Париж
      В женевском аэропорту было, как всегда, много народу: лыжники, дипломаты, бизнесмены… Диктор пригласил пассажиров, отправлявшихся на самолете британской авиакомпании в Лондон, пройти к выходу номер девять. Валентин Соловский поспешил туда. В руках его был только небольшой кейс. Проходя через таможню, Валентин обернулся и краем глаза заметил метрах в пятидесяти от себя двух крепких мужчин. Внешне они ничем не отличались от обычных бизнесменов – темные пальто, кейсы, – но Соловский. понял, кто это такие. За годы службы в советском внешнеполитическом ведомстве он научился с первого взгляда узнавать сотрудников КГБ.
      Валентин прошел в салон первого класса и опустился в кресло. Стюард предложил ему снять пальто, но Соловский отказался. Валентин раскрыл «Интернэшнл Геральд Трибюн» и поверх газеты стал наблюдать за шторкой, отделявшей салон первого класса от остальной части самолета.
      Предчувствие не обмануло Соловского: вскоре занавески отодвинулись, и на пороге салона появился один из агентов КГБ – он быстро пробежал взглядом по пассажирам первого класса. Заметив незваного гостя, стюардесса, с укоризной качая головой, направилась к нему. Кагебешник, виновато улыбнувшись, ретировался в эконом-класс.
      Валентин дождался, пока в салон войдут последние пассажиры. Когда командир корабля объявил по радио, что до отлета остается несколько минут, он поспешно схватил кейс и бросился к выходу.
      – Извините, – сказал он ошеломленному стюарду. – Я вспомнил о неотложных делах. Придется полететь следующим рейсом.
      Через несколько секунд он был снова в здании аэровокзала. На табло загорелась надпись, сообщавшая, что посадка на рейс авиакомпании «Эр-Франс» Женева – Париж началась. Валентин встал в очередь на регистрацию. На этот раз агентов КГБ поблизости не было.
      «Ловко я их обдурил, – подумал Валентин. – Представляю себе их лица, когда в Хитроу окажется, что в самолете меня нет».
      По прибытии в Париж Валентин поселился в маленьком уютном отеле недалеко от бульвара Сен-Жермен. Стены номера были оклеены старенькими розовыми обоями, в середине стояла старомодная французская двуспальная кровать – почему-то всегда считали такие кровати слишком узкими. Впрочем, жаловаться было не на что – в номере царила идеальная чистота, на столе стояла ваза с букетом свежих цветов, белье было только что из прачечной.
      Валентин вышел из душа, вытер полотенцем волосы. Он посмотрел на часы – было восемь вечера. До сих пор он не получил никаких известий от Джини – значит, она прилетит в Париж девятичасовым рейсом. Если, конечно, она вообще не передумала сотрудничать с ним. Впрочем, Валентин был почти на все сто уверен в том, что она не передумает – Джини Риз была не робкого десятка, она была готова пойти на многое ради достижения цели. Кроме того, ему казалось, что Джини тянуло к нему… как, впрочем, и его – к ней. Соловский прекрасно понимал, что не должен давать волю этому чувству, но ничего не мог с собой сделать.
      Валентин быстро натянул джинсы и бежевый кашемировый свитер, лег на кровать и стал думать. Еще в Москве он детально изучил всю историю семьи Ивановых. Он прекрасно понимал, что настоящей жемчужиной в наследстве Ивановых были не миллиарды, покоившиеся в сейфах швейцарских банков, а раджастанские копи. Когда Джини рассказала ему о дюссельдорфском дилере по фамилии Маркгейм, Валентин моментально понял, кто включился в игру—это был Ферди Арнхальдт. Конечно, на протяжении почти семидесяти лет Арнхальдты арендовали у Советов копи Ивановых. Очевидно, стальному барону надоела роль арендатора, и он решил стать полноправным владельцем месторождений.
