— Твой придурок где?

— Какая разница? Деньги где-нибудь считает.

— Даже в субботу?

— У него не бывает выходных... Что с тобой, подружка? На охоту собралась?

— Можешь выйти на улицу?

— В общем, да. Но обязательно кто-нибудь следом увяжется. Ты же знаешь, Борис запретил...

— Неважно. Налей чего-нибудь холодненького.

Из личного бара со встроенным миниатюрным холодильником Кларисса достала бутылку Хванчкары.

— Красненькое сойдет? Или покрепче?

— Покрепче — после...

Агата рассказала поразительную вещь. В Москве проездом находится внучка знаменитой прорицательницы Ванды, ей передался бабкин дар. Зовут ее тоже Ванда, в честь покойной ясновидящей. Но это не все.

Молодая колдунья перещеголяла старуху и умеет не только угадывать судьбу, но за особую плату изменяет ее в лучшую сторону. Это что-то невообразимое. На Западе и в Штатах миллионеры посходили с ума, готовы отвалить любые деньги, чтобы попасть к ней на прием, но колдунья строптива, по завету покойницы избегает публичности, а в деньгах, понятно, не нуждается вовсе.

В Москву прикатила с единственной целью: немного отдохнуть. Кому придет в голову искать ее в нашей глуши. По счастливой случайности она на два дня остановилась у одного Агатиного поклонника, нефтяного магната, и тот, разумеется, сразу сообщил ей. Он уже договорился с Вандой, что та примет ее и, как минимум, погадает на картах и на змеином яде. Но Агата не какая-нибудь эгоистка, чтобы при такой оказии не прихватить с собой лучшую подругу. Ехать надо немедленно, вот и весь сказ.

Кларисса от волнения пролила вино на скатерть.

Она ни на минуту не усомнилась в правдивости Агаты, ее беспокоило другое.

— Все деньги у мужа. У меня наличными только тысяча. Мало, да?

— Придурок влияет на тебя, — заметила Агата холодно. — Ты здорово поглупела... Собирайся, поехали.

Тачка за углом.

— А как же?..

— Все уплачено, идиотка. Я же сказала — нефтяной магнат. Придется, конечно, пару раз дать ему бесплатно.

Накинули в прихожей норковые шубки, выбежали на улицу. За ними потянулся Леня Песцов, Бугин подручный — он сегодня дежурил.

— Девочки, вы куда?!

— В парикмахерскую! — на ходу отозвалась Кларисса, а Агата показала кулак — Я тебе дам "девочки", сопляк!

Уселись в серебристую Агатину бээмвешку, рванули так, что позади взметнулся дымный хвост, как у истребителя.

До Рождества оставалось чуть больше недели. Москву сковало снегом. По обочинам в грязных сугробах копошились очумелые прохожие, но улицы, слава Лужкову, расчищены и сияли, подобно лунным просекам.

Агата была адским водителем, за баранкой ничего не боялась. Быстрая езда действовала на нее успокаивающе, как добрая случка. Мощный, отлаженный движок, рассыпающиеся по сторонам кегли домов, испуганные глазки светофоров, истерический визг тормозов — это ее стихия.

— Далеко ехать? — запалив сигарету, Кларисса тряслась в восторженном ознобе.

— Звенигород, крошка! Если не остановят, за час домчим. Остановить нас некому. Держись крепче!

* * *

Леня Песцов, с трудом поспевая на "девятке" за взбесившейся серебряной блохой, связался по сотовому со своим начальником. Доложил обстановку.

— Сколько с тобой людей? — поинтересовался Буга Захарчук.

— Я один. Все очень быстро произошло, командир.

— Ах ты... — Буга выругался там смачно, что Леня невольно пригнулся. — Ладно, будь на связи. Перехвачу где-нибудь.

— Понял, Буга Акимович.

— Оглядись хорошенько. Их кто-то должен сопровождать.

— Пока никого не вижу.

— Что у тебя с собой?

