Тайна

Довольная, Би тихо вздохнула, оглядываясь по сторонам. В коттедже все было простым, но на редкость уместным. Узкая кровать из вишневого дерева с плотным белым покрывалом, тарелки на кухне и пустые хрустальные вазы были хорошего качества, но явно принадлежали женщине, которая благодаря своей работе всегда жила жизнью других и не смогла выработать собственный стиль. Коттедж Нэнни Бил говорил о том, что у его хозяйки было лишь то, что необходимо. И этого ей было достаточно.

Би осторожно села в кресло Нэнни.

— Нэнни Бил, Нэнни Бил, -шептала она с надеждой, тихонько раскачиваясь в нем. Она легко провела по страницам книги, дотронувшись до очков так, словно это прикосновение могло чем-то помочь.-Я чувствую, что знала вас.

Би напряженно вглядывалась в фотографии на бюро, надеясь, что они помогут что-нибудь вспомнить, но они были сняты много лет назад. Там были изображены очень «английские» дети в накрахмаленных белых платьицах и жестких матросских костюмчиках, сидящие в повозках, запряженных пони, на фоне огромных английских особняков. Или же дети с юбочками, подоткнутыми в панталоны, возившиеся на солнцепеке у моря и запечатленные для потомков где-нибудь во Фринтоне или Маргейте.

Би не хотелось вторгаться в личную жизнь Нэнни Бил, но Ник попросил ее не глупить:

— Если кто и знал что о «старой деве» и ее муже, то только эта женщина, -заявил он, роясь в шкафчиках и ящичках, набитых белыми носовыми платками, кружевными воротничками, накрахмаленными белыми передниками и хрустящими полотняными простынями. Нэнни Бил все содержала в идеальном порядке. Он улыбнулся, представив, как она поучает своих юных подопечных, внушая им, что нужно быть аккуратными и чистенькими, заставляет их чистить зубы и всегда иметь в кармане чистый носовой платок.

Би с надеждой следила за его поисками, но пока что ему удалось найти лишь несколько старых чеков из продуктового магазина и прачечной. Здесь не было ничего важного, он обыскал все, даже старый металлический ящик в кладовой.

Скрестив руки на груди. Ник прислонился к двери, ведущей в спальню.

— Ну где же старая леди могла прятать свои тайны?-спросил он. Затем его глаза встретились с глазами Би, и Ник усмехнулся. Отправившись в спальню, он приподнял матрас и засунул туда руку. Нащупав что-то, он вытащил свою находку.

— Есть! — с триумфом крикнул он Би. Это оказался большой конверт, набитый бумагами. Они вытащили их и сели за кухонный стол, глядя на документы, письма и маленький серебряный ключик. Некоторые письма были из Англии (всевозможные адреса с «Мэнор» и «Холл») и содержали блестящие отзывы о великолепном характере мисс Нэнни Бил, ее здравомыслии и абсолютной преданности своему делу и детям. Там же были два письма, написанные твердым почерком по-французски. Би и Ник восхищенно уставились на них. Письма, касающиеся приема на работу мисс Нэнни Бил, были написаны Марией-Антуанеттой Леконте.

Нэнни Бил писала мадам Леконте, предлагая свои Услуги по уходу за еще не родившимся ребенком.

«Мне бы хотелось попробовать работать в другой стране», -писала она аккуратным круглым почерком женщины, чье образование, как она сообщала мадам «ограничилось приходской школой и завершилось в возрасте тринадцати лет, когда я устроилась на службу в ближайшее оксфордское поместье. Но я долго общалась с детьми, мадам Леконте, я имею большой опыт, -писала она в конце, -вы, я уверена, согласитесь, что для того, чтобы смотреть за детьми, лучшее образование-опыт».

Мадам Леконте немедленно ответила на письмо по-английски, предлагая няне работу. Она

написала что ребенок, которого она ждет, для нее-все. «Он значит для меня больше, чем жизнь», -писала она.

Прочитав эти грустные строки, Би подняла глаза:

— Месье Маркан был прав, -сказала она, вздрогнув.-Мария Леконте знала, что она обречена.

