Когда адмирал вновь глянул в сторону пролива, скрипка чуть не выпала у него из рук. На берегу стояла и улыбалась Евтихию Федоровичу обнаженная молодая женщина, каждая черточка которой была до боли ему знакома. У ее ног лежала мокрая зеленоватая шкура Кисси.
      – Надя, неужели это вы?! – вскрикнул адмирал. Действительно, на берегу стояла ни кто иная, как московская журналистка Надежда Чаликова – та самая, которая составила адмиралу протекцию при устройстве на "Инессу".
      – Да, это я, – улыбнулась Чаликова, присаживаясь рядом с адмиралом. – Надежда Чаликова, она же – Кисси, грозная обитательница Кислого моря.
      – Но для чего этот маскарад? – удивился адмирал. – Ну, со мной-то все понятно: детектив Дубов должен считаться погибшим, чтобы не стать жертвой нового покушения. Но вам-то это зачем, да еще в столь экстравагантной форме?
      – A что, действительно недурно? Я нарочно приняла такой облик, чтобы быть поближе к месту действия и в то же время считаться как бы вне игры.
      (Елизавета Абаринова-Кожухова, "Искусство наступать на швабру")

      Василий Щепочкин привык добросовестно выполнять любую работу, любое дело – будь то страхование жизни и имущества граждан, или частное расследование, или, например, отопление обширного здания 1-ой городской гимназии. Хотя отчего же "например"? Именно этим Вася теперь и занимался. Вернее, занимался не самим отоплением, так как в конце августа в этом еще не было необходимости, а осваивался на новом для себя месте.
      В кочегарке Щепочкин был не один – тут же находился без недели десятиклассник этой же школы Михаил Сидоров. Нейрохирургам московского госпиталя, куда Миша был переправлен с подачи Надежды Заметельской, удалось не только "поставить его на ноги", но и не допустить необратимых последствий в работе мозга. Так что Миша вновь был тем же "не в меру любознательным мальчонкой", как его охарактеризовал князь Григорий и каким мы помним его из первых глав нашего повествования. Лишь в глубине глаз порой мелькала тень какого-то неосознанного страха.
      Но Миша держался молодцом. И более того, был занят весьма полезным делом: составлял что-то вроде беллетризированного описания "Дела князя Григория" и теперь пытался восстановить ту часть событий, которую пропустил, будучи выключен из них самым брутальным способом. Но, к сожалению, большинство участников дела были по разным причинам недоступны и не могли изложить Мише своего видения событий. Ди-джей Гроб лежал в гробу. Барон Альберт числился бесследно исчезнувшим. Григорий Алексеич Семенов, полковник Селиванов, бывший инспектор Рыжиков и прочие заговорщики находились за решеткой и теперь давали показания не Михаилу Сидорову, а выездной сессии Верховного суда. (Миша в качестве потерпевшего побывал на одном из заседаний, где мог поглядеть в глаза своему убийце). Володя Краснов из параллельного класса, как не замешанный непосредственно в преступлениях, оставался на свободе, но к откровенностям склонен не был, хоть и по иным причинам, чем несколько месяцев назад. Надежда Федоровна Заметельская находилась в Москве, Герхард Бернгардович Мюллер в Штутгарте, а Каширский, он же Федор Петрович Рогожкин – в родном городе N. Зато Василий Щепочкин охотно согласился помочь Мише и теперь сочетал приятное с полезным: наводил порядок в котельной и увлеченно рассказывал обо всем, что знал и помнил:
      – …И тут Анна Сергеевна как выхватит плетку да как грохнет о пол: "По делу говорите, барон, нечего тут рассусоливать!" Я этого, правда, сам не видел, только слышал, потому что в шкафу сидел…
      Его слушатель, примостившись возле какого-то агрегата, старательно записывал, положив тетрадь на коленки, едва прикрытые джинсами, переделанными в "бриджи". Из рассказа Василия выходило, что роль Анны Сергеевны во всей этой невероятной истории была куда более важной и значительной, чем Миша поначалу себе представлял, и он уже подумывал, как бы "расколоть" учительницу на эксклюзивное интервью, когда начнется учебный год.
      Но действительность, как известно, порой превосходит самые смелые наши ожидания. В тот миг, когда Василий, увлекшись, изображал, как он разбил кубок со священным ликом князя Григория (и при этом едва не расколошматил пропахшую дешевым вином старую кружку, оставшуюся от прежнего истопника), дверь распахулась, и на пороге кочегарки появилась собственной персоной Анна Сергеевна Глухарева. Не видевший ее несколько месяцев, Миша едва узнал свою математичку – настолько она постарела, поседела и как-то поблекла. Но, несмотря на все невзгоды последних месяцев, Анна Сергеевна сохраняла свою всегдашнюю энергию и жизнерадостность.
