Писатель и самоубийство

      Пришлось приступить к правильной осаде, которая продолжалась без малого два месяца. Кореш сдаваться не собирался и доводил свою паству до неистовства проповедью самоубийства. Особенно часто он цитировал строки о пятой печати:
      "И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число".
      В проповедях фигурировал и космический корабль, который Господь пришлет за Своими мучениками.
      Тем временем психологи из ФБР, проанализировав слова и поступки Кореша, пришли к выводу, что он трус и демагог, не способный устроить в Техасе второй Джонстаун. Достаточно выкурить фанатиков слезоточивым газом, и они сдадутся - такова была рекомендация экспертов.
      19 апреля 170 агентов ФБР под прикрытием танков начали штурм. Дэвид Кореш и его последователи прочли последнюю молитву и подожгли ранчо. Взорвался склад боеприпасов, и почти вся община погибла в огне. Из 83 осажденных в живых остались только восемь человек. Представители властей обнаружили на пепелище 25 мертвых детей, двенадцать из них были сыновьями и дочерьми самого Кореша.
      Два "респектабельных" суицидных культа, предназначенных для интеллектуалов, были не столь многочисленны, как "Народный Храм" и "Ветвь Давидова", однако обставили свой уход с обреченной планеты не менее эффектно.
      Особенную организационную виртуозность проявили "тамплиеры" Люка Журе, они же "Рыцари Христовы", они же прихожане "Солнечного Храма". В октябре 1994 года в Канаде и Швейцарии несколько десятков членов этой экзотической секты прекратили свое земное существование. Разобраться, кто из них сделал это по собственной воле, а кого убили, оказалось не так-то просто.
      Основателем "Солнечного Храма" был бельгийский врач Люк Журе талантливый гомеопат, с ранних лет увлекавшийся мистицизмом и эзотерикой. В конце 70-х, когда Журе на Филиппинах изучал искусство знаменитых туземных хилеров, на него снизошло просветление, побудившее 30-летнего врача заняться проповеднической деятельностью. Однако, в отличие от Джима Джонса и Вернона Хоуэлла, он не гнался за количеством обращенных. Начал Журе с собственных пациентов, которым внушал, что в исцелении нуждаются не только их тела, но и их души.
      Организация, созданная новым пророком, полностью называлась "Международный рыцарский орден солнечной традиции", а коротко - "Солнечный Храм". Это был настоящий элитарный клуб с трехступенчатой системой членства, всего около 500 человек, по преимуществу людей весьма обеспеченных. "Послушники" ходили на лекции и получали кассеты с записью проповедей, за что платили по 50 долларов в неделю. Те, кого признавали достойным, становились членами клуба "Аркадия", где уже нужно было вносить по 150$. За это членов клуба привлекали к проведению мистических церемоний, доверяли им вербовку "послушников" и различные виды сакральных работ вроде выращивания целебных растений. Элиту организации составляли члены "Золотого Круга" (плата - 200$ в неделю), имевшие рыцарское звание и участвовавшие в магических ритуалах. Многие из попавших в "Аркадию" и "Золотой Круг" отдавали в общий котел все свое имущество.
      Тон в секте был заведен строгий: разврат строжайше запрещался, наркотики тоже; пророк сам решал, что можно есть, а что нельзя, сам сводил и разводил супругов. Впрочем, для членов "Солнечного Храма" супружеские узы утрачивали смысл, потому что все они становились единой семьей. "Здесь все белое, а снаружи - тьма", - повторял им Журе.
      Во время изысканных банкетов с шампанским велись неспешные мистические беседы. Обряженный в тогу пророк толковал о неотвратимости экологической катастрофы и о "макроэволюционном прыжке" - необходимости покинуть Землю, чтобы сохранить генофонд будущего человечества. Главное не упустить момент для эвакуации избранных.
      В 1986 году временным пристанищем перед окончательной эвакуацией для членов "Солнечного Храма" стал лесистый участок в провинции Квебек, получивший название "Земля обетованная". Там храмовники выращивали экологически чистые овощи, пекли хлеб и очень нравились соседям своей приветливостью и покладистостью.
      Другая штаб-квартира организации находилась в Швейцарии, где базировался Фонд "Золотой Путь", основанный Джозефом Димамбро. "Солнечный Храм" и "Золотой Путь" слились в одну секту. Журе стал ее духовным пастырем, а Димамбро, опытный предприниматель с сомнительным прошлым (ему случалось отбывать срок за мошенничество), с успехом возглавил финансовую деятельность коммуны.