— Интересно, -произнес Ник, -неужели уже тогда она считала, что муж способен убить ее? Если это так, то почему же она ничего не предприняла?

— Готова спорить, ей мешала женская гордость. Вспомни, ведь она была «старой девой», жалкой, простенькой женщиной, вечно одинокой, вечно вдали от толпы, несмотря на свое богатство. Все эти годы она служила мишенью для шуток, над ней издевались даже уличные мальчишки. А этот красивый молодой парень перед всеми разыгрывал роль любящего мужа. Возможно, она надеялась, что заблуждается на его счет.

— А вот еще кое-что, -сказал Ник и взял в руки документ с официальной розовой печатью.-Смотри-ка, Нэнни Бил даже взяла на себя труд заверить его у нотариуса.

Их головы почти касались друг друга, когда Ник и Би вглядывались в слова, написанные Нэнни Бил:

«Я должна записать это для тех, кому это когда-нибудь понадобится.

Все ясно. Я поняла это сразу, как только увидела мужа. Он женился на бедной Марии-Антуанетте Леконте ради ее денег. Зачем бы еще такой красивый и безжалостный молодой человек связался с такой женщиной, как она?

Мадам Леконте попросила меня приехать работать у нее за три месяца до рождения ребенка. «Чтобы привыкнуть к этой стране и ее климату», -пояснила она. Но я чувствовала, что ей нужна компания. Несомненно, это была самая одинокая женщина из всех, что мне доводилось видеть.

Я познакомилась с мадам незадолго до ее смерти, но успела понять, что она-женщина добрая, умная и ласковая, несмотря на то, что она не могла похвастать хорошим происхождением и «прекрасным вкусом» моих предыдущих работодателей. У меня не было сомнений, что ребенок значит для нее все. И я не сомневалась, что мадам не доверяет своему мужу.

Мадам дала мне письмо, которое она написала своему еще не родившемуся ребенку. Я должна была передать ему письмо, «если что-нибудь случится и я умру раньше», -сказала она с таким пустым выражением темных глаз, будто знала, что случится всего через несколько недель.

Мадам Леконте оставила мне деньги и самое драгоценное из своих сокровищ-ребенка, который для нее был дороже любых денег. Она просила меня пообещать, что я позабочусь о ребенке. Конечно, я обещала. Какая женщина отказала бы другой в такой просьбе?

Мадам Леконте, со своей стороны, была очень щедра. Она сказала, что я никогда наг буду нуждаться в деньгах. Она купила мне этот коттедж и учредила трастовый фонд, обеспечивающий меня до конца моих дней.

Когда произошла трагедия, я находилась в детской, на втором этаже. Я слышала звуки голосов, а потом громкий хлопок, вроде пистолетного выстрела. Я испугалась, но от шума проснулся малыш. Он заплакал, и прошло несколько минут, прежде чем я, прижимая его к себе, выбежала в галерею.

Я была потрясена ужасной сценой в холле. Мадам Леконте лежала лицом вниз на мраморном полу, и мне с перепугу показалось, что решительно все вокруг залито кровью.

Из библиотеки вышел ее муж. «О, Господи, что за несчастный случай», — вскричал он, на мой взгляд, слишком театрально. Собрались слуги. Они глазели на неподвижное тело мадам. «Уходите. Убирайтесь отсюда», -закричал он на нас. Его взгляд был злым. Мы разбежались.

«Нечто ужасное», чего так боялась мадам Леконте, наконец произошло. Несмотря на то, что он назвал это несчастным случаем, в глубине души я знала, что он убил ее.

Бедняжку мадам похоронили на следующий же день. Сразу после похорон ее муж уехал в Париж, чтобы поговорить с юристами. Он не вернулся. Я была назначена единственным опекуном маленького господина Жана Леконте, которого я ласково звала Джонни.

Я обещала мадам, что защищу ее сына. Я хранила данное ей слово на протяжении пяти лет, и мы мирно жили на вилле «Мимоза». Но когда случилось то, чего я больше всего боялась, я не смогла справиться с противником».

