– Я буду доволен и малым, – обаятельно улыбнулся Каширский. И со значением добавил: – Пока что.
– Ну вот и прекрасно. – Князь пригладил остатки волос, зачесанные на плешь. – После заседания мы с вами, господин Каширский, обсудим подробности и частности, а теперь…
Но тут в дверь опять постучали.
– Введите! – повысил голос князь Григорий. – То есть, входите!
В помещение, поддерживая репортерскую сумку, ввалился Гробослав, а за ним деловой будничной походкой вошел невысокий коренастый человек с немного хмурым лицом и коротко остриженными темными волосами.
– Князь, я исполнил твое приказание, – едва переступив порог, развязно зачастил Гробослав. – Отыскал того человечка, что ты заказывал.
И Гробослав ткнул пальцем в своего спутника, который спокойно и даже как-то с ленцой разглядывал князя Григория и всю честную беседу.
– Кто такоу? – переспросил князь.
– Каширский, – представил Гробослав. Все, кто был за столом, изумленно пооткрывали глаза и рты, один лишь князь Григорий остался невозмутим.
– О-очень приятно познакомиться, – радушно промолвил он. – Только, знаете, вот какая незадача – один Каширский у нас уже есть.
– Кто, этот? – второй Каширский повернул голову в сторону "первого". – Разве вы не видите, что он – гнусный самозванец?!
Первый Каширский при виде столь скоропостижно объявившегося конкурента порядком струхнул, однако нашел в себе силы огрызнуться:
– От самозванца слышу!
– Цыц! – прикрикнул князь Григорий. – Кто из вас самозуанец, а кто нет, мы сейчас выясним. Ну-ка, господа Каширские, покажите нам свое ремесло!
Первый Каширский артистически тряхнул кудрями:
– Ну что ж, господа, приступим. Вы уж какие-то больно сегодня мрачные. Веселее надо быть, радостнее. Не пройдет и минуты, как вам будет радостно и весело.
Более он ничего не сказал, лишь доброжелательно улыбаясь глядел на присутствующих. И точно – лица господ вурдалаков понемногу делались светлее, губы сами собой раздвигались в улыбку, в глазах зажигались огоньки. Кто-то даже неуверенно рассмеялся, но, обернувшись на князя Григория, резко замолк. Однако этого хватило, чтобы через миг все собрание, включая председателя, уже зашлось в одном общем и как бы беспричинном хохоте. Каширский сделал легкое движение плечами, как бы обозначая "цыганочку", и молодой вурдалак, схватив в охапку лаптоп, вскочил с места и пустился в пляс. Остальные тут же последовали его примеру, а князь Григорий даже вспрыгнул на стол и, сшибая "Нарзан" и "Колу", не совсем прилично откинулся назад и затряс воображаемыми грудями с золотыми украшениями (тоже воображаемыми). Не участвовали в этом безобразии лишь двое: второй Каширский взирал на пляску с презрительной ухмылкой, да барон Альберт, на которого сеанс его протеже отчего-то не подействовал, лишь головой качал, глядя на столь неподобающие действия своих соратников.
– Довольно! – крикнул князь Григорий. Каширский провел ладонью перед лицом, словно бы снимая чары, и дикие пляски тут же прекратились. Князь Григорий спрыгнул со стола и как ни в чем не бывало занял свое председательское место.
– Да-а, – отдышавшись, проговорил князь, – это вам, понимаете ли, не хухры-мухры. Только у другой раз, любезнейший, вы таких шуток с нами не шутите… Ну а вы, сударь, чем нас порадуете? – обратился он ко второму Каширскому.
