоночнику, убеждая бросить все и бежать. Бежать как можно быстрее, бежать во весь дух, ради спасения жизни, а, быть может, и чего-то более важного.

И все же Сергей заставил себя присесть на корточки и взяться за гаечный ключ. Ему казалось, что он чувствует на спине уже не взгляд, а теплое влажное дыхание. Дыхание смердело, и этот запах был смутно знаком, но понять, где и когда он сталкивался с ним, Сергей не мог. Где-то позади, довольно далеко, хрустнула ветка. Но напряженные до предела нервы превратили тихий, едва слышный звук в подобие грома небесного. Сергей подпрыгнул и, сжав покрепче ключ, обернулся. Как он ни всматривался в непроглядную темень, как ни вслушивался в гробовую тишину леса, нарушаемую лишь изредка пробегавшим в ветвях ветерком, ничего подозрительного больше уловить не удалось.

– Какого хера?! Кто здесь? – крикнул он, и собственный голос напомнил карканье смертельно больной вороны.

Не дождавшись ответа (елки зеленые, ты же здесь один… один, пойми!) Сергей снова присел перед колесом. Он старался сделать все как можно быстрее, но ставшие вдруг пластилиновыми пальцы объявили забастовку. Ключ то и дело выскальзывал из рук и плюхался в грязь, болты даже не думали поддаваться. Трясущимися руками он накидывал ключ то на одну головку болта, то на другую, потом снова на первую, бессмысленно дергал их в разные стороны, чувствуя всей кожей глухую тьму за спиной. Он знал, что в конце концов, тьма положит ему на плечи мягкие тяжелые лапы. И тогда… О, господи, тогда его короткое пребывание на этой земле закончится.

Ему стало наплевать на то, что он ведет себя, как последний придурок. В лесу кто-то был. Он неожиданно сам для себя принял эту мысль окончательно и бесповоротно. Руки заработали быстрее, но так же бестолково. Он никак не мог унять дрожь в пальцах. Отвернув первый болт, он тут же уронил его в грязь и потратил драгоценную минуту, чтобы найти и бросить в снятый колпак. Болт жалобно звякнул, и Сергей уловил в этом звоне отзвуки далеких церковных колоколов.

Позади снова раздался треск. На этот раз ближе. Сергей втянул голову в плечи и накинул ключ на следующий болт. Теперь он явно слышал шаги. Хруст ломающихся веток и шуршание палых листьев под тяжелыми сапогами. Ему надо было бросить к чертям это колесо, вскочить и бежать без оглядки. Рассудок, смирившийся с тем, что в мире могут происходить вещи, которые он не в силах объяснить, требовал именно этого. Но маленький мальчик, маленький давно забытый Сережа Афанасьев, казалось, давно и надежно похороненный под многотонными пластами прожитых лет, вдруг ожил, вскинул голову и тоненьким голосом закричал: «Не двигайся! И не оборачивайся! Не смотри туда!». И голос этого мальчика, безоговорочно верящего в существование Подкроватного Страшилища и Черной Руки, мальчика, убежденного в том, что можно спрятаться от любого монстра, просто сказав: «чур, я в домике» или закрыв лицо руками, – его голос оказался сильнее шепота разума, оказавшегося вдруг за границами той реальности, которую он привык считать единственно возможной.

Сергей даже не пошевелился, когда шаги замерли прямо за его спиной. Тьма положила ладони ему на плечи, лишив возможности двигаться. Тьма ворвалась в его мозг, вытеснив малейшие проблески мысли. И тьма, милосердная, ласковая тьма, осторожно погладила его трепыхающееся сердце, успокаивая, умиротворяя, погружая в глубокий уютный сон… Теплые волны безграничного покоя нежно подхватили его и бережно понесли куда-то в затянутую зыбкой пеленой даль.

– П-ппомочь? – спросил его тот, кто стоял за спиной.

И Сергей, уже не испытывая страха, обернулся, и улыбка осветила его лицо. Перед ним стоял его дед.

