Итак, я начал свои занятия бодибилдингом и физкультурой. Кахану учил меня лазить по деревьям, вырезать по дереву, плавать на каноэ, ловить рыбу. Повар-китаец учил меня хитростям кулинарии, а Малуйя учила меня плавать. И ныряя нагишом вместе с ней в кристальную зеленую воду, когда вокруг нас порхали серебряные рыбки, я снова был счастлив.

Многие месяцы прошли так, и я уже начал думать, что жизнь всегда будет такой прекрасной. Кахану даже дал мне гавайское имя Икайкакукане, что означало «сильный мужчина», чтобы ободрить меня на новом поприще.

Но вот мне исполнилось восемь лет, и Джек вернулся, и все мои несчастья начались вновь.

Гавайцы дали мне новое имя, но они по-своему называли и Джека-«Лаухомелемеле», что означало «желтоволосый». Он воспринял это как комплимент, подтверждающий его статус «белого человека». Но гавайцы употребляли его вовсе не в хвалебном смысле.

Все на острове-слуги, рабы, китайцы-работники — ненавидели Желтоволосого. Он относился к ним как к грязи под ногами, приказывая им и распуская руки, когда слуги казались ему нерасторопными. Он бросал еду в повара-китайца, когда ему не нравились блюда, и добивался даже. чтобы людей увольняли, если ему что-то не нравилось в них. Арчер дал ему полную власть.

— Это хорошая подготовка для будущего владельца ранчо, -одобрительно говорил он.

Джек был заносчив с Кахану, но в душе очень боялся его. Арчер говорил, что Кахану-лучший мужчина на острове: он умный, хороший работник, прекрасно следит за породистыми лошадьми. Арчер ценил Кахану, и поэтому Джек был не властен что-либо сделать ему, а Кахану знал это. Гавайец не обращал внимания на Джека и, беспечно насвистывая, отправлялся на работу, а Джек вертелся рядом, в надежде, что тот попросит его помочь. Но Кахану даже не смотрел в его сторону, и Джек злобно уходил, чтобы найти кого-нибудь другого и поиздеваться над ним. Обычно этим другим оказывался я.

Ему было двенадцать лет, когда он вернулся домой на школьные каникулы, и я видел, как глаза его расширились, когда он оглядел меня с головы до ног. Я больше не был маленькой, тщедушной Обезьянкой. Я вытянулся на пять дюймов, мои тонкие ручки и ножки теперь округлились мускулами. Но и он тоже вырос. Он всегда был атлетического сложения, а теперь его тело еще больше развилось. Он становился мужчиной и должен был пойти по стопам своего отца, унаследовав его мужскую привлекательность.

Джек всегда относился к Малуйе с пренебрежением, которого она, по его мнению, заслуживала. Но теперь он стал совсем по-другому смотреть на нее.

Когда Арчер был дома, Малуйя прислуживала за обеденным столом. Она была одета в цветное саронго и убирала волосы в толстую, блестящую косу; она ходила босиком, чтобы не шуметь, приносила блюда с рисом, свининой, креветками и предлагала их хозяину.

В ту первую ночь, когда они оба вновь были дома, Арчер и Джек сидели за столом, и Малуйя, как обычно, прислуживала им. Я лежал на животе в саду, наблюдая за юркими ящерицами. Одновременно я смотрел, как Джек и его отец едят на веранде. Между нами все еще была война, и я должен был все время знать, где находится Джек, чтобы быть готовым к возможным его проделкам. Но на этот раз Джеку было не до меня. Я видел, как Малуйя прислуживала Арчеру, а потом с вежливым поклоном предложила блюдо Джеку. Джек взглянул на нее, а потом сказал что-то отцу, я не расслышал, что, и они оба захохотали. А потом Джек вдруг протянул руки и схватил Малуйю за груди.

Она отпрянула, уронив блюдо с едой и пыталась запахнуть на груди саронго, а потом быстро отошла от него. Джек сказал что-то отцу, и они взвыли от смеха. Я увидел, как Малуйя от стыда наклонила голову, и я захотел броситься туда и спасти ее; но я был слишком мал, чтобы справиться с ними.

