– Я хочу знать, принимал ли ты в декабре двадцатого года участие в операции, проводимой секретным подразделением «Гроза»? И являлся ли в дальнейшем его сотрудником?

– Это уже два вопроса, – не смог удержаться Глеб. – И на какой из них мне следует ответить быстро и правдиво?

С юмором у японца было не очень. Или он считал, что ситуация не располагает к шуткам,

– На оба, – произнес он ровным тоном человека, удерживающего себя от крайностей большим усилием воли.

«Хорошо, что я не крутой, – подумал Глеб. – Крутой бы отключил болевые центры и смеялся им в лицо, пока эта милая девочка отрывала бы ему яйца вон той парой щипцов. Или выгрыз бы себе язык и плюнул бы им в каменную морду этого старика, перед тем как захлебнуться своей кровью. Потому что, наверное, это все-таки не очень смешно, когда милая девочка отрывает тебе яйца. Даже если ты очень крутой».

Японец ждал. Старик тоже. Редко вздымающаяся грудь говорила, что в его иссушенном теле еще теплится жизнь.

Охотница задумчиво перебирала свои инструменты, определенно склоняясь к тем самым щипцам.

Молчание затянулось. Японец прочистил горло, и Ксана тут же посмотрела в его сторону. Ее длинные тонкие пальцы играли с чем-то заостренным и блестящим.

«А кто их знает, этих крутых, как они поступают в таких ситуациях?»

– Ответ положительный, – сказал Глеб. – На оба вопроса.

Разговор не клеился. Случившееся с Георгием незримо и неотступно витало в воздухе, нитью черного крепа вплетаясь в любую другую тему. Дама в плаще и с косой деликатно заглядывала собеседникам через плечо.

Поэтому Глеб и не мог вспомнить, когда они заговорили об этом напрямую.

– Мы с сыном отвозили Наташу в больницу, – говорил Старый, катая по скатерти пустую рюмку с серебряным донышком. – У нее опять начался кризис. Сына она даже не узнавала, пугалась. Меня постоянно называла разными именами. Это у нее было уже давно, периоды улучшения наступали все реже и реже. Мне предлагали перевести ее на постоянный больничный режим, но я отказался. Женаты все-таки тридцать лет, родной человек, а тут палата для «молчунов». Лежат, смотрят в потолок, все в трубках, датчиках, не люди – трупы. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – ответил Глеб и потянулся за бутылкой. – Давай выпьем.

Он действительно понимал. Как никто другой. Еще Сергей разве что.

– Но в тот раз было невыносимо. Она кричала всю ночь напролет, выплевывала таблетки. Я позвонил сыну и в «Скорую».

Влад приехал раньше, сказал, что мы «Скорую» ждать не будем, а повезем мать сами.

Георгий прервался и выпил рюмку мелкими, жадными глотками.

– Не надо было его слушать, – сказал он.

Последнее, что он помнил, был ослепляющий встречный свет.

Ему сказали, что это был разладившийся грузовик-автомат. Сбой в контрольной программе, и он выехал на встречную полосу. Возможно. Это не имело значения.

Его отговаривали, но он настоял на своем. Ему показали два обугленных до полной неузнаваемости трупа, скрюченные человеческие головешки. Та, что побольше, была его сыном.

Работник морга, ожидавший, что посетителя начнет тошнить, был разочарован.

Да, они умерли до прибытия спасателей. Она еще во время столкновения, он чуть позже. Нет, ничего нельзя было сделать, обширнейшие поверхностные ожоги. Грузовик вез что-то горючее. Ваша машина была застрахована? А… пострадавшие? Надо подать жалобу в Дорожный Контроль. Распишитесь вот здесь. И здесь. Искренние соболезнования.

– Ему было в два раза меньше, чем мне сейчас, – сказал Георгий. – Всего двадцать пять.

Повернувшись к Глебу, он заделлоктем бутылку и смахнул ее на пол. Битое стекло разлетелось по комнате. За этот вечер на столе она была третьей по счету. И в ней уже ничего не оставалось.