      Что касается участия Джини Риз в организованном Валентином расследовании – это была вполне честная игра. По крайней мере, так казалось самому Соловскому. Действительно, она получила возможность сделать сенсационный репортаж. Естественно, она имела право поинтересоваться, зачем Москве понадобилась таинственная «Леди». Валентин рассказал ей о деньгах семьи Ивановых.
      – Видите ли, Джини, – сказал ей Валентин. – После революции все богатства, принадлежавшие капиталистам и помещикам, были национализированы. Мы уничтожили частную собственность – все стало народным достоянием. И мы имеем все основания считать, что в швейцарских банках хранится достояние нашей страны, а не достояние каких-то князей Ивановых. К сожалению, администрация банков придерживается другого мнения. Они согласны выдать деньги только законному наследнику последнего князя Иванова – если, конечно, такой наследник жив… Вот мы и надеемся найти эту самую «Леди» и убедить ее передать ивановские миллиарды Советской России, советскому народу. Она ведь русская– почему бы ей не помочь своему народу?
      – А что если она откажется? – спросила Джини.
      – В таком случае нам придется подать в международный суд.
      – Но вы не… Я хотела спросить, не подвергается ли эта «Леди» опасности?
      Соловский рассмеялся.
      – Революция произошла семьдесят лет назад. Неужели вы думаете, что русские какие-то звери? Мы вполне цивилизованные люди – такие же, как вы – американцы и европейцы. Наше государство не претендует даже на средства, вырученные от продажи фамильных драгоценностей Ивановых. Но богатства, по праву принадлежащие народу, должны быть возвращены России.
      Джини внимательно слушала план Валентина – она должна была поехать в Дюссельдорф и постараться найти подтверждение тому, что изумруд купил именно Ферди Арнхальдт.
      Излагая свой план, Соловский внимательно смотрел на Джини. Она сидела на мягком полосатом диванчике в холле отеля «Бо-Риваж» – такая красивая, такая хрупкая. Она изо всех сил старалась казаться сильной и решительной, но эти немного испуганные глаза, этот чувственный рот выдавали ее с головой. Соловский чувствовал, что не может отвести взгляд от этой девушки.
      Соловский закончил говорить. Джини посмотрела ему в глаза и произнесла:
      – Хорошо, Валентин, я постараюсь справиться с вашим заданием.
      По взгляду Джини Соловский понял, что она к нему неравнодушна. «Роман с американской журналисткой? – подумал он. – Да еще в такое время… Это просто абсурд».
      Придав лицу строгое выражение, Валентин стал рассказывать девушке, как найти его в Париже…
      Валентин Соловский поднялся с кровати, подошел к окну, отодвинул занавеску и автоматически посмотрел на окна дома напротив. Никаких признаков слежки не было – он ловко обманул гебешников, но они тоже мастера своего дела. Ему никак нельзя расслабляться. Глядя на покрытые снегом деревья во дворе гостиницы, Валентин подумал об отце.
      Почти каждый день он мысленно возвращался к тому вечеру в Останкино. Сомнений быть не могло: отец рассказал ему всю правду. Но, как ни старался Валентин, он так и не мог до конца осознать, что он – внук князя Михаила Иванова. У него ведь был другой дед – крестьянский сын Григорий Соловский. Они любили друг друга. Валентин не мог себе представить, что человек может испытывать такие нежные чувства не к родному внуку. Неужели его отцу, маршалу Советского Союза Сергею Соловскому, посвятившему всю свою сознательную жизнь борьбе за идеалы коммунизма, придется на старости лет отвечать за свое непролетарское происхождение? Какая разница, кем был его отец. Неужели принадлежность к аристократическому роду является уголовным преступлением?
      «Я обязан защитить отца, – подумал Валентин. – Никто не должен узнать, что он сын князя Иванова. Неужели Борис не понимает, что, раскрыв тайну своего приемного брата, он навлечет опалу на всю семью Соловских, включая покойного деда Григория?»