      Впоследствии обнаружилось, что Димамбро занимался "отмыванием" денег и пропустил через счета секты без малого 100 миллионов долларов. Пока члены секты выращивали капусту и мололи муку, Журе и его премьер-министр жили на широкую ногу, разъезжали по фешенебельным курортам и тратили огромные средства на личные нужды. Проблемы организации начались именно из-за финансовых злоупотреблений: некоторые из канадских "рыцарей" потребовали отчета и ревизии. Одновременно с этим махинациями Димамбро заинтересовалась канадская полиция.
      Дальше все развивалось по уже привычному сценарию. К сожалению, власти никак не научатся осторожности в обращении с "суицидными" культами. Как только параноидальная концепция враждебности внешнего мира по отношению к "избранным" получает хоть малейшее фактическое подтверждение, члены подобной секты немедленно переходят к решительным действиям.
      Первый акт трагедии разыгрался в "Земле обетованной". Рано утром 5 октября 1994 года Журе и Димамбро "отправили в эвакуацию" членов квебекского филиала секты. Предварительно они умертвили трехмесячного младенца, проткнув ему сердце осиновым колом. Ребенок был сыном двух членов секты, и Димамбро объявил, что это Антихрист. Усадьба была заминирована и взорвана, а руководители секты вылетели в Швейцарию, чтобы довести дело до конца. В тот же день взрывы грянули в двух альпийских резиденциях "рыцарей". Судя по следам на трупах, некоторые из членов секты были застрелены, а многие накачаны наркотиками. На сей раз "эвакуацию" возглавили лично Журе и Димамбро. Общее число жертв - 53 человека. Пророк обещал им, что после "огненного крещения" они возродятся к новой жизни на планете Сириус.
      А за 39 членами секты "Врата Небесные" прилетел космический корабль, на котором они покинули Землю 25 марта 1997 года.
      Прибытия инопланетных спасателей "избранные" ожидали давно, и когда некоторые средства массовой информации сообщили, что в шлейфе приближающейся кометы Хейл-Боппа различим некий летающий объект, секта засобиралась в дорогу. Ведь Маршалл Эпплуайт предупреждал, что рано или поздно желанный час настанет.
      Этот человек, сын пресвитерианского священника, с ранних лет связал свою жизнь с религией: закончил семинарию, руководил церковным хором, преподавал музыку в католическом колледже. Преподавательская карьера Эпп-луайта оборвалась из-за его гомосексуальных пристрастий, которые в Америке конца 60-х еще считались предосудительными - во всяком случае для педагога.
      Избавиться от плотских соблазнов Эпплуайту помогли чудесные голоса, курс лечения в психиатрической клинике и встреча с Бонни Неттлз, медсестрой, которая верила в то, что все зло коренится в сексе. Подвергнувшись кастрации, Эпплуайт окончательно избавился от похоти и вместе со своей духовной супругой основал новую религию, члены которой не делали различия между полами: одинаково одевались, одинаково стриглись, отвергали половую жизнь - одним словом, стремились быть похожими на платоновых андрогинов. Некоторым мужчинам для достижения духовной безмятежности пришлось последовать примеру "пророка" и согласиться на кастрацию. Плотский брак и зачатие считались препятствием к воскресению, ибо в Евангелии от Луки сказано:
      "Чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и Воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят".
      Эпплуайт проповедовал, что душа может быть отделена от тела, перенесена в космос и затем воплощена вновь. Сам "пророк" рассказывал, что уже побывал на Земле 2000 лет назад - под именем Иисуса - и теперь вернулся, чтобы спасти немногих достойных. Власть на планете захватили злые инопланетяне-люциферианцы, поэтому миру предстоит подвергнуться кардинальной чистке. Теология секты основывалась все на том же "Откровении Иоанна Богослова", где говорится о двух свидетелях, которые пролежат мертвыми три с половиной дня, а потом воскреснут: "И услышали они с небес громкий голос, говоривший им: взойдите сюда".
      Как и все прочие проповедники этого склада, Эпплуайт проявил недюжинные деловые способности и создал в высшей степени успешное коммерческое предприятие, главным образом занимавшееся компьютерным дизайном имущественный и образовательный уровень паствы "Врат Небесных" был очень высок. Коммуна купила ранчо в Калифорнии и дожидалась там Знака, распространяя свое учение через Интернет.