– Где мы? – требовательно спросил он.

И сквозь траурную маску из потрескавшегося воска проглянул старый Георгий. Настоящий Старый. Боец, ученый и один из руководителей Проекта.

Один из тех, кому довелось вращать мир, как глобус, одной рукой.

– Мы у меня, – успокаивающим тоном сказал Глеб. – Квартира в секторе «Новый». Ты еще спрашивал, зачем я забрался в такую глушь.

– Где мы встречались раньше? – требовательно спросил Георгий. – У тебя знакомое лицо.

«Они добрались до него, – думал Лейтенант. – Подстроили эту катастрофу, вычистили его память – удалили или блокировали все, что касалось Проекта и Янтарной Комнаты. Ему остались клочья, случайные обрывки. Знакомая история».

У Глеба уже был опыт в охоте за ускользающей памятью. Они начнут с Георгием потихоньку, с самого начала. С первого их общего дня.

– Конечно, встречались, – сказал он. – Вспомни, как ты сказал: «Такой чистый воздух бывает только в зимней тайге».

– Да, – Георгий наморщил лоб, потер рукой переносицу, – да, точно. Это же был ты, такой молодой розовощекий лейтенант. С очень серьезными глазами, как сейчас помню. Черт, а ты здорово изменился, заматерел. Когда же это было, а?

– Четырнадцать лет и два дня назад. За несколько месяцев до Перелома.

Японец наклонился к старику, зашептал ему на ухо. Тот секунд десять смотрел на Глеба неподвижным рыбьим взглядом. Отвернулся к японцу и длинно заговорил. Едва разжимая губы и кончиками пальцев оглаживая свою трость.

Когда японец перевел, Глеб с удивлением понял, что тот обращает свою речь к нему.

– Еще в прошлом веке мы пытались дрессировать некоторые виды рыб и морских животных. В военных целях. Значительный успех ожидал нас с дельфинами, немного позже, вживляя подопытным блоки удаленного контроля, мы смогли подчинить также кашалотов, спрутов и касаток. Но были и неудачи, И самая большая из них – акулы.

Старик замолчал, переводя дух.

– От них невозможно было добиться безусловного подчинения. Даже вырастая в неволе, они оставались все теми же неукротимыми хищниками, из всех уз и цепей признающими одну. Цепочку питания, чью вершину они занимали. Это было записано в их генокоде и оставалось неизменным 70 миллионов лет. 70 миллионов! Именно столько времени прошло с того момента, как эта последняя хрящевая рыба планеты завершила свой эволюционный цикл. За несколько геологических эпох до появления первого человека, еще более уродливого и неуклюжего, чем нынешний, акулы уже достигли совершенства.

«А старик-то не самый большой поклонник homo sapiens», – подумал Глеб.

– И, оправдывая постулаты Дарвина, они продолжали выживать и в наше время. Несмотря на то что их среда обитания и пищевая база подвергались изощренному экологическому насилию со стороны человека. Одно из важнейших преимуществ акулы – уникальный пищеварительный аппарат, в основе которого лежит тончайший молекулярный анализатор химических процессов. Перед тем как приступить к трапезе, акула берет «пробу», откусывая небольшое количество тканей жертвы. Во время прохождения через желудочно-кишечный тракт они проверяются на избыток потенциально вредных для организма веществ. И в случае присутствия таковых выбрасываются непереваренными, а несъедобную жертву акула оставляет в покое. Если же «проба» не вызвала никаких тревожных сигналов, то жертва пожирается.

Старик кашлянул, прижимая ко рту маленький костлявый кулак.

– Скорость и точность этого анализа вызвали огромный интерес наших ученых. На основе их исследований в начале века были созданы примитивные и громоздкие копии молекулярного анализатора. Именно они стали базой первого РНК-сканера. С его помощью уже можно было считывать и расшифровывать воспоминания.

Старик заговорил рублеными фразами. Ему не хватало воздуха. Тревожно подмигивающий красным «глазом» кибер подлетел поближе. Его иглопушки, вероятно, могли стрелять и медикаментами, необходимыми подопечному.