* * *

Дорога вырвалась из леса. Луна выглянула из облаков и залила ровным светом большое поле, кое-где огороженное по периметру низким плетнем, дорогу, бегущую по нему в сторону невысокого холма, к склону которого прилепился десяток домов. Деревню, холм и поле окружал лес. Пейзаж был вполне мирным, спокойным и каким-то классически деревенским.

Катя облегченно вздохнула. Виктор покосился на девушку. С того момента как они, наконец, оторвались от незнакомца, она не издала ни звука. Сидела, уставившись пустыми глазами прямо перед собой. Он уже начал опасаться, что шок оказался слишком сильным, но… вот, слава тебе господи, этот вздох. Виктор и сам перевел дух.

– Вот мы и приехали, Катюш, – мягко сказал он. – Теперь все будет хорошо.

Он прислушался к себе и понял, что не очень-то верит в это. Все не может быть хорошо хотя бы потому, что Андрей мертв. А он сам потерял за этот долгий вечер лет десять жизни и вплотную подошел к тому, что в его кругах осторожно называют психическими отклонениями.

– Я должна была его убить, – сказала Катя. Голос ее звучал ровно, но сцепленные на коленях пальцы побелели и резко выделялись в темноте салона. – Он должен был умереть. А вместо этого вскочил и побежал за нами. Ты знаешь время мирового рекорда на дистанции сто метров? Девять и семьдесят семь сотых секунды. То есть скорость бегуна равна примерно тридцати семи километрам в час. У тебя на спидометре было почти сорок километров. И он не отставал, понимаешь? Не отставал! Ты представляешь себе, что такое мировой рекорд? Представляешь разницу между профессиональным талантливым спортсменом, бегущим на пике формы по подготовленной дорожке в изготовленных на заказ шиповках, и сорокалетним мужиком в длинном плаще и сапогах на темной неровной скользкой дороге? Он пробежал с такой скоростью почти два километра. Не сто метров, Витя, а два километра со скоростью, превышающей мировой рекорд в стометровке. И это после того, как я разбила ему голову и, кажется, переломала все пальцы на руках. Как тебе это нравится? Ты можешь мне объяснить это?

Виктор пожал плечами:

– Шут его знает… Возможности человека еще до конца не изучены, Катюша. Как объяснить то, что женщина поднимает машину, чтобы вытащить из-под колес задавленного ребенка? В экстремальной ситуации могут включаться какие-то резервы… К тому же с головой у этого типа не все в порядке. А на психов, как известно, даже слезоточивый газ не действует. Все дело в работе мозга, я думаю.

Катя хмыкнула, но ничего не сказала.

Они медленно въехали на холм и, поравнявшись с первым двором, остановились перед здоровенной лужей, в которую «девятка», по прикидкам Виктора, могла бы въехать по самую крышу. Впереди виднелась небольшая площадка, свободная от строений, и устремленная в ночное небо жердь «журавля». Дом Сергея стоял чуть дальше от дороги, ближе к лесу, и большую его часть закрывал собой дом не то Лосевых, не то Лосиных, Виктор точно не помнил. С того места, где остановился Виктор, можно было увидеть только его угол и кусок окна. Окно было темным.

Виктор только сейчас задумался о том, что делал все это время Сергей. Ведь он ждал гостей в восемь часов вечера. Сейчас часы показывали три ночи. Семь часов опоздания – извини, дружище, жуткие пробки и полно психов на дороге. Вряд ли он сидел все это время у окошка. Скорее всего, поехал искать их, после того, как не смог дозвониться. Не нашел и вернулся? Это было бы очень хорошо. Но что, если он тоже напоролся на этого мудака в капюшоне? Или этот мудак побывал здесь?

– Почему мы стоим? – спросила Катя. Она нервно обернулась, почти ожидая увидеть долговязую фигуру, подкрадывающуюся к машине.

– Лужа впереди. Можем застрять. Придется оставить машину здесь.

– Я боюсь.

– Чего?