После этого Джек стал вести себя еще наглее он хватал Малуйю сзади, когда она проходила мимо него, и рукой ласкал ее грудь. Малуйя ничего не говорила, но я видел безнадежность и стыд, которые она испытывает.

— Ну-ка, иди сюда. Обезьяна, -сказал Арчер через несколько дней. Я скрывался от них, как мог, все дни проводя с Кахану. Я надеялся, что они забудут меня но я ошибся. Неохотно я подошел к ним. Арчер отбросил в сторону свой «Стетсон» и, уперев руки в бока, стал рассматривать меня, как призового бычка.

— Черт меня побери. Обезьяна-то растет!-сказал он наконец с изумлением. — Он стал выше и сильнее. Может, наконец в нем проснулась кровь Кейнов? Тебе, сколько лет?

— Мне восемь лет, сэр.

— Восемь, да?-Он взглянул на Джека и спросил, ухмыляясь: — Сколько нам осталось ждать, Джек? — Потом, громко захохотав, он отвернулся от меня. — Кахану, -позвал он, -найди мальчишке работу. Если мы вынуждены терпеть его здесь еще десять лет, пусть он хотя бы приносит пользу.

— Да, сэр, мистер Арчер, -уважительно ответил Кахану.

Я отошел от них подальше и не появлялся им на глаза, все время держась возле Кахану. Иногда мы брали его маленькую лодку и ловили морских окуней, а потом запекали рыбу на костре, вдалеке от ненавистного дома. Все это продолжалось, пока Арчер не уехал в Гонолулу, а Джек, получив полную свободу, вновь начал охотиться за мной.

— Эй, Обезьяна, -заорал он, подобравшись ко мне и схватив меня за плечо, -а почему бы нам с тобой не порыбачить?

— У меня есть работа, — сказал я холодно.

— Да ладно, пойдем. Обезьяна, — сказал он легко. — Давай забудем наши ссоры. Ты теперь большой и сильный. Мы почти ровня, это я тебе говорю.

Я поглядел в его улыбающееся лицо, и предупреждающая дрожь пробежала по спине. Я не доверял ему.

— Я занят, -сказал я резко и отвернулся.

— Пойдем, Обезьяна.

Он пошел за мной, дружески положив руку мне на плечо. Я замер и повернул голову к нему. Джек трогал меня только тогда, когда хотел ущипнуть или толкнуть.

— Пойдем, парень, -сказал он вызывающе.-Не говори мне, что ты боишься.

Я был простаком. Меня разозлили его слова. В конце концов, мои походы с Кахану научили меня, как обращаться с лодкой.

— Ладно, -сказал я запальчиво.

Я пошел за Джеком по блестящему на солнце песку, и мы залезли в его маленькую лодку. Он отвязал канат и одним прыжком вскочил на борт. Мы поплыли, держа курс туда, где, как он сказал, множество морских окуней. Мне казалось, что мы уплываем слишком далеко, и я не реагировал на шутки Джека.

Спустя полчаса я немного расслабился.

— А зачем нам плыть за окунями так далеко? — спросил я.-Их тысячи прямо в бухте Шкипера.

— А те лучше, -сказал он, прикрывая глаза ладонью и вглядываясь в маленькую точку-остров, к которому мы направлялись.

Я тоже смотрел с интересом. Это было единственное другое место, которое я видел с тех пор, как три года назад попал на Калани. Ирчер решил, что я не покину остров, поэтому я не представлял себе, что такое город или школа.

Мои знания о мире, культуре и образовании остались на уровне пятилетнего ребенка. Я с волнением ждал встречи с этим новым местом, и когда лодка врезалась в песок, спрыгнул и побежал к берегу, а Джек остался сидеть в лодке с включенным мотором.

Я выбрался на берег и обернулся посмотреть на него. Он, по пояс в воде, толкал лодку в море. Я бросился назад, но он быстро вскочил в лодку и рванул прочь. запустив мотор так, что лодка подпрыгнула. Я стоял по грудь в воде и наблюдал, как лодка уносится прочь от меня. Хотя я и был хорошим пловцом, мне не удалось бы догнать лодку.

Джек стоял на середине лодки. Я увидел, как он победно помахал мне рукой и услышал его смех.