— Как обычно, командир, — это означало, что Леня вооружен укороченным Калашниковым и нунчаками.

— Ничего, попозже я с тобой разберусь, — пообещал Буга, больше с сожалением, чем злясь.

* * *

Кларисса посасывала баварское пиво из банки. Динамик ласкал слух голосами Расторгуева со товарищи.

Ей нравилась группа "Любэ". В сущности, у нее простые вкусы. Ей по душе мальчики с накачанной мускулатурой, их грубоватый секс, за обедом она с удовольствием уплетала хорошо прожаренные бифштексы с луковой подливой, любила подкидного дурака и мультики, и, если признаться, этой темной густой патоке предпочла бы бутылку обыкновенного светлого "Клинского".

Умники, вроде ее собственного мужа, ее удручали. С ними чересчур много проблем, угодить им невозможно.

Прежде чем тебя поиметь, все соки вытянут погаными языками. Но Бориса она уважала хотя бы за то, что тот не делал попыток расстаться с ней. Это ее поражало до глубины души.

Машина скользила по Ленинградскому шоссе, запруженному дорожной техникой и осоловелыми гаишниками. С некоторых пор власти взялись выставлять на подмосковных шоссе ремонтные заслоны, собирать иностранных рабочих в ярко-оранжевых куртках (преимущественно почему-то турок и немцев) и укреплять угрожающие объездные знаки, на которые, естественно, мало кто обращал внимание. Вероятно, какому-то мечтательному московскому чину пригрезилось, что именно так управляются с транспортным потоком на благословенном Западе: постоянно латают прохудившиеся дороги.

В очередной пробке, похожей на черно-белую затычку, Агата тоже отхлебнула пивка.

— Вроде никто не погнался, — сказала Кларисса задумчиво.

— Куда им за моей тачкой, — презрительно бросила Агата. — Твой придурок на всем экономит. Удивляюсь, как ты его терпишь?

— Он вообще-то неплохой, только занудный, — заступилась за мужа Кларисса.

— Все равно тебе поражаюсь. Ведь сколько раз предлагала, траванем — и точка. Все же тебе останется.

— Ой, что ты говоришь, — привычно испугалась Кларисса. — Он все-таки живой человек.

— Живых и травят, дурочка. Какой он тебе муж, если вздрючить толком не умеет. Импотент вонючий.

— Он же не виноват, что хиленький. Он старается.

— Стараться мало... — тут им посигналил притулившийся сбоку черный джип "чероки", величиной с высотное здание. Оттуда, сверху, пялились на них двое деловых и делали красноречивые знаки. Один даже наполовину вывалился из салона и обеими руками показал, как двигается поршень, если его умело засадить. В ответ Агата недвусмысленно покрутила пальцем у виска.

— Вот, — сказала наставительно подруге. — Погляди хорошенько. Такие пацаны осечек не дают. Взнуздают — мало не будет.

— Они же дикие совсем, — капризно протянула Кларисса.

— Нам от них ума не надо.

Кое-как выбрались из затора.

— Далеко еще? — спросила Кларисса.

— Километров двадцать. Не волнуйся, торопиться некуда.

— Позвонить оттуда можно?

— Ну ты даешь, подружка! — сказала Агата.

* * *

Леня Песцов уверенно держал след на своей новенькой "девятке", но не высовывался ближе, чем на пять-шесть машин. Он уже засек, что черный джип и серая "волга" преследуют ту же цель, что и он. С джипом не был уверен, а с "волгой" — точно. Раза три — у светофоров и в пробке — у нее была полная возможность обойти БМВ, в котором ехали подруги, но "волга" притормаживала, тянулась, словно на невидимом буксире. Если считать вместе пассажиров джипа и "волги", то это семь человек, семеро головорезов, по всей видимости, вооруженных до зубов. Для Лени, бывшего сержанта морской пехоты, дипломированного снайпера, это было ни много, ни мало — смотря по ситуации. Да он и не собирался ввязываться в бой, во всяком случае, без приказа Захарчука. А Буга был не из тех, кто подставляет по-дурному.

