Писатель и самоубийство

      Однако есть ситуации, в которых самоубийство может продвинуть человека далеко вперед по цепочке перерождений и, возможно, даже разорвать ее вовсе. То есть и индуизм, и буддизм признают, что иногда убивать себя не только извинительно, но даже похвально. Все помнят буддийских монахов, в 60-е годы подвергавших себя самосожжению в знак протеста против американской оккупации Вьетнама. Вряд ли эти люди рассчитывали, что своей страшной смертью заставят американцев вывести войска, но они верили, что актом самопожертвования достигнут статуса святости. С этим, кажется, был не согласен нобелевский лауреат и будущий самоубийца Кавабата Ясунари, писавший: "Даже если испытываешь глубочайшее отвращение к окружающей реальности, самоубийство все равно - не форма сатори. Самому высоконравственному самоубийце все равно далеко до святого". Но в ответ монахи могли бы сослаться на "Агама-сутру", в которой приведены слова Шакьямуни, одобряющего самоубийство одного из своих учеников.
      Разумеется, говоря об индуизме и буддизме, можно делать только самые широкие обобщения - обе великие восточные религии подразделяются на многочисленные ветви, школы, секты, и у каждой своя философско-этическая система, своя традиция, свой ритуал, свое отношение к смерти вообще и к самоубийству в частности.
      Классический индуизм, самая древняя из существующих религий (три с половиной тысячи лет), наиболее апатичен и пессимистичен. Для него жизнь в любых ее проявлениях - безусловное зло, а смерть, небытие - безусловное благо. Идеальный путь души - как можно быстрее (то есть за минимальное количество перерождений) исполнить свой земной долг и влиться в Великую Пустоту. Высшая из каст, брахманы, терпимы и даже благосклонны к суициду, если он совершен из высших соображений. В "Законах Ману" сказано: "Брахман, без страха и горя освободившийся от своего тела при помощи одного из способов, завещанных нам святыми, считается достойным того, чтобы быть допущенным в местопребывание Брахмы". Правда, те же законы позволяли взыскующему святости уходить из жизни лишь по достижении определенного возраста и только в том случае, если у него есть хотя бы один сын. Религиозные фанатики велели закапывать себя живьем в землю*.
      С индуизмом связаны два суицидных ритуала, в свое время произведшие глубокое впечатление на европейцев.
      *Этот обычай переняли и буддисты. В Японии до сих пор находят пещеры с мумифицированными останками монахов, уморивших себя голодом. Добровольное погребение заживо было распространенным способом ухода для тех из братии, кто состарился и устал от жизни. Так, например, поступил выдающийся японский скульптор Энку (XVII век): став немощным, он заживо лег в могилу. Дышал через трубочку и звонил в колокольчик, чтобы монахи знали - Энку еще жив и молится за них.
      Английское слово juggernaut, употребляемое в значении "всесокрушающая махина", произошло от имени бога Джаганнатхи, особой ипостаси Вишну-Кришны. В городе Пури, где находится святилище Джаганнатхи, издавна проводится ратхаятра, церемония провезения изваяния на массивной колеснице, которую тянут сотни храмовых служителей и паломников. В прежние времена самые истовые из пилигримов в порыве благочестия бросались под тяжелые колеса, веря в благость такой смерти.
      Если случаи добровольной гибели фанатиков под колесами "Джаггернаутовой колесницы", вероятно, происходили не так уж часто, то другой индийский обычай - сати (самоубийство вдов) был распространен очень широко. Буквально сати означает "добродетельная жена". Этот обычай уходит корнями в глубокую старину и некогда был распространен у многих древних народов, в том числе у скифов, фракийцев, китайцев. Мужчинам нравится думать, что они составляют весь смысл существования своих женщин, но у древних было больше возможностей принудить вдову доказать свою любовь и преданность самым радикальным из способов. Порицая современных римлянок за неверность и легкомыслие, Проперций (I век до н.э.) ставил им в пример индийских жен:
      Благословен закон восточных погребений!
      Когда, от факела огнем воспламенившись,
      Костер испепеляет тело мужа,
      Супруги верные за честь и право бьются
      В последний путь его сопровождать.