— Ну-ка, посмотрим. Обезьяна, чему ты научился, -крикнул он и умчался, оставив меня на необитаемом острове.

Он вернется, убеждал я себя. Он же не может оставить меня здесь одного. Я обернулся на прибрежные мангровые деревья и вдохнул их тяжелый, сладкий запах. Они казались темной, полной опасностей массой и я бросился бежать по пляжу в поисках тени. Редкий кустарник-вот все, что я нашел, и в его тени я свернулся комочком и стал ждать.

Медленно тянулись часы. Я смотрел, как солнце клонилось к горизонту, пока наконец пылающий красный диск не коснулся линии моря, и вдруг мгновенно наступила полная тьма, как это бывает в тропиках. Тогда я понял, что Джек не вернется за мной. Я остался один на необитаемом острове. И страх овладел мной.

Сначала я думал, что умру от дневной жары, а теперь я начал замерзать. И страшно хотелось пить. На пляже поблизости нигде не было воды, и я не смел отлучаться, боясь, что Джек вернется за мной, а я пропущу его. Я ползал в почти полной темноте, но ничего не нашел. Тогда я вновь вернулся к своему камню, обхватил

колени руками и жадно стал вглядываться в море.

Я уговаривал себя, что все будет нормально. Джек вернется утром. Малуйя скучает по мне, и Кахану тоже. Но до утра было еще очень далеко, а из тьмы за моей спиной доносились какие-то странные звуки, словно звери вышли на охоту. Мне мерещились подползающие аллигаторы, которые хотели схватить и разорвать меня. В своем воображении я видел, как ко мне подбираются тигры и львы и тяжело дышат над моим ухом; чудилось шипение змей, готовящихся к прыжку. Мне казалось, что я вижу скорпионов, отвратительных жаб, глядящих на меня, и огромных пауков. Моя новорожденная храбрость была погребена под тяжестью тысячи воображаемых ужасов, пока я сидел на остывающем пляже и ждал возвращения Джека.

Я вздохнул с облегчением, когда закончилась эта 'жуткая ночь, представляя, что, когда Джек вернется, я гордо проследую в лодку, словно ни капельки не испугавшись этой ночи, проведенной в одиночестве на пустынном острове. Я расскажу ему, что нашел фрукты и источник кристально-чистой воды за рощицей мангровых деревьев, что я обратил в бегство двадцатичетырехфутового аллигатора и ни капельки не испугался. Я хотел быть похожим на бывалого путешественника, этакого Робинзона Крузо, чью историю я хорошо знал, потому что это была одна из самых любимых книг Нэнни.

Солнце поднялось выше, а Джек все не появлялся. Я умирал от голода и жажды и вынужден был наконец пойти на поиски воды или фруктов. Все то, что я собирался насочинять Джеку, мне действительно пришлось делать. Но я не был Робинзоном Крузо, вокруг не было пресной воды, только протухшая вонючая лужа, а на деревьях я не видел фруктов.

Наконец я нашел кокосовый орех, добела вымоченный в соленой луже, и с радостью бросился к нему. Но тут я понял, что у меня нет мачете, чтобы его открыть. Я бросал его о камни вновь и вновь. Но мне удавалось лишь лизнуть струйки сока, вытекающие из трещин. Когда он наконец раскололся, большая часть молока пролилась прежде, чем я успел поймать. Всхлипывая от страха и разочарования, я принялся слизывать остатки.

Я забрался в тень куста и вновь стал угрюмо наблюдать, как солнце медленно ползет в раскаленном небе. Снова и снова я нырял в океан, чтобы освежиться, но соленая вода только раздражала кожу, соль высыхала, и солнце пекло меня еще больше.

Когда солнце вновь стало садиться, я стал метаться по берегу вне себя от жары, слабый от голода и обезвоживания. Джек непременно вернется, еще до наступления темноты. Но, когда небо осветил зеленый закат, обратившийся в темнеющее синее небо, я понял, что он не вернется. Джек никогда не вернется. Он оставил меня здесь умирать.

Я знал, что теперь он уже, наверное, сочинил историю, как я упал за борт и как он заметил это, когда было слишком поздно.

«Бедняга Обезьяна утонул». Я словно видел, как он говорит это с победным блеском в глазах и притворно-скорбным выражением на лице.