      – Вася, как хорошо, что я тебя застала – я ж как раз зашла в школу забрать кое-какие свои вещи.
      Заметив Мишу, Анна Сергеевна непритворно обрадовалась и бросилась его обнимать:
      – Мишенька, я так рада, что ты снова здоров! Я предупредила Марью Петровну, чтобы она тебя не очень спрашивала, пока не наверстаешь программу…
      – Погодите, Анна Сергеевна, какая Марья Петровна? – удивился Миша. – Разве вы у нас больше не будете?
      – Увы, – погрустнела Анна Сергеевна. – Оказывается, мне нельзя доверять подрастающее поколение. Но к тебе, Миша, это не относится – если что, звони, с математикой я тебе всегда помогу. Подумать только – за пол года до пенсии осталась безработной! Хорошо хоть соросовскую премию не всю растратила, так что как-нибудь выкручусь… Да что я все о себе да о себе – ты-то как?
      – Анна Сергеевна, давайте не будем забегать вперед, – вмешался Щепочкин. – Как я понимаю, Михаил хочет вас о чем-то спросить. И не совсем по математике.
      Анна Сергеевна заглянула в Мишину тетрадку и все поняла:
      – А-а, вот оно что! А я-то все дивлюсь, чего это Сидоров потерял в котельной. Ну, и с чего прикажете начинать?
      – О том, как вы вошли в сговор с бароном Альбертом, Миша уже в курсе, – сообщил Василий. – А от вас, Анна Сергеевна, хотелось бы узнать побольше о судебных делах. И не только Мише, но и мне тоже – я за ними почти не следил, а вы же, так сказать, находитесь внутри процесса.
      – Находилась, – уточнила Анна Сергеевна. – С учетом возраста и того обстоятельства, что я никого не успела "замочить", суд решил освободить меня от уголовной ответственности, но принял частное определение – запретил работать по специальности. – Анна Сергеевна невесело улыбнулась. – Так что зря я жалуюсь на судьбу – спасибо, хоть не посадили…
      – Еще бы не хватало, чтобы вас посадили! – не выдержал Миша. – За что?
      Анна Сергеевна покопалась в сумочке, достала свежую газету и конверт с бумагами. Газету протянула Васе, а конверт – Мише:
      – Тут копия обвинения, которое мне предъявил прокурор. Посмотришь на досуге и убедишься, какой страшный монстр учил тебя алгебре и геометрии – потенциальная убийца с садистическими наклонностями.
      Тем временем Щепочкин, развернув газету, изучал репортаж "из зала суда", который иллюстрировала крупная фотография скамьи подсудимых. Василий сразу узнал бывшего инспектора Рыжикова, зато Григория Алексеича Семенова узнать было нелегко, так как он был без кудрявого парика, но зато с усами, и не наклеенными, а отросшими уже по-настоящему. Подпись под фото гласила, что подсудимый Семенов практически никакого участия в процессе не принимает, ибо требует, чтобы его называли князем Григорием или Вашей Светлостью, и ни на какие другие обращения не откликается.
      – Знаете, ребята, а я ведь уже собиралась сухари сушить, – призналась Глухарева, – но тут вдруг прокурор ни с того ни с сего выступил с заявлением, что не настаивает на моем обвинении, и судья тут же удовлетворил его просьбу.
      – Ну, наверное, им и самим стало ясно, что вы тут невиновны, – предположил Миша.
      – Думаю, что это было ясно с самого начала, – раздумчиво произнес Василий. – Но тем не менее абсурдное обвинение какое-то время поддерживалось. Анна Сергеевна, вы помните, когда это произошло?
      – Разве такое забудешь, – вздохнула Анна Сергеевна. – Двенадцатого июля. А уже тринадцатого я написала заявление "по собственному".
      – Спасибо, Анна Сергеевна, что меня успели трудоустроить, – с чувством произнес Щепочкин. – Мне-то до пенсии чуть дольше, чем пол года.
      – Василий Юрьевич, а вас-то за что уволили? – изумился Миша. – Ведь вы же, как я понял, в вашей страховой конторе были незаменимый работник!
      – Дела судебные, – беззаботно усмехнулся Щепочкин. – Хотя на моем-то суде ни корреспондентов, ни фотографов не было – все прошло тихо и быстро.
      – Расскажи, – потребовала Анна Сергеевна.
      – Извольте. Против меня тоже поначалу возбудили "уголовку" – за налет на штаб князь-григорьевцев. Но в один прекрасный день меня вызвали в прокуратуру и сообщили, что поскольку заявление от потерпевших так и не поступило, то уголовное дело переквалифицируется в административное – о порче казенного имущества.