Би, даже не читая, знала, что написала Нэнни Бил дальше. Она видела это в окружающей ее мозг тьме; она чувствовала это совсем как тогда, во сне…

…Июнь. Утро. Половина восьмого. Птицы уже успели поприветствовать рассвет и теперь притихли. Ни ветерка-ничто не тревожит застывшую гладь бассейнов. Ничто не нарушает тишины. Дворецкий, почтительно поклонившись, распахивает двери перед маленьким темноволосым мальчиком, бегущим в портик и вдыхающим воздух с жадностью выпущенного на прогулку щенка…

Это был маленький, темноволосый мальчонка пяти лет от роду, худенький, с тонкими руками и ногами и умными темно-карими глазами. Он не был похож на своего светловолосого, голубоглазого красавца отца; не унаследовал он и его здоровья. Нэнни Бил, не забывая о долге перед его матерью, буквально кутала его в вату и держала подальше от других детей, чтобы ребенок ничем не заразился. И, не забывая о его богатстве и его блестящем будущем, она одевала его с головы до ног в шелка, словно маленького лорда Фаунтлероя.

Нэнни была его другом, а дворецкий, шофер, горничные и садовники-приятелями. Шкафы в детской были набиты всеми играми и игрушками, которые только можно было вообразить, но у их хозяина не было друзей-детей, с которыми можно было бы поиграть. Самой ценной для него вещью, самым лучшим другом был игрушечный пес по имени Фидо. Нэнни Бил сказала, что живая собака слишком грязна, у нее много блох и каких-то ужасных «микробов».

Они жили так, сколько он помнил себя, и ребенок был счастлив и доволен жизнью, ибо ничего другого не знал. Он был — центром своей крошечной вселенной.

Он сидел на мраморных ступеньках, чувствуя их холод сквозь тонкие шелковые шорты, и, счастливый, осматривал свои владения. В его сердечке жила надежда, чистая, как утренний воздух, что этот день будет не таким, как предыдущий. В его мирке дни ничем не отличались друг от друга. Он смотрел на лужайки и сквозь гигантские кедры на лазурное море внизу. Он слышал скрипучие крики павлинов рядом с розарием и чувствовал запахи цветов, различать которые научил его садовник. Его любимым цветком была мимоза, давшая имя вилле, но ее сладким запахом можно было наслаждаться лишь весной.

Щебет желтых и голубых канареек и веселые крики попугаев доносились из серебряного птичника. Нэнни рассказывала, что давным-давно дедушка построил этот птичник в подарок маме ко дню рождения. Вода приятно журчала в красивом фонтане во дворе, звенел ручеек в маленьком гроте на холме.

Это был его мир, его королевство.

Тут раздался новый звук-звон бронзового колокольчика у ворот. Мальчик, заинтересовавшись, поднял голову, заслонив глаза от солнца.

Гравий заскрипел под чьими-то ногами. К мальчику шел человек. Высокий, красивый мужчина. Солнце золотило его светлые волосы. Мужчина остановился у нижней ступеньки и посмотрел на мальчика. Тот слышал, как бежит по холлу Нэнни Бил. «Вот странно, -подумал он, улыбнувшись чужаку, -Нэнни никогда не бегает, она считает, что это несолидно».

Его учили никогда не разговаривать с посторонними, но он, доверчиво улыбнувшись, сказал: «Я-Джонни Леконте. А кто вы, месье?» Мужчина холодно смотрел на него, отмечая бледное личико ребенка, его хрупкость и шелковые одежды. Наконец он совершенно равнодушно произнес: «Я-твой отец», -и продолжил, обращаясь к Нэнни Бил: «Соберите его. Я заберу его с собой», словно это был не ребенок, а какой-то пакет с вещами.

Нэнни в ужасе вскрикнула. Мальчик обернулся:

«Куда мы поедем, Нэнни? Куда?»

Он с тревогой вглядывался в ее испуганные глаза. «В страну язычников, -простонала она.-На край света».

Ужас, которому нет названия, охватил мальчика словно черное облако опустилось над ним, отсекая это чудесное утро, пение птиц, ласковый воздух и солнечный свет. Отсекая мальчика от его мира.