      Валентин не мог до конца понять, чего же именно добивался Борис Соловский. Что было нужно этому страшному человеку – расправы с Сергеем? А может, он просто хотел стяжать лавры человека, возвратившего России несметные сокровища Ивановых и тем самым обеспечить себе место в кремлевской стене после смерти? Валентин знал одно: Борис Григорьевич Соловский абсолютно непредсказуем, жесток, коварен. Такой человек мог пойти на все – у него не было никаких моральных принципов.
      «Я тоже пойду на все», – сказал себе Валентин.
      Когда наконец зазвонил телефон, на часах было уже одиннадцать вечера. По голосу Джини Валентин понял, что она очень взволнована. Девушка звонила снизу, из вестибюля гостиницы. Соловский велел ей немедленно подниматься к нему в номер.
      При виде Джини Валентин еще раз убедился в том, что произошло что-то страшное – на девушке лица не было.
      Соловский положил руку на плечо Джини:
      – Что случилось?
      Джини была в таком напряжении, что даже не могла говорить. Последние четыре часа она только и делала, что сдерживала свои эмоции. Наконец она была в безопасности– рядом с этим сильным, мужественным человеком. Девушка в изнеможении опустилась на кровать и разрыдалась.
      Валентин заботливо снял с нее пальто и сапоги, растер замерзшие пальцы ног. Потом он подошел к мини-бару, достал оттуда бутылку виски и налил ей. Джини залпом выпила.
      Отдав стакан Валентину, она подняла голову и, заикаясь, проговорила:
      – Маркгейм… он… он… его убили… за-за-застрелили… Я видела труп.
      Соловский присел на край кровати:
      – Где? Где ты его видела? Где ты нашла труп Маркгейма, Джини?
      – У… у него в офисе… После визита к Арнхальдту я поехала в его контору… как ты сказал – предложить ему взятку. Но… но… – Горько рыдая, Джини уронила голову на грудь Соловскому. – Но кто-то побывал в офисе за несколько минут до меня… Я видела чашки с еще теплым кофе… Представляешь себе, его убили всего за несколько минут до моего прихода…
      – Никто не видел, как ты входила в офис? – обеспокоенно спросил Валентин. – Или как выходила оттуда?
      – Когда на обратном пути я садилась в лифт, там были пассажиры… Надеюсь, они ничего не заметили… Я, конечно, была не в себе, но…
      Джини уткнулась носом в плечо Соловского – у нее не было сил говорить, думать. Ей нужно было просто поплакать. Валентин ласково обнял девушку и погладил ее по голове. Кто же убил Маркгейма? И за что? Если бы дилер согласился принять взятку и рассказал, кто приобрел изумруд, его можно было бы убрать, чтобы он унес эту тайну в могилу… Впрочем, вполне возможно, что его убил сам покупатель, боявшийся разглашения своего инкогнито.
      – Джини, – произнес Соловский. – Ты ведь была у Ферди Арнхальдта. Тебе удалось что-нибудь узнать? Это он купил изумруд?
      Джини выпрямилась, вытирая слезы платком Валентина:
      – Не знаю… Не уверена… Конечно, ему что-то известно об этом камне, он просто пришел в ярость – практически выставил меня за дверь. Посмотрел на меня как на потенциального врага и заявил, что не интересуется ни изумрудами, ни рубинами. – Джини посмотрела на Валентина. Виски согрело ее, ей было хорошо и спокойно в обществе этого русского. – Я видела блокнот Арнхальдта. Он лежал на письменном столе, прямо возле телефона… Так вот, в этом блокноте был рисунок диадемы Ивановых. Той самой диадемы, Валентин. Думаю, он сам нарисовал ее.
      – Молодец, детка, – проговорил Соловский, целуя Джини в лоб, – этот рисунок уже о многом говорит. Поверь, Джини, мне очень жаль беднягу Маркгейма. Если бы я только знал, что дело дойдет до насилия, я ни за что на свете не отправил бы тебя на это задание.