– Я не какой-нибудь там шарлатан и на вякую дешевку не размениваюсь, – заговорил второй Каширский приятно-обволакивающим бархатным голосом. – Я психотэрапэут высшей категории и действую на сознание и на организм пациентов посредством установок. Сейчас ваши глаза закроются, но уши и другие органы будут воспринимать мои устаноуки…
Гробослав включил диктофон, и оттуда полилась медленная успокаивающая музыка. Каширский-второй чуть поморщился – очень уж низким было качество воспроизведения – но продолжал вещать:
– Даю вам устаноуку на добро. Все ваши тревоги улетучатся, болезни отступят, швы рассосутся, телесные и душевные раны затянутся, микробы разбегутся, будто черти от ладана…
"Психотэрапэут" говорил и говорил, а все честное собрание во главе с князем Григорием погружалось в спячку, даже "первый" Каширский начал клевать носом. Бодрствовал один лишь барон Альберт – он с немалым удивлением взирал на "сонное царство", устроенное этим невзрачным на первый взгляд человеком.
Насладившись видом спящих вурдалаков, Каширский скомандовал:
– Все, сеанс окончен, подъем.
– Ну что ж, любезнейший, вы тоже не хухры-мухры, – похвалил князь Григорий. – Теперь дело за малым: установить, кто из вас обоих настоящий Каширский, а кто самозванец. – Князь окинул взором соратников. – Какие будут мнения?
Соратники молчали – обычно они предпочитали не иметь своего мнения, полагаясь на мнение князя Григория. Первым отважился юный секретарь. Зачем-то еще разок заглянув в лаптоп, он с важностью прокашлялся:
– Ваша Светлость, а что если оба – настоящие?
Князь насмешливо глянул на него, но ничего не сказал.
– Или оба – самозванцы, – предположил кто-то из старших товарищей.
Тут взор князя Григория упал на обоих Каширских, которые смиренно стояли в сторонке, ожидая решения своей участи.
– А вы, достоуважаемые, побудьте покаместь там, – он указал на дверь, ведущую в соседнее помещение. Каширские безмолвно повиновались. – Ну, господа, какие еще будут мнения нашчет этих обоих кудесникоу?..
Место, куда "сослал" князь Григорий обоих соискателей должности Каширского, оказалось небольшой подсобкой, где хранили офисную технику, которая морально устарела, а выкидывать жалко. Были там и несколько кресел на колесиках, одно из которых тут же оседлал второй Каширский.
– Ну что, дорогой коллега, так кто из нас настоящий Каширский? – насмешливо спросил он.
– Вы, Анатолий Михалыч, – вздохнул первый Каширский. – Не пойму только одного – как это вы, с вашей мировой известностью, сюда угодили?
– А это из книжки "Гипнотизеры шутят", – ухмыльнулся Анатолий Михалыч. – Ну а ежели серьезно – меня пригласили. А я, дурак, "купился", думал, что встречу тут саму Абаринову. Больно уж хотелось дать ей какую-нибудь "установочку" за то, что меня в своих глупых книжках так расписала, пасквилянтка!
– Ну и как?
– Что – ну и как? Она, оказывается, живет совсем в другом месте, и даже в другой стране, а к этому идиотскому клубу имени себя любимой никакого отношения не имеет!
– Ну так что будем делать? – задался практическим вопросом первый Каширский.
– Идемте! – Второй столь решительно поднялся, что кресло откатилось в угол подсобки и чуть не опрокинуло какой-то навороченный агрегат.
Когда они возвратились в залу заседаний, там шло обсуждение жизненно важного вопроса о задолженностях по членским взносам.
– Ну? – князь Григорий исподлобья глянул на Каширских.
Анатолий Михалыч не спеша прокашлялся:
– Господа! Самозванец – это я. А вот вам истинный Каширский.
Произнеся это, он энергично пожал руку своему сопернику, а сам покинул контору столь резво, что никто даже не успел его остановить.
– Ну что ж, господин Каширский, добро пожаловать у наше обшество, – блеснув клыками, гостеприимно пригласил князь Григорий, после чего бросил недвусмысленный взор на Гробослава: – А с тобой, друг любезный, мы еще разберемся.
– В каком смысле? – пролепетал Гробослав.