«Я любила этого ребенка, -писала Нэнни, -у намеревалась сдержать слово, данное мадам, так же как и она выполнила данное мне обещание. Мое сердце ныло при одной мысли об этом путешествии, но я не могла допустить ни за что на свете, чтобы мой маленький мальчик остался наедине с этим злым человеком. Долг есть долг. К тому же меня интересовало, зачем по прошествии стольких лет ему понадобился сын.

Так началось самое ужасное путешествие в моей жизни. На итальянском лайнере, который вышел из Марселя и отправился в Америку, мы с Джонни жили в крошечной каютке третьего класса. Отец же путешествовал в первом классе, словно лорд, не обращая на ребенка никакого внимания. Когда посреди Атлантического океана лайнер попал в шторм, я не могла даже встать с койки, и бедняжка Джонни оказался предоставлен самому себе. Затем-Нью-Йорк и бесконечное — путешествие на поезде через эту ужасную, огромную Америку. Нам с мальчиком приходилось спать сидя, но я уверена, что отец наслаждался в отдельном купе.

Мы прибыли в Сан-Франциско и направились в роскошный отель. Месье Леконте быстро вылез из машины, но когда я собиралась последовать за ним, грубо захлопнул дверь и сказал, что мы должны на следующем же корабле отправиться в Гонолулу. Одни.

Доки кишели грубыми, злыми людьми, но я не могла показывать свой страх при Джонни, а он, благодарение Богу, был слишком заинтересован происходящим вокруг, чтобы бояться. Наш корабль оказался старым, ржавым корытом, чья команда состояла из ужасных язычников-китайцев, ни слова не говорящих по-английски. Путешествие казалось бесконечным, и я думала, что зеленые волны поглотят нас во время очередного шторма. Еда, которую нам подавали, была странной, языческой и непригодной для нас. Мы с Джонни были вынуждены питаться одним вареным рисом.

Как только мы прибыли в Гонолулу, нас немедленно посадили на другой корабль, поменьше, который должен был отвезти нас на остров, которым владел отец Джонни. В его царство».

На этом записки Нэнни Бил резко обрывались. Би и Ник смотрели друг на друга, горя желанием узнать, что же было дальше. Они тщательно просмотрели все бумаги, но больше ничего не нашли.

Внезапно отчаявшись, Би беззвучно разрыдалась. Ник, успокаивая, нежно обнял ее:

— Бедняжка Би. Но кое-чего мы все-таки достигли. По крайней мере теперь понятно, что означает ваш сон, -убрав ей волосы со лба, он продолжил:-Хотя ума не приложу, откуда вы это знали.

— Не понимаю, -всхлипывала она.-Я не просто читаю слова, написанные Нэнни Бил, они звучат у меня в голове; страх этого ребенка прячется у меня в сердце… Я чувствую себя так, словно все, что ему довелось пережить, произошло со мной. Я не перенесу этого, Ник. Мне страшно.

Глава 18

Желтые кудряшки Милли были аккуратно причесаны. На ней было желтое., шелковое платье, на груди сверкала россыпь желтых бриллиантов, а губы были покрыты свежим слоем ярко-розовой помады. Она сидела за столиком на террасе «Отеля дю Кап», дожидаясь, пОка Фил и Би приедут из аэропорта. Но она не думала о своих друзьях. Она думала о телефонном звонке. Рано утром ей позвонил юрист из Огайо.

— Какой дьявол звонит мне в два тридцать утра из Огайо?-сонно проговорила Милли, ища очки и напяливая их на нос, словно очки могли помочь ей лучше понять, о чем говорит звонящий.

Поверенный заявил, что он звонит уведомить ее о смерти кузена Ренвика, о котором давным-давно не было ни слуха ни духа. Кузен и его жена трагически погибли в автомобильной катастрофе. Двое маленьких детей остались сиротами. В завещании кузена былой сказано, что их единственной родственницей является Г Милли. Он назначал ее опекуншей детей.