Он связался с командиром.

— Алло, Буга Акимович.., идем по Ленинградке, десятый километр. Видимость паршивая, заносы... Кажется, парочку сопровождают. "Волга" и "чероки". Ведут вразнобой, профессионально.

— Сколько человек в машинах?

— Семеро. Обыкновенные вроде бандюки.

— Ничего не предпринимай. Следи. Я отстаю примерно на полчаса.

— Понял вас.

— Осторожнее, Леня. Возможно, это похищение.

— Понял.

— Хорошо, что понял. Отбой...

Только накануне Буга устроил на работу по звонку Гурко некоего Прыщева Альфреда Трофимовича и радовался, что внедрился в банк, куда прежде ему не было хода. Прыщева отрекомендовал Борису Исааковичу как своего дальнего родственника, поручился за него головой. По правде говоря, заявление опрометчивое.

Ничего более странного и ненадежного, чем посланец Гурко, Буга давно в своей жизни не видел. Явился то ли мужик, то ли баба, лет около шестидесяти, в сером длинном пальто армейского образца, в очечках на дужках-резинках, с обезьяньим личиком, и не успели познакомиться, как этот так называемый Альфред Трофимович заныл о том, что для него главное требование, чтобы на службе не было сквозняков.

— Сквозняков? — переспросил Буга.

— Именно, молодой человек, — подтвердил будущий банкир. — Замечаю в ваших глазах некоторый скепсис, но это только доказывает, что вы никогда не страдали промежуточным отитом.

При этих словах обронил на ногу Буге огромный коричневый портфель, набитый, судя по весу, булыжниками. Буга был уверен, что Сумской погонит его протеже в три шеи, но вышло иначе. После аудиенции, длившейся больше часа, кандидат на любую банковскую должность вышел из кабинета Сумского сияющий, как молодая луна. Подмигнув Буге, дожидающемуся в приемной, отчего обезьянье личико приняло какое-то похабное выражение, торжествующе объявил:

— Так-то, милочка, а вы сомневались. Я же видел, что сомневались. Нет, дорогой мой, хорошие работники при любом режиме в цене.

На этот раз Буга отскочил от падающего портфеля.

При встрече Борис Исаакович сухо его поблагодарил:

— Надо же, какие у вас, однако, родственники.

Приятно удивлен.

Буга промямлил что-то вроде того, что рад стараться.

Сейчас, за баранкой восьмицилиндровой "хонды", ввинчивающейся в заледенелое шоссе с характерным арматурным скрипом, он продолжал дивиться забавному казусу. В этом маленьком эпизоде Гурко очень наглядно продемонстрировал свое превосходство. Если бы довелось выбирать Буге, то из ста любых возможных кандидатов на внедрение в банк нелепого полудедушку-полубабушку с допотопным портфелем он наверняка выбрал бы последним. Гурко точно угадал, на кого позарится Сумской. Непредсказуемому банкиру, оказывается, и нужен был для каких-то, видимо, тайных затей такой недотыка с портфелем, как Прыщев, который (по документам и рекомендациям) при всех перестроечных штормах плавно перебирался из одной финансовой структуры в другую и добрался аж до солидного кресла в министерстве экономики.

За спиной Буги, на заднем сиденье, расположились двое онеров: сержант Малофеев, дюжий детина с разумом ребенка, и Коля Панкратов, бывший летун-однополчанин. Он взял их с собой только потому, что они первые попались под руку, но и не совсем, разумеется, наобум. Сержант Малофеев, если его хорошенько подзавести, способен лбом прошибать стены, а Коля Панкратов, смышленый, ироничный и двужильный, хорош в любой ситуации, кроме той, когда требовалось рискнуть головой. Свою голову он ценил даже выше любой суммы премиальных, что большая редкость среди наемников. Вместе они составляли отличную бойцовую пару.