– Значит, самозванцеу приводим? – задушевным голосом осведомился князь. – А я-то, наивный, считал тебя у числе самых верных сподвижникоу, на которых у трудный день могу положиться…
Гробослав пал на колени:
– Князь, не виноватый я! Он сам позвонил!
– Куда он тебе позвонил? – отмахнулся князь Григорий, словно от надоедливой мухи.
– На передачу, в прямой эфир, – совсем тихонько произнес Гробослав.
– Ах, на переда-ачу! – обрадовался князь Григорий. – Уж не на ту ли передачу, где ты поливал грязью несчастную вдову, как ее?.. – обернулся князь к Альберту.
– Ольга Ивановна Шушакова, – услужливо подсказал барон.
– Сам знаю! – Князь Григорий вновь оборотился к Гробославу. – Значит, самозванцеу подсовываем – раз. Клеветой занимаемся – два…
– Но ты же сам, князь…
– Что – сам? Может быть, ты ешчё скажешь, что это я тебе велел вдову обижать? А?! – И, выдержав приличную паузу, князь проговорил, будто выплюнул: – Пшел вон.
Гробослав, даже не пытаясь встать с колен, обреченно пополз на четвереньках к двери, волоча за собой сумку с диктофоном. Остальные сидели молча, избегая глядеть не только на опозоренного Гробослава, но и друг на друга.
Первым прервал молчание барон Альберт:
– Князь, а ведь Гробослав еще и…
– После доложишь, – оборвал князь. – Ну, служивые, чего приумолкли? И вообще, на чем мы остановились – на членских взносах? Тогда продолжим, неча время терять.
Юноша-секретарь встал и, поминутно заглядывая в лаптоп, принялся зачитывать имена должников и суммы недоуплаченных взносов. Собрание понемногу возвращалось в свое рутинное течение.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ОПАСНЫЕ ИГРЫ
Уже начало смеркаться, когда черная карета, запряженная рысаками, прогрохотала по каменному мосту и, миновав мощные ворота Белопущенского кремля, остановилась перед входом в Военный приказ. Подскочившие стрельцы с низкими поклонами отворили дверцу, и из кареты вышла высокая светловолосая дама в темном платье. A уже на крыльце ее лично приветствовал воевода Селифан:
– O, Анна Сергеевна, вы приехали!- Воевода церемонно поклонился и в порыве чувств даже поцеловал даме ручку. – A мы вас так ждали… Барон Альберт готов побеседовать с вами хоть сей миг.
– Ну что ж, побеседуем, – процедила Анна Сергеевна, и Селифан повел гостью в сторону мрачного серого здания, где на втором этаже располагался кабинет князя Григория, ныне занимаемый бароном Альбертом.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Трудно было бы узнать ту опушку леса, где каких-то несколько недель назад воевода Селифан вел дружинников князя Григория на очередной ратный подвиг. Теперь здесь, конечно же, не было никаких сугробов, да и вообще ничего, напоминавшего зиму. Еще бы на несколько градусов выше, и погода была бы почти летняя.
Но если декорации сильно изменились, то действующие лица (не считая отсутствующих Надежды и Гробослава) оставались теми же самыми, разве что поменяли наряды.
Доблестные воины, числом десять человек, теперь были одеты не в одинаковые "скрепочные" кольчуги, а в одинаковые кеды, красные спортивные трусы и майки. Вместо картонных мечей они держали в руках ломики – но отнюдь не картонные, и даже не деревянные, а металлические.
Переменил внешний облик и их командир, бравый воевода Селифан. Он красовался в кителе, штанах-галифе и фуражке темно-зеленой защитной расцветки.
Несмотря на, прямо скажем, не самую жаркую погоду, княжеские дружинники не испытывали чувства холода: только что они "для разогреву" совершили пробежку по пересеченной местности, а потом еще и серию гимнастических упражнений с ломиками.
Удовлетворившись физической подготовкой своих подопечных, воевода решил, что пора позаботиться и об их душевном здоровье.