Пока что, сообщил поверенный, о детях заботятся. Если Милли откажется от роли опекунши, их поместят в приют и, возможно, со временем (как надеется юрист) усыновят.

— Нет, , черт возьми, -ужаснулась Милли.-Родственники есть родственники, даже если я не знала о них до этого момента.

— Бедняжкам нужен дом, -сказала она поверенному.-Купите все, что им необходимо, и пришлите мне счет. Мне нужно некоторое время, чтобы с этим разобраться. Пока же передайте им, что тетя Милли любит их и ждет не дождется того момента, когда мы встретимся, чтобы у них было все-игрушки и любовь.

Она повесила трубку, потрясенная, но втайне обрадованная перспективой в свои годы стать «матерью». В глубине души Милли сознавала, что поступила правильно.

«Конечно же, все сочтут это моим очередным капризом, -сказала она себе через несколько часов, засыпая. — Но, как всегда, в моем безумии есть система».

Она все еще сидела на террасе, мечтательно глядя на море, когда услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Она улыбнулась своей старой подруге Фил и новой подруге Би, идущим прямиком к ней.

— Вот наконец и ты, милейшая Фил, -сказала она, прижимая руки к своей пышной груди.-Ты, как всегда, великолепно выглядишь, несмотря на этот вечный черный цвет. Ты не вдова, дорогая моя девочка. Пора от него отказываться.

— Не ты первая мне это говоришь, -Фил рассмеялась, вспомнив Махони.

Милли, держа Фил на расстоянии вытянутой руки, пристально посмотрела на нее.

— М-м-м…-продолжила она.-Не уверена, что мне нравятся эти темные круги у тебя под глазами. и; Или же ваши «психические» конференции проходят по ночам, или же здесь кто-то замешан. Ради тебя, детка, я надеюсь, что это «кто-то». Тебе бы это не повредило.

Они улыбнулись. У них не было секретов друг от друга. Фил знала о Милли все, что только можно было, а Милли, в свою очередь, знала все о ней.

— Уверена, что Би уже рассказала тебе все новости, -сказала Милли, величественно плывя к «своему» столику на террасе и повелительно махнув рукой Фил и Би, чтобы те не отставали.-Кажется, в конце концов мы чего-то добились, хотя я не уверена, что точно понимаю, чего именно. Это по твоей части. Фил. Она заказала чай.

Я приготовила для вас обеих сюрприз. Би и Фил выжидающе уставились на нее, а Милли, наслаждаясь моментом, засмеялась.

— Нипочем вам не догадаться, какой, -поддразнила она.

— Не хотите же вы сказать, что пошли и купили квартиру в Монте-Карло?-с подозрением спросила Би.

— Нет, конечно. Я ведь уже являюсь гордым обладателем виллы «Мимоза». Большего и желать нельзя.

— Ну, давай, Милли, -нетерпеливо произнесла фил, -не томи нас.

— Я собираюсь стать матерью, — Милли взвизгнула от смеха, увидев, с каким недоверием подруги смотрят на нее. Затем она рассказала о телефонном звонке из Огайо.

— Их зовут Скотт и Джулия Ренвик. Девять и семь лет. Вам не кажется, что имена просто превосходны? Этот нахальный поверенный спросил, когда я буду дома, чтобы он мог отправить их самолетом в Нью-Йорк. Хотелось бы мне посмотреть, какая у него была рожа, когда я сказала, что «дом» теперь прямо здесь, на Ривьере. «Они могут приехать сюда и посещать местную школу», -сказала я ему.-«Если она достаточно хороша для принцессы Каролины, то сгодится и мне». Кроме того, -тут Милли сочувственно прижала руку к сердцу, -я подумала, что бедным крошкам после всего, что с ними произошло, будет полезно сменить обстановку. Но я предупредила его, что неделю или две им придется подождать. Пока не закончатся работы на вилле.

— Неделю или две?-слабо проговорила Би, вспоминая виллу, совершенно ободранную, пустую, как скорлупка, и кровельщиков, плотников и маляров, работающих не покладая рук. Там, где должен был быть новы» бассейн, зияла огромная яма, а садовники все еще выкапывали сорняки и укладывали слой свежего дерна.