Я лежал на пляже, слишком слабый, чтобы беспокоиться об аллигаторах, змеях и львах. Я закрыл глаза и почувствовал, что впадаю в транс. Так просто было уснуть и позволить Богу забрать себя.

Я был без сознания, когда Кахану приплыл на остров и осторожно перенес меня в лодку. Уже на Калани Малуйя обмыла мою обожженную кожу, обернула прохладной тканью, переложив ее ароматическими листьями, чтобы сбить лихорадку.

— Желтоволосый-истинный сын своего отца, — сказал Кахану.-Зло передается из поколения в поколение…

Позже Малуйя рассказала мне, что, когда она сказала Кахану, что я пропал, он сразу пошел к Джеку и потребовал сказать, где я. Джек сказал, что даже не видел меня, и они обыскали весь остров.

— Да он, наверное, свалился с утеса и утоп, — сказал Джек как бы между прочим, но Кахану знал, что он лжет, и разозлился. Меня не было уже очень долго. Он знал, что теперь речь идет о жизни и смерти.

Он схватил Джека за руку и заломил ее за спину.

— Где он, отвечай, желтоволосый ублюдок!-закричал он, и Джек завопил, что расскажет отцу, Кахану высекут кнутом, он потеряет работу, и его сошлют с острова.

Кахану заломил ему руку еще дальше, и Джек заорал еще громче. Малуйя шепнула Кахану, почему Ар-черу нужно, чтобы я был жив.

— Если Обезьяна умрет, — вкрадчиво сказал Кахану Джеку, -то это тебя высекут. Мистер Арчер будет сечь тебя, пока ты тоже не умрешь, и ты это знаешь.

Джек всхлипывал молча, но он знал, что Кахану прав. Арчер убьет его, если он лишит его шанса получить состояние. Поэтому Джек рассказал им, где я. Он сказал, что я прыгнул с лодки и поплыл к берегу, а потом отказался возвращаться. Он сказал, что я якобы не желал больше жить на Калани, а решил справиться сам.

— Лжешь, маленький ублюдок, -прошептал Кахану и заломил руку еще дальше, пока она не хрустнула, как пистолетный выстрел. Джек заорал в агонии.

— Убийца, -прошептал Кахану ему на ухо.-Ты упал с дерева и сломал руку. Понял? В обмен на то, что Обезьяна не исчезал с острова.

Позабыв о боли, Джек понял, что сделка состоялась, и Кахану не расскажет отцу. Он кивнул. На следующий день его отправили в лодке на Мауи, чтобы вправить руку. Потом он вернулся в Гонолулу и там провел остаток каникул.

Я победил. Калани вновь был моим. На некоторое время.

Годы медленно шли, я был счастлив и доволен своей жизнью, но мои мечты все же были полны воспоминаниями о вилле. Я очень хотел вновь увидеть Нэнни Бил, вдохнуть запах цветущих мимоз, услышать поющих птиц. Но Калани-вот моя реальность.

Иногда Арчер присылал на остров ленивого, полусонного «учителя», чтобы сделать вид перед своими друзьями, что он заботится об обучении бедняги Джонни, хотя тот и был «немного не в себе». Каким-то образом учителям удалось научить меня читать, и я проглотил все книги, которые были в доме, даже те, половина страниц которых была съедена термитами. Один из учителей, сухощавый молодой англичанин-алкоголик, привез с собой акварель и масляные краски. Виски было для него всем, но, когда его не было, ром тоже становился неплохим заменителем, иногда-пиво, вино, на крайний случай, и неочищенный спирт.

Он был обычно слишком пьян, чтобы активно заниматься со мною, но, когда рука его была достаточно тверда, он хорошо рисовал. Обычно я стоял позади него, наблюдая, как он, словно по волшебству, воссоздает ландшафт, вздымающийся отвесный утес, и мои руки так и тянулись помочь ему.

Он показывал мне краски, как содержать их в чистоте, как накладывать краски, объяснял разный состав бумаги для акварели. Он показывал, как смешивать краски, чтобы получать свои цвета, подарил мне уголек и показал, как делать эскизы.