– Я возглавлял ряд проектов, занимавшихся исследованиями этих удивительных созданий, – отдышавшись, продолжал старик. – Нас интересовало все – их выдающиеся способности к подводной локации, иммунная система, механизм приспособления к изменениям окружающей среды. За этим стоял не абстрактный интерес ученого, а конкретные нужды. Чудовищно возросшая загазованность и перенаселение наших мегаполисов заставляли нас забираться все глубже под воду. Планктонные фермы и приливные энергостанции, экспериментальные «купола» и, наконец, первые поселения. Мы приспосабливались к новым условиям обитания, и нам нужен был подходящий образец. Лучший из возможных.

Последние слова перешли в жестокий грудной кашель, кибер-телохранитель слетал к встроенному в стену бару и принес в выдвижном манипуляторе стакан воды. Старик пил маленькими глотками, и на его покрасневшем лице выступали блестящие капельки пота. Кибера, попытавшегося обдуть его прохладным воздухом, он раздраженным взмахом руки отогнал в сторону.

– Я помню, как началось необъяснимое, – старик принял из –рук японца носовой платок, чтобы утереть губы. – Без видимой причины изменились маршруты миграции наблюдаемых групп, тяготея к невиданной доселе концентрации взрослых особей. В то же время, это было начало девятнадцатого года, мы зарегистрировали появление первых мутантов нового типа. Это не были летальные уроды, сдыхающие от отсутствия важнейших органов, а полноценные здоровые особи. Более того, обладающие способностью к воспроизводству и огромным потенциалом выживания. Мы поняли, что становимся свидетелями зарождения нового вида. Эволюционный механизм, спавший десятки миллионов лет, оказался вновь запущен. И мы понятия не имели, что послужило этому причиной. И как естественные процессы оказались ускорены в десятки, сотни тысяч раз?

«Знал я одного человека, который мог бы тебе ответить, – подумал рыцарь. – Жаль, он мертв. А того, кто носит в себе его воспоминания, вы упустили».

– В качестве отправной точки наших исследований мы приняли гипотезу о существовании так называемого метаэволюционного излучения, – продолжал старик. – Оно не регистрировалось нашими приборами и не имело никаких видимых последствий, кроме направленного влияния на ДНК отдельных видов. Зафиксировать его по косвенным признакам мы смогли, наблюдая картину распространения мутаций. Из нее было видно, что м-э излучение – это своего рода пучки, имеющие ограниченную протяженность, направленность и определенный период активности. И, вероятно, некий источник естественного или искусственного происхождения. Его поисками мы занимались вплоть до декабря двадцатого года.

«Нелегко искать то, что, может быть, существует только в твоем воображении», – мысленно посочувствовал Глеб.

– Нами была обнаружена точка, из которой исходили четко регистрируемые метаэволюционные лучи, направленные с востока Евразийского материка в сторону Японских островов. Наш спутник-наблюдатель передал единственный снимок расположенного в тайге объекта, получившего название «Темная Башня». После этого спутник был уничтожен русской системой противокосмической обороны. И хотя то, что мы принимали за

«Башню», могло оказаться дефектом изображения, в том же декабре на материк была отправлена группа элитных наемников. Часть из них погибла в боях с Пограничным Контролем. Глеб моргнул.

– Часть пропала без вести при загадочных обстоятельствах. А сведений, доставленных выжившими, оказалось недостаточно для каких-либо выводов. Но предпринять что-либо еще мы не успели. В марте двадцать первого начался Перелом.

Георгий вызвал его по служебной линии. Ее номер он получил от Глеба на случай непредвиденных обстоятельств.

Голос эколога, раздававшийся в шлеме рыцарского «доспеха», звучал взволнованно:

– Глеб! Глеб, это Георгий!

– Я слушаю, дружище, – тамплиер включил дополнительное экранирование. Так, на всякий случай, – Что случилось?

– Я вспомнил! – это было не просто волнение – радость. Ликование. – Где Сережа? Я не могу с ним связаться.