– Ребята, вы не должны ни на миг забывать о своем особом предназначении, – негромко говорил Селифан, расхаживая вдоль строя и в упор разглядывая лица воинов. – А ваше первое и главное назначение – сражаться за дело справедливости, то есть выполнять волю нашего вождя князя Григория. Выполнять слепо, без раздумий и вопросов навроде "зачем" и "для чего".
Селифан говорил веско и уверенно, словно вбивая гвозди. Но некоторые из его подчиненных чувствовали что-то необычное в поведении воеводы – какую-то чуть заметную суетливость и беспокойство, которые он всячески стремился скрыть, но каковые то и дело давали о себе знать.
Произнеся краткое вступление, Селифан извлек из кармана зажигалку, высек огонь, но, похлопав себя по другому карману, папиросницы там не обнаружил.
Селифан еще раз прошелся вдоль шеренги и остановился возле самого младшего из дружинников:
– Володя, сбегай до третьего окопа – кажется, я там свой портсигар позабыл.
Володя сорвался с места, чтобы выполнять приказ, но Селифан по-отечески положил ему руку на плечо:
– Да погоди ты, торопыга, накинь что-нибудь, не лето все-таки.
Володя послушно набросил джинсовую куртку и резво побежал по тропинке, на ходу подтягивая спортивные трусы, которые были ему явно не по размеру.
К Володе все воины относились почти как к "сыну полка" и уважали за старательность и требовательность к себе: он всегда стремился выполнять все задания наряду со старшими и неизменно отвергал любые предложения снизить нагрузки, учитывая возраст и далеко не богатырское телосложение.
Рассеянно проводив Володю взглядом, Селифан продолжал свою речь:
– Вам не нужно думать ни о чем – князь Григорий думает за вас. Намедни я имел счастье лицезреть нашего Вождя и говорить с ним лично… Ну, что замолкли? Кричите – да здравствует князь Григорий!
– Да здравствует князь Григорий! – троекратно прокричали дружинники, вскинув над головами ломики.
– Ну вот и прекрасно, – думая о чем-то другом, невпопад сказал воевода. – Всем спасибо, на сегодня всё. Одеваемся и возвращаемся в город.
Пока его дружинники облачались в "демисезонные" наряды и складывали ломики в спортивную сумку, Селифан внимательно наблюдал за ними, словно на что-то решаясь. И когда воины уже собрались было покинуть опушку, воевода подошел к одному из парней:
– Аркадий, задержись ненадолго. И скажи Федору со Степаном, чтобы тоже остались. Мне с вами потолковать надобно.
Селифан был воякой до мозга костей и свою дружину воспитывал в соответствующем духе. Но то, что ему сейчас предстояло сказать, входило в определенные противоречия с его представлениями о воинской чести и доблести. То есть вообще-то умом Селифан понимал, что без ЭТОГО в их общем деле не обойтись, но считал, что ЭТО мог бы осуществить кто-то другой, имеющий и склонность, и сноровку в выполнении подобных поручений. Однако князь Григорий настоял на том, что ЭТО должны совершить именно подопечные Селифана, а князю Григорию он привык доверять и подчиняться беспрекословно.
И все-таки не лежала у него к ЭТОМУ душа – и оттого-то бравый воевода, как мог, оттягивал миг, когда он должен будет объявить о новом задании князя Григория; оттого-то и устроил своим ребятам кросс не на пять километров, как обычно, а на все десять.
Но тяни не тяни, а к делу приступать надо.
– Вот такие дела, ребятушки, – наконец-то заговорил Селифан, когда основная часть дружинников скрылись за деревьями. – Покаместь все мы делаем одно большое и общее дело, готовимся к борьбе за высшую справедливость и благо народное, в наши ряды проникла измена.
– Смерть изменникам! – гаркнул один из воинов, которого Селифан называл Федором. И испуганно замолк – уставом такие выкрики не предусматривались.