Я открыл для себя новый мир. Я перестал целыми сутками ходить за Кахану, а вместо этого начал рисовать. Я был покорен этим волшебством. Это увлекло меня полностью. И вновь я был счастлив.

Джек не возвращался на Калани все эти годы, пока не пошел в колледж. Я не знаю, решил ли Арчер удержать Джека от его кровожадных проделок, пока не настанет мой час, но тот не появлялся, и жизнь была прекрасна. Когда мой пьяница художник был отправлен назад в Гонолулу с неожиданным приступом белой горячки. Арчер знал, что у меня остался весь его набор рисовальных принадлежностей. Он хотел, чтобы я просто возился молча в углу и не причинял хлопот.

И в это прекрасное время, когда мне было пятнадцать, я рисовал мои впечатления от виллы «Мимоза». Я рисовал Нэнни Бил такой, какой помнил ее, и мою спаленку с Фидо на кровати, и скрипучее кресло-качалку. Нэнни около камина. Я рисовал ущелья Калани, и встающие из них радуги, и бордовую бабочку, которая прилетала каждый вечер и садилась на перила веранды. Я рисовал Малуйю, расчесывающую свои длинные шелковые черные волосы. Я рисовал Кахану, галопирующего на лошади. Во всем я видел теперь новые ракурсы, замечал новые детали, чтобы более полно использовать цвет.

— У тебя особый способ видеть мир, -сказала мне Малуйя, когда посмотрела на свой портрет, потому что это была вовсе не та молодая женщина, которую она видела в зеркале. Она знала, что я сумел поймать отблеск той юной девочки, которой она оставалась в глубине души.

Калани хорошо учил меня, и, хотя я все еще был худым, я обрел особенную силу в моих жилистых руках. Я мог объезжать лошадей, ловить рыбу и работать, как раб, но после десятилетнего пребывания пленником на острове я оставался неотесанным, деревенским парнем, не привыкшим к жизни с людьми. Я ел пищу крестьян из банановых листьев, носил выгоревшие шорты и спал обычно в конюшне. Малуйя следила, чтобы я ходил чистым, и стирала те немногие вещи, которые мне принадлежали. И она настаивала, чтобы я не использовал местные словечки, а говорил чисто, без певучего гавайского акцента. И все же я был мальчиком с острова. Юным дикарем.

И тут на остров вернулся Арчер, но на этот раз Джек тоже был с ним. Джеку было девятнадцать, а мне пятнадцать. Между нами были десять лет жестокой вражды. И мы вновь встретились: Лаухомелемеле и Икайкакукане-«Желтоволосый» и «Сильный мужчина».

Арчер был мертвецки пьян. Он приказал подать обед и настоял на том, чтобы я сел вместе с ними. Он был в белом костюме ручной работы, широкополой шляпе, отлично сшитой рубашке элегантного темно-синего цвета из китайского шелка. А Джек был красивым молодым человеком из колледжа в белой полосатой рубашке и таких же полосатых брюках.

Арчер по-прежнему был привлекателен, хотя неумеренные возлияния отразились в некоторой припухлости под глазами и в дрожании рук после нескольких бокалов виски. Джек был безупречен. Высокий блондин с квадратной челюстью.

Его холодные голубые глаза посмотрели на меня с презрением, когда он увидел мою старую рубашку, выгоревшую до светло-серого цвета, и грубые джинсовые шорты, которые когда-то были его, а теперь тоже износились до светло-голубого цвета. Благодаря Малуйе они были заштопаны, и внешность моя казалась мне безупречной-пока я не увидел их.

Арчер пил уже свой сороковой или пятидесятый бокал. Его рука тряслась мелкой дрожью, когда он указал на меня.

— Поместить бы этого дикаря в центр светского сборища где-нибудь в Гонолулу или Сан-Франциско, — захохотал он, -и они скажут: знаете, Арчер Кейн прав. Это же дикарь. Он и впрямь «не в себе».

— Убирайся к черту! — заорал Джек, глядя на меня так, словно я был прокаженным.-Ты не имеешь права сидеть с нами.

— Нет, нет. Садись мальчик, -Арчер улыбнулся мне. — Скажи мне, что ты делал все это время?