      Как водится, коллективному самоубийству предшествовало параноидальное ожидание гонений - в данном случае лишенное каких бы то ни было оснований, потому что агрессивностью последователи Эпплуайта не отличались и никаких законов не нарушали. Вполне достаточно оказалось насмешек и безразличия, с которыми встретили проповедников из "Врат Небесных" студенты, когда новые андрогины предприняли попытку "пойти в народ". На интернетовском сайте секты появилось сообщение: "Это сигнал, что нам пора готовиться к возвращению домой. Сад зарос сорняками, он больше не плодоносит. Пора его перелопатить, пора сдать цивилизацию в утиль на переработку".
      Тут-то некоторые астрономы и углядели в хвосте кометы необычный объект, по очертаниям похожий на космический корабль. Это, конечно, был Знак.
      Сектанты обрядились в пурпурные хламиды, выпили водки с фенобарбиталом и уснули вечным сном.
      Вряд ли эта глава - последняя в саге о коллективном "суицидном спасении".
      Продолжение следует.
      РАЗДЕЛ III
      ФИЛОСОФИЯ
      - Старые философские места, одни
      и те же с начала веков, - с каким-то
      брезгливым сожалением пробормотал
      Ставрогин.
      - Одни и те же! Одни и те же с
      начала веков, и никаких других никогда!
      - подхватил Кириллов с сверкающим
      взглядом...
      Ф.М.Достоевский. "Бесы"
      Кажется, Новалис был первым, кто сказал, что самоубийство - деяние чисто философское. Это безусловно так. Даже в тех случаях, когда самоубийца неграмотен и слыхом не слыхивал о философии, он все равно принял важное философское решение: признал, что его жизнь (а стало быть, и жизнь вообще, потому что все остальные жизни он может постигать лишь через собственное существование) плоха, лишена смысла, и лучше ее прекратить.
      В свое время нас учили, что главный вопрос философии - об отношении материи и сознания. Вопрос сформулирован неверно. То есть не то чтобы совсем неверно - скучно. Разве нам, живущим на свете, денно и нощно не дает покоя забота о том, что первично - дух или вещный мир? Нет, мы хотим быть счастливы, и многим из нас для этого необходимо знать, зачем мы родились, что мы здесь делаем, деваемся ли куда-нибудь после смерти и есть ли в нашем существовании хоть какой-то смысл?
      Самое время привести цитату, без которой, кажется, не обходится ни одна книга о суициде:
      "Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии". (Альбер Камю)
      Самоубийца решает этот вопрос отрицательно: жизнь - пустая трата времени. Самоубийце неинтересно, чем закончится этот спектакль, он уходит, не дождавшись финала.
      Предложим иную редакцию главного вопроса философии: кем является человек по отношению к собственной жизни - владельцем или сторожем? Если я хозяин, то имею право поступать со своим имуществом, как мне заблагорассудится, пусть даже себе во вред. Если же я, как утверждает религия, - нечто вроде арендатора, то я, конечно, могу разворовать или уничтожить доверенное мне сокровище, но в этом случае я злодей и разбойник. Настоящий хозяин жизни с меня спросит. Дискуссия между идеалистами и материалистами, между сторонниками и противниками самоубийства в значительной степени представляет собой то, что на современном юридическом языке называется имущественным конфликтом из-за права собственности.
      Помни главное: дверь открыта. (Эпиктет)
      В систематических каталогах российских библиотек суицидологическую литературу совершенно справедливо относят к общей философской категории "Смысл жизни". Однако
      "То, что называется смыслом жизни, есть одновременно и великолепный смысл смерти". (Альбер Камю)
      Философия - дисциплина, которую смерть и то, что будет (или чего не будет) после смерти, занимает ничуть не меньше, чем жизнь.
      "Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним - умиранием и смертью". (Платон)
      Там же, в платоновском "Федоне", сказано, что философия - упражнение в смерти, а философствовать - значит приготовляться к смерти, облегчать себе смерть. Не оттого ли из всех жанров литературы философия дала наименьшее количество самоубийц, в чем легко убедиться, пролистав "Энциклопедию литературицида"? Философ все время помнит о смерти, работает с нею, видит ее перед собой. Он подобен верхолазу, который приучил себя не бояться высоты, и от взгляда вниз у него не кружится голова, как у обычного человека. Хотя профессия, конечно, опасная, и если утратить бдительность, то можно и сорваться. Это - стезя философа-дилетанта Кириллова, самоубийцы "с рассудка".