      – И когда же это случилось? – не выдержал Михаил. – Неужели…
      – Да, именно двенадцатого июля, – подтвердил Щепочкин. Вы скажете – совпадение. Я возражать не стану, пока не получу подтверждений в обратном. А уже через неделю Шемякинский районный суд присудил мне штраф в размере 125 рублей 88 копеек – именно в такую сумму оценили разбитый кувшин с портретом Его Злодейства Князя Григория. Хотя, если быть совсем точными, то его разбил не я, а милейшая Наденька Заметельская.
      – И что, из-за какого-то дурацкого кувшина вас выперли с работы? – Миша от возмущения даже соскочил с агрегата и чуть не выронил тетрадку.
      – Да нет, дело не в этом, – улыбнулся Василий Мишиной наивности. – Господа Харитоновы были бы рады меня оставить, да что поделаешь – репутация солидной фирмы не позволяет держать на работе скомпрометированного сотрудника.
      Анну же Сергеевну интересовало другое:
      – Вася, ты вот помянул Надежду. Но ведь ты действовал как бы заодно с нею, она прекрасно знает, как все было на самом деле. Ей же достаточно было слово сказать, и не было бы у тебя никаких неприятностей. Да и у меня тоже.
      Вася вздохнул:
      – Анна Сергеевна, вы рассуждаете как старый русский интеллигент, как типичный шестидесятник…
      – Да, я – шестидесятник, – приосанилась Анна Сергеевна. – И не вижу в этом ничего смешного!
      – Нет-нет, я ничего не хочу сказать плохого о шестидесятничестве и интеллигенции в целом, – поспешил успокоить учительницу Щепочкин. – Тем более, что и сам в душе такой же, как вы. А в случае с Надей – это, выражаясь языком математики, совсем другая система координат. Государство – все, а человек, ради которого, по идее, государство и существует – ничто. Они не потому нас с вами, извините за выражение, "опустили", что имеют что-то лично против вас или против меня, а просто судьба человека интересует их не более, чем участь таракана, случайно попавшегося под горячую руку… – Вася немного помолчал. – Хотя у меня такое чувство, что в нашем случае машинерия все-таки дала небольшой сбой.
      – В каком смысле? – не понял Миша. Для него понятие "шестидесятники" более связывалось с 19-ым веком, и потому весьма неожиданно было узнать, что Анна Сергеевна – ровесница Писарева, Шелгунова и Михайловского.
      – Вспомните о двенадцатом июля, – несколько загадочно произнес Щепочкин. – Да и, если говорить по большому счету, Надежда Федоровна все-таки сделала много хорошего. Кабы не ее оперативное вмешательство, то кто знает, что сегодня в городе творилось бы! Да и ты, Миша, именно ей обязан тем, что жив и здоров. Если бы она тебя не "похитила" из больницы и не переправила в Москву, то григорьевцы бы тебя… Ну, сам знаешь.
      Миша со вздохом кивнул.
      – Но мы, кажется, опять забежали вперед, – по-деловому произнес Щепочкин. – На чем мы остановились? Да, на том, как я ночью в помещении клуба столкнулся с Надей. А уж потом вы, Анна Сергеевна, должны во всех подробностях поведать о ваших интригах с бароном Альбертом…
      Здесь, собственно говоря, можно было бы поставить точку в нашем повествовании – то, что могут сообщить Мише Василий и Анна Сергеевна, нам и так хорошо известно. А если по большому счету, точку можно было ставить еще раньше, сразу после драматичной сцены ареста князя Григория. И если мы этого не сделали, то только затем, чтобы сообщить читателям, что, во-первых, зло наказано (хоть суд еще не завершился, но ясно, что виновные получат по полной программе); во-вторых, что справедливость восторжествовала (и Вася, и Анна Сергеевна, хоть и лишились любимой работы, но все-таки избежали уголовного преследования, и это уже большая удача в стране "басманного правосудия"); в-третьих, что Миша Сидоров не только выжил после покушения, но и готовится продолжать учебу; ну и, в-четвертых, что все мы можем порадоваться очередному достижению Святослава Иваныча и его актеров и пожелать им новых творческих высот. Правда, пока что несколько в тумане дальнейшая судьба шушаковского банка и его пока все еще главы Ольги Ивановны-младшей, но это уже забота местной и федеральной властей, как они "разрулят" вопрос и поделят сей лакомый финансовый кусочек.
      Словом, мы уже обдумывали, какой виньеткой "закруглить" нашу историю, но в это время непонятно откуда в котельной зазвучала мелодия некогда очень популярной песни, сочиненной замечательным советским композитором Александрой Николаевной Пахмутовой на стихи прекрасного советского поэта Николая Николаевича Добронравова.
      – Светит незнакомая звезда, – машинально подпела Анна Сергеевна.
      – Снова мы оторваны от дома, – охотно подхватил Миша.