— Я помогал Кахану ухаживать за лошадьми. Я работал на плантации. Я ловил рыбу для стола. Арчер скорчился от хохота:

— Отлично. Знаешь, что я скажу тебе? Разве я не прав был? Давай, парень, иди-ка ты лучше в конюшню или к рабочим, тебе там лучше. Говорят, каждый человек в жизни ищет свою полку. Ты, кажется, нашел свою.-Сказав это, он повернулся к Малуйе и щелкнул пальцами, чтобы она принесла еду.

Я возмущенно взглянул на него и направился к лестнице. Я ненавидел пренебрежительную манеру, с которой он держал себя по отношению к Малуйе, и его жестокую отповедь мне. Но я ничего не мог поделать ни с тем, ни с другим.

— Убирайся, ты, ублюдок, -завопил Джек мне вслед.-Ты необразованная свинья, торчишь тут как бельмо на глазу в своих заштопанных шортах. Тебе нельзя сидеть за столом с цивилизованными людьми.

Арчер и Джек допоздна сидели на веранде, обсуждали дела и выпивали. Но рано утром они уже были в конюшне, где Кахану оседлал для них лошадей. Я юркнул за стойло, надеясь, что меня не заметят, и скоро они уехали проверять скот.

Следующие несколько дней я старался ни попадаться им на глаза, и они не искали меня. Рано утром я уезжал вместе с рабочими и часто оставался ночевать с ними под звездным небом. Жизнь была проста и приятно свободная от тирании Кейнов, и я думал, что, если так будет и дальше, я буду счастлив.

Потом Арчер уехал в Гонолулу, и Джек остался один. Естественно, он пошел разыскивать меня.

Тем поздним вечером я, мокрый от пота, возвращался вместе с рабочими после долгого, жаркого дня, проведенного на пастбище для скота. Со скотом работали всего двенадцать погонщиков, все они были пожилые люди, которые безвылазно жили на Калани. Философия Арчера была такова, что нет смысла использовать временных ковбоев, которые тратят деньги в барах. Он сделал вывод, что эти старики еще могут работать со скотом, и Арчер заставлял их делать это.

Это говорит в пользу Арчера Кейна: он был хорошим хозяином. Он понимал свое дело и своих людей. Эти старики умерли бы без дела, и Арчер понял, что они лучше будут работать за скромную понедельную плату, чем жить в какой-нибудь ветхой деревушке, дожидаясь смерти и вспоминая прошедшие дни. Они все, конечно, ненавидели его, как и прочие, но он дал им то, что они хотели получить, и они много работали и держали язык за зубами.

Когда они увидели, что Джек поджидает меня, они отвели глаза и стали внимательно ухаживать за лошадьми, давать им свежей воды, оборачивать попонами, чтобы они немного остыли перед кормежкой. … Джек растянулся на перилах, подперев щеку рукой, у слегка улыбался:

— Эй, Обезьяна, -позвал он, -иди-ка сюда. Я хочу поговорить с тобой.

Я медленно подошел к нему. Краем глаза я видел, как рабочие зашли в стойла. Джек и я-мы были одни. И вдруг я осознал, что впервые не боюсь его. — Что это я там слышал такое насчет твоих рисунков?-холодно спросил он.

Я подошел ближе. Я стоял расставив ноги, скрестив на груди руки.

— А что? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

— Ты здесь для того, чтобы работать, а не рисовать, -сказал Джек высокомерно.

Он вздернул подбородок, надвинул свою ковбойскую шляпу на глаза и поглядел на меня свысока. Я прикинул его размеры. Теперь он весил около 190 футов, по сравнению с моими 130. Его челюсть агрессивно выпятилась, и желание ударить его просто переполняло меня.

Я спрятал свои сжатые кулаки за спину и сказал:

— Арчер знает о рисунках. Кто, как ты думаешь, покупает краски?

— Больше не будет, — сказал Джек. Он указал с победным видом на кучу в углу двора.-Больше никаких рисунков, ты, недоносок. Ты будешь работать вместе с погонщиками.-Его ноздри раздувались, он втянул воздух. — Ты воняешь, как животное, так что будешь одним из них.

Джек перегнулся через перила к ленте, и я увидел, как он достает из кармана спички.

— Смотри, Обезьяна, -сказал он, поджигая ленту, -сейчас твои чертовы картинки немного прокоптятся.