Однако на сей раз воевода не стал бранить своего не в меру ретивого подчиненного, более того, он был ему даже благодарен, так как тот своим возгласом как бы предварял то, что Селифан собирался объявить. Поэтому воевода ограничился строгим взглядом:
– Под "нашими рядами" я подразумевал вовсе не нашу с вами дружину – никакой измены я бы просто не допустил. Все обстоит куда хуже – вражеский лазутчик затесался в ближайшее окружение нашего Великого Вождя князя Григория.
– Не может быть! – ахнул Степан.
– Разговорчики в строю! – прикрикнул Селифан. – Это не мои выдумки – мне сам князь Григорий сказывал. Личность изменника уже установлена, остается его устранить. Вот это-то ответственное задание и поручено выполнить нам.
Произнеся это, воевода облегченно вздохнул – главное было сказано. Доблестные воины глядели на него растерянно и чуть испуганно – такого поворота они явно не ожидали.
– Вопросы есть? – как бы не замечая общего замешательства, спросил Селифан.
– Что значит – "устранить"? – чуть слышно пролепетал Федор. Он прекрасно понимал, что это значит, но в глубине души надеялся, что, может быть, до ЭТОГО дело не дойдет.
– По-моему, ты уже сам только что ответил, – сухо проговорил Селифан. – Еще вопросы есть?
– Кто он? – спросил Аркадий.
– А вот это не вашего ума дело, – хмурясь, ответил Селифан. – И даже не моего. Про то знает один князь Григорий, да еще… Не знаю, кто еще. Завтра вам будут дадены соответствующие указания, так что будьте готовы.
– Всегда готовы! – выкрикнул Степан, наверное, вспомнив пионерское прошлое.
Командир посмотрел на часы:
– Ну все, теперь возвращаемся в город… Вот черт, совсем забыл – я ж Володьку-то за портсигаром послал! Придется подождать. И еще, имейте в виду – то, о чем мы тут говорили, должно остаться строго между нами.
Дружинники молчали, но думали об одном и том же: предстоящее "устранение изменника" – это очередная ступень клубных военно-исторических игрищ, или нечто иное? Ответ, увы, напрашивался сам собой: игры закончились ровно в тот миг, не раньше и не позже, когда они вместо картонных мечей взяли в руки железные ломы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
WHO IS MISTER КНЯЗЬ ГРИГОРИЙ?
ГЛАВНЫЙ СКОМОРОХ.
Милостивые господа,
Слушайте сюда!
Мы вам покажем представление
Всем на удивление.
А коли смотреть не хотите,
То, пожалуй, и не смотрите.
Представляем вам князя Шушка -
Благородного старичка.
А вот его дочка, княжна Ольга,
Что княжила ладно, да жаль – недолго.
А это князев постельничий Григорий,
После сам ставший князем который.
А уж как овладел он престолом княжьим -
Про то мы и расскажем, и покажем
КНЯЗЬ ШУШОК.
Ох, чего-то мне недужится,
Нога болит и голова кружится.
Скорей бы конец этому горю!
ГРИГОРИЙ
(про себя).
Его тебе я живо ускорю.
КНЯЖНА ОЛЬГА.
Батюшка, я несу лекарство.
КНЯЗЬ.
И на кого ж оставлю я государство?
КНЯЖНА.
Живи, батюшка, до ста лет!
(со слезами уходит).
ГРИГОРИЙ.
Тебе, о мой князь, замены нет!
КНЯЗЬ.
Ну, довольно предаваться болезням -
Оборотимся к делам полезным.
Эй, Григорий, где ты, зараза?
ГРИГОРИЙ.
Вот, князь, два на подпись указа.
(Подает бумаги. Князь отворачивается подписать указы, Григорий достает из-за пазухи бутыль с надписью "Отравное зелье" и подливает в лекарство).
КНЯЗЬ.
Ну все, подписал их своею рукой.
Выпью лекарство – и на покой.
(выпивает, уходит).
ГРИГОРИЙ.
Желаю, князь, счастливого сна.