– Он… его нет в Городе.

– Как? Как нет? Где он?

– Это долгая история. Об этом лучше при личной встрече.

– Да? А ты не можешь сказать, как мне его найти? Я хотел бы с ним обсудить кое-что очень важное.

Глеб поразмыслил. Нет, даже кодированным частотам Ордена нельзя доверять. Как говорил Сергей: «Мне кажется, что кто-то подслушивает даже мое дыхание во сне».

– Моя смена заканчивается через полтора часа, – сказал он. – Давай встретимся на нашем обычном месте и поговорим.

Георгий в нетерпении расхаживал по смотровой площадке, время от времени подходя к самому краю и глядя вниз, через металлические перила.

Там расстилалась сверкающая панорама Ядра. Не укладывающиеся в воображение мегаметры городских застроек. Плывущая в облаках смога и рекламных голограмм мозаика огней.

И, подпирая Небеса, над ней возвышались Титаны – гигантские небоскребы, принадлежащие ТПК. Самых безумных форм, от простых шаров и цилиндров до скелетов неземных существ из стали, бетона и стекла. И еще выше, невидимые простым глазом, жилища их хозяев – обители богов и их приближенных слуг.

– Бу! – сказал знакомый голос за его спиной,

Георгий подскочил на месте.

– Твою мать! – в сердцах сказал он, поворачиваясь. – Никогда не слышу, как ты подкрадываешься.

– Я не подкрадываюсь, – возразил Глеб, появляясь из темноты. – Это ты не замечаешь ничего вокруг. А следовало бы.

«Один раз мы уже позволили напасть на нас со спины». Они курили, опираясь локтями на перила. Стряхивали вниз крошечные хлопья пепла.

– Это происходит опять. Пропала та девочка, бывший медиум, которую мы с Сергеем вытащили из «Седова». Случайно оказалась в секторе, захваченном «волной», во время прорыва Форсиза. Там почти никто не выжил. Еще Осин, биолог, он отказался поддерживать с нами связь. Через каналы Ордена я узнал, что он погиб во время перестрелки уличных банд. Тоже случайно.

– Слишком много случайностей.

– Да, знакомый почерк. И в списке, который этим почерком составлен, есть и наши имена, Сергей не выдержал, забрал Ирину и уехал из Города. Сказал, что будет теперь жить там, в Зоне Отчуждения. Безумец.

– Ты его осуждаешь?

– Не то чтобы… Бегство не выход. Кроме того, с ним Ира, а ей нужна опека. Может быть, врачебная помощь. Как это все обеспечить на границе со Степью?

– Отсутствующие редко бывают правы, – тихо ответил Георгий цитатой из старой книги. – Зато всегда остаются в живых.

– Жаль, – сказал Георгий после долгой паузы. – Нам бы сейчас особенно нашлось о чем поговорить.

– Я не могу отвезти тебя к нему. Сам понимаешь, прости.

– Понимаю. Знают двое – знает и свинья. Молчи, молчи, – он поднял руку, не давая возмущенному Глебу открыть рот. – Это так на старости лет у меня испортилось чувство юмора. У тебя есть еще сигареты? А то я скурил уже всю пачку.

Глеб дал ему закурить.

– Но мне-то ты можешь рассказать, о чем вспомнил? – спросил он.

– Могу. Но для тебя это большей частью будет непонятный бред. Нужны кое-какие специальные знания, чтобы, как говорили когда-то, врубиться.

– Ага, – кивнул рыцарь. – А если изложить это вкратце? Простыми словами. Чтобы у меня, скромного киборга, от напряжения не вылетели предохранители.

– Извини, – Георгий положил ему руку на плечо. – Я, наверное, сегодня не в себе. Не обижайся, хорошо?

– Я не обижаюсь. Но и не отстану. Колись.