Неугомонный Панкратов, как обычно, подтрунивал над безобидным в спокойном состоянии сержантом.

— Скажи, Малофеич, если бы у тебя был миллион, что бы ты с ним сделал?

— Миллион баксов?

— К примеру?

— Как чего сделал? Деньгам всегда применение найдется, — сержант отвечал солидно и неторопливо, хотя чувствовал подвох. Они были давние напарники.

— Верно, — согласился Панкратов. — Применение найдется. Но ты лично, что бы сделал? Допустим, купил новую тачку, барахла всякого. Ящик водки. А потом что? Остальные куда?

— Как это куда? Деньги — они и есть деньги. Бабки, то есть.

— Это понятно. Но куда ты их денешь? В банк не положишь, какие сейчас банки. Сегодня банк, а завтра на нем табличка: хозяева — ку-ку! В кубышке держать миллион?

Глупо, опасно. Обязательно кто-нибудь пронюхает.

— Я бы дом купил в деревне, — сказал сержант.

— А остальные?

— Отстань, чего привязался. Нету у меня миллиона.

— Но ты бы хотел его иметь?

— Кто бы не хотел, — обиделся сержант. — Дураков нет.

Коля Панкратов остался доволен результатом опроса.

— Слышь, Буга, — окликнул командира. — Я тут размышлял по дороге о нынешней разрухе и пришел к забавному выводу. Главная причина: деньги попали в руки к тем, кто не знает, что с ними делать. Кстати, очень интересная проблема в философском смысле.

— У тебя, надо понимать, осечки не будет?

— Мне не нужен миллион. Появись он, я тут же отдам его в приют, как этот, как Юра Деточкин.

Сержант фыркнул.

— Ты бы отдал?! Позавчера я стольник попросил, вот так было надо, ты чего сказал? Уж чья бы корова мычала...

— Малофеич, ведь это совсем другое. Я не даю в долг, потому что долги портят дружбу. Не мной замечено.

— Так подарил бы, — сержант возбужденно запыхтел от собственной шутки.

— Это еще хуже, — наставительно заметил Панкратов. — Это была бы подачка.

По Щелковскому шоссе выехали на окружную. Буга решил, что пора сделать еще один звонок, который он все оттягивал, неизвестно на что надеясь. По прямому, со специальной защитой, номеру связался с Сумским.

— Что у вас, Буга? — спросил банкир раздраженно.

Захарчук поднес ему новость как можно мягче. Сказал, что паниковать рано. Возможно, Кларисса отправилась на обыкновенную прогулку.

— Возможно, — согласился Сумской.

— У них на хвосте мой человек, — добавил Буга.

— Прекрасно, — прозвучало это, как "Убить тебя мало, работничек хренов!" — но чтобы уловить этот подтекст, надо было хорошо знать Бориса Исааковича.

— Будут какие-нибудь дополнительные распоряжения? — уточнил Буга.

— Привези ее, пожалуйста, домой, — попросил банкир.

— Безусловно, — сказал Захарчук.

* * *

Не доезжая пяти километров до Звенигорода, Агата свернула в лес. Еще несколько минут тряски по проселку, и перед ними открылся чудесный вид: дачный поселок на берегу озера, окруженного сосновым бором.

Полтора-два десятка островерхих домов из красного кирпича, прижавшихся тесно друг к другу, как окаменевшая мечта демократа. Россыпь алых ягод на снежной целине. Подкатив к чугунным воротам, Агата требовательно погудела в клаксон. Ворота бесшумно, медленно открылись. У сторожевой будки им откозырял рослый охранник в камуфляже и с автоматом. Все мирно, привычно, буднично, но у Клариссы почему-то сдавило сердце. Подъехали к рубленому крыльцу, повисшему на двух мраморных колоннах, как на качелях.

— Вылезай, подружка! Станция Березайка.

— Что-то мне не по себе, — пожаловалась Кларисса. — Ты уверена, что нас ждут?

