За исключением старательно подделанного шрама на бедре его тело было младенчески чистым (если бывают шестидесятилетние младенцы), как будто подверглось серии косметических операций. Или недавно вышло из клонирующей установки in-vitro. У двери в туалет его поджидал смазливого вида стюард с влажно зализанными черными волосами. На его лице блуждала скабрезная заговорщическая ухмылочка.

– Как оно, не скучно в одиночку? – поинтересовался он, кивая в сторону опустевшей кабинки, – Могу предложить компанию, недорого. Девочки у нас сговорчивые. И сам могу обслужить по высшему классу. Так как?

Японец смотрел сквозь него.

– Соглашайтесь, – настаивал стюард, подступая ближе и обдавая цветочным запахом парфюма, – приятно будет вспомнить.

При этих словах морщинистое лицо Хитори исказилось.

– Приятно будет вспомнить, – протянул Голографический Дракон. – Вот как…

Со стороны туалета раздался грохот. Навстречу обеспокоенной стюардессе вышел, растирая ребро ладони, тот самый немолодой японец. Виновато улыбнулся.

– Там ваш коллега потерял сознание, – сказал он. – И еще у него, наверное, перелом ключицы. Неудачно упал, знаете ли.

Над островом медленно садилось огромное солнце. Идиллический вид с веранды портили дрейфующие у самого берега мясистые клочья и сворачивающиеся кольцами оторванные щупальца. Очередной кракен подорвался на мине или был расстрелян юркими патрульными гидроматами. Здешняя тихая гавань была отнюдь не так безопасна, как казалось.

Двое человек на веранде пришли сюда отнюдь не наслаждаться пейзажем и не строили относительно его никаких иллюзий. Один из них вообще стоял к океану спиной, опираясь на тонкую белую трость. Он внимательно следил за вторым, прохаживающимся вдоль края большого бассейна, заполненного океанской водой. Точнее, являющегося даже частью океана. Вместо обращенной к океану стенки у бассейна была решетка из толстых металлических прутьев, на полтора метра поднимающаяся над водой.

Веранда с одного края спускалась к бассейну плавным изгибом, обведенным вдоль бортика предупредительно светящейся линией. Человек в темном официальном костюме высокопоставленного сарари[12] расхаживал вдоль нее из стороны в сторону.

– Прекрати эту беготню, Рицуко! – не выдержал первый. – У меня уже рябит от тебя в глазах. Имей капельку почтения к больному старику.

– Простите, господин Сакамуро. – Второй поспешно замер, поклонился. – Позвольте узнать, как ваши новые глаза?

– Неплохо. – Сакамуро поднял руку, осторожно потрогал сморщенную кожу вокруг глазниц. Моргнул. – Старые были уже совсем ни к черту, минус восемь единиц, катаракта. Приходилось носить это, – он вынул из кармана халата телеприставку, похожую на широкие темные очки, помахал ею в воздухе. – Забавная штука, можно просвечивать людишек насквозь. Сердце, почки, печень, все как на ладони. Но надоедает. Хочется чего-то настоящего… ты меня понимаешь?

– Понимаю, господин директор.

– Да, ты всего в два раза младше меня, ты должен понимать. А эти молодые бездельники мучили меня почти полгода. Качество пересадочного материала их не удовлетворяло, надо же! Полгода на работу с одной донорской единицей, где такое видано?

Хитори тихо вздохнул, решиться на предстоящий разговор было для него как прыгнуть в смертельно опасные воды бассейна. Но больше молчать он не мог.

– А сколько ушло на работу со мной? – спросил он.

Старик пожевал сухими губами. Медленно спустился к бассейну, остановившись рядом с Хитори. Его пальцы ползли вдоль замысловатого узора, вырезанного по всей длине трости.

– Когда-нибудь ты должен был догадаться, – сказал он в пространство. – Мы действовали в спешке. В горле Рицуко Хитори что-то екнуло.

– Господин Сакамуро… что случилось с… что случилось со мной тогда, двадцать лет назад?

Это очень болезненно – помнишь mom разговор. Не обычное дежа-вю, не наложение, а расщепление.

Вот я-Хитори, догадывающийся о правде, подавленный своими подозрениями и страхами. Мучающийся бесплодной надеждой, что все это Большая Ошибка.

И я-Сакамуро, знающий, что никакой ошибки нет. Равнодушный до такой степени, что это может показаться жестокостью. И бесконечно утомленный предсказуемостью происходящего. Все это было и будет еще сотни раз. Прах, скука и суета.