      Джини кивнула. Она не могла отвести взгляда от больших серых глаз Валентина.
      – Не знаю, поверишь ли ты мне, Джини, – проговорил Соловский, – но я очень скучал по тебе.
      Она снова кивнула.
      Валентин крепко обнял ее и поцеловал в губы. Она не могла и не хотела сопротивляться… Соловский гладил ее по волосам, по спине… Джини забыла об Арнхальдте и Маркгейме, о России и Америке – обо всем на свете, кроме этого человека.
      Через несколько часов, когда все было позади, и Валентин тихо посапывал во сне, обнимая ее за плечи, Джини вспомнила, что всегда смеялась над теми, кто верил в любовь с первого взгляда. Неужели она ошибалась?

       Стамбул
      В аэропорту имени Ататюрка Лейлу уже ждала машина.
      – Добро пожаловать домой, госпожа Лейла, – улыбнулся шофер. – Казан-паша ждет вас. Мне приказано отвезти вас прямо в его яли.
      Лейла улыбнулась. Дед был в своем репертуаре – он привык к тому, что внучка выполняла его распоряжения беспрекословно. На этот раз он не ошибся – Лейла действительно прилетела в Стамбул на первом же самолете. Конечно, Михаил Казан имел все основания для тревоги, но Лейла удивилась, почему дед ожидал ее именно в яли; ведь обычно в зимний период в этом дворце никто не жил. Михаил и Ахмет выстроили себе по просторному особняку на вершине одного из холмов в Еникёе… «Наверное, дед боится, что стены этих особняков имеют уши, – подумала Лейла, – вот и решил поговорить обо всем в старом яли».
      Дорога из аэропорта казалась Лейле бесконечно долгой, хотя шофер был верен себе: на головокружительной скорости он промчался через квартал Эминону, миновал Галатский мост и выехал на шоссе, ведшее в Еникёю…
      Стояла холодная, но солнечная погода. Лейла тупо смотрела в окно лимузина, не обращая внимания на открывавшиеся ее взору красоты. Машина миновала Бебек, промчалась мимо стен древней крепости Румели-Хисат, и дивного парка Эмирган…
      Мелькнули за окном уродливые дома Истинье, и теперь уже ничто не закрывало вид на Босфор. В доке стояло на ремонте несколько кораблей. Взгляд Лейлы задержался на отмеченной серпом и молотом трубе советского танкера. Эта громадина имела, должно быть, водоизмещение по крайней мере в полмиллиона тонн. В судоходной компании Казанов не было таких больших судов – Ахмет был принципиальным противником супертанкеров: случись какая-нибудь авария – и все это огромное количество нефти выльется в море. Казаны не считали себя в праве угрожать экологическому балансу.
      Автомобиль промчался мимо танкера и через пару километров свернул резко направо – в большие деревянные ворота яли Казанов.
      Во внешнем облике загородного дворца ничто не изменилось с времен Тарика: покрашенный в бледно-зеленый цвет фасад, белые деревянные балкончики, решетчатые ставни на окнах, мощеный булыжником двор с тенистыми деревьями и несколькими древними колоннами, привезенными с раскопок какого-то античного поселения в Анатолии.
      Интерьер дворца резко контрастировал с внешним видом – вся обстановка свидетельствовала о богатстве владельцев яли: старинные ковры ручной работы, обитые шелком диваны, парадный зал с мраморным полом и журчащим фонтаном, наконец – широкая терраса, нависавшая прямо над Босфором – излюбленное место семейных чаепитий при Тарик-паше.
      В доме было полным-полно сокровищ: старинное турецкое серебро, древние персидские манускрипты, ювелирные изделия из далекой Индии. В некоторых комнатах потолки были украшены живописными плафонами. Каждый раз, когда Лейла входила в этот дом, она вспоминала о своем прадеде – действительно, когда Тарик и Хан-Су обустраивали старый яли, они думали о настоящем музее, ставшем памятником им самим.