— Ни в чем так не уверена, как в этом, — засмеялась Агата...

Леня Песцов проскочил поворот и притормозил на обочине. В зеркальце заднего обзора увидел, как джип свернул за БМВ, но "волга" куда-то запропастилась, хотя он мог поручиться, что она его не обгоняла. Скорее всего, "волга" оказалась пустышкой.

Он связался с Бугой, дал координаты. В этих местах не заблудится и младенец.

— Джип меня сфотографировал, — доложил Песцов. — Вторая машина сошла. Какая команда, босс?

— Не называй меня боссом, сто раз просил, — буркнул Буга. Он подумал: вдруг это ловушка, соваться туда Песцову одному чересчур опрометчиво. С другой стороны...

— Они никуда не денутся, гражданин начальник, — будто подслушал его мысли Песцов.

— Почему так считаешь?

— Я тут бывал. Там Черное озеро и дачный поселок.

Дальше дороги нету. Тупик.

— Значит так... Стой где стоишь, жди нас. Ничего не предпринимай.

— Понял... Покурю пока.

Сунув трубку в гнездо, потянулся за зажигалкой.

Прикурил. Когда снова взглянул в зеркальце, серая "волга" висела почти на бампере. Ему даже почудилось, что пошла на таран, но это был оптический обман.

"Волга", петляя на тормозах, обогнула "девятку" метрах в десяти и лихо развернулась боком. Из машины выскочил невероятно юркий мужичонка, как горошина из стручка, установился поудобнее, приладил к плечу длинноствольную пушку и пальнул по "девятке". На весь маневр ушло не больше минуты, но этого хватило, чтобы Леня Песцов, вместе со своим Калашниковым, вывалился из машины и кубарем покатился по шоссе, благо оно было пустое. "Девятку" лобовым ударом приподняло на дыбы, скрючило и спалило, но взрывная волна только придала Лене добавочное ускорение и, продолжая кувыркаться, он приземлился в кустах, по пояс зарывшись в снег. Сознание не потерял, но положение у него было паскудное. Что-то, вероятно, стряслось с позвоночником: заткнутый в снег, как морковка в грядку, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя боли не чувствовал. Это даже смешно, подумал Леня Песцов. Он увидел, как из "волги" выбрались еще двое бойцов, и втроем они неспешно, пропустив грузовик с прицепом, пересекли шоссе и направились к нему.

Один с базукой и двое с обыкновенными пистолетами в руках, они приближались к нему с той неумолимостью, какая бывает лишь в кошмарном сне. Но день был ясный, холодное солнце катилось по белесому небу, и сна у Лени Песцова не было ни в одном глазу.

Три кирпичные рожи нависли над ним, разглядывая его с любопытством. Между ними пошел такой разговор.

— Надо бы его кончить, — сказал один в раздумье.

— И куда потом? — спросил второй.

— Дак закидаем снегом — и хорошо будет. Весной подберут.

— Не тащить же в машину, — поддержал третий.

— Степаныч не одобрит, — возразил первый.

— Близко очень. Неопрятно.

— Степанычу только придраться. Пусть сам дохлятину ворочает.

Они разговаривали так безмятежно, будто не проносились за их спинами машины, не сиял зимний день с ледяными брызгами. Леня Песцов поторкался в снегу, и ему показалось, что пальцы на правой руке шевельнулись. Ладонью ощутил теплое цевье автомата.

— Эй, сурок, — обратился к нему тот, у кого базука. — Встать сможешь?

— Вряд ли, — ответил Песцов. — Вроде спина перебита. Подсобили бы, ребятки.

— Счас подсобим, — улыбнулся бандит и выстрелил ему в грудь три раза подряд. Пули, вонзившиеся в телесную мякоть, вернули Лене Песцову способность к движению. Валясь, зарываясь в снеговую перину, он поднял автомат и открыл ответный огонь. Кирпичные рожи разлетелись вдребезги, как стеклянные, но успокаиваться было рано, враг мог затаиться в машине, и на всякий случай Леня Песцов послал через дорогу несколько очередей. Но когда он всех убил и надумал подремать, над ним опять склонились бандиты, хотя непонятно, откуда они взялись после такой бойни.