      Святой Иероним, еще не подозревавший о том, что век спустя церковь начнет кампанию против суицида, тоже восхваляет подобную самоотверженность:
      "У них [индийцев] есть закон, согласно коему любимая жена должна взойти на костер вместе с усопшим супругом. Жены соперничают друг с другом, чтобы завоевать это право, и высшая награда целомудрия - быть сочтенной победительницей. Та из жен, что оказалась самой достойной, обряжается в лучшие одежды и ложится рядом с трупом, лобызая и обнимая его. Прославляя чистоту, она презирает бушующее пламя".
      Первоначально последний долг верности должны были соблюдать лишь женщины высших каст, но со временем сати стал применяться очень широко, особенно в Гуджарате, Раджпутане и Пенджабе. Резкое понижение социального статуса вкупе с давлением общественного мнения понуждали многих вдов избирать добровольную смерть. Они или топились в реке, или бросались в погребальный костер. Известно, что вдовам из касты ткачей было предписано захоронение заживо. Временами это очень мало походило на самоубийство, поскольку женщину бросали в реку или в огонь насильно, а то и предварительно оглушали.
      Англичане, ведшие непримиримую борьбу против этого "варварского" обычая, пытались вести статистику сати. Самым смертоносным стал 1821 год, когда колониальные власти зарегистрировали 2366 случаев самоубийства. Несмотря на законодательные запреты, обычай сохранился в Индии и поныне, только теперь вдова не бросается в огонь, а устраивает самосожжение у себя дома, облившись бензином...
      Китайцы восприняли пришедший из Индии буддизм с существенными корректировками, обусловленными спецификой национального характера и культуры. Учение Будды мирно уживалось с конфуцианством и даосизмом. Культ предков делал мир мертвых близким и по-родственному нестрашным, а смерть воспринималась как трудное, но не лишенное приятности путешествие, в конце которого умершему гарантирована встреча с дорогими его сердцу людьми. Китайскую культуру отличает "домашнее", даже какое-то уютное отношение к смерти. Вспоминать о ее неотвратимости совсем не страшно - скорее наоборот. Вполне уместно подарить гроб тяжело больному другу или престарелому родителю - конечно, если подарок красивый и дорогой. Похоронный обряд похож на праздник, особое значение придается его пышности. Старый советский анекдот о месте, освободившемся на Новодевичьем кладбище (умереть необходимо сегодня же, не то участок перехватят), звучит вполне по-китайски.
      Вот характерный эпизод, который мог иметь место только в Китае.
      В цинской империи самоубийство входило в свод уголовных наказаний. Провинившемуся сановнику могли прислать от императора "подарок": мешочек с ядом, белый или желтый (в зависимости от занимаемого ранга) шнурок для самоповешения или лепестки золотой фольги. Лепестки полагалось глотать - они прилипали к горлу и гортани, вызывая смерть от удушья. Однако самые хитрые из чиновников находили способ выкрутиться даже из такой безвыходной ситуации. В 1870 году императрица Цы Си под давлением европейских держав отправила роковой "подарок" некоему губернатору, который не сумел предотвратить беспорядки, направленные против чужеземцев. Однако губернатору умирать не хотелось, и он нашел добровольца, безвестного кули, вызвавшегося принять кару на себя. В качестве награды за спасение начальства кули потребовал дорогой гроб и похороны по высшему разряду, о котором бедняку прежде не приходилось и мечтать. В итоге все остались довольны - и кули, и императрица, и находчивый губернатор.
      В Китае самоубийство считалось вполне достойным выходом из тяжелой или позорной ситуации (в истории Поднебесной насчитывается шесть покончивших с собой императоров), однако китайцам было далеко до средневековых японцев, возведших суицид в ранг наивысшей доблести и желаннейшего из видов смерти.
      Японская разновидность буддизма жестче, мужественнее и мрачнее, чем буддизм континентальный. Это объясняется не только влиянием пресловутого "японского духа", но и "разделением функций", сложившимся между двумя японскими конфессиями, буддизмом и синтоизмом, которые отлично ладят друг с другом. Национальная религия островитян охотно потеснилась, отдав под юрисдикцию чужеземного учения все связанное с горем и смертью, себе же оставила лишь те стороны человеческого бытия, которые связаны с жизнью и радостью. Синто - самая жизнеутверждающая из всех религий, в ней заложено изначальное неприятие смерти. В синтоистской мифологии описано, как бог Идзанаги, подобно Орфею, отправился в царство мертвых за своей умершей супругой богиней Идзанами. Когда Идзанаги увидел гниющий, разлагающийся труп жены, он в ужасе бежал из мира мертвых, завалил вход камнями и совершил обряд очищения. В мире нет другой религии, которая относилась бы к небытию с таким отвращением, как синтоизм. Он просто отказывается признавать существование смерти.