      Они ждали ее в кабинете Тарик-паши. Ахмет бросился навстречу дочери и обнял ее, пытаясь одновременно разглядеть, не стоит ли за ее спиной Анна.
      – Где она?! – раздался из глубины кабинета гневный голос Михаила. Приволакивая больную ногу, он подошел к Лейле.
      – Не знаю, дедушка! – воскликнула Лейла. Девушка опустилась в мягкое кресло возле окна и расплакалась.
      – Не плачь, детка, – стал утешать ее старый Михаил. – Не плачь и не бойся. Твой дедушка как всегда немного погорячился. Такой уж у меня характер – сама знаешь… – Михаил погладил Лейлу по голове.
      – Я плачу не от страха, дедушка, – ответила Лейла. – Просто я боюсь за Анну. Мы должны были встретиться, у меня было в сумке два билета до Стамбула – для меня и для нее, но она так и не пришла. Анна даже не позвонила, не оставила никакой записки. Я так волнуюсь за нее.
      – Я звонил ей домой и на работу, – сказал Ахмет. – Анны нигде нет. Самое интересное, что никто не знает, куда она делась.
      – Если у безмозглой девчонки осталось хоть немного извилин в голове, – воскликнул Михаил, – она должна была бросить все свои дела и как можно скорее приехать к нам.
      Лейла подняла голову и произнесла:
      – Боюсь, что она не сделает этого, дедушка. Анна очень боится твоего гнева.
      Ахмет в отчаянии махнул рукой и, повернувшись к отцу, проговорил:
      – Я же тебе говорил, отец: поменьше эмоций – побольше конкретных вопросов. А то – напугал бедную девочку до полусмерти, она и затаилась непонятно где!
      – Помолчи! – резко прервал его Михаил. – Молод еще давать советы отцу! Давайте лучше перейдем к делу. Скажи мне, Лейла, зачем Анне потребовалось продавать изумруд?
      – Ей нужно было заплатить за пребывание Мисси в доме престарелых. Это огромная сумма. Когда Анна сказала мне, какой ей выставили счет, я просто ушам своим не поверила. Но ты же сам все понимаешь, дедушка – Анне непременно было нужно найти самый роскошный пансионат для Мисси. Она так ее любит.
      Михаил понимающе кивнул:
      – Да-да, конечно, Мисси имеет право на комфорт. Но неужели у Анны не было денег?! Куда делся миллион, завещанный ей Тарик-пашой?
      – Когда Анна получила эти деньги, ей было всего семнадцать лет, – ответила Лейла. – Ей пришлось оплатить много долгов, потом она купила дом в Лос-Анджелесе. Анна ничего не смыслила в бизнесе и вложила часть денег в обанкротившиеся потом предприятия. Когда встал вопрос о доме для престарелых, Анна поняла, что оставшихся денег на это не хватит. – Лейла крепко сжала руку деда и продолжила: – Неужели ты не понимаешь, дедушка, что Анне было стыдно просить денег у тебя?! Она все время говорила, что Казаны уже заплатили свой долг чести, и теперь она сама должна была изыскивать средства на содержание Мисси. Но заработать такую сумму Анна никак не могла.