Он отпрыгнул, когда масляные рисунки внезапно вспыхнули факелом. Я тупо смотрел, как мои воспоминания превращаются в пепел и голубой дым. Горели мои фантазии, горело время моего счастья на Калани. Джек сжигал Малуйю, Кахану, Фидо; он сжигал рыбалки и рыбок, пойманных в кристальной воде океана, и погонщиков у огня, и коров с печальными глазами. Он сжег красную бабочку, и зеленых ящериц, и пятнистого пони, верхом на котором я когда-то сделал свой первый круг по загону.

Джек Кейн жег мою жизнь, понял я и вдруг бросился на него, как бык на красную тряпку.

— Я убью тебя, ублюдок, -услышал я свой крик, — я убью тебя!

Мой прыжок застал его врасплох. Я повалил его на спину. Мои руки уже сжимали его глотку, как вдруг он перекатился, подмяв меня под себя. Китаец из прислуги учил меня приемам смертельной схватки, и я знал, как убить человека. Я высвободил руку и сдавил его горло. Он стал хватать воздух ртом, не в силах даже крикнуть.

— Я убью тебя.-сказал я и вдруг почувствовал, что мне это нравится. Мысль о том, чтобы уничтожить его, была так приятна, что это потрясло меня. Я был поражен 'силой моей ненависти и моего гнева.

Я оседлал его, глядя сверху на его пурпурное лицо. А потом поднял глаза и увидел Малуйю, стоящую во дворе и глядящую на нас. Ее руки в ужасе прижались к лицу, когда наши глаза встретились, и я понял, что мне нельзя этого делать. Если я убью Джека Кейна, я стану убийцей. А он не заслуживает моего падения.

Я слез с него и дождался, пока он отдышится. Наконец он сел, потирая шею. Он злобно смотрел на меня опухшими глазами.

— Ты точно спятил, -сказал он хрипло мне вслед, когда я пошел прочь от него. — Слабоват мозгами, как твоя дура мамаша. Никто не будет знаться с тобой. Никому нет дела, жив ты или мертв.

Он встал на ноги и вызывающе упер руки в бока.

— Трус, -насмешливо крикнул он.-Боишься довести дело до конца?

Я остановился, кулаки сами собой сжались. На какое-то мгновение он снова почти победил меня. Но на этот раз я плевал на его штучки и пошел к загону, где взобрался на свою любимую лошадь и ускакал прочь.

Я направлялся к северной оконечности острова, подстегивая лошадь весь путь до высокого утеса, где под ним, в ста футах, бился Тихий океан.

Лошадь затанцевала, в страхе отпрянув. Я спешился и заглянул вниз, туда, где могучий океан вздымался отвесной стеной воды над острыми обломками скал и разбивался бесчисленными сверкающими брызгами. Он ворчал, грохотал и вновь и вновь бросал валы на скалы, повторяя в каждом новом мучительную смерть предыдущего. Мне было все равно. Я говорил себе, что нет того, для чего стоило бы жить, и даже мрак и пустота смерти лучше, чем такая жизнь.

Я долго стоял так, пока солнце не начало клониться к западу. Тогда я поднял глаза от манящего водоворота океана и взглянул на прекрасный мир вокруг меня, сияющий золотом вечернего света. И я упал на колени и завыл, как дикое животное. Впервые с тех пор, как мне было семь лет, я плакал.

В ту ночь я лежал под звездным небом на попоне, пытаясь согреться, и спрашивал себя, что мне делать дальше. Ответ был один-я должен уехать с Калани. Но как? Кахану имел небольшую моторную лодку. Только на ней можно было безопасно пересечь океан и приехать на Мауи. Я не мог просить его помочь мне, потому что Арчер, конечно, узнает об этом, и тогда Кахану потеряет работу. Я знал, что, если Арчер использует свое влияние, Кахану не найдет работу вообще. Коммерческие лодки приезжали на Калани раз в месяц, иногда приходила баржа со скотом для ранчо, но проводникам платил Арчер, и они никогда не согласятся помочь мне бежать.