      Буддизм, в свою очередь, охотно предоставил туземной религии заниматься свадьбами и танцами, забрав себе похороны и бдения, ибо тот, кто владеет смертью, владеет и жизнью. Дзэн, буддизм прямого действия, был взят на вооружение самурайским сословием и доведен до своего логического завершения: лучший воин - тот, кто не боится смерти; смерти не боится тот, кто не боится верной смерти; самая верная смерть - это не смерть в бою (где можно и уцелеть), а смерть от собственной руки. Стало быть, высший разряд смерти суицид. А для того чтобы воины не переубивали себя, возник целый кодекс самоубийства, введший сложную систему запретов, ограничений и ритуалов.
      На японском суициде я остановлюсь подробнее в главах "Самоубийство по-японски" и "Красивая смерть", пока же подведем предварительные итоги.
      С точки зрения суицидологии главное отличие восточных религий (то есть индуизма и буддизма) от религий западных (христианства, ислама и иудаизма) заключается в том, что самоубийство не имеет стигмы греховности. Это серьезный аргумент против "нравственного закона", отвергающего суицид. Если половина человечества в течение многих веков не считала суицид преступлением против Бога, то, может быть, Бог (нравственный закон, природа) самоубийц вовсе не отвергает? Что если наш пресловутый "нравственный закон" - всего лишь голос подсознания, которое, как известно, формируется под влиянием взрастившей нас культуры (в данном случае христианской, а стало быть, антисуицидной)? Ведь не может же современный оксиденталь-ный человек, хоть бы даже и исповедующий христианство, быть до такой степени высокомерно-европоцент-ричным, чтобы признавать истинность только своей веры и только своей нравственной системы?
      Культы "Нового века" и самоубийство
      Но чувство самосохранения стало быстро ослабевать, явились гордецы и сладострастники, которые прямо требовали всего иль ничего. Для приобретения всего прибегалось к злодейству, а если оно не удавалось - к самоубийству. Явились религии с культом небытия и саморазрушения ради вечного успокоения в ничтожестве.
      Ф.М.Достоевский. "Сон смешного человека"
      Самая распространенная из современных религий, христианство, вот уже третий век переживает серьезный кризис. Главную опасность для веры Западного мира представляет не атеизм или агностицизм, а неудовлетворенность все большего числа верующих догматами и мировоззренческой системой традиционных ветвей церкви. Во второй половине XX века в Америке и Европе появилось множество культов, сохранивших некоторые элементы христианской обрядовости, однако по своей сути являющихся верованиями принципиально иного толка. В мозгу среднестатистического человека, усердного потребителя голливудских фильмов, телевизионных шоу и таблоидов, воцарился полнейший сумбур, мешанина из воспоминаний о детской вере, оккультных мифов и космической фантастики. "Привычная" церковь многим кажется устаревшей, а Новый Завет обветшавшим. Пестрые течения так называемых религий Нью-Эйдж ("Нового века") предлагают взамен широкий ассортимент Новейших Заветов, объединяющих в себе черты разных конфессий и дополняющих их собственными "откровениями". Привлекательность этих сект в том, что они суперсовременны, энергичны и ориентированы не на человечество в целом, а на более или менее узкую группу, на конкретного "потребителя" - так сказать, выполнены на заказ. Многие из новых культов предвещают скорый конец света, играя на эсхатологических страхах массового человека перед ядерной войной, экологической катастрофой или какими-то иными призраками, которыми так любят пугать себя люди.
      В учениях проповедников надвигающегося Армагеддона суицид все чаще предстает не в привычном обличье "худшего из грехов", а в прямо противоположном качестве - как единственный способ спасения души. Готовность расстаться с собственной жизнью нередко сочетается у зелотов с пренебрежительным отношением и к чужим жизням, что делает подобные культы особенно опасными. Сохраняя веру в вечную жизнь и Бога (как правило, христианского, во всяком случае по имени), приверженцы "суицидных" культов могут с легкостью нарушать все десять христианских заповедей.