– Идти туда пешком, – она снова обернулась, и Виктор подумал, что это скоро войдет в привычку, как у летчиков Второй мировой. – Витя, как ты не понимаешь, он ведь может поджидать нас здесь!

– Что ты предлагаешь? Сидеть здесь до утра? – Виктор начал раздражаться. Стоило ему заглушить двигатель, густая непроницаемая тишина навалилась на них. Она действовала на нервы почище психа, болтающегося на дверце машины.

– Не кричи на меня! – взвизгнула Катя.

– Прости, – Виктор медленно сосчитал про себя до десяти. И только почувствовав, что удушливая волна злости откатилась назад, оставив после себя лишь пенный след легкой досады, продолжил: – Я понимаю, тебе страшно, Катюша. Мне тоже не по себе, если честно. Но другого выхода у нас нет, пойми. Если мы сейчас увязнем где-нибудь, если лишимся машины, то выбраться отсюда сможем не скоро…

– У Сергея же есть машина.

– Ох, Катюша, хорошо бы, если так… – Виктор покачал головой. – Будем, конечно, надеяться на лучшее, но рисковать все равно не стоит. Так что пошли пешком. Здесь пройти-то всего десять метров. Обойти вот этот дом, и все. Вещи оставь в машине, мы потом с Серегой перенесем…

«Если он будет дома, – подумал Виктор. – И если он еще жив, господи, если только он еще жив»…

– Хочешь, – сказал он, – можешь посидеть здесь. Я пойду проверю, что там и как, а потом вернусь за тобой.

Катя так замотала головой, что хрустнули шейные позвонки.

– Ладно, пойдем вместе. Держись рядом, хорошо?

– Уж на этот счет не волнуйся, – буркнула Катя. – Приклеюсь, как пластырь… Вить, я понимаю, что звучит глупо, но все же… Позаботься обо мне, хорошо? Ты не обязан, конечно, но… Андрюша мертв. Он уже не сможет меня защитить, а мне одной со всем этим не справиться. Ты ведь не бросишь меня?

– Ну что ты глупости говоришь? Конечно, нет.

– Я постараюсь не быть обузой. Честно. Я сделаю все, что смогу, чтобы не быть обузой. Тебе не придется особенно со мной возиться. Просто будь рядом, хорошо?

– Хорошо, – сказал Виктор.

После того, как она отделала этого психа маг-лайтом, у него не было причин сомневаться в ее способности не быть обузой. И хотя сейчас она выглядела вовсе не воинственно, Виктор знал, что человек не может быть героем по пять минут в день. Есть, конечно, такая штука, как запас прочности, но иногда ломаются и крутые ребята. Но, как правило, если ты один раз дал пинка плохому парню, то в следующий раз скорее повторишь этот трюк, чем сам подставишь задницу. По его убеждению, люди сильно преувеличивают роль обстоятельств. По-настоящему важны личностные характеристики, то есть те тактико-технические параметры, которые заложены природой. Под влиянием обстоятельств они просто ярче проявляются, вот и все. Полноценный трус не может в один миг стать храбрецом, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Он так и умрет трусом. Но если внутри человека живет отчаянный сукин сын (пусть никто даже не догадывается о его существовании), то он обязательно вылезет наружу, когда придет срок. Хлипкий интеллигент-очкарик вдруг проламывает башку грабителю не потому, что его заставили это сделать обстоятельства. А лишь потому, что в нем всегда был стержень. В противном случае, грабители давно вымерли бы, как динозавры.

– Ну что, идем? – Катя взялась за ручку двери.

– Да.

«И помоги нам, Господи», – подумал он.

Но перед тем как выйти из машины, Виктор нашарил брошенный Катей фонарь. Рукоятка была скользкой, и почувствовав налипшие на нее волоски, он с трудом подавил приступ тошноты. Катя превратила лицо незнакомца в кровавое месиво, и глупо было бы думать, что на фонаре не осталось никаких следов.

– У тебя есть носовой платок или салфетки? – спросил он.