      Меж отрицателями жизненного смысла есть люди серьезные, это те, кто свое отрицание завершают делом - самоубийством... (В.Соловьев)
      Спор философов о самоубийстве продолжается по меньшей мере два с половиной тысячелетия, со времен античности. Однако корректной (то есть оперирующей одной и той же системой аргументации) дискуссия эта была недолго: сначала в дебаты о целесообразности этого деяния проник этический фактор, с трудом поддающийся логическому анализу, а затем в спор вмешалась религия, и с тех пор сторонники и противники суицида заговорили на разных языках. Философская дискуссия в чистом виде осталась достоянием дохристианского периода, а после второго дыхания, которое она обрела в XVIII веке, даже завзятые рационалисты из числа спорящих уже не могли оставить в стороне религиозно-этический аспект проблемы.
      На заре же философии, когда человек упивался разумом, как новой увлекательной игрушкой, когда высшим достижением мысли считался софизм, а тираны прислушивались к совету парадоксалистов, в хитроумных ристалищах о самоубийстве Бог мог и не участвовать. Дискуссия велась по двум направлениям. Волен ли человек обрывать свою жизнь, когда ему заблагорассудится, или должен при этом учитывать интересы общества, частью которого является? И еще - уже в стане апологетов неограниченной свободы выбора - когда правильнее убивать себя: когда тебе плохо или когда тебе хорошо?
      Первый взгляд, пропагандируемый стоиками и эпикурейцами, рационален: следует жить в гармонии с природой и миром; если эта гармония почему-либо невосстановимо нарушена, правильнее умереть. Эпикур вовсе не призывал своих учеников к смерти - наоборот, он советовал им жить полной жизнью, но лишь до тех пор, пока существование доставляет радость; залог счастливого бытия готовность расстаться с ним по первому зову обстоятельств.
      Второй взгляд при кажущейся парадоксальности еще более рационален и основывается на принципе, много позже сформулированном Гете: остановить мгновение, когда (и пока) оно прекрасно. Зачем уходить из жизни, когда она от тебя отвернулась, зачем уносить с собой горечь и разочарование? Не благороднее и красивее ли прекратить свое существование в его наивысшей точке, тем самым зафиксировав счастье в вечности? Когда в романах влюбленные выражают немедленную готовность умереть от переполняющего их блаженства, это не пустая метафора, а отголосок идеи, всерьез рассматривавшейся две тысячи лет назад.
      "Самоубийство надо совершать, когда счастлив". (Валерий Максим)
      "Хорошо уходить из жизни, когда у тебя все есть, когда ты счастлив материально и духовно и ни в чем не нуждаешься". (Плутарх)
      А вот та же мысль, произнесенная совсем недавно:
      "Самоубийство дозволено лишь тем, кто абсолютно счастлив". (Поль Валери)
      Впрочем, при всей блаженно-нарциссической красоте этой идеи ее вряд ли часто осуществляли на практике.
      После Платона подобный эгоизм был обречен на маргинальное существование, главной же ареной дискуссии стала сфера морали. Голос разума был сначала потеснен голосом чувства, а позднее, во времена всевластия религии, и вовсе заглушен. Спор рацио с верой, и в самом деле, методологически некорректен. Ну что это за полемика глухого со слепым? Один твердит: из первого вытекает второе, из второго третье, а из третьего со всей неоспоримой очевидностью четвертое. Оппонент в ответ: ничего не желаю слышать, верую ибо абсурдно.
      И тем не менее спор этот вполне нормален, ибо отражает дуалистичность человека, который и сам некорректен, так как соединяет в себе много, казалось бы, совершенно несоединимого.
      В этой многовековой дискуссии нет правого и нет неправого. Вернее, каждый из прислушивавшихся к ней мог выбрать правоту по себе.
      Рассмотрим же аргументы обеих сторон. Попутно попробую с ними полемизировать - с сугубо личных позиций, безо всякой претензии на объективность (мои сомнения и комментарии будут помещены в квадратные скобки).
      PRO
      Стоики учат, что не должно сетовать на
      жизнь; дверь тюрьмы открыта... Я принял
      решение. С этого момента я почувствовал
      себя неуязвимым.