      При всей пестроте обрядовых, организационных и теологических различий секты этого склада имеют ряд непременных типических особенностей.
      Прежде всего, они эксплуатируют идею исключительности своих членов: мол, все погибнут, а мы спасемся. Концепция спасения немногих избранных спасения, целиком и полностью зависящего от неукоснительного выполнения воли "пророка" - это психологическая основа поведения обращенных, которое со стороны может выглядеть абсурдным, необъяснимым и даже чудовищным.
      Для обоснования идеи избранничества необходимо, чтобы весь мир, находящийся за пределами круга верующих, выглядел чуждым и агрессивно-враждебным. Там, снаружи, - злоба, лютая ненависть и стремление всеми средствами истребить избранных; внутри же -единство, полное взаимопонимание и духовная слиянность. Для этого во всех культах подобного типа особый упор делается на разрушение семейных и родственных связей, секта становится единственной семьей. Обычно импульсом к коллективному самоубийству становится реальная или вымышленная угроза вторжения внешних сил в жизнь "семьи".
      Все "суицидные" культы в своей проповеднической деятельности сочетают обильное цитирование священных текстов (чаще всего "Откровения Иоанна Богослова") с нарочито современной терминологией, в которой фигурируют биоэнергетические поля, инопланетные космические корабли, экологически чистая пища и прочее.
      Для пропаганды своих идей проповедники виртуозно используют достижения главной науки нашего столетия - искусства обработки массового сознания. Здесь идут в ход и газеты, и шоу, и рок-музыка, и Интернет, и телевидение.
      Основатели сект - все без исключения - обладают незаурядными деловыми способностями и быстро превращают свою организацию в высокодоходный бизнес, причем всей прибылью распоряжаются бесконтрольно. Обращенные либо жертвуют "семье" свое имущество, либо, как это было в "Солнечном Храме", платят очень высокие членские взносы. В сектах, вербующих участников преимущественно из социальных низов, существует двойной жизненный стандарт: рядовых членов призывают довольствоваться малым, в то время как иерархическая верхушка купается в роскоши.
      Примечательно, что подверженность влиянию "новых религий" не зависит ни от уровня образования, ни от социального положения. Из четырех "суицидных" культов, история которых будет описана ниже, два ("Народный Храм" и "Ветвь Давидова") были предназначены для бедных и незамысловатых, а два других ("Солнечный Храм" и "Врата Небесные") -для обеспеченных и высокоумных. Дело здесь не в учености и материальной обеспеченности, а в психологии.
      Все проповедники и гуру делают ставку на один из самых распространенных типов человеческой личности - на людей со слабо выраженным "эго", которые легко поддаются внушению, стремятся оказаться в положении "ведомых" и испытывают подсознательную тягу к растворению собственного "я" в некоем коллективном "сверх-Я". По определению Фрица Римана, автора замечательного исследования "Основные формы страха", это так называемые депрессивные личности, которые стремятся к всемерному укреплению уз с эмоциональными партнерами, именно в этом видя защиту от страха и неуверенности. "Депрессивные личности, - пишет Риман, - стремятся к симбиозу, к упразднению разделительной границы между "я" и "ты"... Они полностью растворяются в своей привязанности, которая их как бы "пожирает", так что они уже не проводят различий между собой и партнером". Подобная психологическая модель, направленная на подавление своего "я", изначально несет в себе саморазрушительный заряд, который при определенном стечении обстоятельств может привести к суицидным устремлениям. По Риману, идеальным объектом привязанности для депрессивных личностей являются "шизоидные личности". Этим неделикатным термином Риман обозначает людей, у которых "я" развито чрезмерно. Именно к такой категории относились все основоположники "суицидных" культов - и Джим Джонс, и Дэвид Кореш, и Люк Журе, и Маршалл Эпплуайт. Несмотря на всю посмертную (и вполне заслуженную) хулу в адрес этих "ловцов человеков", нельзя не признать, что каждый из них был яркой, сильной, харизматичной личностью. Иначе они не смогли бы увлечь людей определенного склада - и повести их за собой на край и за край света.