Единственной возможностью была маленькая моторная лодка Джека. Она была всего семь футов в длину с одной поперечной дощечкой в центре. Она была хороша для рыбной ловли, но отнюдь не для пересечения двадцатимильного пролива между Калани и Мауи. В проливе много опасных подводных течений, а ветры быстро могли переменить погоду, принести жестокие шквалы и ураганные ветры. Это было рискованным делом, но я знал, что это мой единственный шанс.

Я лежал на спине, глядя на уириады звезд тропического неба. Венера сияла, как бриллиант, и, казалось, висела так низко, что можно было протянуть руку и схватить ее. И глядя на звезды, я обдумывал свой побег и представлял, что я буду делать со своей новой свободой.

Я медленно поехал назад, вглядываясь последний раз в пейзаж, который был так хорошо мне знаком. Длинные травы клонились от росы, птицы уже начали просыпаться, и мои уши дикаря улавливали тысячи звуков, издаваемых разными маленькими созданиями. Я любил Калани и знал, что его красота и зло всегда будут со мной.

Я придумал украсть банки с горючим со склада и спрятать их под доком. Лодка Джека была привязана рядом, и под покровом темноты мне не составит труда перетащить горючее и еду и отгрести достаточно далеко, чтобы там уже запустить мотор. А после положиться на себя и на Бога.

Я вытер пот со спины лошади. Потом сделал почетный круг по загону. Я смотрел на нее, прощаясь, запоминая ее такой, какой видел сейчас в последний раз, и подталкивал ее пятками, поднимая на дыбы и предвкушал свободу. Я надеялся вскоре почувствовать настоящий вкус свободы.

Я пробрался в дом, разыскивая Джека, но было тихо и безлюдно. И тут я увидел Малуйю.

Она была на веранде за кухней. Все ее 'маленькое тело сжалось в комочек, колени прижаты к подбородку. Она грустно смотрела на меня своими янтарными глазами, и я с ужасом увидел, что ее рот в крови, а лицо разбито.

— Малуйя, -сдавленно крикнул я, падая рядом с ней на колени.-Что случилось?

Но я уже понял. Я слишком часто видел, как Джек сидит за столом, потягивая виски вместе с отцом. и тянет руки к ее телу, хватает ее грудь под саронго. Джек явился в ее комнату, но Малуйя отвергла его домогательства. Тогда он избил ее молча, жестоко.

Теперь уж я был уверен, что убью его. Кипя от гнева, я метну лея к его комнате, но Малуйя крикнула вслед:

— Он не заслуживает этого, Джонни. В конце концов, я ведь всего лишь продажная женщина. Чего еще я могу ожидать?

Но мой гнев только усилился после ее слов. Я знал, что она гораздо умнее и достойнее того человека, который стал ее хозяином. Я схватил нож и пошел искать Джека, а Малуйя 'бросилась за Кахану. Я нашел Джека храпящим в гамаке, натянутом между двух пальм.

Я вынул нож из-за пояса и разрезал веревку, от чего он свалился на землю. Джек быстро вскочил на ноги, .потом принял боксерскую стойку. Он поднял кулаки и ухмыльнулся.

— Ты, кажется, понял, что я получил то, чего тебе всегда хотелось.-Он обошел меня, следя за мной взглядом.-Вот потеха, а я-то думал Малуйя тебе как мать. Значит, ты у нас захотел отнять собственную мамочку, да, братик? Кстати, для справки, ничего интересного. Это все сказки, что рассказывают про любвеобильных китаянок. Малуйя не та женщина, которая может удовлетворить моим запросам и изобретательности. хотя для такой маленькой обезьяны, как ты, она в самый раз. Я лично предпочитаю крепких и горячих белых женщин, когда имею желание…

Я бросился на него с ножом и воткнул его в плечо. Когда он увернулся, я поскользнулся и чуть не упал. Я увидел, как он приложил руку к плечу и отнял ее, окровавленную. В этот момент он забыл и о наследстве, и о том, что мне надо бы дать пожить еще три года.

Я безнадежно пытался сохранить равновесие, когда он прыгнул на меня. Он схватил меня за руку и заломил ее за спину, пока пальцы не разжались и я не выронил нож. Он схватил его и полоснул им по моему лицу. Я почувствовал холод, когда щека оказалась рассечена до кости и во рту появился металлический привкус моей собственной крови.