— Вроде загнулся, — определил голос. — Дергунчик-то наш. Понесли, что ли?

— Сделай контрольную, — отозвался второй голос. — Эти падлы живучие.

Леня Песцов размахнулся, чтобы влепить обидчику оплеуху, но железный винт в затылке оборвал его последнее усилие. Он смирился со своей участью и уже равнодушно наблюдал откуда-то со стороны, как его волокли за ноги через шоссе, оставляя на белом асфальте кровяные зазубрины.

* * *

— Получи свою курочку, — Агата неожиданно подтолкнула подругу в спину, и Кларисса чуть не повалилась на колени старику, расположившемуся в кресле возле камина. Старик был в яркой пижамной куртке, в женских (?) шерстяных рейтузах и с черными кудельками на загорелом черепе. На подлокотнике кресла растянулась белая персидская кошка. В камине хмельно потрескивали поленья. Просторный холл с высоким потолком, в духе гостиной в английском замке.

— Ты чего?! — в изумлении Кларисса обернулась. — Ты чего толкаешься, с ума сошла?!

Агата обогнула ее, как неживую, и опустилась на ковер у ног старика.

— Доволен, Сидор? Или опять будешь ворчать?

Старик погладил ее по голове, как только что гладил кошку, и гордая Агата — о ужас! — чуть ли не замурлыкала. От этой сцены повеяло на бедную Клариссу чем-то потусторонним.

— Что это значит, Агата? — она постаралась придать голосу твердость, которой вовсе не ощущала. Агата вторично ей не ответила, даже не взглянула, млея под стариковской лаской, тянясь к нему улыбающейся мордахой, — это все было уже за пределами реальности.

— Может, вы мне скажете, что происходит? — обратилась Кларисса к старику.

— Не волнуйся, девочка, — сонное лицо, голос ржавый, как у напильника. — Ничего с тобой не случится. Мне муженька твоего Бориску надобно повидать.

Мы ему позвоним, он и приедет за тобой, верно? Не оставит грешную душу на поругание? Пожалеет, верно?

Ты вон какая пухленькая да сдобная.

От его тусклой улыбки Клариссу натурально перекосило.

— Кто вы?

— Божий человек, как все мы... Хочешь, зови дяденькой Сидором, как эта стрекоза.

— Агата, ты меня обманула? Никакой Ванды не существует?

Агата окинула ее презрительным взглядом.

— Прикуси язык, дурочка. Слушайся папочку, может, он тебя помилует.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Кларисса.

Иссидор Гурович быстро ее вразумил. В руках у него невесть откуда появился телефон, Агата услужливо набрала номер, — и вот он уже заговорил с ее мужем, причем какое-то устройство транслировало разговор по всему холлу.

— Борис Исаакович?

— Слушаю вас. Кто говорит?

Кларисса потянулась к родному голосу, как к спасению, но дяденька Сидор небрежно махнул рукой, и она послушно опустилась на стул.

— Тут к нам, Борис Исаакович, ваша дражайшая супруга заглянула на огонек. Прямо не знаю, что делать.

Хорошая она у вас, красивая, но какая-то робкая.

— Что вы хотите от меня?

— Боренька, давно нам пора повидаться, да все было недосуг. А теперь такой случай. Приезжайте-ка вы, голубчик. Супругу заберете, заодно обсудим наши маленькие проблемы.

Сумской молчал. Агата спихнула с кресла кошку и положила голову старику на колени. Кларисса почувствовала, если муж заартачится, ей конец. В этом она была твердо уверена.

— Борис Исаакович, — усмешливо окликнул старик. — Не напрягайтесь, я ведь вас не неволю. Не хотите ехать, не надо. Но что это изменит, подумайте?..