      Хорхе-Луис Борхес. "25 августа 1983 года"
      Самые решительные из защитников самоубийства утверждают, что оно, точнее сама его идея, является необходимым условием человеческого существования.
      "Без способности к самоубийству человечество потеряло бы какое-то равновесие, перестало бы быть возможным (разрядка моя _ г.Ч.)... Это безумие, необходимое для цельности разума". (Морис Бланшо)
      И еще у Бланшо о том же:
      "Мы не убиваем себя, но можем себя убить. Это чудодейственное средство. Не будь под рукой этого кислородного баллона, мы бы задыхались, не могли бы жить. Когда смерть рядом, безотказно послушная, то становится возможной жизнь, ибо именно смерть дает нам воздух, простор, радостную легкость движения - она и есть возможность".
      Итак, кислородный баллон. Или другое, еще более эффектное сравнение: цианистый калий в зубе у разведчика (разве не похож человек на шпиона, оказавшегося во враждебной и опасной или, во всяком случае, чужой и непредсказуемой среде?). Если жизнь вдруг превратилась в гестаповский застенок, яд становится спасением от невыносимых мук и предательства - хотя бы по отношению к самому себе.
      Плиний Старший называл суицид лучшим даром Бога человеку - даром тем более щедрым, что сам Всевышний такой возможности лишен: Он даже при всем желании не мог бы "причинить себе смерть", потому что вечен. Таким образом, дар Бога - не только жизнь, но и возможность добровольной смерти. Стоит ли от этого дара отказываться?
      "Линия защиты" на судебном процессе над суицидом выстраивалась тысячелетиями. Первым и, пожалуй, самым именитым адвокатом самоубийства был строгий рационалист Сократ. Взгляды философа известны нам главным образом из пересказа Платона, который к самоубийству относился резко отрицательно, но тем не менее звучат эти доводы убедительно, и их весомость еще более подчеркивается тем, что произнесены они перед чашей с цикутой. То, что смерть Сократа была не казнью, а именно добровольным уходом из жизни, доказывает сам философ, сказавший, что ему ничего не стоило опровергнуть вздорные обвинения судей, но он не пожелал этого делать. Его прощальные слова, обращенные к суду, свидетельствуют, что смерть он приветствует как благо: "Но уже пора идти отсюда, мне - чтобы умереть, вам - чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме бога".
      Бесспорно, есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и , размышляя о них - о тех, кому лучше умереть, -ты будешь озадачен, почему считается нечестивым, если такие люди сами окажут себе благодеяние, почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой. (Сократ)
      Впрочем, как мы увидим в следующей главе, Платон вкладывает в уста Сократа слова, сводящие на нет правомочность этого довода.
      Первая разработанная аргументация, целая этическая система, оправдывающая самоубийство, была создана стоической школой. Разумность и нравственность - непременные условия жизни достойного человека. Если в силу каких-либо причин жить разумно и нравственно сделалось невозможно, следует умереть. Благо - не продолжительность жизни, а ее качество. Страха нет, ибо человеку нечего бояться - он хозяин своей судьбы. Соблазнительная формула стоицизма: достойная жизнь и достойная смерть. И неминуемый вывод: достойно жить трудно, достойно умереть легко.
      [Вроде бы всем хорош стоицизм, только, с точки зрения современного человека, слишком уж легко готов расстаться с жизнью. Хочется думать, что со времен Стой она все-таки поднялась в цене.]
      Смерть Клеанфа, ученика и преемника основателя стоицизма Зенона, оставляет чувство некоторого морального дискомфорта. Когда философ заболел, врачи посоветовали ему воздержаться от приема пищи. Клеанф двое суток ничего не ел, и ему стало лучше - опасность миновала. "Он же, - пишет Плутарх, изведав уже некую сладость, порождаемую угасанием сил, принял решение не возвращаться вспять и переступил тот порог, к которому успел уже так близко придвинуться". [Что-то здесь все-таки не так. Возможно, стоицизм - отличная философия смерти, но вряд ли стоит преподавать ее в школах в качестве философии жизни. Ничего с собой не поделаешь - не лежит душа восхититься и истинно стоическим умиранием Сенеки, которое, как нам кажется, слишком уж похоже на назидательное действо.]