И даже убийство не привнесет желанного разнообразия.

– Тебя нашли в тайге по сигналу вживленного маяка, – сказал я-Сакамуро. – Погребенным под снегом. Мертвым. Растерзанным на куски, рядом были обнаружены остатки кибера неизвестной модели.

Я-Сакамуро перевел дыхание. Скоро придется подумать и о пересадке легочной ткани, произносить длинные речи стало утомительно, и от пеших прогулок уже пришлось отказаться, коленные суставы крошились, будто сделанные из песка.

– Останки были доставлены сюда, на Хоккайдо. Подвергнуты сканированию. К счастью, мозг остался неповрежденным. И температура, в которой он находился, была достаточно низкой.

Я-Хитори слушал молча, но смысл произносимых директором слов не доходил до сознания, Перед моими глазами стояла лавина белых тигров, захлестывающая опушку.

Ту самую, где я умер.

– А полгода назад у меня возникла необходимость в надежном человеке, который занялся бы переходом этого русского эколога. Тебя воспроизвели по клеточным образцам. Тело искусственно состарили и записали синтетическую память, чтобы заполнить двадцатилетнюю лакуну. Это самая быстрая карьера из всех, что я видел. Из простого ронина, одним махом – в представители компании, – пошутиля-Сакамуро.

Я-Дракон не улыбнулся.

– Значит, я клон. А мой оригинал мертв.

– Это не был вопрос, время вопросов прошло.

– Да, уже двадцать лет, – кивнул я-Сакамуро.

– И треть моей жизни сгенерирована на рабочих станциях «Мисато» из обрезков чужих воспоминаний и развлекательных мнемософтов.

– Это так. Ты шокирован?

– Был. – Я-Хитори сунул руку в карман, нащупывая круглую металлическую трубку. – Был шокирован. Когда в самолете понял, что моя память наложена, и по дороге на остров додумал остальное. У меня было еще время дополнительно поразмыслить обо всем, пока я ждал приема.

– И до чего же ты додумался, Рицуко? – спросил я, надевая телеприставку. Мне стало интересно, что же такое у него в кармане. Неужели оружие? Ведь я приказал провести его в обход основного пояса безопасности. Максимум охрана просветила его на вживленных «жучков» и взрывные устройства.

Приставка заработала в рентгеновском диапазоне. Пропущенное через видеопроцессор изображение тела Хитори стало прозрачным, отлитым из синеватого стекла. Теперь я видел сквозь его одежду, а задерживая взгляд, различал пульсацию внутренних органов через теряющую плотность кожу. Забавно.

Но бесполезно. Трубка, за которую он хватался в кармане, оказалась непрозрачной. Свинец? Неужели решил проломить своему старому директору голову дешевой игрушкой токийской шпаны? Ай да Дракон…

– Я принял единственное возможное решение, – твердо сказал я-Хитори. Я и правда не видел другого пути. – Господин Сакамуро…

В мои слова вкралась крошечная напряженная пауза. Седой океан плескался о прибрежные скалы, Темнело. Где-то запиликал сверчок.

– Господин Сакамуро, – закончил фразу я-Хитори, – как моего директора и ояйабуна прошу дать мне отставку. – Я поклонился. – Вот письменное прошение.

– Я-Сакамуро отступил, когда его рука появилась из кармана. Но в ней была не дубинка, а свернутый в трубку листок рисовой бумаги. Очень дорогое удовольствие в наше время синтетики и цифровых носителей.

Приняв листок от Хитори, я развернул его и пробежал взглядом аккуратные иероглифы. Вот как. Замечательно. Продался русским, как и было предусмотрено в его поведенческой программе, там вообще много всякого было предусмотрено. Кроме этого нелепого прошения об отставке.

– Ну и как ты это себе представляешь, Рицуко? – спросили. Как я быстро привык называть по имени то, что было выращено в автоклаве буквально на моих глазах. Из замороженных лохмотьев ткани, помещенных в питательную среду на акульих хрящевых полисахаридах. – У тебя ведь пожизненный контракт.

– Значит, я разрываю его в одностороннем порядке, – сказал я-Дракон. – И вину за это я искуплю кровью.

Глядя в скрытые за телеприставкой глаза директора Сакамуро, я вынул из кармана трубку складного ножа и щелчком высвободил короткое широкое лезвие.

Мы стояли друг напротив друга. Мы. Я. Семантические забавы искусственной памяти.