— Ну, может, чуть подольше, -согласилась Милли. — Но я позвонила этому надутому дизайнеру по интерьеру и потребовала, чтобы он пошевелился. На все про все дала ему один месяц. В конце концов, -тут она умоляюще поглядела на Фил, -не могу же я заставить этих бедных ребятишек жить в гостинице. Это после долгого путешествия и всего, что выпало на их долю! Им нужен нормальный дом, и он у них будет. Представьте, меня, Милли Ренвик, в роли матери! После стольких-то лет.-При этой мысли Милли вновь зашлась смехом. — Этого не удалось добиться ни одному из моих никчемных мужей. Я всегда говорила, что во всем виноваты они.

Судьба Скотта и Джулии Ренвик стала основным предметом обсуждения за ужином, и лишь позднее, когда они остались одни, Би смогла показать Фил «документ» и письма Нэнни Бил.

Фил сказала, что Махони считает, что кто-то рассказывал Би о вилле.

— Это единственное логическое объяснение, -заметила она.-И тот же человек рассказывал тебе историю о том, как отец вернулся за ребенком. Поэтому ты ее помнишь.

— Раз так. Фил, почему я столь сильно чувствую это? Откуда это ужасное чувство, что я сама сижу на ступеньках и вижу, как рушится мой мир?

— Может, это был близкий тебе человек?

— Ты имеешь в виду человек, которого я любила? Но как можно забыть человека, которого так сильно любишь?

Фил покачала головой:

— Мой тебе совет, Би:не оглядывайся назад. Живи будущим. Прошлое само позаботится о себе. Когда-нибудь все само всплывет в голове, так же как запах мимозы в больнице, и ты все вспомнишь. Вспомнишь, кто ты такая.

Карие с медным отливом глаза Би в отчаянии глядели на Фил. Только Фил могла знать, как ужасно не знать, кто ты, и почему кто-то пытался тебя убить. Несмотря на то, что она понимала правоту Фил, Би жаждала узнать, что случилось с Нэнни Бил и маленьким Джонни Леконте, оставшимся на острове со злодеем отцом.

Ник заметил, что в газетной статье о смерти Марии-Антуанетты ее мужа постоянно называют месье Леконте, и он отправился в «Кафе дю Маран Бле», чтобы найти журналиста Маркана и спросить, знает ли тот, почему муж взял фамилию жены.

— Иностранец принял фамилию Марии-Антуанетты потому, что так было завещано ее отцом, -пояснил Маркан. — Отец сказал, что если Мария-Антуанетта когда-нибудь сменит фамилию, то потеряет права на наследство. Конечно, он пытался сделать так, чтобы она не вышла замуж. Ему была ненавистна мысль о том, что он может потерять дочь, пусть даже после смерти, и он решил, что, по крайней мере, она сойдет в могилу, нося его имя. Все, как видите, из-за наследства. И я уверен, что иностранец вернулся за своим сыном по той же причине, -добавил месье Маркан. — Поймите, друг мой, во Франции все еще действуют наполеоновский закон о наследовании, по которому муж не может получить всего имущества супруги. Прежде всего идут дети. В случае с Леконте оставался один ребенок, Джонни, и он автоматически наследовал половину состояния матери. Иностранец наследовал вторую и выплачивал налоги. Кроме того, у Леконте была недвижимость. Вилла «Мимоза» и квартира в Париже составляли лишь малую ее часть, и туда была вложена уйма денег. По закону, муж не мог продать ее сразу. Ему было необходимо дождаться восемнадцатилетия сына. Тогда недвижимость могла быть продана, а деньги поделены между ними.

— Я думаю, что когда иностранец понял, что обойти французские законы о наследовании ему не удастся, он вернулся и забрал сына как залог будущих доходов. Этот человек много тратил, -задумчиво произнес месье Маркан, — я готов спорить, что за пять лет он истратил большую часть своей доли наследства. Денег у Марии-Антуанеты оказалось меньше, чем он рассчитывал. Должно быть, ему понадобились деньги мальчика.