      В один прекрасный день она позвонила мне по телефону и сказала, что нашла выход из положения. Дело в том, что на протяжении всех этих семидесяти лет Мисси хранила под кроватью какой-то обшарпанный чемоданчик. Анна была уверена, что старушка хранит в нем дневники, фотографии, письма… Но когда Мисси уезжала в «Тихие поляны», она поведала Анне о том, что хранилось в чемоданчике. Это были знаменитые сокровища князей Ивановых. Сколько они сейчас стоят? Наверное, миллионы долларов. Так вот, Мисси попросила Анну присмотреть за этими драгоценностями. Конечно, она предупредила ее об опасности – ведь не зря же Мисси так долго прятала эти драгоценности даже от близких людей. Увы, Анна решила, что старая женщина просто перестраховывается. Действительно, со времени русской революции прошло столько лет… Да и потом, нынешняя Россия совсем другая, чем раньше – гласность, перестройка… В общем, мы подумали, что бояться нечего, но все же некоторые предосторожности решили соблюсти. В прошлом году мы выставили на аукцион один из бриллиантов– камень средней величины, таких в мире сотни. Неудивительно, что никто не обратил на него никакого внимания. Мы с Анной прекрасно понимали, что так же тихо продать знаменитый ивановский изумруд не удастся, и решили разрезать и переогранить его. Анна узнала, кто из ювелиров мог бы справиться с такой работой, и я отвезла камень в Бангкок, г-ну Жерому Эбиссу.
      Ахмет кивнул головой.
      – Мне знакомо это имя, – сказал он. – Много лет тому назад он жил в Париже, выполнял самые престижные заказы, пока… пока не потерял доверие в глазах большинства клиентов. Ты шла на большой риск, Лейла, – этот человек мог раскрошить камень. Сколько ты ему заплатила?
      – Я пообещала Эбиссу десять процентов от стоимости камня. Мы с Анной полагали, что удастся продать его миллиона за два – не больше. Анна послала ему двадцать пять тысяч – остальное мы пообещали заплатить после аукциона. – Лейла грустно улыбнулась. – Г-н Эбисс, конечно, не ожидал, что получит такие деньги…
      – Неужели вы не понимали, что изумруд чистой воды такого размера – величайшая редкость? – спокойным тоном спросил Ахмет. – Что стоит ему появиться на торгах – на него тут же обратят внимание все, кто хоть что-то смыслит в драгоценностях? В Париже наверняка сохранились эскизы диадемы. Не сомневаюсь, что в той ювелирной фирме, которая занималась огранкой изумруда к свадьбе князя Михаила и Анны, есть подробнейшие описания камня. Спрятать изумруд Ивановых от таких экспертов просто невозможно.
      – Мы были уверены, что все давно забыли о нем, – вздохнула Лейла. – Я же говорила: все это было так давно. И потом: кому нужен сейчас изумруд Ивановых?
      Михаил ударил тростью об пол и с раздражением в голосе воскликнул:
      – Бестолковые девчонки! Неужели вы так и не поняли, что дело не в этом камне – какую бы баснословную цену ни предложили за него на аукционе. Дело в миллиардах, да-да, миллиардах долларов, хранящихся в швейцарском банке на счетах Ивановых.
      – Как ты сказал, дедушка? О миллиардах долларов? Так значит, это не сказка… И все эти несметные богатства принадлежат Анне?
      – Все это сущая правда, Лейла, – проворчал Михаил. – Об этом знали твой прадед и Мисси. Мисси никогда не раскрывала эту тайну ни Азали, ни Анне – она боялась. Еще бы: в КГБ помнят о таких вещах.
      – К сожалению, дело не ограничивается миллиардами в швейцарских банках, – заметил Ахмет. – У меня есть один осведомитель, так вот, ему удалось узнать, кто и зачем купил изумруд. Теперь мне стало ясно, почему он с такой легкостью раскошелился на девять миллионов. Изумруд Ивановых напрямую связан с его стратегическими интересами… как, впрочем, с интересами России и Америки.
      Михаил и Лейла в недоумении уставились на Ахмета, и он, выдержав паузу, приступил к рассказу о раджастанских копях.