      Пришли от императора, сказали, что пора. Старый писатель велел слугам вскрыть ему вены на руках и ногах. Вены были сужены, кровь вытекала плохо. Тогда Сенека принял яд и лег в горячую ванну. Пока умирал, беседовал с друзьями и диктовал секретарям последние мысли. Величественная сцена, но не без кары за чрезмерную величественность: записи последних мыслей Сенеки не сохранились...
      Воззрения на суицид эпикурейцев сходны со стоическими, хотя две эти философские школы несколько веков оппонировали друг другу по целому ряду основополагающих вопросов - главное различие именно в том, что эпикуреизм-то как раз в первую очередь учит правильно жить. И, что существенно, жить счастливо. Учение Эпикура в его этической части как нельзя лучше соответствует мировоззрению современного оксидентального человека. Эпикуровская формула бытия обаятельна (жить благородно и весело), желания оспаривать ее не возникает. Прославленное бойкотирование смерти ("Смерть нас не касается: когда мы есть - нет ее, а когда она приходит, то исчезаем мы"), пожалуй, звучит несколько легкомысленно, но к основным постулатам этики Эпикура трудно не прислушаться.
      -Боги (Бог), возможно (и даже почти наверняка), есть, но им (Ему) не до человека, а стало быть, и человеку не должно быть до них (Него) дела. Надейся не на Него, а на себя.
      -Жить надо в мире с собой, по возможности абстрагируясь от внешних условий.
      -Правильная жизненная установка - безмятежность духа и свобода от страха перед миром и смертью.
      Замечательно сказано:
      "Не сдавайся ни судьбе, ни чему-либо другому. Но когда явится необходимость расстаться с жизнью, то смело отрешись от нее и от всех, кто по пустоте скован ею; мы выйдем из жизни с прекрасными словами на устах и возгласим: "Хорошо мы пожили!" (Эпикур)
      После поздних стоиков (Эпиктета и Марка Аврелия) и поздних эпикурейцев (Лукреция и Горация) слово защите не предоставлялось в течение полутора тысячелетий - вплоть до конца XVI века, когда мэр города Бордо Мишель Эйкем де Монтень опубликовал свои "Опыты", впоследствии включенные в ватиканский "Index Librorum Prohibitorum"*, что и неудивительно - достаточно было бы уже одной только главы "Обычай острова Кеос", посвященной проклятому "иудиному греху".
      *"Список запрещенных книг" (лат.)
      Монтень - один из первых свободных умов зарождающейся гуманистической эпохи и уже поэтому не может осуждать тех, кто осуществил свое право на свободу выбора в главном из вопросов бытия: жить или не жить. Автор "Опытов" порицает лишь тех, кто наложил на себя руки из малодушия, но самоубийство из благородных мотивов вызывает у него уважение. Особенно восхищается он самоотверженностью женщин античности, в качестве примера приводя ряд историй о самоубийствах, почерпнутых из "Писем" Плиния Младшего.
      Лучше всего добровольная смерть. Жизнь зависит от воли других, смерть же зависит только от нас. (Монтень)
      Однако у Монтеня теме суицида отведено совсем немного места - для рассудительного и вместе с тем оптимистичного рационалиста эта тема, видимо, представляла скорее отвлеченный интерес, и свободу окончательного выбора он отстаивал не из личной заинтересованности, а из принципа и любви к справедливости. Первый же трактат, целиком посвященный апологии самоубийства, появился несколькими десятилетиями позднее.
      "Биатанатос" Джона Донна - произведение во многих отношениях примечательное. В придаточных предложениях длинного, витиеватого, уклончивого наименования этого труда легко увязнуть: "БИАТАНАТОС. ДЕКЛАРАЦИЯ ПАРАДОКСА ИЛИ ТЕЗИСА, ГЛАСЯЩЕГО, ЧТО САМОУБИЙСТВО - НЕ ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ ГРЕХ, ЧТОБЫ ОТНОСИТЬСЯ К НЕМУ ИМЕННО ТАК И НЕ ИНАЧЕ, С ПОДРОБНЫМ РАССМОТРЕНИЕМ СУТИ И СОДЕРЖАНИЯ ВСЕХ ЗАКОНОВ, ЯКОБЫ НАРУШАЕМЫХ СИМ ДЕЯНИЕМ".