Ник позвонил в Лондонский банк и договорился о встрече на следующее утро с управляющими «Фондом Нэнни Бил».

— Может, теперь мы узнаем, что произошло с маленьким Джонни Леконте на далеком острове, -с надеждой сказал он провожавшей его в аэропорт Би.

Глава 19

Когда Фил через несколько дней вернулась в Париж, ее комната в гостинице выглядела так, словно туда вторгся продавец цветов. На каждом столе стояли душистые букеты, а на подушке лежала гирлянда из белых орхидей в гавайском стиле-леи. Там же была записка:

«Я по тебе соскучился. Прости, пожалуйста. Брэд». Она разделась, приняла прохладный душ и, обернув орхидеи вокруг шеи, позвонила Брэду:

— Спасибо за экстравагантную встречу, -улыбаясь, сказала она.

— Это была еще и попытка попросить прощения. Я не надеялся, что ты позвонишь. Я не заслужил этого. Мне кажется, я просто ревновал.

Покачав головой. Фил вздохнула:

— Но Брэд, ты ведь знал, что я собиралась не на свидание с другим.

— Я ревную ко всему, что отнимает тебя у меня. Повинуясь неожиданной вспышке прежней холодной независимости, она поинтересовалась:

— Разве это не безрассудно?

— Да. Но я безрассуден… когда дело касается тебя. Она засмеялась, дотронувшись до орхидей у себя на груди, и услышала, как он облегченно вздохнул, когда она пригласила его к себе.

Через полчаса она, обнаженная, если не считать орхидей, распахнула перед ним дверь. Волосы дымным облаком спадали ей на плечи. Фил размышляла, не изменились ли ее чувства к нему: ведь в разлуке у нее было время все обдумать. Но он был все так же обаятелен, хорош собой и самоуверен, как и раньше. Он медленно обвел ее взглядом, затем, недоверчиво покачав головой, сказал ей, что он-самый счастливый из всех живущих мужчин. Подхватив ее на руки, он отнес ее в постель.

Утром Фил отменила вылет домой и все встречи, назначенные на следующей неделе в Сан-Франциско. Она сдала номер в отеле и поселилась у Брэда.

Целую неделю они почти не выходили из дома, лишь иногда выбирались в бистро на углу или гуляли, держась за руки, по бульварам, не отрывая друг от друга глаз, в которых то и дело вспыхивало желание.

Фил ни о ком больше не могла думать. Она знала, что первый раз в жизни ведет себя безответственно, но ничего не могла поделать с этим. После долгих лет затворничества «ледяная девушка» стала чувственной женщиной, женщиной, чье тело восторженно откликалось на любовь Брэда.

И все же она понимала, что, хотя ей прекрасно знаком каждый дюйм его тела, человек этот остается для нее тайной. Брэд Кейн для нее чужой, они знакомы лишь несколько дней.

Иногда у нее появлялось чувство, что их занятий любовью ему мало, что он хочет идти дальше, к тем опасным играм, играть в которые она не желала. Как психиатр. Фил отчетливо сознавала, что в нем таятся скрытые чувства, желания, побуждения. Необоснованная вспышка ревности по поводу ее поездки уже это продемонстрировала. Но она была так увлечена им, что не обращала на это внимание. Она убедила себя, что не желает анализировать поведение своего любовника, а хочет лишь наслаждаться моментом.

Однажды, когда после занятий любовью они лежали, измученные, на постели, Брэд принялся рассказывать о своей семье.

Он сказал, что его дед, Арчер Кейн, был американским авантюристом. Арчер в тринадцать лет ушел из дома и отправился на Запад.

— Мой дед искал золото, копал уголь, собирал фрукты, работал на ранчо, делал все, что только может прийти в голову, -гордо сказал Брэд, улыбаясь.-В конце концов он оказался в Сан-Франциско, откуда и отплыл на Гавайи на судне, перевозившем на Большой Остров лошадей и коров. Ему было всего девятнадцать, когда он встретил свою будущую жену.

Фил повернулась к нему и, опираясь на руку, восхищенно слушала рассказ о невесте Арчера.