      Здесь Василию следовало бы продолжить импровизированное караоке словами "снова между нами города, взлетные огни аэродрома", но вместо этого он пошарил в кармане засаленной спецовки, извлек мобильный телефон и, нажав на кнопочку, приложил к уху. Музыка смолкла.
      – Слушаю вас.
      – Василий? – раздался в аппарате знакомый женский голос.
      – Здравствуйте, – несколько удивленно ответил Щепочкин. – Говорите громче, плохо слышно. Вы из Москвы?
      – Нет, я здесь, в школе. Никак не могу найти вашу котельную.
      – Где вы теперь – возле учительской? Тогда идите прямо по коридору, а потом…
      Пока Василий объяснял, как попасть в кочегарку, Анна Сергеевна шепнула Мише:
      – Это она.
      – Кто?
      – Надежда Заметельская. И она где-то здесь… Вася, может, мы пойдем? – обратилась Анна Сергеевна к Щепочкину, когда тот сунул мобильник обратно в карман.
      – Как раз наоборот, я попрошу вас остаться, – возразил Вася. – Будете свидетелями, если это очередная провокация.
      Глаза Миши загорелись:
      – Так, может, мы с Анной Сергеевной пока что спрячемся, а если что, кинемся вам на помощь?
      – Хорошая мысль, – одобрил Василий. – Жалко, приличного шкафа здесь нет. Но зато есть приличная подсобка.
      – Кажется, Вася, ты опять втягиваешь меня в какую-то темную авантюру, – вздохнула Анна Сергеевна. – Жаль, плетку с собой не прихватила!
      – Ничего, Анна Сергеевна, вы сами похлеще любой плетки, – с таким комплиментом Щепочкин проводил ее и Мишу в мрачную коморку без окон и дверей. – Кстати, Миша, если бы ты каким-то чудом сумел "раскрутить" Надежду на "интервьюшечку", то она могла бы много чего порассказать. Жаль, чудес на свете не бывает – ОНИ болтать не любят…
      Как раз в тот миг, когда Щепочкин вернулся на свое рабочее место, дверь раскрылась, и на пороге явилась Надежда Федоровна Заметельская. Она была одета скромно, но со вкусом, с очень простой прической, которая ей удивительно шла. Василий поймал себя на мысли, что именно такою он представлял себе Надежду Чаликову, читая "Холм демонов".
      – Здравствуйте, Надя, – как ни в чем не бывало приветливо поздоровался Вася. – Какими судьбами? Опять какой-нибудь заговор темных сил?
      – Да нет, Вася, пока что никаких новых заговоров, – Надя открыла сумочку.
      Василий решил, что нежданная гостья собирается включить диктофон, и подумал, что теперь ему надо быть очень осторожным в высказываниях.
      Однако Надежда вместо диктофона извлекла пакет с какими-то медикаментами:
      – Скажите, Вася, вы как-то контачите с семьей Сидоровых?
      – Ну, допустим, – уклончиво ответил Щепочкин.
      – Это лекарства для Миши, – сказала Надежда. И пояснила: – Чтобы легче переносить последствия травмы и операции. Передадите?
      – Передам, конечно, – кивнул Вася. – Но, право же, стоило ли вам самим везти их сюда? Послали бы с оказией.
      – Так ведь тот доктор, что Мишу лечил, их с оказией и послал. То есть со мной.
      Поскольку Василий молчал, искоса поглядывая на московскую гостью, то ей пришлось продолжить:
      – Когда увидите Анну Сергеевну, скажите, что я виновата перед ней и прошу прощения… И чтобы первого сентября она непременно приходила в школу, потому что определение суда отменено.
      – Кем, простите, отменено? – разомкнул уста Щепочкин.
      – Ну, скажем так – вышестоящими инстанциями, – не очень охотно пояснила Надя. – И еще – вы, Василий Юрьевич, хоть сегодня можете возвращаться на прежнее место работы. И Харитонов, и сыновья ждут вас с распростертыми объятиями. А также с прибавкой жалованья.
      – Спасибо, я подумаю, – вежливо ответил Щепочкин, хотя твердо решил в страховую контору Харитоновых не возвращаться. Во всяком случае, ТАКИМ путем. – И что же, Надежда Федоровна, только ради этих радостных вестей вы проделали столь дальний путь?
      – Да… То есть нет, – чуть смешалась Надя. – То есть не совсем…
      – А-а, ну ясно, – закивал Василий. – Хотите чаю? У меня очень хороший, цейлонский.
      – Чаю? Да-да, конечно, – тихо и как-то невпопад сказала гостья.
      Медленно обернувшись, Василий впервые глянул в лицо Надежде – и все понял. 

____________________

      Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.

____________________

"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 07.09.2006 12:46