      На титульном листе оригинального издания 1648 года издателем для пущей осторожности приписано: "Сочинение Джона Донна, впоследствии рукоположенного в священники английской церкви и скончавшегося в должности диакона лондонского Собора Святого Павла". Книга была написана Донном еще в молодости, после попытки самоубийства, и не рассчитана на публикацию при жизни автора. Даже умирая, господин настоятель запретил сыну предавать рукопись гласности - но также и огню. И вот, еще полтора десятилетия спустя, трактат увидел свет.
      Цель в предисловии заявлена вполне благая: обличить зло самоубийства, однако автор обличает сей грех довольно странно. Да, пишет он, самоубийство - одна из форм убийства и потому заслуживает осуждения. С другой стороны, не каждый, совершивший убийство, по закону подлежит каре. Точно так же не каждый самоубийца несет на себе печать смертного греха. В длинном перечне прославленных самоубийц прежних веков Донн находит оправдание для каждого из них: "Бедный Теренций утопился, ибо утратил свои 108 комедий... Поэт Лабиен сжег себя, ибо по эдикту сожжены были его сатиры... А Зенон, с коим немногие сравнятся, споткнулся, поранил палец и воспринял сие как зов с небес и повесился..." Донн пишет, изображая наивное недоумение: "Когда я заглядываю в мартиролог всех тех, кто погиб от своей руки во имя религии, родины, славы, любви, избавления от страданий, страха, стыда, мне стыдно видеть, сколь мало приверженцев добродетели по сравнению с сими бесстрашными". Тем самым автор подводит читателя к главной своей мысли, которую в XVII веке можно было изложить лишь после долгой аргументации: "Наш благословенный Спаситель избрал сей путь ради нашего избавления и пожертвовал своей жизнью, и пролил свою кровь". Прав Борхес, когда пишет: "Заявленная цель "Биатанатоса" - обличение самоубийства; главная - доказать, что Христос покончил с собой". Вот он, наивысший аргумент, делающий все прочие доводы излишними: самоубийство - "не до такой степени грех", если на него пошел Сын Божий.
      [По сравнению с мощью умозаключений философов древности Монтень и Донн, конечно, проигрывают. Их логические построения не столько убеждают, сколько трогают своей искренностью. Внушает симпатию и мужество, которого в ту не склонную к толерантности эпоху требовали от сочинителя подобные откровения. Но не более, не более.]
      Прошло без малого еще полтора века, прежде чем апология суицида была изложена сухо, деловито и наукообразно, по пунктам. Эту миссию взял на себя еще один англичанин, Дэвид Юм, назвавший свой труд предельно просто, уже безо всяких придаточных - "О самоубийстве" (издано в 1777). Это эссе долгие годы существовало только в виде рукописи, вышло в свет на английском лишь после смерти автора, анонимным изданием, и тоже попало в список запрещенных книг - дух сочинения был слишком вольнодумен даже для Века Просвещения.
      "Постараемся же вернуть людям их врожденную свободу, разобрав все обычные аргументы против самоубийства и показав, что указанное деяние свободно от всякой греховности и не подлежит какому-либо порицанию в соответствии с мнениями всех древних философов". (Дэвид Юм)
      Сформулировав подобным образом стоящую перед ним задачу, Юм последовательно разбирает три главных обвинения в адрес суицида, в свое время выдвинутых Фомой Аквинским и доселе никем не опровергавшихся: преступление против Бога; преступление против ближних; преступление против человеческой природы. Второй и третий пункты обвинения в XVIII столетии, как и в нынешнем, опровергались без труда, поскольку они относятся к компетенции земного разума.
      По поводу вреда, который самоубийца может нанести своим деянием обществу, Юм говорит, что отношения индивида с социумом строятся на основе взаимности. "Я не обязан делать незначительное добро обществу за счет большого вреда для самого себя; почему же в таком случае следует мне продолжать жалкое существование из-за какой-то пустячной выгоды, которую общество могло бы, пожалуй, получить от меня?" Не говоря уж о том, что люди старые и больные являются для общества явной обузой. [Правда, возражу я Юму, "ближние" - это не только и не столько некое безличное "общество", до которого, по правде говоря, большинству из нас мало дела, а прежде всего близкие люди, по отношению к которым самоубийство безусловно является преступлением. С другой стороны, многие из решающихся на суицид безысходно одиноки...]
      От довода о греховности самоубийства по отношению к самому себе Юм просто отмахивается: есть вещи похуже быстрой смерти - дряхлость, неизлечимая болезнь, тяжкие невзгоды. [Что ж, с этим, кажется, не поспоришь.]