Катя молча протянула ему упаковку одноразовых бумажных платочков, и он тщательно вытер рукоятку. Только после этого он включил фонарь и осмотрел салон. То, что он увидел, заставило желудок болезненно сжаться. Заднее сиденье и коврик под ним были забрызганы какой-то мутной зеленоватой слизью. Она уже начала подсыхать, но все равно спутать ее с кровью было невозможно. Среди сталинитовых крошек от разбитого окна он заметил выбитый зуб. И еще какую-то дрянь, напоминавшую лоскут кожи с редкими волосками. Собственно, это и был лоскут кожи, как услужливо подсказал не склонный к приукрашению действительности внутренний голос.

– Мамочка! – пискнула Катя, увидев результаты недавнего побоища. Секунду она боролась с тошнотой, но потом, не выдержав, распахнула дверь, и ее вырвало.

Виктор пожалел, что включил фонарь. «Странно, что люди так тянутся к свету, – мелькнуло в голове. – Свет позволяет видеть все дерьмо этого мира. Темнота щадит чувства. Во всяком случае, эстетические. Ни уродства, ни испачканной зеленой дрянью обивки, ни обглоданных трупов она не показывает. Заботливо скрывает подобную мерзость. Показывает свет – великий правдолюбец. Стоит ли так уж радоваться этому факту? Не знаю, не знаю»…

Он посмотрел на властную глубокую темноту за окном. Катя уже стояла рядом с машиной и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. В руке у нее была сумочка. Виктор усмехнулся про себя – даже после третьей мировой войны какая-нибудь чудом уцелевшая женщина перед тем, как вылезти в ядерную зиму из бункера, подкрасит ресницы. И в руках у нее обязательно будет сумочка, подобранная в тон противогазу. Но как все это ни забавно, нужно было последовать примеру девушки и вылезти из машины. Виктор тяжело вздохнул.

«Вся проблема в том, что тьма может скрывать и чудовищ», – подумал он и толкнул дверь «девятки».

Отсутствие «Нивы» и разбитое окно бросились в глаза сразу же. И не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать верные выводы.

– Они… Уехали, да? – спросила Катя. Всю дорогу она держала Виктора за руку, и теперь стиснула ее так, что он всерьез подумал о синяках.

– Не уверен, – ответил Виктор, направляя луч фонаря на темный провал разбитого окна. – Вряд ли перед тем, как уехать, Серега высадил бы стекло и оставил дверь нараспашку. Нужно зайти в дом. Может, что-нибудь прояснится…

«Особенно, если найдем там парочку объеденных трупов. Вот тогда все станет предельно ясно», – мрачно закончил он про себя.

В доме они пробыли недолго. Десяти минут хватило, чтобы понять – случилось худшее.

– Ты думаешь… – робко начала Катя, но тут же замолчала.

Они стояли на крыльце, глядя на погруженную во тьму деревню. Лишь в одном окне горел свет. Неверный, тусклый, живой. Похоже, хозяин пользовался свечами.

Ветер почти стих, а вместе с ним смолк и шепот деревьев – единственный звук, нарушавший гробовую тишину. Небо очистилось от облаков, и маленькие холодные звезды дружно повылезали из укрытий, чтобы посмотреть на разыгрывающийся внизу спектакль.

– Не знаю, – сказал Виктор. – Крови порядочно, и все вверх дном перевернуто, но машины Сергея тоже нет. Может быть, он успел вовремя… А потом они уехали. Во всяком случае, я так думаю.

«Или, вернее, хочу думать», – подумал Виктор.

– И что нам теперь делать?

Виктор хотел было сказать правду, то есть просто пожать плечами и заявить, что он не имеет на хрен ни малейшего понятия, что им делать. Но вспомнил, о чем она просила его в машине – «позаботься обо мне». И он согласился. Он сказал «хорошо». А если несешь за кого-то ответственность, слова типа «я не знаю» исключаются. Правило героев-спасающих-мир номер один.

– Есть два варианта. Первый – зайти в дом, закрыть все двери и дождаться утра. Если они уехали – к утру здесь будет милиция. Может, они появятся и через час, кто знает…

– А если нет? Если… Если они оба мертвы? – последние слова дались Кате с трудом. Она выдавила их, как засохшую зубную пасту из тюбика.