– Ну, хорошо, – эколог прижал к переносице указательный палец, сосредоточиваясь. – Значит, простыми словами. Я вспомнил, что существует Программа. Два раза в год что-то заставляет метаживотных собираться в огромные стаи и атаковать Города. Это не случайность, Глеб, а активируемая извне Программа. Она записана в их клетки на хромосомном уровне, в ДНК каждого степного волка, каждого пернатого змея, кракена, сухопутной мурены. Простой и четкий приказ – «убей человека».

– Ты сказал – активируемая извне. Кем? Или чем?

– Я не помню. Но помню, что Программу можно отключить. Ее создатели предусмотрели эту возможность, они же создавали оружие, а не средство самоубийства, осталась крошечная мелочь.

– Какая?

– Вспомнить, как отключать Программу.

«Пришло время новых вопросов», – решил Глеб, наблюдая за стариком. Тот, в свою очередь, выжидающе поглядывал на японца.

– Известно ли тебе, в чем состоял характер проводимой «Грозой» операции? Что именно произошло тогда, в декабре двадцатого года?

«Была активирована Программа», – подумал Глеб, но вслух сказал:

– Никакой полезной информации у меня нет. Тогда и позже я был всего лишь солдатом. Охранником. Доступа к секретным материалам я, конечно, не имел. Моя задача сводилась к наблюдению за людьми, такой доступ имевшими.

Японец обернулся в сторону Ксаны. Охотница внимательно рассматривала крошечный экран портативного кибер-диагноста.

– Он не врет, – сказала она. – Или он чертовски хладнокровный сукин сын, – Ксана подарила Глебу многообещающую улыбку. – Пульс идеальный, ни одной лишней капли адреналина в крови. Потоотделение тоже в норме.

Глеб покосился на датчики у себя на груди. Какая разносторонняя, однако, техника.

– Что вы знаете теперь об этих людях? – спросил японец.

– Совсем немного, – ответил рыцарь. – Все они мертвы,

– А что ты знаешь о создателях Программы? – спросил Глеб перед самым уходом. Кровавый уголек его сигареты, кувыркаясь, падал в бездну.

Георгий подумал, перед тем как сказать:

– Они хотели блага. И жертвовали всем ради него.

– Блага? Ты уверен? Обрекая человечество на войну со всем миром?

– Уверен. Воюя с миром, человечество перестало истреблять само себя. Ради этою они все и затевали.

– Откуда ты знаешь? – спросил Глеб, уже догадываясь, каким будет ответ. – Ты?..

–Да. Я был одним из них.

Удивительно, но больше вопросов не последовало. Опираясь на руку своего помощника, старик поднялся и медленно проследовал к двери. Следом полетел гудящий кибер, не сводя с Глеба настороженно выдвинутых иглопушек.

У самого выхода старик остановился, что-то сказал помощнику. Непрозрачные стекла очков обернулись к рыцарю.

– Ты когда-нибудь видел акулу? – спросил «могильщик». Глеб не сразу понял, что вопрос адресован ему. Возникла небольшая пауза.

– Нет, – ответил он, – Только на снимках.

– Снимки – это ничто, – устами своего помощника сказал этот непонятный и, чего таить, путающий старик. – Скоро ты сам в этом убедишься.

Хлопнула дверь.

Ах да, еще перед тем, как выйти из комнаты, японец негромко сказал Ксане:

– У тебя есть сорок минут. Хлопнула дверь. Дубль два.

Если вы не знаете, что такое отходняк после ультразвукового станнера, то вы счастливейший человек.

Ближе всего к этому ощущению продолжительное и неприятное покалывание в затекшей конечности, приходящее на смену полному онемению. Все эти тысячи крохотных иголочек у вас под кожей. В случае с парализатором мы имеем их по всему телу. От головы до пят.

И это, поверьте, настоящая мука,

– У дедушки не все в порядке с головой, – весело сказала Ксана, запирая дверь изнутри. – Когда он говорит, у меня, веришь, мурашки по коже. А когда смотрит, хочется всадить ему в каждый глаз по шпильке. Прямо в этот его мертвецкий зрачок.

Глеб мог бы с ней согласиться. Но в настоящий момент он ворочался на диване, сжав зубы, чтобы не заругаться вслух. Его руки и ноги неконтролируемо подергивались.