      – Ни у кого не вызывает сомнения, что коммунисты не имеют никаких прав на эти копи. Документы, которыми они прикрываются – подделка. Вся беда в том, что это надо еще доказать. Даже такая мощная держава, как Америка, не может ничего сделать, пока не найдет последнего наследника князя Иванова – то есть, Анну. Если большевики опередят американцев, перед Анной открываются печальные перспективы: ее доставят в Россию, заставят официально передать собственность на раджастанские копи правительству СССР. Красные наконец получат законные права на богатейшее месторождение вольфрамита, а Анна… – Ахмет запнулся. – Об Анне Ивановой больше никто никогда не услышит.
      – Что же вы наделали, глупенькие! – вздохнул Михаил, гладя Лейлу по голове. – Теперь, надеюсь, ты понимаешь, в какой переплет попала Анна? Нам просто необходимо найти ее и доставить сюда, в Стамбул. Здесь с ней ничего не случится.
      – Вы с Анной допустили серьезную ошибку, – проговорил Ахмет. – Я, конечно, понимаю, что Анне хотелось остаться неизвестной. Но неужели она не понимала, что, перечисляя деньги на счет Казанов в швейцарском банке, она превращает свое инкогнито в секрет Полишенеля?
      – Мы… мы собирались обо всем рассказать вам, – пролепетала Лейла. – Анна была уверена, что в швейцарских банках ни под каким видом не раскрывают тайну вклада – тем более, что этот счет значится под шифром, фамилия Казанов нигде не упомянута…
      – Да, действительно, когда Анна положила на этот счет свой миллион, дело обстояло именно так. Но с тех пор номер шифра изменился. Теперь этот счет принадлежит нашей судоходной компании. Но самое ужасное, что он больше не является тайным. Вы хотели поиграть в конспирацию, а в итоге – подставили всю нашу семью. Выяснить, куда были перечислены деньги, вырученные за продажу изумруда, не составляет никакого труда, особенно в наш компьютерный век. Не сомневаюсь, что покупатель уже навел справки. Теперь он уверен, что семейство Казанов выставило на аукцион «Кристи» знаменитый камень. Интересно, что с нами будет…
      Михаил посмотрел на внучку.
      – Скажи, Лейла, Анна никогда не говорила тебе о некоем Арнхальдте?
      – Ты имеешь в виду немецкого сталелитейного магната?
      Михаил кивнул.
      – Кажется, говорила как-то раз, – ответила Лейла. – Да-да, теперь я вспомнила: роясь в вещах Мисси, она нашла вырезанную из какого-то журнала фотографию барона Арнхальдта. Помню, Анну это очень удивило, но она так и не решилась спросить Мисси, зачем ей этот снимок. Коль скоро Мисси сама ничего не говорила ей об Арнхальдте, Анна решила, что либо это просто не имеет никакого значения, либо она не хочет об этом рассказывать.
      – Мы пришли к выводу, что изумруд купил Ферди Арнхальдт, – сказал Ахмет. – У этого немца мания величия, как, впрочем, и у всех его прямых предков по отцовской линии. Арнхальдт – король военно-промышленного комплекса, а для производства новых видов вооружений необходим вольфрам. Представляешь, что будет с нашей планетой, если раджастанские копи перейдут в его собственность? Арнхальдт купил изумруд с одной-единственной целью – найти «Леди», то есть, Анну.
      – Но мы ведь ничего не знали об этих миллиардах, о месторождениях в Раджастане! – воскликнула в отчаянии Лейла. – Мы с Анной никогда не воспринимали всерьез все эти сказки бабушки Мисси! Мы думали, что история рода Ивановых давно кончилась…
      – Может быть, она действительно завершилась бы, – прервал ее Михаил, – если бы не эти копи. А теперь, Лейла, ответь мне еще на один вопрос: известно ли Анне, где находятся документы на владение вольфрамовыми копями? Ведь именно эти бумаги нужны сейчас всем заинтересованным сторонам.