– Тогда мы уберемся отсюда, как только станет светлее.

– Почему не сейчас?

– Дорога, – терпеливо сказал Виктор. Правило героев номер два: ты не можешь орать, когда тебе хочется орать. – Очень плохая дорога, Катя. Я это уже говорил. То, что мы добрались до деревни – огромная удача. Нам с тобой просто зверски повезло.

– Хорошо. Какой второй вариант?

– Видишь свет? Можно пойти туда. Хозяева могут знать этого парня. Они наверняка знают, где можно найти городской телефон или скажут, где лучше берет сотовый. Они могли видеть или слышать, что случилось тут… Да мало ли что.

– А если они все это время спали?

– Мне почему-то кажется, что в этой деревне сегодня никто не спит, – сказал Виктор. И только сейчас подметил еще одну странность. Он ни разу не услышал собачьего лая. Шум мотора, их с Катей разговоры, шаги… И ни одна собака не тявкнула. А ведь деревенские псы лай поднимают по любому поводу.

– А ты сам какой вариант предпочитаешь? Второй, да? Ну, конечно, второй… Ты хоть знаешь этих людей?

Виктор покачал головой.

– Раньше знал. Дедок там один жил. Рыбак, каких поискать. В унитазе – и то ухитрился бы леща поймать. Под восемьдесят уже было, а он с утра в лодку и на озеро. И так каждый день. Причем, один. Напоминал Сантьяго из «Старик и море». Серега его очень любил, помогал, чем мог. Умер два года назад. Кто теперь там – не знаю, Серега не говорил.

– А что если там дружки этого… Ну…

– Вряд ли. Как бы тебе сказать… Люди с отклонениями – я имею в виду с такими отклонениями в психике – предпочитают не создавать колоний. Он одиночка. Это точно. Другой вопрос, что многие маньяки в обычной жизни как раз вполне нормальные люди – дом, семья, работа. Днем на работу, вечером к жене, а в свободное время – в лесополосу подкарауливать подростков. Так что самое страшное, с чем мы можем там столкнуться – его женушка или старушка-мать, считающая сыночка ангелом во плоти… Но ты можешь остаться здесь, – сказал он. – Мы закроем чем-нибудь окно, забаррикадируем дверь, и…

– Ну уж нет! – сказала Катя. – Дудки. Сергей, наверное, то же самое говорил Вике: «Подожди меня, дорогая, я скоро буду. Только не открывай никому дверь»… Я пойду с тобой. Только…

– Что?

– Мне бы нужно, сделать кое-что. Постой здесь, ладно? Я на секундочку в дом. Только ты за мной не ходи.

– Что ты собираешься делать?

– Не волнуйся, ничего такого, о чем тебе следовало бы знать. Дай мне фонарь и обещай не подглядывать.

Катя нырнула в дом и закрыла за собой дверь. Виктор озадаченно посмотрел ей вслед. Через пару минут до него донесся звук льющейся из рукомойника воды.

Когда девушка снова появилась на крыльце, вид у нее был донельзя довольный. Словно после недельного путешествия она приняла ванну с лепестками роз. Куртка была повязана вокруг талии, и Виктор, сухо спросил:

– Не замерзнешь?

– Нет. Только давай перед тем, как пойдем к аборигенам, заглянем в машину. Мне нужно взять кое-что. Переодеться хочу.

Правило героев номер три: иногда спасаемые ведут себя по-идиотски, но с этим приходится мириться. Особенно если спасаемый – женщина.

По дороге к машине Виктор решил заглянуть в дом Лосевых-Лосиных. Молодежь наезжала сюда только летом, но старики, муж с женой, жили здесь круглый год. И то, что в доме было тихо и темно, настораживало.

Он подошел к ближайшему окну, дотянулся и осторожно постучал по стеклу костяшками пальцев. Дребезжащий звук неприятно резанул слух. Катя придвинулась ближе к Виктору. Он уловил запах духов, смешанный со слабым запахом пота, и почувствовал кожей ее дыхание. Внизу живота вдруг приятно заныло.