— Какие гарантии моей безопасности? — отозвался Сумской, и Кларисса живо представила, как он шарит рукой по столу в поисках несуществующего предмета. Он всегда так делал, когда заставали врасплох.

Дяденька Сидор захихикал, как заблеял.

— Какие гарантии, голубчик, о чем вы? Если бы я хотел вас убить, зачем такие сложности. Это же простейшая вещь. Шевельнешь пальчиком, и человечка уже нет. В непростое время живем, сударь, ох, в непростое.

— Тогда зачем моя жена?

— Вот это лучше обсудить при встрече. Надолго не задержу. Будьте уверены, мое время дороже вашего. Ну так как?

— Я согласен, — буркнул Сумской, и Кларисса впервые оценила его мужество. — Говорите адрес.

— Никаких адресов. Зачем утруждаться. Выйдете из офиса, вас встретит мой человек и отвезет, куда надо.

— Даже так?

— Это вы, молодые, из всего делаете проблемы, а у нас все по-домашнему.

— Согласен, — повторил Сумской деревянным голосом.

— Вот и славненько, — Иссидор Гурович повесил трубку. Оборотил довольное лицо к Клариссе.

— Видишь, какой у тебя заботливый, покладистый муж... Сейчас тебя проводят в комнату, там подождешь.

Позову, когда понадобишься.

Нажал какую-то кнопку справа от себя, и тут же в комнате возник изящный молодой человек смуглого кавказского обличия. Ни о чем не спрашивая, приблизился к Клариссе, протянул к ней хищную руку.

— Пойдем, красавица, пойдем скорее.

— Эй, Ахмет, помягче, дорогой. Успеете подурачиться, — предупредил хозяин...

На передней панели тоненько пискнул зуммер. Буга вышел на прием.

— Слушаю, Борис Исаакович.

Сумской в двух словах пересказал разговор с Самариным, не называя фамилии. Буга сказал:

— Не нужно ехать. Я там раньше буду, через.., пятнадцать минут.

— Ты не понял, — голос у банкира безразличный, как у небожителя. — Он хочет поговорить со мной, а не с тобой.

— Это силки.

— Понимаю. Ничего не поделаешь. Оттягивать нет смысла.

— Туда уже добрался один из моих людей. Кроме того, я вызвал подкрепление. Постараюсь организовать прикрытие.

— Постарайся, постарайся. Только все это бесполезно.

— Он сказал, чего от вас хочет?

Ничего не ответив, Сумской отключился. Буга подумал: конечно, банкир прав. Никакое прикрытие не поможет. Противник слишком силен. Насколько Буга успел выяснить, а узнал он достаточно, тот, кто за них взялся, планировал свои операции с таким размахом и тщательностью, что впору вносить в военные учебники.

Буга со своими людьми, сколько бы ни пыжился, против него, что моська против слона. На Самаринском компьютере они вроде легкой ряби помех, не более того. Буга потянулся было позвонить Гурко, но что-то его остановило. Не самолюбие, нет. Что может сделать Гурко такого, чего бы он сам не мог? Просто на сегодняшний день карты легли так, что все козыри на руках у преступников. Буга не паниковал. В сущности, он давно играл в чужую игру при абсолютно проигрышном раскладе, но, слава Богу, голова пока цела. Есть что-то такое на свете, что выше козырей.

Ребята притихли на заднем сиденье, не мешая командиру. Понимали, он в затруднении, хотя подробностей не знали, да и зачем им? Их дело маленькое, сопи в две дырки, а денежки капают. Буга бросил через плечо:

— Похоже, придется пострелять, соколики.

— Ничего не поделаешь, — со вздохом отозвался Коля Панкратов.

— Стрельнем, если надо, — подтвердил сержант.

Оба слепо доверяли командиру и поэтому чувствовали себя спокойно. Под дурную пулю не пошлет.