– Но вообще он милашка, – охотница включила поляризующее затемнение оконных стекол, и в комнате воцарился искусственный сумрак. – Разрешил мне поиграть с тобой, пока они будут готовить сканер.

«Все-таки сканирование памяти, – подумал Глеб. – Ну да, в наше время никто уже не полагается на старые добрые пытки».

– Музыка, – приказал охотница, хлопая в ладоши. – Ты же хочешь поиграть со мной, Глеб?

На ее вкрадчивый голос волной набежала медленная и сумрачная мелодия с преобладанием духовых инструментов, что-то классическое, холодное. Подняв руки к изящной шее, она расстегнула свой кожаный сарафан, и тот соскользнул на пол.

Небольшая острая грудь агрессивно торчала, поддерживаемая корсетом активной брони. Больше, от собранных в конский хвост черных волос до остроконечных насадок на каблуках, на ней не было ничего. Модифицированный пигмент белой кожи светился в темноте от возбуждения.

– Терпеть не могу раздеваться сама, – пожаловалась Ксана, – Обычно за меня этим занимаются мужчины. Но для тебя, дорогой, я делаю исключение.

«Чешуя» тоже упала на пол. Одним изящным прыжком Ксана взлетела на Глеба, оседлав его бедра и сильно сжав их своими. В ее руке появился свернутый хлыст.

– Ответь и мне на один вопрос, – ласково попросила она, приподнимая рукояткой хлыста подбородок рыцаря. – Ведь твоя батарея разрядилась там, в трейлере?

Заглядывая Глебу в глаза, она потихоньку терлась о твердую ткань его джинсов. Он заметил две крошечные тигриные лапки, вытатуированные у нее прямо над сосками.

– Ты забыла свой детектор лжи, – сказал Глеб осторожно. Хлыст в ее руках выглядел отнюдь не пустой угрозой.

– Мой детектор – вот здесь, – охотница взяла онемелую руку Глеба и прижала к своей правой груди. – Ты знаешь, что люди, у которых сердце справа, не умеют любить и сразу отличают ложь от правды?

– Я ничего не чувствую. – Это была правда. – Временный паралич нервных окончаний.

– Ничего не чувствуешь? – она размахнулась и сильно ударила его кулаком по губам. – А сейчас?

На костяшках ее руки была кровь. Глеб облизнул языком губы. Солено.

– Я чувствую, как ты воняешь, – сказал он.

А вот это была ложь. Тело Ксаны пахло приятно. Возбуждающе. Оно обещало быть таким и на вкус. Как янтарный липовый мед. Патока. Гормональный афродизиак.

Такой выделяет паучья самка, перед тем как трахнуть и сожрать самца.

– Ото! – Ксана рассмеялась. – Ты мне нравишься, «крестовик». Берегись. Я обычно стараюсь не смешивать работу и удовольствие.

Она взмахнула хлыстом. Глеб напрягся, но страховидное щупальце обвило ножку столика-каталки, на котором были разложены инструменты охотницы. Тонкая рука напряглась, и столик подкатился ближе к дивану. Чтобы до него можно было без проблем дотянуться.

– Я много знаю про вас, тамплиеров, – сообщила ему Ксана, перебирая свой арсенал болезнетворных железок. – Знаю, что ты мог без труда обмануть мои датчики. Ты ведь неплохо умеешь управлять своим телом.

Между ее пальцами сверкнул удлиненный скальпель.

– Посмотрим, справляешься ли ты со всеми его частями. Отточенными движениями она распорола джинсы и белье

Глеба, нетерпеливо раскидывая клочья в стороны.

– Это один из любопытных постэффектов оглушения станнером, – Ксана потыкала рукояткой хлыста Глебу в пах. – Действует покруче любых стимуляторов. Ты еще не можешь как следует распрямить палец, а твоей штукой уже можно прочищать ствол «штальфауста». Тебе нравится?