Я-Сакамуро ждал. Кибер-телохранитель «Автомон», бесшумно зависший над нашими головами, перешел в режим повышенной готовности. Хитори был хорошим бойцом, может быть, одним из лучших за всю историю «Мисато» (потому его ткани и были отданы на сохранение, таким генотипом не стоило разбрасываться). Даже нож в его руках был опасней, чем «плавающая крепость» под командованием недотеп из наших Сил Обороны. Но он знал, не мог не знать об охране дома. И о том, что автоматическая система всегда быстрее киборгизированной.

Он не успеет кинуть нож. И тем более броситься на меня, счетверенная иглопушка «Автомона» убьет его гораздо раньше. Я-Хитори, прозванный в прошлой жизни Голографическим Драконом, старался двигаться предельно медленно и плавно. Стоит болтающемуся над моей головой убийце оценить скорость моих движений как угрожающую – конец. Долгая жизнь научила директора Сакамуро осторожности. Все-таки в будущем году ему исполняется сто десять лет.

– Я поступлю согласно древнему обычаю, господин директор. Хотя бы отчасти это уравновесит тяжесть моего проступка.

Говоря это, я прижал лезвие ножа к большому пальцу моей правой руки, чуть ниже костяшки. Орудовать левой было непривычно, и, кроме того, это должно было быть чертовски больно. Но я не закричу.

Ведь, когда белые тигры повалили его в снег и начали рвать на куски, мой оригинал не кричал? От боли, от страха, от давящего бессилия. От вида собственных оголенных костей и разбросанных внутренностей. От понимания, что это все. Конец. Я уверен, что он принял свою смерть с достоинством. Кровь струилась по лезвию, погружающемуся под костяшку большого пальца, Лицо Хитори побледнело, он оскалился в жуткой гримасе, но продолжал резать. Молча. Я следил за ним с интересом, мысленно отдавая должное заложенным в его мозг… нет, еще в мозг оригинала программам. Я всегда был поклонником Бусидо[13], стократно оплеванного и забытого в наше дерьмовое время, когда в цене хорошие рабы, а не воины.

В преданности Дракона не было ничего рабского. В первую очередь он подчинялся не мне, своему хозяину, а Обязательству. Гири. Частью себя он жертвовал не из страха, а потому, что был должен так поступить. Я даже зауважал эту копию человека по имени Рицуко Хитори.

Он стоил затрат на свое воспроизведение.

Палец повис на тонком лоскутке кожи. Лицо Дракона расслабилось, включились болевые фильтры, вживленные в нервную систему. Одновременно его организм выработал избыток коагулирующих веществ. Кровь, обильно текущая из раны, теперь быстро сворачивалась. У современных техносамураев есть определенные преимущества.

Завершающим движением лезвия он поставил точку в этой самоэкзекуции. И не лишенным показного изящества жестом протянул мне отрезанный палец. Браво! Браво, Дракон! Его рука почти не дрожала.

– Прошу принять мою отставку, – с небольшим усилием сказал я-Хитори, полностью блокировать боль можно было только психопрограммой типа «берсерк» или «камикадзе». Обычные же фильтры пропускали часть нервных сигналов, чтобы не превращать бойца в бесчувственную машину.

И это была не самая приятная часть.

Сакамуро задумчиво покрутил в руках отрезанный палец. Как мне показалось, он был удивлен.

– Впечатляющий спектакль, Рицуко, – сказал он. – Ты запачкал костюм.

Широкая кровавая лента тянулась вдоль всего рукава и заползала с пиджака на штанину. Целая лужица накапала у бортика бассейна. Натекло, как из зарезанной свиньи, в самом деле.

Я почувствовал головокружение.

– Посмотри. – Директор вытянул руку, указывая тростью. – Вот туда, – он шагнул мне за спину, чтобы точнее указать направление, – видишь?

Если бы не мое зрение, улучшенное боевой оптикой, я бы никогда не разглядел то, что позволяла видеть господину Сакамуро его телеприставка. Скользящие над волнами треугольные плавники. Один, второй, третий. С каждой секундой их становилось все больше. Под водой у берега мелькнуло полупрозрачное тело забеспокоившегося сторожа-гидромата,

– Ты позвал их. – В голосе директора я уловил нотку восхищения. – Своей кровью. Ты позвал метаакул.

Да, наверное, так. Проклятые твари чуяли кровь даже лучше своих вымерших предков. Я слышал, что за десятки миль.