«Ого, – подумал он, со смешанным чувством удивления и стыда, – нашел время, честное слово! Даже думать не смей! Андрея только что убили, а ты»…

Они обошли дом и приблизились к крыльцу.

– Стой здесь, – сказал Виктор девушке.

Та послушно кивнула и облизнула губы.

– Если увидишь или услышишь что-нибудь подозрительное – сразу кричи, поняла?

– Уж в этом можешь не сомневаться.

Перед тем как поставить ногу на первую ступеньку крыльца, Виктор на секунду замер. Ему показалось, что в сенях кто-то копошится. Слабое, едва уловимое «шур-шур»… Он взял маг-лайт обратным хватом у самого основания и поднял к плечу, как обычно держат фонари копы в голливудских боевиках. Он вовсе не собирался играть в крутого полицейского. Просто так будет сподручнее опустить тяжелую рукоятку на башку тому, кто может прятаться в доме.

Виктор снова прислушался. Шорохи затихли. Он ступил на крыльцо, передернувшись от противного скрипа, поднялся по ступенькам, остановился напротив открытой двери и осветил сени. Никого.

Слева от двери был свален в кучу какой-то хлам. Виктор разглядел только ржавый лодочный двигатель, кипу старых газет и рваное пальто, наброшенное на канистру. Пахло затхлостью, бензином и кошачьим дерьмом. К великому своему облегчению, трупного запаха он не уловил.

Виктор сделал шаг вперед, луч фонаря прыгнул в дальний угол. Там что-то коротко блеснуло, и тут же из-за ящика с гнилой картошкой выскочило нечто черное, размером с небольшую кошку, и с писком бросилось прямо к нему. Виктор едва успел разглядеть длинный голый хвост и отпрыгнуть в сторону. Здоровенная крыса пронеслась мимо, задев штанину жирным боком, и вылетела на улицу. Раздался истошный визг Кати.

– Что это было, Витя?! – в панике крикнула девушка.

– Спокойно, спокойно, Катюша, это всего лишь крыса.

– Я боюсь!

«Я тоже», – подумал Виктор, но вслух сказал:

– Ерунда, Катенька, стой спокойно. Она уже убежала и не вернется, пока мы здесь.

Он сосчитал про себя до десяти, подождал, пока угомонится сердце, и взялся за ручку двери, ведущей в комнату. Виктор поймал себя на том, что побаивается открывать эту дверь. И хотя рассудок твердил, что там не может быть ничего страшного, кроме разве что еще парочки гигантских крыс, надпочечники выбрасывали в кровь такое количество адреналина, что хватило бы на всю олимпийскую сборную перед стартом.

Луч фонаря скользнул по комнате. Никаких крыс-мутантов, никаких обглоданных мертвецов.

Виктор пошарил по стене справа и слева, нащупал выключатель и щелкнул им. Свет не зажегся. Виктор направил луч на потолок и понял, в чем дело. В патроне не было лампочки.

Чувствовалось, что здесь никто не живет уже пару недель. Повсюду лежал слой пыли, в углах серыми неопрятными клочьями повисла паутина. Но все вещи аккуратно лежали на местах, будто хозяева заботливо прибрались перед отъездом и просто забыли закрыть за собой дверь. Виктор прошелся по комнате, надеясь обнаружить что-нибудь необычное, но кроме нескольких куч кошачьего дерьма, ничего не нашел. Полный порядок.

Он направился к выходу. Но остановился на пороге и еще раз обвел взглядом комнату. Да, порядок. И все же подсознание уловило какую-то неправильность в этой комнате. А своему подсознанию, которое некоторые называют интуицией, Виктор с недавнего времени стал доверять. Оно определенно заметило что-то не совсем обычное, крошечную деталь, которая царапнула глаз, но пока не добралась до рассудка… Виктор посветил по углам, перевел луч на мебель, прошелся по стенам, и тут до него дошло.