«Может быть, в других обстоятельствах», – подумал Глеб. «Штука», в опасной близости от которой пребывал ножик Ксаны, была дорога ему не только как память киборга о человеческом прошлом.

– А еще я знаю, – она наклонилась к самому уху Глеба, щекоча его своим дыханием, – знаю, что твоя батарея разряжена, ты на нулях. Я видела, как упал твой боевой темп, когда ты дрался с Драконом. Иначе бы ты сразу надрал этому желтому говнюку задницу, верно?

Она яростно впилась зубами в мочку Глебова уха, прокусив ее почти насквозь. Эту боль Глеб почувствовал и дернулся, чем мог. Получилось слабо.

– Жаль, что мне запретили отрезать от тебя куски, – пальцы Ксаны поглаживали его лицо и шею, – Я бы взяла на память ухо. Или оба. Носила бы на шее, как ожерелье.

– Право, я этого не стою, –деликатно ответил Глеб. «Сколько там сказал японец? Сорок минут? Что-то долго они возятся. А то и правда эта свихнувшаяся пантера возьмет себе на память… что-нибудь».

– Я слышала, сейчас модно пересаживать себе части тела любимых. У меня парень черный, ну, ты его видел. Я думаю взять у него полоску кожи и пересадить вот сюда, – Ксана провела ногтем по своему белому и гладкому бедру, остановилась возле свежей «нашлепки» биобинта. – Как ты думаешь, мне пойдет?

Глеб не ответил. Его глазные яблоки поворачивались вслед за ее запястьем, на котором теперь покачивалось две пары наручников. Удивительного, средневекового дизайна. С выдвижными шипами, обращенными внутрь «браслета».

– Я знаю, что тебе пока это не нужно, – сказала она, изгибаясь, чтобы надеть наручники на его щиколотки.

Соединяющую их цепь она продела через металлический поручень на боку дивана. К другому такому же Ксана поочередно приковала руки Глеба.

– Но моя страховка кончилась вчера, и я не успела ее возобновить. А без нее и «браслетов» я нахожу игры с тобой слишком рискованными. Даже когда у тебя разряжены батареи. Так что сделай одолжение, не рыпайся слишком сильно. Срабатывая, эти штуки вонзают шипы на несколько сантиметров вглубь. По слухам, не очень приятное ощущение.

При желании это можно было счесть изнасилованием, вскрикнув, Ксана нанизала себя на Глеба и задвигалась вперед-назад. Ее тело напряглось, выгибаясь мостом, острые соски уставились в потолок. Глеб скорее увидел, чем почувствовал, как ее ногти погружаются в его грудь, ритм покачиваний участился…

…Обмякнув, она растянулась на нем, целуя его разбитые губы,

– Для начала неплохо, – прошептала охотница. – А ты? По-прежнему ничего не чувствуешь?

Глеб промолчал. Кое-какие сигналы нижняя часть его тела все же подавала, и эти сигналы нельзя было назвать неприятными. Но все равно он предпочел бы быть сверху, без наручников и желательно в полностью укомплектованной броне.

А охотница, не успокаиваясь, теперь целовала его безволосую грудь, живот, длинным тонким языком прокладывая себе путь вниз. То, что за этим последовало, было болезненно, но и не лишено своих приятных сторон. Мягкие прикосновения губ чередовались с яростными покусываниями, и Глеб обеспокоился за свою, так сказать, целостность.

Но Ксана прекратила натиск и, скользнув по нему губами в последний раз, встала на четвереньки, опять заглядывая рыцарю в глаза. Улыбнулась и оседлала его, на этот раз повернувшись спиной.

В свете ее кожи Глеб увидел, что ягодицы Ксаны причудливо татуированы под морду гигантской хищной кошки с горящими зелеными глазами. И этот лик пантеры двигался перед ним вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…

Пока, закричав, Ксана не упала рядом с Глебом. Из-под ее век сверкали выкаченные белки. Глебу показалось, что она даже потеряла сознание.

Охотница обвила его правую ногу своей, прижалась губами к жестоко исцарапанному плечу. Ее рука скользнула к паху Глеба, зарываясь пальцами в волосы на его лобке.