      Душевное устройство мессий распутинского толка, к сожалению, мало исследовано. Ясно лишь, что шарлатанство органично уживается в них с искренней верой в свою избранность, а крайний эгоцентризм с самоотверженностью, проявляющейся в готовности погибнуть во имя своей веры. В прежние времена таких называли "одержимыми". Они умели вызвать фанатичную любовь и нерассуждающее повиновение и мастерски овладевали настроением толпы; особенно ярко их звезда вспыхивала в переломные моменты истории, и своей смертью они, как правило, не умирали.
      Обращает на себя внимание то, что эти "пророки" обычно наделены гипертрофированной сексуальной энергией, что определяет поведенческий режим всей общины. Тут есть два типа поведения: либо "пастырь" жесточайшим образом подавляет сексуальность и в себе, и в пастве - вплоть до кастрации, распространенной у членов "Врат Небесных"; либо табуирует половую активность своих "сыновей", зато себе дает полную волю, для чего устраивает настоящий гарем из числа своих "дочерей". Потрясает смирение, с которым члены секты, сплошь граждане стран с высокоразвитым представлением о правах человека, выносят невероятные унижения и прямое насилие. "Пророки" поразительным образом умеют порабощать не только тела, но и души.
      Рекордсмен по числу "пойманных душ" - преподобный Джим Джонс, основатель калифорнийской секты "Народный Храм". Еще мальчиком он знал наизусть чуть ли не все Священное Писание и устраивал церемонии "крещения" для детворы (не забывая при этом взимать плату). Когда Джонс подрос, он стал проповедником среди городских низов - в основном, цветных безработных. На собранные пожертвования кормил обездоленных бесплатными обедами и давал им кров. Джонс умел производить впечатление на журналистов, те создавали ему паблисити, и слава "Народного Храма" росла. Рос понемногу и бизнес: питомцы Джонса возвращали долг трудом, стекались в казну секты и щедрые пожертвования.
      Поскольку учение предназначалось для людей простых и малограмотных, его теоретическая часть была примитивна: грядет ядерная катастрофа, спасутся только последователи Джонса, а мешать их спасению будут силы зла, облик которых год от года менялся и под конец отождествился с ЦРУ и американским правительством.
      Основатель "Народного храма" отличался выдающимися организаторскими и актерскими способностями. Помимо широко рекламируемой благотворительной деятельности он вовсю прибегал и к эффектным "исцелениям": мановением руки вразумлял бесноватых, поднимал на ноги паралитиков и возвращал к жизни раковых больных (на роль страдальцев нанимались специальные люди). У членов секты "Папа" считался ясновидящим и вездесущим, потому что имел обыкновение во время проповеди, закатив глаза, публично объявлять, о чем втайне думает тот или иной из "детей". Для этой цели Джонс обзавелся целой сетью подслушивающих и подглядывающих, которые бдительно следили за настроениями и состоянием умов паствы.
      Особенно эффектен был трюк с инсценированным покушением, разыгранный вскоре после убийства Мартина Лютера Кинга. Джонс ворвался на молитвенное собрание шатаясь, весь забрызганный кровью, и объявил, что только чудом спасся от убийц. Под крики и причитания потрясенной аудитории "Папа" немного покорчился, произнес молитву, и раны чудодейственным образом исчезли.
      В середине 70-х, в период расцвета, в "Народном Храме" состояло более 3000 членов, а число сочувствующих было столь велико, что во время президентской избирательной кампании супруга демократического кандидата Розалин Картер пригласила преподобного на ужин тет-а-тет - без поддержки джонсоновского электората в стратегически важном штате Калифорния Джимми Картеру было не обойтись.
      История с "Народным Храмом" нагляднейшим образом демонстрирует достоинства и недостатки свободной прессы. Без поддержки журналистов, которые падки на сенсации и с легкостью принимают желаемое за действительное, Джонс никогда не стал бы суперзвездой. Но в конце концов именно журналист, бескомпромиссный и дотошный, разрушил сусальную легенду и вывел махинатора на чистую воду.