— Ее звали Лаилаи, что по-гавайски означает «Изящная». Она была любимой дочерью благородной гавайской семьи. Они с неохотой дали согласие на ее брак со светловолосым чужестранцем, да и то лишь после того, как семнадцатилетняя красавица пригрозила, что умрет, если ее сердце будет разбито.-Мой дед рассказывал, -продолжал Брэд, -что бракосочетание было очень пышным, как и подобает девушке с положением и достатком Лаилаи. Празднества и танцы длились четыре дня. Подавали луалу и печеную свинину, лососину «помиломи», гупий, галлоны «пои» и много чего еще. На невесте был ярко-голубой саранг, гирлянды из великолепных перьев, орхидей и мальвы. Венок из душистых цветов пакалана украшал ее блестящие черные волосы, спускавшиеся, по словам деда, ниже колен, словно переливающийся водопад.

— Арчер был очень красивым мужчиной. На нем была яркая цветастая рубаха, тоже увешанная множеством гирлянд. В качестве свадебного подарка он преподнес своей прелестной невесте ожерелье из жемчуга-некрупного, говоря по правде, но очень красивого цвета.

Брэд рассмеялся и разрушил волшебное очарование своего рассказа, цинично вставив:

— Неизвестно, где Арчер взял деньги для столь ценного подарка-все знали, что он не из богачей. Но они были простыми гавайцами и, в отличие от Арчера, понятия не имели о закоулках и улицах, куда может отправиться мужчина, чтобы за ссуду в несколько сотен долларов заложить свое будущее, и даже душу.

Арчер был сообразительнее, чем они: в обмен на жемчужное ожерелье он получил остров. Он был мал, но находился у побережья Мауи. Семья невесты владела им еще со времен короля Камеамеа. Это был их свадебный подарок молодой чете. Они надеялись, что Арчер сколотит там состояние, выращивая ананасы и сахарный тростник.

После того, как четырехдневные празднества завершились, жених и невеста отплыли на свой остров в каноэ. Часть пути их сопровождали сотни ярко украшенных каноэ гостей, певших традиционные прощальные песни «алоху». Дед рассказывал, что это было восхитительное зрелище. Он говорил, что и в самом деле почувствовал себя королем.

Вскоре аромат их венков из мальвы был поглощен резким соленым запахом Тихого океана. А когда другие каноэ повернули к родным берегам, Арчер увидел, что у его жены, машущей на прощание родным, слезы навернулись на глаза. Он нетерпеливо заставил ее повернуться и смотреть на их остров, на их будущее. Гавайское бракосочетание утомило ее. Арчер уже подсчитывал прибыли, ждущие его, когда он засеет остров и снимет урожай.

Брэд понимающе усмехнулся:

— Таким был мой дед Арчер. Я думаю, ты сочтешь его прагматиком.

— Я считаю, что это был жесткий человек, -сказала Фил, думая о романтичной юной невесте» такой прелестной и такой грустной: ведь ей пришлось оставить любящих родных.

— Верно, -согласился Брэд. Повернувшись к ней, он улыбнулся.-Тебе не скучно? Я столько раз слышал эту историю. Это часть семейных преданий Кейнов, передающихся из поколения в поколение.

— Нет, нет. Рассказывай дальше. Она уютно свернулась в его объятиях, уткнувшись лицом в его шею. Ей нравился его запах, его кожа, его мягкий голос.

— Тогда я расскажу тебе о нашем острове. Это сердце нашей семьи, ее душа, можно сказать. Если, конечно, она у нас есть. — Он резко, цинично рассмеялся. — Представь, как жадно вглядывалась Лаилаи в свой остров, скалистые очертания которого выступали из океана. Она увидела, что он мал, всего двенадцать миль в ширину и, может, лишь семнадцать в длину. У северо-восточной оконечности острова волны яростно бились о высокие отвесные скалы. Там были опасные подводные течения, способные за несколько секунд затянуть неосторожное каноэ в глубь океана. Но тихий юго-восточный берег был обрамлен пляжами с песком, белым, словно тальк. Там росли пальмы, морской виноград и всевозможные цветы.