– Дай мне минутку, ладно? – попросила она. – Надо отдышаться.

Из встроенных в стены динамиков изливалась успокоительная мелодия клавесина. Глеб поймал себя на совершенно абсурдном желании коснуться губами ее волос.

Она была жестокой, сумасшедшей, опасной. Она его пользовала, как пластиковую е-куклу, и хотела1 отрезать его уши на память. Но она делала с ним что-то такое, от чего заводилось даже его полупарализованное тело.

В конце концов, он и был киборгизированной куклой. Только предназначенной для войны, а не любви.

За последние минуты он почти забыл об этом.

– Ты хорош, – сказала Ксана, опускаясь на него в третий раз. Теперь уже медленно, не спеша. Их тела уверенно и слаженно двигались навстречу друг другу. – Жаль, так и не удастся попробовать нормально. Без наручников и в другом месте.

Она распустила волосы, рассыпавшиеся по ее плечам, взмахнув головой, убрала их с лица. Теперь она смотрела на Глеба не отрываясь, постепенно отклоняясь все дальше назад, чтобы усилить проникновение. Одной рукой она оперлась на диван, второй ласкала себя внизу, торопя финал.

Ведь у них оставалось совсем мало времени.

Глеб тоже помнил об этом, его вживленный таймер бесстрастно отсчитывал каждую прошедшую секунду. И когда дыхание Ксаны стало громким и прерывистым, он решил, что настал подходящий момент.

Сейчас!

Левая рука Глеба, отрезанная семь лет назад лучом лазера, была заменена биомеханическим протезом. Внешне совершенно неотличимый от натуральной конечности, он во многом превосходил таковую. И что немаловажно, он имел собственный, независимый источник питания на случай работы в форсированном режиме.

Как сказал когда-то Первый Гроссмейстер Ордена: «Наша задача – создать такого солдата, каждая часть тела которого представляла бы собой автономную боевую единицу». И хотя его слова относились к находившемуся тогда в разработке прототипу «омега», в какой-то мере они были применимы и к Глебу.

Он сжал протез в кулак и дернул. Несколько звеньев удерживающей его руку цепи разлетелись в пыль. Шипы, как охотница и обещала, глубоко погрузились в запястье.

Но вместо хрупкой кости, которую они могли пробить, им встретилась углеродная поверхность подкожного каркаса, а боль Глеб отключил. Поэтому его рука, не останавливаясь, метнулась к столику, где схватила уже знакомый Глебу скальпель. И обратным движением направила его точно в левый глаз Ксаны.

Испуг, неожиданность, напряжение Глеба – все это заставило ее бедра спазматически сжаться и тут же стать ватными. Оргазм взорвался в животе Ксаны маленькой осколочной бомбой, разом поразившей все ее внутренности. И он был не похож на все, что случалось с охотницей раньше. Ее тело испускало волнообразное сияние по мере того, как на нее накатывались все новые потоки раскаленной лавы, жидкого огня. Или что это было?

Она сама не замечала, что кричит.

Узкое острие скальпеля остановилось у ее расширенного зрачка. Ксана представила, как оно проходит сквозь зажмуренное веко, минует хрусталик, диафрагму (глаз слезой течет по ее щеке) и, погрузившись в глазницу по рукоятку, вонзается прямо в мозг. Разрушая его. Эта мысль еще больше усилила ее экстаз.

Невидимый оркестр торжествующе гремел в литавры и медные тарелки. Глеб все медлил. Это трудно – убить женщину, с которой ты занимаешься любовью. Отвратительна сама мысль о том, что дрожащее от единения с тобой тело превратится в остывающий труп. Вот сейчас, достаточно завершить уже начатое движение.

Выругавшись, он отбросил скальпель в сторону и, намотав на свою биомеханическую руку волосы Ксаны, грубо сбросил ее на пол. Она опять закричала, теперь уже от боли. Глеб мысленно поблагодарил хорошую звукоизоляцию номера.