      В августе 1977 года репортер Маршалл Килдрафф опубликовал в журнале "Нью Вест" статью, в которой доказательно, опираясь на факты, цифры и документы, обвинил Джима Джонса в вымогательстве, мошенничестве, педофилии и множестве других неаппетитных деяний. Члены секты знали о готовящейся публикации заранее и сделали все, чтобы она не вышла в свет: совершили ряд налетов на редакцию, выкрали первоначальный вариант статьи, отправили сотни писем спонсорам, угрожая бойкотировать товары, реклама которых появляется на страницах "Нью Вест". Все было тщетно, гром грянул, и разразился шумный скандал, после которого Джонсу в Калифорнии и вообще в Соединенных Штатах рассчитывать стало не на что. Отлично это понимая, а также предвидя возбуждение уголовного дела, проповедник предпринял неожиданный ход - вывез значительную часть своих "детей" в Южную Америку. Примерно тысяча членов секты поверила, что именно там, в девственных джунглях Кооперативной республики Гайана, находится благословенный заповедник, который уцелеет во время надвигающейся всемирной катастрофы.
      Марксистское правительство недавней колонии приняло общину с распростертыми объятьями - их приезд был выгоден и с финансовой, и с политической точек зрения. В дела коммуны власти не вмешивались, и Джонс получил уникальную возможность создать собственное маленькое государство. Колония получила название Джонстаун.
      Жили в Джонстауне так. Мужья отдельно от жен, дети отдельно от родителей. Рядовые члены с утра до вечера работали на полях, выращивая "экологически чистый" урожай, а по ночам Джонс произносил перед ними многочасовые проповеди. Информация из внешнего мира тщательно фильтровалась, и до паствы доходили лишь сведения о том, что Америка катится в пропасть, что ядерная война неумолимо приближается, что вся остальная часть человечества озабочена лишь одним - как бы извести джонстаунских счастливцев. Для подавления недовольства и инакомыслия преподобный завел вооруженную до зубов охрану. Эти сто головорезов могли как угодно глумиться над паствой. Избиения, пытки и сексуальное насилие были в порядке вещей.
      Сам "Папа" тем временем пристрастился к наркотикам и все больше подпадал под власть мрачных апокалиптических видений. Эффектный финал он готовил долго и обстоятельно.
      Сначала возникла доктрина "Перевода", согласно которой вся община должна была единым махом "перевестись" с обреченной Земли на другую эдемообразную планету. Для этого все члены "Народного Храма" должны были одновременно умереть.
      Чтобы в решающий момент не произошло сбоя, проповедник постоянно проводил учения по суициду - так называемые "Белые ночи". Среди ночи гудела сирена, сонные жители спешили на площадь, "Папа" объявлял им, что великий день настал, и все послушно пили "яд" - подслащенную водичку. В последний год было проведено сорок три подобных тренировки. "Дети" привыкли к ритуалу
      До Америки доходили смутные слухи о чудовищных нравах, царивших в колонии, родственники обращенных заваливали правительство петициями и письмами, и в конце концов официальные инстанции зашевелились. Когда в гайанские джунгли прибыла инспекционная миссия конгрессмена Лео Райана (это произошло 15 ноября 1978 года), Джонс понял, что пора закрывать занавес. Конгрессмена сопровождали журналисты, адвокаты и представители комитета встревоженных родственников - всего около двух десятков человек.
      В первый день Джонсу удалось заморочить гостям голову: Джонстаун сиял чистотой, все улыбались, хор пел гимны, дети танцевали. Но дотошный инспектор сказал, что готов взять с собой в Штаты всех желающих, и несколько смельчаков немедленно выразили готовность улететь на родину.
      Дальнейшие события развивались по сценарию, очевидно, заранее разработанному Джонсом. Охранники изрешетили пулями Райана и сопровождавших его лиц, а все население городка согнали на площадь. Сидя на троне, проповедник объявил пастве, что путешествие подошло к концу. Голос, усиленный динамиками, произвел на толпу обычное месмеризующее воздействие кто-то впал в транс, кто-то запел, кто-то затрясся в конвульсиях. Сначала умерли дети -- родители поили их водой с цианидом, а самым маленьким делали инъекции. Потом яд выпили взрослые. Они ложились на землю рядами и умирали. Бежать почти никто не пытался, а если и попробовал бы, то ничего бы не вышло - по периметру стояла вооруженная охрана.
      Церемония растянулась до темноты, и нескольким недостаточно одурманенным колонистам все же удалось спрятаться в джунглях. Они-то и рассказали потом, как городок Джонстаун "переводился" на другую планету.
      Наутро полиция обнаружила 914 трупов. Из них почти треть составляли дети. Сам Джонс яд принимать не пожелал - он застрелился у алтаря. Прошло несколько недель, прежде чем потрясенный мир узнал причины и подробности трагедии, произошедшей в одном из самых глухих уголков планеты.