Теперь на очереди – княжна.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Холм демонов")
Очередное заседание "антигригорьевского" штаба проходило в скромной квартирке Василия Щепочкина, в настоящее время поневоле исполняющего роль Василия Дубова. Детектив-любитель радушно угощал чаем с бубликами свою бывшую учительницу, а ныне авантюристку и садо-мазохистку Анну Сергеевну Глухареву. Журналистка Надежда Чаликова (в миру Надежда Заметельская) должна была подойти с минуты на минуту.
Анна Сергеевна вовсе не опасалась того, что люди князя Григория будут косо смотреть на ее встречу с их злейшим врагом; более того, ее визит был согласован с бароном Альбертом, который теперь откровенно поощрял попытки Анны Сергеевны склонить Дубова на сотрудничество с вурдалаками.
Стараясь не упускать ни одной подробности, Анна Сергеевна рассказывала Васе о своей последней встрече с барном Альбертом. Щепочкин хмурился – при всем почитании госпожи Глухаревой и даже преклонении перед ее злодейскою славой, барон Альберт отнюдь не был склонен делиться с нею ценной информацией о князе Григории и его окружении, на что Василий очень рассчитывал. Вот и на сей раз, хотя барон был на редкость словоохотлив, но рассказывал преимущественно о славных делах князя Григория в прошлом и не менее грандиозных замыслах на будущее, вроде присоединения к Белопущенскому княжеству земель далекой Америки, и тем самым с легкостью превзошел самые смелые фантазии госпожи Абариновой-Кожуховой. Но собственно по делу сказал совсем немного – чтобы Анна Сергеевна продолжала свою миссию по перевербовке Дубова и морально готовилась к устранению Ивана Покровского, причем, возможно, и неоднократно.
– Так и сказал – неоднократно? – переспросил Щепочкин. – Да-а, ну мы и вляпались…
– В каком смысле? – не поняла Анна Сергеевна.
– Вот к чему приводят необдуманные действия, – все более мрачнея, пробормотал Щепочкин. – Если это случится, я себе никогда не прощу…
Пока Василий предавался самобичеванию, Анна Сергеевна бегло осматривала более чем скромную обстановку его комнаты, самым ценным предметом которой был компьютер.
– Вася, откуда у тебя эта вещь? – желая отвлечь Щепочкина от мрачных мыслей, спросила Анна Сергеевна, имея в виду, конечно, не компьютер, а неумело склеенный фаянсовый кубок с мужским портретом в окружении венка из осиновых листьев.
– Слямзил, – кратко ответил Вася, не уточняя, где и когда он он его слямзил.
– Вылитый Алексей Максимыч, – задумчиво произнесла Анна Сергеевна. – Только больно уж молодой…
– Какой Алексей Максимыч? Горький? – удивился Щепочкин. – Ну что ж, усы, конечно, похожи, но я что-то не помню, чтоб у Горького была такая лысина.
– Да нет, при чем тут Горький, – улыбнулась Глухарева. – Алексей Максимыч Семенов. Он был активистом родительского комитета в классе, где я преподавала.
– Давно? – как бы без особого интереса спросил Вася.
– Лет десять-пятнадцать назад. На днях я его в гастрономе встретила, так он своего младшенького, Гришку, все нахваливал – дескать, далеко пошел, в большое начальство выбился.
– Так вы говорите, Анна Сергеевна, он здесь выглядит моложе своих лет?
– Ну да, гораздо моложе. Постой, Вася… – Анна Сергеевна внимательно пригляделась к портрету на кубке. – Да, точно. Этот похож даже не столько на папашу, сколько на сына. И как раз его возраста.
– Погодите-погодите, – насторожился Щепочкин. – Григорий Алексеич Семенов – это ведь второе лицо в шушаковском банке! Но, по-моему, ничего общего. У него, – Вася указал на кубок, – и усы, и плешь, и волосы посветлее, а у Григория Алексеича и усов-то нет, а волосы темные и вьющиеся… Хотя… Хотя овал лица, пожалуй, похож. И горбинка на носу почти такая же, – добавил Вася, восстанавливая в памяти облик Семенова-младшего, которого, правда, живьем и вблизи ни разу не видел.