      В синих глазах Лейлы отразился ужас:
      – Ах, дедушка, – прошептала она. – Я кажется, начинаю вспоминать. Эти документы хранились в том самом чемоданчике, вместе с драгоценностями. Да, конечно, это были какие-то старые, пожелтевшие от времени бумаги, их края даже стали крошиться… Мы подумали, что они никому не нужны, но Анна все-таки решила сохранить их – ведь на бумагах стояла личная подпись князя Иванова и фамильная печать. Она сказала мне, что будет носить бумаги с собой на случай, если понадобится доказать, что она – потомок рода Ивановых. Конечно, ей абсолютно ничего не было известно ни о миллиардах, ни о копях. Ах, Казан-паша! Этот документ находится в сумочке Анны!

       Москва
      Генерал-майор Борис Соловский сидел за своим рабочим столом и изучал расшифрованную депешу. Автором шифровки был Валентин, а адресована она была Сергею. Текст послания был краток: Валентину до сих пор не удалось выяснить, кто именно купил изумруд, но было ясно, что это не американцы. Соловский-младший сообщал, что в настоящее время он разрабатывает ряд альтернативных версий, а заодно просит Бориса Григорьевича дать отбой своим головорезам – как высокопоставленный работник дипломатического корпуса Валентин не привык иметь у себя на хвосте «товарищей в штатском». К тому же, эти кагебешники совершенно не умеют прятаться– такой эскорт может лишь привлечь внимание западных спецслужб. В конце депеши Валентин сообщал, что отправит следующий доклад через несколько дней.
      Борис злобно стукнул кулаком по столу. Валентин был копией отца: самоуверенный, умный, и, что больше всего бесило шефа КГБ – красивый…
      Борис Соловский откинулся на спинку кресла. Ярко блестел в свете торшера его наголо обритый череп. На лице генерала застыла злобная гримаса: его челюсть выдвинулась вперед, узкие злобные глазки еще больше сощурились.
      Борис всю жизнь ненавидел своего приемного брата. С самого раннего детства он видел, какая глубокая пропасть лежит между ними. Сергей был совсем другим человеком: и внешне, и по образу мыслей, и по манерам. Борису казалось даже, что от Сергея исходил какой-то особенный запах.
      Когда отец впервые привел в дом этого мальчишку, он сказал, что это подобранный им на вокзале беспризорник, и что с этого дня он станет членом их семьи. Борис хорошо помнил, как наполнились жалостью серо-голубые глаза матери – она прижала грязного оборванца к груди и стала гладить его по головке. В тот самый день в душу Бориса запало семя зависти, которое вскоре пустило корни и дало пышные побеги. Чем больше хвалил отец Сергея, тем сильнее ненавидел его Борис.
      Когда Борису было одиннадцать, а Сергею всего семь, ни у кого из окружающих не было сомнения, что младший мальчик по всем статьям опережает старшего. Григорий видел это и, судя по всему, гордился успехами приемыша. В школе Сергей был лучшим учеником, он окончил экстерном два класса и почти догнал Бориса. Нельзя сказать, что отец полностью охладел к родному сыну – напротив, он всегда хвалил его за усидчивость и целеустремленность, но даже в этих ободрениях Борису слышалась скрытая похвала Сергею. Конечно, над одной и той же задачкой ему приходилось сидеть втрое дольше, чем «бывшему беспризорнику». Сергею все удавалось без малейших усилий – будь то верховая езда или тригонометрические уравнения.
      Но у приемного брата были некоторые странности, о которых Григорий не знал. Зато знал о них Борис – ведь они с Сергеем спали в одной комнате. Иногда Сергей разговаривал во сне. Он говорил на каком-то незнакомом языке – Борис никак не мог понять, на каком именно, ведь он никогда не изучал иностранные языки… Но он знал, что в старые времена, до революции, в дворянских домах дети говорили по-английски и по-французски. Борис сделал вывод. Его новый «брат» – совсем не тот, за кого он себя выдает. Как же хотелось ему узнать, о чем болтает во сне Сергей! Но из всех слов он мог уловить лишь некоторые: «Папа», «Маман», «Мисси»…