– Они пришли на запах жертвы, – не унимался господин директор. Акулы были его единственной страстью последние пятьдесят лет. Символом его могущества. – На твой запах, Рицуко. Эмблемой «Мисато индастриз» была черная акула на фоне алого круга. Она снилась мне последние ночи перед возвращением с континента. Приглядевшись, я видел ее настоящий окрас – тигровый. Полосатая хищница плавала в крови. В моей крови.

– Я принимаю твою отставку, Рицуко Хигори, – торжественно сказал директор Сакамуро.

Метровое кованое лезвие шириной около полутора сантиметров с обоюдоострой заточкой. Оно вошло в спину Хитори, не задев ребра. И, пронзив насквозь сердце, вышло из груди. Такой сверхъестественной точности удара я был обязан более чем столетием тренировок. И рентгеновскому режиму моей телеприставки.

Секунду он уже невидящими глазами смотрел вниз, на покрытое его кровью лезвие. Я увидел, как его пробитое сердце вздрогнуло последний раз. И остановилось.

Тело Хитори-2 качнулось и, подняв море брызг, рухнуло в мой бассейн.

«Время ужина», – прошептал я, вытирая лезвие его прошением об отставке. Через секунду вода в бассейне забурлила. Болтавшийся у поверхности труп ушел на глубину, окутываясь густым алым облаком. Оно колыхалось вместе с неопределенного вида клочьями, пока не заработала фильтрующая установка, прогоняя через себя воду.

Крохотный автомат-уборщик суетился у моих ног, смывая с бортика последние следы Хитори. Присев на корточки, я скормил малышу окровавленную бумажку с неразборчивыми теперь иероглифами.

Все, что осталось от Голографического Дракона, – это его отрезанный палец, который я опустил в карман халата.

– До новой встречи, Рицуко, – сказал я, усмехаясь. – До скорой встречи.

Симпатия, которую я испытываю к тебе, Дракон, –моя собственная, а не вторичный продукт воспоминаний директора Сакамуро. Старый убийца не способен на такие чувства. Я тоже. В отношении большинства людей.

Ты – исключение.

Ведь у нас с тобой немало общего. Мы расходный материал, небрежной рукой извлеченный из холодильника, чтобы тут же нырнуть в адский огонь за чужими каштанами. Мы никто. Сточки зрения мировых законов у нас не больше прав, чем у трупов в морге. Даже меньше. Труп имеет право на достойное погребение и пару строчек в некрологе. Нам, как нарушителям КК-Конвенции[14], светит только жаркое чрево электросжигателя. Даже пока мы живы.

Ведь, с их точки зрения, мы не имеем права на жизнь. Единственное наше различие в статусе наших оригиналов. Ты копия безвестного ронина Рицуко Хитори. Я выращен из ДНК Йоши Сакамуро, директора концерна «Мисато».

Какое это имеет значение, если наш пепел будет вонять одинаково?

Икари Сакамуро вошел в комнату в сопровождении нескольких человек. Уже хорошо знакомого охотникам доктора Мураками. Невысокой женщины, чье невыразительное лицо могло принадлежать любому азиатскому субрасовому типу, а одежда быть купленной в любом дешевом бутике.

Гораздо больше внимания, чем этому воплощению незаметности, Иван и Ксана (особенно Ксана) уделили ее спутнику. Высокому для японца, худощавому и удивительно подвижному. С каждым шагом он отрывался от пола, хотя на нем был двадцатикилограммовый файтинг-сьют «Кентай» (и красный индикатор на поясе говорил, что мышечные усилители отключены). В его уже не юном теле чувствовалась взрывная сила. Ксана незаметно облизнула губы.

– Разрешите мне представить наших спутников, – сказал Икари. Жест рукой, и женщина поклонилась охотникам, ее пышная прическа-узел, удерживаемая дюжиной прозрачных заколок, опасно качнулась. – Вы можете называть ее Вторая.

Иван хмыкнул. Хорошее имечко.

– С доктором Мураками вы уже встречались. – «Крысолов» удостоил охотников кивка.

– А как зовут самурая? – подпустив в голос хрипотцы, поинтересовалась Ксана.

Иван покосился на нее, опять хмыкнул, уже с другой интонацией. Он не был ревнив, с Отелло его роднил только цвет кожи. Бурным сценам охотник предпочитал тридцатисантиметровую дырку, тихо проделанную «шталъфаустом» в солнечном сплетении конкурента.

Высокий японец шагнул вперед, тоже поклонился. В каждом его движении сквозило возбуждающее охотницу благородство.

– Называйте его Дракон, – сказал Икари Сакамуро.