– Насчет усов ничего сказать не могу, – усмехнулась Анна Сергеевна. – А волосы у Гриши и впрямь были светлые, но уже в старших классах начали выпадать. Гриша очень комплексовал по этому поводу, а потом где-то раздобыл темный парик и стал его носить. Сначала ребята подсмеивались, а потом привыкли. После школы он уехал учиться куда-то не то в Москву, не то в Питер, а когда вернулся, то все уже давно забыли, какие у него волосы на самом деле. – Анна Сергеевна еще раз глянула на кубок. – Хотя, может быть, это вовсе и не Гриша, а просто похож…
В прихожей раздался звонок.
Повернув на всякий случай кубок портретом к стене, хозяин побежал открывать дверь. На пороге стояла Надежда Заметельская. Василий провел ее в комнату, познакомил с Анной Сергеевной и тут же усадил пить чай.
– Ну что ж, все в сборе, заседание можно считать открытым, – объявил Щепочкин. – Вопрос первый – Анна Сергеевна и предстоящее гипотетическое убийство некоего пока что не известного нам Ивана Покровского. И вот какой информацией мы на данный момент располагаем. Пункт "А". Реституирование, то есть возвращение помещичьих усадеб потомкам их владельцев в наших краях не производится, так что данное направление смело можно закрыть. "Б" – поэты. Увы, этого добра у нас хватает, точно так же как и в абариновском Кислоярске, но переводами всерьез занимается лишь один, некто Игорь Иваныч Лабазов. Правда, ему уже здорово за семьдесят, так что вряд ли кто-то заподозрит его.
– В чем заподозрит? – не выдержала Анна Сергеевна.
– В кознях против князя Григория, за которые вы должны будете его убить, и даже не один раз, – объяснил Вася. – Теперь пункт "Ц" – собственно Иваны Покровские. Мой друг инспектор Рыжиков предоставил краткую информацию обо всех обладателях данных имени и фамилии в нашем городе и окрестностях. Таких, которые и Иван, и Покровский, оказалось трое. Один – агроном в бывшем колхозе "Заря", в десяти километрах от города. Другой – работник СМИ, третий инженер, теперь на пенсии… Как бы они еще не стали "мочить" всех подряд!
– Ну, "мочить"-то буду я, – возразила Анна Сергеевна. – И не один раз.
– Скажите, Василий Юрьевич, а инспектор обещал что-то сделать ради их безопасности? – вступила в беседу Надежда.
– Он сказал, что меры будут предприняты, как только Анна Сергеевна получит конкретные указания кого-то убрать. Так что на этот счет пока можно не беспокоиться, главное – вовремя информировать Рыжикова. Теперь второй вопрос нашей повестки – что мы такого начудили с двумя господами Каширскими?
– Начудили – это еще очень мягко сказано, – вздохнула Надя.
– Даю отчет, – продолжал Щепочкин. – "Первый" Каширский – некто Федор Петрович Рогожкин, мой давний приятель, он живет в городке N. Это километров в пятидесяти от нас, – пояснил Вася для Надежды, – и работает в местной поликлинике. Обладая некоторыми навыками гипноза, он иногда использует их на практике, но никакой широкой огласки не имеет. Да и не стремится. Когда я ему позвонил и объяснил, в чем дело, Федор Петрович тут же согласился помочь. В окружение князя Григория ему удалось внедриться через Анну Сергеевну, которая рекомендовала его лично барону Альберту. Вот, в общих чертах, и все. – Щепочкин уставился на Надю – дескать, теперь ваш черед.