      Зато следующий эпизод коллективного суицидного безумия разыгрался на глазах у всей Америки, наблюдавшей по телевизору, как гибнут члены неистовой секты "Ветвь Давидова".
      В отличие от большинства верований "Нового Века", этот культ возник довольно давно - еще в 30-е годы, когда от церкви Адвентистов Седьмого дня отделилась группа последователей болгарского эмигранта Виктора Гутева, который утверждал, что в Священном Писании содержится некий шифр, предвещающий скорый конец света. Срок Апокалипсиса без конца переносился, и секта Гутева вновь и вновь становилась всеобщим посмешищем, однако не распалась, а мирно досуществовала до 80-х годов, обосновавшись на обширном земельном участке в штате Техас. В то время пророчицей, наделенной даром "разгадывания шифров", у давидианцев считалась 70-летняя Луа Роден. После нее главой коммуны должен был стать ее сын Джордж.
      Тут-то на ранчо и появился юный далласец Верной Уэйн Хоуэлл. Биография его выглядела скромно: не доучился в школе, не сумел стать рок-гитаристом, пробовал заниматься мелким мошенничеством, но не преуспел и на этом поприще. К давидианцам Верной обратился со смиренной просьбой - избавить его от пагубного пристрастия к онанизму и открыть путь к духовному просветлению. Поначалу покладистый и услужливый юноша выполнял всякую мелкую работу, много времени проводил в молитве, присматривался к порядкам и изучал расстановку сил. Потом сделал неожиданный ход - объявил миссис Роден, что ему было видение: им двоим суждено зачать сына, который станет последним пророком.
      Став фаворитом давидианской престарелой папессы, Верной быстро подчинил общину своей воле. Его мрачные проповеди, предсказывавшие близость Армагеддона, заставили коммуну сплотиться и еще больше отгородиться от внешнего мира. Однако Луа Роден умерла слишком рано, молодой честолюбец не успел утвердиться в роли ее преемника. "Законный наследник" Джордж Роден сумел изгнать узурпатора, обвинив его во многих грехах, в том числе в распутстве и совращении малолетних (что было правдой). Верной покинул ранчо, но с ним ушли 25 последователей, уверовавших в его звезду.
      Некоторое время диссиденты вели кочевой образ жизни, уподобляя себя моисеевым евреям в пустыне. Вер-нон искал тайные апокалиптические знаки в популярной песне "Дом восходящего солнца", сулил скорую схватку с Сатаной, выступал с музыкальными концертами и проповедями, главное же - готовился к реваншу. В 1987 году во главе банды телохранителей (они назывались "Мужи силы") он ворвался на ранчо давидианцев, подстрелил Джорджа Родена и взял власть над общиной в свои руки.
      Он принял новое имя: Дэвид Кореш (в честь царя Давида и персидского царя Кира, чье имя по-древнееврейски произносилось "Кореш"). Впрочем, называл он себя и иначе - "Ангелом из Откровения" и еще последним, седьмым пророком, который поведет твердых верой на решающий бой с Сатаной. Новое имя получила и община - "Ранчо Апокалипсис".
      Пророк Кореш завел новые порядки. Вся деятельность членов секты подвергалась строжайшей регламентации. Мужей и жен расселили; половые контакты без санкции "Ангела" запрещались; дети могли играть только в одобренные пророком игры; по вечерам все дружно смотрели фильмы про войну, а по ночам слушали проповеди. Все женщины и даже девочки принадлежали только Корешу. Мужчины должны были молиться и учиться обращению с оружием. "Каждый должен взять в руки оружие, -призывал пророк. - Если вы хотите умереть за Господа, то будьте готовы и убивать за Него".
      Ранчо Апокалипсис все больше напоминало военный лагерь. Готовясь к Армагеддону, давидианцы закупали оружие и боеприпасы в таких количествах, что в конце концов это привлекло внимание Федерального агентства по контролю за алкоголем, курением и огнестрельным оружием, которое выдало ордер на обыск.
      Тут-то и грянул Армагеддон. 28 февраля 1993 года около ста агентов, полицейских и рейнджеров при поддержке вертолетов предприняли попытку ворваться в укрепленный лагерь, однако были встречены шквалом огня и отступили, потеряв убитыми и ранеными до четверти личного состава.