Искореженную, еще дымившуюся "девятку" заметили издали: приплюснуло ее к асфальту, как коровью лепешку. Буга проскочил вперед метров двадцать, скользнул на обочину. В шесть глаз напряженно озирали подступающий к шоссе лес, искали, откуда грозит опасность.

— Давай ты, — приказал Буга Панкратову. Тот кивнул, выбрался из машины, не спеша зашагал к останкам "жигулей". Мимо пробегали легковухи, важно прогрохотали два дальнобойщика. Никто не останавливался, не сбрасывал скорость. Вот тоже удивительная примета времени, подумал Буга. В былые годы тут бы куча народу топталась, интересно же, что за авария, а сейчас никому вроде нет дела. Хоть бы какой занюханный гаишник подскочил — куда там. От чужой беды держись подальше, целее будешь — одно из заповедных правил нового устройства жизни.

Панкратов, не вынимая руки из карманов, обошел "девятку", сунулся внутрь, но не пролез. Чего-то там понюхал — и прибежал обратно. Лицо бледное, будто подсиненное морозцем.

— Ну? — спросил Буга.

— Пусто. Надо понимать, Леня спекся.

— Почему так думаешь?

— Кровяка на асфальте. На той стороне кусты примяты, след в снегу. Возня была, но я толком не разглядел.

— С машиной что?

— Вроде из пушки долбанули, не иначе.

— Ага, — кивнул Буга, словно услышал то, что хотел услышать. Он сделал два звонка. Сообщил в милицию, что на тридцать седьмом километре авария, и связался со своими хлопцами. Две машины, восемь бойцов подтягивались по Ленинградке. Буга дал кое-какие указания. Потом закурил, произнес задумчиво:

— Леню Песцова не так просто завалить.

— И все-таки они это сделали, — ответил Панкратов.

* * *

Двое нукеров провели Сумского в биллиардную, велели ждать. Не успел он соскучиться, как появился стройный старик, облаченный в теплые шерстяные штаны и пижамную куртку. Под курткой — толстый, вязаный свитер. За стариком следовал клерк в коричневом костюме, неопределенного возраста и неопределенной внешности, с большим кожаным кейсом. Старик не поздоровался, не протянул руки, молча опустился за инкрустированный столик под голубым абажуром. Банкиру указал перстом, чтобы тоже сел. Клерк держался на почтительном расстоянии, кейс положил на биллиард — и отщелкнул замки.

Сумской спокойно наблюдал за их кривляниями, ничего другого ему не оставалось. Он не испытывал ни страха, ни тоски, только сожаление о том, что по-глупому прокололся. Не оценил щучьей хватки ублюдка, сидящего перед ним. Полагал, что усыпил его бдительность, легко, по завету министра Лифшица поделившись пятью миллионами, ан не тут-то было: щучара собиралась высосать его до дна.

Старик разглядывал его с тусклой ухмылкой.

— Надо думать, знакомиться нам ни к чему, не так ли, сынок?

— Как вам угодно, Иссидор Гурович.

— Ты, Бориска, человек разумный, сметливый, поэтому, надеюсь, наше недоразумение мы разрешим полюбовно.

— Не знаю, в чем оно заключается, — поморщился банкир, — но слушаю внимательно.

Старик подозвал коричневого клерка, и тот начал деловито раскладывать перед Сумским различные бумаги. Господи, чего тут только не было. На стол, бумажка за бумажкой, легла вся жизнь молодого, преуспевающего финансиста, заключенная в копии банковских счетов, доверенности, дарственные, купчие и даже копии личных писем, о которых Борис Исаакович давно забыл. Кто-то выполнил трудоемкую работу, которая вызывала восхищение. Самым любопытным в бумажной груде был документ, по которому Сумской отказывался от всех своих имущественных и прочих прав в пользу австрийского банка "Сионика" и некоей турецкой фирмы "Калаш-югер". В этом документе, безусловно, крылась разгадка сегодняшней встречи. Клерк-производитель положил его отдельно и бережно разгладил узорчатые, с фиолетовыми выпуклостями печати.