– "Мой" Каширский – это сам… – Тут Надежда назвала фамилию известного "психотэрапэута", который в перестроечные годы посылал свои "устаноуки" многомиллионной аудитории советских телезрителей и, по мнению некоторых критиков, отчасти послужил писательнице Абариновой-Кожуховой прототипом Каширского. – К князю Григорию Анатолий Михалыч попал через небезызвестного Гробослава, или ди-джея Гроба, позвонив ему в прямой эфир.
Василий даже присвистнул:
– Надя, как это вам удалось заполучить такую знаменитость?
– Для нас, журналюг, нет ничего невозможного, – загадочно улыбнулась Надежда. – Ну, скажем так, почти ничего…
– И надо же им было столкнуться нос к носу не где-нибудь, а перед самим князем Григорием, – с досадой заметил Вася. – Хорошо еще, что все так благополучно сошло.
Тут в разговор вновь вступила Анна Сергеевна:
– Простите, друзья мои, я не совсем поняла: получается, что вы действуете не совсем заодно, а каждый сам по себе? Иначе такой накладки с двумя Каширскими просто бы не было.
– Действительно, у нас теперь нет другого выхода, как доверять друг другу, – отметила Надя. – А то просто какая-то самодеятельность получается!
– Кстати, о самодеятельности, – вспомнил Василий. – Через пару недель состоится премьера "Ревизора", так что приглашаю всех желающих. Ну да вы, Наденька, уже в курсе – я ж видел, как вы нашего режиссера интервьюировали. Это был настоящий допрос с пристрастием!
– Да уж, на последней репетиции милейший Святослав Иваныч был просто в ударе, – заулыбалась Надежда. – А этот немец, как его, ну, в общем, который играет доктора Гибнера – он же прирожденный артист. Ему бы на настоящей сцене выступать, а не в банке штаны просиживать… И, по-моему, он ко мне не совсем равнодушен.
– Вот как? – от души рассмеялся Василий. – С чего это вы решили?
– Он все время на меня поглядывал, да еще таким взглядом, как бы точнее сказать, в общем, плотоядным.
– Ага, прямо как людоед Херклафф на журналистку Чаликову, – заметила Анна Сергеевна. – Очень была яркая сцена, только не помню где – в "Холме" или в "Двери".
Вася как-то странно посмотрел на Анну Сергеевну, потом на Надю, но ничего не сказал.
– Зато инспектор Рыжиков – вне конкуренции, – продолжала Надя. – Что городничий может быть ТАКИМ, я и представить не могла!
Тут зазвонил телефон. Вася снял трубку.
– Алло! Георгий Максимыч? Вот уж легки на помине. Как хорошо, что позвонили, я хотел у вас кое-что уточнить…
– После, после, – перебил инспектор Рыжиков. – Включайте скорее радио, а потом созвонимся.
Вася несколько удивился, но радио включил. За важными разговорами детектив-любитель и его гостьи даже не заметили, как часовая стрелка подошла к десятке, а в это время по "Голубой волне" обычно начинался эфир ди-джея Гроба.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
КОНСУЛЬТАНТ ШИРОКОГО ПРОФИЛЯ
Альберт пододвинул колдуну тарелочку с золотым яблоком:
– Посмотрите, в чем тут дело. Ничего не показывает.
– А что вы хотел увидайть?
– Ну, например, князя Длиннорукого.
– Айн момент. – Херклафф небрежным жестом произвел над тарелочкой какие-то манипуляции, яблочко покатилось вдоль кромки, однако изобразило на тарелочке лишь что-то темное, с двумя еле различимыми силуэтами. – Ничефо, сейчас добавим яркость. – Херклафф стал крутить пальцами перед блюдцем, как будто настраивая телевизор, и действительно – вскоре изображение несколько высветилось, а два силуэта оказались женскими. Они брели по болоту, тонущему во мгле, то и дело спотыкаясь о кочки и выразительно жестикулируя.
– Ну и где же Длиннорукий? – не вытерпел воевода.
Вместо ответа Херклафф еще немного поколдовал над тарелочкой, и изображение приблизилось – теперь лица обеих женщин занимали чуть не весь "экран".
